ДВИЖЕНИЕ ТУРКЕСТАНСКОГО ОТРЯДА

ОТ УРОЧИЩА ХАЛ-АТА ДО АМУ-ДАРЬИ

От урочища Хал-ата до Аму-дарьи

(С схематическим чертежом)

В «Русском Инвалиде» было заявлено о составлении «Описания Хивинского похода 1873 года». Этот труд, который, по свойству предмета, в нем заключающегося, принял, при его разработке, размеры вдвое большие предполагавшихся, приводится ныне к концу. Большая часть рукописных материалов уже собрана, окончательно редактируется и в непродолжительном времени будет печататься.

Издание предпринято по предварительно составленной программе, которая заключает в себе четыре главных отдела.

В первом отделе будет представлен краткий исторический очерк постепенного движения русских на Восток и последовательного водворения их в нынешних наших среднеазиатских владениях.

Более полно и подробно в этом отделе будут изложены отношения России к Хиве, от самых первых сношений наших с этим ханством до последних событий, вызвавших Хивинскую экспедицию 1873 года.

В первом же отделе вкратце будут изложены результаты исследований о Хивинском ханстве и о путях, ведущих к нему, добытые различными отдельными лицами, миссиями и посольствами нашими, разновременно посещавшими Хивинский оазис и более подробно будет представлена картина событий на границах с Хивою Оренбургского, Туркестанского и Кавказского военных округов, предшествовавших Хивинской кампании и бывших, так сказать, её предвестником.

В заключение первого отдела будут разобраны различные планы кампании на Хиву и представлен последний общий план Хивинской экспедиции, по которому она совершилась в 1873 году. [6]

Второй отдел, наиболее полный и подробный, состоящий из пятнадцати глав, будет заключать в себе: снаряжение всех отрядов в поход, движение их к хивинским пределам и действия на хивинской территории до занятия Хивы.

Кроме специально-военных подробностей относительно снаряжения, движения и действий войск, во втором отделе читатели найдут описание пройденных всеми отрядами огромных пространств и длинных путей и краткий очерк Хивинского оазиса.

Описаниям движений и действий Мангышлакского и Красноводского отрядов будет предпослан краткий очерк наших Закаспийских владений и изложение действий в этой стране, предшествовавших Хивинскому походу.

Третий отдел представит период пребывания русских войск на хивинской территории, туркменскую экспедицию, заключение мирного договора, обратное движение войск в округа, образование Аму-дарьинского отдела и оставление в нем части войск Туркестанского отряда. В конце отдела будет помещено заключение о Хивинской кампании 1873 года и, наконец,

Четвертый отдел составится из статей отдельных авторов, участников похода, в которых будут изложены результаты их научных наблюдений и исследований, в разных отношениях, о Хивинском ханстве и о прилегающих к нему степных пространствах.

В этом отделе наиболее интересные и законченные статьи будут: Магистра зоологии М. Н. Богданова, очерки природы Хивинского оазиса и пустынь Кызыл-кум. В статье будут заключаться следующие главы: а) природа и обитатели пустынь Кызыл-кум; б) нижнее течение Аму-дарьи и её фауна; в) Хивинский оазис и его природа; г) каталоги животных пустынь, реки Аму-дарьи и Хивинского оазиса; д) домашние животные и отношение человека к животному миру в Хивинском оазисе, и е) очерк истории природы края.

А. Л. Куна, историко-этнографические и другие сведения о ханстве.

Генерального штаба полковника барона Каульбарса: а) описание реки Аму-дарьи и её дельты; 6) очерк старых русел Аму-дарьи и Яны-дарьи; в) этнографический очерк дельты Аму; г) таблицы метеорологических наблюдений и результаты исследований Урун-дарьи.

Генерального штаба полковника Жилинского, результаты астрономических определений и топографических работ во время Хивинского похода. [7]

Генерального штаба полковника Королькова, заметки о флоре Хивинского оазиса и Кызыл-кумской степи.

Сверх того, будут помещены другие статьи и заметки по разным предметам о Хивинском ханстве, А. П. Хорошкина, Н. А. Иванова и прочих лиц.

Издание будет иллюстрированное. В нем будут помещены виды из походной жизни и обстановки действовавших против Хивы войск; виды города Хивы и других пунктов ханства и степей; портреты главных начальников экспедиционных войск; портреты хана хивинского, некоторых из его приближенных и других более типичных лиц.

В приложении к труду, кроме разных таблиц, ведомостей, донесений и прочего, в особом альбоме будут помещены карты, планы действий войск, городов, крепостей; маршруты движения отрядов и прочее. В числе карт самые значительные и интересные будут: 1) общая карта театра Хивинской кампании 1873 года; 2) карта Хивинского ханства; 3) подробная карта реки Аму-дарьи и её дельты и проч.

Весь труд, как известно, составляется под главным руководством бывшего главного начальника войск, действовавших против Хивы, генерал-адъютанта К. П. фон-Кауфмана 1-го, и под редакциею начальника его штаба, свиты Его Величества генерал-майора Троцкого.

Кроме первого отдела, заключающего в себе, главным образом, историческую часть издания, разработку которой обязательно приняли на себя генерального штаба полковники Шепелев и Соболев, не участвовавшие в Хивинском погоде, все остальные отделы описания погода составлены участниками Хивинской кампании 1873 года; причем в работе по составлению описания действий туркестанским войск приняли участие: свиты Его Величества генерал-майор Троцкий, генерального штаба полковники: бароны Аминов и Каульбарс; кавказских войск – генерального штаба полковник Гродеков (Бывший начальник штаба Мангышлакского отряда); оренбургских – подполковник Иванов (Бывший офицер генерального штаба в Оренбургском отряде.).

Карты и планы к изданию работается в военно-топографическом отделе главного штаба, под наблюдением генерального штаба полковника Штубендорфа, при участии всех сотрудников по изданию и под непосредственным руководством полковника барона Каульбарса. [8]

Художественная часть труда возложена на Туркестанской саперной роты капитана Резваго. Большая часть рисунков в издании будет принадлежать г. Каразину; остальные исполняются в картографическом заведении г. Ильина.

Как сказано выше, труд по составлению «Описания Хивинского похода 1873 года» приводится ныне к окончанию и в непродолжительном времени начнется его печатание.

В ожидании выхода в свет издания, читателям «Военного Сборника» предлагается помещаемая ниже одна из глав второго отдела труда, заключающая в себе описание эпизода из похода к. Хиве войск Туркестанского отряда, именно, переход ими песчаного и частью безводного пространства между урочищем Хал-ата и рекою Аму-дарьею.

ГЛАВА IX.

Выступление 27-го апреля колонны генерал-майора Бардовского. – Нападение неприятеля на передовой разъезд. – Ночлег на месте перестрелки. – Донесение генерал-майора Бардовского командующему войсками. – Движение с Хал-ата подполковника Главацкого с кавалерией. – Движение колонны генерал-майора Бардовского к Адам-крылгану. – Колодцы Адам-крылган. – Выступление главных сил с Хал-ата. – Распоряжение о движение к Адам-крылгану колонны полковника Веймарна. – Тревога 1-го мая. – Выступление с Адам-крылгана. – Расчет предстоящего движения до Аму-дарьи. – Затруднения, встреченные на переходе. – Привал. – Киргиз Тюстю-бай. – Причины, заставившие свернуть на колодцы Алты-кудук. – Первый день на колодцах. – Совещание. – Намерение двинуться к Аму с боевою частью, оставив на Алты-кудуке тяжести с прикрытием. – Совещание Его Императорского Высочества Князя Евгения Максимилиановича Романовского, полковника Полторацкого и генерал-майора Троцкого. – Высадка обратно на Адам-крылган верблюдов и лошадей с водоподъемными средствами под начальством генерал-майора Бардовского. –Положение главных сил, оставшихся на Алты-кудуке. – Нападение на Адам-крылган. –Выступление генерал-майора Бардовского с этих колодцев. – Сведения, полученные на Алты-кудуке о предстоявшем пути до Сардаба-куля. – Оставление многих тяжестей на Алты-кудуке под прикрытием и движение колонны к Сардаба-кулю. – Ночлег. –Тревога с 9-го на 10-е мая. – Движение колонны 10-го мая. – Появление неприятеля. –Его попытки с 10-го на 11-е мая. – Боевое движение 11-го мая к Сардаба-кулю. – Выход к реке. – Преследование отступавшего неприятеля до его переправы. – Остановка войск на месте бывшего неприятельского лагеря. – Донесение Государю Императору о благополучном выходе на Аму-дарью. – Начало гребной флотилии. [10]

Все распоряжения, сделанные до выступления головной колонны с Хал-ата к Адам-крылгану, клонились к тому, чтобы, сколько возможно, приготовиться ко всем случайностям предстоявшего трудного перехода. В этом смысле были приняты все меры, какие оказались возможными в данной обстановке и при данных средствах.

27-го апреля, в четыре часа пополудни, выступила с Хал-ата головная колонна генерал-майора Бардовского в следующем порядке: разъезд из восьми джигитов, вооруженных туземными саблями; при разъезде следовали подполковники: артиллерии Иванов и генерального штаба Тихменев (Подполковник Иванов заведовал собственно проводниками в Туркестанском отряде. Подполковник Тихменев исполнял обязанность офицера генерального штаба в клоне генерала Бардовского) с четырьмя казаками; в полуверсте назади, патруль из восьми казаков сборной сотни (конвойная командующего войсками) с хорунжим Церенжаловым; в версте за патрулем взвод 1-й роты 1-го стрелкового батальона, составлявший авангард; за авангардом остальные части, прикрывавшие вьючный обоз.

Командующий войсками провожал отряд около восьми верст и, пропустив его, вернулся в Хал-ата.

Неприятель нигде не показывался: ровная, гладкая площадь впереди, высоты по сторонам и за горизонтом были совершенно пусты. Солнце зашло, отряд вступил на местность, пересеченную невысокими барханами, покрытыми саксаулом. Дорога, извиваясь по волнистой местности, сделалась труднее и более песчаною. Впереди видно было только на самое близкое расстояние. Было уже темно, когда подполковники Иванов и Тихменев увидели, шагах в полутораста впереди, конных людей, неожиданно показавшихся из-за бархана. Не было сомнения, что-то был неприятель. Тихменев и Иванов остановились, слезли с лошадей и приказали казакам спешиться и сбатовать коней. Но едва они успели слезть и снять с плеч ружья, как толпа, скрывавшаяся до того времени за барханом, бросилась на них, и на самом близком расстоянии сделала несколько выстрелов. Казакам был отдан приказ стрелять только в упор. Раненые при первом же натиске, они не потеряли присутствия духа и били, действительно, только тех, которые подскакивали к ним под самое дуло. Тихменев и Иванов, стрелявшие из револьверов, были ранены: Тихменев в голову (рубленным свинцом тремя кусками), Иванов пулями в руку и [11] ногу. Джигита, державшего лошадей, прострелили пулями и сильно порубили; другой также опасно ранен пулей. Положение этой небольшой горсти людей было критическое. Неприятель видел это и наседал дружно, но в шашки броситься не решался. В эту минуту, к отбивавшимся подоспела подмога: хорунжий Церенжалов, ехавший с восемью казаками в авангарде, услышав впереди выстрелы, поскакал па перестрелку. Завидев неприятеля, он крикнул «ура» и, озадачив противника, беспрепятственно присоединился к Тихменеву и Иванову. Только тогда неприятель заметил, как слаба прибывшая помощь; он снова сомкнул круг и продолжал перестреливаться, но на этот раз уже не так близко. Первые выстрелы едва были слышны в колонне; тем не менее она тотчас была остановлена, чтобы дать возможность стянуться верблюдам, а взвод стрелков, усиленный еще другим взводом, отправлены были бегом на выручку казакам. По приближении стрелков, сделавших по неприятелю несколько выстрелов, последний удалился. При первых выстрелах нападавшей партии у нас убежало шесть лошадей, попавшихся в руки неприятеля (У подполковника Тихменева убита лошадь, а при быстром спешивании разъезда, вырвались две заводные лошади Иванова и Тихменева и три джигитские. С заводными лошадьми достались неприятелю седла, а аткже вьюк подполковника Иванова, в котором, между прочим, было и форменное пальто. Любопытно, что последнее, без пуговиц и пагонов, найдено было впоследствии в занятой нами Хиве, во дворце хана, в комнате, где сохранялись самые дорогие его вещи; а пуговицы и погоны от этого пальто оказались впоследствии на одной туркменской фуре, в день поражения туркменов 17-го июля.). Последний понес также убыль в лошадях: три убито, шесть ранено. Потеря неприятеля в людях неизвестна. Нужно отдать хивинцам полную справедливость: они отлично подхватывают своих раненых и увозят убитых.

Нападение было произведено на 18-й версте от Хал-ата. Нападавших было около полутораста человек. Так как раненым необходима была медицинская помощь, а главное, в потемках, в присутствии неприятеля, рискованно было двигаться, то генерал-майор Бардовский решился ночевать на том самом месте, где была перестрелка.

Ночь была тихая и прохладная; светила луна. Тотчас построили каре, наружные линии из верблюжьих вьюков, за ними, составленные ружья и место для ночлега людей, далее, улегшиеся верблюды – и ночлег отряда готов. Солдаты набрали саксаулу, разложили костры и группами расположились у огня над своими чайниками; [12] другие толпились у взятых неприятельских лошадей. Тут же лежали раненые казаки и джигиты, которым делали перевязку.

Все четыре казака, находившиеся при Тихменеве и Иванове, были ранены; один из них тяжело, с раздроблением берцовой кости. Между ранеными джигитами был отрядный проводник, который жестоко изуродован (Проводник, Молда-бай, получил пять ран пулями и две шашкою; последние были особенно тяжелыми. Малда-бай не издавал ни малейшего стона, не показывал вида, что он страдает, т только, по временам, тяжело вздыхал. он скоро впал в беспамятство и умер. Отец Молда-бая, присутствовавший при кончине сына, дал клятву отомстить туркменам, и впоследствии, в схватке с ними, он собственноручно изрубил пятерых врагов.).

Раненые по временам стонали. Поодаль от них, на большом разостланном ковре, лежали человек восемь офицеров, пивших чай. Правее, тоже на раскинутом ковре, перед зажженной свечкой, сидел Иванов. Доктор, стоявший возле, на коленях, осматривал его окровавленную руку. Вокруг этой группы толпились любопытные; каждому хотелось узнать от Иванова подробности дела и посмотреть рану. Кроме раны в руке, у него было задето пулей колено, но счастливо (28-го числа, перед вечером, раненные были привезены в лагерь на Хал-ата, за исключением подполковника Тихменева, который, по легкости и незначительности раны, остался в строю. Подполковник Иванов должен был остаться в Хал-ата для излечения раны.). Бивак долго освещался огнями; люди не спали за полночь. То там, то здесь слышались распоряжения на счет воды: «Смотри, Иван, дай лошади полведра: еще Бог знает, найдем ли воду на Адам-крылгане. – «Положить турсуки вот здесь, зарыть и смотреть в оба. Ляжем спать, чтобы турсуки были в середине». – «Чтб, осталось в турсуке воды? Это завтра на чайник».

Каждая капля воды усчитывалась. Пили, сколько можно, а не сколько хотелось. Большинство, еще с Хал-ата, приготовило себе бутылку, две, с чаем.

Около двух часов ночи, с 27-го на 28-е апреля, на Хал-ата было получено донесение генерал-майора Бардовского о случившемся, причем последний просил выслать врача для принятия раненых, а также нового проводника в замен убитого.

Командующий войсками, тотчас же по получении известия, выслал три сотни и ракетную батарею, под начальством подполковника Главацкого, которому и приказал дойти до отряда генерал-майора Бардовского, принять раненых и отправить их под конвоем одной сотни в Хал-ата; с остальными двумя сотнями [13] ему предписано было пройти до Адам-крылгана и оттуда произвести несколько разведок в стороны от колодцев, для очищения местности от неприятельских шаек.

С кавалериею подполковника Главацкого отправлен был, для перевозки в Хал-ата раненых, единственный в отряде тарантас командующего войсками, а также доктор Величковский и фельдшер. С Главацким же посланы были в отряд генерала Бардовского знаки отличия Военного ордена всем раненым казакам и джигитам.

На другой день, часов в десять утра, отряд генерал-майора Бардовского выступил с бивака.

Верстах в шести от ночлега, колонну догнали сотни подполковника Главацкого, который, отправив раненых под прикрытием сотни в Хал-ата, продолжал движение на Адам-крылган.

На двадцатой версте находится колодец Аши-кудук (горький колодец), на урочище Ак-таш (белый камень) (Ак-таш находится на границе бухарских и хивинских владений. Вода в колодце не годна даже для верблюдов.). От него характер местности изменяется. Дорога вступает в район больших, сыпучих, так называемых, переносных песков. Редкий саксаул и джида покрывают песчаные бугры, из которых некоторые достигают десяти сажен высоты. Местность, с удалением от Ак-таша, значительно подымается. Поэтому отряд двигался весьма медленно. Артиллерия на подъемах вывозилась с помощью людей.

На время самой жары сделали привал и людям роздали воды, в которой они сильно нуждались. День был очень жаркий: Реомюр показывал в тени 33 градуса. В такой жар можно только лежать в тени; идти же, и притом с какой-нибудь ношей, почти невозможно.

С привала, тем же порядком, двинулись вперед. Однообразно томительно тянулась для отряда верста за верстою. Всё те же печальные картины кругом; всё тяжелее и тяжелее путь, серьезнее затруднения.

Медленно, но ровным, твердым шагом двигаются люди; крупный пот каплет с их бледных усталых лиц, ноги тонут в песке; солнце жжет головы; мешочки за плечами, манерки и у некоторых бутылки с боку, ружье, – ко всему этому привык солдат: он бодро шагает вперед. На желтом фоне песков двигаются белые шапки, рубашки, сверкают штыки. За людьми [14] также медленно тянутся орудия, издавая глухой гул. Лошади в мыле; им помогают лямками. Но прошли люди, проехали орудия и за ними показалась вереница верблюдов; на переднем сидит лауч, держащий аркан, привязанный к носу животного; к хвосту этого последнего прикреплен аркан, который тянет за нос сзади идущего, и т. д. Верблюды эти навьючены бочками; слышно как в них плещется вода.

«Вот жизнь наша», рассуждает ближайший из спутников верблюдов, философ-резонер, «от какой случайности она зависит? Упадет неловко верблюд, рассыпется бочка, другая – и полроты лишится чая именно в ту минуту, когда без него обойтись невозможно». Но верблюды с бочками, переваливаясь с боку на бок, благополучно проходят далее. За ними тянется инженерный парк: железные, выкрашенные красной краской, кауфманки (Железные лодки, сделанные к походу в мастерских Аральской флотилии, по мысли и чертежам генерала Кауфмана.), мостовая настилка, штурмовые лестницы, кетмени, брусковое железо, всё это рассортировано, верблюды подобраны сообразно тяжестям. За парком – запасные верблюды, на которых по два и по одному сидят солдаты. Оригинально видеть качающуюся фигуру, с ружьем в руках, взгромоздившуюся на самое неуклюжее, неповоротливое животное.

Остальной обоз не представляет такого однообразия. Вот тянется вьюк за вьюком: два сартовских сундука, завернутых в кошму, узлы, коржумы (Переметные сумки), чемодан, ящик, вероятно с ячменем, сверху всего кресло из черного бука; какие-то мешки, мешочки, старая солдатская шинель, палка с железным наконечником, чайник, ведра, два бока палатки, опять два сартовских сундука, на верху турсук, привязанный недоуздком, два разных котла, тренога, кетмень и т. д. По дороге небольшой пригорок; при спуске с него, передний верблюд ускоряет шаг; задний, не успевший пойти также скоро, сильно потянулся и закричал; аркан, привязанный к носу, лопнул. «Тохта!» (стой) кричат лаучу, идущему далеко впереди. Вся вереница (10–15 верблюдов) останавливается; оторвавшегося снова привязывают и снова трогаются вперед. Далее тоже произошла остановка: уставший верблюд остановился и лег. Стали тянуть за нос, кричать, бить нагайкой – ничего не помогает; бедное, истощенное животное испускает жалобный рев и не двигается с шеста. Привели другого верблюда, положили, навьючили [15] вьюком с упавшего, привязали в линию и тронулись. Приставший не мог встать даже без вьюка. Он так и остался лежать на дороге в ожидании скорого конца. Многие верблюды пали; только имевшийся запас дал колонне возможность двигаться безостановочно. То и дело приходилось перевьючивать; работы было много; и без неё солдаты сильно устали и страдали от жажды. Один солдат, ехавший на верблюде, до такой степени ослабел, что упал на землю и лежал почти без движения. «Пить дайте, пить! внутри горит всё...» говорил он едва шевелившимся языком. Пять, шесть глотков воды и глоток красного вина совершенно его освежили; он встал и снова взобрался на верблюда.

Не доходя верст шесть до Адам-крылгана, в отряде узнали от посланного подполковником Главацким джигита, что на занятом казаками урочище есть колодец с пресною, очень сносною водою. Все приободрились, люди ускорили шаг.

Адам-крылган представляет поразительно оригинальную местность. «Пусть читатель», говорит Вамбери, «вообразит себе необозримое море песку: с одной стороны высокие холмы, как волны, взбитые на эту высоту страшными бурями; с другой, те же волны, разбежавшиеся мелкой зыбью, точно тихое озеро рябит западный ветер.

«В воздухе ни птицы, на земле ни растения, ни насекомого, только местами следы разрушенной, уничтоженной жизни, в виде белеющих костей людей и животных...» и над этим страшным песчаным морем, южное, жгучее солнце, сильно накаляющее песок.

Пусть читатель, для довершения картины, вообразит себя в этой пустыне, с отяжелелой головой, томимого жаждой, двигающегося шаг за шагом около вьюков. Таков поход в этой «стране смерти»... В июне и июле, местность эта еще ужаснее. Она недаром носит название «Адам-крылган», что значит: «погибель человека». В эти месяцы, днем, движение здесь даже на лошади, по словам Вамбери, невозможно. Только крайняя необходимость может заставить человека проходить во время этих, по восточному выражению, «собачьих дней». К нашему счастью, мы шли в конце апреля.

Садилось солнце, когда отряд генерал-майора Бардовского подходил к колодцу; здесь были уже казаки, которые в тот же вечер должны были идти обратно в Хал-ата.

Отряд расположился между песчаными холмами, представлявшими отличную, в оборонительном смысле, крепкую позицию. [16]

На другой день, 29-го апреля, саперная рота принялась за рытье новых колодцев, которых необходимо было отрыть столько, чтобы напоить весь отряд, направлявшийся сюда из укрепления Св. Георгия (Хал-ата). Работа была не особенно трудна, так как вода находилась от поверхности всего на 4 ?, 4 и даже на 3 аршина. Единственное затруднение, встреченное при рытье, заключалось в том, что трудно было, на уровне воды, удержать плывущий в отрываемую яму песок. Но и это было устранено: внутренность обкладывалась подвозимым саксаулом, находившимся от места работ в трех, четырех верстах. К обеду, 30-го апреля, было готово 18 колодцев.

В большинстве их оказалась слегка солоноватая вода, годная, впрочем, даже на чай. Мы говорим «годная на чай», хотя петербургский житель пришел бы в ужас от нашего чая. Но мы привыкли уже к разным кудукам, спасающим человека от жажды. Главное достоинство Адам-крылганских колодцев заключалось в том, что они были неистощимы. Постоянный расход воды тотчас же пополнялся. Можно было, следовательно, вполне надеяться, что все войска, которые предполагалось сюда стянуть, найдут в колодцах воды столько, сколько им было необходимо.

Между тем, на Хал-ата получились новые данные о путях до Аму-дарьи, доказавшие целесообразность принятого направления на Адам-крылган.

29-го числа генерал-майор Бардовский препроводил в лагерь одного киргиза, ехавшего со стороны Уч-учака. Киргиз этот был наш подданный, посланный, по распоряжению генерал-майора Головачева, еще в начале похода, в Шурахан, для сбора сведений о неприятеле. Он сообщил, что от Адам-крылгана до Аму-дарьи вдвое больше расстояния чем от Хал-ата до Адам-крылгана.

За достоверность показания, киргиз, впрочем, не ручался, говоря, что знает дорогу плохо, так как ехал стороною, песками, боясь быть пойманным туркменами. Киргиз уверял, что на Уч-учаке собрано до 6,000 хивинского войска, с шестью большими и многими малыми орудиями, и что Садык, с шайкою из пятисот человек, находится в недалеком расстоянии от Адам-крылгана. Все сообщенные им сведения были очень неясны и впоследствии оказались неточными.

28-го числа, вечером, возвратились на Хал-ата двое, а 29-го, утром, остальные два из посланных для разведок джигитов. Сообщенные ими сведения подтвердили, что дорога из Хал-ата [17] чрез урочище Кук-ичме на Кукерткли вовсе неудобна для движения отряда: она значительно длиннее дороги на Уч-учак и, главное, встречающиеся на ней колодцы (большею частью по одному, с водою дурного качества) маловодны и, по мнению джигитов, не могли бы снабдить водою эшелоны даже тех размеров, какие были в Туркестанском отряде при первоначальном движении по степи от Нуратинских гор (Кук-ичме должно было быть нечто похожее на Адам-крылган. Джигиты нашли там всего две копани с водою; но, судя по близости к поверхности земли гуртовой воды, можно было рытьем новых колодцев добыть воды сколько понадобится. От Кук-ичме начинаются большие пески, которые в высшей степени сыпучи и без всякой растительности, т. е. принадлежат к категории, так называемых, белых переносных песков.).

Но вблизи неприятеля нельзя уже было двигаться малыми эшелонами. Джигиты доехали только до половины этого расстояния, потому что торопились вернуться в Хал-ата к назначенному сроку (29-го апреля); о второй половине они разузнали от встречного каравана. Им, между прочим, сообщили, что на Кукерткли стоит шайка Теке-туркменов, пришедших из окрестностей Мерва и желавших, вероятно, воспользоваться смутным временем для грабежа и поживы. Сведения о неприятеле отчасти подтверждались.

29-го числа, утром, подполковник Главацкий с кавалериею возвратился в лагерь. На пройденном им пути, от Хал-ата до Адам-крылгана и от сего последнего на несколько верст вперед и в стороны, шаек он нигде не встретил, но следы их были заметны по разным направлениям (Главацкий привез донесение от генерал-майора Бардовского, сообщавшего, что к приходу главных сил отряда он рассчитывал вырыть 20 колодцев.).

29-го числа последовал приказ о выступлении войск к Адам-крылгану. Нельзя не заметить, что приказ этот подействовал на всех чрезвычайно приятно. Все просияли от радости, при мысли оставить, наконец, Хал-ата. С самого первого дня прихода сюда войск не переставал дуть сильный ветер, а ветер по поверхности песков способен надоесть. Только с 27-го апреля ветер стих, за то наступили душные жаркие дни. Но хуже песчаных буранов и наступивших жаров было вынужденное, необходимое бездействие.

Самое вредное не только для солдат, но и для офицеров, во время трудных походов, есть, бесспорно, долговременные остановки. [18] Никакие трудности и лишения не могут иметь ни малейшего влияния на бодрость духа русского человека, когда у него есть дело; в свою очередь, его энергическая натура трудно переносит бездействие. К этому нужно прибавить неясные, тревожные слухи об ужасах предстоявшего пути. Войска стойко переносили невзгоды, и при первой мысли о движении вперед, всё зашевелилось, всё приняло бодрый и веселый вид.

В час ночи на 30-е апреля выступили с Хал-ата главные силы боевой колонны, в составе девяти рот, восьми конных орудий и полсотни казаков. В этот день предполагалось дойти до Адам-крылгана, а 1-го и 2-го мая сделать два перехода к Сардаба-кулю. Так как поднять воду с собою на три дня для всей кавалерии отряда не предстояло никакой возможности, то решено с боевою колонною послать только одну сборную сотню, собственно для разъездов и вообще для кавалерийской службы при колонне. Остальные, затем, казачьи сотни и ракетную батарею предполагалось послать отдельно от боевой колонны. Эти части, 30-го апреля, должны были оставаться на Хал-ата, а 1-го мая, когда, по предположению, боевая колонна пройдет первую половину расстояния от Адам-крылгана к Сардаба-кулю, сделать переход к Адам-крылгаяу и вечером того же дня двинуться далее, с таким расчетом, чтобы 2-го числа нагнать боевую колонну под конец её перехода к Сардаба-кулю, когда именно и можно было ожидать столкновения с неприятелем. По этому плану, кавалерия всё расстояние от Хал-ата до Аму-дарьи должна была сделать в два перехода: первый, 42 версты до Адам-крылгана и второй, по предположению 80 верст (а в действительности 60 верст), до Сардаба-куля.

Первая половина перехода, от Хал-ата до урочища Ак-таша, была совершена без затруднений. Было прохладно. Дул такой свежий ветер, что ехавшие верхом должны были надеть на себя шинели.

Около десяти часов утра колонна сделала большой привал на урочище Ак-таш.

Сюда прибыл из Самарканда джигит, привезший разные бумаги, письма и донесения главному начальнику Туркестанского края от генерал-майора Абрамова. На привале сделано было распоряжение о выступлении с Хал-ата частей оставленных там войск, в виду полученного известия, что интендантский транспорт, конвоируемый Семиреченскою сотнею войскового старшины Гринвальда, прибудет на Хал-ата 1-го мая. Так как с этим транспортом должны [19] были прибыть к Хал-ата до 1,000 верблюдов, то через это и явилась возможность двинуть с Хал-ата часть оставленных там войск. Поэтому и решено было направить на Адам-крылган особую колонну, под начальством полковника Веймарна, из двух рот 2-го стрелкового батальона, взвода 9-ти-фунтовых орудий и № 5-го Семиреченской сотни. Отряду этому назначено было выступить 4-го мая для того, чтобы верблюды, прибывшие с транспортом, успели отдохнуть. Части, назначенные в состав колонны Веймарна, должны были иметь с собою тяжести по тому же расчету, как имела их боевая колонна.

Для поднятия тяжестей, а также и воды, разрешено было взять сколько понадобится верблюдов из транспорта Гринвальда. Имея, вместе с тем, в виду подвезти с колонною Веймарна запас продовольствия и для частей боевой колонны, приказано было навьючить сколько будет можно провианта и сухого фуража на остальных верблюдов из транспорта Гринвальда и везти этот запас при отряде полковника Веймарна. По приходе колонны Веймарна с провиантом на Адам-крылган, ей приказано было остаться на этом месте, до высылки из передовой части водоподъемных средств, а по получении их, двинуться вслед за боевою колонною к Аму-дарье и далее вверх по реке.

В четыре часа пополудни колонна двинулась с привала к Адам-крылгану. С полудня ветер совершенно стих и наступила невыносимая жара. Как уже было сказано выше, от Ак-таша дорога значительно труднее. Сыпучие, глубокие пески, постоянные перевалы барханов (Холмы песку, иногда очень большие и высокие) и общий подъем, всё это крайне утомляло людей, сделавших уже до Ак-таша 20 верст. Но люди шли молодцами. Когда командующий войсками обгонял части, они приободрялись, смыкались и по глубокому песку шли в ногу, равняясь, на сколько это было возможно, в рядах и шеренгах.

Бухарский и коканский посланники, постоянно ехавшие в свите генерала Кауфмаяа, были поражены этим; они заметили, что солдаты не сами идут, а что их ведут или несут святые. За то не так исправно двигался вьючный обоз. Животные сильно утомились и многие, кроме павших, вовсе не могли в этот день дойти до ночлега, так что пришлось оставить значительное число вьюков на дороге, при небольшом прикрытии. Около девяти часов вечера колонна подошла к Адам-крылгану.

Наступила ясная лунная ночь. Кругом лагеря царствовала мертвая [20] тишина. На рассвете, как только погасли последние костры на биваке, шайка туркменов стала пробираться к лагерю. Наступившая перед рассветом темнота, волнистая местность и рыхлый песок, по которому не слышно топота лошадей, были причиною, что туркмены приблизились к секретам на самое близкое расстояние. Только когда несколько всадников вскочили на бархан шагах в 150 от секрета, раздался выстрел и немедленно затрубили тревогу. Лагерь поднялся. За темнотою не было возможности определить ни числа нападающих, ни направления атаки. Приказано было выслать на передние барханы, в сторону где раздался выстрел, взводы стрелков, общее командование которыми поручено было Его Императорскому Высочеству Князю Евгению Максимилиановичу Романовскому.

Вскоре начало рассветать и тогда увидели довольно значительную партию, окружившую лагерь с южной и западной сторон. Неприятель открыл по биваку совершенно безвредный ружейный огонь, на который стрелкам приказано было отвечать не иначе, как наверняка, стреляя лишь с самых близких дистанций. Неприятель, то гарцевал, на почтительном расстоянии от лагеря, посылая в него одинокие, бесполезные выстрелы; то, собираясь более или менее плотными кучками, с гиком, по-видимому очень решительно, устремлялся к лагерю; но встреченный выстрелами стрелков, снова рассыпался и ускакивал от бивака. Его не преследовали. При боевой колонне, как известно, была одна только сотня, которой предстояло пройти около 60 верст расстояния до Аму-дарьи.

Видя бесполезность всех своих попыток, неприятель стал постепенно отступать, а часть туркменов потянулась в направлении к пройденному нами накануне пути, где, как выше упомянуто, оставлено было из обоза несколько вьюков, под небольшим прикрытием. Заметив это, генерал-адъютант фон Кауфман приказал генерального штаба подполковнику барону Каульбарсу взять роту 1-го-стрелкового батальона и следовать с нею по дороге на Ак-таш до оставленных вьюков. Едва только эта рота вышла из лагеря и стала вытягиваться по дороге, как туркмены с гиком устремились на нее; рота была остановлена и дала залп, который так ошеломил неприятеля, что он повернул в рассыпную назад и уже более не решался на атаку. Рота беспрепятственно дошла до вьюков и, забрав их с собою, возвратилась в лагерь.

Тревога 1-го мая обошлась нам без всякой потери; неприятель же потерял несколько людей и лошадей (По сведениям, собранным впоследствии от пленных, оказалось, что люди, потревожившие нас на Хал-ата, напавшие на передовой наш разъезд 27-го апреля, и сделавшие попытку напасть на лагерь у Адам-крылгана, были туркмены, в числе до 300 человек, высланные из хивинского лагеря под Уч-учаком, под начальством туркмена Супака.). [21]

1-го мая отряд, вместо предполагавшегося движения далее, дневал на Адам-крылгане. Дневка эта была необходима (в виду позднего прибытия войск накануне на ночлег) для отдыха, корма я пойла верблюдов, а также для наполнения водоподъемных сосудов. Так как выступление предполагалось ночью с 1-го на 2-е ;мая, то, часу в десятом утра 1-го числа, все находящиеся при отряде офицеры генерального штаба были отправлены вперед на рекогносцировку, с целью рассмотреть и выискать удобнейшее направление, для вывода отряда на большую уч-учакскую дорогу из песчаных барханов, составлявших позицию на Адам-крылгане.

При очерке пространства между Хал-ата и Аму-дарьею, говоря о путях и колодцах в этой местности, было упомянуто, что в 20 верстах от Адам-крылгана, по направлению к Уч-учаку и в 9 верстах в сторону от прямой дороги имеются колодцы Алты-кудук или Туркмен-казган. По имевшимся сведениям, на этом урочище хотя и было шесть колодцев с порядочною водою, но все они были очень глубоки. От Адам-крылгана к упомянутым колодцам ведет тропинка, отделяющаяся от большой дороги приблизительно на десятой версте. Являлся вопрос: идти ли отряду прямо большою дорогою на Сардаба-куль, или же направиться туда через Алты-кудук? Но направляясь на Алты-кудук увеличивали длину пути до Аму-дарьи почти на 20 верст, а главное в названных колодцах не могло быть воды столько, сколько необходимо всему отряду. Можно бы было, подобно тому как с Хал-ата, выслать с Адам-крылгана передовой отряд, дав ему тоже назначение, как и отряду генерал-майора Бардовского; но против этого имелись серьезные доводы. Во-первых: жары с каждым днем увеличивались и надо было торопиться выходом на Аму-дарью, иначе дальнейшее пребывание в пустынной местности могло вредно подействовать на здоровье войск. Во-вторых: о рытье новых колодцев на Алты-кудуке, по причине большой глубины до грунтовой воды, нечего было и думать; следовательно, пришлось бы: или, раздробив силы, двигаться к Аму-дарье эшелонами; или идти на Алты-кудук, рискуя остаться там без надлежащего количества воды. В третьих: передовой отряд потребовал бы больших водоподъемных средств и отнял бы их у сзади шедших частей. Соображая всё вышеизложенное, решено было остаться при прежнем [22] предположении и двинуться прямо по большой дороге к Аму-дарье. Войскам туркестанским предстояло сделать самый трудный шаг, в сравнении с тем, что доселе ими было испытано.

В два часа ночи, с 1-го на 2-е мая, отряд был поднят. В самое короткое время лагерь осветился множеством костров; многие жгли вещи, не смотря на то, что значительная часть тяжестей была оставлена еще в укреплении св. Георгия. Пылали джуламейки, сложенные в груду сундуки, кошмы, мешки. Сравнительно с тем, как выступили из Ташкента, вьюки были облегчены, по крайней мере, на одну треть. Запасных верблюдов почти уже не имелось.

Выход из нагроможденных один на другом огромных сыпучих барханов представлял большие затруднения, и операция эта, для артиллерии и вьючного обоза, шла крайне медленно. Слишком две тысячи верблюдов медленно, шаг за шагом, по рядам, вытягивались из глубокого песку на солончак, прилегавший к позиции, и к дороге, по которой предстояло идти вперед.

К четырем часам утра отряд вытянулся из барханов. Двинулись далее в следующем порядке: впереди казаки, с разъездами (20 человек) вперед и в стороны; за передовым разъездом, в виде авангарда: две роты стрелков, дивизион конной батареи, саперы; за авангардом главные силы: в составе пяти рот и другого дивизиона батареи; потом обоз (Верблюды с водою и с провиантом шли при своих частях, за исключением рот, бывших в боковых цепях. Верблюды, с водою этих частей, а также весь остальной вьючный обоз шел между главными силами и арьергардом), по сторонам которого, в расстоянии двухсот шагов, две роты; далее арьергард, из двух линейных рот при горном дивизионе. Колонна, таким образом, имела в голове боевую часть, могшую, в случае надобности, действовать совершенно самостоятельно.

Командующий войсками, по установившемуся в походе порядку, следуя со свитою своею, то нагонял авангард, останавливался и пропускал всю колонну, то снова направлялся к авангарду, наблюдая за движением. Начальник отряда, генерал-майор Головачев, с своим штабом, следовал там, где его присутствие было более необходимо.

По плану движения, предположено было дойти с Адам-крылгана безостановочно (т. е. без ночлегов) до Аму-дарьи, сделав по дороге три большие привала: первый – на двадцатой версте, куда [23] отряд должен был дойти к девяти часам утра 2-го мая, и откуда ему следовало выступить в четыре часа пополудни того же дня; второй – на сороковой версте, где отряд должен был стоять с девяти или десяти часов вечера до двух или трех часов утра 3-го числа, и третий – на шестидесятой версте, куда, по расчету, колонна должна прибыть около девяти или десяти часов утра 3-го мая. Здесь, а может быть и раньше, наверное можно было предполагать серьезное столкновение с неприятелем, почему и нельзя уже было рассчитывать, сколько именно времени потребуется для достижения берега Аму. В виду этого обстоятельства, необходимо было сохранить к последнему привалу как можно более воды. Очевидно, таким образом, что, при имевшемся количестве воды в отряде, весь успех движения зависел от точного исполнения вышеприведенного расчета. Малейшая задержка от каких либо причин (замедление в движении артиллерии, вьючного обоза) – и приведенный расчет опрокидывался. Тогда, на протяжении до Сардаба-куля, по недостатку воды, отряд мог быть поставлен в трудное положение.

Соображая всё вышесказанное, отдан был приказ по войскам: не задерживаться перевьючкою павших верблюдов, бросать все навьюченные вещи и немедленно жечь их, чтобы они не достались трофеями неприятельским шайкам (Приказание это, сам собою, не относилось только до вьюков с водою. Артиллерийские вьюки также было приказано сохранить по возможности, и прибегать к их уничтожению только в крайних случаях).

Путь от Адам-крылгана был очень затруднителен; набитый караванами и значительно углубленный относительно окружающей местности, он представлял массы рыхлого песку, затруднявшего движение артиллерии и верблюдов. Кочки, густые кустики и неровности местности по сторонам заставляли артиллерию и весь вьючный обоз двигаться только по дороге. Местами эту последнюю пересекали крутые и высокие песчаные барханы, вынуждавшие делать объезды. Упряжные и артиллерийские лошади, изнуренные недостатком корма и безводием, были похожи на скелеты, обтянутые кожею. На подъемах они, без помощи пехоты, не двигались. Верблюды, при самом начале движения от Адам-крылгана, стали сильно отставать и падать. Пехота шла по сторонам дороги, где, как упомянуто выше, встречались своего рода большие затруднения движению, но где местами песок был менее сыпуч. До семи, восьми часов движение вообще было еще сносно. Но когда взошедшее солнце, [24] подымаясь по безоблачному небу, начало сильно припекать, раскалившийся песок жечь ноги, а душный горячий воздух раздражать легкие, тогда силы людей и животных стали быстро упадать. Не смотря на всё это, в девять с половиною часов утра, довольно точно по расчету, авангард дошел до двадцать первой версты и остановился для первого большего привала.

Мало по малу, но весьма медленно, подходили к месту привала и другие части, подтягивались верблюды с водою. Эта драгоценность, во время марша, от утечки и порчи турсуков, значительно уменьшилась. Роздали людям по чарке воды для питья и немного на чай, и начали варить пищу (Нельзя не признать это за ошибку: варка при таких обстоятельствах уничтожает сразу большое количество воды и усиливает жажду.).

Был уже второй час. Духота сделалась нестерпимою. При полном затишье в воздухе, термометр поднялся до 45-ти градусов. Отряд бивакировал на голых песчаных барханах, образовав каре, внутрь которого стягивался обоз. Вьюки подходили весьма медленно. Из арьергарда стали приходить неутешительные известия: верблюды не идут, множество из них падает. Для спасения артиллерийских запасов и воды, люди освобождают верблюдов от других вьюков, а последние жгут; некоторые артиллерийские и инженерные вьюки с прикрытием оставлены на дороге. Послали за этими последними лучших верблюдов, пришедших уже на бивак, и стали ждать.

С каждой минутой положение отряда делалось серьезнее.

О выступлении в четыре часа и сохранении расчета движения нечего было и думать. Всё зависело от времени прибытия арьергарда, которого далеко еще не было видно. Но, по приходе его, необходимо было дать отдых верблюдам, а следовательно, увеличить срок привала еще часов на шесть или на семь, и выступить далее в полночь или в час ночи. Такая продолжительная остановка, затягивая и делая совершенно неизвестным время выхода к воде, на Аму-дарью, растрачивала имевшийся в отряде запас воды для людей и лошадей. Ясно, что если подобная неудача постигла войска при переходе первых двадцати верст, то нечего было и рассчитывать на более успешное совершение следующих сорока двух верст.

После раздачи воды на привале, после варки и от утечки в продолжение первых двадцати верст, ее оставалось, по обыкновенному расчету, много, много что на полтора дня, а в некоторых частях, как, например, в конной батарее, еще и того меньше. [25]

В четыре часа пополудни последовало приказание: растянуть имевшийся запас воды еще на три дня.

При таком положении, конечно, нельзя уже было напоить, как следует, измученных артиллерийских лошадей. Они казались совершенно неспособными пройти шестидесятиверстное расстояние до Аму-дарьи (Как тогда предполагалось; в действительности же расстояние до Аму от места первого привала было всего 42 версты.). Еще в худшем состоянии – были верблюды. Для всех становилось ясным, что если эти бедные животные будут продолжать падать в той же пропорции, то придется побросать по дороге не только все вещи, даже патроны, но может быть и воду. Тогда оставалось только одно: надеяться, что хоть горсть войск, поддержанная высокою нравственною силою, не оставлявшею людей и в эти трудные минуты, дойдет до Аму-дарьи, оставив по пути следования страшные, ужасающие следы...

Как ни мрачно представлялась будущность, никому в целом отряде, ни на одну секунду, не приходила мысль об отступлении.

Около пяти часов вечера прибыл к привалу измученный арьергард. Многие солдаты несли на руках мешки с порохом и гранатами артиллерийского парка, снятые с павших верблюдов (Люди эти далеко отстали от остального обоза и потому не могли заменить павших животных другими.).

Для освобождения, по возможности, большего количества верблюдов, и для их облегчения, тотчас по приходе на привал арьергарда, были приняты самые энергические меры. Решено было истребить и сжечь все вещи, в которых не встречалось насущной потребности; чего нельзя было сжечь, приказано было ломать и зарывать в землю.

Опять, как и на Адам-крылгане, только при другой обстановке, другом освещении, запылали костры, клубясь темным дымом и распространяя кругом невыносимый смрад, заражавший и без того удушливый, знойный воздух. Жгли всё, что могли: палатку командующего войсками, офицерские палатки, походные кровати, зимние шинели, мундиры, белье, лишние пары сапогов; солдатские лишения рубашки, мундиры, амуницию, крупу. Из инженерных вещей: уменьшили число лопаток, мотыг, уничтожили понтонные доски, штурмовые лестницы и проч.; часть железных понтонов также было приказано зарыть (Мера эта не успела быть, однако, приведена в исполнение; понтоны были перевезены на Алты-кудук, и как увидим ниже, весьма там пригодились.). [26]

Бивак имел самый мрачный вид: обессиленные тяжелым переходом и мучимые жаждой, с высохшими губами, люди, из которых немногим удалось забыться тяжелым сном; исхудалые, с мутными глазами, лошади, еле державшиеся на ногах; верблюды, эти умные животные, смотревшие по сторонам и как будто искавшие помощи; сложенные около них вьюки; дымившиеся костры... И над всем этим всё то же жгучее южное солнце, под ногами тот же раскаленный песок. В таком положении невольно приходила мысль: нельзя ли добыть воды на месте привала? Начали копать. По всем признакам, вода должна была быть на очень большой глубине; но солдаты не унывали и дружно работали. Работа была, однако, бесполезна: до воды не могли дойти.

Часа в два дня доложено было командующему войсками о находившемся при саперной роте джигите, киргизе Тюстю-бае, который указывал, что недалеко от места остановки отряда, верстах в 9–10 в стороне от дороги, сколько он помнит, должны быть колодцы. Название колодцев Тюстю-бай не знал, но полагал, что найдет их. Тотчас он был позван к генерал-адъютанту фон-Кауфману, который начал его подробно расспрашивать. – «Вот видите этот маяк», говорил Тюстю-бай, указывая на черную массу, видневшуюся на песчаном холме, далеко вправо от дороги: «за этим маяком должен быть еще маяк, а за вторым маяком должны быть колодцы». Направление, указанное джигитом, совершенно совпадало со сведениями, имевшимися о колодцах Алты-кудук, о которых уже сказано выше, хотя собственно тропа на эти колодцы отделилась от большой дороги значительно раньше. Достижение каких бы то ни было колодцев, где бы отряду можно было перевести дух и несколько оправиться, было в эту трудную минуту обстоятельством спасительным. Но как, в то же время, нельзя было отважиться свернуть с дороги целому отряду для отыскивания колодцев, без более точных сведений, чем неопределенное указание Тюстю-бая, то командующий войсками приказал Тюстю-баю сперва одному доехать до колодцев, о которых он говорил, и, отыскав их, привезти бутылку воды или какое-нибудь другое фактическое доказательство о существовании колодцев (Киргиз этот, во время похода, находился при саперной роте в качестве рабочего, по собственному его желанию. Он был замечательно сильного, атлетического сложения и отличался изумительною ловкостью и быстротою работы при отрытии колодцев, чем и обратил на себя внимание всех на Адам-крылгане. Он слыл в отряде под названием «Сапера Василия».). [27] Тюстю-бай тотчас помчался по указанному им направлению и часа через два возвратился, отыскав колодцы. Воды он с собою не привез, потому что колодцы оказались более глубокими, чем длина взятой им веревки. В доказательство же, что он действительно был на колодцах, Тюстю-бай притащил с собою веретень с одного колодца, посредством которого киргизы обыкновенно достают воду из. глубоких колодцев.

По возвращении джигита, немедленно были командированы генерального штаба подполковники барон Аминов и барон Каульбарс, с конвойною сотнею, для осмотра найденных колодцев. Вслед за ними была послана стрелковая рота 8-го линейного батальона. Когда названные офицеры прибыли на Алты-кудук, было уже совсем темно, и потому исследовать местность и колодцы не предстояло никакой возможности; однако, они успели попробовать воду из всех колодцев и измерить их глубину. Колодцы оказались очень глубокими, от 16 до 18 сажен. Уже во время этой рекогносцировки можно было предвидеть главнейшее из предстоявших затруднений: доставание воды из узких, кривых и глубоких колодцев. В самом деде, это было весьма трудно: в продолжение часовой остановки рекогносцировочного отряда, едва успели вытянуть из одного колодца шестнадцать ведер. Вода, впрочем, была порядочная, а в одном колодце очень хорошая. О результатах рекогносцировки было донесено в отряд запискою, вслед за которою барон Аминов, с конвойною сотнею, явился сам и привез с собою бутылку пробной воды.

Барон Каульбарс остался на Алты-кудуке с ротою 8-го батальона. Расстояние до колодцев оказалось девять верст.

На Алты-кудуке нашлось пять колодцев (Хотя название Алты (шесть)-кудук показывает, что тут должны быть шесть колодцев; но во время стоянки Туркестанского отряда найдено их всего пять, из которых собственно с водою четыре, а пятый был засыпан.), из которых четыре с водою. Решено было передвинуть отряд на Алты-кудук. В начале первого часа ночи на 3-е мая отряд поднялся с места привала и двинулся прямо на север, в перпендикулярном направлении к первоначальному пути.

Отсутствие не только какой бы то ни было дороги, даже тропинки, делало переход на колодцы крайне трудным. Непрерывные песчаные подъемы и спуски значительной крутизны, косогоры, местами кочки, – всё это сильно утомляло людей, а в особенности артиллерию. [28]

Не смотря на то, что все орудия тянулись на лямках, они едва дотащились, а одно орудие стало и было везено с помощью пехоты. Верблюды также падали, хотя и в значительно меньшей пропорции, чем накануне. Авангард подошел к колодцам в пять часов утра, пройдя расстояние девять верст в четыре часа; арьергард же пришел на место бивака только в девять часов утра, проведя восемь часов под ружьем и работая всё это время возле верблюдов и отставшего орудия.

Вследствие невзгод, перенесенных войсками на колодцах Алты-кудук, много было речи о том: следовало ли отряду перейти на эти колодцы, или же было бы лучше продолжать движение прямо к Аму-дарье? Первый день по приходе на Алты-кудук, действительно казалось, что отряд напрасно зашел на эти колодцы; но, спокойно обсуждая положение, в какое были поставлены войска на привале 2-го мая, не трудно убедиться в противном. И действительно: при дальнейшем движении, еще одно непредвиденное замедление, подобное тому, какое случилось 2-го числа, и отряд мог быть поставлен в безвыходное положение. Кто же мог поручиться за невозможность такого положения! Верблюды, падавшие в таком большом количестве на первых 20-ти верстах от Адам-крылгана, откуда они вышли сравнительно с более свежими силами, не могли вдруг, без всякой благоприятной к тому причины, оправиться и бодро продолжать движение к р. Аму; нельзя было также думать, чтобы артиллерийские лошади, напоенные как следует на Адам-крылгане и с большим трудом дотащившие орудия до привала, не получая воды, стали бы сильнее после тяжелого марша; наконец, и сами люди, сытые и вдоволь напившиеся воды на Адам-крылгане, утром 2-го числа, при существовавшей жаре, страшно утомились, страдали от жажды и нуждались в воде в таком количестве, какое необходимо для восстановления сил; а между тем, наличный запас её приходилось растянуть на три дня. Ясно, что, имея опытом двухмесячный поход по степи, никто не мог надеяться, чтобы вода из четырех глубоких, узких и кривых колодцев на Алты-кудуке достала на все потребности 12-ти рот, 1 ? батареи и сотни.

Движение на Алты-кудук имело лишь целью несколько освежить отряд и, на сколько возможно, пополнить израсходованную воду. К сожалению, как увидим, и последнее оказалось невыполнимым.

Колодцы Алты-кудук расположены среди лабиринта песчаных холмов, в двух группах: в первой имеются два колодца, из [29] которых один особенно обилен водою, в другом воды было меньше и, кроме того, дно его было завалено бревнами и кустами, что еще более уменьшало толщину слоя воды.

Возле колодцев этих расположился отряд; недалеко от первого – главная квартира.

В другой группе, удаленной от первой на расстояние версты, было два колодца: в первом из них, ближе к биваку, воды было немного; второй – неприятель засыпал. Тотчас было преступлено к расчистке этого последнего полувзводом саперной роты, остановленным у заваленного колодца. Оказалось, что туркмены употребили хитрость. Не желая уничтожать колодца, отрывка которого требует, при значительной глубине грунтовой воды, больших работ, они перебрали его середину сучками, а сверх этого насыпали сажени две земли, которая не доходила до верху сажен на пять. Только от верху колодца, сажени на три в глубину, в самом узком месте, он был одет саксаулом. Саксаул от времени сгнил, покрылся плесенью и худо держался. Нужно было с большою осторожностью пробираться через это место, чтобы не обвалить его. Все затруднения не помешали саперам очистить колодец, и в нем оказалась прекрасная, вкусная вода (Колодец этот известен был в отряде под названием саперного.).

Таким образом, на Алты-кудуке нашлось всего четыре колодца. Все они имели глубину от 16 до 18 сажен. Колодец возле ставки командующего войсками имел столько воды, сколько необходимо было для четвертой части отряда, при том условии, чтобы вытаскивание производилось непрерывно. В этом колодце вода до очистки имела неприятный запах (Колодец этот был в постоянной, усиленной работе. Из него беспрерывно вычерпывалась вода, которую и солдаты, и офицеры, не разбирая какого она вкуса и запаха, пили с охотою, с наслаждением и упивались ею всласть. Дают знать саперам, что в колодце нет больше воды, что его надо вычистить. Саперы приступили к расчистке и, прежде всего, вытащили из колодца разложившийся труп собаки, с которой туркмены, прежде чем бросить ее для русских в колодец, не погнушались содрать шкуру. Каково должно было быть ощущение тех, которые только что перед очисткою колодца упивались водою, вычерпываемою из него?). Второй колодец, у места расположения конной батареи, был не так обилен, как саперный. В третьем воды было очень мало: из него едва могла пользоваться сборная сотня с лошадьми. Четвертый же, самый лучший, названный саперным, давал воды около 800 ведер в сутки. Из него впоследствии пользовались саперная рота, главная квартира, лошади конной батареи и люди, находившиеся здесь на работе. Был еще колодец [30] обвалившийся; его пытались исправить, но безуспешно. О рытье новых нечего было и думать; пришлось довольствоваться тем, что было.

Чтобы при таком малом числе колодцев установить, при раздаче воды, возможный в подобных случаях порядок, было приказано: пополнить, прежде всего, запас воды, потраченный в продолжение предыдущего дня, потом отпустить на пищу и затем уже напоить лошадей. Напоить верблюдов не рассчитывали. Вечером 3-го мая надеялись двинуться далее.

По приходе отряда на Алты-кудук, все бросились к колодцам. Не смотря на поставленных для порядка дежурных, давка была ужасная. Каждый стремился раздобыть воды хотя на чайник; солдаты просили ее в крышку манерки, чтобы утолить мучившую их жажду. К колодцу едва можно было пробраться и то затем разве, чтобы убедиться в невозможности дождаться очереди.

Здесь стоял такой гам, что трудно было что-нибудь разобрать; стучали ведрами, бочонками, разговаривали, кричали. По временам над всем этим возвышались голоса: «Александр Васильевич, помилуйте, я с главной квартиры, теперь наш час и я не могу получить ни капли. Что же это такое». – «Прочь! дать дорогу! Пропусти, говорю тебе»! – «Теперь получает 3-й стрелковый батальон, никому давать не приказано. Исключений никаких». От колодца идут солдаты. – «Прогнали нас оттуда, братцы, ничего не поделаешь». Казак тащит ведро с водою, добытою им, наверное, с большим трудом и после четырехчасового ожидания. За казаком следуют четыре его товарища с чашкою и бутылкою. Отойдя подальше, группа остановилась; из ведра принялись черпать чашкой, налили бутылку; один стал на колени, прильнул губами к ведру и тянул до тех пор, пока не оттащили. В ведре осталось, вероятно, немного. Казак, которому принадлежало ведро, посмотрел в него, покачал головою и пошел далее, зная, что не раздобудет более ни капли. Немного в стороне, солдаты несут бочонок, привязанный к лесенке. Это вода, запасенная еще, вероятно, в укреплении св. Георгия. Бочонок отвязали от лесенки, поставили на землю и обступили кружком. Идет раздача воды в манерки. Каждый, получив свою порцию, осторожно несет к себе в палатку. Оставшиеся у бочонка лижут его дно, смоченное драгоценною влагою. А между тем, солнце, подымаясь по чистому, безоблачному небу всё выше и выше, начинает сильно припекать. По временам, пахнет зноем с востока, пронесется столб пыли, [31] срывающий на своем пути палатки и подымающий на воздух кошмы; но пронеслась пыль, застлавшая на минуту лагерь, и опять та же картина: голые песчаные барханы, разбросанные по ним палатки и рядком стоящие солдатские походные шатры, кучи людей у колодцев...

У колодца, расположенного южнее первого, во второй группе, было еще многолюднее. Там начальник отряда, генерал-майор Головачев, был встречен лаучами, стоявшими на коленях и просившими воды. Положение этих несчастных было так ужасно, как только можно себе представить. Между людьми теснились лошади, которые положительно нападали на каждое ведро, проносимое близко около них. Ни одна из них не была напоена. К усугублению трудного положения, вдруг с Хал-ата налетела вся кавалерия, которой, как припомним, было предписано выступить оттуда с таким расчетом, чтобы она нагнала отряд на половине пути от Адам-крылгана до Уч-учака. Кавалерия не могла, конечно, знать о постигших отряд неудачах, а потому, исполняя приказание, она нагнала войска 3-го мая. После небольшого привала, ей было приказано возвратиться на Адам-крылган.

В четыре часа пополудни командующий войсками собрал к себе генералов, начальников частей, офицеров Генерального штаба и других более опытных лиц в отряде. Когда все сошлись, командующий войсками открыл совещание, приблизительно такими словами: «Господа, я собрал вас в эту трудную минуту не на военный совет, члены которого несут ответственность за принятое решение; отвечать за всё перед Богом, Государем и отечеством буду один я; собрал же вас лишь для того, чтобы выслушать мнение каждого и, основательно познакомься самому с положением каждой отдельной части, относительно воды, поставить и вас в известность об общем положении дел. Прошу вас, поэтому, точно доложить мне: сколько в настоящую минуту, в каждой части имеется в запасе воды, а затем, я желал бы выслушать ваши мнения, отдельно, о том, что нам в данном положении предстоит делать?»

По выслушании докладов и всех мнений, командующий войсками решил, ночью с 3-го на 4-е мая, выступить далее с частью отряда налегке, оставив на Алты-кудуке все тяжести и при них четыре роты и один дивизион конной батареи.

Согласно этого решения, тут же даны были начальнику отряда соответствующие приказания. Выступление было назначено в час по полуночи, а подъем – трубить за час, в двенадцать часов ночи. [32]

Настал вечер.

Всё та же работа, всё те же раздирающие сцены у колодцев. Стали носиться по лагерю разные слухи: там двое лаучей умерло от жажды, восемь человек их перебежало к неприятелю, для того лишь, чтобы спастись от страшной смерти; несколько солдат будто бы заболело от жажды и т. п. Из всего этого оказалось правдою только то, что один лауч был действительно близок к смерти от жажды, но был спасен несколькими каплями воды, и что один солдат 2-го батальона заболел от жажды на часах, также без всяких последствий. Как бы то ни было, но в положении отряда было мало отрадного.

К вечеру 3-го числа оказалось, что запас, потраченный накануне, не только не пополнен, но еще более израсходован. Во многих частях люди получили в продолжение дня всего по одной чарке воды, в конной артиллерии только 16 лошадей были напоены, и то по одному ведру. Двигаться вперед не было возможности. Оставалась надежда, что ночью сделают то, что не успели сделать днем. Многие ложились спать с очень тяжелыми мыслями, сознавая, что наступает минута серьезного испытания. Большинство не пило чая, чтобы сохранить воду на безводные переходы до Аму.

Турсуки, бочонки и баклаги тщательно охранялись владельцами. Предосторожность эта далеко была не лишняя (У одного офицера лошадь ночью вырвала в турсуке кусок кожи; проснувшиеся люди прогнали незваную гостью, завязали образовавшуюся в турсуке дыру и снова легли спать. Не успели они уснуть, как на оставшуюся в разорванном турсуке воду было сделано новое покушение, на этот раз, со стороны двуногого…).

В 10-м часу вечера, колонновожатый отряда, подполковник Аминов, доложил Генерал-майору Троцкому, что выход отряда, в темноте, на большую дорогу, по неровной местности, изрезанной барханами, будет крайне затруднителен; можно было даже заблудиться между песчаными барханами; что все проводники отряда находятся в ужасном положении, страдая от жажды и, не смотря на их испытанную преданность русским, просят уволить от исполнения обязанностей и отпустить домой. Во всяком случае, проводники советовали обождать рассвета и не выступать ночью. Барон Аминов добавил к этому, что положение дела с водою в войсках весьма плохо, и что поэтому выступать далее, даже с незначительным отрядом, невозможно.

Имея в виду всё вышеизложенное, генерал-майор Троцкий поручил полковникам Жилинскому и Николаеву, подполковнику [33] барону Каульбарсу, камер-юнкеру Щербинскому, штабс-капитану Иваницкому и подпоручику Эверту обойти колодцы и доставить немедленно же точные данные о состоянии воды в частях.

Около 11-ти часов, названные лица возвратились. Сведения, доставленные ими, были такого рода, что, действительно, нельзя было отважиться на дальнейшее выступление, даже налегке, как это было решено.

С полученными данными генерал-майор Троцкий отправился к ставке командующего войсками, чтобы доложить об них генерал-адъютанту фон Кауфману; но, подходя к ставке, начальник штаба встретился с Его Императорским Высочеством Князем Евгением Максимилиановичем и с подполковником Полтарацким.

В том положении, в котором находился отряд в ночь с 3-го на 4-ое мая, весьма понятно и естественно, что каждый в отряде, частью из чувства самосохранения, главным же образом по чувству долга, считал своею нравственною обязанностью интересоваться положением дела. Оказалось, что и Его Высочество Князь Евгений Максимилианович говорил с подполковником Полторацким именно о предмете, столь сильно всех занимавшем. Начальник штаба передал им имевшиеся у него сведения и на эту тему завязались между ними разговор и суждения. Так как вести подобный разговор у ставки командующего войсками начальник штаба признавал неудобным, то он и предложил Его Императорскому Высочеству и подполковнику Полторацкому перейти в ближайшую юрту сего последнего. Продолжая там обсуждать дело, упомянутые три лица пришли к заключению, которое, формулированное в окончательном виде начальником штаба, состояло в следующем: «оставив на Алты-кудуке все тяжести отряда, орудия без лошадей и большую часть войск, отправить назад на Адам-крылган всех лошадей и верблюдов, на которых навьючить только пустую, опорожнившуюся из под воды посуду. Этот транспорт из верблюдов и лошадей послать на Адам-крылган, под прикрытием небольшой части войск, в составе которых должны быть саперы, специально для отрытия там возможно большего числа колодцев. Колонну эту оставить на упомянутом урочище столько времени, сколько потребуется для того, чтобы лошади и верблюды хорошо напоились и подкормились и чтобы, вместе с тем, люди успели наполнить водою всю взятую с Алты-кудука пустую посуду. По [34] исполнении этого, транспортная колонна должна возвратиться на Алты-кудук и тогда отряд немедленно поднимается с этих последних колодцев и следует далее к Аму-дарье». Прежде чем доложить изложенный проект командующему войсками, генерал-майор Троцкий пригласил к себе офицеров, собиравших сведения о положении дел с водою в войсках, и изложил им вышеприведенное предположение. По единогласному заявлению этих лиц, они признали проект вполне целесообразным. Тогда начальник штаба отправился к командующему войсками и представил ему все дело, как оно изложено выше.

Текст воспроизведен по изданию: Туркестанские войска и условия их бытовой походной и боевей жизни // Военный сборник, № 5. 1875