НУДЖЕВСКИЙ М.

ВОСПОМИНАНИЕ

О командире 2-го Туркестанского Стрелкового батальона

Воспоминание о полковнике Л. Г. Веймарне

24-го мая 1873 года, в то время, когда наши войска, достигнув уже заветных берегов Амударьи, переправились через эту, реку, и заняли Хозар-Асп, первый, встретившийся на нашем пути, хивинский город, весь отряд наш был поражен неожиданным известием о смерти командира 2-гр стрелкового батальона, Леонарда Густавовича Веймарна. Он сильно расшибся, упав с лошади, и полуживой был перенесен в лагерь нашего отряда, остановившегося в тот день при кишлаке Карвак. В ночь на 24 мая Л. Г. Веймарн скончался.

Военные события в Хиве поглощали в то время весь интерес, так что смерть Л. Г. Веймарна была вскоре затемнена последовавшими вслед за тем, громкими событиями. Сослуживцы покойного, искренно любившие и уважавшие Леонарда Густавовича, не могли в то время отдать последний долг уважения его памяти и сообщить печатно все известные им подробности о его службе и о последних минутах его жизни. Исполняем теперь то, что считаем своим долгом пред покойным.

Леонард Густавович Веймарн начал службу свою унтер-офицером в Гренадерском (в настоящее время С.-Петербургский Гренадерский Короля Фридриха Вильгельма III) полку. В 1841 он был произведен в подпрапорщики и вслед затем [4] в портупей-прапорщики, а в 1842 году — в прапорщики, с переводом в Карабинерный (ныне 4-й Гренадерский Несвижский Генерал-Фельдмаршала Князя Барклая-де-Толли) полк. В этом полку Л. Г., прослужил до чина майора и командовал различными ротами, получив за службу свою в 1856 году орден св. Анны 3 степени и Высочайшее благоволение. В продолжении этого времени Л. Г., находился, в 1849 году, с 11 мая по 5-е сентября, в походе против венгров, в составе Гренадерского корпуса, выступившего в поход из Царства Польского; в 1854 году Л. Г., находился в составе войск, охранявших берега Финляндии против соединенных флотов и войск Англии и Франции, (с 7 мая по 28 октября 1854 года, и затем — с 7 апреля по 21-е ноября 1855 года). Л. Г. участвовал в деле при острове Сандаме, 10 июня и при бомбардировании крепости Свеаборга и Гельсингфорской позиции 28 и 29 июля 1855 года.

По производстве в чин майора, в 1859 году, Л. Г., был переведен в Ростовский (ныне 2-й Гренадерский Ростовский Принца Фридриха Нидерландского) полк, но не отправляясь к месту служения, был прикомандирован, для перевода, в Перновский 3-й Гренадерский Короля Фридриха Вильгельма IV полк, и наконец, в 1861 году, переведен в Самогитский (ныне 7-й Самогитский Гренадерский, Эрцгерцога Франца Карла) полк, где был назначен начальником стрелков. В 1862 году Л. Г., был награжден орденом св. Станислава 2-й [5] степени. С полком своим Л. Г., находился в походе противу польских мятежников, в составе войск Варшавского военного округа, с 20 марта по 3-е апреля 1863 года; в этом же году он был назначен командиром 3-го Западно-сибирского линейного батальона. В 1865 году, по производстве в подполковники, 8-го февраля, назначен командиром 2-го Стрелкового (в настоящее время 2-й Туркестанский стрелковый батальон, где получил Высочайше пожалованные в 1868 году ордена: св. Станислава 2-й степени с Императорскою короною, св. Владимира 4-й степени с бантом, за 25-ть лет службы в офицерских чинах, а в 1870 году — чин полковника и в 1872 году — орден св. Анны 2 степени.

Из всего, сказанного нами, видно, что судьба бросала Леонарда Густавовича Веймарна в самые разнообразные, отдаленные места России. Молодость свою он провел в больших городах (преимущественно в Москве), где жил, по его рассказам, не отказывая себе. Л. Г., любил лошадей, которых держал самых разнообразных пород.

Из всех стоянок, самая неприятная для него была стоянка в Сибири, где Л. Г., командовал линейным батальоном и ему пришлось жить со своим батальоном в глуши, по фортам и выселкам. Для Л. Г., привыкшего к развлечениям столицы, такая жизнь была почти невыносимою. Он ощущал по временам сильную тоску и не мог примириться с окружавшей его обстановкой. Кроме одного — двух семейств, он [6] ни с кем почти не был знаком, и не потому, чтобы не искал знакомства, а потому, что по характеру своему, не мог сойтись с окружающими. По его словам, этот период службы остался неизгладим в его памяти; можно представить, как Л. Г., был рад, когда его назначили командиром 2-го Стрелкового батальона, который в то время стоял под Красным Селом; но расчет его — служить в Европейской России не оправдался; батальон вскоре был переведен в Казанский округ, а затем — передвинут к границам Средней Азии, в Оренбург, и в конце 1869 года очутился в Ташкенте, пройдя, с значительной остановкой (в форте Перовском), путь от Оренбурга до Ташкента.

В округах Оренбургском и Туркестанском, на первых же порах, Леонард Густавович заявил себя, как распорядительный и знающий службу начальник части, что подтверждается и приказами по округам. По приходе в Ташкент, на следующий год, (в 1870 году) батальон совершил блистательно форсированный поход в Самарканд, на подкрепление войск, двинутых отсюда против Шахрисябзя; но батальону не пришлось быть участником этой блистательной экспедиции; получив благодарность от Командующего войсками округа за трудные переходы, совершенные с таким примерным порядком, батальон возвратился в Ташкент, после кратковременного пребывания в Самарканде.

Последовавший затем, довольно продолжительный период мирного времени, дал [7] полковнику Веймарну возможность заняться строевым образованием своего батальона и его хозяйством; насколько эти заботы Л. Г., были плодотворны, известно в крае всем, кто следит и интересуется строевым образованием туркестанских войск.

Служба никогда не тяготила Л. Г. Веймарна; он знал ее и даже увлекался своими служебными обязанностями, неутомим» следя за всем, что входило в круг его заведывания. Обладая большою опытностью, он здраво и точно обсуждал все хозяйственные операции; начав службу свою еще при старых правилах воинского образования, он прекрасно применялся и ко всем изменениям, нововведениям в военной службе. Все, самые мелкие требования были выполняемы им в высшей степени пунктуально; Л. Г., ничего не упускал из вида, заботясь поставить вверенную ему часть в блестящее состояние.

Настал 1873 год; еще в начале года носились слухи о предстоящем походе, но до конца февраля не было известно ничего определительного. Однако же слухи все более и более оправдывались, даже определилась наконец и цель похода. Полковник Веймарн почему-то рассчитывал, что в поход пойдет весь, вверенный ему, батальон. Через несколько времени сделалось однако известно, что в походе примут участие только 1 и 2 роты батальона. В день выступления, душевно сожалея об остающихся в Ташкенте ротах Л. Г., дружески простился с ними.

[8] Походы были в характере Л. Г.; вскоре по выступлении пришлось убедиться в его беспредельной заботливости о солдате, которого труды он старался облегчить, то выбирая поудобнее место для бивуака, то лучше обставляя солдата, справляясь о всем, что можно сделать для своей части и вообще всего вверенного ему эшелона, который, по величине своей, превосходил все прочие эшелоны, подвигавшиеся степью к границам Хивы. Нельзя было не удивляться его неутомимости и энергии; Л. Г., служил для всех примером бодрости; в походе он последним отправлялся отдыхать, и его первым можно было видеть на бивуаке, при выступлении. В глухую ночь Л. Г., часто можно было встретить, обходящим свой бивуак; бдительность Л. Г., еще более увеличивалась в то время, когда он был главным начальником эшелона; очень часто, докладывая ему, уже за полночь, я заставал Л. Г., одетым и отдыхающим полулежа. Нельзя было не удивляться этой энергии, беззаветной преданности делу, особенно при той тяжелой обстановке, при тех походных трудах, которые выпали на долю войск, выступивших в хивинский поход. В то время, когда каждый с нетерпением ожидал прихода на бивуак, чтобы отдохнуть от тяжелого перехода, Л. Г. Веймарн одним из последних позволял себе это удовольствие.

Пройдя с ротами около семи сот верст в хвосте отряда, с самым большим эшелоном, Л. Г., на позиции Хал-ата, узнал, что он назначен начальником [9] отряда, оставленного около укрепления св. Георгия. (Хал-ата). Эта вест на него подействовала весьма неприятно, хотя, и известно было, что пост этот имел важное значение. Какова же была радость Л. Г., и всего, оставленного на Хал-ата отряда когда было получено предписание о выступлении под начальством Л. Г., оставленной колонны которая должна была присоединиться к главному отряду, у переправы через Амударью, на позиции Шейх-арык.

Колонна, выступившая 13-го мая под начальством полковника Веймарна, прибыла на переправу через Аму 21-го мая, а 22-го началась и самая переправа рот 2-го Туркестанского стрелкового батальона. Несколько офицеров, прибыв на каюках с имуществом и нижними чинами, встретили на берегу, у пристани, Командующего войсками и начальника штаба генерал-майора Троцкого, который приказал передать командиру батальона о скорейшей переправе остальной роты 2-го батальона. На следующий день, рано утром обе роты должны были, войти в состав отряда, который предполагалось двинуть к расположенной в 12-ти верстах от переправы, хивинской крепости Хазар-Аспу. Дело предполагалось серьезное; все ожидали его с нетерпением.

К половине восьмого часа вечера, успели однако же переправиться только тяжести 2-го стрелкового батальона и одна рота (не полная) этого батальона. Каюки тотчас, же были отправлены за другой ротой, с приказанием безостановочно переправляться, пользуясь превосходной, лунной ночью. Но [10] вскоре однако же пришлось отменить это приказание, так как поднялся сильный, порывистый ветер, и переправа сделалась опасною. Широкая Амударья покрылась высокими, пенистыми волнами. Ширина Аму под Шейх-арыком около 850 сажень; кроме того, приходилось переправляться вкось, а не прямо от одного берега до другого, вследствие чрезвычайной быстроты течения, относившего тяжело нагруженные каюки. Переправа через такую реку в бурную ночь была положительно невозможною, или по крайней мере сопряжена была с большим риском. Даже легко нагруженные каюки, отправлявшиеся обратно (напр. каюк, на котором отправился подпоручик М—ъ, с приказанием о безостановочной переправе) были сбиты с направления переправы; некоторые из этих каюков вынуждены были вернуться по течению обратно, на левый берег, остальные же, прибитые к мели, ночевали в виду правого берега.

Таким образом посланные каюки только к утру прибыли на другой берег, для переправы полковника Веймарна с остальной ротой. Между тем, вследствие замедления в переправе 2-го батальона, последовало приказание: в состав отряда, вместо рот 2-го стрелкового батальона, включить роты 1-го стрелкового батальона.

Отряд уже вытягивался по узкой дороге к Хазар-Аспу. Солдаты и офицеры 2-го стрелкового батальона с грустью посматривали, по направлению к другому берегу, где оставались их сотоварищи. Наконец [11] показались каюки, быстро приближавшиеся к берегу; по двум из них, ощетиненным штыками винтовок, можно было узнать, что переправляется вторая рота. Взяв лошадь у казака, я поспешил доложить начальнику отряда о приближающихся ротах. Между тем все войска уже вытянулись по дороге к Хазар-Аспу. Получив приказание от Командующего войсками, чтобы полковник Веймарн с одною ротой присоединился к отряду, я сообщил о том Л. Г. Приказание это было получено в ту самую минуту, когда вторая рота выходила уже из причаленных каюков. Оставалось решить, которой роте идти; по приказанию Л. Г., был брошен жребий, выпавший на долю 2-й роты, Отряд в это время уже отошел от позиций, по пересеченной местности, на довольно значительное расстояние; но 2-я рота, под командою капитана Г—у, почти бегом догнала войска, и во время перестрелки вошла в крепость Хозар-Асп во главе отряда.

По взятии крепости, войскам отряда за исключением оставленного в Хазар-Аспе гарнизона, приказано было отойти назад и занять позицию в семи верстах от Хазар-Аспа. Проведя без сна всю прошедшую ночь, после усиленного перехода, под палящими лучами солнца, полковник Веймарн сильно утомился и едва мог сидеть на коне. Все, кто видел его в эту минуту, обращали внимание на его бледное, истомленное лицо.

Отдохнув несколько минут на бивуаке, Л. Г. Веймарн захотел поехать на переправу (в 5-ти верстах), чтобы убедиться: [12] все ли вещи рот переправлены на левый берег реки, и приказал оседлать лошадь штаб-горниста; (его собственная, любимая лошадь обломала до крови копыто). Таким образом, не отдохнув хорошенько, Л. Г. снова поехал к переправе, по прежней дороге. Пыль от постоянно двигавшихся по этой дороге арб была до такой степени густа, что иногда едва можно было что-нибудь видеть в нескольких шагах. В одном месте, где по обе стороны дороги были расположены хивинские лавочки, лошадь Л. Г., испугавшаяся чего-то, шарахнулась в сторону, споткнулась и упала вместе со своим седоком. Л. Г., при падении, ударился боком об угол строения; удар этот был так силен, что Л. Г. лишился чувств. Тотчас же было дано знать о случившемся в лагерь, итак как сильная боль не дозволяла перевезти Л. Г. на арбе, то стрелки, прибывшие с носилками, тихо перенесли его на бивуак, стонущего от сильной боли. Тотчас же была подана медицинская помощь, но все усилия врачей уже были тщетны. На рассвете следующего дня, 24-го мая, Л. Г. скончался.

Весть о смерти полковника Веймарна быстро облетела бивуак; не говоря уже о стрелках и о всех его подчиненных, но даже и посторонние видимо сожалели о Л. Г. 25 мая, после панихиды, в присутствии Командующего войсками, всех офицеров отряда и чинов 2-го стрелкового батальона, тело полковника Веймарна было опущено в [13] могилу, вырытую скрытно в ограде, хивинской постройки (похороны должно было произвести секретно, так как неприятель легко мог отрыть тело покойного, для поругания); на могиле Л. Г., не оставили ничего обличающего ее а напротив, чтобы замаскировать, засорили это место, поставив на нем лошадей.

Грустное, щемящее чувство возбудила эта картина походных похорон любимого и уважаемого начальника. Командующий войсками помянул Л. Г. краткою, теплою речью, вспомнив примерную, усердную его службу. Тихо, грустно разошлись стрелки от могилы своего старого, любимого "командира дедушки" (как они его называли).

Весть о смерти Л. Г., прибывшая в Ташкент, сильно поразила и другую, оставшуюся в Ташкенте, половину батальона; действительно, Л. Г. любили все, и офицеры, и солдаты, точно также, как и сам он безраздельно был привязан ко всему батальону. Л. Г. любил солдата, заботился о нем и, хотя был порою строг и суров, но солдаты, не смотря на то, от души любили и уважали его. Каждого, поступающего в часть стрелка, он встречал добрым словом, очень многих хорошо помнил, так как, не смотря на свои лета, Л. Г. обладал отличною памятью. Добрый, хотя и суровый с виду, честный по душе, он был доверчив, но любил, чтоб доверием его не злоупотребляли. И как начальник, и как человек, Л. Г. [14] оставил в рядах своих подчиненных и сослуживцев добрую память по себе, и эта память, вместо надмогильного памятника, останется о нем навсегда.

Мир праху усердного, честного служаки и доброго, вполне достойного уважения, человека.