ДВИЖЕНИЕ ТУРКЕСТАНСКОГО ОТРЯДА

ОТ УРОЧИЩА ХАЛ-АТА ДО АМУ-ДАРЬИ

Генерал-адъютант фон Кауфман, одобрив мысль, доложенную ему начальником штаба, приказал генералу Троцкому тотчас же собрать к своей ставке всех начальников частей. Был уже 12-й час в исходе, а в полночь, по первоначальному предположению, у палатки начальника отряда должен был быть дан сигнал подъема. Вместо этого сигнала протрубили «сбор начальников частей». Перед окончательным решением, командующий войсками же дал сам удостовериться в действительном положении дела, сообщить начальнику отряда и командирам отдельных частей доложенное ему начальником штаба предположение, и выслушать их мнения по этому поводу. Когда все начальники частей собрались, генерал-адъютант фон Кауфман лично расспросил каждого из них о количестве находившейся в запасе воды. Обсудив затем вопрос о том, на какое число войск достанет воды в колодцах Алты-кудук, судя по ходу добывания её в продолжение дня 3-го мая, командующий войсками, утвердив проект начальника штаба, отдал тут же все соответствующие приказания.

Излишне говорить о том, что вышеприведенная мысль была наиболее, практичною. Разделением отряда уменьшалось количество воды, потребное на Алты-кудуке, почему можно был вполне надеяться, что остающиеся здесь войска будут обеспечены водою, добытою из этих колодцев. Отправляемые же на Адам-крылган лошади и верблюды могли быть все досыта напоены, а в течение нескольких дней отдыха там, покуда не выроют новых колодцев и не наполнят сосуды, они могли хотя немного восстановить свои силы.

Войска, оставшиеся на Алты-кудуке, выступив с этих колодцев, тотчас же по возвращении с Адам-крылгана колонны с верблюдами и лошадьми, могли тронуться дальше к Аму-дарье с полным запасом воды. Отправлением только части войск назад [35] на Адам-крылган, оставляя большую их массу на месте, мы в глазах неприятеля, не смотря на трудное положение, не отступали ни на один шаг: обстоятельство весьма важное в войне с средне азиятцами.

Вообще ночь с 3-го на 4-е мая была самая памятная; на колодцах кипела непрерывная работа и до самого утра здесь раздавались крики, приказания, стук ведер, плеск наливаемой в бочки воды. Всё это, среди ночной тишины, производило необычайное впечатление, еще более тяжелое чем днем.

С рассветом на 4-е мая отправлены были, на колодцы Адам-крылган, лошади и верблюды, на которых навьючили пустые сосуды. В прикрытие к ним назначены были две роты 4-го Туркестанского стрелкового батальона, рота 8-го линейного батальона и часть саперной роты. Начальство над этою колонною было поручено Генерал-майору Бардовскому, заведование же вьючным обозом полковнику Голову.

В лагере оставлено было только по одной лошади у командующего войсками, начальника отряда, начальника штаба, командиров батарей и у офицеров генерального штаба, на случай рекогносцировок, а также половина конвойной сотни командующего войсками, для разъездов.

По уходе генерала Бардовского, положение на Алты-кудуке стало заметно улучшаться. Колодцы распределили по частям войск; указали время, когда кто из них может пользоваться; назначили дежурных (У «саперного» колодца дежурили по очереди весь штаб и обер-офицеры главной квартиры.), которые с утра до ночи стояли у колодцев и следили за правильным расходом воды; время от времени колодцы чистились, без чего добывание воды крайне замедлялось. Несмотря на всё это, первый день (4-го числа) еще многие жаловались на недостаток воды. Причина тому заключалась в большой глубине, с которой добывалась вода, малой широте колодцев и их кривизне; например, саперный колодец имел, как уже замечено, 17 ? сажен глубины, так что на верху не слышно было, что говорилось человеком, сидящим на дне. Вследствие этого пришлось на половине глубины, в уширении, где образовалась ниш, посадить еще рабочего, для передачи распоряжений от нижних рабочих к верхним и обратно. Внизу обыкновенно садилось двое; к ним опускались два, три турсука, которые поочередно наполнялись и поднимались рабочими, стоявшими на поверхности земли. Веревка, [36] служившая для поднятия турсуков, перекладывалась через блок. На дне колодца и на средине его глубины работали саперы, остальные рабочие (вытаскивавшие и принимавшие турсуки) назначались от частей войск.

5-го мая приказано было поставить у колодцев понтоны, с тем, чтобы в них, в продолжение ночи, делать запас воды. Мера эта оказалась весьма полезною.

Устройством этих резервуаров достигалось, между прочим, и правильное, равномерное распределение воды. Распоряжаясь раздачею воды из этих водоемов, дежурные по колодцам могли точно и аккуратно выдавать каждому сколько ему действительно следовало, чего ни каким образом нельзя было достигнуть при прежнем способе, когда вода раздавалась из тех же турсуков и прочих разнокалиберных сосудов, которыми она вычерпывалась из колодцев. В этом отношении кауфманки очень нам пригодились; они сослужили большую службу отряду на Алты-кудуке: шум и гам у колодцев, мало-помалу, прекратились; уже не видно было измученных, бледных лиц, шатающихся по лагерю с пустыми ведрами и манерками.

Вода раздавалась по списку, в котором было отмечено: кому и сколько ведер следует получать ежедневно. Первоначальный расчет был сделан слишком в обрез: полведра на человека и ведро на лошадь. Между тем, у некоторых (преимущественно у лиц главной квартиры) было по два человека прислуги, на которых воды не отпускалось. Потом оказалось возможным увеличить дачу. Вопиющая нужда значительно уменьшилась, но о том, чтобы помыть лицо, нельзя было и мечтать (Только один очень изобретательный человек, известный своею находчивостью в подобных случаях, придумал весьма остроумный способ: налить ведро водою, назначенною для питья лошади, помыться в ней и затем отдать воду по принадлежности.).

Работа у колодцев продолжалась целый день; она прерывалась лишь необходимостью сменить людей, работающих внутри трубы, в особенности на дне, у самой воды (Внизу скопилось большое количество газов, вредных для дыхания; от этих газов у людей кружилась голова, и они требовали освежения. Один из саперных офицеров стал надувать опускаемые турсуки, с помощью кузнечного меха, и, таким образом, вниз сразу опускался значительный запас чистого воздуха. Мера эта оказалась вполне рациональной.), а также необходимостью расчистить колодец и дать скопиться воде.

Командующий войсками, начальник отряда и начальник полевого [37] штаба по несколько раз в день обходили колодцы, поверяя исполнение данных приказаний.

Такая борьба из-за насущной потребности была крайне тяжела. Она требовала большего напряжения нравственных и физических сил офицера и солдата. Остаться при такой обстановке твердыми в исполнении обязанностей и бодрыми, вот задача, которая могла быть выполнена только людьми, свято преданными своему долгу и верными присяге Государю и отечеству.

Дисциплина в войсках ни на минуту не поколебалась; в этой трудной, неравной борьбе с суровою природою, дух войск еще более окреп. Мучимые жаждою и усталостью, офицеры и солдаты аккуратно и добросовестно исполняли все служебные наряды, не забывая никогда и соблюдения обыкновенного воинского приличия: отдания честь проходящему начальнику.

Среди взволнованного моря песков, не покрытых никакою растительностью, под жгучим солнцем, жар которого не умерялся даже легким дуновением ветра, в неопределенном расстоянии от Аму, вольной воды, которая должна была положить конец всем невзгодам, солдаты скоро освоились с Алты-кудуком и многие принялись за обыденные занятия.

Проходя по биваку 4-го Туркестанского линейного батальона, командующий войсками увидел картину, не лишенную интереса: возле палатки сидели три солдата, занимавшиеся плетением сети. При проходе мимо их главного начальника, солдаты вскочили на ноги, вытянулись в струнку и взяли под козырек. «Что это вы тут делаете, ребята?» спросил их командующий войсками. – «Сети плетем, ваше превосходительство». – «Зачем?» – «Вот ужо как выйдем на Аму-дарью, так рыбку будем ловить, ваше превосходительство (2 ? месячное странствование степью по колодцам, причем вода выдавалась не иначе как мерою, вызвало у солдат Туркестанского отряда название реки Аму «вольною водою». В первый же день выхода нашего на эту «вольную воду», солдаты 4-го батальона употребили в дело заготовленные ими на Алты-кудуке невода, и к вечеру 11-го мая наловили довольно много Аму-дарьинской рыбы.)».

5-го числа, около полудня, прибыли с Адам-крылгана два бухарские джигита, посланные к Иссамедин-мирахуру с письмами от бухарского эмира. Джигиты уверяли, что они хорошо знают предстоящую дорогу, и что всё расстояние от Адам-крылгана до Уч-учака восемь бухарских таш, т. е. 64 верст (Цифра эта оказалась впоследствии совершенно верною.). [38]

Колонна генерал-майора Бардовского прибыла на Адам-крылган 4-го числа, в шесть с половиною часов вечера, сделав на половине дороги трехчасовой привал (Расстояние от Алты-кудука до Адам-крылгана оказалось 25 верст.).

Верблюдов на дороге пало много, не смотря на то, что они шли без вьюков; пало и несколько заводных лошадей. Семнадцать вырытых прежде на Адам-крылгане колодцев, к приходу, туда колонны генерал-майора Бардовского, оказались целыми. Тот час было преступлено к рытью новых колодцев и, к вечеру) 5-го числа их уже было вырыто 33 (19 пресных и 14 несколько солоноватых.). 6-го числа было вырыто еще десять колодцев, так что всего на Адам-крылгане было уже 60 колодцев.

Первое известие в лагере на Алты-кудуке о приходе колонны Бардовского на Адам-крылган было получено с приехавшими в отряд бухарскими джигитами, привезшими записку, писанную по приказанию генерал-майора Бардовского. Второе донесение получено в четыре часа ночи, с 5-го на 6-е мая. В нем говорилось, что, 5-го числа казаки, отправившиеся в поле за травою, нашли в. песке, недалеко от Адам-крылгана, сверток с конвертами, отправленными в отряд из укрепления св. Георгия (Так и осталось не расследованным, как попал туда этот сверток; надо полагать, что везший его джигит, в виду бродившей около Адам-крылгана туркменской засады, бросил бумаги в песок, чтобы, в случае встречи с шайкою, не быть по ним уличенным, что он служит русским.).

В числе конвертов находился и рапорт полковника Веймарна, в котором он доносил о благополучном прибытии транспорта Гринвальда на Хал-ата 3-го мая и о предстоявшем выступлении его, согласно приказания, на Адам-крылган 6-го числа.

Между тем, в полдень, 5-го мая, показалась около Адам-крылгана партия туркменов, от которой отделилось несколько человек и направилось к верблюдам, находившимся на пастбище. Прикрытие немедленно заняло близлежащий бархан. Заметив это, туркмены поспешно удалились и присоединились к своей партии, державшейся всё время вне выстрелов. На дальнем бархане виднелся неприятельский пикет. Шесть верблюдов с лаучем, принадлежавших бухарскому посланнику Иссамедину-мирахуру, удалились от общего пастбища на значительное расстояние и попались в руки неприятеля. Полагали тогда, что лауч сам передался неприятелю.

Ночь на 6-е мая прошла спокойно; но около четырех часов утра, близ Адам-крылгана снова показались туркмены, и в [39] рассыпную начали нападать на лагерь с южной и западной сторон; с каждой видно было человек до двухсот. Генерал-майор Бардовский, подняв, без тревоги, отряд, послал скрытно по барханам, против нападавших с юга, взвод 2-й роты 4-го Туркестанского стрелкового батальона, а против неприятеля, нападавшего с запада, взвод стрелковой роты 8-го линейного батальона. Взводы эти, рассыпав цепи, наступали вперед по барханам, шагов на 800 от бивака.

Туркмены бросились на барханы, но были отбиты огнем стрелков. К партии стали прибывать новые подкрепления, тогда генерал Бардовский усилил выдвинутые части другими взводами тех же рот. Для связи между действовавшими впереди частями была послана команда 1-го Туркестанского стрелкового и полувзвод 1-й роты 4-го стрелкового батальонов. Начальство над всеми выдвинутыми против неприятеля частями было поручено подполковнику Омельяновичу.

Неприятель снова бросился в атаку. Первые усиленные нападения начались против стрелковой роты 8-го линейного батальона, но каждый раз неприятель был отбиваем с большим уроном, так что даже не успевал подбирать своих раненых. 2-й роте 4-го стрелкового батальона пришлось действовать на более высоких барханах, очень трудных для движения; тем не менее, выстрелы её производили свое действие: как только неприятельские всадники выскакивали из-за барханов, за которыми скрывалась главная их масса, они были выбиваемы из седла, или же под ними подбивала лошадей (Здесь, после дела, было найдено много убитых лошадей.).

Убедясь в бесполезности атак на эти пункты лагеря, неприятель начал собираться к правому флангу своего расположения, где, как видно было, стоял их начальник с белым значком. При этом, часть хивинцев, действовавших против правого фланга позиции, обскакала в рассыпную левый фланг 2-й роты, закрываясь барханами, а в тоже время другая их часть, из-за тех же барханов, открыла сильный ружейный огонь. Не смотря на то, что 2-я рота была удалена от лагеря на 800 шагов, неприятельские пули ложились в самом биваке. Перестрелка, таким образом, продолжалась около двух с половиною часов, а между тем, пока неприятель находился в таком близком расстоянии, нельзя было пустить на пастбище верблюдов и лошадей. Чтобы прогнать шайку, генерал Бардовский направил в обход её, с левого фланга, 3-ю [40] Уральскую и 12-ю Оренбургскую казачьи сотни с дивизионом ракетной батареи, под командою подполковника Главацкого и, вместе с тем, послал приказание 2-й роте 4-го батальона сбить с барханов засевшего за ниши неприятеля. Подполковник Главацкий, выстроив вне лагеря, на солончаке, сотни, выдвинул ракетный дивизион в карьер на ближайшую к неприятелю дистанцию. Пущенные из дивизиона три ракеты рассеяли противника. Но он снова собрался и готовился к сопротивлению. Тогда подполковник Главацкий двинул сотни вперед рысью. Неприятель снова рассеялся. Подполковник Главацкий, рассыпав наездников, завязал с неприятелем перестрелку. В это же время к кавалерии примкнули команда 1-го и 2-я рота 4-го стрелковых батальонов и, пристроившись к левому её флангу, вместе преследовали неприятеля около четырех верст. Неприятельские всадники беспрестанно соскакивали с лошадей, подбирая раненых. По всему пути отступления шайки валялись окровавленные тряпки и вата.

Пройдя четыре версты, когда быстро уходивший неприятель был уже вне наших выстрелов, подполковник Главацкий прекратил преследование; войска возвратились в лагерь, куда и прибыли в 8 ? часов утра.

Вся перестрелка продолжалась около четырех часов. Неприятель, по собранным впоследствии сведениям, понес значительный урон, особенно в лошадях. С нашей стороны потери не было никакой; выпущено 516 патронов и три ракеты.

Во время дела в лагерь явился перебежчик. Страшные мучения от жажды преодолели в нем фанатизм. Первое слово, сказанное им среди русских, было: «су» (воды). Перебежчик сообщил, что нападавшая партия Садыка состояла из 200 человек киргизов и стольких же туркменов. За партией шло 200 верблюдов, навьюченных водою; в последней партия терпела большой недостаток. С 4-го на 5-е число Садык ночевал с своею шайкою в восьми верстах от Адам-крылгана. Здесь же от захваченного бухарского лауча Садык узнал, что на Адам-крылгане стоит русский отряд, всего в 150 человек, прикрывающий массу верблюдов. Случай был соблазнительный, и Садык решился напасть на русских. Потом оказалось, что из партии Садыка лишь половина людей вернулась в уч-учакский лагерь, и то почти все пешком, полумертвые от жажды; остальные разбежались и многие погибли от ран, а еще более от недостатка воды. Все верблюды и большинство лошадей были брошены по дороге, во время быстрого [41] отступления (При движении головной колонны туркестанских войск 9-го, 10-го и 11-го мая к Аму, на пути весьма часто попадались трупы лошадей и верблюдов, брошенных партиею Садыка.). Люди, участвовавшие в набеге Садыка, распространили своими рассказами страх между хивинскими войсками, собранными на Уч-учаке. Они говорили, что «если бы русские преследовали, то ни один бы из нас не вернулся».

Но русским не было времени заниматься преследованием ничтожной партии Садыка; они были заняты более важным делом: подготовлением окончательного передвижения отряда к Аду-дарье.

Заготовление воды на Адам-крылгане шло успешно. 6-го числа прибыла из Хал-ата на Адам-крылган 5-я Семиреченская сотня войскового старшины Гринвальда, высланная полковником Веймарном с запасами провианта и фуража. Верблюды, пришедшие с Гринвальдом, были отправлены назад на Хал-ата, под конвоем 17-й Оренбургской сотни. Свежий провиант был принят от войскового старшины Гринвальда, и лошади значительно успели поправиться. Верблюды, конечно, также немного отдохнули и подкормились; но главное, напились воды как следует.

8-го мая, в три часа по полудни, колонна генерал-майора Бардовского выступила обратно с Адам-крылгана па Алты-кудук. Кавалерии было приказано оставаться пока на этих колодцах и выступить с них уже прямо на Уч-учак, 10-го числа, т. е. день спустя по выступлении главной колонны с Алты-кудука, с таким расчетом, чтобы догнать ее перед самым выходом колонны к озеру Сардаба-кулю.

Между тем, положение войск на Алты-кудуке было то же, какое установилось к вечеру 4-го числа: добывали воду, экономно ее расходовали и ждали. Днем, как уже сказано, было всё время очень жарко; ночью нельзя было зажечь свечки, так как к ней, в самом непродолжительном времени, налетала туча ночных бабочек; они мешали пить чай, есть, а писать было невозможно. Кроме того, приходилось опасаться фаланг, которые обыкновенно ползут на огонь.

Медленно тянулись часы за часами. К вечеру все немного оживали.

С третьего же дня, по вечерам, у ставки командующего войсками устраивался «клуб». Идя в клуб, каждый должен был нести с собою бутылку воды. Чаю, конечно, гостям клуба не полагалось. Все сходились вместе, беседовали, задевая, конечно, и [42] дело; здесь решались некоторые вопросы и, между прочим, ставился стол, за который садились любители ералаша.

На биваке играла музыка 3-го стрелкового батальона; но её мелодии как-то странно рассеивались в душной, до невероятности сухой атмосфере.

Во время стоянки на Алты-кудуке, 5-го мая, командующий войсками произвел, между прочим, опыты стрельбы из скорострельных пушек. Результаты были весьма неудовлетворительны. Стреляли с дистанции около 200 сажен; выпущено было из обеих пушек 500 пуль. Стрельба была неудачна, вследствие задержек, происходивших, главным образом, от неправильного падения пуль из жестянок в приемник. При последующих испытаниях, произведенных в присутствии начальника артиллерии, генерал-майора Жаринова, 6-го и 7-го мая, стрельба не улучшилась; причем в одной пушке (№ 4-го), на обеих практиках, ломался экстрактор. Кроме опытов над скорострельными пушками, были произведены и другие над разрывом гранат. Еще до прихода на Алты-кудук, в отряде распространилось убеждение, что гранаты с ударною трубкою, попадая в песчаный грунт, не разрываются. Чтобы опровергнуть подобное мнение, 6-го мая, в присутствии главного начальника войск, было произведено на дистанции в 300 сажен по два выстрела гранатами с ударной трубкой, из 4-х-фунтовой и из 3-х-фунтовой горной пушек, в небольшую мишень, поставленную на склоне песчаного бархана. Все выпущенные гранаты, при ударе в песок, разорвались.

6-го числа, в пять часов утра, подполковник барон Аминов, с 15-ю человеками сборной сотни, был отправлен на рекогносцировку окрестностей колодцев, с целью отыскать, между песчаными барханами, удобнейший и кратчайший выход на большую дорогу, для предстоявшего движения отряда. Верстах в трех от саперного колодца, на юг от расположения лагеря, рекогносцировочный разъезд заметил сначала одиночных всадников, потом небольшие их группы. Казаки были посланы вперед и догнали убегавших; одного убили и сняли шашку; одного, скакавшего в другом направлении, догнал казак; туркмен обернулся и выстрелил; пуля прошла у казака между рукой и боком. Казак выхватил у стрелявшего винтовку, но, услышал сбор, преследовать более убегавшего туркмена не стал. Языка, таким образом, не удалось добыть, но главная цель рекогносцировки была достигнута. До [43] большой дороги оказалось восемь верст, причем путь выходил на нее пятью верстами далее того места, где 2-го мая был привал.

В тот же день, после обеда, три наших джигита наткнулись в недалеком расстоянии от лагеря на партию туркменов в 10 человек, причем была отбита одна туркменская лошадь.

Было очевидно, что в окрестностях лагеря бродят неприятельские шайки, а так как, в это время, от генерала Бардовского еще не было получено известия о времени обратного его выступления с Адам-крылгана, и его ожидали, приблизительно, 8-го числа, рано утром, то, вечером 7-го мая, на встречу отряда генерала Бардовского были высланы к большой дороге две роты, под начальством подполковника Чайковского. Но так как отряд генерала Бардовского 8-го числа не прибыл, то роты Чайковского возвратились утром того же числа в лагерь.

В этот же день прибыл в лагерь один лазутчик, посланный Генерал-майором Головачевым к Сардаба-кулю. Лазутчик доставил подробные сведения о неприятеле, ждавшем нас на Уч-учаке. По его показаниям, у хивинцев, собранных там, имелось: 1,500 сарбазов (регулярной пехоты), 6 больших орудий и несколько малых, 500 туркменов и масса киргизов и каракалпаков. Для сообщения с левым берегом Аму и для переправы чрез реку, у неприятеля было до 30 каюков (больших лодок). В доказательство, что он действительно был на месте, джигит привез с собою пучок камыша с Сардаба-куля (Расположение неприятеля лазутчик определил довольно верно. О чисел же сарбазов и орудий, сведения, им сообщенные, оказались неточны.). Всё это было крайне утешительно. В близости Аму-дарьи уже нельзя было сомневаться. Лагерь оживился. Все расспрашивали, волновались. Всем хотелось, если не иметь у себя хоть небольшой веточки из этого камышового пучка, то, по крайней мере, посмотреть на него и собственными глазами увидать это неоспоримое доказательство близости живой, вольной воды.

9-го числа, восемь часов утра, прибыла на Алты-кудук колонна генерал-майора Бардовского, с наполненными водою сосудами, с напоенными лошадьми и верблюдами; но последних осталось уже всего 1,240. Понятно, что поднять всю боевую колонну Туркестанского отряда не представлялось никакой возможности. Потому решено было оставить на этих колодцах две роты 3-го стрелкового батальона и дивизион конной батареи, а с ними все тяжести отряда, в которых не встречалось насущной потребности. Не смотря на то, что отряду, по выходе к Аму-дарье, предстояла трудная переправа, [44] пришлось в числе тяжестей оставить и железные лодки (кауфманки), из которых оказалось возможным взять с собою только три.

Тяжело было офицерам и солдатам оставаться на Алты-кудуке, в то время как товарищи их шли вперед с верною надеждою через день встретиться с неприятелем. Но трудность положения остававшихся заставила их еще с большей энергией и добросовестностью, с стойкостью и мужеством выполнить возложенную на них важную задачу.

9-го мая, в три часа пополудни, отряд, в составе десяти рот, восьми орудий, двух картечниц и одной сотни, выступил с колодцев Алты-кудук. Каждый, уходя с этих мрачной памяти колодцев, жадно обращал свои взоры на юго-запад, в надежде, увидеть там три холма (Уч-учак), у подножие которых, оплодотворяя землю, вьется широкая река, с пресною, вкусною водою, которой достает миллионам людей...

Порядок движения отряда был тот же, как и 2-го числа. Погода крайне благоприятствовала: при небольшом ветре небо подернуто было, точно густым вуалем, серыми тучами. Люди шли бодро. Вьючный обоз двигался исправно. Напоенные и отдохнувшие на Адам-крылгане верблюды были навьючены не более восьми пудов; часть из них к вечеру освободилась из под воды, израсходованной к этому времени. Кроме того, после огромной убыли в животных, между ними почти не осталось молодых и слабых, погибших до Алты-кудука.

Около восьми часов вечера, когда солнце уже зашло, отряд остановился на ночлег, отойдя от Алты-кудука 20 верст. Пищу на ночлеге, конечно, не варили, а роздали воду людям только для питья и на чай. Для первой цели, впрочем, ее истратилось немного, так как люди сознавали, что лучшее средство от жажды это чай; свежая же вода только временно уменьшала жажду, не утоляя ее.

Во время ночлега с 9-го на 10-е мая, неприятельская партия, подкрадываясь к биваку, наткнулась на секрет; раздалось несколько выстрелов; партия ускакала назад и всё этим окончилось. Только фас бивака, обращенный в ту сторону, откуда послышались выстрелы, был поднят на несколько минут в ружье, без сигнала тревоги; остальные войска продолжали спокойно отдыхать.

10-го мая, за полчаса до рассвета, дан был сигнал подъема и колонна тронулась далее.

Несколько прохладный ветерок, дувший накануне со стороны [45] дарьи, в продолжение ночи совсем стих. Стало душно, и солнце с утра начало сильно припекать, раскаляя песчаную почву. К полудню жара дошла до сорока пяти градусов.

Вся дорога от Алты-кудука пересекалась, перпендикулярно движению отряда, несколькими весьма холмистыми песчаными кряжами. Отряду приходилось то и дело спускаться с одного кряжа, идти некоторое время логом и потом снова подыматься. Кряжи эти, с приближением к Аму-дарье, делались всё выше и круче. Вообще, к реке местность значительно повышалась. Понятно, что всё это задерживало движение. Артиллерия, только благодаря неимоверным усилиям пехоты, медленно двигалась с бархана на бархан. Люди, особенно пришедшие накануне с Адам-крылгана, чувствовали сильную усталость и жажду. С особенно отстававшими, офицеры делились холодным чаем с вином или ромом, запасенным на предстоявший переход.

Верстах в восьми от ночлега, проводники указали впереди три видневшиеся на горизонте холма. То было урочище Уч-учак. Общая радость была так велика, что и сказать трудно: все друг друга поздравляли, жали руки, целовались; все сделались необыкновенно веселы и разговорчивы, шутили, смеялись. Были остряки, уверявшие очень серьезно, что даже верблюды сообразили о близости реки и шагали удивительно усердно.

Командующий войсками разослал по отряду своих адъютантов и ординарцев сообщить войскам радостную весть. Дружное восторженное «ура!» огласило мертвенную пустыню. Солдаты оживились. Для них как будто и солнце не так жгло, и песок сделался менее глубоким, и самые песчаные перекаты легче чем предыдущие.

Отойдя еще версты три, отряд остановился для привала, сделав до этого места всего 12 верст (Такие небольшие переходы между привалами делались, с одной стороны, в виду трудности движения, особенно для артиллерии и вьючного обоза, с другой – для того, чтобы отряд не растягивался, так как постоянно можно было ожидать встречи с неприятелем.).

Впереди бивака находился высокий кряж, на который для обзора впереди лежащей местности, тотчас по приходе войск на привал, был командирован Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Константинович с двумя офицерами генерального штаба; с этого холма, далеко влево за отдаленными барханами, виднелась синеватая, сверкавшая искрами, лента. «Река»! «Река»! шевельнулась у каждого радостная мысль. [46]

На привале определено было расстояние до Уч-учака. Топографы, под руководством полковника Жилинского, измерили пятиверстный базис и засекли одну из высот, которая оказалась в 15 верстах от места привала. Засечка вышла несколько острою, однако определение было, довольно точно.

Наблюдая уч-учакские высоты, можно было заметить большую пыль, подымавшуюся с их отлогостей. А в трубу ясно видна была темная масса, спускавшаяся с высоты правее крайней сопки.

Неприятель двигался на встречу отряда.

Часа в два пополудни войска поднялись с привала.

Во время следования, впереди начал появляться неприятель. Начальник отряда, генерал-майор Головачев, бывший всё время во главе войск, первый заметил разъезды неприятеля. Не доходя верст восьми до Уч-учака, он остановился, выставил к стороне отряда свой значок и ждал командующего войсками, который на рысях приближался к месту остановки начальника отряда. На впереди лежащих холмах видна была неприятельская конница, рассыпанная, по крайней мере, на двух-верстном протяжении. Видно было, что неприятель приготовился оказать сопротивление дальнейшему движению отряда к воде. Он полагал, что, пройдя безводную степь, войска будут крайне истощены и не устоят при первом дружном натиске. Так как солнце было уже близко к закату, то решено было остановиться на ночлег с тем, чтобы засветло стянуть обоз и на другой день двинуться к реке. Как только головные части остановились на бархане, с которого хорошо было видно неприятельское расположение, неприятель стал выезжать из-за ближайших холмов, в расстоянии ружейного выстрела. Выслали вперед взводы стрелков, рассыпали цепь, приказав людям, в нее назначенным, стрелять только с самых близких дистанций. На дороге и по её сторонам поставили конные орудия, прикрываемые справа и слева двумя ротами пехоты. Орудия с ротами составили передний фас каре, в которое, по мере стягивания, войска устраивались для ночлега. В середине каре поместился обоз. Фасы каре пришлись по гребням барханов; обоз – в котловине, скрывавшей его от выстрелов со всех четырех сторон.

Не успели верблюды стянуться к месту ночлега, как завязалась перестрелка. Незначительные группы всадников подъезжали к цепи очень близко, располагались за барханами и, прикрываясь ими, стреляли по биваку. В цепи, время от времени, отвечали на выстрелы неприятеля. Когда совсем стемнело, кругом бивака войск [47] устроилось нечто вроде иллюминации: неприятель зажег множество костров, желая, вероятно, показать, что он в значительных силах. По направлению к Уч-учаку огней было особенно много; некоторые, по отдаленности, едва были заметны. Можно было думать, что неприятель не в далеком расстоянии занял позицию, в надежде дать отряду серьезный отпор.

Высланные от каждого фаса каре секреты получили то же приказание: не тратить патронов, не тревожить без надобности отряда и стрелять наверняка. По выстрелам не приказано бить тревогу. Секреты были на столько сильны, что в состоянии были выдержать первый натиск.

С наступлением ночи, неприятель сделался необыкновенно смел; партии от десяти до тридцати человек стали подъезжать к биваку так близко, что натыкались на секреты. Последние делали залп, и неприятель обращался в бегство, оставляя на месте убитых и раненых. Попытки застать войска врасплох обошлись хивинцам довольно дорого. Несколько тел было найдено, на другой день, невдалеке от бивака; многие были увезены. Всю ночь слышались выстрелы; но, не смотря на это, отряд отдыхал не хуже, чем накануне.

Начальник отряда с вечера доложил командующему войсками диспозицию боевого марша на 11-е число, которая и была утверждена, главным начальником войск. С рассветом, 11-го мая, отряд поднялся с последнего ночлега перед Аму-дарьею.

В виду неприятеля, войска для марша были выстроены в следующем боевом порядке: во главе колонны шли по дороге и по сторонам её, вправо и влево, две роты 1-го стрелкового батальона, под начальством капитана Плотникова. Из каждой роты, по одному взводу было рассыпано впереди, образуя таким образом одну непрерывную цепь стрелков, правый и левый фланг которой (были несколько загнуты назад. Этою передовою цепью командовал Его Императорское Высочество Князь Евгений Максимилианович. За 1-м стрелковым батальоном, непосредственно по дороге, следовал дивизион конной батареи, справа в одно орудие; с правой стороны дороги дивизион сопровождали: саперная рота, стрелковая рота 8-го батальона и при них две картечницы; с левой стороны дороги две роты 4-го линейного батальона и с ними два горные орудия. При 4-м батальоне следовал Его Императорское, Высочество Великий Князь Николай Константинович (В рядах же 4-го батальона шел наш священник Малов. С этим же батальоном отец Андрей славно участвовал при взятии, в 1865 году, Ташкента.). [48]

Непосредственно за этой частью боевой колонны следовал вьючный обоз, стянутый в большую, на сколько возможно было, сжатую колонну. Впереди обоза шла рота 2-го линейного батальона; вправо и влево от него по роте 4-го стрелкового батальона с цепями стрелков по бокам и, наконец, в арьергарде, за обозом, другая рота 2-го линейного батальона и при ней два горных орудия. Вся кавалерия сначала следовала позади арьергарда. Потом начальник отряда разделил все сотни по полусотенно и направил одни полусотни правее, другие левее обоза, придерживаясь его середины (Кавалерия отряда, как было сказано, оставалась на Адам-крылгане и ей приказано было выступить с этого урочища 10-го мая, с таким расчетом, чтобы нагнать передовую колону перед последним переходом к Сардаба-кулю. Исполняя это приказание, подполковник Главицкий привел командуемую им кавалерию аккуратно за часть до подъема главных сил отряда с последнего ночлега перед выходом к Аму-дарье.).

В таком порядке войска стройно и спокойно двигались к Уч-учаку.

Едва был дан сигнал движения, как неприятель окружил отряд и открыл ружейный огонь, стараясь остановить войска; с особенным, свойственным только азиятцам, криком, хивинцы, в значительном числе, появлялись на ближайших барханах, намереваясь несколько раз произвести стремительную атаку; но огонь цепей заставлял неприятеля отказываться от атак и спускаться в лощины, прикрываясь песчаными холмами; из-за холмов, более смелые производили совершенно безвредную пальбу по отряду.

Проследив, таким образом, версты три или четыре главные силы отряда и заметив вытянувшуюся к этому времени обозную колонну, неприятель попробовал было насесть на нее. Увидя значительное скопление неприятеля против обоза с правой стороны, подполковник Главацкий распорядился перевести полусотни с левой стороны на правую. Заметив движение казаков и приняв его за начало атаки, неприятель, с криком и гамом, ринулся назад.

Генерал-адъютант фон-Кауфман приказал кавалерии не вдаваться в преследование неприятеля, а тем более пехотным частям не бросаться в атаку. Артиллерия сделала только один выстрел против значительной массы неприятеля, столпившегося с правой стороны боевой колонны. Граната, с близкой дистанции пущенная в эту толпу из горного орудия, мгновенно рассеяла ее. [49]

Во всё время движения, туркмены и хивинцы держались в виду отряда и производили попытки то с той, то с другой стороны, но безуспешно. Находились смельчаки из них, которые джигитовали под выстрелами цепи в самом близком расстоянии.

Четыре туркмена, проскакавшие вдоль передовой цепи, шагах в 300 от неё, сопровождаемые выстрелами, обратили на себя всеобщее внимание. Все с большим интересом следили за этими молодцами всё время, пока на них сыпались выстрелы; но, на их счастье, ни одна пуля не попала в цель.

Отряд двигался спокойно, медленно, грозно, не ускоряя, не укорачивая шага, точно на маневрах; цепь отстреливалась сдержанно, прибегая к пуле только тогда, когда неприятель был шагах в 400–500, не более. Это было наступление с пальбою по подвижным мишеням (Не можем не привести здесь характерного эпизода из боевого марша 11-го мая 1873 года. 10-го мая, накануне встречи с неприятелем, в отрядном походном лазарете было 11 больных. Как во все время предшествовавшего похода по степи, так и в этот раз, в лазарете серьезно больных не было; болезни было по преимуществу легкие и скоро излечивались; тем не менее, до 11-го мая, солдаты, бывшие в то время в лазарете, не могли стать в строй и следовали в походном лазарете, во вьючных койках, на верблюдах. На рассвете 11-го мая отряд начал подниматься и вьючиться. Одновременно с этим, должны были и больные укладываться в походном лазарете на вьючные кровати. Но каково было удивление старшего лазаретного врача, когда ему доложили, что больных нет ни одного в лазарете, а он накануне вечером видел их 11 человек. «Как нет больных, да где же они?» – «Все разбежались, пошли в строй, в свои части. Ведь сегодня будет дело с неприятелем; никто не захотел остаться в лазарете». В это время отряд уже тронулся; собирать больных обратно в лазарет было и бесцельно и трудно, и факт бегства больных из лазарета в строй, к своим частям, так и остался совершившимся фактом.).

Пройдя верст пять от ночлега, всеми замечена была впереди тёмно-голубая полоса. «Вода! река!» невольно вырвалось у каждого. Озеро Сардаба-куль виднелось не далее как в трех верстах перед отрядом. Окаймленное зеленым камышом и осокою, оно занимало значительную площадь, примыкая северо-западною своею частью к отлогостям уч-учакских холмов. Последние, по направлению на север, образуют каменистую гряду, идущую вдоль Аму и носящую туземное название «чинка». Далее, на север, чинк, постепенно понижаясь, теряется в песках. Южною же своею оконечностью он упирается в Аму. Шагах в 300 от северного берега озера виднелась старая полуразвалившаяся постройка Сардаба-рабат. Между этой последней, озером и восточным склоном чинка, расстилалась низменность, слегка приподнятая от [50] озера к рабату, а далее, верстах в полутора от последнего, сливавшаяся с чинком.

Около восьми часов утра, когда войска вышли из песков к краю низменности, на которой расположено озеро Сардаба-куль, неприятель начал поспешно отходить за чинк и за уч-учакские холмы. При этом, довольно значительная часть его осталась у подошвы чинка в каком-то неопределенном, выжидательном положении. Приказано было выдвинуть взвод конных орудий; два метких выстрела гранатами вмиг рассеяли неприятеля; он быстро повернул назад и поспешно скрылся за кряжем, к стороне Аму-дарьи.

Этим закончился страшный акт выхода туркестанских войск из безводной пустыни в вольной, живой воде, о которой все в отряде так давно и сладко мечтали и которая была теперь у всех под глазами, занимая значительную площадь, примыкавшую к бесплодным, уже пройденным отрядом пескам.

Томившая всех жажда была так велика, что было бы простительно, если бы все бросились к озеру и прильнули воспламененными устами к драгоценной влаге. Но главный начальник войск и окружавшая его свита с гордостью и умилением любовались совершенно иным: медленно, спокойно, подвигаясь шаг за шагом по глубокому песку и, наконец, выйдя из него, цепь стрелков 1-го Туркестанского стрелкового батальона левым своим флангом, а за нею и сомкнутые части того же батальона и 4-й Туркестанский батальон, подошли к озеру и по сигналу остановились. Многим солдатам пришлось стоять у самого края озера и ни один из них не позволил себе нагнуться и зачерпнуть воды, чтобы напиться: каждый знал, что он в строю; в виду неприятеля, и что разрешения оправиться и оставить свои места еще не было дано.

Достойная глубокого уважения сила сознательного понимания своего долга удерживала всех и каждого от великого соблазна!...

В том же духе можно привести еще факт, имеющий большое значение. Перед выступлением отряда в безводные переходы, сперва на Хал-ата, потом на Адам-крылгане и, наконец, на Алты-кудуке, объявлено было войскам, чтобы из запасов воды, которую они имели с собой на эти переходы, расходование было по возможности экономнее и так рассчитывалось, чтобы к концу безводного перехода у каждого солдата оставалась по крайней мере одна манерка или одна бутылка с водою, которую он мог бы вылить в озеро Сардаба-куль. Такая экономизация и крайняя [51] бережливость с водою были необходимы, чтобы обеспечить войска от случайности –истощения всех запасов воды ранее выхода отряда из безводной пустыни. Как бы верно ни было рассчитано движение, а в нашем положении такого расчета и невозможно было сделать; во всяком случае, на пути к достижению конечной цели могли встретиться такие обстоятельства и затруднения, которые заранее предвидеть никоим образом было невозможно и которые, однако, могли отдалить срок выхода отряда к Уч-учаку. В силу этого условия, генерал-адъютант фон-Кауфман настаивал и подтверждал строгое исполнение вышеприведенного распоряжения. Когда неприятель уже скрылся, когда авангард и главные силы вышли на сардаба-кульское плато и выстроились на нем в колонны, а вьючный обоз подтягивался к войскам, командующий войсками объезжал каждую часть, благодарил гг. офицеров и солдат за честное, святое исполнение ими долга и поздравлял с благополучным окончанием труднейшей части похода.

В то время, когда командующий войсками подъехал к 4-му Туркестанскому линейному батальону, он заметил на флангах колонны, в которой две роты этого батальона были выстроены, манерки и бутылки, наполненные водою и поставленные рядами. Командир батальона, генерального штаба подполковник Чайковский, доложил генерал-адъютанту фон Кауфману, что это тот запас воды, который, согласно его приказания, остался у людей по выходе отряда к «вольной воде». Горячо, от сердца, благодарил командующий войсками подполковника Чайковского, всех гг. офицеров и солдат 4-го батальона за такое примерное, героическое исполнение ими приказаний начальства. «Перед такими войсками шапку можно снять и поклониться», часто говорил в минувший поход генерал-адъютант фон Кауфман.

Дав время стянуться войскам и обозу, и подойти кавалерии, которая собралась близ озера, генерал-адъютант фон Кауфман лично повел ее вправо от озера, с целью подняться на чинк и выйти к Аму, несколькими верстами ниже Уч-учака. Еще ранее было известно, что неприятель имел лагерь на самом берегу реки, за чинком и за курганами и потому можно было предполагать, что он выдержит бой в этом лагере. Вследствие этого генерал-адъютант фон Кауфман, имея в виду более удобный подъем на чинк с правой его стороны, где он значительно понижается и где, собственно, пролегает дорога на Шурахан, повел кавалерию вперед в этом направлении. В тоже время, начальнику отряда, [52] Генерал-майору Головачеву, было приказано двинуть, вслед за кавалериею, войска, составлявшие боевую колонну, с горною артиллериею. Обоз с прикрытием и с конными орудиями, лошади которых были более утомлены, был оставлен около озера Сардаба-куля, где он и устроился в вагенбург. Когда генерал Кауфман с кавалериею поднялся на гребень чинка, с которого на далекое расстояние открывалось течение Аму, её долина и дорога на Шураханы, то еще были видны небольшие неприятельские партии отсталых, тянувшиеся вниз по течению реки и по дороге на Шурахан.

Как уже было замечено, чинк южной своею оконечностью подходит к самой Аму-дарье. Здесь образовалась глубокая котловина, открытая к реке. Котловина напоминает потухший кратер с высокими отвесными боками. У южного края котловины возвышаются три сопки, которые собственно и называются Уч-учак. Перевалив от Сардаба-рабата через чинк, оставляя влево упомянутую котловину и Уч-учак, дорога спускается на небольшую низменность Сары-тугай, лежащую у самого берега реки, причем всё время идет в значительном удалении от Аму и только верстах в восьми от Уч-учака подходит к ней возле урочища Ичке-яр. Последнего можно достигнуть и более коротким путем, оставляя долину с идущею по ней дорогою верстах в полутора влево. Неприятель, как потом оказалось, был расположен первоначально лагерем собственно на урочище Сары-тугай; 10-го числа он перешел к Сардаба-кулю, а в ночь на 11-е занял позицию вдоль одного из вышеописанных песчаных кряжей, пересекающих дорогу. Но, потеряв надежду преградить русским путь к Аму, он не решился оставаться в лагере (Когда это определилось, то пехоте приказано было возвратиться к Сардаба-кулю, а кавалерия продолжала дальнейшее движение.).

С высоты чинка виден был влево, непосредственно у берега реки, брошенный неприятелем лагерь, где еще находилась небольшая партия хивинцев. На этот лагерь и на хивинцев и бросилась сначала кавалерия. Но хивинцы быстро удалились из лагеря ранее, чем поспели туда казачьи сотни. Тогда подполковник Главацкий направился с кавалерией за неприятелем вдоль течения реки. Вообще, главная цель этого движения заключалась в том, чтобы не допустить хивинцев переправиться на лодках на левый берег, отбить у них, если можно, каюки (Каюк – туземное называние больших лодок, составленных из толстых брусьев прочного дерева; длина лодки аршин около 12-ти, ширина вверху около 5-ти аршин; дно плоское; груз, поднимаемой лодкой, доходит до 500 и даже 700 пудов. Управляются каюки веслам; парусов хивинцы не знают. Вместо руля служит также весло. Устройство хивинских каюков замечательно тем, что скрепления в них деревянные. Благодаря быстроте течения Аму, каюки спускаются вниз по реке со скоростью 7-10 верст в час; вверх он тянутся бичевою; малые лодки ходят вверх на веслах или шестах.), о существовании которых [53] имелись сведения, и доставить тем отряду средства для переправы.

В четыре часа дня остальным частям передовой колонны и обозу приказано было перейти из расположения у Сардаба-куля к берегу Аму-дарьи, на место бывшего хивинского лагеря, на Сары-тугае. Из выше помещенного краткого топографического описания местности ясно усматривается; что кавалерия, движением к бывшему лагерю неприятеля и преследованием партий вдоль течения реки, сделала значительный крюк и сильно удалилась от прямого шураханского пути, по которому отступила значительная масса неприятеля. Хивинские каюки, как потом оказалось, находились все у берега урочища Ичке-яра, которого неприятель, двигаясь по кратчайшей дороге, достиг скорее, чем измученная 60-ти-верстным перед тем переходом наша кавалерия.

Подскакав к Ичке-яру, она застала там уже только хвост неприятеля, бросившегося частью по дороге на Шурахан, частью уже успевшего сесть в лодки и отчалить от берега. Подполковник Главацкий приказал пустить по неприятелю, возившемуся у лодок, несколько ракет. Скакавших же по берегу кавалерия преследовала еще версты две.

Между тем, один из каюков, переправлявшихся через реку, попал на мель; часть людей, сидевших на нем, бросилась в воду, стараясь достигнуть противоположного берега вплавь и в брод; часть же осталась в лодке, скрываясь на дне её от наших выстрелов. К этому времени, командующий войсками, находившийся со свитою у места брошенного неприятельского лагеря, получив от подполковника Главацкого известие о происходившем, поскакал к Ичке-яру, где и нашел дела в следующем положении: все лодки переправились на левый берег, а один вышеупомянутый каюк сидел на мели. Тогда приказано было вызвать охотников пуститься вплавь до каюка и привести его к берегу. На вызов явилось несколько человек уральских казаков и прапорщик Каменецкий (Впоследствии погибший славною смертью храбрых, в деле 13 июля с туркменами.). Каюк находился саженях в 200 от берега. Ветер был очень сильный и разводил большое волнение на Аму-дарье. [54]

При быстром течении реки, волнение это могло даже сделаться опасным для молодцов-уральцев. Но воодушевленные присутствием главного начальника войск и Их Императорских Высочеств, они быстро подвигались вперед, рассекая пенившуюся воду. С берега по каюку поддерживался редкий огонь. Ответив с своей стороны несколькими выстрелами, направленными на охотников-пловцов, хивинцы оставили каюк и старались добраться до левого берега. Сняв каюк с мели, уральцы направили его к правому берегу. Каменецкий, стоя с накинутым на плечи хивинским халатом у руля и противопоставляя ветру полы своей полосатой накидки, видимо, старался изобразить из себя и мачту, и парус.

Молодцы уральцы, которым определено было 100 руб. награды, если они снимут каюк с мели, с сияющими, торжествующими лицами, лихо гребли и направляли каюк. В нем оказалось две коровы, несколько баранов, небольшие запасы лепешек, рису, две шашки, три халата и проч. Всё это разрешено было оставить, как военную добычу, удальцам-уральцам. Тут же им были отданы и призовые 100 рублей.

Неприятеля не было уже и следов. Часть казаков предавалась самым мирным занятиям: выкачивали из каюка воду и старались привязать его за небольшие кустики, растущие по берегу. Многие уснули, утомясь порядочным переходом и некоторым волнением. Казачьи лошади, связанные вместе, щипали сочную траву, которой давно не видели. Кавалерия осталась ночевать на Ичке-яре. Генерал адъютант фон-Кауфман, со сборною сотнею, возвратился к главной колонне, которая, тем временем, была переведена от озера Сардаба-куля к месту бывшего неприятельского лагеря на Аму-дарье.

По показаниям пленных, для встречи русских, наступавших со стороны Туркестана, хивинский хан приказал собрать войска в окрестностях Уч-учака, с целью не допустить отряд до р. Аму. Хивинские полчища состояли: из киргизов, под начальством Садыка, и хивинцев, собранных с разных мест, в размере по одному человеку с каждого нукерского дома. Хивинские войска прибыли на Уч-учак двумя партиями: первая, под начальством диван-беги Мат-Ниаза, около 1,500 чел., в числе их до 500 ата-туркменов и до 500 киргизов Садыка, и вторая, прибывшая позже, на усиление первой, под начальством главного визиря ханского, диван-беги Мат-Мурада, в числе до 2,000 чел. Пленные показывали, что всех войск около Сардаба-куля было собрано до 3,500 чел. В этом числе: 1,000 туркменов, 500 киргизов и [55] 2,000 нукеров из оседлых хивинцев. Между последними были стрелки. Хивинцы имели два небольшие орудия, на лафетах.

За 15 или 20 дней до выхода Туркестанского отряда к Аму, когда получено было известие, что русские подходят с моря (вероятно, Оренбургский отряд), с Уч-учака отозваны были к дельте Аму-дарьи до 1,000 чел., но взамен их было собрано до 1,000 нукеров, из которых последние прибыли только за несколько дней до 11-го мая. По сборе хивинцев на Сардаба-куле, посланы были отсюда, по словам пленных, разведочные туркменские партии; к Хал-ата выслано было от 200 – 300 туркменов, под начальством Супака. Эта партия сделала нечаянное ночное нападение 27-го апреля на разъезд, следовавший впереди колонны генерал-майора Бардовского. Партия Супака подходила также к русскому лагерю на Адам-крылгане, на рассвете 1-го мая. В обоих этих случаях, по словам пленных, туркмены потеряли несколько человек убитыми и ранеными, но сколько именно, они не знали. Кроме того, пленные говорили, что потеря в лошадях в разных стычках была весьма значительна. Как именно велика потеря у неприятеля в деле 11-го мая, пленные определить не могли; но, по согласному заявлению их, потеря эта значительна. У нас потери в деле 11-го мая не было никакой. С нашей стороны в уч-учакском деле выпущено 1,471 патрон, 3 гранаты и 25 ракет.

Дело 11-го мая имеет некоторые особенности, о которых не лишнее сказать несколько слов.

Из всех среднеазиятских дел, на сколько известно, русским войскам в первый раз пришлось наступать в виду неприятеля со всеми обозными тяжестями. Необходимость двигаться именно таким образом заставила принять и форму построения, соответствующую обстоятельствам. Форма эта как нельзя более отвечала условиям: удобства движения и возможности активной обороны.

Из формы построения вытекал сам собою способ действий: отстреливаться, не вдаваясь в преследование, противопоставлять неприятелю кавалерию, не бросая ее в атаку.

Из ясно и определенно поставленной цели – дойти как можно скорее до воды, следовало также и то, что артиллерия, собственно на марше, сделала только один выстрел, хотя представлялись случаи сделать их и более.

Только дойдя до Сардаба-куля и устроив здесь вагенбург, командующий войсками ведет атаку. До этого же времени отряд [56] активно оборонялся, что, как видно из предыдущего, было вполне рационально.

После окончания дела и по возвращении командующего войсками к месту ночлега пехоты, немедленно было написано донесение Государю Императору о благополучном выходе войск к Аму-дарье; в тот же день был послан в Ташкент нарочный, с телеграммою к Его Величеству, следующего содержания:

«Войска Вашего Императорского Величества, составляющие головную колонну Туркестанского отряда, в числе 10-ти рот и 6-ти сотен, при 10-ти орудиях и 8-ми ракетных станках, одолев неимоверные трудности, поставляемые природой, в особенности на последней стоверстной, жаркой, безводной, с сыпучими песками, полосе, разбили хивинское скопище, в числе до 3,500 человек, собравшихся у урочища Уч-учака для преграждения нам пути к Аму-дарье и, без всяких жертв и потерь, благополучно вышли и стали твердою ногою 11-го мая на реке Аму-дарье. Неприятель в панике бежал. Состояние здоровья войск блистательноё, дух их молодецкий.

«Все, от старшего до последнего, исполнили свое дело честно и верно долгу и присяге Вашему Императорскому Величеству. Их Императорские Высочества принимали во всем деятельное и полезное участие.

«Продолжаю движение по Аму на Шурахан. Подробности в рапорте военному министру».

Тотчас же, по расположении войск в лагере на Аму-дарье, всё, что было свободного от службы в отряде, бросилось купаться и мыться в аму-дарьинской воде. Берег реки, на всем протяжении, занятом биваком отряда, усеян был фигурами офицеров и солдат, полоскавшихся в воде. Все были довольны и радостны. Шум реки, наверное, представлялся каждому самой прекрасной мелодией. Солдаты 4-го батальона, изготовившие себе сети на Алты-кудуке, раскинули невода и ловили рыбу. Как там они применились к пустыне, не теряя даром время, так и здесь применились к реке, доставляя себе удовольствие. Всё прошедшее осталось сзади, как тяжелый сон, как страшный кошмар...

К вечеру была собрана, под руководством и наблюдением нашего лихого моряка, Зубова, и спущена на реку складная железная лодка, кауфманка, первое русское судно в аму-дарьинских водах. Несколько офицеров сели в кауфманку и с песнями [57] катались по Аму-дарье; стройные звуки поющих разносились по волнам древнего Оксуса, в первый раз услышавшего русскую песню.

На следующий день спущены были и остальные две кауфманки. Все они, вместе с отбитым накануне кавалериею отряда хивинским каюком, составили ядро нашей гребной флотилии, средствами которой, несколько дней спустя, как увидим ниже, Туркестанский отряд был переправлен в четыре дня чрез величайшую из среднеазиятских рек. 12-го числа отряд остался дневать на месте своего расположения. В этот день, перед войсками передовой колонны Туркестанского отряда, протоиерей Малов служил молебен: русские люди, по обычаю, благодарили Бога за благополучный и счастливый выход на Аму-дарью.

После молебствия, командующий войсками торжественно возложил на достойнейших нижних чинов, участвовавших в деле 11-го мая, знаки отличия Военного ордена (Того же числа по войскам Туркестанского военного округа был отдан следующий приказ: «Спешу поздравить Высочайше вверенные мне войска Туркестанского военного округа с благополучным и успешным результатом, достигнутым храбрыми, молодецкими, боевыми товарищами вашими, войсками Туркестанского отряда, действующими против Хивы. Одолев неимоверными трудностями, поставляемые природой, особенно на последней от Хал-ата стоверстной, маловодной, жаркой, с глубокими сыпучими песками полосе, прогнав неприятеля, собравшегося в числе до 3,500 человек, чтобы заградить нам дорогу к воде, – 10 рот, 6 сотен, при 10 орудиях и ракетной батарее, благополучно вышли и без всяких жертв и потерь стали твердою ногою, 11-го сего мая, на правом берегу Аму-дарьи, близ урочища Уч-учака. Объявляя об этом по войскам вверенного мне округа, я считаю себя обязанным сделать известным, что достижение такого результата только и могло быть при единодушном, честном стремлении всех и каждого, от старшего до младшего, исполнить свое дело свято и верно долгу и присяг Государю Императору. Пройдя 800 верстное разрастание, при самых разнообразных, тяжелых условиях, войска действовавшего отряда сумели сберечь и свои силы; здоровье их находилось в самом блистательном положении, больных почти нет в отряде. Одолев затем на последнем переходе от Хал-ата к Уч-учаку трудности и лишения от маловодия, тяжести пути по глубоким пескам с крутыми подъемами и спусками, войска отряда весело стали, вечером 10-го мая, лицом к лицу с неприятелем. Боевой марш их 11-го мая, с последнего ночлега к озеру Сардаба-кулю, в виду окружающего нас со всех сторон неприятеля, произведен был в примерном порядке и в грозной для неприятеля стройности. Часть войск шли как на учении; нельзя было достаточно налюбоваться этим внушительным маршем. Неприятель, лишась всякой надежды на успех и теряя на каждом шагу более отважных своих всадников, бежал, преследуемый сотнями с ракетной батареей, на расстоянии 20 верст. Добыча, однако, большого каюка была наградою подвига нашей кавалерии, сделавшей в одну ночь более 60 верст тяжелого перехода вслед за тем гнавшейся упорно за бегущим неприятелем. Не могу не вспомнить с благодарностью и от тех частях войск, которые, по необходимости, пришлось мне оставить на Хал-ата и Алты-кудуке. На их долю выпало продолжение еще той мужественной борьбы с разного рода лишениями, сопряженными со стоянкою на колодцах и с препятствиями степного похода, которые столь славно одолела уже головная часть отряда; только с переходом их на реку Аму-дарью, к чему ожидаются средства в самом непродолжительном времени, я позабочусь доставить и им случай сразиться с неприятелем. За виденный мною порядок в отряде, в особенности на последних колодцах Алты-кудук и в движении отряда к озеру Сардаба-кулю, благодаря всех, от старшего до младшего, я изъявляю искреннею мою признательность: начальнику отряда, генерал-майору Головачеву, и ближайшему пособнику моему, начальнику полевого штаба, генерал-майору Троцкому, а также начальникам: артиллерии, генерал-майору Жаринову, пехоты, генерал-майору Бардовскому, инженеров, полковнику Шлейферу, главному отрядному врачу, статскому советнику Суворову, и полевому интенданту, статскому советнику Касьянову. С искреннею благодарностью вспоминаю также о заслугах ротмистров, Их Императорских Высочеств Великого Князя Николая Константиновича и Князя Евгения Максимилиановича Романовского; перенося с твердостью, наравне с другими чинами отряда, лишения и труды, они служили для всех отличным примером подражания, и в боевом марше к Сардаба-кулю состояли при передовых пехотных частях.). [58]

13-го числа, в три часа после обеда, отряд тронулся вниз по течению Аму, на урочище Ичке-яр, где стояла кавалерия; здесь войска расположились на ночлег с тем, чтобы на следующий день двигаться на Шурахан. Военные соображения требовали, чтобы, пользуясь уч-учакским успехом, не дать неприятелю опомниться и немедленно идти по его следам. Вот почему, не выждав прибытия к Аму-дарье остальных частей отряда, решено было выступить далее с одною передовою колонною. Дойдя до Шурахана, предполагалось одновременно заняться приготовлением к переправе, устройством материальной части, а в тоже время, быть может, успели бы подойти к передовой колонне и другие части отряда, оставленные сзади.

Немедленное движение на Шурахан имело и другую важную выгоду: вступая в населенный район, войска получали возможность пополнить продовольственные запасы, которые все были на исходе.

В заботах и стремлении как можно легче и беспрепятственнее пройти пространство от Хал-ата к Уч-учаку, передовая колонна Туркестанского отряда вышла на Аму-дарью, имея с собою весьма ограниченные, скудные запасы провианта, мяса и фуража. Хотя, собственно говоря, продовольственная часть туркестанских войск к этому времени и была лучше чем когда либо, так как 3-го мая на Хал-ата прибыл транспорт с месячным довольствием, а 21-го должен был прибыть туда же и другой; но для войск, вышедших 11-го мая к Аму-дарье, запасы эти, по недостатку [59] перевозочных средств, верблюдов, были мертвым капиталом; воспользоваться им в данное время не предстояло возможности. Не надеясь, затем, ни на какие подвозы сзади, приходилось подумать об устройстве довольственной части передовой колонны собственными своими средствами.

При выступлении с. Хал-ата, как припомним, в отряде, по обыкновенному расчету, было сухарей по 16-е мая. Во время невзгод, перенесенных отрядом на пути между Хал-ата и Аму-дарьею, продовольственная часть пришла в расстройство и много провианта погибло. Прибытием части транспорта Гринвальда на Адам-крылган, во время стоянки там отряда генерала Бардовского, потерянный провиант до некоторой степени был пополнен. При выходе же на Аму-дарью оказалось, что, растягивая провиант до возможности, т. е. выдавая солдату не более фунта сухарей в день, в войсках имелось довольствия только по 19-е мая, ячменя же в отряде совсем уже не было. Итак, к 19-му мая надлежало, во что бы то ни стало, добыть продовольствие; а добыть его можно было только у неприятеля. Мясное довольствие отряда производилось, как известно, подрядчиком купцом Громовым; из его стада, сопровождавшего отряд, войска покупали, по мере надобности, несколько голов сразу. Еще до Хал-ата у Громова погибло много порционного скота от изнурения, безводицы и бескормицы. Отсюда, по недостатку воды, не было возможности гнать скот за отрядом далее; по этому остатки стада Громова оставлены были на Хал-ата. Часть войск взяла с собой лишь по стольку голов, чтобы мясной порции достало до выхода на Аму-дарью и на первые дни дальнейшего движения. На деле же, после адам-крылганских и алты-кудукских остановок, оказалось, что к выходу на Аму-дарью мясные запасы все кончились. Хотя и куплено было, 13-го мая, 126 баранов на левом берегу Аму-дарьи, куда для этой цели отправился купец Громов, с несколькими джигитами, но, очевидно, это была капля в море. Необходимо было озаботиться серьезным обеспечением отряда этого рода довольствием.

Из только что сказанного о положении, в каком находился отряд при выходе на Аму-дарью, ясно, что, прежде всего, необходимо было передвинуться к Шурахану, как пункту населенному, где можно было найти предметы довольствия для войск, а затем, уже выждать сзади шедшие части Туркестанского отряда.

13-го числа, в час дня, послано было назад, на Адам-крылган, 90 верблюдов с водоподъемными сосудами, под конвоем [60] полусотни казаков. Сосуды эти назначались для колонны полковника Веймарна, которая должна была выйти им на встречу к Адам-крылгану. Для поднятия тяжестей, Веймарн имел верблюдов, пришедших с транспортом Гринвальда. По выходе отряда полковника Веймарна на Аму-дарью и по достижении передовым отрядом пункта переправы, где уже не предстояло более надобности в верблюдах, предполагалось послать турсуки и бочонки, а также вьючных животных на Алты-кудук, для поднятия отряда полковника Новомлинского и оставленных там тяжестей. Только по выходе последнего к Аму-дарье, можно было подумать о передвижении и остальных войск, оставленных на Хал-ата.

Текст воспроизведен по изданию: Туркестанские войска и условия их бытовой походной и боевей жизни // Военный сборник, № 5. 1875