КОСТЕНКО Л. Ф.

ПУТЕШЕСТВИЕ В БУХАРУ РУССКОЙ МИССИИ

в 1870 году.

Из населенных пунктов, от Даула до Катты-Кургаиа, могут быть названы: малое местечко Карасу, лежащее в мианкальской долине, и ничтожный базар Чимбай, верстах в 20 от Катты-Кургана.

Грунт дороги из Самарканда в Катты-Курган глинисто-песчаный. Особенно крутых подъемов и спусков не встречается, так что в сухое время дорога никаких затруднений для движения не представляет. Броды по дороге попадаются только до Даула, вследствие того, что арыки, перерезывающие дорогу, невсегда покрываются мостиками, и потому экипажами и арбами разбиваются берега арыков и вода разливается по дороге, образуя лужи, подчас даже глубокие.

Катты-Курган лежит на левом берегу арыка Нурапай, в низменной местности. Город этот, или, пожалуй, крепость, окружен со всех сторон садами, между которыми, по своей красоте, бесспорно, первое место занимает бывший сад эмира. Самый город не имеет ничего достопримечательного. Катты-Курган в переводе значит большая крепость; но почему он назван «большою крепостью» угадать трудно: крепостная стена, окружающая город, вовсе незамечательна ни по своему протяжению, ни по своей высоте. В стене устроено четыре крытых ворот. В самой середине города возвышается маленькая цитадель, имеющая форму квадрата, которого сторона не превышает 40 сажен. Стены цитадели возведены па плато, около трех сажен высоты, так что вся цитадель командует городом. В зимнее время здесь помещается одна рота из катты-курганского гарнизона, а в летнее время, когда войска выводятся в лагерь, цитадель занимает лишь один караул.

Для бухарцев катты-курганская цитадель могла казаться сильною; но два-три европейские орудия могут своротить ее в конец.

В Катты-Кургане насчитывается до 5,000 жителей. Город снабжается водою из прудов, устроенных перед каждою мечетью. Пруды эти кишат мириадами водяных вшей и других насекомых. Отсюда понятна причина множества накожных болезней и «ришты» (гвинейского червя), свирепствующих в Катты-Кургане.

Окраскою как шелка, так и хлопчато-бумажных тканей, занимаются по преимуществу евреи, которые и здесь, как везде в Средней Азии, живут в отдельном квартале. Краску и нечистоты жители сваливают на улицы и в арыки, текущие вдоль улиц, так что вода в арыках окрашивается и распространяет зловоние. Базар здесь бывает два раза в неделю: по средам и по субботам.

19-го мая, миссия, в полном составе, отслужив молебен, выступила из Катты-Кургана в Бухару. Дорога лежала по открытой местности, слегка волнистой. Справа тянулась зеленеющая долина Заравшана. В 12 верстах от Катты-Кургана, мы прошли мимо зырабулакских высот, где, в 1868 году, генералом Кауфманом была одержана блистательная победа над бухарцами. Надо заметить, что позиция зырабулакская необыкновенно крепкая. Но русским не стоило почти никаких усилий взять ее мигом. Картечь особенно была полезна.

В шести верстах от Зырабулака, у местечка Ширин-Хатын (что значит сладкая женщина) 1, мы переправились по мосту через арык Нурапай и вступили в бухарские владения.

Дорога по бухарским владениям пошла сплошною линиею садов, полей и огородов; дворы постоянно попадались то справа, то слева. Пшеница зеленела, а ячмень уже пожелтел и даже снимался. Хлопчатник (гуза) только-что всходил.

От Мира шли верст 15 до крепостцы Зиауеддин. Характер дороги тот же. В Зиауеддине были встречены беком, который отвел для нас помещение в своих парадных апартаментах. Дом и двор бека помешаются в небольшой крепостце, сооруженной на высоком холме. Эта крепостца называется «Дауд-кала» и составляет собственно средоточие зиауеддинского бекства. Бухарцы приезду нашему были очень рады, что можно было усмотреть из сделанного приема. Для нас была нарочно приготовлена мебель, которая состояла из полудюжины деревянных стульев самой топорной работы, и кое-как сляпанного стола. Неудобства этой доморощеной мебели были таковы, что мы предпочли усесться по туземному способу — просто на полу, устланном, как водится, коврами и одеялами.

Угощение, припесенное нам (достархан), было очень обильно, что ясно указывало на расположение к нам и выражало его степень. Мы ели мало, не будучи в силах переваривать азиатские блюда.

Вечер был крайне душный. Мы поместились все в одной комнате и устроили сквозной ветер, который однако нисколько не охлаждал воздуха. В это время пришел один из обывателей и объявил, чтобы мы оделись как можно теплее, потому что, в противном случае, рискуем простудиться. Исполнить этот мудрый совет не было никакой возможности, и только утренний холод заставил укрыться потеплее. Ночлег обошелся более благополучно, чем можно было ожидать: некоторые из нас отделались только легкими простудами.

Рано утром нам принесли от бека подарки: по одному куску адрасу (полушелковая материя) и по одной головке сахару; начальнику же миссии два куска адрасу и, кроме того, лошадь с седлом и сбруею.

Принесение подарков сопровождалось следующею речью: «Мы так рады приезду столь дорогих гостей, что готовы бы подарить все, что имеем; к сожалению, наш бек только недавно на своем месте и не успел разжиться, почему и не может одарить вас так, как следовало бы одарить таких важных людей».

Глава миссии, полковник Носович, отдарил бека и его приближенных халатами, серебряными часами и табакеркой с музыкою.

На ночлег остановились верстах в трех от крепости Кермине, в эмирском саду, насаженном его собственными руками, когда он еще в молодости управлял этим городом.

Угощение было обильное; но перваначи (бек Кермине) не встретил посольства, отговариваясь болезнию. На другой день он, однако, прислал подарки, за что, в свою очередь, был отдарен.

20-го мая, по выступлении с ночлега, мы прошли мимо города, оставив его верстах в двух в стороне. Дорога шла садами, но через 12 верст которые окончились и дорога сделалась степною. Горы хотя и сопровождали долину справа и слева, но уже тянулись в виде холмистой гряды. Справа еще виднелась зеленая лента Заравшана, все более и более отдалявшаяся от дороги. Степь ровная; грунт каменистый.

В шести верстах от конца садов сделали привал в кишлаке Мялик. Здесь находятся развалины старинного строения, времен Абдул-хана; по имени этого строения назван теперешний кишлак и вся степь. От строения сохранилась одна передняя стена, с башнею на фланге. Развалины могли бы служить украшением в любом европейском городе. Кишлак состоит из 15 дворов. Воду жители добывают из колодцев. Весенняя вода собирается в муллушке, построенной еще в старину тут же, сзади кишлака.

Томимые зноем, мы продолжали наше шествие по степн. Местность сделалась слегка волнистою; грунт оставался попрежнему песчано-каменистым. Верстах в 14 от Мялика, горы слева повернули в сторону и скрылись из вида; горы, сопровождавшие Заравшан справа, тоже окончились, слившись с степью. Зеленая лента Заравшана, все более и более удаляясь от дороги, также пропала из виду.

Проехав 24 версты чистою степью, мы достигли опять населенной долины Заравшана. Грунт снова сделался глинистым.

В Бустан мы приехали в базарный день, когда улицы были запружены народом. Народ смотрел на нас с любопытством и без малейшего признака злобы или страха. Из разговоров нашей прислуги с бухарцами даже оказывалось, что народ радовался нашему приезду, смотря на нас, как на вестников мира, тишины и спокойствия.

22-го мая нам предстоял переход в 38 верст до Богоуеддина, лежащего в девяти верстах от Бухары.

Мирахур, в ожидании ответа от эмира, просил нас не торопиться и сделать два привала на дороге. Это было необходимо, по его словам, еще и за тем, чтобы иметь возможность оказывать нам больше приемов и угощений.

Согласно просьбе мирахура, мы останавливались часа по два сперва в 12 верстах от ночлега, близ селения Аты-Заубат, а потом в селении Кжок-Мазар. Из Бустана сады и населенные пункты не покидают путника вплоть до Бухары. Возделаность, долины производит самое благоприятное впечатление. Нет ни одного клочка земли бесплодного: все занято, все приносит пользу. Об одном можно было пожалеть — о недостатке воды. Арыки везде были сухи, и бухарцы в это время надеялись исключительно на нас, что мы дадим им воду, запрудив временно свои арыки в верхней половине Заравшана.

Верст за десять до Бугоуеддина встретил нас брать бухарского куш-беги (первого министра), который передал нам поклон от эмира и куш-беги, и затем несколько раз расспрашивал: довольны ли мы мирахуром и теми лицами, которые принимали нас... на ночлегах, присовокупив, что, если бы мы были кем-нибудь недовольны, то эмир тотчас бы сменил виновного.

Агент миссии отвечал выражением благодарности за радушный прием, встреченный повсеместно в бухарских пределах.

Въезжая в Богоуеддин, мы были встречены огромными толпами народа, который теснился в улицах и переулках. С крыш домов пугливо выглядывали женщины,

Радушие бухарцев усиливалось. Количество приготовленного для нас кушаньй и досторханов было до безобразия громадное.

23-го мая, рано утром, перед выступлением, осматривали гробницу святого Богоуеддина Накш-бенда.

С площади мы вышли в ворота, и, повернув направо, пошли довольно длинным открытым коридором, устроенным из больших серых камней. Безчисленное множество нищих, увечных и бродяг-мальчишек преследовали нас, выпрашивая подачку и вырывая ее из рук друг друга. Только усердие властей, нещадивших себя при раздаче ударов направо и налево, восстановляло некоторый порядок. Коридор привел нас к четыреугольному дворику, хорошо вымощенному камнем. По двум сторонам дворика расположены мечети. Галерея перед мечетями, расположенными с левой стороны, обратила наше внимание по великолепный резной работы потолка, к которому привешено десятка полтора русских паникадил. Паникадилы, большею частью, медные позолоченные, но есть и хрустальные. На одном из паникадил оставлен крест. Паникадила здесь не имеют никакого смысла, потому что правоверные, по закону, свечей не возжигают.

Две другие стороны двора ограничены решетками, в углу которых расположена могила бухарского патрона. Могила довольно большая, но не обращает на себя внимания ни по архитектуре, ни по богатству. Это просто серая, каменная четыреугольная масса, высотою около сажени и в основании около девяти квадратных сажен.

Во главе гробницы лежит исписанный по-арабски камень, к которому правоверные благоговейно прикасаются руками, и затем священным прахом, пристающим к пальцам, потирают себе лицо и бороду.

Рядом с гробницею Богоуеддина расположено еще несколько гробниц малого размера, белых, кажется из извести, обыкновенной мусульманской конструкции, то есть в виде трехгранной призмы, которой две боковые продольные грани несколько изогнуты. Здесь похоронены, как нам сообщил один из сопровождавших, те гости святого, которые умерли у него на руках.

Левее мечетей с гробницею Богоуеддина находится мечеть с гробницею Мурад-бия, прадеда настоящего эмира.

Наконец, еще несколько левее, медресе с 36 комнатами для учеников. В каждой комнате помещается от двух до трех учеников.

Над высокими куполообразными воротами, ведущими на площадь, с которой мы собственно и попали во все три вышеупомянутые здания, аисты искони свили свои гнезда. И здесь, в Бухарии, как и в России, аисты пользуются почетом: они выражают собою знамение благоволения Божия.

Селение Богоуеддин населено почти исключительно потомками святого, которые называются ходжами. Они избавлены от всяких повинностей.

По выступлении из Богоуеддина, мы вскоре были встречены двумя важными сановниками, в кашемировых халатах, опоясанных кашемировыми же шалями, и без оружия. Их сопровождал взвод всадников, одетых в халаты и также безоружных. Сановники были беки, которые обратились к агенту с неизменным вопросом о том, как ехали и как нас принимали дорогою.

Путь из Богоуеддина до Бухары идет все время довольно широкою аллеею, окопанною канавами и обсаженною молодыми деревьями. Грунт местами твердый, местами песчаный. Через арыки везде проложены каменные и достаточно широкие мостики. В арыках не было ни капли воды.

Проехав с полверсты предместьем города, мы выехали к городским воротам, с башнями довольно чистой отделки. Стена, окружающая город, имеет до 3¹/₂ сажен высоты. Пред стеною нет и признака эспланады.

Улицы в городе чрезвычайно узки, так что только два всадника могут свободно ехать рядом, но дома несколько выше, чем в других азиатских городах. Постройки идут почти сплошною линиею; проезжающий постоянно видит справа и слева довольно высокие глиняные стены: это задние стороны выходящих па улицу домов.

На противоположном конце города, близ Каракульских Ворот, нас поместили в большом здании одного сановника, по имени Шукур-инаха, который на время нашего приезда удален в другое место.

В наше распоряжение отведены были три четыреугольных двора с строениями по сторонам. Дворы чисто вымощены кирпичом. За дворами расположен большой сад, в прудах которого в это время хотя и не было проточной воды, но вода сохранялась в нескольких колодцах.

Мы разместились довольно удобно. Заботливость бухарцев о пас была на столько велика, что нам приготовили довольно порядочную мебель, в сооружении которой подсказывал чисто-азиатский вкус. Так, например, каркасы стульев окрасили в яркий зеленый цвет, подушки и спинку изнутри обили красным сукном, а спинку сзади покрыли зеленым сукном.

К месту своего помещении мы прибыли ровно в полдень и нашли уже готовыми чай и угощенье, состоявшее из самых отборных азиатских сластей. Чай мы пили, а на сласти даже смотреть не могли: так они нам опротивели.

В отплату за столько уступов и любезностей, агент согласился, что халаты, которыми эмир одарит нас, будут, согласно бухарского обычая, надеты поверх мундира. Но так как мы с дороги устали, то явление эмиру отложили до следующего дня.

24-го мая, рано утром, мы были разбужены выстрелами и звуками барабанов. Войска эмира производили учение и, надо отдать им справедливость, стреляли и барабанили усердно: вероятно желали произвести на нас впечатление благоустроенностью своего войска,

Назначение времени для представления эмиру предоставлено было его высокостепенству. Решено было, что бы мы ехали к нему в двенадцать часов. Нарядившись в парадный костюм, мы, в сопровождении шихаула (церемониймейстера), отправились в цитадель, где обитает владыка правоверных. Впереди нашего кортежа шли пешие казаки конвоя, неся на блюдах подарки эмиру. Подарки были от туркестанского генерал-губернатора и состояли из серебряного сервиза, хронометра, столовых часов с канделябрами, музыкального ящика и куска сукна.

Густые толпы народа запруживали улицы. Мы ехали тихо, с подобающею торжественностью. Проехав чрез решеталь (главная часть города), приблизились к арсу (цитадель). Цитадель построена на возвышенном основании, имеющем сажен до четырех высоты; кроме того самые стены имеют до двух сажен высоты.

Ворота цитадели защищены башнями; на воротах висят часы довольно аляповатой работы — дело рук русского афериста Каратаева, лет десять тому назад бежавшего в Бухару и теперь искавшего случая возвратиться в Россию.

Проехав ворота и коридор, мы остановились на маленькой площадке и слезли с лошадей. Два удайчи (придворных), в парчевых халатах и с росписанными палками, повели нас направо через большой двор, хорошо вымощенный камнем и окруженный галереями. Из этого двора мы вступили в комнату средних размеров, которая, посредством дверей, сообщалась с другою, значительно большею, имевшею сводчатый потолок, и весьма напоминавшею манеж. В этом манеже, у противоположной от двери стены, на подостланном на полу войлоке, сидел плотный мужчина лет сорока восьми.

Удайчи и шихаул подхватывали нас поочереди под руки и подводили к эмиру, который каждому подавал руку и приветствовал словом: аман (здравствуйте). После рукопожатия все уселись полукругом на полу, шагах в пяти от эмира. В зале, кроме нас, девяти русских тюрей (офицеров) и эмира, присутствовал только куш-беги, стоявший позади нас, и три церемониймейстера тоже стоявшие у дверей.

Костюм эмира поражал своею простотою: он был одет в самый обыкновенный халат ярко-зеленого цвета и в небольшой белоснежной чалме. Полное лицо Музафара открыто и дышит благородством. Глаза оттенены и как будто обведены кругами. В небольшой черной бородке заметна проседь. На лбу прорезались морщины и, кроме того, виден глубокий шрам.

Звучный голос эмира несколько дрожал. Видно было, что он чувствовал себя не совсем ловко.

Согласно общепринятого порядка, эмир спросил агента о здоровье русского царя, затем туркестанского генерал-губернатора и о том, довольна ли миссия приемом сделанным в Бухаре, после чего агент, в короткой речи, сообщил эмиру цель прихода миссии, передав желание туркестанского генерал-губернатора сохранять Дружбу с Бухарою.

Эмир с жадностью ловил слова агента и приговаривал: «хоп-якши» (очень хорошо).

Когда аудиенция окончилась, мы все удалились в первую комнату, где нас попросили обождать. Эмир, в сопровождении куш-беги, также немедленно вышел в боковую дверь.

31-го мая 1870 года.