ЛОБЫСЕВИЧ Ф.

ТУРГАЙСКАЯ ОБЛАСТЬ И ЕЕ УСТРОЙСТВО

(Очерк)

Скоро оканчивается двухлетний срок, который был как бы пробным для временного положения об управлении киргизами оренбургского ведомства. Читателям известно, как трудно досталась эта реформа и какие усилия вынуждена была принимать администрация для достижения цели правительства.

Официальные документы, с которыми, отчасти, нельзя не согласиться, мотивируют волнения, бывшие в степи, следующими выводами. Новым «положением» все назначения на должности по местному управлению предоставлялись выбору обществ, т.е. большинству киргизов. Такая система сильно подрывала деспотизм, личные корыстные выгоды и самое значение султанов, в руках которых, до того времени, исключительно сосредоточивалась власть, и чуть ли не судьба киргизского народа в степи. Личности эти очень хорошо поняли, что их недобросовестные действия по должностям, долго и тяжело отзывавшиеся на народе, страдавшем от произвола и взяточничества, при новых порядках, неминуемо отразятся в презрении народа к поработителям киргизской свободы и благосостояния. Первые же общественные выборы в Тургайской Области как нельзя лучше подтвердили эти опасения. Недружелюбие и недоверие к султанским родам, на первых же порах, выразились среди большинства ордынцев. Киргизы повсюду систематически выбирали на должности волостных, аульных и судебных биев лиц не султанского происхождения.

Очень характеристичен случай, бывший при одном выборе, в присутствии военного губернатора. Когда киргизам, в числе кандидатов, был предложен к балтированию известный, с очень [272] хорошей стороны, султан, то большинство, на предложение его кандидатуры, отозвалось категорически, что хотя уважает его лично, как хорошего человека, но так как вся родня его султанского происхождения, то общество не желает иметь его волостным своим управителем.

С другой стороны, массы невежественных мулл, лишавшихся, с водворением новых порядков, возможности не только незаконно эксплуатировать народ, под предлогом учения веры (Большинство мулл не имело на то и права.), но даже утрачивавших свое влияние на народ, устремили весь остаток своего влияния на возбуждение народа к недоверию, и из всех сил старались возмутить спокойствие степи, думая тем отвратить введение реформы.

В то же самое время, киргизы, населяющие территории новообразованной Уральской Области, более дикие, чем их соплеменники других местностей степи, беспрерывно и с незапамятных времен сталкивавшиеся с уральскими казаками, отнеслись с самого начала весьма недоверчиво к реформе, как бы сливающей их с казаками и подчиняющей их войсковому начальству.

Этим обстоятельством очень удобно воспользовались все лица, недовольные новым положением, и тотчас же явились в среде недовольных же киргизов Уральской Области. Благодаря общей наклонности киргизов к «баранте» (Баранта у киргизов есть угон скота, или похищение имущества, вызванное неполучением, по каким либо причинам, удовлетворения за нарушения прав лиц, аула и волости; она сопровождается насилием и нередко даже убийством.), возмутителям удалось, в самом начале, составить небольшие шайки бродяг и хищников, которые, пользуясь малочисленностью войск в крае, безнаказанно предавались грабежам в аулах мирных киргизов, кочующих по рекам Хобде и Илеку и в южной половине Иргизского уезда. Наводя везде на кочевников панический страх, они достигли того, что многие из киргизов, уже принявших положение, присоединились к шайкам мятежников, увеличивая их силы. Во главе мятежнических шаек стал султан-хан Галий Арасланов, человек очень умный, предприимчивый и энергичный, и чиклинец Асбергень-Мунайтпасов; главную же пропаганду о мнимом гонении веры и другие нелепости распускал по степи мулла Досов. Одновременно, хивинский хан, частью давно стремящийся к влиянию своему в киргизской степи, а частью из фанатизма, воспользовавшись возмущением, возникшим в степи, выслал с посланцами [273] своими воззвания о возмущении против русской власти; при этом, сколько известно, он обещал даже выслать свои войска, что и было им, действительно, исполнено (Хивинские войска в значительных силах, при четырех орудиях, были в Больших Барсуках.).

Волнение усилилось; нападение киргизских шаек стало чаще; начались угоны скота даже у линейных жителей; разграбление караванов; угон лошадей на станциях по орско-казалинскому тракту, убийства и повсеместные грабежи. Пришлось выслать в степь казачьи отряды; но вступившие в пределы Уральской Области войска сильно устрашили возмутителей, часть которых пробралась в пределы Тургайской Области и вскоре успела возмутить спокойствие и в этой части степи.

Несколько отрядов войск, целую весну, лето и осень 1869 года, должны были находиться в степи, преследовать хищнические шайки, ограждать от грабежей мирных киргизов, способствовать беспрепятственной постройке, около впадения реки Каргалы в Илек, нового укрепления Ак-Тюбе. Только при посредстве всех этих мер, спокойствие в Тургайской Области, по возможности было восстановлено и явилась возможность ввести новое положение.

Организованная, таким образом, Тургайская Область, состоит ныне из четырех уездов: Илецкого — в восемь волостей, из 40 аулов; Николаевского — в восемь волостей, из 51 аула; Тургайского — из пяти волостей, из 23 аулов, и Иргизского — из семи волостей, из 39 аулов.

Границы этой области, образованной из восточной и некоторого пространства средней части бывшей области оренбургских киргизов, простираются: на север к Оренбургской губернии, на юг к Сыр-Дарьинской; на восток к Акмолинской и на запад к Уральской областям. Впрочем, точного определения границ области нет, что ставит некоторую часть киргизского населения, около 40,000 душ, кочующих в пределах Оренбургской губернии, в ложное положение по отношению подчинения их и администрации губернии, и администрации своей области, которая отличается совершенно особенными началами. Пространство области с точностью тоже определить нельзя; примерно, она занимает около 420,000 квадратных верст, или почти 43,000,000 десятин.

Самое народонаселение степи никому положительно неизвестно. Численность его определяют, примерно, числом кибиток, вносящих подать (по 3 руб. с кибитки). Полагая на каждую кибитку [274] по шести душ, обоего пола, все народонаселение Тургайской Области, имеющей 56,467 кибиток, предполагалось в 338,802 души обоего пола. Таким образом, на каждого жителя области в степи приходится 1,32 квадр. версты или 137 десятин.

Тем более неизвестно количество скота, находящегося в степи и составляющего главную отрасль хозяйства киргизов и, можно сказать, громадного государственного богатства. Статистические данные за 1869 год, определяя количество только проданного киргизами скота на оренбургском и на троицком меновых дворах (а еще гораздо большая часть скота продана киргизами жителям смежных губерний, помимо меновых дворов), показывают, что в 1869 году продано верблюдов 1,150 голов, лошадей 1,001 голова, рогатого скота 16,031, баранов 273,823 головы; всего на сумму 1,560,208 рублей.

Местная администрация области сосредоточивается в лице уездных начальников, на которых возложены обязанности уездных исправников.

Кочевое население — киргизы — разделено на волости, а волости на аулы.

Волостями заведывают волостные управители, а аулами аульные старшины. На эти должности, уже повсеместно, избраны должностные лица; выборы их производились при посредстве съезда выборных, которые, в свою очередь, были выбраны из среды каждых 50 кибиток. Выборы волостных управителей производились в присутствии уездных начальников, а выборы аульных старшин в присутствии волостного управителя. Содержание волостному управителю и на наем ему письмоводителя определено не менее 300 рублей.

Судебная часть киргизов чрезвычайно сложна. Они судятся судом военным, судом на основании общих законов империи и судом народным (преимущественно по взаимным искам и тяжбам на всякую сумму). Разбирательство и решение дел производит уездный судья, которому предоставлена обязанность мирового судьи, на точном основании Устава 20-го ноября 1864 года, и вместе судебного следователя; разбирательство же и решение дел по народным обычаям, как уголовных, так и гражданских, принадлежит выборным, от четырех до восьми, биям. Число биев в волости соответствует числу кибиток.

Волостные управители все из киргизов; почти все они безграмотны и едва говорят по-русски (и то не все). Обязанность их и [275] отношения к уездному начальству похожи на становых. От них уездное управление требует, отписок, как от канцелярии станового (Аульные представляют тоже что-то в роде сельского старосты). Само собою разумеется, что безграмотных волостных управителей держат в руках писаря, состав которых далеко не безукоризнен. Таким образом, вся волость непосредственно находится в руках писаря; сам же волостной, облеченный в сан управителя, не понимает ни своих обязанностей, ни отношений к начальству и подчиненным, и разве для страха, посредством нагайки, иной раз выкажет свою деятельность, для скорейшего приведения в исполнение какого-либо распоряжения начальства. Силою такого порядка переписка размножается ужасно, а толку нет. Я уверен, что сами уездные начальники не могут еще определительно сказать: верно ли они понимают свое положение; сложность же распределения подсудных дел еще не выяснила отношения уездной администрации к судье, и те дела, который подлежат ведению судьи, зачастую разбираются в уездном управлении. Особенно многочисленны и сложны дела по последним беспорядкам и грабежам в степи. Грабежи же и по сие время продолжаются в части Иргизского уезда, где киргизы, большею частью, прикрываясь именем хивинцев, безнаказанно производят разбои, и в крайнем случае, безнаказанно же, укрываются в хивинские пределы.

Нравственный и материальный быт народа едва ли улучшен. Киргизы, особенно те, которые находятся в глубокой степи, так же невежественны и дики, как первобытные люди. А потому я полагаю, что народ этот, как находящийся еще в младенческом состоянии, не лишен возможности воспринять цивилизацию и быт народом полезным государству; нужно только взяться за дело разумным деятелям, так как в этом только и состоит главное условие успеха, ибо более испорченная нравственность киргизов встречается в киргизах прилинейных, имеющих более соотношений с русским населением, сталкивающим их с разными спорами и недоразумениями, влекущими за собою плутни, сутяжничество и суды.

В киргизах есть очень много похвальных сторон, характеризующих чисто инстинктивные их хорошие качества. Почти все они очень доброго характера; в них чрезвычайно развито глубокое уважение к старости; они всегда гостеприимны и готовы к участию в помощи ближнего. Так, например, ордынцы, оказавшиеся, по каким-нибудь несчастным случаям, несостоятельными к уплате [276] податей или других взысканий, всегда находят помощь у своих родственников и однодворцев, не связанных даже узами родства. Все это служит задатком, что киргизский народ можно и должно развить, и улучшить быт. Между тем, в настоящее время, в глубине степи, киргизы находятся в первобытном состоянии (Разбирая архив бывшей Пограничной Комиссии, я нашел дело (уголов. отд. № 12047, от 6 сентября 1828 года), озаглавленное так: «О съеденном киргизами беглом башкирце Султалебае.» Дело было так: два киргиза чикчинского рода, джикеевского отделения, взяв с собою башкирца Султалебае, поехали зимой неизвестно куда; на одном ночлеге в степи они потеряли лошадей и остались пешими; башкирец же заболел и не мог идти за товарищами, а потому киргизы умертвили его и съели; затем, истощившись от пути и голода, один из двух оставшихся киргизов убил своего товарища и уже начал его жарить, как наехали на эту сцену другие киргизы и взяли его с собой.). Грубость нравов киргизов, как народа совершенно дикого, и глубокая неразвитость их, отсутствие всякого понятия о праве собственности и даже о всяком праве человека, кроме силы, служат главными причинами, что между ними сильно развита кража скота и лошадей («баранта»), сопровождающаяся нередко убийствами.

Нравственное состояние киргизской женщины, по тем же причинам, и вследствие самого положения ее в среде народа, по смыслу корана, находится тоже в самом жалком и унизительном положении. В понятиях киргизов, женщина составляет имущественную принадлежность мужчины. Отец продает ее за калым; муж, заплативший за свою жену, всю жизнь видит в ней неустанную работницу. Молодая женщина, вошедшая через замужество в семью, должна оказывать все знаки подчиненного в ней положения лицам мужеского пола. При нечаянных встречах со старшими, (каин-ага), женщина отворачивается и делает им коленопреклонение, за что получает от них благодарственное слово: «кобжаса» (живи долго). Молодая не может, кроме того, назвать настоящим именем родственников своего мужа: каждого из них она зовет по-своему, дав им другое имя, сходное с их настоящим (Забавный, и вместе характеристический, по этому поводу анекдот. У одного киргиза было пять сыновей, которых звали: Куль (озеро), Камыш, Каскыр (волк), Кой (баран), Пичак (ножик). Однажды, сноха их, пойдя за водой, увидела, что за озером, около камыша; волк ест барана; прибежав в аул, она закричала: «на той стороне сияющего, на этой стороне шевелящегося, блеющего, есть воющий — несите туда режущего!»).

У киргизов, имеющих две или три жены, только старшая, [277] т.е. та, на которой киргиз женился прежде (она зовется по-киргизски: «байбига»), еще имеет какое-нибудь уважение: ей вверяется все хозяйство и она играет роль хозяйки; остальные жены называются «токалами» (короткими). Самое это название показывает, как мало они уважаются киргизами.

Калым, или плата за невесту, между зажиточными киргизами обыкновенно состоит из 47 лошадей; посредственного же состояния киргизы платят калым в 37 скотин, жеребят, или десять лошадей и проч. Кстати здесь заметить, что хотя законом Магомета строго запрещено до венчания иметь жениху и невесте сношение, но по обычаю киргизов, они до свадьбы имеют с невестами сношение и даже существует досвадебный обряд, как жених и невеста ложатся спать (Обычаи киргизов — Алтынсарина.).

По смерти мужа, вдова, даже оставшись с детьми, не получает части имущественного наследства; она сама переходит как бы в собственность брата покойного, или ближайшего его родственника, от которого зависит продать ее за калым другому лицу в замужество или оставить у себя.

Киргизская степь, при правильной эксплуатации ее, есть богатейший источник государства; но для этого необходимы два условия: совершенное обеспечение благосостояния киргизского народа и обрусение его.

Чтобы достигнуть первого, нужно, прежде всего, определить и обеспечить наши границы, чтобы ни набеги хивинцев, ни их покровительство и влияние, не имели места в пределах нашей степи; затем устранить все особенности управления, в применении их к киргизскому народу (кроме только в крайних случаях, и то временно, смотря по народным обычаям). Далее: устроить в степи больше русских населенных мест; образовать ярмарки и, наконец, посредством аульных и уездных школ (при уездном управлении) и, вообще, большого общения, непременно ввести в среду народа возможные понятия об оседлости, о полевом хозяйстве и об условиях жизни русского человека.

По мнению моему, прежде всего, следовало бы требовать и поощрять киргизов к оседлости, с тем чтобы они имели право летом кочевать где пожелают (принимая во внимание особенность их привычек, сделавшихся чисто физическою потребностью жизни); зимой же, при группировании, непременно в известных местах. Они обязаны были бы иметь деревенского старосту, у которого [278] должен быть помощник; но оба эти лица должны быть грамотные и обеспечены хорошим содержанием, Я полагал бы назначение таких лиц предоставить пока не выбору народа, а администрации. Как ни разумна выборная система в обществах, среди которых сколько-нибудь выработался гражданский быт, но между киргизами выборное начало представляет крайнюю аномалию. Но так как было бы несправедливо лишать теперь народ раз уже дарованного им права представительства, то я полагаю, что, кроме лиц назначенных правительством, каждая деревня (название аула следует заменить деревней), должна иметь, смотря по числу жителей, выборных из среды себя гласных, через которых непосредственно должны действовать на народ деревенские старосты, получая на то, в свою очередь, предписания от уездного начальника. Дела следственные, подлежащие суду по народным обычаям, должны производиться нынешним порядком, но в присутствии деревенского старосты, который представляет дело уездному начальнику для утверждения, по предварительном соглашении с уездным судьей. Если бы, в этом случае, могло встретиться несогласие между сими последними лицами, то дело должно представляться в областное правление, которому предоставить право отменять решение суда, по народному обычаю. Дела же, по существу своему подлежащие ведению уездного судьи, должны производиться порядком, указанным в настоящее время; но уездный судья не должен быть, ни в каком случае, в зависимости от уездного начальника.

Деревенские школы, о которых я буду говорить ниже, должны быть в заведывании помощника деревенского старосты, который обязан, в течение зимнего времени, подготовлять мальчиков для поступления в уездную школу (а оттуда в гимназию). Киргизы, кончившие курс в гимназии, должны непременно назначаться: лучшие деревенскими старостами, а остальные их помощниками. Недостатка в таких молодых людях не будет, потому что и теперь обучение киргизских детей, как в оренбургской гражданской гимназии, так и в школе устроенной для киргизских мальчиков в Троицке, идет весьма успешно, вследствие свойственного детям киргизского народа замечательного прилежания, благонравия и охоты к образовательным занятиям. Собственно татарская грамота в киргизском народе и теперь довольно распространена не только между мужским, но и между женским полом. Впрочем, женщинам киргизы неохотно дозволяют обучаться письму, предоставляя им учиться только чтению. [279]

Замечательная охота киргизов к обучению, а вследствие того и взгляд их, если можно так выразиться, на это дело, ярко выражается добровольным пожертвованием их, на устройство в Оренбурге гражданской гимназии, более чем 55,000 рублей серебром. Нужно отдать справедливость и киргизским детям: киргизские мальчики достойны всякой похвалы по своему поведению, прилежанию, быстрым и отлично усваиваемым познаниям.

Других должностей в степи, по мнению моему, иметь не следовало бы; это только распложает касту чиновничества, вредную вообще, а между киргизами в особенности, и усложняет самое управление.

Перед летними кочевками, каждая деревня должна выбрать себе старосту, который отвечает за все могущее случиться в его кочевке; он же исполняет все требования деревенских старшин, которые, в летнее время, должны кочевать в центре кочевок своих однодеревенцев.

Необходимо безотлагательно устроить при всех уездных управлениях школы, куда будут поступать дети из деревенских школ, подготовленные, как я сказал выше, помощником деревенского старосты в течение зимнего времени. Для поощрения этого дела, можно было бы выдавать денежные награды тем помощникам деревенских старост, откуда дети поступят с лучшими познаниями, или, по крайней мере, лучше говорящие по-русски. Такая мера крайне необходима и должна быть безотлагательно приведена в исполнение. Только распространение между киргизским населением русского языка и русской грамотности может служить помощью к поднятию умственного и нравственного развития этого народа. Школы в деревнях должны быть образованы без всяких предвзятых программ; достаточно если из них дети поступят в уездные школы, хорошо говорящие по-русски; все остальное будет уже роскошь. Школы уездные должны подготовить детей так, чтобы они могли поступать в гимназию. Ученики, кончившие курс гимназии и назначенные на должности по народному управлению, могли бы быть обязаны прослужить не менее пяти лет.

Мне кажется, что устройство постоянных мечетей, в каждой зимней деревне, и назначение «ахуна» было бы весьма полезно. Это сделало бы зимнюю резиденцию киргизов нравственно обязательною, и, так сказать, положило бы первую потребность возвратиться к месту, где находится его святыня. Я твердо убежден, что в каждом человеке, как бы ни низко стоял он в своем [280] нравственном развитии, найдется частичка того духовного чувства, которое он чтит и которое привлекает его к своей семьи, своему жилищу, своему отечеству, своей церкви; но так как фанатическое направление мулл, а главное, духовное учение их, могло бы дурно влиять на среду, то следует воспретить им учреждение духовных школ и вмешательство в какие бы то ни было дела, кроме служения по обряду; а затем строго преследовать появление мулл, не утвержденных областным ахуном, должность которого нелишне было бы учредить. Вообще же нужно строго преследовать всякое исполнение богослужения лицами, не утвержденными для этой цели. До настоящего времени, в этом отношении, много вреда приносили и приносят множество грамотных татар и башкиров, которые, проникая в степь, под видом работников, и пользуясь жаждою киргизского населения к учению и познаниям, стараются, путем учения догматов корана, укрепить в них дух магометанского учения. Оставаясь очень недолго в каждой местности, лица эти собирают мальчиков и девочек, учат их татарской грамоте и правилам веры; достигнув же цели и в отношении фанатической пропаганды, и в отношении личных корыстных видов, они переходят в другую местность, быстро разливая через то вредное магометанское учение среди молодого поколения степи и избегая тем и от надзора правительства, которое, по недостатку преданных органов власти в степи, не только не может искоренить и преследовать зло, но делается, в этом отношении, совершенно несостоятельным.

Зимние деревни должны строиться по образцу русских изб, и притом правильно. В каждой деревне должны быть непременно запасные общественные магазины, которые должны обязательно наполняться, по числу жителей, и состоять в заведывании старшин, отдающих уездному начальнику в израсходовании провианта отчет. Местные условия степи достаточно определены уже для того, чтобы назначить удобные места для зимних жилищ. При благоразумном содействии начальства, легко достигнуть того, чтобы киргизы, в течение лета, заготовили на зиму корм своему скоту. Стоит только одну зиму обставить киргизов таким образом, и пользу этой меры они поймут сами.

При летних кочевках, киргизы должны быть в ведении того уездного начальника, в территории уезда которого будут кочевать. В зимнее время, уездные начальники обязаны подробно осматривать все деревни и обревизовывать дела деревенских старшин. [281]

Оканчивая краткий очерк моих личных предположений, я позволю себе высказать еще одно замечание.

При разделении степи оренбургских киргизов на две области, Тургайскую и Уральскую, были определены и центры главных управлений этими областями: один из них в городе Тургай (Оренбургское укрепление), а другой в городе Уральск. Киргизы Уральской Области, подчиненные уральскому военному губернатору (он же и атаман уральского казачьего войска), чрезвычайно скоро признали господство Уральска. Во время приезда в этот город, в феврале 1870 года, главного начальника края, очень характеристично выразилось это освоение. Еще очень недавно, год, два года тому назад, Уральск был чисто казачий город: ни в обществе, ни на улице, ни в домах, нигде не встречалось никого, кроме уральских казаков. Киргизы прежде никогда не только не имели в Уральске жительства, но очень редко, и только при крайней необходимости, приезжали в город. Теперь же картина совершенно изменилась. По наружному виду, Уральск можно безошибочно назвать казацко-киргизским городом: толпы киргизов снуют взад и вперед по улицам; базары переполнены ими и торговля быстро развивается и растет. Очень многие киргизы уже купили себе в Уральске дома и поселились в них с семействами на постоянное жительство; даже степные, самые дикие киргизы приезжают в Уральск с полным доверием, ведут там дела свои и, достаточно убедившись, что военный губернатор такой же начальник и для них как для казаков, смотрят и на Уральск, как на центральную свою столицу. Столь приятное явление нельзя пройти молчанием и не видеть в нем как умение вселить в киргизах доверие к власти, так — и это самое главное — удачный выбор города Уральска центральным пунктом для управления областью.

В этом последнем отношении, т.е. центральности, Оренбург, по мнению моему, крайне неудобен для управления Тургайскою Областью. Кроме того, что он не находится в кругу территории области; при сосредоточении же в городе властей военных и гражданских, неподчиненных военному губернатору области, он, в глазах неразвитых киргизов, как бы умаляет необходимое значение военного губернатора. И вот почему киргизы едут в Оренбург, как в город совершенно им чуждый; они живут здесь гостями, и самая власть военного губернатора, не имеющего в Оренбурге в подчинении своем ни одного взвода солдат, в глазах дикарей [282] много теряет. Территория Тургайской Области, в иных местах, совпадает с территорией Оренбургской губернии; так, например, в Илецкой Защите, находится квартира илецкого уездного начальника; но так как Илецк вместе и город Оренбургской губернии, то никакого распоряжения тургайского начальства, без разрешения начальника губернии, исполнить нельзя.

Предполагаемое, положением о преобразовании степи, перенесение резиденции тургайского военного губернатора в город Тургай, хотя и устроило бы известную для военного губернатора обстановку — и самый город центральнее Оренбурга, для управления областью — но местные условия Тургая не могут дать ни малейшего задатка надежды на развитие там, когда бы то ни было, города. Устройство же там помещений и прочего повело бы к огромным затратам, а потому я полагаю, что Тургай неудобен быть резиденцией военного губернатора.

Лучшим местом резиденции военного губернатора, и по центральности расположения, и по местным условиям, представляется, по мнению моему, город Троицк. Но было бы полезно, в случае такого назначения, и самый город этот отделить от Оренбургской губернии, и из уездного преобразовать в областной, переименовав, в то же время, и всех находящихся в пределах территории казаков из оренбургских в троицких, с подчинением их военному губернатору, на правах атамана.

Федор Лобысевич

16-го января 1871 года, Г. Оренбург.

Текст воспроизведен по изданию: Тургайская область и ее устройство // Военный сборник, № 4. 1871