КОСТЕНКО Л. Ф.

ПУТЕШЕСТВИЕ В БУХАРУ РУССКОЙ МИССИИ

в 1870 году.

Прогулка по городу. — Письмо бухарского куш-беги к агенту миссии. Визит миссии бухарскому куш-беги. — Бухарские больные. — Бухарские произведения. — Старые монеты в Бухаре. — Книги. — Абиссинцы в Бухаре. — Русский беглый. — Натянутое положение русской миссии в Бухаре. — Торжество русской политики. — Разговор агента с доверенным бухарского правительства. — Среднеазиатская музыка. — Среднеазиатская пляска. — Значение бачей в средней Азии. — Прощальная аудиенция у эмира. — Представление сыну эмира Абдул-Фаттах-хану. — Отъезд из Бухары.

На третий день после нашего приезда в Бухару мы, в сопровождении бухарского чиновника, отправились осматривать город, который, однако, ничего интересного не представил, исключая пестрой толпы народа, следовавшей за нами, подобно волнам потока, с шумом и гамом. Одни приветствовали нас обычным словом: "аман", другие русским: "здравствуйте", наконец третьи приговаривали: "хоп якши тамыр " (очень хороший приятель). Рои мальчишек кричали без умолку: они ми выкрикивали "ура", [56] или истощали весь запас русских слов, которые знали. А этот запас относился почти исключительно к командам: "становись", "глаза направо", "на плечо", на "краул " и проч. и проч. Нас немало изумило такое изобилие и твердое знание русских командных слов, почему мы и обратились к одному из мальчишек с вопросом: откуда они научились всему тому, что говорили?

— Нас научил Осман, который был у нас важным беком (губернатором), отвечал мальчик.

Надо заметить, что Осман, простой сибирский казак, бежавший в Бухару, приобрел там важное значение: он обучал бухарцев военному делу и командовал ими под Самаркандом и Зирабулаком; но в конце 1868 года сложил свою буйную голову от руки палача, за то, что не хотел идти с войском эмира против его старшего сына, стремившегося низложить отца.

Бухарские власти хотя и дали нам разрешение свободно ездить по городу, но сделали это только из приличия, а потому, под разными предлогами, решили впредь затруднять наши экскурсии по городу. На другой день после нашей прогулки куш -беги написал длинное письмо агенту миссии, в котором выразил следующее:

"Люди ваши (министр разумел здесь членов миссии) вчера сделали тамашу (зрелище) по [57] благородной Бухаре, собирая огромные толпы народа. Я должен предупредить вас, что между бухарцами есть много необузданных и развратников ⁴, которые могут причинить посольству что-либо неприятное. Во избежание чего, если ваши люди пожелают впредь осматривать город, пускай предупредят меня, и я тогда пошлю с ними пять или шесть важных сановников, которые оградят их от неприятностей".

Далеё в письме куш-беги отклонял миссию от визита сыну эмира Абдул-Фаттах-хану (бывшему в 1868-1869 г. в Петербурге и к которому были привезены от туркестанского генерал-губернатора письмо и подарки), на том основании, что этим возбудится зависть в других детях эмира, и между ними возникнет ссора. Министр советовал письмо и подарки вручить сыну эмира накануне нашего отъезда из Бухары. Затем достопочтенный куш-беги предлагал агенту и членам миссии, для покупки бухарских произведений, присылать купцов с товарами к нам на дом, с тем, чтобы мы все, что нам понравится, откладывали в сторону и присылали бы к нему для оценки. Этим путем куш-беги хотел избавить нас от переплаты купцам.

Наконец государственный канцлер назначил 30-е мая днем приема миссии у себя. [58]

В ответ на это письмо, агент написал куш-беги, что члены миссии не его люди, а слуги Белого Царя, и затем на все остальные предложения министра изъявил свое согласие.

В назначенный для приема у куш-беги день, в первом часу пополудни, все члены миссии, нарядившись в кителя с орденами, отправились к министру.

Государственный канцлер жил в это время за городом, на даче. Дача первого министра, как и все в Азии, не поражает не только великолепием, но даже просто удобствами. Вокруг дворика, по азиатскому обыкновению, расположены небольшие комнаты с серыми, глиняными, небеленными ни снаружи, ни внутри стенами. Единственные украшения комнат — ковры на полу. Мы были приняты на маленькой галерее, где для нас приготовили сиденья из топорно-сколоченных табуретов, покрытых войлоком. Истомленные жарою, мы, в ожидании выхода куш-беги, уселись. Через несколько минут к нам подошел секретарь (мирза) куш-беги и объявил, что министр сейчас выйдете, и что, при его приходе, надо будете встать. Агент заметил секретарю, что русские приличия знают, и относительно того, как вести себя, могут научить бухарцев. Куш-беги, действительно, появился тотчас, ведомый под руки своими приближенными. [59]

Подойдя к нам, он неловко подал каждому свою левую руку, которая сильно дрожала, и вслед затем пригласить сесть.

Лицо куш-беги носит отпечаток узбекского типа: оно несколько плоско и с довольно-широкими скулами; глаза маленькие и косо-расположенные; нос широки, репчатый; губы тонкие; цвет кожи оливковый. Одежду куш-беги составляли: парчовый халат, желтая, с шалевым рисунком, чалма и сплошь вышитые золотом сапоги на зеленой скуровой подошве, приподнятой у остроконечного носка кверху.

Куш-беги на вид около шестидесяти лет, хотя он гораздо моложе. Голос чрезвычайно тонкий и как будто разбитый. Впрочем, вся его фигура казалась расклеившеюся.

Первый вопрос куш-беги был о здоровье Белого Царя, затем его сыновей, министров и туркестанского генерал-губернатора.

После речи агента о цели прихода миссии, куш-беги обратился к нему с следующими словами:

"Так как Бухарское ханство немаленькое, то я обременен важными государственными делами, к отправлению которых и теперь должен обратиться; поэтому прошу вас отдохнуть, напиться чаю, позавтракать. Немного погодя, окончив свои занятия, я приду и поговорю с вами о государственных делах".

Сказав эти слова, куш-беги удалился; но, [60] несколько минут спустя, к агенту подошел приближенный бухарского премьера и спросил, когда он желает говорить о государственных делах: "после чаю, после фруктов или после пилава?" Агент отвечал, что о важных делах удобнее всего вести речь уже после пилава.

Для чая и угощения было приготовлено место в саду. Сад куш-беги тенистостью не отличается: он состоит на половину из виноградных и на половину из гранатовых кустов. В саду также, была поставлена для нас импровизированная мебель, в числе которой находилась железная кровать, подаренная в Ташкенте сыну эмира Абдул-Фаттах-хану, когда, он ездил в Россию. Желтый чай (довольно хорошего качества) подавали в трех больших зеленых стаканах и в нескольких чашечках. Затем подали достархан и, в заключение, неизбежный "палау" (пилав). Посуда и сервировка были русские; но, по своей разнокалиберности, напоминали хозяйство небогатого содержателя постоялого двора в России. Для "палау" поданы были желтые деревянные ложки, употребляемые у нас простонародьем.

Насытившись, как могли, мы перешли на галерею, давая знать гостеприимному хозяину, что палау съеден и что время для разговоров о важных делах наступило.

Вскоре во двор привели белую лошадь с [61] раззолоченным чапраком и принесли на подносе парчовый халат и девять штук шелковой материи. Это были подарки агенту и нам. Вслед за поднесением подарков, вышел и сам куш-беги. Поблагодарив за прием, агент испросил позволения у министра отложить речь о делах, так как, в этот раз, мы были у него в гостях, и при том все самое важное и главное — выражение дружбы туркестанского генерал-губернатора — высказано и эмиру, и ему; оставались только мелкие вопросы, касающиеся отдельных частных лиц, по жалобам их на бухарских купцов. Куш-беги охотно согласился.

На вопрос куш-беги: всем-ли мы довольны в Бухаре? агент отвечал, что всем, за исключением одного: нам не дают возможности свободно разъезжать по городу и ничего не показывают.

"Когда посланник ваш, тюря-джат, был в Ташкенте и в Петербурге", сказал агент миссии, "ему каждый день давали возможность видеть что-нибудь новое. Ему показывали, войска, парады, маневры и проч. Если и бухарцы, в свою очередь, дадут нам возможность свободно раз езжать по городу, покажут свои лучшие здания и постройки и, наконец, войска, то я останусь вполне доволен и, по приезде в Ташкент, доложу генерал-губернатору, что бухарцы встретили нас настоящими друзьями и выказали по истине дружеское расположение". [62]

Лицо куш-беги выразило беспокойство; он отвечал, что, это вопрос такой важности, что решить его он сам не имеет права, а представит благоусмотрению эмира, и тогда не преминет сообщить нам волю своего повелителя; вслед затем, подозвав своего секретаря, он велел ему записать весь разговор с агентом. Секретарь вынул из-за пазухи калямдан (продолговатая коробочка для хранения туши и каляма, т.е. пера), присел на корточки и начал быстро писать.

Все написанное было прочитано через переводчика, чтобы агент мог убедиться, что все сказанное им будет передано эмиру верно и точно.

— Нет-ли еще чего добавить? спросил куш-беги, по окончании чтения.

— Самое главное, достопочтенный куш-беги, прошу вас передать поклон эмиру и засвидетельствовать ему мое почтение, отвечал агент.

"Хоп якши" и взятие за бороду были ответом на это заявление.

Вслед за тем мы распростились с куш-беги и уехали восвояси..

После представления куш-беги, агент миссии ожидал ответа относительно назначения времени для переговоров о заявленных вопросах. Спустя несколько дней, агент, зная медлительность азиатов, написал куш-беги письмо, в котором изложил все [63] вопросы по жалобам купцов, наших подданных, и просил их рассмотрения. Но и на письмо куш-беги не торопился отвечать.

Очевидно было, что бухарцы что-то соображали, и хотя относились почтительно и содержали нас щедро, но не доверяли.

Для вникания в наши нужды, к нам был приставлен особый чиновник, по имени Арслан-ходжа, толстый, неуклюжий, с глупою физиономиею. На обязанности этого чиновника лежало также подсматривание что мы делаем и немедленное сообщение о том высшим властям.

Мы жили как воспитанники в закрытом учебном заведении. Нас кормили, поили, стерегли ночью и неусыпно наблюдали днем. Сообщение наше с внешним миром происходило при помощи наших джигитов и переводчиков-мусульман, которые могли свободно, во всякое время, бывать повсюду.

Но если членам миссии не приходилось проникать легко через свою ограду, чтобы видеть бухарцев, то, наоборот, бухарцы постоянно приходили к нам для разных целей.

Утром, с восьми часов, большой двор посольства наполнялся больными всех сортов, искавшими помощи у нашего доктора. Допускались только мужчины и дети; женщины же были отгоняемы бухарским привратником. Число больных простиралось [64] до 200 душ ежедневно: одни искали исцеления, другие — укрепления. Относительно последнего необходимо заметить, что ничем нельзя так угодить бухарцу, как давши ему укрепляющего.

Между различными, резко выделявшимися типами таджиков, узбеков, евреев, индусов и проч., попадались изредка и русские физиономии.

В числе больных явился однажды часовщик ⁵, который выдавал себя за астронома и астролога. На вопрос, в чем состоят его астрономические познания, он отвечал, что может предсказывать затмение солнца и луны. В подтверждение своей способности, он произнес пророческим голосом:

— Я говорю, что через пять дней будет лунное затмение.

Откуда же это ты узнал, кто сказал тебе?

— У меня есть книга, по которой я и угадываю. Мы сообразили, что такая книга была, по всей вероятности, русский календарь, и потому немедленно справились с календарем: оказалось, что лунное затмение должно было случиться не через пять дней, а гораздо позже. Когда это было разъяснено нашему астроному, он, не сконфузясь, отвечал, что его календарь английский, переведенный на персидский, и что [65] русский календарь, также как и турецкий, не сходятся с английским и отстают на несколько дней.

Кроме больных, нас посещали купцы также всевозможных оттенков и национальностей. Они приносили нам для продажи произведения благородной Бухары; Предметы, которые мы желали купить, согласно предложению куш-беги, отсылались к нему для оценки. Государственный министр обозначал стоимость предмета, как бы мал или ничтожен он ни был, на особом ярлыке и присылал к нам, после чего уже от нас зависело взять предмет или нет.

Справедливость требует сказать, что те произведения благородной Бухары, которые приносили к нам не заслуживали внимания по своим качествами.

Бирюза, на которую члены миссии напустились, было с ожесточением, оказывалась зеленою и беловатою. Туркменские ковры, славящиеся во всей средней Азии, были тоже худшего разбора. Белого канауса, приобретение которого было так желательно почти всем членам миссии, совершенно не оказывалось в продаже и нам предложили сделать нарочный заказ. Мало-мальски порядочными найдены были только каракульские мерлушки и полосатый канаус.

И то, и другое — образцовые произведения бухарского промышленного искусства.

Гораздо более интереса представляли старые монеты, которые также приносились к нам для [66] продажи: они относились к различишь эпохам и служили представителями самых разнообразных цивилизаций.

Самые древние из принесенных монет были греческие (бактрийские). Все монеты этого типа серебряные, величиною около русского полтинника; они относятся к эпохе распадения монархии Александра Македонского и образования бактрийского царства. На лицевой стороне монеты представлена профиль царя, а на оборотной изображена фигура Геркулеса, сидящего на жертвеннике, покрытом шкурою немейского льва и держащего в правой руке палицу — орудие истребления льва. Большинство монет этого типа отличается необыкновенною тщательностью отделки и художественным изображением фигур. На одной из монет, вокруг фигуры Геркулеса, весьма явственно и великолепно отчеканено: BASILEWS EUQUDHM — "василеос ⁶ Ефидем". Ефидем был третий бактрийский царь.

Ко второй категории относились монеты куфические (времен первых халифов); эти монеты были золотые, серебряные и медные, различных размеров.

К третьей категории принадлежали монеты христианские. Все они золотые, величиною с двугривенный. На одной из них весьма явственно [67] сохранилась надпись: LVDOV. MANIN DVX и на оборотной стороне: RECIS. ISTE DVCA SIT. Т. MPERATORV. На другой — на лицевой стороне, выбито: DUTHEODOSIVS, PFAVC, а на оборотной: BONO VOTXX MVLTXXXS.

К четвертой категории относились монеты мусульманские. Большая часть их медные. Количество монет этого рода было громадное.

Кроме монет, нам приносили и другие вещи, которые считались бухарцами почему-либо диковинными или курьезными, и которые они надеялись сбыть нам. Так, нам приносили: сабельные клинки из дамасской стали; малые серебряные компасики, в форме груши; русские серебряные кубки, с изображением членов царской фамилии; аптечный ящик графа Фердинанда Меаца, конфискованный у него в 1863 году, и с которым бухарцы не знали что делать; секстант, оставшийся от Конноли; лекарство, оставшееся после генерала ⁷ Стоддарта, и проч. и проч.

Наконец, в качестве курьеза, нам приносили и книги. Кроме известного сочинения Фирдуси и "Истории Бухары" Наршахи, книги не заслуживали никакого внимания. По большей части это были поэмы в роде "Еруслана Лазаревича", с такими же рисунками и виньетками. В числе мусульманских книг [68] принесена была однажды русская псалтырь. Кроме того, секретарь бухарского посольства, бывшего в 1869 году в Петербурге, показывал библию, переведенную с английского на персидский язык. Секретарь немало хвалил достоинство библии, что удивило нас, привыкших видеть в мусульманах фанатиков, нетерпимо относящихся ко всему чуждому,

О веротерпимости бухарцев мы могли заключить по другому обстоятельству. Раз к нам привели, тоже как диковинку, абиссинца. По расспросам оказалось, что абиссинцев в Бухаре находится человек восемь; все они из Абиссинии попали сначала в Персию, где были захвачены туркменами и проданы в неволю в Бухару. Наши казаки были удивлены, узнав, что приведенный напоказ черный арат исповедует Иисуса Христа и св. Евангелие: мы же, в свою очередь, были удивлены тем, каким образом бухарцы дозволили абиссинцам оставаться при своей религии и не принудили их принять магометанство.

Русские люди, попадающие в Бухару, как беглые или как пленные, наоборот, всегда принуждаются к принятию мусульманства. Бухарское правительство, в этом случае, смотрит на религию как на залог, скрепляющий узы нового подданного с Бухарою, что, относительно русских, весьма важно, так как, принадлежа к высшей интеллигенции, они [69] постоянно подозреваются бухарцами в тяготении к своей родине и в шпионстве.

Один из таких беглых явился к нам с целью выпросить ходатайство о возвращении в Россию

В Бухаре он зовется султаном Газы-Касымовым, а в России именовался Де-Фульштейном Гербатом. Родился он в Вильне и воспитывался в тамошнем благородном институте; ездил заграницу, для усовершенствования своего образования изучением медицины; но, на возвратном пути в Россию, попал в какую-то историю, следствием которой была ссылка его в Сибирь. Из Петропавловска он бежал сперва в киргизские степи, где промышлял в качестве атамана шайки разбойников, а потом бежал в Кокан, а отсюда в Бухару.

Когда членами миссии было объявлено ему, что позволение возвратиться в Россию может последовать лишь вслед за признанием сделанного преступления, Гербат начал придумывать различные причини, влиявшие на его ссылку и побег. Ему, конечно, не верили, вследствие чего, Гербат стал гадать на финиковых косточках.

— Я гадаю, сказал он, желая узнать, примут-ли меня в России и признаваться-ли мне во всем?

Ну, что? спросили мы, когда он окончил гаданье. [70]

— Выходит хорошо, был ответ.

И, вслед затем, опять придумал не менее несообразную причину. Он сказал, что будто бы был заподозрен в сношениях с революционерами 1848 года, вследствие найденной у него книги с египетскими гиероглифами, которые и были поводом к его ссылке в Сибирь...

— Как и чем вы живете в Бухаре? спросили его.

— Прежде я состоял на службе у эмира, обучал его войска, перевел на персидский язык русские уставы, предлагал бухарцам устроить госпиталь для войск; но увидев, что узкий деспотизм эмира не позволяет ему выходить из пределов своих личных расчетов и удовольствий, я бросил коронную службу и стал частным человеком. Теперь я пользуюсь славою первого бухарского доктора.

И действительно, Гербат знает десятка два названий лекарств и несколько болезней. Лекарства для бухарцев он выписывает из Москвы.

— Если бы вы знали, как тяжело европейски образованному человеку жить среди этих диких варваров, погрязших в тине деспотизма и невежества, жаловался Гербат и тут же сообщил, что знает французский, немецкий и польский языки и играет на фортепьяно; что, во время оно, проходил разные мудреные науки, в числе которых была и алхимия. [71]

Долговременное пребывание в Бухаре и неумеренное употребление опиума имело разрушительное влияние и на его организм, и на умственный способности, так что даже у бухарцев он слывет за юродивого.

В ожидании ответа на письмо к куш-беги, прошло несколько дней. Положение русской миссии становилось тягостным. Посылаемые ее город наши лазутчики приносили неутешительные известия. Дело в том, что русская миссия, по приезде в Бухару, застала афганское посольство, от Шир-Али-хана. Интересы афганцев были диаметрально противоположны русским интересам. Афганцы, поддерживаемые англичанами, требовали у эмира позволения построить крепость на Аму-Дарье с тем, чтобы действовать сообща против России. В доказательство своей силы они уверяли, что 12-тысячное войско Шир-Али-хана стоит уже на Аму-Дарье. В случае отказа мира, они грозили ему войною. Кроме того, кабульское посольство гневалось на эмира за великолепный прием, сделанный им русскому посольству; оно даже хотело удалиться из Бухары, но осталось по настояниям эмира.

Поставленный между двух огней, эмир Музафар долгое время колебался относительно того, чьей стороны держаться. Одно время он уже склонялся на сторону афганцев, так что в городе стали ходить [72] слухи о союзе, заключенном Бухарою с Шир-Али-ханом, и о войне с русскими; но, наконец, русская политика восторжествовала: эмир совершенно склонился на сторону русских. На жалобы и представления афганцев он перестал обращать внимание, и, напротив, усиленно стал заискивать сближения с нами.

7-го июня эмир прислал к агенту своего доверенного, по имени Мир-Ахмета, бывшего секретарем в бухарском посольстве с Абдул-Фаттах-ханом, и отличающегося между бухарцами смышленостью, выходящею из ряда обыкновенных.

Мир-Ахмет пришел с ответом на письмо агента к куш-беги, которое было доложено эмиру. Эмир по всем пунктам сделал уступки справедливым требованиям русского правительства. Что же касается до желания членов миссии ездить по Бухаре, то Мир-Ахмет просил, чтобы мы, если можно, не требовали этого, потому что, в силу коренных законов в священной Бухаре, иностранцы не имеют права разъезжать верхом по улицам. "Ходить же пешком", прибавил секретарь, "вам самим будет неприятной... Относительно того, чтобы показать войска и казармы, доверенный эмира сообщил, от имени своего владыки, что эта часть у них так несовершенна, что и показывать ее совестно; что если русские желают дружбы и мира Бухары, то пусть пришлют своих литейщиков, ружейников, солдат и [73] офицеров для обучения бухарцев. Тогда военные средства, Бухары поправятся на столько, что армию бухарскую можно будет. показывать иностранцам.

Агент, не обнадеживая бухарца, сообщил ему, что эмир может все это изложить в письме к туркестанскому генерал-губернатору и что он письмо отвезет в Ташкент. Вслед за тем агент разъяснил бухарскому поверенному, что дружба туркестанского генерал-губернатора к Бухаре надежнее дружбы всех соседних мусульманских держав и что рассчитывать на афганцев эмиру будет слишком рискованно.

Поверенный эмира, довольный исходом переговоров, поспешил к себе, чтобы написать арс (доклад) своему повелителю.

На другой день эмир, желая угодить миссии, решился, вместо войск, щегольнуть перед нами своею капеллою. Он велел снарядить своих лучших музыкантов, которые, вместе с тем, и певцы, и прислал и нам.

Часов в восемь вечера, музыканты, в числе, семи человек, в сопровождении Мир-Ахмета, явились в посольский сад. Они принесли с собою груду инструментов, которые, как кажется, составляли полный среднеазиатский оркестр, за исключением громадных труб, особого рода барабанов и некоторых других. Инструменты придворных музыкантов [74] были следующие: 1) дутара (что значит: две струны), в роде двухструнной балалайки; 2) тамбур — балалайка, с тремя длинными металлическими струнами; 3) кобыз — своего рода виолончель с двумя волосяными струнами; 4) зизак — тоже в роде виолончели, только с тремя металлическими струнами; 5) флейта; 6) кокчей — два кларнета, на которых музыкант играет разом; 7) рожок и 8) неизменные чильмандары — род бубен.

Музыкантами дирижировал придворный шут, плясун и капельмейстер. Среднеазиатская музыка находится в том периоде, когда звуки инструмента не отделяются от напева. Играющий вместе с тем и поет. Часто к напеву присоединяется и пляска, но пляшет лицо постороннее.

Среднеазиатская музыка в высшей степени уныла, монотонна и однообразна, как природа, на лоне которой она возникла и развилась. Однако и в ней встречаются мотивы, хотя дикие, но тем не менее не лишенные прелести по своей оригинальности. Музыкальные мотивы Средней Азии, но всей вероятности, послужат материалом для европейских виртуозов при композиции опер и балетов из восточной жизни. Особенного внимания заслуживают среднеазиатские марши. Нет сомнения, что музыка в Бухару и вообще в Туран перешла из Персии; но, независимо от персидских мотивов, в Средней Азии существуют [75] и свое мотивы, выработанные чисто-тюркским племенем.

Если о среднеазиатской музыке можно сказать, что она не лишена интереса и ожидает научной разработки, то нельзя сказать того же относительно среднеазиатского пения. Безобразнее туранской песни ничего себе представить нельзя: ни одной правильной ноты, ни одного сколько-нибудь приятного звука. Субъект, услаждающий публику пением (я не хочу сказать певец), не поет, а выкрикивает звуки, и чем напряженнее, чем диче эти звуки, тем больше удовольствия и публике, и крикуну. Поющий поднимает голову вверх и закатывает глаза; жилы его наливаются кровью и он то завывает волком, то мяукаете кошкою, то ревет верблюдом. Один из наших музыкантов, оравший самым беспощадным образом, возбуждал наибольший восторг в своих азиатских слушателях.

— Каково поет! голос-то каков! постоянно повторял Мир-Ахмет, бывший недавно в Петербурге, слышавший итальянскую оперу и даже описавший ее персидскими стихами.

Слова среднеазиатских песен, по большей части, бессодержательны. Туранцы могут петь целый день и не дать себе отчета в том, что поют: что взбредет на ум в данный момент, то и поют.

Когда пение и музыка достаточно утомили всех, [76] придворный шут взялся развеселить и позабавить нас. Он начал кривляться, поводя последовательно различными мускулами своего тела, начиная от кожи на голове. Затем начал плясать, прищелкивая пальцами и производя неприличные движения корпусом. Азиатская публика была в неописанном восторге.

Шут человек уже старый; в Бухаре он играет роль совершенно такую же, какую играли шуты у нас в России еще в прошлом веке и в западной Европе в XVII столетии. Старик, вместе с тем, и остряк, и неприличие его движений и выходок, конечно, не может быть поставлено ему в вину.

После пляски, шут, под звуки музыки, начал давать свои забавные представления, основанные на еще более безобразных и неприличных сюжетах. Сперва был на сцене козел, потом лошадь, и затем воробей.

Комизм состоял в том, что шут издевался над личностью изображаемого им животного, вымазывая ему грязью физиономию, отпуская полновесные удары плетью и пр. Чем звончее сыпались удары, тем удовольствие азиатской публики было больше; оно достигало высшей степени, когда выходки шута делались циническими, и притом в чисто-азиатском вкусе.

"Вот она старая Русь!" думал я, вспоминая время препровождение и забавы наших предков. [77]

Когда шут кончил свою последнюю мистерию, он внезапно провозгласил многолетие эмиру, чем и закончился спектакль.

Само собою разумеется, что агент миссии не поскупился на похвалы музыкантам и, благодаря эмира за удовольствие, велел передать ему, что такою музыкою мог угостить только владетель такой благословенной страны, как Бухара.

Похвалы польстили самолюбию эмира и он, желая окончательно расположить к себе русскую миссию и очаровать ее бухарскими диковинками, приказал, на следующий день, показать нам придворный балет. Вечером, вместе с музыкантами, присланы были и плясуны.

В Средней Азии пляшут только мальчики, именуемые бачами. Бачи для пляски наряжаются в женский костюм, со множеством мелких бубенчиков на руках и ногах, и с косами из лошадиных волос. В пляске бачей замечательна грация, их движений и проворство пируэтов, которые они делают с изумительною быстротой. Все искусство бачей вертится почти исключительно на возбуждении чувственности в зрителях и, надо отдать им полную справедливость, они достигают своей цели с успехом. Прищуривание и закатывание глаз, томное движете мускулов лица, сладострастное размахивание рук и судорожное подергивание всем корпусом — все [78] это производить на азиатскую публику потрясающее действие и поражает ее словно электрическим током. Она-то млеет и замирает, то ревет от восторга. Посидеть возле бачи, пожать ему руку, дать отпить чаю из своей чашки — считается высшим блаженством для азиатца.

Нельзя без грусти смотреть на подобное извращение нравов. Женщина, изгнанная кораном из среды общества и упрятанная в самую непроглядную глубь гарема, заменена мальчиками, исполняющими роль женщин.

Женская красота здесь никогда не влияла благотворно на мужчину; она никогда не возбуждала в нем благородных чувств и не вдохновляла ни на какие геройские подвиги. Влияние женской красота здесь заменено извращенным влиянием красоты мужской; чувство любви к женщине променено на противоестественную чувственную любовь к мальчику, и эта любовь вошла даже в поэзию, будучи воспеваема не только в народных песнях, но даже в стихах знаменитейших и образованнейших восточных поэтов: Саади и Гафиза. Житель Востока, безнадежно влюбленный в бачу, разгоняет свою тоску тем, что приглашает к себе певцов, которые поют ему про любовь какого-нибудь хана или эмира, находившегося в таком же точно положении. В песне воспевается, как такой-то хан, будучи страстно [79] влюблен в бачу, сулил ему полцарства за одну улыбку, и как бача долго оставался глух к голосу своего владыки. Слушатель, в это время, проливает горючие слезы: но, по мере того, как в песне бача смягчается и сердечные дела хана поправляются, слушатель, воображая себя на месте сказочного героя, ободряется, питаясь надеждою, что и его любовь будет услышана. Заключение браков a la Нерон и Гелиогабал сделалось в Азии делом обычным.

Так как цель русского посольства была достигнута, то оставаться дольше в Бухаре не было надобности: поэтому агент миссии отправил к куш-беги письмо, в котором сообщил ему день, когда миссия должна оставить Бухару. Куш-беги ответил агенту, что препятствий к выезду русского посольства не имеется и что, накануне отъезда, эмир желает принять миссию у себя.

17-го июня, за день перед отъездом из Бухары, после полудня, нам были присланы от эмира подарки, которые состояли в следующем: агенту пожалована лошадь со сбруею, три халата и 2 тысячи тенег (400 рублей); офицерам и чиновникам по два халата и по 400 тенег (80 р.); нижним чинам по одному халату и 40 тенег (8 р.). Как ни отказывались члены миссии от денег, но бухарцы убедительнейше настаивали, говоря, что деньги, по их [80] обычаю, суть лучшие знаки выражения дружбы и приязни.

Перед вечером, когда спала жара, нас пригласили к эмиру. Обстановка при прощальной аудиенции у эмира была такая же, как и при приеме. Агент благодарил его; высокостепенство за радушие, оказанное русской миссии в Бухаре, и выразил надежду, что мир между двумя соседними странами не будет нарушен. Эмир отвечал, что сохранение мира было всегда его заветным желанием, что если происходили какие-нибудь несогласия, то они были следствием или недоразумений, или неправильного понимания "своих книг" ⁸.

— Теперь, прибавил эмир — я исполнил все, что ни требовал генерал-губернатор, и вперед приму все меры к тому, чтобы несогласия между соседями не возникали больше.

— Молю Бога, возразил агент, чтобы слова вашего высокостепенства сбылись. Мне приятно будет передать ваши слова генерал-губернатору, который несказанно обрадуется принятому вами решению.

— Теперь государство бухарское слилось с русским и составляет с ним одно, отвечал эмир. — Живя [81] в Бухаре, вы жили как бы у себя дома. Мы старались делать все приятное и угодное не только вам, но и вашим купцам. Передайте генерал-губернатору, что отныне русские люди всегда будут встречаемы в Бухаре, как дома.

Распростившись с эмиром, мы сделали визит его сыну Абдул-Фаттах-хану. Молодой принц принял нас в каком-то довольно грязном и непривлекательном флигеле. Он сидел в углу двух узких и низких коридорчиков, на простом полушелковом одеяле, стеганом на вате. Куш-беги, все время стоявший, когда мы были у эмира, у принца не только уселся без приглашения, но даже тотчас овладел разговором с агентом. Он просил агента передать генерал-губернатору, что, "пока нынешний эмир жив и пока будут жить его доброжелатели, Бухара не сделает ни одного шага к тому, чтобы навлечь на себя хотя тень неудовольствия России".

Разменявшись дипломатическими любезностями с принцем и министром, агент и мы удалились.

Перед воротами нас задержали на несколько минут: нужно было сбегать к эмиру за "ответом". "Ответ" означал благословение и позволение идти. И то, и другое было дано — и мы отправились.

На другой день (18-го июня) миссия, в сопровождении шихаула, торжественно выехала из Бухары, пробыв в столице средней Азии 27 дней. [82]

Город Бухара.

Внешний вид Бухары. — Обилие кладбищ внутри города. — Мечети и медресе. — Караван-сараи; базары. — Бани; пруды. — Господствующие болезни. — Климат. — Население, — Зависимость Бухары от России в коммерческом отношении. — Английские товары на бухарских рынках. — Зависимость Бухары от России в земледельческом отношении. — Сведения о военных силах Бухары. — Русские беглецы в Бухаре.

Город Бухара имеет в окружности около 10 верст, а в поперечнике не более 2 3/4 верст. Глиняная стена, высотою около трех с половиною сажен, окружает город. Стена, как водится, зубчатая, с башнями. Перед стеною, на большей части ее протяжения, нет эспланады, и вообще стена эта никакой серьезной защита от нападения европейских войск не представляет. В стене одиннадцать ворот.

Бухара хотя и слывет как бы столицею всей средней Азии и центром мусульманства, однако не отличается не только блеском, но даже просто чистотою. Этот город также грязен и безобразен, как и все среднеазиатские города. [83] Такие же узкие, кривые, вымощенные крупным булыжником улицы; такие же серые, невзрачные сакли, уныло расположенные без всякого порядка.

Относительно постройки жилищ Бухара только тем и отличается от других среднеазиатских городов, что имеет много двухэтажных саклей. За то эти сакли расположены теснее, а в городе весьма мало садов, составляющих единственную отраду, утешение и, пожалуй, очарование в других среднеазиатских городах — в Ташкенте, в Ходженте, в Кокане и в Самарканде.

Основываясь на расспросных сведениях, мы узнали что в Бухаре считается 15 тысяч домов. Полагая на каждый дом по 5 душ населения, получим для всей Бухары населенность в 75 тысяч душ. Таким образом, по населению, Бухара равняется Ташкенту, хотя и расположена гораздо теснее его.

Особенность внешней физиономии Бухары составляет обилие кладбищ внутри города. Здесь жилища мертвых и живых перемешаны, и, странное дело, относительно прочности и щегольства постройки, первые имеют преимущество перед последними. Живые обитают в тесных, низких, грязных конурах, слепленных из комков глины и разваливающихся не только от землетрясений, но и от собственной тяжести; мертвые же помещаются в могилах, устроенных из обожженного кирпича и имеющих вид [84] трехгранных призм. Выводятся собственно только две грани, которые делаются несколько выпуклыми, так что образуется нечто вроде стрельчатого свода. Покойника, обернув в саван, кладут на землю в устроенную таким образом гробницу и закладывают ее с обоих концов камнями.

Так как Бухара считается городом "священным", то и почва, на которой она расположена, также признается "святою"; вот почему всякому ревностному мусульманину желательно быть похороненным на "святой земле". Но так как места в городе мало, а число покойников постоянно возрастает, то последние убежища бренному телу бухарцев воздвигаются на тех же самых кладбищах, которые распространяются вверх, и могилы лепятся одна над другою, образуя ярусы.

Вторую особенность Бухары составляет обилие мечетей, число которых, по уверению бухарцев, равняется числу дней в году. Мечети зачастую устроены при медресе, которых считается до 140. Мечети, как и медресе, большого внимания не заслуживают. Лучшие, конечно, те, которые были воздвигнуты в старину, но здешние памятники старины далеко уступают самаркандским. Бухарские мечети и медресе имеют вид тяжелых, каменных масс, вроде казарм, не поражающих даже своею грандиозностью.

Лучшею мечетью считается мечеть "Калян " ([85] большая), которую по пятницам посещает эмир, и стоящая напротив нее мечеть "Мир-араб". На небольшой площадке, между этими двумя мечетями, выстроена высокая, довольно щегольская башня, с которой, по повелению эмира, сбрасываются виновные на, мостовую.

Некоторые мечети и медресе увенчаны аистовыми гнездами, владельцы которых безмятежно, из рода в род, передают свое наследие, пользуясь почетом и уважением народным.

Медресе наполнены учащимися, которые стекаются сюда не только из разных концов Азии (из Перми, Афганистана, Индии), но даже и из России (с Поволожских губерний). Поглотив всю мусульманскую мудрость, состоящую в изучении корана и толковании на него, ученики возвращаются восвояси и делаются муллами. Таким образом, в духовном отношении, Бухара разыгрываете, в мусульманском мире, роль Рима в мире католическом.

Но если в Бухаре многочислен класс духовенства, то еще более многочислен класс торговых людей. Народ бухарский, по преимуществу, торговый. Бухара, находясь в центре караванных путей, связывающих восток и юг Азии с Европою, издревле усвоила себе меркантильный склад, так что купца бухарские проникают гораздо далее, чем муллы. И, во всяком случае, бухарским купцам следует [86] отдать преимущество перед учеными. Последние разносят с собою лишь мертвящие начала обрядовой стороны мусульманства, изуверства и фанатизма, тогда как первые, обменивая произведения различных стран, способствуют сближению народов, и, надобно отдать им справедливость, ведут свои дела умеючи.

Бухара славится также своими базарами. Базарные помещения, местами, выведены довольно капитально из камня; но, несмотря на то, лавочки в них сооружены все-таки миниатюрные, похожие больше на каменные мешки, чем на настоящие европейские лавки. Ничтожное количество товаров в таких лавках не дает выгодного понятия о бухарской торговле; но судить по ним о всей торговле было бы ошибочно: в лавчонках сидят одни мелочники, торгующие в кредит и забирающие товар у более крупных купцов, товары которых расположены в складах, именуемых караван-сараями.

Караван-сараев в Бухаре считается до 50. Постройка их отличается большею капитальностью и щеголеватостью, чем в других среднеазиатских городах. Каждая национальность имеет свой караван-сарай. Так русские купцы, приезжая из России, складывают свои товары в Алим-сарае, вмещающем в себе до 1,500 верблюдов; русские татары (прикащики и доверенные) — в Нагай-сарае, [87] рассчитанном на 2,000 верблюдов; афганцы имеют свой сарай и т. д.

Оптовая торговля производится в этих сараях и здесь же происходит взимание торговых пошлин, зякета, в размере 2 1/2 % с мусульман и русских, и 5% с не мусульман.

К числу общественных зданий в Бухаре следует отнести бани, которые, во всех мусульманских городах, составляют существенную необходимость. В Бухаре считается до 20 бань. Перед рассветом, жители пробуждаются протяжным и заунывным звуком рожка, приглашающим правоверных в бани для совершения положенного по закону омовения. Вечером, по такому же трубному звуку, приглашаются женщины.

Иногда делается разрешение правоверным купаться в общественных прудах; впрочем, это дозволяется больше в виде баловства.

Общественные пруды (хаузы) в Бухаре — ее гордость. Их насчитывают свыше 80. Пруды отличаются большими размерами и лучшим устройством, чем в других среднеазиатских городах. Они, в большинстве случаев, хорошо вымощены камнем и почти все оттенены деревьями.

Лучшим из прудов считается резервуар "диван-беги" (Ляби хауз диван-беги), вокруг которого, в тени дерев, расположены чайные лавки, с [88] вечно кипящими самоварами, приманивающими к себе многочисленную публику. Кроме "чаен" тут же расположены, под навесами из циновок (вроде грибка), продавцы фруктов, хлеба и разных других снедей неприхотливой азиатской стряпни. Толпы народа, с утра до ночи, копошатся здесь: это место самое бойкое и привлекательное во всей Бухаре.

Пруды наполняются водою из главного канала "Шахри-руд", который берет начало из Зар-шана. Шахри-руд входит в Бухару с восточной стороны и выходит с западной. Протекая все время по илисто-солонцоватому дну, вода Шахри-руда мутится. Затем, будучи напущена в пруды, она меняется лишь недели через две. В течение этого времени, вода до того засаривается и портится, — частию сама собою, как всякая стоячая вода, частию вследствие врожденной нечистоплотности азиатцев, сваливающих в воду всякую дрянь, — что порождает различная накожные и внутренние болезни, известные только азиатцам. Сюда относится болезнь ярря-аугани (афганская язва), названная русскими сартовскою болезнью. Болезнь эта, известная во всех среднеазиатских городах, оставляете после себя явственные следы. Происходя от наружного употребления воды, она, в большинстве случаев, поражает части организма, более всего приходящие в соприкосновение с отравленною водою, т.е. лицо и руки. [89]

Другая интересная болезнь ришта (filarial medinentis) происходит как кажется, от внутреннего употребления воды. "Риштою" называется тонкий, белый червь, толщиною и цветом похожий на вермишелину. Длина червя доходит до одного аршина. Болезнь начинается опухолью, причем иногда чувствуется сильная ломота в костях, внутренний жар, сухость во рту и жажда. Опухоль превращается в нарыв, который прорывается и обнаруживаешь "ришту". Тогда ее осторожно вынимают, стараясь не оборвать. В случае разрыва червя, последний уходит далеко во внутрь и тогда его извлечь уже гораздо труднее. Болезнь эта поражает, по преимуществу, ноги. Самое лучшее средство избежать ришты — пить отварную воду.

Царство "ришты" — Бухара; но она, кроме того, существует еще в Катты-Кургане и Джизаке, так как оба эти пункта, относительно проточной воды, находятся почти в одинаковых условиях с Бухарою. В Европе "ришта", как кажется, неизвестна, но в Малороссии существует народное поверье, намекающее на "ришту". Народонаселение южной России перестает купаться в реках после Ильина дня (20 июля) на том основании, что, с этого времени, вода зацветает и конский волос, оставшийся в воде, приобретает способность оживать. Оживленный волос, под именем волосатика, проникает в [90] туловище и преимущественно в ноги недальновидного купальщика и причиняет ему опасную болезнь, оканчивающуюся антоновым огнем. Поверие это весьма распространено в Малороссии, хотя "ришты" там, по всей вероятности, никто не находи. Есть основание думать, что легенда о волосатике занесена туда из средней Азии. Благодаря этой легенде, народ держится в спасительном страхе и предохраняется, если не от волосатика, то от других болезней, сопряженных с употреблением портящейся воды.

Кроме "ришты" из наружных болезней в Бухаре довольно распространена пись или мяхау. Эта болезнь состоит в появлении белых, молочного цвета, пятен по телу и в общей слабости организма. Болезнь прилипчива, почему всех заболевающих ею удаляют из общества. В Бухаре существует особый квартал (домов в 500), населенный больными "писью". Всякое общение с ними строго воспрещено. В Самарканде, в Ташкенте и в других больших городах средней Азии больных "писью" выселяют за город, в особые кишлаки (деревни).

Кроме поименованных болезней в Бухаре чрезвычайно распространены глазные болезни, вследствие совокупного влияния ослепительного солнечного света, громадной пыли и дурной воды, затем сифилис и оспа. [91]

Болотные окрестности Бухары и вредные миазмы от испарения их, а также быстрота переходов от дневного зноя к вечерней прохладе, порождают лихорадки и горячки; излишнее употребление недозревших фруктов, составляющих во всей средней Азии главную пищу в течение большей части года, производив желудочные болезни. Кроме того, имеют здесь место — чахотка, сухотка и проч.

Таким образом в Бухаре можно встретить всевозможные болезни, какие только существуют, или, по крайней мере, известны в европейской медицине.

Несмотря на то, климат Бухары нельзя считать вредным для здоровья. Благодаря высокому положению над уровнем моря (на 1,200 футов по Борису), Бухара пользуется довольно умеренным климатом. Мы приехали в Бухару в самое непривлекательное время года, когда стояли сильные жары, было полное безветрие и в прудах и в арыках не находилось ни капли воды. Жители пили воду исключительно из колодцев, которых в Бухаре довольно много. В воздухе стояла страшная сухость. Но вскоре подул северный и северо-восточный ветер и, в тоже время, пришла вода с верхнего Зарявшана. Пруды и арыки наполнились живительною влагою, город освежился и встрепенулся.

Вот результаты метеорологических наблюдений, сделанных во время нашего пребывания в Бухаре. [92]

Население Бухары отличается необыкновенным [93] разнообразием. — Оно состоит из таджиков (иранского происхождения) и узбеков (тюркского); затем из аравитян, евреев, индусов, персиян и небольшого числа русских беглых. Все эти народности находятся в постоянном антагонизме, вследствие племенной вражды. Этот-то антагонизм и есть причина, почему из бухарского ханства не могло выйти сколько-нибудь крепкого организма. В настоящее время пунктом соединения и упования всех народностей Бухары служит Россия. Население ожидает, вместе с приходом русских, избавления от различных бедствий, так что Бухару теперь уже на половину можно считать русским городом.

Евреи, униженные мусульманским правом до такой степени, что их даже не позволено иметь рабами, издавна смотрели на русских, как на своих избавителей. Во время нашего пребывания в Бухаре, осматривая еврейскую синагогу (кинесу) и удивляясь ее бедности и ничтожности, мы спросили: почему евреи не выстроят себе лучшей? Нам отвечали, что бухарское правительство не позволяет, но что евреи надеяться на русских, которые, в скором времени, соорудят им хорошее здание. Евреев в Бухаре свыше двух тысяч; они живут в отдельном квартале, в восточной части города.

Индусы в таком же угнетении, как и евреи, почему также желают прихода русских, надеясь, под [94] сенью их власти, заниматься безопасно денежными оборотами — их обычным занятием.

Персияне живут в Бухаре ми как рабы, или как отпущенники, часто достигающие высших государственных степеней. Прежде в Бухаре существовал невольничий базар, на котором персияне и персиянки продавались как вьючная скотина. Но, с занятием русскими Самарканда, когда множество рабов бежали из Бухары в этот город, где они были освобождены русским правительством, невольничий рынок в Бухаре упразднился от боязни покупщиков, что купленное добро может сбежать. И теперь в Бухаре насчитывают еще до десяти тысяч рабов и, нет никакого сомнения, что они изо дня на день ждут своего избавления. Во время нашего пути из Бухары, не доходя до кишлака Мир, мы встретили мальчика, который вел двух верблюдов. Поравнявшись с миссиею, он закричал раздирающим душу голосом: "русские, я раб, освободите меня!" Сопровождавший нас бухарский чиновник громко расхохотался на возглас малютки, слова которого болезненно отозвались в сердце каждого из нас; но увы, мы ничего не могли сделать для него и только укладкою бросили ему несколько монет.

Что же касается до таджиков и узбеков, то и они, несмотря на все различие в вере, смотрят на [95] русских как на своих друзей, вследствие тяжкого ярма, наложенного на них эмиром. Музафар-Эддин (нынешний эмир), в начале своего царствования стяжавший благословение и любовь народа, теперь заслужил ненависть и презрение. Справедливости, которою он прежде руководился, теперь не существуем.

Народ завален налогами. Херадж (поземельная подать) платится в размере 1/3 урожая, тогда как, по шариату, (мусульманскому праву), следует платить лишь 1/3; танап также увеличен. Кроме того, наложены другие виды податей, которых прежде не было. Предметы жизни вздорожали. К довершению бедствий, пошли неурожаи. Народ, как он ни вышколен путем продолжительного деспотизма и гнета, начал роптать. Для удержания черни в повиновении, эмир и его правительство нашли нужным прибегать к частым казням.

"Народ бухарский", выразился однажды посланный от куш-беги, "до такой степени испорчен, что для того, чтобы управлять им, необходимо каждый день умерщвлять хотя по одному человеку".

Казни, действительно, сделались часты; но народ не исправляется, и даже позволяет себе неслыханные вещи: так, на месте, обагренном свежею кровью, смельчаки собираются и критикуют распоряжения эмира. [96]

И правду сказать, есть чем быть недовольным. Не говоря уже о неспособности эмира к делам государственным, он крайне беспечен и равнодушно относится к жизни своих подданных. Так, во время нашего пребывания в Бухаре, было зарезано эмиром, в один день, одиннадцать человек совершенно невинных, и вот по какому случаю. Учительница в женском гареме эмира отправилась было верхом на осле, на богомолье в Богоуеддин. На полпути она остановилась для отдыха в одном доме, где была изнасилована и зарезана сарбазами (солдатами). Эмир велел тотчас же казнить всех жильцов дома, в котором учительница отдыхала. Приказание повелителя было исполнено немедленно; но на другой день отыскались настоящие виновники преступления, в числе четырех человек. Когда эмиру доложили об этом, он возразил:

— Зачем же вы торопились исполнением казни?

Из сказанного становится понятным, почему народ бухарский должен желать перемены управления. Ненавидит русских только многочисленный класс духовенства (мулл), который, пользуясь значительными доходами (из вакуфных земель), естественно желает сохранения старого порядка.

Если Бухара тяготеет к России в нравственном отношении, то она еще более тяготеет к ней в экономическом и торговом отношениях. [97] Отправишься-ли по базарам — на каждом шагу увидишь русские товары; зайдешь-ли в чай-хане, место кейфа, мусульманина, опять заметишь русские самовары, чайники, подносы, чашки и проч.; завернешь-ли в дом к правоверному — и там найдешь множество необходимейших предметов, вывозимых из России, как-то: посуду, сундуки, кумганы, замки, дверные петли и проч. Мало-мальски достаточный мусульманин одет в халат из русского ситца и обут в сапоги из русской юфти. Земледелец пашет землю русским железом, а воин вооружен тульским кремневым ружьем.

Зависимость Бухары, несмотря на всю ее отдаленность от Москвы и Нижнего-Новгорода, так велика, что бухарцы, кажется, ни одного года не просуществовали бы без сношений с Россиею. Эта связь до того вкоренилась еще искони, Москва до такой степени приспособилась к своей отдаленной соседке, что товары московские на бухарских рынках стоят гораздо дешевле, чем в самой Москве. Так сахар здесь продается по 8 рублей пуд; стеариновые свечи по 11 руб. пуд; ситец от 4 до 9 руб. кусок в 40 и 50 аршин длины. Этот факт объясняется, с одной стороны, качеством товаров, а с другой — свойством торговли. Русские товары, предназначаемые для Бухары, приготовляются особым образом, причем фабрикант старается угодить вкусу и [98] потребностям азиатца. Таким образом, сахар отпускается, по большей части, неочищенный, и, притоки, малыми головками, фунтов по пяти, во внимание страсти азиатцев делать подарки; ситец приготовляется, по возможности, пестрый и с яркими узорами; сундуки непременно окрашиваются краскою, оковываются железом и имеют замки со звоном. Затем торговля Бухары с Россиею производится» большею частию, на размен. Бухарцы привозят на нижегородскую ярмарку новое сырье, хлопок, шелк, марену, цитварное семя, ревень и проч. Здесь, обменив все это на русский товар, они везут его к себе домой и норовят обратить в деньги. Азиатские купцы не ищут большого процента, как русские: они довольствуются лишь самым необходимым, потому что не имеют никакого представления об удобствах жизни, а тем более о роскоши.

Английских товаров в Бухаре, сравнительно с русскими, немного. Они проникают сюда из Кабула, будучи предназначаемы для мусульманского населения Индии. К английским товарам, привозимым в Бухару, следует отнести:

1) Кисею, которая, своим качеством и дешевизною, превосходить русскую и потому совершенно вытесняет последнюю.

2) Чаи различных сортов, привозимые из северных провинций Индии. Англичане воспользовались [99] прекращением вывоза зеленого чая из Кашгара и пустили свои чаи.

3) Коленкор, который хотя несколько и дороже русского, но значительно добротнее.

4) Выбойку, состоящую в том, что на кисее набиваются мелкие кружочки вроде цветов. Тут англичане не угодили вкусу азиатцев и их выбойка расходится плохо.

5) Альвуан — материя вроде русского кумача... Во время нашего пребывания в Бухаре, ее в продаже не было.

6) Парчи, употребляемые для парадных халатов, для чалм, поясов, одним словом, как предмета самой изысканной роскоши. Они идут наравне с русскими и называются здесь мультанскими, потому что фабрикуются в Мультане для Индии и Афганистана.

Таким образом, несмотря на все старания англичан проникнуть с своими товарами в Бухару и подавить русскую торговлю, несмотря на надежды Борнса видеть английскую торговлю преобладающею в Бухаре, русские товары все-таки расходятся здесь в несравненно большем количестве ⁹. [100]

Относительно земледелия Бухара находится в совершенной зависимости от Самарканда, потому что Зарявшан, снабжающий водою поля, сады и огороды [101] бухарские, верхнею половиною своего течения проходить в русских владениях. Весною, когда воды в Зарявшане немного, а потребность в ней для орошения полей, огромна, Зарявшан почти весь разбирается на арыки в самаркандском и в [102] катты-курганском отделах. Бухаре же воды достается лишь по просьбе тамошнего правительства, когда наши власти приказывают жителям Зарявшанского Округа закрывать нарочно свои арыки, чтобы дать воде ход в бухарские пределы. Таким образом, снабжение Бухары хлебом зависит от доброй воли русского правительства. В нынешнем году, когда воды в [103] Зарявшане, вследствие безснежной и бездождной зимы, было мало даже и для Зарявшанского округа, Бухара испытала страшный неурожай. Нельзя было видеть без грусти цветущие поля, пашни и сады, совершенно лишенными воды. Надо заметить, что, чем ближе к Бухаре, тем Мианкальская долина становится более и более возделанною. Порядок, в котором содержатся пашни и сады, поистине заслуживает удивления: нет ни одной пяди земли бесплодной — все сплошь засеяно, отлично размежевано и образцово снабжено арыками. Но увы! именно арыки-то и были пусты, почему цветущая долина была похожа на красавицу, в жилах которой иссякла кровь и она еле-еле, поддерживаете свое существование.

От таяния снегов на горах, дающих начало Зарявшану, вода в реке начинает подниматься только в июне. С этого времени ее уже достаточно и для Бухары; в июле и августе в Зарявшане стоит самая высокая вода, которая доходит даже ив озера Каракуль, лежащего верстах в 80 от Бухары. Затем вода начинает убывать.

Из земледельческих продуктов богатство и гордость Бухары составляет хлопок. Бухарский хлопок, бесспорно, лучше коканского и ташкентского, и предпочитается хивинскому по нежности и белизне своего волокна, хотя и уступает последнему в длине волокна. Количество возделываемого хлопка в [104] Бухаре возрастаешь год от году, по мере увеличения вывоза его в Россию.

Другая статья богатства Бухары — шелк. Хотя этот предмет еще не получил такого шибкого развития, как хлопок, но в скором времени ж ему предстоит не менее блестящая будущность.

Относительно мануфактурной производительности Бухары следует сказать, что она находится в первобытном состоянии, хотя и несколько лучшем, чем в соседних независимых ханствах. Промышленность бухарская не могла развиваться вследствие недостатка технических знаний, который заторможен законом, считающим всякое знание, "вне корана" греховным. Вот почему Бухара, равно как Хива и Кокан, издавна, в промышленном отношении, зависели от России.

Русское влияние в Бухаре сказывается и на войсках.

В Бухаре до 10 тысяч пешего войска (сарбазов) и до тысячи артиллеристов (топчи). Кроме того в Гиссаре оставлено эмиром 300 человек конных и 3,000 пеших. Войска набираются частию вербовкою, частию силою, причем не обращается внимания ни на рост, ни на здоровье. О медицинской части в войсках, разумеется, нет и помину. Жалованье отпускается простым солдатам по одной тилле в месяц. [105]

Пехота делится на сотни, под командою сотенных начальников (юз-баши). Десять сотен подчиняются одному тысяченачальнику.

Вооружение пехоты, весьма неудовлетворительно. Из 10,000 сарбазов едва ли наберется 2,000, которые имеют кремневые ружья на подставах. Ударные ружья имеются лишь у начальников. Солдаты не только стрелять, но даже ходить в ногу не умеют. Все команды произносятся по-русски. Строй и движения — пародия на русский устав.

Сигналы также перековерканы с русских. Одежда рядовых состоит из красной куртки, с черным стоячим воротником, из кожаных шаровар, сапог и мерлушковой шапки. Артиллеристы одеты в синий кафтан с красным стоячим воротником. Артиллеристы почти все состоят из пленных иранцев.

В Бухаре до 200 орудий; но таких, которые могли бы быть выставленными в поле, едва ли наберется десятка два.

Все войска в Бухаре подчиняются начальнику артиллерии, который имеет самый крупный чин. Комплектование армии офицерами производится по протекции высших сановников, пристраивающих своих питомцев из мужского гарема.

Бухарское войско обучается русскими беглыми солдатами, которые, вместе с торговцами, и заносят в Бухару искорки русской цивилизации. [106]

Русских беглецов здесь довольно много. Их можно разделить на две категории: 1) мало-мальски цивилизованных, т.е. политических преступников, прикащиков, обокравших своих хозяев, людей и совершивших большой подлог и пр. и 2) людей простых: солдат, мелких воришек и обыкновенных каторжников. Замечательно, что в Бухаре лучше живется людям второй категории: они обучают войска и вносят в жизнь, так сказать, европейские понятия. Большинство беглых этой категории суть татары, которые, и по географическому положению своей родины, и по развитию, служат как бы связью Москвы и европейской России, с среднеазиатскими ханствами. Понятно, что житье для них в Бухаре привольное: будучи мусульманами, они чувствуют себя здесь как дома, и в то же самое время пользуются влиянием, как пришельцы из стран более цивилизованных.

Русскому солдатику труднее свыкнуться с совершенно иною обстановкою. Но тяжесть отчуждения от родины вознаграждается, у них тем общественным положением, которое они здесь приобретают: они делаются большими начальниками, советниками эмира, и вообще играют немаловажную роль. Вполне сознавая свое достоинство и значение, они не дают спуска бухарцам и позволяют себе, особенно под хмельком, проделывать с эмиром и его министрами [107] такие проделки, о которых ни один мусульманин и помыслить не посмеет.

В высшей степени плачевна участь беглых первой категории. По пословице: "от одного берега отстал, а к другому не пристал", они несут самое тяжелое испытание. Бухарское правительство боится их, подозревая в кознях, и третирует их как шпионов, которые не могут желать добра Бухаре. Положение этих личностей до того невыносимо, что они день и ночь мечтают о возвращении в Россию. По выражению одной из таких личностей, "лучше в России быть последним солдатом, чем в Бухаре эмиром".

Чем выше по образованию личность, желающая играть роль в Бухаре, тем участь ее плачевнее. Стоддарт и Конноли были обезглавлены, как английские шпионы; в 1868 году подосланный из Индии еврей Бекенсон спасся от грозившей беды только тем, что назвался русским подданным, почему и был препровожден в Ташкент.

Кроме беглых, в Бухаре есть еще русские пленные; но их теперь не много — человека два, три. Прежде их было гораздо больше. В 1869 году эмир отправил их в Чарджуй, где, от болотного климата и от дурных помещений, они все умерли.

Комментарии

4 Здесь куш-беги выразился донельзя неприлично.

5 В Бухаре четыре часовщика, которые если не сумеют сделать часов, то, по крайней мере, могут починить их.

6 Василеос, по-гречески, значит: царь, монарх.

7 Так называют в Бухаре английского агента, казненного публично, вместе с Конноли, в 1842 году, по приказанию эмира, Назр-Уллы.

8 Надо заметить, что причиною войны бухарцев с русскими были подстрекательства фанатического духовенства (мул), которое будто бы находило в «своих книгах» повеление божества идти против неверных и изгнать их из Турана.

9 Считаю не лишним привести цены на разные предметы в Бухаре, собранные во время нашего пребывания здесь. При этом необходимо заметить, что нормальный курс на нашу монету в Бухаре следующий: одна золотая тилля равняется 4-м русским ассигнационным рублям, а одна серебряная теньга русскому двугривенному; но так как в настоящее время русские ассигнации в Бухаре упали, то одна тилля стоить 5 русских ассигнационных рублей, а на один наш ассигнационный рубль дают лишь 4 теньги.

1) Туземные товары.

Пшеница, батман (8 пудов), стоит 50 тенег, в прошлом году они стоила лишь 25 тенег, и эту цену вообще надо считать нормальною; мука стоила 52 теньги батман; рис по 56 тенег, ячмень по 28 тенег, и джугара от 28 — 30 тен. за бутман. Просо в Бухаре не употребляется жителями: оно растет в диком виде и идет на корм лошадей и рогатого скота. Табаку в Бухаре также не сеют, а привозят из Катты-Кургана, Карши, Шахрисябса и Самарканда.

Хлопок в коробочках (неочищенный), стоит 60 тенег батм. (1 р. 50 к. за пуд); хлопок очищенный от 18 до 26 тен. пуд (3 р. 60 к. до 5 р. 20 в.); джекушка (род клевера) стоила 1¹/₂ теньги за ишака (около 4-х пудов); марена 3 тилли за батман.

Виноград сухой (изюм) стоил 2 р. 80 к. пуд; сырой — 40 к. пуд. Ирюк (абрикосы) за чарык (5 фунтов) от 2 до 5 коп.; персики 20 к. пуд.

Цены на скот были следующие:

Лошади от 5 до 200 тиллей штука; эшаки (маленькие ослы) от 1 1/2 до 15 тиллей; верблюды от 5 до 15 тиллей; коровы от 2 до 10 тиллей; быки от 4 до 10 тиллей; овцы от 15 до 70 тенег и, наконец, козы от 4 до 10 тенег штука.

Жизненные продукты стоили:

Говядина 1 фунт 5 коп.; баранина фунт 6 коп.; телятина не употребляется; гусь от 30 до 50 к. штука, курица 20 к., утка от 25 до 30 коп., яиц сотня 85 коп.

Предметы фабричные стоили:

Бумажные нитки за чарык (5 фунт.) от 4 3/4 до 5 1/2 тенег; высший сорт от 7 до 9 тенег; бязь, кусок в 18 аршин длины, от 3 до 4 тенег; адата, кусок таких же размеров, от 3 до 15 тенег; каляма от 3 до 7 тенег кусок; чит (выбойка) от 17 до 20 тиллей сто кусков. Халат из туземной ткани от 8 до 30 тенег.

Коконы сырые от 16 до 20 рублей пуд; шелк-сырец для внутреннего употребления 160 рублей фунт, а для отпуска за границу от 195 до 225 рублей фунт.

Канаус от 9 до 14 рублей кусок; адряс от 5 до 9 рублей кусок; бенаряс 8 рублей кусок; атлас 14 рублей штука.

Шерсть: овечья 2 руб. 60 к., верблюжья 3 руб., козья 2 руб., козий пух 8 руб. за пуд.

Армячина от 12 до 100 тенег кусок; колша (войлок), длиною 5 и шириною 3 аршина, 25, тенег; ковры от 15 до 150 тенег штука; шали (кашемировая) от 80 до 800 тен. штука.

Меха: мерлущатые, каракулька, от 95 до 100 тенег десяток; лучшие от 110 до 140 тенег десяток; дарнадар серый от 70 до 80 тенег десяток; лисица-караганка от 3 1/4 до 5 тенег штука; куница от 10 до 13 тенег штука; волк бурый 3 1/2 теньги штука.

2) Русские товары.

Сахар 40 тенег пуд; чай 14 тиллей пуд; стеариновые свечи 55 тенег пуд.

Медь красная в листах 23 тилли батман; латунь от 80 до 85 тенег пуд; железо 200 тенег 16 пудов (12 1/2 тенег пуд); чугунные котлы 12 тиллей, верблюд (подымавший от 4 больших до 40 малых котлов).

Олово 55 тенег пуд.

Ситец, штука от 40 до 59 аршин длины, от 29 до 45 тенег; коленкор, штука в 66 аршин длины, 35 тенет; сукно, кусок в 20 аршин длины и 1 1/2 аршина ширины, от 5 до 5 1/4 тиллей; юфть черная от 230 до 250 тенег десяток; красная от 250 до 270 тенег.

Тик фабрики Богомазова, кусок в 40 аршин длины, от 57 до 60 тенег; калябатун (для расшивки каляпушей), пачка, в 60 золотников весом, от 100 до 114 тенег.

Пряжа № 38 и 40-й от 30 до 34 тенег.

Нашатырь 7 тиллей батман; канцелярное семя от 8 1/2, до 12 тиллей пуд.

Сандал тертый 7 1/2 тиллей батман; квасцы 7 тиллей батман; купорос синий от 30 до 35 тенег пуд; стекло листовое 3 тилли пуд.

3) Английские товары.

Кисея, штука в 24 аршина длины и 1 1/2 аршина ширины, от 15 до 17 тенег; 20 штук 13 тиллей; агабану, пестрая кисея, заменяющая выбойку, 20 штук 8 тиллей; коленкор 1-й сорт, штука в 50 аршин длины и 2 аршина ширины, 2 тиши; 2-й сорт 1 1/2 тилли, 3-й сорт 1 тилля 7 тенег.

Альвуав желтый, 20 штук 34 тилли; красный, тоже 20 штук, 40 тиллей.

Чаи: лонка, место в 4 пуда 55 тилли, гора 40 тиллей; кыркма 30 тиллей; ак-баш (поленный) 25 тиллей.

Индиго от 4 до 4 1/2 тиллей пуд.

Сахарный песок 16 тиллей батман.

Перец 24 тилли батман.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в Бухару русской миссии в 1870 году. СПб. 1871