КОСТЕНКО Л. Ф.

ОЧЕРКИ СЕМИРЕЧЕНСКОГО КРАЯ

(Путевые письма).

ОТ ТАШКЕНТА ДО ВЕРНОГО

Отъезд из Ташкента. — Путь из Чимкента. — Долина рек Арыса и Терса. — Ветры. — Жары. — Ущелье Куюк. — Голодная степь. — Река Талас. — Город Аулие-ата. — Дальнейший характер дорог. — Александровский хребет. — Въезд в Семиреченскую Область. — Русские колонисты. — Переправа через реку Чу. — Река Чу. — Перевал через хребет Курдай. — Выселок Любовный (Кескелен).

Путешествие для меня, как и для многих, имеет особенную прелесть. Посетить новые места, увидеть иную природу, ознакомиться с новыми людьми, жизнь и характер которых резко отличаются от жизни тех людей, среди которых жил прежде, все это привлекает неудержимо.

Достаточно ознакомившись с характером степной жизни от Оренбурга до Самарканда и Бухары, я желал посетить восточные окраины Туркестанского округа, резко отличные от западных. Здесь находятся, после Гималаев, высочайшие в свете хребты гор (Сары-ясы, Кок-шаал в Тиань-шане), с своими дикими, грандиозными перевалами, немеющими себе ничего подобного (Музарт). Здесь же примыкает к нашим границам древнейшая в мире китайская цивилизации, влияние которой, столь значительно отразилось в Кульджинской провинции. Все это сильно занимало мое воображение и увеличивало желание увидеть собственными глазами интересные страны.

Находясь в таком настроении, я в середине мая оставил Ташкент. Так как в это время года в Ташкенте стоят уже [158] тяжелые, невыносимые жары, то я, исходя из предположения, что градуса полтора широты не составят большой разницы относительно состояния термометра, принял меры к тому, чтобы легче избегать жаров, то есть взял побольше летнего платья, тогда как зимнее захватил на всякий случай, для путешествия в горах. Кои предположения оказались ошибочными. После перевала через невысокий хребет Казы-курт (верстах в 80 от Ташкента) начал преследовать меня столь холодный северо-восточный ветер, что я должен был тотчас облечься по-зимнему.

Почтовая езда от Ташкента до Чимкента (114 верст) уже установилась вполне, и напоминает недавнее прошлое Европейской России, когда путешественнику приходилось с конца в конец передвигаться, испытывая бесчисленное множество мелких и крупных лишений и неудобств.

Лет десять тому назад, путешествуя по России, трудно было допустить мысль, что в такое короткое время она покроется могучею сетью железных дорог. Быстрота сооружений железных дорог в Европейской России позволяет теперь надеяться и делает возможною вероятность столь же быстрого развития железнодорожного дела и в Азиатской России, несмотря на всю видимую к тому трудность.

Чемкент составляет узел трех главных дорог Туркестанского края. Отсюда исходит путь через Казалинск на Оренбург; затем через Верный на Сибирь, и, наконец, через Ташкент в Самарканд. Путь в город Верный идет сперва на северо-восток и пролегает долинами рек Арыса и Терса. Сначала местность имеет характер сильно волнистый, вследствие, чего надобно делать частые подъемы и спуски, в большинстве случаев не длинные, хотя и крутые. Впрочем, у станицы Машат правый берег оврага с ручьем на дне чрезвычайно крут, имеет длины до одной версты. Затем дорога перерезывается арыками (канавами), орошающими киргизские пашни, и здесь и там попадающиеся вдоль дороги. Огромные необозримые степные пространства, видимые вокруг и покрытые густою сочною травою, весьма подручны для кочевников, стада которых находят здесь полное приволье. В воде также недостатка нет, так как горные хребты, виднеющиеся вправо от дороги, дают начало ручьям и потокам, которые и служат для орошения пашен и для питья.

Арыки и ручьи всюду переезжаемы вброд и серьезного [159] препятствия для движения не представляют. Ручьи даже в период полноводья (с Петрова дня) сообщения не прерывают.

Начиная с третьей станции, к дороге подходит справа невысокий хребет, который потом становится выше и выше. С девой стороны дорогу также сопровождают отроги Каратаусского хребта, чрез что долина реки Арыса суживается. У станицы Чак-мак она расширяется и делается ровнее, хотя все таки встречаются овраги, устланные галькою.

С самого выезда моего из Чемкента бушевал холодный, противный ветер, неистово взрывавший пыль и песок и залеплявший ими глаза. Я уже хотел остановиться на одной из станций, чтобы переждать шторм; но из расспросов оказалось, что ветры во всей этой местности явление нормальное, а тихая погода исключение. Делать было нечего; я отправился далее, ухитряясь и приспособляясь, сколь возможно, чтобы видеть местность и в то же время сберегать глаза.

Кроме ветров, другую характеристическую особенность всей страны вдоль Александровского хребта составляют резкие переходы от тепла к холоду. Зимы здесь суровы и почти ежедневно завывают бураны (метели), которые заносят станционные домики почти до верху. Для указания пути по всему тракту поставлены земляные, а местами из сложенных камней, тумбы, около одной сажени высотою. Летом, в тихий, безветренный день жары бывают страшные и, если их не сменит в течение дня сразу поднявшийся холодный ветер, то, с наступлением вечера, термометр опускается чрезвычайно быстро.

Проехав долиною реки Терса, также населенною киргизами, как и долина реки Арыса, верстах в четырех от станицы Куюк приходится переезжать через ущелье того же имени, тянущееся зигзагами вплоть до самой станции. Дорога здесь местами пролегает по карнизам над обрывами, но, несмотря на то, ущелье легко доступно: привычные лошади и ямщики знают свое дело. Зимою ущелье надобно часто расчищать, так. как оно сильно заносится снегом. По дну ущелья протекает ручей того же имени. Горы, образующие ущелье, каменисты и обнажены.

От ущелья начинается местность гладкая, ровная, каменистая, безводная, лишенная всякой растительности, хотя путь идет по южной окраине голодной, бесприютной степи. Единственные обитатели этой печальной местности суть черепахи, змеи и разные ядовитые насекомые. Ничто не разнообразит дикой пустыни; только [160] высокий хребет (Александровский), тянущийся справа, вносит некоторое оживление для блуждающего взора.

Такой характер местность сохраняет на протяжении около ста верст, до станции Менды-бай, за исключением, впрочем, одного населенного участка, Аулие-ата, лежащего на реве Таласе. Эта довольно многоводная река, вытекая из гор по общему направлению с юго-востока на северо-запад, разносит с собою и узенькую полоску жизни, давая пропитание приютившемуся на ней люду. Несмотря на свое относительное многоводие, Талас всегда переезжаем вброд.

Аулие-ата небольшой город, населенный сартами, не имеет никаких памятников прошлого. Единственная древность здесь — невзрачная могила, сложенная из жженого кирпича. Могила заходится среди обширного кладбища за городом и содержит в себе останки святого, по имени Кара-хана, одного из потомков знаменитого мусульманского пастыря Ходжи-Ахмет-Яссави, покоящегося в Туркестане. Кара-хана известен в народе больше под именем «святого отца» — аулие-ата, откуда и название города.

Население по пятницам и в другие праздничные дни приходит на могилу своего патрона для принесения ему усердных молитв.

Окрестность аулие-ата, как и весь уезд, славится производством хлеба, который в значительном количестве отпускается не только во все части Сырдарьинской Области, но даже и за границу, в Кокан.

Русская слободка в Аулие-ата состоит из нескольких домиков, принадлежащих служащим лицам. Домики эти, выстроенные из сырцового кирпича, выглядывают как-то особенно уныло. Единственное украшение русской слободки составляет маленькая, хорошенькая церковь, окруженная зеленью молодых дерев.

Во время учреждения Туркестанского округа было предположение сделать Аулие-ата административным центром края; но более внимательное рассмотрение дела побудило избрать таким центром город Ташкент...

Аулие-ата был взят штурмом 4-го июня 1864 года полковником (ныне генерал-майор) Черняевым. Атака была поведена на южную часть городской стены четырьмя ротами, которые мигом ворвались в город, после чего цитадель уже не защищалась и аулие-атинский бек поспешил искать спасения в бегстве.

От станции Менды-бай опять начинается прежний характер местности. Частые луга с горными ручьями, протекающими по [161] каменистому дну, долины, образуемые предгорьями снегового хребта, часто подходящего близко к дороге, все это чередуется с надоедающею однообразностью. Кроме этого, путника сопровождают еще киргизские кладбища, примыкающие к самой дороге и состоящие, по большей части, из простых могил в виде глиняных куч; встречаются изредка и надгробные памятники довольно сносной конструкции, со сводами.

Единственно, что хоть сколько-нибудь разнообразит местность — это громадный снеговой хребет, гордо возносящийся своими вершинами к облакам; но и он много теряет вследствие того, что обнажен от всякой растительности. Лес есть лучшее украшение всякого пейзажа; но здесь-то именно не только лесу, даже ни одного кустика не видно. Правда, в глубине ущелий гор растут кое-какие породы деревьев, но они со стороны совершенно незаметны.

Несмотря на свою видимую безжизненность и обнаженность, горы эти (как и все почти в Средней Азии) в течение лета населяются кочевниками, которые, по мере того как выгорает трава на равнинах, поднимаются все выше и выше по хребту, находя в его продольных и поперечных долин свежую траву. Затем зимою, когда снег и метели заваливают горные долины, киргизы тем же порядком спускаются к подошвам и на равнины и располагаются на зимовки, где скот их ищет скудное пропитание из-под снега. Предоставляю воображению читателей судить, каков должен быть жизненный обиход киргизов зимою. Люди зябнут и жмутся от холода, просиживая часто по нескольку суток в своих переносных жилищах, доверху заносимых снегом. Для согревания бренного тела, в юрту вводятся животные, по преимуществу бараны, между которыми ложатся люди. Животные, здесь заменяют наши печки. Скот от недостатка пищи худеет и падает. Только с весною киргизы оживают и поправляются.

Со станции Кара-балты начинается Семиреченская Область, где почтовая езда становится несколько лучше, вследствие того, что содержание станций отдано русским, умеющим правильнее взяться за дело, чем туземцы, в большинстве случаев занимающиеся почтовою гоньбою в Сыр-Дарьинской Области. Тут даже появились верстовые столбы.

По приезде на следующую станцию, Ак-су, еще более переносишься в Европейскую Россию. Перед взором путешественника, как бы по манию волшебства, открывается малороссийский поселок [162] (дворов 50), со всеми атрибутами украинской жизни. Хаты приветливо глядят своими окнами, плетеные заборы, садики вокруг хат, огороды, домашняя птица-все это ублажает зрение и наполняет душу отрадным чувством. Вот она Русь куда забралась и где приютились наши передовые переселенцы!...

Наибольший контингент переселенцев в Семиреченскую Область дает Воронежская губерния. С каждым годом идут сюда новые и новые подкрепления, так что скоро, пожалуй, не хватит им места и здесь; тогда придется заселять ими Сыр-Дарьинскую область.

Участь переселенцев здесь, кажется, довольно обеспечена. Ак-суйский (Беловодский) выселок считает только второй год своего существования, а люди уже успели достаточно обжиться. Они всем довольны и только жалуются на недостаток воды, необходимой для орошения полей. Так как вода необходима и киргизам, а последние занимают верхние части ручьев, следовательно, так сказать, господствуют над водою, то нашим поселенцам приходится вести нескончаемые споры из-за воды. Понятно, что власти доводится быть умиротворителями.

В большей части Средней Азии хлеб родится только при помощи орошения. Орошенная земля дает богатый урожай, не орошенная скудный, в Семиреченской Области даже ничего не дает; поэтому борьба из за воды есть борьба из-за хлеба. Из-за воды ведут вечную борьбу государства, города, села, а в селах отдельные жители. Всякий, кто к воде ближе, и притом сидит в более верхних частях реки и главного арыка, тот пользуется большими преимуществами и может эксплуатировать того, кто сидит ниже и дальше от воды. Между ханствами споры решаются оружием; между отдельными городами ханства правителями, а между отдельными членами города или деревни особыми специальными чиновниками, арык-аксакалами, наблюдающими за правильным и безобидным распределением воды между обывателями.

Нашим переселенцам, незнакомым с системою орошения земли, на первых порах особенно трудно вести свое хозяйство; но нет сомнения, что, со временем, они приспособятся к новому роду жизни.

Выселками усеяна вся дорога вплоть до Верного; они расположены у станций, оживляя почтовую дорогу.

От станции Пишпек, расположенной у бывшего ничтожного коканского укрепления, взятого штурмом нашими войсками в 1860 [163] году, дорога шла через Кастекское ущелье; но так как это ущелье слишком затрудняло движение, то с прошлого года проложена новая дорога, в обход, через реку Чу, где сооружен хороший деревянный мост. До Токмака и теперь еще существует тракт; но он вскоре будет брошен с перенесением управления Токмакского уезда в Пишпек. Такое перенесение уездного административного центра обусловливается невыгодами его теперешнего расположения среди болот, порождающих в населении сильную болезненность и смертность.

Переправа через Чу производится в 22-х верстах от Пишпека, у Константиновской станции. Здесь река уже принимает степной характер, хотя и течет еще чрезвычайно быстро. Берега ее невысоки, глинисты, вследствие чего чрезвычайно размываются, так что вода всегда мутна.

В реке водится много рыбы разных пород, а на берегах, поросших густым камышом, обитают дикие кабаны и тигры.

Чу берет начало из Небесных Гор под именем Качкара и с быстротою мчится на северо-восток к озеру Иссык-куль, мимо которого проходит верстах в шести, отделяя рукав Кутемалды, сообщающийся с озером. После выхода из Буамского ущелья, долина Чу расширяется более и более и река становится степною. В весеннее время, Чу сильно разливается; по спаде вод, во многих местах образовываются броды. Островов на реке множество, и, кроме того, она, местами, сплошь зарастает камышом, образующим так называемые крепи,

Переправившись через Чу, вскоре вступаешь в предгорья невысокого хребта, пересекающего дорогу и носящего местное название Курдай. Хребет этот имеет в месте перевала до 6,000 футов высоты и верст 40 ширины. Склоны хребта неравны, а именно: западный пологий, имеет до 30 верст длинны, тогда как восточный гораздо круче, и дорога по этой покатости пролегает зигзагами и идет почти все время по карнизу. В горах почти всегда свирепствуют ветры, а зимою разгуливают жестокие снежные бураны. Нужно брать много предосторожностей при следовании через этот хребет зимою; иначе можно придти к пагубным последствиям, что и случалось.

За перевалами чрез хребет путь становится совершенно ровным; впрочем, верстах в пятнадцати от станции Таргат, дорога снова начинает пересекаться арыками, оврагами, холмистыми [164] грядами, в долинах которых растет хорошая трава и находят себе пристанище киргизы.

На станции Узун-агач (длинное дерево), на высоком холме, усматривается памятник, сооруженный и честь победы, одержанной здесь в 1860 году генералом Колпаковским над многочисленными скопищами коканцев. При станции есть малороссийский поселок с прекрасно обработанными окрестностями.

Выселок Любовный (Кескелен) — последняя станция перед Верным. Этот выселок состоит из казаков, переведенных из Сибири и вошедших в состав Семиреченского войска. Поселок производит необыкновенно приятное впечатление. Перед глазами внезапно возникает чисто-русская деревня, с хорошенькою церковью посередине. Домики, выстроенные из дерева, чистенькие, опрятные, как игрушки, радостно смотрят своими большими окнами; тесовые крыши блестят при ярком солнечном освещении. Улицы, широкие и прямые, обсажены молодыми деревьями. Возле домиков зачастую встречается садик.

Из Любовного выселка до Верного дорога сохраняет прежний характер. Наконец, перебравшись по небольшому деревянному мосту через горную речку Алматинку, путник въезжает в город Верный.

ГОРОД ВЕРНЫЙ

Местоположение города. — Река Алматинка. — Алатавские горы. — Растительность в горах. — Меры, предпринятые местными властями для сохранения леса. — Разделение города. — Статистические данные о городе. — Число зданий. — Количество населения. — Занятия жителей. — Земледелие, пчеловодство, скотоводство, фабричная и заводская промышленность. — Торговля. — Просвещение. — Нравственность.

По занятии нами Заилийского края в 1853 году, с целью упрочения русской власти над Большою Ордою, в следующем, 1854., году, было заложено укрепление Верное, на том месте, где средние века был город Алматы, т.е. Яблонный, известный по своей торговле и служивший станциею на большой дороге, по которой, между прочим, ходили генуэзские купцы в Китай.

Укрепление Верное сперва было центром управления Алатайского округа, подчинявшегося военному губернатору Семипалатинской Области, но, с учреждением Туркестанского военного округа, укрепление было сделано областным городом Семиреченской Области, и стало называться городом Верным, хотя официально такое [165] название еще ему не присвоено. Кроме того, туземцы и многие. русские называют Верный. по старинному, Алматами.

Верный лежит на ровной, песчано-глинистой местности, у самой подошвы Заилийского Алатау, на речке Алматинке.

Алматинка берет начало в необыкновенно живописной местности, в горах, и течет весьма быстро, с шумом и пеной, по дну, сплошь устланному крупными камнями. По выходе из гор, река, хотя и течет по ровной местности, но сохраняет прежнюю быстроту и свойство дна.

Алматинка имеет ширины не более трех аршин, глубины около четверти аршина, и во всякое время переходима в брод. При всем том, количество воды в речке уменьшается с каждым годом.

На уменьшение воды в Алматинке имеет влияние, во-первых, то обстоятельство, что речка тотчас по выходе из гор разводится по арыкам или каналам для орошения полей, садов и огородов, а, во-вторых, вследствие истребления лесов в верховьях реки, о чем еще будет сказано ниже. Алматинка впадает в другую горную речку Кескелен, которая, в свою очередь, вливается в реку Или. Река Алматинка получила свое название, вероятно, от того, что истоки ее, в горах, густо поросли яблонями и урюком (абрикосами).

Верный лежит на высоте 2,500 футов над уровнем моря и пользуется теплым и здоровым климатом. Летние жары доходят в тени до 30°, а зимние холода до 20°. По замечанию обывателей, верненский климат суровеет с каждым годом. Прежде зимние холода были сноснее, да и снег держался лишь по нескольку дней; в последние же годы зимы стали устанавливаться русские, месяца на три. Нет сомнения, что и тут истребление лесов в окрестностях города приносит известную долю вредного влияния.

Летние жары едва выносимы; но вечера и ночи всегда прохладны, вследствие близкого присутствия вершин Алатау, покрытых вечным снегом.

Быстрое изменение температуры в течение дня порождает перемежающиеся лихорадки, которые и составляют господствующую болезнь в Верном. К лихорадкам летом присоединяются поносы, происходящие от неумеренного употребления зрелых и умеренного незрелых фруктов.

Несоблюдение условий для сохранения в чистоте воздуха и воды также отчасти вредно действует на здоровье жителей. Всякий сор [166] и нечистота остаются открытыми либо на дворах и улицах, либо сбрасывается в воду, чрез что воздух и вода отравляются. Особенно усердно содействуют в этом калмыки, известные своею необыкновенною нечистоплотностью, поселенные как в городе, так и окрестностях, вверх по Алматинке.

Господствующие ветры: северо-западный, с озера Балхаша, и восточный, дующий весною. Первый гонит песок, поднятый с сухой и песчаной степи Бед-пак-дала, и гонит дождевые тучи.

Яблоки созревают в Верном в начале августа, урюк (абрикосы) во второй половине июня, а рожь и пшеница в июле.

Средняя температура Верного, определенная в 1861 году г. Голубевым, равняется +5,6 Р.

Город Марсель, находящийся почти под одною широтою с Верным, имеет среднюю годовую температуру +11°,3' Р, вследствие чего там созревают оливки, персики и померанцы, которые в Верном не растут.

Виноград, впрочем, разводится здесь с успехом.

Окрестности Верного, за исключением гор, равнинны и печально-однообразны.

За то Алатавский хребет, замыкающий верненский горизонт с юго-запада, необыкновенно живописен. Хребет имеет до 14,000 футов высоты, так что вершины его постоянно покрыты снегом. Во времена недавнего прошлого, не только покатости гор, но даже и предгорья были покрыты густым лесом; теперь же на предгорьях растет одна трава, яркая, изумрудная зелень которой сливается с темною зеленью елового леса, растущего уже на самых горах; все это увенчивается белоснежной короной, взрезывающейся на ярком, голубоватом небе. В горах часто идут дожди, и тогда горы, как пеленою, заволакиваются темными тучами, которые, по мере того как подымаются к верху, становятся белыми, принимают всевозможные прихотливые очертания и, уменьшаясь постепенно, исчезают в пространстве.

Необыкновенно красивое зрелище представляют предгорья в весеннее время (в апреле), когда кочевники пускают по ним пал, т.е. зажигают старую траву для того, чтобы дать возможность лучше вырасти новой. Полнеба занимается заревом пожара, переливы которого наполняют волнами света всю окрестность. Но как ни красивы Алатавские горы со стороны, картины в самых горах еще роскошнее, еще поразительнее. Могучая растительность долин и ущелий, потоки, клокочущие с пеной в обрывистых берегах, [167] тропинки и дорожки, змеей вьющиеся над пропастями, все это производит неотразимое впечатление. С каждым шагом вперед, картины меняются как в калейдоскопе и являются все более поразительными, все более эффектными.

В Алатавских горах растет в наибольшем изобилии ель; затем, в гораздо меньшем количестве, произрастают: яблоки, урюк, джида, ясень, арча (вереск) и даже береза. Я сказал уже, что алатавский лес значительно истреблен. Чтобы парализовать, по возможности, такое истребление, местные власти предприняли некоторые меры, а именно: воспретили постройку деревянных зданий в городе; годный лес взят в казну и вырубка его стеснена многими формальностями: всякий желающий рубить лес должен представить смету, сколько нужно ему дерева, какого размера и для какого предприятия, и обязан заплатить попенную плату, которая невелика (от 60 до 15 копеек серебром за дерево, смотря по размеру).

Однако задуманная цель не достигается вполне: молодые деревья продолжают вырубаться по прежнему, а старые остаются. Следовательно, было бы целесообразнее, не взимая платы и не требуя никаких формальностей, просто воспретить вырубку молодых деревьев (указав размеры, меньше которых деревья должны оставаться неприкосновенными), и дозволив эксплуатировать деревья взрослые. Тогда лесная экономия пошла бы своим чередом, и новые поколения деревьев исподволь заменяли бы собою старые.

Город Верный состоит из следующих частей: Алматинской станицы (старая часть города), Алматинского выселка, Татарской слободки, и из Нового, или собственно города, только-что возникающего. Последний состоит из каменных, или, вернее, кирпичных зданий, тогда как старые части города выстроены исключительно из елового леса.

Как старый, так и новый город распланированы правильно. Улицы прямые, ровные и широкие, в большинстве случаев усаженные (хотя довольно жидко) деревьями. При домах зачастую разведены садики.

Деревянные дома Верного, имеющие вид русских изб с деревянными крышами, почти все холодны, вследствие того, что, во-первых, они законопачиваются не мхом ¹, а сеном, которое частью выгнивает, частью растаскивается птицами, почему в стенах [168] постоянно образовываются щели, и, во-вторых, деревянные полы и потолки, ссыхаясь, дают трещины и щели, которые также пропускают холод. Кроме того, жители не знают употребления двойных рам на зиму ².

Количество зданий в Верном следующее ³:

Все эти сведения относятся к 1871 году.

В 1863 году было:

Следовательно, в восьмилетний период времени число зданий в Верном больше чем удвоилось.

В такой же пропорции увеличивалось и число жителей.

Город Верный замечателен разнообразием своих обитателей. Каких только народностей и племен вы не встретите на его улицах! Большинство населения составляет казачье сословие — коренные поселенцы; затем следуют малороссияне, пришедшие недавно и приютившиеся временно на территории нового города. К числу переселенцев следует отнести незначительное количество чуваш, мордвы, черемисов и других племен с Поволжья.

Кроме того, Верный населяют: татары, живущие в отдельной [169] слободке; сарты — пришельцы из других городов Туркестанского округа (Аулие-ата, Чемкента, Ташкента), из коканских и кашгарских владений; киргизы, принимающие полуоседлый быт; калмыки, пришедшие из Кульджи после китайского погрома в 1864 году; они, большею частью, приняли христианство. В Верном употребляются, преимущественно, как чернорабочая сила, китайцы, приходящие сюда из Небесной империи по торговым делам. Наконец, евреи тоже живут торговлею.

Вот перечень верненского населения по племенам и сословиям:

Из этой таблицы усматривается: 1). значительное превосходство русского населения над инородным и 2) значительный перевес мужеского пола над женским. На 100 мужчин здесь приходится 54 женщины.

В 1863 году было: 4,322 мужчин, 1,842 женщины, всего 6,164; на 100 мужчин 43 женщины.

И так, хотя в восьмилетний период население и удвоилось, [170] но численное отношение между мужчинами и женщинами изменилось гораздо в меньшей пропорции.

Количество различных вероисповеданий распределяется следующим образом:

Затем все остальное население православного вероисповедания,

Главнейшее занятие жителей составляет земледелие. Роды возделываемых злаков суть: рожь яровая и озимая, пшеница, овес, ячмень, просо и греча. Кроме того, в значительном количестве засевается картофель.

В 1871 году было:

Хлеб служит для собственного употребления и не вывозится заграницу. Впрочем, часть его сбывается киргизам, а часть идет на винокуренный и пивоваренный заводы.

Огородничеством жители занимаются весьма охотно. В числе возделываемых овощей достоин быть упомянутым особый вид сладких дынь из кульджинских семян.

Нельзя не сказать еще об одной отрасли верненской производительности, представляющей исключительную редкость во всей Средней Азии, именно о пчеловодстве. Пчеловодство началось здесь с 1857 года; в 1859 году было 254 улья; в 1871 году имелось 75 пасек и до 1,456 ульев. При этом надо заметить, что 1869 и 1870 годы были неблагоприятны для пчеловодства вследствие засух, от которых цвет на траве и деревьях посох и пчелы остались без пищи. [171]

После земледелия главнейшая отрасль народной производительности есть скотоводство.

В 1871 году в Верном было следующее количество скота:

В 1862 году было скота только 4,460 штук.

Из крупной заводской производительности могут быть упомянуты винокуренное, водочное, кожевенное и кирпичное производства. Остальные находятся в кустарном виде.

В 1871 году было заводов:

Торговля Верного, благодаря выгодному положению города в средоточии путей из Кульджи в Ташкент и в Коканское ханство и из Кашгара в Семипалатинск, развивается заметным образом. Прежде караваны проходили через Верный не останавливаясь; в последнее же десятилетие они стали разгружаться для попутной распродажи. Кроме того, много купцов из Ташкента и соседних владений (коканских, кашгарских и из Кульджи) нарочно приходят сюда для продолжительной торговли.

В окрестностях Верного производится ежегодно значительная закупка скота у киргизов не только для Ташкента и Кульджи, но и для Петровска, до которого слишком тысяча-двести верст.

В настоящее время, в Верном два базара: большой и малый, а все число лавок (в 1871 году) простиралось до 390, тогда как в 1863 году их было около 50, а в 1859 около 20.

Верненская торговля развивается по мере того, как упрочивается [172] спокойствие на границах и утверждаются дружеские отношения с соседями.

Теперь наша граница совершенно безопасна только со стороны Кокана и Кульджи, занятой нашими войсками. Отношения же к Кашгару и к другим провинциям, принадлежавшим прежде Китаю, не дозволяют вести свободной и беспрепятственной торговли. Нет сомнения, что более благоприятные политические отношения со стороны Кашгара и дунганских провинций повлияют выгодно и на развитие верненской торговли ⁶.

Проведение телеграфа также окажет благотворное содействие развитью всех отраслей производительности. Телеграфные столбы пожертвованы всем земством Семиреченской Области (в том числе и киргизами) и уже расставлены до самого Верного. Есть надежда, что в нынешнем году проволоку успеют протянуть от Семипалатинска не только до Верного, но и дальше по дороге в Ташкент, до границ Сыр-Дарьинской Области, а в будущем году телеграфная проволока, вероятно, протянется и до Ташкента.

Грамотность в Верном также делает некоторые успехи. Здесь следующие школы:

1) Приходская школа в Алматинской станице. В ней обучается 175 мальчиков и 39 девочек.

2) Приходская школа в Алматинском выселке, где обучается 45 мальчиков.

3) Мусульманская школа в Татарской слободке, с 70 учениками, которые обучаются муллою.

4) Ремесленная школа с 21 учеником, обучающимися, кроме грамоты, еще различным ремеслам.

5) Школа садоводства с 21 учеником, которые обучаются опытным садоводом из Крыма. Эта последняя школа выстроена в прекрасном городском саду, где ученики усвоенное по теории [173] (в течение зимы) применяют на практике (в течение лета). Ученики набираются из всех станиц Семиреченской Области, и по окончании курса приносят в свои деревни правильные понятия в лесоводстве, садоводстве и огородничестве.

В приходские и в ремесленную школу поступают дети не только казачьего сословия, но и привилегированного, хотя число последних и не велико.

В населении Верного большой охоты к чтению не замечается. Городской библиотеки и до сих пор еще не заведено. Публика удовлетворяется кое-какими книгами, выписываемыми при управлениях и штабах батальонов.

В верненской областной почтовой конторе в 1872 году получается 46 названий различных периодических изданий, в количестве 178 экземпляров; но это количество не все остается в Верном, а часть экземпляров идет в те пункты Области, куда еще не устроен почтовый тракт.

Больше всего выписывается военных изданий («Русского Инвалида» 14 экземпляров и «Военного Сборника» 12); затем следуют: «Сияние» 14 экземпляров и «Дело» 9; далее идут издания относящиеся до мод («Модный Свет» 8 экземпляров, «Новый Русский Базар» 7 и «Ваза» 6 экземпляров); «Отечественные Записки» и «Иллюстрация» получаются в количестве 7-ми экземпляров, «Вестник Европы», «Сенатские Ведомости», «Досуг и Дело» и «Сын Отечества» в количестве 6-ти экземпляров, «Сборник Романов» и «Биржевые Ведомости» в количестве 5-ти экземпляров. Остальные издания выписываются в меньшем числе экземпляров.

Относительно нравственности, к сожалению, ничего нельзя сказать утешительного. Пьянство сильно развито и едва ли уменьшается. Здесь пьют не только мужчины и женщины, по и дети обоих полов. Пьянство и другие причины порождают в здешнем населении и самоубийства, случающиеся довольно часто.

Нравственнее прочего населения здесь малоросы, отличающиеся честностью, трудолюбием и кротостью характера; но случаи самоубийства встречаются и между ними. Они пришли сюда недавно, и надо полагать, что совершенно чуждая им среда и обстановка развивают в них тоску по родине, которая иногда и разрешается самоубийством.

Меры принимаемые к уменьшению пьянства в населении, по всей вероятности, будут содействовать и к поднятью его нравственного уровня. [174]

ОТ ВЕРНОГО ДО КУЛЬДЖИ

Приилийская степь. — Выселок Илийский. — Река Или. — Чингильдинский родник. — Хребет Чулак-тау. — Перевал Алтын-Имельский. — Равнина Тугурек. — Ущелье Койбын. — Выселок Борохудзир. — Путь от Борохудзира до Кульджи. — Крепости Чин-чахо-дзи и Суйдун. — Дорога в Кульджу.

Из Верного в Кульджу дорога идет сперва по тракту на Сергиополь вплоть до Алтын Имельского пикета, откуда уже сворачивает на восток. По выезде из Верного, взору путника представляется широкая, раздольная степь, своим видом напоминающая нашу новоросийскую степь. Частые балки и здесь, точно так же как и в Новоросии, перерезывают дорогу. Но по мере того как дорога удаляется от Алатавского хребта, подвигаясь более и более к северу, балки с горными ручьями на дне становятся реже. Дорога проходит вблизи змеящейся речки Алматинки, которая доставляет орошение кочевому люду, обитающему по ее течению.

Почва степи песчано-глинистая, местами солонцеватая и весьма плодородная. Густая трава, покрывающая степь, время от-времени перемежается пашнями кочевников, зачастую прилегающими к самой дороге.

Верстах в 70-ти от Верного, у выселка Илийского, надобно переправляться через широкую и многоводную реку Или.

Лет двадцать тому назад, когда Или была еще нашею пограничною рекою, здесь было сооружено маленькое укрепление с двоякою целью: для обеспечения нашей границы и для сбора таможенных пошлин с караванов. И теперь еще над станционным домиком (где прежде жил сборщик пошлин) сохранилась вышка, на которой хаживал часовой, зорко наблюдавший за тем, чтобы изворотливые купцы не переправлялись где-нибудь выше иди ниже. С отнесением нашей границы далеко на юг и с уничтожением таможенного сбора, значение укрепления исчезло, вследствие чего оно и упразднилось. Теперь на этом месте осталось только десятка два домиков поселенцев из казачьего сословия. Так как грунт вокруг выселка песчано-каменистый и бесплодный, то жителям нет возможности заниматься хлебопашеством и огородничеством. Средством к существованию служит рыболовство в реке Или. Пойманную рыбу жители выселка обменивают в Верном на хлеб и другие необходимые продукты. Вот причина, почему обитатели выселка бедны. Когда на Или разовьется пароходство, то, конечно, благосостояние их подымится. [175]

Река Или в месте переправы имеет до 100 сажен ширины. Правый берег ее крут и высок. Глубина у этого берега около двух сажен, а у левого около полусажени. Во время разлива реки, с конца июня до начала августа, уровень воды сильно подымается. Берега илисты, и потому вода в реке мутна и не вкусна. Река вообще многоводна и пароходство по ней возможно. В настоящее время, кульджинские сарты стали спускать по Или на, плотах лес и каменный уголь. Один влиятельный купец в Верном приступил даже к постройке парохода, который, по всей вероятности, вскоре и будет спущен. Теперь переправа через реку производится на трех небольших паромах.

За рекой Иди местность становится волнистою и песчаною. Дорога идет сперва по берегу, потом отклоняется к северу.

На первом пикете от переправы (станция Чингильды) находится весьма интересный родник. Чистая и светлая вода его обнаруживает серебристую поверхность дна, которое кажется отстоящим от поверхности воды не более как на четверть аршина. Множество маленьких рыбок, касаясь гладкого дна, оставляют на нем бороздки. Вы погружаете руку в надежде достать серебристого песку, и дно, как призрак, исчезает под вашей рукой. Берете длинную палку, опускаете ее в воду и она уходит вся без сопротивления. Мне говорили на станции, будто в этот заколдованный родник опускали тяжесть сажен на двенадцать глубины и твердого дна все-таки не доставали. Светлое песчаное дно оказывается толстым илистым грунтом, над которым только в виде тонкого слоя сочится вода. Во избежание несчастных случаев, над родником устроен павильон. Вода в ключе здоровая и приятная на вкус.

По мере приближения к хребту Чулак-тау грунт дороги становится все более песчаным, а верстах в девяти от станции Карачекинской, когда дорога начинает подыматься в горы, является по преимуществу каменистым. Свой горные характер дорога сохраняет вплоть до Алтын Имельской станции, где она раздваивается: одна ветвь идет на Сергиополь, и далее на Омск, Другая круто поворачивает на восток, в Кудьджу. Отсюда почтовый тракт в Кульджу устроен русскою администрациею лишь в 1870 году, тотчас по занятии нашими войсками Кульджинской провинции. Несмотря на свое недавнее существование, несмотря на трудности, сопряженные с содержанием почтового дела [176] в только-что завоеванном крае, тракт этот содержится весьма удовлетворительно.

Хребет Чулак-тау имеет общее направление от юго-запада к северо-востоку, но покатости его неравны: северо-западная покатость гораздо шире, и хребет распространяется отрогами и возвышенными площадями на несколько десятков верст; юго-западная покатость, напротив, крута, и с этой стороны хребет имеет вид грозной, непрерывной стены, тянущейся длинною линиею. Хотя вершины хребта и не блещут вечным снегом, но вид его с юго-западной стороны живописен, и, наоборот, северо-западная покатость, по которой идет верненско-сергиопольская дорога, мертвенно_, скучна и однообразна.

Спуск с хребта, по дороге в Кульджу, начинается в 12 1/2 верстах от станции Алтын-Имельской. Он тянется всего лишь на протяжении шести верст, и называется Якши-Алтын-Имельским проходом. Крутой спуск этот довольно грандиозен... Дорога проходит в расселинах скал, грозно нависающих над головою. Часто скалы расходятся, и тогда с покатости впереди открывается огромная равнина, окаймленная с южной стороны средним течением Или. В настоящее время ущелье хорошо разработано и не представляет никаких трудностей для движения. Ущелье названо Якши (хорошим) Алтын-Имельским, в отличие от Ялан (дурного) Алтын-Имельского, лежащего рядом и составляющего еще более сильное понижение хребта. Это последнее считалось более трудным для движения, почему и названо «дурные».

Но отчего оба перевала получили название Алтын-Имель (золотое седло) угадать трудно. По всей вероятности, кочевники назвали их так потому, что перевалы эти давали им возможность переходить через хребет. Существует, впрочем, легенда, будто один калмыцкий хан, спасаясь от преследования; зарыл свое золотое седло в один из этих перевалов. Но здесь очевидно, что не ущелье получило название от легенды, а, наоборот, последняя сложилась уже тогда, когда ущелье приобрело свое прозвание. Как бы то ни было, никаких драгоценностей в горах не открыто, и только в Яман-Алтын-Имельском ущелье находятся богатые ломки мрамора.

Спустившись на равнину, приходится ехать по местности печально-однообразной, бесплодной, ненаселенной и замкнутой почти со всех сторон скалистыми грядами гор. Только на юге эта возвышенная равнина оканчивается песками, примыкающими к Или. [177] Смотря по названию окаймляющих равнину гор, она получает и различные наименования, как-то: Тугурек, Конур-улен и проч. Песчано-каменистый грунт и отсутствие воды лишают степь растительности; лишь местами, в виде узкой полосы, либо пятен, являются влажные места, а с ними и зеленеющая трава, или осока.

Проехав верст семьдесят этой степью, верстах в одиннадцати перед станцией Койбын, снова следует ущельем, которое замечательно тем, что горный хребет (Койбын) здесь как будто треснул до самого основания и образовал коридор, так что дорога идет между горными массами, нисколько не изменяя своего горизонтального положения. Каменный коридор тянется змеей почти на протяжении пяти верст. Громадные щеки коридора, составленные из плит или скалистых нагромождений красного и фиолетового камня, поражают своим диким величием. С расширением ущелья, горы, его образующие, понижаются и вместе с тем изменяется их строение: из красных и каменистых, они делаются желтыми и глинистыми. Во время дождя, ущелье быстро наполняется водою, которая, скатившись по щекам, образует на дне стремительные и иногда довольно глубокие потоки.

Перевалив у станции Койбын через крутую глинистую гору, едешь по глинистой, волнистой местности, чрезвычайно раскисающей в дождливое время. Здесь, при дожде, весьма быстро образовываются потоки, которые, вымывая ложе в мягком грунте, как бы пролагают канавы и тем затрудняют путь...

Волнистая местность мало по-малу переходит в совершенную равнину, с более твердым грунтом, обнаженным от всякой растительности. Только виднеющийся впереди высокий снеговой хребет Борохоро несколько разнообразит печальную степь.

По приближении к Борохудзиру, почва становится снова глинистою и даже глинисто-солонцеватою.

Борохудзир есть недавно возникший городок, или, правильнее, поселок, на нашей границе с бывшими провинциями Китая. С учреждением Туркестанского округа, для обеспечения нашей границы от вторжения различных хищнических шаек, на реке Борохудзире, равно как и на других пограничных пунктах, были выставлены отряды. Эти отряды должны были изображать собою как бы пограничные укрепления, и потому найдено было необходимым [178] сделать для них помещения, т.е. построить казармы и — другие воинские здания.

Вскоре под прикрытием отрядов стали поселяться выходцы из Китая, калмыки, а в конце прошлого (1871) года пришли в Борохудзир тридцать пять семейств крестьян из Томской губернии, которые успели уже основать настоящий русский поселок. Переселенцы эти и суть пионеры русской колонизации. Печальный пока вид представляет поселок. На ровной, заросшей бурьяном, местности, торчат сиротливо десятка три глиняных домиков, с окнами, в которых, вместо стекол, вклеена бумага. Возле домиков, по распоряжению местного начальства, разводятся садики. Постройка деревянных зданий, во избежание пожаров и вследствие других причин, запрещена. Из леса, который растет верстах в 35 от поселка, в горах, дозволено только делать кровли и употреблять его на поделки. Воду для орошения полей поселенцы берут из руки Борохудзира, бывшего притока реки Или, текущей отсюда верстах в тридцати. Речка Борохудзир имеет до одной сажени ширины и течет в плоских глинистых берегах, вследствие чего весьма грязна, так что вода ее больше похожа на квасную гущу. Речка не доходит до Или, потому что вся разбирается на пашни. Почва в окрестностях Борохудзира весьма плодородна и дает богатые урожаи. Года три тому назад, здесь был сделан опыт посева хлопчатника, давший блестящие результаты.

Поселенцы весьма довольны своим положением и деятельно устраиваются на новоселье. По вечерам, после дневных трудов, молодежь поселка собирается вместе и оглашает воздух звонкими песнями и играми.

Благосостояние Борохудзира, бесспорно, увеличится, когда на Или учредится пароходство. В настоящее время, в Борохудзире есть одна только достопримечательность: прекрасный, хотя и очень маленький садик, в котором, между прочим, произрастали персики и абрикосы. Этот садик общественный; он насажен года три-четыре тому назад, и теперь уже припросит плоды. Вид прекрасного, благоустроенного садика, среди ровной, раскаленной степи, производит весьма приятное впечатление. Это точно капля живительной росы на язык иссушенный жаждою. Река Борохудзир до последнего времени считалась (да и тетерь еще официально считается) нашею пограничною рекою. Отсюда начинались [179] земли, составлявшие, так называемую, Кульджинскую или Илийскую провинцию, в прошлом году занятую нашими войсками.

Характер местности от Борохудзира изменяется значительно. Почтовая дорога в Кульджу проходит по местности, сохранившей следы могучей культуры.

Несколько десятков верст вы едете насаженным лесом, в котором частые горные ручьи, пересекающие дорогу, давали возможность не только разводить и поддерживать деревья, но и возделывать пашни. Ныне арыки заглохли, пашни заброшены, деревья частью засохли, частью истреблены. Развалины городов, чрез которые проходит дорога, еще более усугубляют безотрадное чувство. Лет семь-восемь тому назад, в этих городах кипела еще жизнь; здесь обитало племя более цивилизованное, чем то, которое населяет Туркестан. Ныне остались только торчащие стены, груды мусора, почерневшие от пожара деревья, разрушенные молельни с кумирами, поверженными в прах.

Лес, тянущийся от Борохудзира до развалин Ак-кента и далее, на несколько верст, состоит по преимуществу из карагача, затем из тальника и джиды (цареградской вербы). Но эти породы деревьев здесь невысоки и больше походят на крупные кустарники; только в районах разрушенных городов попадаются по нескольку высоких тополей, яблоней и карагача.

Из невысоких кустарников здесь встречаются саксаульник и колючка, а из трав осока, полынь, сладкий корень и другие. Грунт по преимуществу глинистый, либо солонцеватый; но местами попадается галька, сопровождающая течение горных речек, которые берут начало в хребте Борохоро, тянущемся грозною, высокою стеною влево от дороги, верстах в двадцати-тридцати от нее. Одна из таких горных речек Усёк, протекающая в 14-ти верстах от Борохудзира, имеет довольно почтенные размеры. Разбиваясь на несколько рукавов, она в главном своем русле имеет свыше десяти сажен ширины, а глубины в невысокую воду до одного аршина. В период полноводия (в июне и июле), при чрезвычайной быстроте течения, переправа через речку (в брод) сопряжена с большими затруднениями. Проехавший благополучно, т.е. не опрокинувшийся в воду и не растерявший своих пожитков, должен считать себя счастливым и возблагодарить провидение, Уровень воды в речке изменяется также и в течение суток: после полудня вода стоит более высокая, чем рано утром. [180]

Лес имеет многочисленных обитателей: из птиц здесь водятся, между прочим, кукушки, фазаны, соловьи; из зверей особенно замечательны кабаны и тигры, обитающие в при-илийских камышах. Из насекомых здесь несметное количество оводов и слепней беспокоящих скот. Людское население по дороге почти не встречается; кочевники-калмыки находят здесь, впрочем, надежное пристанище зимою, кочуя летом в горах Борохоро.

За лесною полосою вплоть до реки хоргоса (верст двадцать) тянется открытая, постепенно возвышающаяся к реке, песчаная и бесплодная местность. Переправа через Хоргос происходит у развалин китайского города того же имени. Река здесь течет, разбиваясь на многие рукава, по широкому (версты две) каменистому дожу. Главный рукав, по причине быстрого течения, глубины (до осей экипажа) и свойства дна, состоящего из крупных камней, даже и не в полную воду затрудняет переправу. Вообще здесь, как и на Усёке, необходимо было бы устроить мосты. От Хоргоса до Чин-ча-хо-дзи и далее до Суйдуна местность ровная, либо слегка волнистая, пересекаемая логами, по дну которых, устланному галькою, пробегают горные ручьи. Берега оврагов не высоки, хотя, по большей части, круты. По дороге, и в стороне, также замечаются следы некогда кипевшей, а теперь вымершей жизни. Вы проезжаете по развалинам города Чим-пан-дзи, один взгляд на которые свидетельствует, что город этот был не чета среднеазиатским мусульманским городам. По сторонам дороги усматриваются как бы оазисы деревьев: это сады, украшавшие собою в былое время деревни и деревушки, ныне оставленные и разрушенные.

Крепостца Чин-ча-хо-дзи, населенная дунганами и сартами, в прошлом году была взята нашими войсками штурмом. Жители ее, ожидавшие, согласно принятого в Азии обычая, грабежа со стороны победителей, были немало удивлены, когда, по занятии крепости, у них ничего не было взято насильно...

Эта крепостца, как и следующая за нею Суйдун, населенная исключительно дунганами, имеет характер уже китайский. Выступы в крепостных стенах и у ворот усилены башенками китайской конструкции, с поднятыми кверху углами крыш. В крепостях одна иди две улицы широкие и прямые, усаженные деревьями, образующими нечто в роде бульвара. В постройках преобладает дерево; немногие каменные здания выстроены из прекрасного жженого кирпича. Мечети (дунгане все мусульмане) сооружены в роде китайских пагод. На базарах, поперек улиц, воздвигнуты [181] довольно изящные арки, украшенные изображениями драконов, цветов и других фигур. Женщины на улицах не маскируются и не скрываются от взоров мужчин. Но, рядом с этими улучшениями, грязь, вонь и нечистота на улицах, в лавках и домах такие же, если не хуже, что и в мусульманских городах Туркестана. Население крайне бедное. В лавках продают только предметы самой первой необходимости. Возле лавок помещаются харчевни с острым и удушающим запахом.

Не доезжая верст пяти до Суйдуна, среди дороги, одиноко стоят два больших дерева (карагача), сросшихся вместе у основания: они считаются священными. По рассказам туземцев, эти два дерева суть прародители всех лесов и садов (состоящих по преимуществу из карагача) при-илийской долины. В большом желваке, соединяющем оба дерева, образовалось дупло, сообщающееся с поверхностью только посредством двух-трех маленьких отверстий. Туземцы уверяют, что в дупле всегда сохраняется чистая и свежая вода. По тщательному осмотру моему, никакой воды в дупле не оказалось, несмотря на то, что перед тем шел обильный дождь.

Из Суйдуна почтовая дорога проходит по волнистой, открытой местности, вдоль подошвы плоских отрогов Талкинского хребта, средняя часть которого носит название Кумыр-тау (угольные горы) от огромных залежей каменного угля, содержащихся в горах. Разработка угля происходит верстах в пятнадцати не доезжая Кульджи, к северу от дороги.

Вправо от дороги тянется населенная и возделанная долина реки Или. Опустошение и развалины городов и здесь свидетельствуют о недавней резне и о взаимном истреблении народностей. В числе развалин следует упомянуть об обширных остатках большого города — китайской Кульджи, виднеющихся на самом берегу Или, вправо от дороги, вскоре после выезда из Суйдуна. Еще одна такая же обширная могила встречается и верстах в десяти не доезжая Кульджи тарапчинской. Это развалины города Баяндая, в котором, говорят, было до 17,000 жителей.

У Баяндая подошва отрогов Талкинского хребта круто поворачивает к северу, дорога выходит на равнину и идет до Кульджи по прекрасно возделанным местам, занятым пашнями, огородами, хуторами и т. под. Миновав небольшой городок Чим-пан-дзи, лежащий в четырех верстах от Кульджи и населенный исключительно китайцами, вы вскоре въезжаете в предместья, [182] которые приводят вас прямо к высокой глиняной с башнями стене самого города Кульджи, не отделенного от предместий никакою эспланадою.

КУЛЬДЖА

Месторасположение Кульджи, — Река Или, — Климат. — Разноплеменность кульджинского населения. — Китайцы и их владычество в Илийской провинции. — Дунгане — Таранчи. — Общий вид города. — Базары. — Китайская кумирня. — Китайская католическая часовня. — Статистические данные о Кульдже. — Число зданий. — Количество населения. — Распределение населения по вероисповеданиям — Занятия жителей. — Торговля и промышленность. — Хлебопашество, — Школы. — Народная нравственность. — Народный суд.

Город Кульджа, о котором в настоящее время идет речь, называется еще «старою» иди «таранчинскою Кульджою», в отличие от разрушенной в 1866 году «новой» или «котайской Кульджи», лежащей от старой в тридцати пяти верстах к юго-западу. Старая Кульджа расположена в широкой долине реки Или, на правом ее берегу, в пяти верстах от реки. Или у Кульджи течет в открытых берегах широкою и многоводною рекою. Правый берег ii здесь, как и вдоль всего течения, круче, чем левый. Ширина реки около восьмидесяти сажен. Переправа производится на трех паромах, содержимых русским промышленником. Вследствие быстроты течения, особенно при ветре, переправа производится медленно. Река замерзает в течение девяноста дней в году, от конца ноября до конца февраля. По Или издавна сплавлялся лес из верховий в средняя части реки.

Почва в окрестностях города песчано-глинистая и весьма плодородная. Климат Кудьджи теплый, здоровый и приятный. Хотя летние жары здесь и доходят до 35° Р. в тени, но зной значительно умеряется перепадающими в течение лета дождями. Благодаря весенним дождям, хлеб в окрестностях Кульджи может родиться даже и без поливки. Зимы здесь ровные, снег держится до полутора месяца. Холода зимою доходят до -24° Р.

Кульджинская долина защищена со всех сторон, кроме западной, высокими горами, и этим обстоятельством, как кажется, и можно объяснить умеренность климата, который, при всем том, благодаря южному положению страны, дает возможность к произрастанию нежных деревьев и плодов. Так, в кульджинских садах растут персики, абрикосы, гранаты, виноград, яблоки, [183] груши и тут ⁷. Впрочем, все эти плоды мелки и, от недостатка ухода, дики. В Суйдуне, лежащем в сорока верстах от Кульджи, на запад, фрукты несравненно лучше, вследствие чего с приходом сюда русских, туземцы стали прививать суйдунские фруктовые деревья кульджинским. В окрестностях Кульджи произрастает даже хлопчатник, возделываемый, при отсутствии предприимчивости, в ограниченном количестве. Абрикосы в Кульдже поспевают во второй половине июня, а персики в конце июля и в начале августа.

Господствующий ветер западный, т.е. с низовий Иди. Этот ветер приносит с собою влагу и дождь.

Кульджа замечательна разнородностью своего населения. Здесь, как и вообще во всей Илийской долине, смешаны самые разнообразные племена людей. До начала шестидесятых годов, господство принадлежало китайцам, которые владычествовали над более многочисленными племенами дунганей и таранчей.

Сознавая превосходство свое над туземцами и отличаясь гордым и заносчивым характером, китайское правительство и чиновничество не стеснялось в способах выражения своего владычества. Народ был отягощен разными налогами. Кроме того, жители Илийской провинции должны были содержать на свой счет многочисленные стада богдыхана. Собственность населения нисколько не была обеспечена. Если какая-нибудь вещь нравилась китайскому чиновнику, то она без всяких разговоров отбиралась. То же самое делалось, если чиновнику нравилась жена иди дочь дунгана или таранчи. Независимо от всего этого, народ испытывал и другие унижения. При встрече с китайцем, иноплеменник должен был встать, если сидел, и слезть с коня, если ехал верхом. Такая цепь обид, унижений и оскорблений переполнила терпение: дунгане и таранчи восстали и страшно расплатились с своими угнетателями. Центральное китайское правительство, по своему бессилию, оставалось безучастным зрителем резни и отпадения своих провинций.

Можно быть уверенным, что правительство богдыхана, едва поддерживающее свою власть в собственном Китае, не в состоянии будет снова покорить отпавшие земли, которые и прежде подчинялись ему больше номинально, чем фактически. Частые свержения династий, беспрестанные мятежи на окраинах, расшатали до того [184] разношерстный состав Небесной Империи, что теперь, когда восстание охватило все провинции, лежащие к северу и к западу от «великой стены», китайцам, даже и при посторонней помощи, управиться с мятежными землями невозможно.

Достаточно проехать по Кульджинской провинции, где, на протяжении сотен верст, видны следы страшного опустошения, чтобы убедиться в гнилости не только правительства, но даже национальности, допустившей подобный разгром.

Дунгане, свергнув иго китайцев, вскоре уступили господство в Илийской провинции таранчам.

Происхождение дунганей загадочное. Приход этого племени на настоящие места жительства теряется во мраке времен. В Кульдже существует предание, будто дунгане пришли сюда еще с Тимуром, и будто бы герой этот, женясь на китайской принцессе, получил в приданое от богдыхана Илийскую провинцию! Сподвижники героя последовали примеру вождя и тоже переженились на китаянках. Впоследствии, когда Тимур ушел восвояси, сподвижники его остались и получили в подарок землю, в следствие чего дунгане и считают себя ее владетелями по праву.

По своему типу, дунгане ближе подходят к тюркскому племени, к узбекам и сартам, населяющим Ташкент, Кашгар и другие города Туркестана, чем к китайцам. Веру они исповедуют мусульманскую. Во всем остальном, по языку, одежде и образу жизни — они настоящие китайцы. Сохранив вполне китайский костюм, илийские дунгане, однако, усвоили себе мусульманский обычай брить голову и носить на голове тюбетейку.

Во всяком случае, можно предполагать, что дунгане принадлежали сперва к тюркскому племени, но потом смешались с китайцами и приняли от последних цивилизацию. А так как в деле религии китайцы самый равнодушный народ в мире, мусульмане же, наоборот, по преимуществу фанатики, то дунгане, восприняв от китайцев все, остались при своей прежней вере.

Таранчи принадлежат уже к чисто-тюркскому племени. Они переселены в конце прошлого века (в 1770 годах) из восточного Туркестана (из городов Турпане, Ак-су, Кашгара и Других) с целью развить хлебопашество и земледелие в Илийской долине, разоренной и завоеванной незадолго перед тем китайцами. Слово «таранча» по-китайски и значит «земледелец». По распоряжению китайского правительства, к числу переселенцев были отнесены преимущественно преступники и вообще люди дурной нравственности. [185] Таких переселенцев выслано было до 7,000 семейств. От браков с дунганями они размножились, окрепли, и даже были в состоянии, после китайского погрома, вырвать гегемонию из рук дунганей.

Живя среди китайской обстановки и цивилизации, таранчи, как в Кульдже, так и в других городах Илийской провинции, усвоили весьма многое от китайцев. Женщины их ходят по улицам с открытым лицом, несмотря на строгое предписание шариата закутываться в халат и закрываться густою сеткою. В домах введена несколько улучшенная обстановка: в комнатах устраиваются нары, устанавливаются столы, табуреты, а то и кресла самой простой конструкции. В одежде таранчи тоже нестрого держатся предписаний корана и научились менять подчас широкий и неуклюжий халат на более короткую и удобную поддевку. Кроме того, китайцы научили таранчей употреблению каменного угля для топлива и для фабричных производств, и пр. и пр.

Преобладающее население старой Кульджи — таранчи; вот почему и физиономия города не имеет чисто-китайского характера. Замечательно, что две главные мечети в Кульдже построены в чисто-китайском стиле, тогда как китайская кумирня имеет вид самой простой лачуги.

Построек из жженого кирпича с фигурными изображениями и с черепичною крышею, воздвигнутых еще китайцами, осталось весьма немного в Кульдже. Все почти дома глинобитные, с камышовою крышею, приземистые, темные, невзрачные, имеющие тип общий всем постройкам мусульманских среднеазиатских городов.

В городе два базара: таранчинский (в крепости) и китайский (в предместье). Базары отличаются от среднеазиатских только тем, что лавки несколько просторнее и в них устроены выручки, загораживающие вход и отделяющие внутреннее помещение от покупателей. Базарные улицы сверху непокрыты, вследствие чего не защищены ни от дождя, ни от зноя. На китайском базаре в давках зачастую торгуют женщины, и здесь же подчас усматриваются в продаже цветы — особенность чисто-китайская, так как в мусульманских городах продажа цветов показалась бы чистейшею нелепостью.

В китайской части города, на базаре есть несколько ресторанов, в которых насыщаются правоверные. Копеек за двадцать голодный наедается всласть. В этих ресторанах замечательно разнообразие приготовляемых блюд. Чтобы попасть в ресторан, [186] нужно пройти сперва через кухню, выходящую прямо на улицу и раздражающую обоняние прохожих. Несмотря на то, что кухни содержатся опрятно и приготовление кушанья довольно чисто, острый и удушливый запах еще издали дает знать о присутствии ресторана, и европейцу надо иметь очень крепкие нервы, чтобы долгое время выносить этот запах.

Главнейшие улицы в городе вымощены мелким камнем; вдоль их проложены арыки, хорошо выложенные кирпичом. Город вообще бедный и грязный; особенно грязна китайская часть. Однако, движение народа в китайской части больше; тогда как на таранчинском базаре солидные мусульмане чинно сидят в своих лавках, позевывая и отгоняя мух особым снарядом из волосяной метелки, приделанной к ручке, на китайском базаре вечное движение, суета, шум. Продавцы товаров выкрикивают и зазывают покупателей. Толпы ребятишек, частью полунагих, частью совершенно нагих, снуют взад и вперед.

В толпе мужчин выделяются китаянки в своих оригинальных костюмах, на маленьких уродливо-сдавленных ножках, на которых они ходят с трудом, точно на ходулях, покачиваясь в стороны.

На каждом шагу натыкаешься на продавцов, у которых весь товар помещается в одной руке и стоит две, три копейки. Вот донельзя грязный мальчишка, держа на пальце кусок баранины, кричит что есть мочи, заявляя о своем товаре...

Наибольшая теснота, шум и давка происходят в такназываемом обжорном ряду, где продаются различные снеди. За какие-нибудь три, четыре копейки бедняк достаточно утоляет свой аппетит.

Утолив голод, китайские лазарони укладываются где-нибудь в холодку возле давки и, в течение целого дня, предаются праздности.

Торговля на китайском базаре разделяется на три категории: 1) торговля постоянная, производящаяся в давках, в которых продаются более ценные предметы: мата, ситцы, чай, сахар, железо и проч.; 2) торговля подвижная — на столиках, расставляемых перед лавками; тут продаются вещи уже более дешевые: простое мыло, зеркальца, деревянные гребешки, скверный табак, иголки, горсти две русских конфет и проч.; этот товар на ночь убирается и утром снова раскладывается, и 3) торговля разносная, [187] производимая в корзинах, или просто в руках: сюда относится продажа яиц, фруктов, птиц и проч.

Сколько-нибудь порядочных вещей в Кульдже теперь нет. До 1866 года здесь можно было найти китайские шелковые ткани, фарфоровые вещи, драгоценные камни; ныне мало-мальски порядочные ткани и фарфор сделались археологическою редкостью и сильно вздорожали.

По занятии нами Кульджи, особую статью торговли составляли китайские «бурханы» (небольшие медные, либо чугунные статуйки, изображающие богов). И бурханы уже раскуплены.

Грязный и непривлекательный город снаружи оказывается еще грязнее внутри, т.е. во дворах и в домах. Дворы завалены всякою нечистотою, а в домах сор и беспорядок превосходят всякое представление. Помещения даже богатых и достаточных людей страдают отсутствием света, вентиляции и чистоты. Китайские дома, кроме того, отличаются каким-то особенным, им одним свойственным, острым запахом.

Из общественных зданий в Кульдже, кроме двух вышеупомянутых мечетей, достойна замечания китайская кумирня. Вход в кумирню ведет через несколько грязных двориков. В переднем дворике, в темной конуре, помещается училище, где собираются дети для изучения правил Конфуция. У каждого мальчугана в руке по книжке, но учатся все сообща, прикрикивая, подобно тому, как это делается в еврейских и в мусульманских школах.

Самая молельня помещается в темной, но довольно просторной комнате. Обстановка сильно напоминает католическую церковь. У передней стены стоит большой престол, установленный разными яствами, светильниками, сосудами, в которых дымится курево. За престолом, равно как и по боковым стенам, нарисованы изображения святых, а над престолом повешено фигурное изображение дракона. Фигуры святых отличаются дородностью и полнотою. Вдоль стен висят флаги, вроде хоругвей. Наконец, возле престола, привешены колокола. По моему желанию, священнодействие стад производить грязный и оборванный субъект, который, под мерные удары колоколов, с пуком тлеющих свечек в руках, производил бесконечные поклоны земные и полутемные, приступая и отступая к жертвеннику или престолу.

В важных случаях, взамен словесных молитв, сжигают бумажки. с написанными молитвами или пожеланиями, в уверенности, [188] что таким образом возносимые моленья доходят скорее до Бога ⁸.

В числе кульджинских китайцев находится человек восемь-десять исповедывающих христианство и называющих себя католикусами. Они имеют у себя маленькую церковь, расположенную на краю города. При входе я был встречен одним из китайцев, обратившихся ко мне со словами: «Христос воскрес!» Сперва надлежало пройти по двум маленьким и грязным дворикам, которые и приводят в небольшую комнату. В стене, противоположной входу, в роде стенного шкафа, устроены двери, ведущие в крошечную комнатку, в роде часовни. В этой часовне находится литографированное изображение римско-католической Богоматери, Распятие, два медные подсвечника и на узеньком столике, под Распятием, лежит латинская библия.

Я взял библию и предложил одному из присутствовавших китайцев прочесть; тот прочел, но, видимо, не понимая читанного. Вообще кудьджинские «католикусы» весьма нетверды в основаниях своей веры. На шее они носят крестики и молитвы читают на латинском языке. Являясь с просьбою к начальству, свои крестики они вывешивают снаружи.

В домах у кульджинских католиков на стенах, вместо икон, усматривается изображение креста. Кроме того, можно подчас видеть и четки с крестиком, либо с ладанкою, на которой вышит крестик.

Христианство было занесено в Кульджу французскими миссионерами, приезжавшими из Пекина. Нельзя без изумления отнестись к этим воинам Христа, проходившим столь огромные, дикие пространства, для осуществления своих заветных идей!

Вот статистические данные о числе домов и о количестве народонаселения в Кульдже ⁹.

В 1872 году в Кульдже находилось:

По племенам и сословиям кульджинское население распределяется следующим образом:

Распределение народонаселения Кульджи по вероисповеданиям следующее:

Производительность Кульджи невелика. Последние смуты и волнения, терзавшие Илийскую провинцию, сильно тормозили всякую полезную деятельность населения, которое начинает отдыхать и оправляться только теперь.

Число лавок в городе значительно! оно доходить до 650; но количество товаров ничтожно и ограничивается неприхотливою потребностью населения. Более крупный торг ведут сарты из Ташкента, Кокана и Кашгара и татары из Верного и Копала. Главнейшие [190] предметы привоза составляют: из Кашгара и из других мусульманских городов — мата и халаты; из Верного и Копала низких сортов ситцы, нанка, коленкор, плис, сукна, металлические вещи, и из Урумчи и собственно Китая — чай. Взамен этих продуктов отпускаются: бараны (по преимуществу в Кашгар), мерлушки, сырые кожи, гончарные изделия, яблоки и урюк (абрикосы), лисьи шкуры, молодые маральи рога. Последние весьма выгодно сбываются китайцам через Кяхту и употребляются ими как лекарство от истощения сил.

Фабричная и ремесленная производительность еще более ничтожна, чем торговая. Вот перечень наиболее крупных производств:

Хлебопашеством жители занимались мало, потому, что много рук было отвлечено для комплектования султанских войск. С нынешнего года население, необремененное рекрутскою и никакими земскими повинностями, деятельно приступило к возделыванию земли. Урожай пшеницы дает здесь сам 30-ть ¹¹. [191]

Просвещение в Кульдже, выражается следующими цифрами школ и содержимых в них учеников.

Кульджинское население отличается довольно кротким и спокойным нравом; но, вследствие бедности и дороговизны хлеба, происшедшей от недостатка посева в 1871 году, сильно развилось воровство. Ворованные вещи тотчас спускаются на базар, либо вымениваются на хлеб. Уничтожение русскими властями жестоких наказаний (отсечение руки, битье палками по пятам и пр.) также на первых порах способствовало увеличению проступков и преступлений. Городская тюрьма (зигдан), представляя удобное помещение, не только не устрашает, а, напротив, привлекает бедный люд, который находит там готовое продовольствие, приятную кампанию и безмятежный отдых. Можно, однако, быть уверенным, что подобное положение дел лишь временное, и когда жизнь населения, под влиянием прочно-утвердившейся власти, войдет в нормальную колею, т.е. когда благосостояние народа увеличится, то число краж уменьшится само собою.

Влияние русских в Кульдже, бесспорно, можно считать благотворным. Независимо от обеспечения собственности, много улучшенных учреждений привито русскими в среде недавно подчиненного населения. Так, между прочим, весьма приятное впечатление производит введение гласного суда для туземцев. Все преступления и проступки разбираются на съезде судей, которые выбираются самим народом. Собрание судей происходит два раза в неделю. Предварительное следствие производится одним из судей, который на съезде служит и докладчиком дел. Во время суда пишутся показания, составляется протокол и постановляется решение. Разбирательство производится с чрезвычайным тактом. Туземная публика с любопытством приходит смотреть на небывалое зрелище.

Население не только не дичится русских, но, напротив, привязано [192] к нам и смотрит на нас как на своих избавителей от предшествовавших бед и треволнений.

Когда населению стало известна мысль о переговорах относительно передачи Кульджи китайцам, то последовали многочисленные адресы, в которых туземцы умоляли оставить их в русском подданстве.

ОКРЕСТНОСТИ КУЛЬДЖИ

Развилины Новой Кульджи. — Поездка на озеро Сайрам-нор. — Ущелье Талки. — Китайская императорская дорога. — Талкинский перевал. — Ужасный ночлег. Озеро Сайрам-нор. — Китайский городок Чин-пан-дзи. — Каменноугольные местонахождения близ Кудьджи. — Целебный паровой источник.

Из Кульджи я сделал несколько экскурсий по окрестностям. Прежде всего я посетил развалины Новой Кульджи, лежащие на юго-восток от Суйдуна, в двенадцати верстах, на правом берегу Или. Новая Кульджа была основана китайцами в 1764 году, тотчас после завоевания Джунгарии, на том самом месте, где находилась зимняя резиденция джунгарских ханов. Новый город назывался у китайцев Хой-юан-чен, а у среднеазиатцев и у нас был известен под именем Новой Кульджи. Этот город служил средоточием управления над всею покоренною Джунгариею и восточным (китайским) Туркестаном, и сохранял свое значение до 1866 года, когда был разрушен дотла восставшими дунганями.

Местность от Суйдуна до развалин носит на себе отпечаток запущенности и разорения, хотя и до сих пор ясно сохранились следы культуры, т.е. заброшенные пашни, полузасыпанные ирригационные канавы, заглохшие сады и т. п. Множество дорог до бывшего города ныне почти совсем заросли травою.

К развалинам прилегает обширное кладбище, на котором большая часть могил раскопана. Победители-мусульмане вырывали трупы китайцев с целью воспользоваться одеждою богатых покойников ¹².

Город состоял из обширного предместья и крепости. Общее протяжение его в длину равнялось верстам шести или семи.

Необыкновенно грустное зрелище представляют развалины этого некогда многолюдного города! Путник проезжает улицы, усеянные [193] обломками кирпичей, битою посудою, полуистлевшими костями людей и животных.

В целом сохранилось одно только здание — небольшая мусульманская мечеть. Все остальное тщательно разрушено. В домах разобраны не только потолки и крыши, но даже по нескольку стен снесено до основания. Грунт в домах и дворах перерыт; видно, что победители долго и усердно искали кладов и богатств. Особенно усердно разыскивались сокровища в доме дзянь дзюня (генерал-губернатора). Последний, в тот момент, когда город, после двухлетней осады, был взят, кончил свою жизнь по-сарданапаловски: он задал большой обед, и когда, после обеда, ему доложили, что неприятель ворвался в крепость, с женами и домочадцами, среди своих сокровищ, он взорвался на воздух.

Теперь от генерал-губернаторского дворца уцелели одни фигуры львов перед воротами да передняя стена перед домом, на противоположной стороне улицы. На стене еще и до сих пор сохранилось изображение дракона, пожирающего солнце.

Дома Кульджи, по большей части, были построены из сырцового кирпича; но многие общественные и казенные здания (квартиры чиновников) были из превосходного обожженного кирпича. По этому кирпичу еще и теперь сохранились следы арабесков и орнаментовки. Стены домов зачастую выштукатурены и в некоторых домах разрисованы довольно хорошо, т.е. с соблюдением перспективы. Рисунки изображают цветы, деревья, животных и людей.

В разрушенных молельнях и до сих пор важно заседают толстобрюхие идолы, но все уже давно обезглавленные.

В сторонке от города, на мысу образуемом рекою Или и крутым оврагом, виднеются развалины русской фактории. Фактория наша состояла из двухэтажного домика консула, хорошенькой церкви и нескольких рядов лавок, и не избежала общей участи; но кто был настоящим виновником ее разорения (т. е. какая народность) и теперь остается неизвестным. Некоторые думают, что фактория была разрушена самими китайцами.

—

По осмотре кудьджинских развалин, мною были сделаны распоряжения на следующий день для поездки на озеро Сайрам-нор, лежащее к северу от Суйдуна за талкинским перевалом и славящееся своим живописным местоположением. На мое несчастие ночью и все утро шел дождь; откладывать ее поездку было нельзя, [194] и я, невзирая на дурную погоду, отправился в путь. Сопровождать меня взялся г. Б-ч, черногорец, известный в крае своею неутомимостью в верховой езде.

От Суйдуна до озера считается 65 верст, и я, выехав в девять часов утра, до наступления темноты рассчитывал быть у цели. Дорога вела по местности когда-то обработанной и славящейся своим плодородием. Перевалив через невысокий песчаный кряж, дорога, на протяжении верст двенадцати, шла по возвышенной равнине, гладкой как билиард, примыкающей к самой подошве Талкинского хребта. Едва я въехал в ущелье и переменил лошадь, как утихнувший-было дождь пошел снова. Мелкий, неприятный, точно осенний, дождь этот порядочно отравлял удовольствие езды по ущелью. По дну ущелья с ревом и пеною мчится речка Талкинка, обнаруживающая, что падение подошвы ущелья значительно, хотя для ездока подъем и не кажется крутым. Здесь явственно сохранились следы большой китайской дороги, называвшейся «императорскою», которая вела из Кульджи в Урумчи и далее до Пекина; ныне дорога эта совершенно заброшена, и мостики через Талкинку, развалились, так что в большинстве случаев речку приходится переезжать в брод. Переезд как по сохранившимся мостикам, изображающим из себя решето, так и в брод одинаково неприятен. В полную воду (в середине лета) Талкинка глубока; кроме того она течет по большим камням, по которым лошадь скользит и спотыкается. Холодная ванна, которую рискует принять переправляющийся через реку, не так устрашает, как опасность быть увлеченным бешеным потоком.

Дорога местами проходит по крутым косогорам, а местами по карнизам, висящим над пропастью. Но здесь карнизы довольно широки и со стороны пропасти тщательно ограждены барьером из нагроможденных камней. Вдоль дороги, на некотором расстоянии друг от друга, сохранились остатки китайских пикетов или станций.

Вид ущелья с каждым шагом вглубь становится диче и грандиознее. Серые и красные нагромождения скал, зачастую нависнувших над головою, имеют самую причудливую форму. Каменные ребра гор, образующих ущелье, равно как и отдельные скалы, покрыты растительностью. На более низких отклонах скал растут деревья, свойственные теплому климату: абрикосы, карагач, яблони; повыше следует боярышник, рябина, тал; потом является; береза и, наконец, широкая полоса елей. Необыкновенно [195] странный вид представляют эти скалы, поросшие лесом: небольшие слои наносной почвы незаметны, чрез что глазу кажется, будто деревья растут прямо из камня.

Проехав верст двадцать пять ущельем, надобно подыматься уже через самый перевал. Картины, представляющиеся здесь взору, еще грознее и величественнее. С каждым шагом подъем становится круче и круче. Выйдя из густой поросли елей, дорога поднимается по голым каменистым откосам. Лошадь моя карабкалась, цепляясь копытами за острые выступы камней. Подъем так крут, что через каждые два, три шага лошадь останавливалась. Один неверный шаг ее — и можно было рисковать скатиться в зияющую бездну. Докучливый мелкий дождик моросил по-прежнему. Стало вечереть, и мне уже немного оставалось до вершины перевала. На меня пахнуло зимним холодом, и я увидел перед собою крутую скалу, на которую надо было подняться, а по бокам ее, в лощинах, снежные полосы. Я оглянулся назад — ретивое мое ёкнуло: густая туча застлала сзади меня все пространство, так что мне казалось, будто я висел в воздухе. Спустя несколько мгновений, облако, расстилавшееся у моих ног, поднялось выше и обдало меня крупным дождем. Пробираться вверх под сильным дождем, в полумраке, я не решился, тем более, что я был один. Провожавший меня, г. Б-ч, гораздо ранее ускакал вперед, с целью раздобыть юрту у киргизов. Не желая быть застигнутым ночью на крутом каменистом откосе, я повернул назад, рассчитывая встретить отставший вьюк и провести ночь в лесной полосе, под елью. Вниз лошадь пошла быстрее. Вот снова появились ели, а вьюка моего неоказывалось... Лошадь прибавила ходу... Мгла окутывала меня сильнее и сильнее; я все еще надеялся встретить вожделенный вьюк, а с ним сухое платье, чай и провизию. Но, Увы! дорога сразу потерялась в темноте, и я должен был остановиться на ночлег среди дикого ущелья, даже и не под елью, весь мокрый и голодный. Дождь поливал меня сверху; сырость пронизывала насквозь; дрожа от холода, я, чтобы согреться, стал топтаться на месте, держа в то же время лошадь в поводу. Вскоре дождь прошел. На небе зажглись звезды; но не до них мне было тогда. Я ждал с нетерпением утра. Едва забрезжил свет, так что можно было различать дорогу, я снова двинулся на приступ к перевалу, и, поднявшись на гребень, сразу увидел величественное, спокойное озеро, заключенное в горной воронке, точно в чаше. Светлая и прозрачная вода казалась как бы [196] расплавленною массою стекла, в котором мягко отражался лазурный небосвод.

Озеро, по рассказам, весьма глубоко и еще у китайцев называлось Сери-об-нор, т.е. «многоводное». Вода в нем слегка горькая; рыба, как и в большей части горных озер, не водится. Дно твердое, крупно-песчаное; берега плоские. Вся окружность озера простирается до шестидесяти верст. На вершине перевала я встретился с г. Б-чем.

Сильно усталый и не имея возможности отдохнуть и оправиться на берегу озера, я повернул назад. Возвращаясь, я и в этот день не встретил своего вьюка; оказалось, что еще накануне сопровождавшие его люди заблудились и пошли. по другой дороге. Вскоре солнце меня высушило; разбитый, усталый, голодный, я еле-еле дотащился до Суйдуна, где и нашел отдых под кровом гостеприимного г. Б-ча.

Возвращаясь из Суйдуна в Кудьджу, я посетил городок Чин-пан-дзи, населенный исключительно китайцами. Жители, как этого городка, так и некоторых других, находящихся в Кудьджинской провинции, принадлежали, во время китайского владычества, к военно-поселенному сословию. Китайское правительство издавна переселило их сюда с целью удерживать отдаленную провинцию в своих руках; однако военные поселенцы не оправдали ожидания: они не развили в себе ни мужества, ни военного искусства. И во время восстания мусульман, они первые бросали оружие и спеши ли сдаваться. Благодаря своей преждевременной покорности, эти военнопоселенцы уцелели среди всеобщего истребления китайцев.

Жители Чин-пан-дзи чрезвычайно бедны. Они добывают скудные средства к существованию путем ничтожной торговли. Все свободное время проводят в праздности, куря опиум, весьма распространенный между ними, Обстановка в домах самая убогая; грязь и нечистота производят отталкивающее впечатление. Между обывателями усматривается множество больных глазами. Мрачная обстановка жилищ, у которых вместо окон служат решетки, заклеенные бумагою, неопрятность и нечистота, нет сомнения, влияют не только на глаза, но и вообще на здоровье.

—

К числу небезинтересных окрестностей Кульджи следует отнести местонахождение каменного угля, добыча которого производилась здесь еще китайцами.

Разработка производится в трех местах: Пеличи, Могуйты [197] и Готуль, отстоящих от Кудьджи в 10-ти, 15-ти и 20-ти верстах, по направлению к северо-западу, в отрогах Талкинского хребта. Уголь невысокого качества, особенно в верхних пластах, где он сильно землистый, на воздухе скоро разрушающийся и при горении отделяющий много золы.

Разработка угля производится артелями рабочих, нанимаемых за самую ничтожную плату капиталистами из дунганей или таранчей. Средства для разработки первобытные, подобные тем, какие употребляются нашими крестьянами для добычи угля на юге России. До последнего времени продажная цена на уголь равнялась, на месте, одной копейке за пуд, а с перевозкою в Кульджу — две копейки. Ныне цена поднялась в Кульдже до пяти и шести копеек.

Перевозка производится на невысоких двухколесных тележках.

Все количество ежегодно добываемого в окрестностях Кульджи угля простирается от 600,000 до 800,000 пудов.

Из окрестных достопримечательностей Кульджи нельзя не упомянуть еще о «целебном паровом источнике», отстоящем от Кульджи верст на пятнадцать, вблизи каменно-угольных местонахождений.

Из земной расселины выходят пары, имеющие, по рассказам туземцев, необыкновенную целебную силу от всевозможных болезней. Над местом выхода паров еще китайцами устроена лачуга, с пробитым маленьким отверстием вместо дверей. Температура паров так велика, что оставаться долго под их влиянием может не всякий. Источник этот научно еще не исследован.

Кульджа, 1872 г. 27-го июня.

Л. Костенко.

Комментарии

1. В России для этой цели употребляется, как известно, особый вид мха, называемый кукушкиным льном.

2. К неудобству деревянных строений следует отнести также я возможность пожаров. В 1851 г. я Верном было семь пожарных случаев, с убытком на сумму в 3,462 р. 70 к.

3. Все цифровые сведения получены при обязательном содействия начальника Верненского уезда полковника Ждан-Пушкина.

4. Строится собор. Уже подведенный под фундамент.

5. В числе этих зданий есть часть из сырца и часть из битой глины.

6. Вот цены на некоторые предметы на верненском рынке: Мука ржаная куль (девять пудов весу) стоит 4 руб. 25 коп.; муки пшеничной куль такого же весу 4 руб. 64 коп.; на перемол ржи или пшеницы берется 2 1/2 коп.; рису пуд стоит 2 руб. 47 1/2 коп.; овса четверть (5 пудов 20 фунтов весу) 2 руб. 84 коп.; сена пуд 18 1/2 коп.; говядины 2 руб. 13 1/2 коп.; баранины пуд 1 руб. 73 коп.; масла коровьего пуд 12 руб. 24 1/2 коп.; рыбы свежей пуд 2 руб. 3 коп; соли пуд 70 коп.; свечей стеариновых пуд 17 руб. 56 коп.; свечей сальных пуд 5 руб. 84 коп.; дров однополенных сажень 4 руб. 13 1/2 коп.; вина ведро 6 руб. 55 1/2 коп.; спирту ведро 13 руб. 11 коп.; меду пуд 10 руб. 20 коп.; железа полосового пуд 4 руб. 70 коп.

Плата рабочему в день: пешему 35 коп.; с лошадью 1 руб. 10 коп.; с парою волов 1 руб. 75 коп.

7. Тут растет в изобилии. В этом году был опыт вывода шелковичных червей, который показал, что шелководство в Кульдже, может идти с успехом.

8. Есть еще один оригинальный способ молиться: к колесу привязывается бумажка, _С написанною на ней молитвою; колесо быстро вертится, при чем каждый оборот колеса считается за отдельно-произнесенную целую молитву.

9. Все цифровые данные обязательно сообщены заведующим кульджинским участком П. Я. Рейнталем.

10. Сюда относятся: калмыки, торгоуты, манчжуры, киргизы, афганы и сарты — выходцы из Туркестана и Кашгара.

11. Цены на кульджинском рывке следующие:

Пшеница в обыкновенное время стоит пуд 7-8 копеек; но в нынешнем году, вследствие военных действий, смут и большого числа войск, продовольствовавшихся в прошлом году, поднялась до 1 руб. 80 коп. Затем обыкновенные цены: на рис 15 коп., на просо 15 коп., на ячмень 18 коп., на клевер 4 коп. за пуд.

Пуд мяса и баранины колебался от 70 коп. до 2 руб. 40 коп.

Сотня яиц стоит 30 коп., курица при взятии Кульджи стоила 2 копейки; теперь цена поднялась до 8 коп.; фунт масла стоит 30 коп.; сальных свечей пуд 5 руб.; средняя стоимость сахара равна 30 рублям за пуд. Фамильный чай продается по 1 руб. 50 коп. за фунт.

Мата — кусок в 18 аршин стоит от 60 до 70 коп., русский ситец продается по 22 коп. аршин; тик по 30 коп. и коленкор от 25 до 35 коп. аршин.

Корова стоит от 16 до 25 руб., лошадь от 20 до 60 руб., баран 3 руб., бык от 25 до 40 руб.

Лес — бревно 8 вершков в диаметре м 2 сажени длины — стоит 2 рубля; доска — 8 вершков ширины и 2 1/2 аршина длины — 10 коп.; доска в 3 аршина длины и 8 вершков ширины 50 коп.

Кирпич обожженный тысяча стоит 2 рубля; сырцовый кирпич 1 руб. 60 коп. за тысячу; чернорабочий в день 15 коп.; рабочий с лошадью берет от 40 коп. до 1 рубля.

12. У китайцев и у калмыков существует обычай класть в могилу с покойником драгоценные вещи.

Текст воспроизведен по изданию: Очерки Семиреченского края. (Путевые письма) // Военный сборник, № 11. 1872