ХИВИНСКИЙ ПОХОД 1873 ГОДА

Средняя Азия была последним обширным регионом, присоединенным к России. На этом строительство империи фактически закончилось.

Проходившее преимущественно военным путем, включение Средней Азии в имперскую систему было процессом менее длительным, но по-своему не менее драматическим, чем завоевание Кавказа.

Проанализировать и понять причины распада империй со всеми тяжкими последствиями невозможно без изучения процесса противоположного — строительства империй. Поэтому сегодня столь необходимо объективное представление о завоевании российской армией среднеазиатских ханств.

Этой теме посвящены многочисленные историографические работы русских исследователей как дореволюционного, так и советского периода. Однако эти специальные труды оставались и остаются неизвестными широкому читателю. Не является исключением и история одного из самых ярких и поучительных эпизодов завоевания — Хивинский поход 1873 года ¹. В 1883 году соратник М. Д. Скобелева по покорению Ахал-Теке, известный военный деятель А. И. Гродеков ² опубликовал работу, где на основе комплекса оперативных материалов 1872—1873 гг. проанализировал причины тяжелой неудачи Красноводского отряда при попытке пересечь пустыню Кара-Кум ³.

К этому времени была уже покорена Хива, сломлено сопротивление воинственных туркмен Ахалтекинского оазиса, и обращение через десятилетие к неудачному походу может на первый взгляд вызвать недоумение. Но Гродеков поставил перед собой серьезнейшую задачу — показать, что сила русских заключается не только в подавляющей военной мощи, но и в умении вовремя отступить, приняв решение, наносящее удар по престижу армии, однако спасающее жизни простых солдат ⁴. В приложении к своей работе Гродеков опубликовал, в частности, приказ командующего войсками Кавказского военного округа, подтверждающий правоту командира отряда полковника Маркозова ⁵: «...Принятием решения повернуть отряд назад в такое время, когда неизбежность возвращения не успела еще фактически выясниться ни для войск, ни вообще для лиц, издали следивших за успехом движения, названный штаб-офицер обнаружил похвальную предусмотрительность и готовность, с полным самопожертвованием, принять на себя тяжелую ответственность, в видах исполнения долга государственной пользы, — я считаю справедливым объявить в особенности полковнику Маркозову мою искреннюю благодарность за объясненное выше решение, через которое избавлен был Красноводский отряд от тяжких и бесполезных потерь, неизбежно предстоящих ему в случае продолжения наступления еще хотя на несколько переходов, и сохранены были доблестные войска, отряд составляющие...».

Несмотря на то, что действия Маркозова были одобрены, он стал единственным из начальствующих лиц отряда, оставленным без награждения. Однако на дальнейшей его службе это не отразилось и при увольнении в отставку ему, прослужившему в чине генерал-лейтенанта всего три года, было в виде исключения присвоено звание генерала от инфантерии.

В российской военной истории проблема соотношения целесообразности военных действий и потерь личного состава имеет печальную традицию: последствия решений командования перекладываются на плечи и головы подчиненных, вынужденных проявлять чудеса мужества и героизма. Работа Гродекова показала, что в истории русской армии можно найти и примеры прямо противоположные.

Одна из важных глав книги Гродекова основана на рапорте Главнокомандующего Кавказской армией военному министру. Однако сам рапорт никогда не публиковался. Публикация этого выразительного, исполненного внутреннего драматизма документа поможет сегодняшнему читателю представить себе, в какой обстановке проходил последний этап создания Российской империи и какую цену платили за это русские солдаты и офицеры. [149]

РАПОРТ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО КАВКАЗСКОЙ АРМИЕЙ ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДЦЕЙХМЕЙСТЕРА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МИХАИЛА НИКОЛАЕВИЧА ⁶ ВОЕННОМУ МИНИСТРУ ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТУ ГЕНЕРАЛУ ОТ ИНФАНТЕРИИ Д. А. МИЛЮТИНУ ⁷

Телеграммою, полученною в Тифлисе из Баку 1-го Мая, Начальник Красноводского отряда доносил, что 17-го Апреля отряд благополучно достиг колодцев Игды, что кавалерия наша поймала там Атабайский аул, причем после перестрелки у неприятеля отбито до 1000 свежих верблюдов и много баранты, и что отряд, если ничто особенно не помешает, будет в Измыхшире 3-го, а может быть даже 1-го Мая.

Последующим донесением оттуда же, из Игды, от 25 Апреля, полученным в Тифлисе тоже телеграммою из Баку 16-го сего Мая, Полковник Маркозов донес, что вследствие наступивших сильнейших жаров отряд без страшных жертв не мог двинуться дальше и, не дойдя 10 верст до колодцев Ортакую, 20-го Апреля должен был повернуть назад и отступить к Красноводску.

Вслед за тем было получено известие о прибытии в Баку командированных в состав Красноводского отряда, состоящих при МНЕ для особых поручений: Штабс-капитана Ореуса ⁸ и Штабс-ротмистра Корсакова ⁹, Флигель-Адъютанта Поручика Милютина ¹⁰ и адъютанта Начальника Окружного Штаба Капитана Семенова ¹¹.

Хотя по выказавшимся за последние два года качествам Полковника Маркозова как Начальника отряда, опытного в деле движения войск по Закаспийским степям, и трудно было предположить, чтобы он отступил без достаточно уважительных на то причин, но, во всяком случае, столь быстрый и неблагоприятный поворот действий Красноводского отряда, в течение месяца благополучно следовавшего по степи и в три дня вынужденного отказаться совершенно от достижения предназначенной ему цели, заставил МЕНЯ с нетерпением ожидать подробного донесения Полковника Маркозова и личного доклада участников этой неудавшейся экспедиции.

В настоящее время, прочитав Рапорт Начальника Красноводского отряда и выслушав рассказы названных очевидцев о событиях последних дней движения отряда вперед, Я не считаю это дело настолько разъясненным, чтобы высказать окончательное о нем заключение, которое, полагаю, можно будет сделать только по выслушании личного доклада самого Полковника Маркозова и по собрании на месте сведений чрез командированного МНОЮ для сего в Красноводск Бакинского Губернатора Генерал-майора Старосельского ¹², тем не менее нахожу необходимым сообщить Вашему Высокопревосходительству с некоторою подробностью обстоятельства столь неожиданного оборота дел в том виде, в каком представляются они МНЕ по упомянутым рассказам и донесению.

Как уже было сказано выше, передовые части отряда Полковника Маркозова (кавалерия и сборная рота (Сборная рота, двигавшаяся налегке, без верблюдов, была составлена для того, чтобы иметь всегда под рукою свободную строевую часть на случай нападения неприятеля, так как остальные части, следуя с большими транспортами верблюдов и растягиваясь иногда на значительное расстояние, требовали времени для своего сбора с целью отражения нападавших.)) прибыли в Игды еще 16-го Апреля, причем кавалерия с раннего утра и до 4-х часов пополудни имела дело и потом преследовала враждебно встретивший нас аул Атабаевцев, отступивший от Игды по направлению к колодцам Бала-Ишен и Ортакую.

Утром 17-го Апреля прибыл в Игды 1-й эшелон отряда (5 Кабардинских рот) ¹³, а вечером того же числа 2-й эшелон (2 Дагестанских и 2 Ширванских роты) ¹⁴.

Оба эти дня, 16-го и 17-го числа, жара была уже очень сильной, и прибывшие в Игды части были значительно утомлены.[150]

Дальнейшее движение отряда предстояло по безводной песчаной степи к колодцам Ортакую, до коих по расспросным сведениям считалось 3 мензиля ¹⁵. Хотя величина этих переходов неопределенная, но, полагаю на основании приобретенного доселе опыта, каждый — в 20—25 верст, можно было рассчитывать, что расстояние это не свыше 60—75 верст.

Для движения по безводной степи отряд снабжен был 5-ведерными бочонками, наполнявшимися водою, которых было дано до 40 на каждую роту. (40 бочонков или 200 ведер на 140 человек, состоявших средним числом в каждой роте (с денщиками и вообще нестроевыми), составляло до 1 1/2 ведер или 24-ч бутылок на каждого идущего пешком человека в день. При осеней же рекогносцировке на безводных переходах, на которых не делалось варки, расходовалось не более 2-х бутылок на человека в день.)

Сверх того, при самом выступлении из Чекишляра, а еще более по отбитии в Игды значительного количества баранты, было сделано много бурдюков, и, наконец, каждый почти солдат нес при себе воду в баклажках, манерках и бутылках.

Всего же отряд поднимал с собою свыше 4000 ведер воды, количество, которого даже при сильной, но обыкновенной жаре было бы достаточно для наибольшего безводного перехода в 6 или 7 мензилей, каким предполагался переход от колодцев Додур до Измыхшира. (Переход этот, протяжение которого считалось не более 180 верст, предназначалось сделать с пехотою именно в 6 дней. Артиллерийские лошади, числом 40, пологая на каждую по одному ведру в день, могли быть также обеспечены водою на означенный 6-дневный срок (240 ведер). кавалерию же предпологалось провести на этом пространстве форсированным маршем в два или три дня, напоив лошадей не более одногораза.)

Дневные переходы отряда производились утром — с рассвета часов до 10 или 11-ти и затем после привала вечером — с 4-х до 8 или 9-ти часов.

При отряде находились вполне надежные и преданные нам проводники, почти все — члены семейств, ищущих на Хиве крови и жаждущих нашего туда прихода, в том числе старик, известный Ата-Мурад-Хан ¹⁶, родственник настоящего Хивинского хана, бывший правитель Кунграда.

В 4 часа утра 18-го числа Полковник Маркозов выступил из Игды со сборного ротою, пятью ротами Кабардинского полка, 6 запряженными горными орудиями, саперною командою и 25-ю казаками. При ротах гналось необходимое число баранов.

Кавалерия с ракетною командою, отдохнув после тяжелого дня 16-го Апреля, должна была, сделав несколько усиленное движение в этот и на следующий день, прибыть в Ортакую 19-го вечером.(Вследствие сего запаса воды для лошадей при ней вовсе не было.)

Прочие части отряда должны были выступить из Игды поэшелонно 19-го, 20 и 21-го Апреля.

Дорога от Игды, так же как и последние 40 верст до этих колодцев от колодцев Халмаджи, представляет местность, страшно пересеченную высокими песчаными холмами, с неимоверно крутыми подъемами и спусками, до крайности затрудняющими движение. Затруднения эти повели, между прочим, к тому, что на последнем переходе к Игды обнаружился усиленный падеж верблюдов при Кабардинских ротах — так что отбитые у туркмен 1000 верблюдов, оказавшиеся весьма слабосильными, дали только возможность пополнить недостаток этих животных, образовавшийся в ротах от последнего, а равно и прежних с самого выступления падежей.

С восходом солнца, 18-го Апреля, палящие лучи его начали тотчас оказывать свое действие на двигающиеся части: уже в 8 часов утра нестерпимая жара вынудила отряд остановиться, сделав всего 13 верст. (Расстояние измеряли цепью, привязывавшеюся к орудию) Тем не менее вечером 1-й эшелон сделал еще переход в 12 верст и около 9 часов остановился на ночлег в 25 верстах от Игды. Этот вечерний переход был уже очень тяжел; верблюды падали, лошади приставали, люди были крайне утомлены и, без заметного утоления жажды выпивая чрез самые короткие промежутки времени бутылку за бутылкой, быстро уничтожили всю воду, полученную ими на утреннем привале. Между тем оказалось необходимым расходовать взятую с эшелонами воду крайне бережливо, так как при неимоверной жаре и сухости воздуха она [151] сильно испарялась в посуде, и полно налитые, в Игды пятиведерные бочонки к вечеру заключали в себе воды уже не более 3 1/2 ведер. (Это непредвиденное обстоятельство сразу уменьшило на 1/3 количество поднимаемой отрядом воды, тогда как потребление оной от необычайного зноя в громадной пропорции увеличилось: на каждого человека требовалось не менее одного ведра в день.)

Кавалерия, выйдя из Игды вечером, отошла около 20 верст и часов в 12 ночи остановилась на отдых; хотя люди и лошади были тоже весьма заметно утомлены вследствие страшной духоты, стоявшей в воздухе даже ночью, но относительно переход этот был сделан еще довольно свободно.

Туркмены, сопровождавшие отряд, видя крайнюю усталость людей и животных, советовали отряду свернуть с прямой дороги на Ортакую к колодцам Бала-Ишен,(Верстах в 15 к востоку от дороги, а не к западу, как показывается на картах.) на что, однако, Полковник Маркозов не решился ввиду того, во 1-х, что названные колодцы могли быть закопаны отступившими туда Атабаевцами, и отрытие их, при значительной глубине (до 5 сажен), было бы очень тяжело для утомленных нижних чинов; во 2-х, что движение к Бала-Ишену увеличивало общее расстояние до Ортакую на 25—30 верст; в 3-х, что для облегчения пехоте движения к Ортакую, по-видимому, можно было уменьшить дневные переходы, так как воды, взятой из Игды, казалось, все-таки могло бы быть достаточно и на лишний день, и в 4-х, что колодцы Ортакую, по незначительной их глубине — всего до 1/2 сажени — легко было бы отрыть, даже если бы они и были засыпаны.

19-го с рассветом 1-й эшелон выступил далее и на 5-й версте от ночлега был обогнан кавалериею, с которою отправился вперед Начальник отряда и лица, состоявшие при штабе его. Кавалерии, с которой предполагалось достигнуть Ортакую непременно в тот же день, приказано было взять от пехоты лопаты на случай, если бы пришлось отрывать колодцы в Ортакую и выслать, если бы оказалось нужным, хоть небольшое количество воды навстречу Кабардинцам.

Показавшееся на горизонте солнце силою своих первых лучей предвещало уже жару, до сих пор еще не испытываемую; и действительно, пехота едва в состоянии была сделать 12 верст, и кавалерия, поднявшаяся с места отдыха в 3 часа утра, хотя часов до 10 1/2 и сделала около 25 верст, но движение это было сделано уже с крайним затруднением: люди были утомлены до крайности, лошади едва двигались, многие казаки должны были вести их в поводу; сотни растянулись на 10 верст. На привале около 11 часов термометр Реомюра с 55 делениями показывал 52° ¹⁷ и наконец, не наблюдаемый в течение некоторого времени, около 12 часов лопнул.

С этого привала кавалерии оставалось сделать до колодцев, как полагали, от 15 до 25 верст.

Надо было торопиться, так как вода, бывшая при казаках собственно для людей, вся почти была уже выпита.

В 4 1/2 при нестерпимом зное тронулись с места; в трех верстах от привала характер пути изменился; высокие песчаные бугры сменились еще более высокими, и с более крутыми скатами, холмами самой тончайшей и раскаленной известковой пыли, в которой люди и лошади увязали по колено. При полнейшем отсутствии хотя бы малейшего движения воздуха пыль эта стояла в нем неподвижно, затрудняла дыхание и покрывала толстым слоем двигающихся всадников.

Положение их становилось невыносимым: лошади падали на каждом шагу и с трудом поднимались, утомление людей достигло крайних пределов, некоторые не удерживались на конях и падали в изнеможении на землю, шедшие пешком не в состоянии были следовать далее, пришлось прибегать уже к медицинской помощи. Взятые с собою медиком, следовавшим с казаками, несколько бутылок коньяку из запаса, доставленного обществом попечения о больных и раненых воинах, принесли громадную пользу: глоток и даже несколько капель этого напитка хоть несколько освежали совершенно ослабевших людей.

Около 8 часов вечера пришлось оставить на месте нескольких офицеров, чтобы подобрать всех отставших казаков, составлявших почти половину колонны.

Наконец в 12 часов, в глубокую ночь, невыносимую по духоте, стоявшей в воздухе, когда пройдено было, вероятно, значительно более тридцати верст от привала, а колодцев все еще не было, Полковник Маркозов остановил изнемогавшие от усталости сотни. Люди окончательно уже не могли двигаться и с большим только усилием могли говорить. [152]

Потеряв физические силы, они начали падать духом. Проводники, не уверенные за темнотою ночи, не потерял ли отряд дороги на Ортакую, не могли и приблизительно определить расстояние до этих колодцев.

С этой целью посланы были в направлении к ним немедленно по остановке отряда один из проводников — туркмен и говорившие по-татарски фейерверкер и армянин, следовавший при отряде вместе с маркитантом ¹⁸.

Три часа прошли в напрасном и мучительном ожидании их возвращения. При неизвестности же, в каком расстоянии и даже в каком направлении находятся колодцы, идти к ним с истомленными зноем и жаждой людьми и лошадьми было бы безрассудно.

Положение стало небезопасным. Решено было тотчас же отступить навстречу Кабардинцам, у которых была еще вода, хоть после такого дня и нельзя было уже рассчитывать, чтобы ее оставалось много. К этому решению побудило и то соображение, что казаки в истомленном состоянии, в каком они находились в то время, не имели бы возможности оказать ни малейшего сопротивления, если бы неприятель неожиданно появился перед ними, захватив в плен, как можно было предполагать, трех посланных в Ортакую.

Принятая мера оказалась в данном случае наилучшею, так как уже нельзя было сомневаться, что Кабардинцы не в состоянии будут дойти на следующий день до Ортакую и, истощив всю воду, будут поставлены в самое критическое положение, причем кавалерия не имела бы возможности оказать им действительную помощь водою, по недостатку посуды, в которую могла быть набрана она из колодцев Ортакую.

Собрана была команда человек в 30, более сохранивших свои силы казаков, которым приказано следовать к пехоте возможно скорее, с предложением командиру переднего эшелона: выслать навстречу казакам воду и отправить верблюдов с пустыми бочонками и с прикрытием к колодцам Бала-Ишен для подвоза оттуда воды в Кабардинский лагерь.

В тот же день, 19-го Апреля, 1-й эшелон пехоты, выступив с дневного привала в 5-м часу пополудни, не в состоянии был дойти даже до места привала кавалерии. Несмотря на то, что люди имели с собою воду, они изнемогали от необыкновенной жары и сухости воздуха. Кажется, каково бы ни было количество воды, оно не могло бы хоть в слабой мере утолить жажду людей; обессилевшие, они падали, не будучи в состоянии следовать далее. Эшелон растянулся на целый десяток верст, усеянных сверх того падшими баранами и верблюдами.

Казаки еще почти ночью с трудом поднялись с места и до рассвета могли еще кое-как двигаться, сохраняя хоть некоторый порядок. Но с первыми лучами солнца, зной которого сразу дал себя почувствовать едва ли не сильнее вчерашнего, какие бы ни было меры к сохранению этого порядка стали уже немыслимы; не говоря о лошадях, люди падали в изнеможении на каждом шагу и многие почти в бесчувственном состоянии. Помочь уже было почти нечем: коньяк весь истощился. Те, которые в состоянии еще были двигаться, побросали по дороге почти всю свою одежду и даже оружие.

Люди, оставленные накануне, и теперь едва передвигались. Около 10 часов утра передние из казаков, большею частью пешие: или вовсе без лошадей, или ведя их в поводу, — встретили наконец 11 вьюков высланной им навстречу воды, которую Полковник Маркозов принужден был раздавать сам, употребляя все усилия, чтобы сохранить при этом хоть какой-нибудь порядок.

Но и вода, сама по себе весьма дурного качества и к тому же почти горячая, помогала мало.

Между тем положение Кабардинцев было едва ли еще не хуже. Выступив 20-го числа с рассветом на Ортакую, они вынуждены были остановиться в 7 часов, пройдя всего 6 или 7 верст. Изнурение было полное, весь отряд лежал, и с трудом можно было поднять человека; лагерь и верблюды более не охранялись, часовые, побросав оружие, лежали без движения на своих постах, более крепкие из них возвращались в лагерь, вымаливая воду, чтобы хоть только утолить мучительную жажду, и казались совершенно равнодушными даже к угрозам наказания по законам военного времени за оставление часовым своего поста.

К трем часам пополудни уже и в лагере не стало воды. К счастью, посланные в Бала-Ишен казаки с верблюдами и прикрытием дали знать, что колодцы эти всего в 15 верстах от лагеря и не засыпаны, что воды в них много и она относительно хорошего качества и что бывшая у колодцев Туркменская кочевка при их приближении немедленно удалилась в степь.

К означенным колодцам и потянулись все подходившие к лагерю казаки, которые не заставали уже в нем воды, причем путь до Бала-Ишена представлял [153] собою ту же картину, как и путь казаков от места их ночной стоянки до Кабардинского лагеря.

Только к 5 часам пополудни начали подвозить в лагерь воду из Бала-Ишена, и до 9 часов вечера было подвезено до 230 бочонков и до 50 бурдюков, или всего около 13000 ведер. Часть воды из лагеря отправляли навстречу все еще подходившим казакам, из коих некоторые, за совершенным изнеможением, оставались в лагере, а другие следовали прямо на Бала-Ишен.

Привезенная вода несколько освежила людей, можно было по крайней мере набрать хоть один взвод, правда, едва способных держать оружие; взвод этот был отправлен к Бала-Ишену на случай нападения на тянувшихся туда казаков.

Туда же решено было направить и весь первый эшелон, но это, конечно, можно было исполнить только на следующий день.

По соображении обстоятельств этого дня, у Начальника отряда весьма естественно родилась мысль о невозможности достижения отрядом цели его назначения при таком знойном, палящем солнце и удушливом, сухом, наполненном мельчайшей пылью и недостаточном для дыхания воздухе.

Ясно было вместе с тем, что при таких условиях задние эшелоны, выступившие из Игды 19 и 20 Апреля, не могли отойти далеко от этого пункта, и потому послано было им приказание возвратиться к Игды, дабы при дальнейшем движении и они не подверглись действию недостатка в воде.

Как оказалось, действительно эшелоны шли очень дурно, люди теряли силы, и было много случаев солнечных ударов, верблюды падали в большом количестве.

21-го числа 1-й эшелон отряда с частью ночевавших в лагере пеших казаков поднят был для движения в Бала-Ишен около 4-х часов утра. Но так как, за отсутствием способных для того нижних чинов, верблюды с вечера не были загнаны, по заведенному порядку, в лагерь, то роты не могли выступить одновременно, и последние из них оставили лагерное место только около 5 часов, причем многие из офицеров вынуждены были сами собирать и загонять к ротам ходивших на пастьбе баранту и верблюдов.(Крайнему утомлению людей и доведению их до изнеможения способствовало также то обстоятельство, что при верблюдах, из коих большая часть захвачена силою, не было, да и не могло быть достаточного числа погонщиков.)

С восходом солнца наступил зной почти такой же, как и накануне; определить его числом градусов не было уже возможности: еще 20-го числа во всем отряде не оставалось ни одного термометра, так как все они полопались.

Около 8 или 9 часов эшелон достиг колодцев Бала-Ишен, оставив по пути более ста человек, не имевших сил следовать за другими, несмотря на то, что дорога была легче прежней для движения. Верблюды падали несколько в меньшем числе; по пути валялось много павших накануне казачьих лошадей.

В Бала-Ишен была немедленно произведена перекличка казаков; не оказалось налицо пятнадцати человек, за которыми тотчас и послано было на дорогу от бывшего Кабардинского лагеря к Ортакую 15 верблюдов с Туркменами-проводниками, с конвоем из 20 человек, посаженных на верблюдов, с бурдюками воды и различными медикаментами. Часам к 5 пополудни посланные эти вернулись в Бала-Ишен, привезя с собою только 11 человек, найденных ими на дороге почти в бесчувственном состоянии. Ими же были доставлены в лагерь и брошенные на дороге оружие и одежда казаков.

В это же время вернулись к отряду три человека, отправленные в ночь с 19-го на 20-е число к Ортакую для отыскания колодцев. Заморив на дороге к колодцам своих лошадей, из коих одна пала, они могли возвратиться к месту бывшего ночлега казаков пешком только около 6 часов утра и, не застав уже их там, снова прошли до Ортакую за лошадьми, ведя которых в поводу, и достигли Бала-Ишена на другой только день к вечеру.

По словам их, у колодцев Ортакую, которые оказались приблизительно верстах в десяти от места последней остановки сотен, была кочевка Туркмен, оставившая их незадолго до прихода посланных; колодцы не были засыпаны; воды в них достаточно и хорошего качества.

На обратном пути они нашли лежавших в стороне от дороги четырех казаков, которым дали воды и хлеба, но не могли взять с собою, так как не имели сил ни нести их на себе, ни посадить на измученных своих лошадей.

Таким же, как прежде, порядком посланы были снова верблюды для разыскания этих четырех человек, которые и доставлены в лагерь уже утром 22-го числа [154] в совершенно бесчувственном состоянии, пораженные солнечным ударом и истомленные жаждою.(Все они довезены на верблюдах в Красноводск, где один из них умер, а прочие подают некоторую надежду на выздоровление.)

Найденная в Бала-Ишен в обилии вода освежила людей и животных. Весь день 21-го числа был занят поданием помощи пораженным в значительном числе солнечными ударами и изнемогавшим от усталости и потери сил людям.

К общему упадку и истощению сил нижних чинов немало способствовало еще и то обстоятельство, что жара последних четырех дней отнимала всякую охоту и возможность к принятию какой бы то ни было пищи.

Между тем жара не уменьшалась, и для утоления жажды находившихся в карауле лагеря и пастьбы часовых найдено было необходимым выставлять на каждое сменявшееся звено их по бочонку воды, а самую смену производить возможно чаще.

При поверке лошадей оказалось павших по дороге от Игды 86 строевых казачьих и значительное количество офицерских и отрядного штаба; в том числе пали лучшие и более крепкие между другими лошади Начальника отряда и заведовавшего ¹⁹ кавалерией ²⁰ его [отряда]. Независимо от того, из числа приведенных в Бала-Ишен пало еще около 40 казачьих лошадей.

Мысль о невозможности дойти до Измыхшира начала овладевать большинством чинов отряда. Не говоря уже о безводном переходе до Ортакую и о дальнейшем движении до маловодных колодцев Нефес-Кули и Додур, из коих последние находились от Ортакую в расстоянии около 50 верст, предстоял затем наиболее трудный безводный переход в 7 мензилей до Измыхшира; а уже опыт движения кавалерии к Ортакую показал, что каждый мензиль следует в этой местности считать не менее 30-ти верст, так как Туркмены, двигаясь по безводному пространству, увеличивают переходы, стараясь пройти его сколь возможно скорее. Движение в продолжение не менее 10 или даже 12 дней двухтысячного отряда на 200-верстном безводном пространстве при наступивших невообразимых жарах по горам сыпучего раскаленного песка и известковой пыли, когда нельзя было не только поднять с собою, но даже и определить приблизительно количество воды, которое могло бы утолить за это время мучительную жажду людей, было очевидно немыслимо.

В столь затруднительных обстоятельствах представлялось, по-видимому, два выхода: или всему отряду сосредоточиться у колодцев Ортакую или Додур и оттуда послать о себе с нарочным весть в Туркестанский и Оренбургский отряды с просьбою выслать навстречу верблюдов с запасом воды, или, сосредоточившись у названных колодцев, направить в Измыхшир не более двух рот при двух орудиях, передав им все количество имевшихся при отряде бочонков для воды, с достаточными перевозочными средствами, и возложив на них обязанность немедленно по приходе в Измыхшир самостоятельно ли, от себя, или получив приказание от начальников Оренбургского или Туркестанского отрядов, принять все меры, чтобы выручить отряд из затруднительного положения.

При ближайшем рассмотрении этих предположений оба они оказывались, однако, равно невыполнимыми: прежде всего потому, что в отряде не было никаких сведений об успехе движения к Хиве войск Оренбургского и Туркестанского округов, и, следовательно, при неблагоприятном ходе дел в тех войсках, двигавшимся из Чекишияра отрядом было бы только потеряно время, а двум ротам, прибывшим в Измыхшир, не было бы даже и отступления. Сверх того, новая отправка нарочного была бы и бесполезна, так как люди, прежде посланные из Игды, возвратились впоследствии за невозможностью проникнуть в пределы ханства, сторожимые по всем путям высланными с этой целью наблюдательными отрядами.

За сим и, главнее всего, выполнение того или другого предложения, как выше было замечено, могло повести к бесплодной потере времени, а между тем, действительно, времени терять было нельзя. Хотя отряд при выступлении и должен был взять с собою сухарей на 2 1/2, а прочего довольствия для людей на 2 месяца, но за слабостью верблюдов, падавших в большом количестве в первые дни движения, более ста вьюков сухарей было брошено передними эшелонами и настолько же меньше взято их с места задними, которые должны были подобрать брошенные вьюки, составлявшие почти двухнедельную дачу всего отряда.

Таким образом, отряд оказался обеспеченным вместо первых чисел Июня только до двадцатых чисел Мая, т.е. ровно на два месяца со дня выступления [155] переднего эшелона из Чекишияра, а по расчету хоть неспешного, но безостановочного движения от Бала-Ишен до Красноводска, он мог прибыть туда только 16-го Мая. Следовательно, при малейшей неудаче одного из высказанных выше предположений, что могло обнаружиться лишь через известное и довольно продолжительное время, отряду предстояли при отступлении страшные лишения от недостатка пищи, а может быть, и конечная гибель.

Точно так же бесполезно было давать о себе знать в Красноводск с целью подвоза довольствия оттуда в Ортакую или Додур, так как для этого в Красноводске не было и невозможно достать перевозочных средств.

Наконец, усиленно отстраняя всякую мысль о полном отступлении отряда к Красноводску, можно было еще остановиться на предположении: подобно тому, как это было сделано в осеннюю рекогносцировку прошлого года, дойдя до Игды, повернуть на колодцы Динар и отойти к Кизил-Арват, невдалеке от коего можно было рассчитывать, хотя с трудом и, быть может, не иначе как с помощью оружия, найти довольствие для людей и для лошадей. На 100-верстный безводный переход до Динара по невообразимо трудной песчаной дороге с почти отвесными подъёмами и спусками, переход, возможный в позднюю осень, был почти немыслим теперь и, во всяком случае, неминуемо сопровождался бы потерею значительной части верблюдов, остальных лошадей и самых орудий, которые пришлось бы бросить на дороге. Привести же в Текинские земли на весьма неверную добычу жизненных припасов истощенный отряд без кавалерии и почти без перевозочных средств было бы слишком рискованно.

Таким образом, выбора, по-видимому, не оставалось.

Как ни убедительными представлялись эти соображения, тем не менее в высшей степени тяжело и трудно было всем чинам отряда, из коих большинство с неимоверными лишениями исходило в течение трех лет значительную часть этой безотрадной степи, и в особенности тяжело было Начальнику отряда отказаться от достижения преподанной ему конечной цели в то время, когда цель эта казалась уже столь близкою к осуществлению, но благоразумие и сознание долга — спасти жизнь людей там, где жертвовать ею было бы совершенно бесполезно, к счастию, одержали верх. Полковник Маркозов, придя лично к убеждению о неизбежности такого решения, не приступил, однако, к его исполнению, не поверив свой личный взгляд мнениями наличных начальников частей и чинов отрядного штаба, и только когда приглашенные для сего десять человек единогласно высказались в пользу отступления, Начальник отряда отдал окончательные к исполнению сего приказания.

Выступление по направлению к Игды назначено было в 4 часа пополудни 22 Апреля. При этом по сборе отряда оказалось, что около 100 человек казаков и более 100 человек пехотинцев, потерявших совершенно силы и пораженных солнечными ударами, нужно было везти на верблюдах в имевшихся при отряде носилках или же просто привязанными на этих животных.

Движение до Игды замедлялось сильнейшим встречным ветром, поднимавшим целые горы песку, которым закрывалось совершенно солнце. Как это последнее обстоятельство, освобождавшее людей от непосредственного действия на них палящих солнечных лучей, так и движение воздуха, произведенное ветром, способствовало уже тому, что нижние чины шли несколько бодрее и не в такой степени томились жаждою. Но зато верблюды и лошади падали в значительном числе; последних на переходе до Игды брошено было снова около 40 штук. По дороге валялась масса верблюдов и баранты, павших в эшелонах Ширванском, Дагестанском и Самурском.

Усиленному падежу этих животных было причиною и то обстоятельство, что бывший в степи в весьма обильном количестве подножный корм при наступивших страшных жарах весь выгорел.

Падеж этот продолжался, хоть и в меньшей степени, при возвращении отряда по безводным почти переходам от Игды до Джамала.

Затем остальную часть пути отряд, несмотря на зной и утомление, сделал уже благополучно, потеряв умершими из числа пораженных солнечными ударами только двух человек. (Кроме упомянутого выше казака)

14-го Мая прибыл в Красноводск последний эшелон, все время, однако, сопровождаемый по пути наседавшими на него при отступлении Туркменами, по которым приходилось иногда даже стрелять. [156]

Из вышеприведенного, может быть, даже слишком подробного изложения дела Ваше Высокопревосходительство изволите усмотреть причины неожиданного и, во всяком случае, прискорбного исхода этой неудавшейся экспедиции.

Все обстоятельства дела, как упомянуто выше, будут еще тщательно МНОЮ поверены, но, сколько можно судить по всему до сих пор выясненному, причины неудачи, как видно, сводятся к одной — позднему по времени года выступлению Красноводского отряда.

Время же выступления этого, равно как и Мангишлакского отряда обусловилось, во-первых, случайными замедлениями в снаряжении их, а во-вторых, также и общим соображением о движении к Хиве войск из трех округов, причем Кавказские войска обязывались прибыть к пределам Ханства не ранее 1-го Мая.

За сим, очевидно, остается еще вопрос: почему Полковник Маркозов, в продолжение двух лет изучавший на месте Закаспийскую степь, совершенно настойчиво не объявил, что движение к Хиве по избранному им пути в столь позднюю пору невозможно.

Разрешение именно этого вопроса, Я полагаю, и должно будет составить главный предмет собираемых ныне сведений и разъяснений; собственно же решение повернуть назад и привести отряд в Красноводск, сколько можно судить по имеющимся данным, было только мерою благоразумия и твердости, не заслуживающею ничего, кроме одобрения. Действительно, продолжая движение вперед, отряд не только мог погибнуть, но еще, доведенный до истощения и совершенной апатии, мог быть, если не весь, то частью, взят в плен; тогда как теперь он вернулся почти без потерь, по крайней мере, без потерь людьми; движением своим все-таки, может быть, оказал содействие другим отрядам, удержав на месте Текинцев и прочих соседних кочевников, привел к морю значительное число вьючных животных, в то время именно, когда доставка их к заливу Киндерли составляла предмет живейшей с нашей стороны заботливости.

Желая поскорее дать войскам отдых и возможность оправиться после столь утомительного похода, Я сделал распоряжение о роспуске частей Красноводского отряда по своим штаб-квартирам, за исключением небольшого гарнизона, не более 3-х рот, оставленного в Красноводске.

Вместе с тем, озабочиваясь обеспечением на случай надобности довольствия войск Мангишлакского отряда в пределах Хивинского Ханства и на обратном оттуда пути, ввиду оказавшейся невозможности доставить таковое со стороны Оренбурга, как это первоначально было предположено, Я командировал в Красноводск штаб-офицера Генерального Штаба ²¹ для распоряжений по безотлагательной перевозке оттуда в Киндерли на судах общества «Кавказ и Меркурий» и других, какие окажутся годными для этой цели, всего остающегося в Красноводске от прежней заготовки довольствия, которое, вероятно, составит около полуторамесячной пропорции довольствия Мангишлакского отряда и частей оставленных им опорных пунктов.

Ввиду же того, что по незначительному количеству перевозочных средств, оставленных в этих пунктах, и затруднительности добыть их на Мангишлаке, доставка от берега моря довольствия не только в Хивинские пределы, но даже в Ильтедже и Биш-Акта, встречали, как упомянуто выше, весьма трудноодолимые препятствия, на вышеназванного офицера Генерального штаба возложена также перевозка в Киндерли из Красноводска одновременно с запасами продовольствия и всех вполне годных верблюдов отряда Полковника Маркозова, каковых, по собранным сведениям, должно быть там более 1000 голов.

Если доставка этих верблюдов в Киндерли и затем транспортировка оттуда по пути отряда как заготовленной уже в Киндерли месячной пропорции, так и перевозимого туда из Красноводска полуторамесячного запаса довольствия не встретит особых затруднений, то войска Мангишлакского отряда будут обеспечены довольствием до 1-го Сентября.

На дальнейший же срок, если бы таковое понадобилось, оно может пока исподволь заготовляться и перевозиться в Киндерли, откуда теми же верблюдами будет транспортироваться, по мере возможности, к Айбучиру.

Комментарии

1. Российский государственный военно-исторический архив (далее РГВИА), ф.846 (ВУА), оп.16, д.6856, ч.3., л.35—60 об.

2. Гродеков Николай Иванович (22.09.1843—1909) — генерал от инфантерии, участник подавления польского восстания 1863 г., русско-турецкой войны 1877—1878 гг., экспедиции в Ахал-Теке 1881 г.; в 1873 — начальник штаба Мангышлакского отряда Хивинской экспедиции, с 19.04.1874 по 12.07.1875 «находился в особой командировке для составления истории Хивинского похода» (РГВИА, ф.400, оп.12, д.20726, л.147—175 и об.).

3. Н. И. Гродеков. Хивинский поход 1873 года. Действия кавказских отрядов. СПб., 1883.

4. Имеется в виду первый поход отряда генерала от инфантерии Н. И. Ломакина в 1879 году в Ахал-Текинский оазис, когда после штурма крепости Денгиль-Тепе русские войска, понеся большие потери, вынуждены были отступить обратно в Красноводск.

5. РГВИА, ф.400, оп.12, д.20726, л.152 об.

Маркозов Василий Иванович (01.01.1838—?) — генерал-лейтенант, начальник 2-й пехотной дивизии, с 1897 — генерал от инфантерии в отставке; участник Крымской, Кавказской и русско-турецкой 1877—1878 гг. войн; в 1873 — полковник Генерального штаба, начальник штаба 39-й пехотной дивизии, с июня 1872 — начальник Красноводского отряда (РГВИА, ф.400, оп.17, д.9809, л.32—-46).

6. Михаил Николаевич (1832—1909) — великий князь, генерал-фельдмаршал, генерал-фельдцейхмейстер, в 1862—1881 гг. — наместник Кавказа и Главнокомандующий войсками Кавказского военного округа.

7. Милютин Дмитрий Алексеевич (1816—1912) — граф, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, военный министр в 1861 —1881 гг.

8. Ореус Михаил Федорович (02.05.1843—?) — генерал-лейтенант, командир Гвардейской конно-артиллерийской бригады, участник русско-турецкой войны 1877— 1878 гг.; в 1873 — штабс-капитан, адъютант Главнокомандующего войсками Кавказского военного округа с 1871 по 1875, в 1874 г. за военные отличия произведен в капитаны (РГВИА, ф.400, оп.9, д.28443, л.21—23 об.).

9. Корсаков Владимир Никитич (20.12.1846—14.09.1906) — генерал-майор, генерал для особых поручений при военном министре, участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг.; в 1873 — штаб-ротмистр, с 1871 по 1875 гг. — офицер для особых поручений Главнокомандующего Кавказской армией; награжден орденом св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (РГВИА, ф.1, оп.1, д.59489, л.10—20 и об.).

10. Милютин Алексей Дмитриевич (11.11.1845—1901) — граф, флигель-адъютант, генерал-майор, Курский губернатор, участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг.; в 1873 — поручик гвардейской конной артиллерии, награжден орденом св. Владимира 3-й ст. с мечами и бантом (РГВИА, ф.970, оп.З, д.2282, л.36—82 и об.).

11. Семенов Иван Федорович (24.06.1841—?) — полковник, инспектор Терской постоянной милиции, участник Кавказской войны и подавления восстания в 1877— 1878 гг. в Терской области; с 1869 — адъютант начальника штаба Кавказского военного округа, с августа 1872 г. по июнь 1873 г. — отрядный адъютант Красноводского отряда, награжден орденами св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом и св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (РГВИА, ф.400, оп.12, д.20726, л.142—146 и об.).

12. Старосельский Дмитрий Семенович (15.05.1832—11.03.1884) — генерал-лейтенант, начальник Главного управления наместника Кавказа; 1872—1876 — генерал-майор, Бакинский губернатор, с 25.05. по 08.06.1873 г. находился в Красноводске «для осмотра тамошнего отряда» (РГВИА, ф.400, оп.12, д.20566, л.26—55 и об.).

13. Имеются в виду 5-я, 6-я, 7-я и 8-я пехотные и 2-я стрелковая роты 80-го пехотного Кабардинского генерал-фельдмаршала князя Барятинского полка.

14. Имеются в виду 7-я и 8-я пехотные роты 82-го пехотного Дагестанского его императорского высочества великого князя Николая Михайловича полка и 1-я и 10-я пехотные роты 84-го пехотного Ширванского его величества полка.

15. Мензиль (туркм.) — расстояние дневного перехода в песках.

16. Ата-Мурад-хан (? — после 1878) — в 1873 — проводник отряда, бывший хан туркмен-иомудов, активный противник Хивы.

17. 40 градусов по шкале Реомюра соответствуют 50 градусам по Цельсию.

18. Имеются в виду: проводник отряда, туркмен Нефес-Мерген (в 1890-х — офицер Туркменской конной дружины), фейерверкер (унтер-офицерский чин в артиллерии) Кавказской гренадерской артиллерийской бригады Гайнулла, маркитант Мовсес, следовавший в составе отряда.

19. Левис оф Менар Петр Фромгольт Оскар Александрович (1830—?) — полковник, командир Владикавказского полка Терского казачьего войска, участник Крымской, Кавказской и русско-турецкой 1877—1878 гг. войн; в 1873 — подполковник того же полка, в 1874 награжден золотой шашкой «За храбрость» (РГВИА, ф.400, оп.12, д.132, л.12—27).

20. Имеются в виду 1-я, 2-я и 3-я сотни Кизляро-Гребенского, 1-я сотня Владикавказского и 4-я сотня Сунженского казачьих полков Терского казачьего войска.

21. Кишмишев Степан Иосифович (1833—?) — генерал-лейтенант Генерального Штаба, в 1897 г. — начальник Тифлисской местной бригады; участник Кавказской и русско-турецкой 1877—1878 гг. войн; в 1870—1875 — заведующий передвижением войск по Черному морю (ф.400, оп.9, д.20578, л.225, 231 об.).

Текст воспроизведен по изданию: [Рапорт Главнокомандующего Кавказской армией генерал-фельдцейхмейстера великого князя Михаила Николаевича военному министру генерал-адъютанту генералу от инфантерии Д. А. Милютину] // Звезда, № 3. 1998