КОСТЕНКО Л. Ф.

ПУТЕШЕСТВИЕ В БУХАРУ РУССКОЙ МИССИИ

в 1870 году.

От Ташкента до Самарканда.

Назначение миссии в Бухару. — Цель миссии. — Предстоявшие трудности в достижении цели. — От Ташкента до Чиназа, — Почтовые станции на чиназо-ташкентском тракте. — Свойство дороги. — Местность, по которой пролегает дорога. — Зачирчикский край. — Укрепление Новый Чиназ. — Переправа через Сыр-Дарью. — Вторая станция от Чиназа. — Картина, голодной степи. — Обитатели голодной степи. — Старинные здания в степи. — От Джизака до Самарканда.

В ответ на посольство бухарское, которое, в течении 1869 — 1870 года, было в Ташкенте и С.-Петербурге, туркестанский генерал-губернатор фон-Кауфман 1, в апреле 1870 года, снарядил русскую миссию в Бухару. Главою миссии избран был полковник С. И. Носович, заслуживши всеобщее [6] внимание знанием характера туземцев и умением обращаться с ними. Членами миссии назначены были пять человек офицеров и чиновников, в числе которых находился и автор этих строк. Миссию должен был сопровождать конвой в 50 казаков. Главная цель миссии состояла в заявлении дружбы туркестанского генерал-губернатора бухарскому эмиру и упрочение политических и торговых связей с Бухарою.

До, 1870 года, в течении XIX столетия, в Бухару были посылаемы четыре миссии, а именно: первая в 1819 — 1820 гг. (Негри и Мейендорф); вторая в 1841 году (Бутенев, Леман и Ханыков); третья в 1859 году (Игнатьев) и четвертая в 1865-1866 гг. (Струве и Глуховской). Неблагоприятный исход, переговоров всех этих миссий указывал на трудность ведения каких бы то ни было дипломатических сношений с Бухарою.

Особенно памятна была судьба миссии 1865-1866 годов, которая из дипломатической обратилась в пленную: миссия эта просидела в неволе семь м и едва освободилась из рук варварского правительства.

К довершению предстоявших затруднений, разнесся слух, что в Бухару прибыло из Кабула афганское посольство, в среде которого будто находились даже английские комиссары. [7]

Различие условий, в которых находилось бухарское правительство прежде и теперь, давало некоторое право надеяться если не на благоприятный исход переговоров, то, по крайней мере, на личную безопасность членов миссии.

Но и эта безопасность была лишь относительная, потому что ни на последовательность политики Бухарцев, ни на дружбу их никогда рассчитывать нельзя. Все это заранее определяло трудность дела, предстоявшего миссии, в среде хотя и укрощенной, но все-таки необузданной Бухары, для которой понятия о международных правах совершенно чужды и неведомы.

Сборным пунктом для членов миссии был назначен Самарканд, откуда предполагаюсь двигаться совокупно.

В Самарканд я выехал из Ташкента 1-го мая, по почтовой дороге через Чиназ. Дорога от Ташкента до Чиназа приятно удивила меня, как, думаю, не менее приятно удивляет всякого, проезжающего по этой дороге теперь и проезжавшего по ней за несколько месяцев прежде. За исключением почтовой станции в Ташкенте, все остальная, до Чиназа включительно, содержатся весьма добросовестно, и почтовая гоньба почти во всем напоминает европейскую Россию. На почтовых станциях устроены более или менее приличные домики, [8] в которых проезжающий может отдохнуть удобно; лошади содержатся в достаточном количестве, хорошо съежаны, не измучены и везут вас со скоростью 10-12 верст в час. Ямщики на станциях или русские, или татары, говорящие по-русски и даже умеющие править лошадьми. Сбруя исправна, во время езды не рвется, как это бывало весьма нередко прежде. Заведены даже колокольчики, которые еще более переносят едущего в Россию. Наконец, неимеющие своего экипажа располагают на каждой станции двумя русскими телегами и одною туземного арбою. Недостает только прочных мостиков через арыки, то и дело перерезывающие путь повсеместно в средней Азии, и нет еще верстовых столбов по дороге; но это уже роскошь, о которой покуда даже и думать не дозволяется.

Что касается до полотна дороги, то и оно, в эту пору года, было весьма удовлетворительно, исключая участка в пять верст перед Чиназом, между этим укреплением и местечком Старый Чиназ, где уже образовались порядочные выбоины. К концу лета, говорят, такие же выбоины образуются и на всем протяжении чиназо-ташкентского тракта. Следует упомянуть также о пыли, которая густыми клубами врывается в экипаж.

Впрочем выбоины и пыль не представляют диковинки для русского путешественника, достаточно [9] освоившегося с ними внутри России. Осенью эта дорога, как и вообще все среднеазиатские дороги, делается крайне грязною, и все ухищрения, предпринятые с целью устранить этот огромный недостаток, до сих пор оказываются тщетными.

Дорога все время идет правым берегом быстрого Чирчика, который, извиваясь и разбиваясь на рукава, то подбегает к самой дороге, то удаляется от нее. Местность вообще ровная; особенно крутых подъемов и спусков нет. Из Ташкента дорога сперва идет садами, которые почти непрерывно тянутся верст на 20, затем проходить по открытой местности, и только подъезжая к Чиназу, верст за 10, снова появляются сады.

Проходя нагорным берегом Чирчика, чиназо-ташкентская дорога пролегает по местности, не отличающейся большою населенностью и культурою. Деревни и деревушки густою сетью раскинулись на левом берегу Чирчика, между этою рекою и Ангреном. Легкость проведения арыков (оросительных канав) делает всю эту страну, носящую название Зачирчикского края, весьма плодородною, производящею в изобилии пшеницу и рис и слывущею за житницу Ташкента и всей Сыр-Дарьинской области. Укрепление Чиназ или, как его официально называют, "Новый Чиназ", лежит на правом берегу Чирчика, при слиянии его с Сыром. [10]

При сооружение этого укрепления имелось в виду, с одной стороны, держать в своих руках переправу через многоводную и главную реку средней Азии, а с другой, устроив здесь порт, иди, по крайней мере, пристань для пароходов аральской флотилии, извлечь возможно большую, пользу от пароходства на этой реке.

Местоположение укрепления в высшей степени безотрадное: кругом расстилается открытая равнина, обнаженная от всякой растительности, беспощадно пропекаемая летним солнцем и незащищенная от холодных зимних ветров.

Печальному виду местоположения отвечает вполне унылый вид построек — сереньких, низеньких, как бы придавленных.

Новый Чиназ состоит из двух частей: укрепления, занимающего угол, образуемый слиянием Чирчика с Сыром, и слободки, прислонившейся к Сыр-Дарье и отделенной от укрепления эспланадою сажен в 200 ширины.

Укрепление состоит из длинной стены, туземного способа постройки, с зубцами. Стена, вследствие чрезмерной рыхлости грунта, несмотря на недавнее сооружение, уже осыпается; кроме того, протяжение ее далеко несоразмерно с числительностью гарнизона. Гарнизон укрепления составляет один из туркестанских линейных баталионов, размещенный в [11] казармах, лучшее украшение которых -садики, разведенные между постройками.

В слободке садиков нет, так как она населена русским промысловым людом, по большей части кабачниками ¹, следовательно, неимеющими времени заниматься таким делом, как разведение садов.

Сколько-нибудь больших капиталов в Чиназе не имеется: здешнее население — мелкие торгаши, стремящиеся эксплуатировать и своих, и туземцёв. Чтобы умерить подобную эксплуатацию, местное управление устроило здесь ряд лавочек для туземцев. Хотя эти лавочки и составляют главную улицу слободки, но оне стоят по большей части пустыми и наполняются лишь раз в неделю, в базарный день (по понедельникам), когда наезжают сюда туземные купцы из соседних деревень (особенно из Старого Чиназа) и из аулов, с мелким товаром, который и продается как русским солдатам, так и кочевникам-киргизам, приходящим из-за Сыр-Дарьи.

Главнейшие продукты торга: клевер (который покупают казачьи сотни, расположенный в Чиназе), мука, крупа, кошмы (войлоки) и другие предметы, существенно необходимые... [12]

Значение Нового Чиназа, бесспорно, должно увеличиться, в настоящее время, с учреждением почтового тракта из Ташкента в Самарканд.

Прожив в Чиназе три дня, я поспешил выбраться оттуда, боясь быть задержанным на неопределенное время, вследствие проезда афганского хана (из Ташкента в Самарканд).

Верстах в двух от города, вниз по р. Сыру, предстоит переправа через эту реку. Ширина реки, на месте переправы, около 250 сажен. Переправа находится в руках ташкентского негоциянта Шарофея, который платит правительству около десяти с половиною тысяч рублей в год. Переправляются же на довольно поместительном железном пароме, принадлежащем аральской флотилии.

Перебравшись на левый берег Сыра, я очутился, в так называемой "Голодной Степи". До второй станции дорога идет по местности, частию болотистой, покрытой камышом и осокою, частию кочковатой; эта дорога не весьма удобна даже и в мае, по причине тех неровностей и выбоин, которые характеризуют ее в сухое время, и от чрезмерной вязкости грунта и сильной грязи, появляющихся в ненастное время.

Вторая станция от Чиназа расположена у шести колодцев, которые все имеют воду горькую и к употреблению негодную. Люди, живущие на станции, [13] достают для себя пресную воду из колодца, расположенная в двух верстах от станции.

Оставляя эту станцию, я был поражен зрелищем расстилавшейся передо мною равнины: я увидел необозримую степь, гладкую, как поверхность моря в тихую погоду.

Если альпийские страны, где путник на каждом шагу встречает преграду и опасность, представляют невыразимую прелесть и очарование, то не менее прелести и очарования являет степная, безграничная местность, где так гладко, что хоть шаром покати, — местность, о которой русский ум сложил поговорку: "тишь да глядь, да Божья благодать". Но как приятно в гористой стране путешествовать пешком и с посохом в руках, так, наоборот, здесь путешествие может быть приятным лишь тогда, когда быстро несешься или верхом на лошади, или в экипаже, на лихой тройке. Прекрасно содержимые станции в Голодной степи вполне удовлетворяют этому условию.

Русския тройки быстро проносятся по степи, где, в прежнее время, тащились, как черепахи, одни верблюжьи транспорты.

Я мчался десятки верст, не видя перед собою ничего, кроме земли и лазоревого неба, которое, огромным куполом, высилось над головою. Выражение: "чистое поле" как нельзя более идет к Голодной [14] степи; несмотря на то, что было только начало мая, трава уже вся выгорела и поверхность местами была голая, как ладонь, только кое-где показывался еще неуспевший засохнуть и сгореть бурьян.

Кашгар-даванский хребет начинает виднеться на горизонте после третьей станции, Мурза-Рабат. Несмотря на скудость, почти отсутствие растительности, степь однако не безжизненна: она имеет своих обитателей. Сюда относятся мириады фаланг, скорпионов, тарантул и других ползающих насекомых; затем ее населяют черепахи, которые иногда появляются в таком изобилии, что то и дело попадают под ноги лошади или под колеса экипажа. Птиц также довольно: то стая диких голубей пролетит над головою, то юркнет в сторону испуганная куропатка, то белоголовый беркут спустится над павшею от бескормицы лошадью или верблюдом. Если, при путешествии по европейской России, время от времени встречается по дороге падаль, то в Азии скелеты животных могут служить, до некоторой степени, указателями пути.

Любуясь степью, я старался анализировать то приятное чувство, которое она возбуждала. Казалось бы, что однообразие — синоним скуки и утомления, а между тем однообразие степи веселило меня.

Обаяние степи истекает из двух источников: во-первых — вследствие ее единообразия, и во [15] вторых — от внушаемого ею доверия и безопасности. Не всякое единообразие утомительно: чистая, ровная, тягучая нота на скрипке, бесконечная даль лазоревого неба, безбрежная синь спокойного моря, ровная зелень обширного луга — бесспорно прекрасны. Чистота звука, чистота цвета, чистота и ровность поверхности — совершенно объясняют прелесть и гармонию чистого поля. Степь очаровывает также и тем, что вселяет в человека надежду на безопасность. В то время, как в странах гористых человек должен быть постоянно на-стороже, внимание его каждую минуту возбуждено, силы напряжены — в степях им овладевает полное спокойствие и беспечность. Русский характер "на авось" мог выработаться только на, равнинах. Подозрительный, осторожный, чуткий характер кавказца мог сформироваться только в горах. Житель равнины всегда простодушен и чистосердечен; горец всегда хитер и лукав; зато последний более храбр и независим.

Все сказанное о характере степных жителей относится и к тем кочевникам, которые населяют Голодную степь по ее окраинам, придерживаясь либо Сыр-Дарьи, либо источников, выходящих из Кашгар-даванского и Нуратынского хребтов, окаймляющих степь с юга. Киргизы и узбеки, живущие здесь, отличаются детски-наивным простодушием и открытым нравом. Никаких воинских наклонностей они [16] не проявляют, и хищничество им совершенно чуждо. Да и вообще вся степь не носить на себе никакого следа, который указывал бы на сооружения, имеюшие воинский характер. По-крайней мере, на протяжении 130 верст, от Чиназа до Джизака, нет ни одной, крепости, ни одного укрепления, наоборот: путешественника приятно поражают встречаемые по дороге старинная постройки из обожженного кирпича, который, очевидно, предназначались для удобного следования но степи торговых караванов. Первое такое здание встречается верстах в 40 от Чиназа; второе — на станции Мурза-Рабат, где, кроме того, есть еще и другое, гораздо большее здание, и, наконец, третье — на станции Агачты, в 35 верстах от Джизака. Все эти здания (кроме большого мурза-рабатского) снаружи имеют вид полушарного свода, с семью стрельчатыми окнами, основания которых касаются самой поверхности земли. Здания возвышаются над горизонтом около двух сажен и около же двух сажен углубляются в землю, так что изнутри они походят на башни, имеющия в диаметре 18 шагов. Толщина стен до 1 1/2 аршина; спуск во внутренность башни также вымощен камнем, притом он не прямой, но идет под углом. В мурза-рабатской и агачтынской башнях вырыты колодцы с пресною водою. Замечательно в этих башнях то, что своды их незамкнуты, но имеют отверстие, [17] около двух аршин в диаметре. Башни называются "сардабами", что в переводе с персидского означает "крышка холодной воды". Этим названием объясняется и назначение башен: оне служили водохранилища, защищавшими воду от испарения и согревания; вода же проводилась сюда из арыков (канав), некогда (в половине XVI столетия) орошавших Голодную степь. Теперь арыки совершенно заглохли, и колодцы в башнях вырыты уже русскими.

На третьей станции от Чиназа, как я уже сказал, кроме башни или сардаба, находится еще здание большого караван-сарая. Этот последний выстроен весь над поверхностью земли, в виде правильного четыреугольника; здание имеет кругом открытую галерею, своды которой поддерживаются арками. Своды и здесь незамкнуты, но имеют небольшие отверстия.

Кирпич, из которого сложены все описанные иною строения, отличается чрезвычайною доброкачественностью. Удивительно, каким образом туземцы умели так хорошо выжигать кирпич прежде и почему не умеют фабриковать его теперь.

Вообще Голодная степь, как и вся средняя Азия, представляет следы существования здесь некогда более могучей жизни. В степи и поныне видны признаки оросительных канав, тянувшихся на 100 и [18] более верст. Теперь обширные пространства пустыни остаются незаселенными, за недостатком воды.

Дать воду степи — значит дать ей жизнь. Вот почему администрация Туркестанского края серьезно занята мыслью о способах орошения Голодной степи. Но произведенные исследования еще не привели пока ни к каким положительным результатами

От Джизака характер местности совершенно изменяется: верстах в трех от этого города, у русского поселения, именуемого "Ключевым", начинается джелак-утинское ущелье, которое тянется верст на двадцать. Это ущелье и вообще дорога от Джизака до Самарканда не имела для меня, равно как не имеет и для читателя, характера новизны, почему описывать ее подробно не стану.

В Самарканд я приехал 6-го, мая. [19]

Внешний вид Самарканда. — Больница и школа, устроенная русскими для туземцев. — Еврейский квартал. — Статистические данные о Самарканде: азиятском (туземном) и русском. — Окрестности Самарканда. — Вечер у самаркандского казы.

Самарканд я встретил, как старого знакомого, который, надобно отдать ему справедливость, похорошел в течение полутора года, с тех пор, когда я увидел его в первый раз. Город совершенно обновлен. Главные улицы проложены заново; оне сделаны прямыми, ровными, широкими, в противоположность прежним — узким, кривым и неровным. Площади расчищены; старинные здания, — памятники минувшей эпохи, кое-где поисправлены стараниями русских властей и будут поддерживаться и вперед. Цитадель и русския постройки внутри ее также приведены в порядок.

В числе полезных учреждений, основанных русскими в Самарканде, следует упомянуть о больнице и школе для туземцев. Больница устроена в одной [20] из бывших медресе и открыта в марте нынешнего года. Она находится в азиятском городе, вблизи цитадели. Здание весьма хорошее и вполне отвечает своему назначению. Оно расположено в виде четыреугольника, с таким же двором внутри; посреди двора выкопан довольно большой пруд, осененный деревьями; комнаты для больных, числом 22, расположены в ряд, таким образом, что в каждой палате могут свободно поместиться два человека. Светлый и чистый коридор проходит вдоль комнат. Больница содержится на городские суммы; при ней живут два фельдшера и один надзиратель. Русский медик навещает больных ежедневно. Сарты сперва неохотно поступали в больницу, устроенную кафирами (неверными), но теперь начинают постепенно сознавать всю ее пользу.

Школа устроена также в азиятском городе; в ней обучает учитель, хорошо знающий и русский, и туземный языки. В школе учится пока еще только 11 человек, но, со временем, можно рассчитывать, что их будет гораздо больше. Во всяком случае, нельзя не пожелать успеха делу обучения туземных мальчиков русской грамоте.

Каждый русский, приезжающий в Самарканд, считает долгом посетить еврейский квартал, в виду той приязни, какая установилась между освобожденными евреями и их освободителями-русскими. Этот [21] уголок Самарканда производит на русского трогательное впечатление тем, что его встречают здесь с живейшим чувством радости. Обстановка жизни самаркандских евреев не на столько грязна, как это можно было бы предполагать по сравнению с нашими западными евреями. Здесь, напротив, евреи живут даже чище сравнительно с мусульманским населением.

Я посетил еврейского старшину, который, вместе с тем, и главное духовное лицо — "калентар", что отвечает известному в европейской России слову "раввин". Затем я отправился, осматривать еврейскую синагогу, которая здесь именуется "кинеса". В одном дворе расположены две синагоги, отличающиеся простотою постройки и чистотою, в какой оне содержатся. Тут же и школа для мальчиков.

Еврейское население отличается весьма красивым типом. Еврейки ходят в своем квартале с открытым лицом; оне закрываются волосяною сеткою только в тои случае, когда вступают в мусульманскую часть города.

Особенность костюма здешних еврейских женщин составляют серьги, вдетые не в уши, а в нос. Еврея еще издали можно узнать по длинным, черным пейсам, который с висков, локонами, спадают до плеч. Остальные волосы на голове они [22] сбривают. Евреи носят тюбетейку и островерхую шапку, но чалма им строго воспрещена кораном.

Город Самарканд как и все недавно занятые большие города средней Азии, состоит из двух главных частей, существенно различных: туземного города и русского. Последний возник в стенах самаркандской цитадели, откуда начинает, впрочем, распространяться, уже не стесняясь крепостною оградою.

Статистическия сведения о Самарканде, как туземном, так и русском, вернее всего охарактеризуют, значение того и другого.

В азиятском Самарканде считается 6,000 домов; полагая на каждый дом по пяти человек, получим все население Самарканда в 30,000 душ. Город разделяется на кварталы или приходы (махали), которые называются именами своих мечетей. Мечети же именуются или по имени строителя, или по имени святого, которому посвящены. Мечетей внутри городской черты 70; в форштадтах и садах, прилегающих к городской стене — 61, на кладбищах и при школах — 24; итого 165 мечетей. Медресе или высших училищ 24; в них живет (в келиях) 938 учеников; во время бухарского владычества эта цифра была, по крайней мере, втрое больше. Кроме учеников, живущих при медресе, значительное число их приходит туда для слушания лекций. [23]

Караван-сараев в городе 83, из числа которых 9 индийских. Караван-сараи суть крытые здания для оптового склада товаров; здесь устраиваются и лавки для товаров, и комнаты для купцов. Количество лавок различное: оно меняется от 5 до 63 лавок; во всех же караван-сараях — 712 лавок. Кроме караван-сараев, есть еще тимы, отличающееся от караван-сараев, во-первых, тем, что в них нет помещений для купцов, а во-вторых, вместо лавок и комнат, вдоль стен крытого двора установлены шкапы и прилавки, с которых и торгуют разные лица. Тимы — это нечто вроде наших краснорядских линий в гостиных дворах. Таких тимов в Самарканде два, с 290 шкапами в обоих.

Базарных помещений 19; в них устроены или давки, или навесы, или весы, с которых производится продажа продуктов. Таких лавок, навесов и весов — 442.

Затем следуют лавки, расположенные рядами. Количество этих лавок распределяется следующим образом:

Присоединив к этой цифре количество лавок в караван-сараях, тимах и базарах, получится общий итог всех лавок в 2,414. [25]

Количества капиталов, обращающихся на самаркандском рынке, нет никакой возможности определить, хотя бы и приблизительно.

Заводов в Самарканде имеется:

Кроме мельниц, где применен водяной двигатель, на всех заводах работа производится ручным способом.

Ручным же способом производится приготовление различных предметов в мастерских и ремесленных заведениях, число которых простирается до 1,610 и распределяется следующим образом:

В русском Самарканде насчитывается, в настоящее время, 158 домов; кроме того, здесь 9 лавок, 7 ренсковых погребов, 22 питейных дома, 2 гостиницы, 18 бань, 1 церковь и 1 клуб. Русских заводов только два — винных.

Русское население в Самарканде, за исключением 11 купцов и 124 женщин, состоит из военнослужащих, число которых доходит до 4,000 человек.

Окрестности Самарканда славятся своими садами. Здешние сады, по преимуществу, засажены тутом (шелковицею), карагачем и фруктовыми деревьями. Талу здесь гораздо меньше, чем в окрестностях Ташкента. Самаркандский тополь отличается своею тониною, и тщедушностью; виноград же, напротив, замечателен своею растительною силою: он нередко достигает здесь древовидной формы и встречается в несколько сажен высоты. Доброкачественность самаркандского винограда также испытана. Вино, которое приготовляют здесь два русские винодела, обращает на себя внимание своим достоинством и дешевизною. [29]

За день до предположенная отъезда из Самарканда я, вместе с другими моими сотоварищами по путешествию, был приглашен в гости, на вечер, к самаркандскому казы. По взятии русскими Самарканда в 1868 году, более влиятельные лица, в том числе и казы (судьи), бежали в Бухару, либо в Хиву. На место бежавших, по приказанию русских властей были выбраны новые должностные лица, причем число этих новых туземных властей было значительно сокращено. Вместо нескольких судей (казы), избран был только один, которого значение, поэтому, должно было сделаться гораздо больше. Обязанный русским своею властью и значением, новый самаркандский казы искренно защищает русские интересы. Для своего звания он еще молод: ему не более 36 лет, тогда как, в прежнее время, в эту должность выбирались обыкновенно пожилые люди.

Физиономия самаркандского казы имеет довольно подвижное- и даже плутоватое выражение. Когда он шутит или радуется, то заливается самым ребяческим смехом.

Дом свой казы отстроил с притязаниями на европейский лад. Столы, табуреты, обитые красным сукном, и нечто в роде кресел составляют обстановку гостиной, стены которой, впрочем, испещрены цветами, нарисованными уже совершенно в сартовском вкусе, т.е. без всякой перспективы. [30] Потолок украшен резною работою, пол устлан коврами.

Войдя в комнату, мы наши стол уже убранный "досторханом", т.е. разными сластями; между ними красовались и русские вина: херес, рижский бальзам и бутылка шампанского.

Усевшись вокруг стола, мы начали вести разговор с хозяином.

На вопрос: "как его здоровье?" он отвечал следующею вычурною фразою:

— Сегодня я был болен; но, встретив своих гостей, я почувствовал, что начал расти, расти, и теперь мне кажется, будто я своею головою достигаю неба.

— Пускай небо изольет на твою почтенную голову свои щедроты, пожелал ему полковник Н*, старший из нас.

Поглаживание бороды и глубокий поклон со стороны казы были ответом на наше пожелание.

Продолжая быть любезным с хозяином, г. Н* сказал:

— Мы давно уже наслышались про высокий ум самаркандского казы; теперь мы удостоверились, что слух, как нельзя более, справедлива

Глаза казы заблистали от этого комплимента, и он, желая оправдать сказанное, начал говорить с [31] воодушевлением, но не скороговоркой, а степенно, соблюдая свое достоинство:

— Много есть в Самарканде умных и толковых людей; многие из них знают шариат от доски до носки; но лучше меня никто его не понимает. Один я понимаю слово Божие и могу вразумлять народ. И я поступаю во всем согласно с буквою закона. В коране есть текст, в котором правоверным предписывается повиноваться своему повелителю, и в котором не определено, какую веру повелитель должен исповедывать. Следовательно, для нас, мусульман, должно быть все равно, что наш теперешний великий государь не мусульманин мы обязаны повиноваться ему по букве закона, и не только из страха, но и по совести. Уча народ повиноваться государю, я учу его уважать и тот народ, который дал нам повелителя. В этом отношении я подаю первый пример: я отдал своего сына в школу, где он научился русской грамоте. Я завел в своем доме русские порядки, чтобы встречать своих дорогих гостей по их обычаю. Враги мои, продолжал он, — не могут простить мне моей молодости и моего значения — вот почему они клевещут на меня, стараясь уронить меня во мнении, русских, рассказывая про меня разные небылицы и, во мнении народа, выставляя меня поборником кафиров (неверных). [32]

— Оставайся, мудрый казы, тверд и непоколебим в своих начинаниях, отвечал ему полковник Н*, — и тогда козни врагов твоих разобьются, как разбиваются волны о камень, стоящий горделиво среди потока. Ты верно делаешь, что учишь народ повиноваться государю, для сердца которого одинаково близки интересы всех его подданных — будут ли то христиане или мусульмане. При бухарском владычестве, ты, казы, очень хорошо помнишь, было не то. Правами пользовались одни мусульмане; остальные же народы были бесправны.

— Читая слово Божие, сказал казы, — я вполне постигаю преимущество нового перед прежним. Народ не обременен налогами, как прежде; ему стало легче, и он богатеет. Пример можете видеть на мне. При бухарском владычестве ни один казы не мог бы разбогатеть Дом мой сделался полон, как чаша; в русских винах у меня никогда недостатка не встретите. Я построил несколько лавок, в которых продаются мои товары; построил баню, стоившую мне 6,000 рублей на русские деньги. А почему? — потому, что деньги, получаемые за мой труд и познания, я не отдаю, в виде подарков, правительственным лицам, как то делывалось прежде. Наоборот: теперь правительственные лица дарят и поощряют меня в исполнении моих обязанностей. Позапрошлый год [33] генерал-губернатор подарил мне золотые часы; в прошлом году — халат; в нынешнем году, когда я отсылал в Курбан-Майрам плов генералу А-ву он подарил мне тоже халат, а джигиту моему дал 10 рублей. У русских выходит наоборот: начальствующие лица награждают своих подчиненных, а не подчиненные дают подарки старшим, как было прежде у нас. Ну и народ заключить словоохотливый казы, — как нельзя больше доволен мною, потому что я всегда умею сохранить свое достоинство. Я не теряю его даже и в том случае, когда шучу, и когда, в угоду своих гостей, приказываю иногда делать то, что, быть может, мне не подобает. [34]

Отъезд из Самарканда. Зарь-авшанская долина. — Каты-Курган. — Отъезд из Катты-Кургана. — Мир. — Ночлег в Зиауеддиие. — Кермине. — Мялик. — Бустан. — Богоуеддин. — Въезд в Бухару. — Представление эмиру.

17-го мая 1870 года офицеры и чиновники русского посольства, назначенного в Бухару, выехали из Самарканда по дороге в Катты-Курган. Ехали на подставных лошадях, имея перепряжку в местечке Карасу, в 38 верстах от Самарканда. Дорога от Самарканда, на разстоянии верст 20, идет садами по зарь-авшанской долине; но от Даула она поднимается, и все время, до Катты-Кургана, идет по окраине возвышенного берега, внизу которого сплошною, зеленеющею лентою садов тянется знаменитый Мианкал. Мианкал есть продолговатый остров, образуемый раздвоением реки Зарь-авшана. Близь Самарканда, у чепан-атинских высот, Зарь-авшан разделяется на два рукава: правый — Ак-Дарья и левый — Кара-Дарья. Рукава эти соединяются у бухарского [35] города Хатырчи, лежащего верстах в 100 от Самарканда и верстах в 8 от нашей границы. Кроме того, из Кара-Дарьи, в 30 верстах выше Катты-Кургана, отделяется широки арык Нурапай, который течет все время почти параллельно Кара-Дарье и теряется в полях за Зиауеддииом. Как остров, так и берега Нурапая сплошь заселены. Зарь-авшанскую долину с правой стороны, окаймляют не очень высокия, но крутые, бурые, каменистые горы, а с левой сопровождают ее сначала самаркандские, а потом катты-курганские горы. По предгорьям этих последних и тянется дорога в Катты-Курган, начиная от Даула. На протяжении 46 верст дорога идет по местности совершенно открытой, волнистой, незаселенной, степной, изобилующей черепахами. Листами попадаются тощие пашни, произрастающие без орошения, вследствие невозможности проводить арыки. И только смеющаяся зелень Мианкала, почти все время сопровождающая путника справа, оживляет печальный вид пустыни.

Из населенных пунктов, от Дуала до Катты-Кургана, могут быть названы: малое местечко Карасу, лежащее в мианкальской долине, и ничтожный базар Лимбай верстах в 20 от Катты-Кургана.

Грунт дороги из Самарканда в Катты-Курган глинисто-песчаный. Особенно крутых подъемов и [36] спусков не встречается, так что в сухое время дорога никаких затруднений для движения не представляешь. Броды по дороге попадаются только до Даула, вследствие того, что арыки, перерезывающие дорогу, навсегда покрываются мостиками, а потому берега арыков разбиваются экипажами и арбами и вода разливается по дороге, образуя лужи, подчас даже глубокие.

Катты-Курган лежит на левом берегу арыка Нурапай, в низменной местности. Город этот, или, пожалуй, крепость окружен со всех сторон садами, между которыми, по своей красоте, бесспорно, первое место занимает бывший сад эмира. Самый город не имеет ничего достопримечательного. Катты-Курган в переводе значить большая крепость; но почему он назван: "большою крепостью" угадать трудно: крепостная стена, окружающая город, вовсе не замечательна ни по своему протяжению, ни по своей высоте. В стене устроено четыре крытых ворот. В самой середине города возвышается маленькая цитадель, имеющая форму квадрата, которого сторона не превышает 40 сажен. Стены цитадели возведены на плато, около трех сажен высоты, так что вся цитадель командует городом. В зимнее время здесь помещается одна рота из катты-курганского гарнизона, а в летнее время, когда войска выводятся в лагерь, цитадель занимает лишь один караул. [37]

Для бухарцев катты-курганская цитадель могла казаться сильною; но два-три европейских орудия могут своротить ее в конец.

В Катти-Кургане насчитывается до 5,000 жителей. Город снабжается водою из прудов, устроенных перед каждою мечетью. Пруды эти кишат мириадами водяных вшей и других насекомых. Отсюда понятна причина множества накожных болезней и "ришты" (гвинейского червя), свирепствующих в Катты-Кургане.

Жители города по преимуществу узбеки, родов: китай, кипчак, найман, кунграт и других. Они занимаются больше всего шелководством. Обилие шелковицы в окрестных садах и теплый климат дают к тому все средства. Кроме шелководства, жители много занимаются разведением хлопка и отчасти риса.

Окраскою как шелка, так и хлопчатобумажных тканей занимаются по преимуществу евреи, которые и здесь, как везде в средней Азии, живут в отдельном квартале. Краску и нечистоты жители сваливают на улицы и в арыки, текущие вдоль улиц, так что вода в арыках окрашивается и распространяет зловоние. Базар, здесь бывает два раза в неделю: по средам и по субботам.

19-го мая, миссия, в полном составе, отслужив молебен, выступила из Катты-Кургана в Бухару. [38]

Дорога лежала по открытой местности, слегка волнистой. Справа тянулась зеленеющая долина Зарь-авшана. В 12 верстах от Катты-Кургана мы прошли мимо зырабулакских высот, где, в 1868 году, генералом Кауфманом была одержана блистательная победа над бухарцами. Надо заметить, что позиция зырабулакская необыкновенно крепкая. Но русским не стоило почти никаких усилий взять ее мигом. Картечь особенно была полезна.

В шести верстах от Зырабулака, у местечка Щирин-Хатын (что значит сладкая женщина) ³, мы переправились по мосту через арык Нурапай и; вступили в бухарские владения.

Дорога по бухарским владениям пошла сплошной; линиею садов, полей и огородов; дворы постоянно попадались то справа, то слева. Пшеница зеленела, а ячмень уже пожелтел и даже снимался. Хлопчатник (гуза) только, что всходил.

На восьмой версте от границы, в кишлаке Мир, мы сделали первый привал. У пруда, в тени деревьев, мы нашли угощение, состоявшее, по туземному [39] обычаю, из разных сластей, лепешек, чаю, супа и пилава. Любезность бухарского чиновника, мирахура, сопровождавшая нас, простиралась до того, что нам были поданы русские ножи, вилки, ложки и тарелки, которые были закуплены нарочно в Ташкенте для нас и везлись за нами. Сами туземцы, как известно, ни в одном из вышепоименованных предметов не нуждаются, а едят прямо пятью пальцами из общей массы.

От Мира шли верст 15 до крепостцы Зиауеддин. Характер дороги тот же. В Зиауеддине были всучены беком, который отвел для нас помещение в своих парадных апартаментах. Дом и двор бека помещаются в небольшой крепостце, сооруженной на высоком холме. Эта крепостца называется "Дауд-кала" и составляет собственно средоточие зиауеддинского бекства. Бухарцы приезду нашему были очень рады, что можно было усмотреть из сделанного приема. Для нас была нарочно приготовлена мебель, которая состояла из полудюжины деревянных стульев самой топорной работы, и кое-как сляпанного стола. Неудобства этой доморощенной мебели были таковы, что мы предпочли усесться по туземному способу — просто на полу, устланном, как водится, коврами и одеялами.

Угощение, принесенное нам (достархан), было очень обильно, что ясно указывало на расположение к нам [40] и выражало его степень. Мы ели мало, не будучи в силах переваривать азиатские блюда.

Вечер был крайне душный. Мы поместились все в одной комнате и устроили сквозной ветер, который, однако, нисколько не охлаждал воздуха. В это время пришел один из обывателей и объявил, чтобы мы оделись как можно теплее, потому что, в противном случае, рискуем простудиться. Исполнить этот мудрый совет не было никакой возможности, и только утренний холод заставил укрыться потеплее. Ночлег обошелся более благополучно, чем можно было ожидать: некоторые из нас отделались только легкими простудами.

Рано утром нам принесли от бека подарки: по одному куску адрасу (полушелковая материя) и по одной головке сахару; начальнику же миссии два куска адрасу и, кроме того, лошадь с седлом и сбруею.

Принесение подарков сопровождалось следующею речью: "Мы так рады приезду столь дорогих гостей, что готовы бы подарить все, что имеем; к сожалению, наш бек только недавно на своем месте и не успел разжиться, почему и не может одарить вас так, как следовало бы дарить таких важных людей".

Глава миссии, отдарил бека и его приближенных халатами, серебряными часами и табакеркой с музыкою. [41]

В этот день сделан переход в 85 верст. В девяти верстах от Зиауеддина, у кишлака Таш-Купрюк (каменный мост), переправились через Нурапай по небольшому мосту. До этого пункта дорога сохраняет прежний характер, но затем она идет, большею частью, по местности открытой. С правой стороны, невдалеке еще тянутся сады и возделанные поля с левой дорогу сопровождают пустыри, окаймляемые невысоким хребтом.

На ночлег остановились верстах в трех от крепости Кермине, в эмирском саду, насаженном его собственными руками, когда он еще в молодости управлял этим городом.

Угощение было обильное; но перваначи (бек Кермине) не встретил посольства, отговариваясь болезнию. На другой день он, однако, прислал подарки, за что, в свою очередь, был отдарен.

20-го мая, по выступлении с ночлега, мы прошли мимо города, оставив его верстах в двух в стороне. Дорога шла садами, которые через 12 верст окончились, и дорога сделалась степною. Хотя горы и сопровождали долину справа и слева, но уже тянулись в виде холмистой гряды. Справа еще виднелась зеленая лента Зарь-авшана, все более и более отдалявшаяся от дороги. Степь ровная, грунт каменистый.

В шести верстах от конца садов сделали [42] привал в кишлаке Мялик. Здесь находятся развалины старинного строения, времен Абдул-хана; по имени этого строения назван теперешний кишлак и вся степь. От строения сохранилась одна передняя стена, с башнею на фланге. Развалины могли бы служить украшением в любом европейском городе. Кишлак состоит из 15 дворов. Воду жители добывают из колодцев. Весенняя вода собирается в муллушке, построенной еще в старину тут же, сзади кишлака.

Томимые зноем, мы продолжали наше шествие по степи. Местность сделалась слегка волнистою; грунт оставался по-прежнему песчано-каменистым. Верстах в 14 от Мялика, горы слева повернули в сторону и скрылись из вида; горы, сопровождавшие Зарь-авшан справа, тоже окончились, слившись со степью. Зеленая лента Зарь-авшана, все более и более удаляясь от дороги, также пропала из виду.

Проехав 24 версты чистою степью, мы достигли опять населенной долина Зарь-авшана. Грунт снова сделался глинистым.

Пройдя четыре версты долиною, остановились на ночлег в селении Бустан. Здесь, как и везде, нам выставили обильное угощение, но помещение отвели тесное: нас столпили в небольшом дворике вместе с казаками. Мирахур, сопровождавший нас, написал к эмиру донесение, в котором [43] испрашивал когда его высокостепенство примет нас: прямо ли с дороги или после, на другой день?

В Бустан мы приехали в базарный день, когда улицы были запружены народом. Народ смотрел на нас с любопытством и без малейшего признака злобы или страха. Из разговоров нашей прислуги с бухарцами даже оказывалось, что народ радовался нашему приезду, смотря на нас, как на вестников мира, тишины и спокойствия.

22-го мая нам предстоял переход в 38 верст до Богоуеддина, лежащего в девяти верстах от Бухары.

Мирахур, в ожидании ответа от эмира, просил нас не торопиться и сделать два привала на дороге. Это было необходимо, по его словам, еще и за тем, чтобы иметь возможность оказывать нам больше приемов и угощений.

Согласно просьбе мирахура, мы останавливались часа по два сперва в 12 верстах от ночлега, близь селения Аты-Заубат, а потом в селении Куюк-Мазар. Из Бустана сады и населенные пункты не покидают путника вплоть до Бухары. Возделанность долины производить самое благоприятное впечатление. Нет ни одного клочка земли бесплодного: все занято, все приносит пользу. Об одном можно было пожалеть — о недостатке воды. Арыки везде были сухи, и бухарцы в это время надеялись [44] исключительно на нас, что мы дадим ям воду, запрудив временно своя арыки в верхней половине Зарь-авшана.

Верст за десять до Богоуеддина встретил нас брат бухарского куш-беги (первого министра), который передал нам поклон от эмира и куш-беги и затем несколько раз расспрашивал: довольны ли мы мирахуром и теми лицами, которые принимали нас на ночлегах, присовокупив, что, если бы мы были кем нибудь недовольны, то эмир тотчас бы сменил виновного.

Агент миссии отвечал выражением благодарности за радушный прием, встреченный повсеместно в бухарских пределах.

Въезжая в Богоуеддин, мы были встречены огромными толпами народа, который теснился в улицах и переулках. С крыш домов пугливо выглядывали женщины.

На ночлег остановились на самом людном месте, на площади, перед мечетями, посвященными памяти святого, по имени которого селение получило название. Расположились частию в палатках, частию на открытом воздухе. Арбы поставили полукругом, образовав из них род бруствера.

Радушие бухарцев усиливалось. Количество приготовленного для нас кушанья и достарханов было до безобразия громадное. [45]

23-го мая, рано утром, перед выступлением, осматривали гробницу святого Богоуеддина Накшбенда.

С площади мы вышли в ворота, и, повернув направо, пошли довольно длинным открытым коридором, устроенным из больших серых камней. Бесчисленное множество нищих, увечных и бродяг-мальчишек преследовало нас, выпрашивая подачку и вырывая ее из рук друг друга. Только усердие властей, не щадивших себя при раздаче ударов направо и налево, восстановляло некоторый порядок. Коридор привел нас к четыреугольному дворику, хорошо вымощенному камнем. По двум сторонам дворика расположены мечети. Галерея перед мечетями, расположенными с левой стороны, обратила наше внимание по великолепной резной работе потолка, к которому привешено десятка полтора русских паникадил. Паникадила, большею, частью, медные, позолоченные, но есть и хрустальные. На одном из паникадил оставлен крест. Паникадила здесь не имеют никакого смысла, потому что правоверные, по закону, свечей не возжигают.

Две другие стороны двора ограничены решетками, в углу которых расположена могила бухарского патрона. Могила довольно большая, но не обращает на себя внимания ни по архитектуре, ни по богатству. Это просто серая, каменная четыреугольная масса, [46] высотою около сажени и в основании около девяти квадратных сажен.

Во главе гробницы лежит исписанный по-арабски камень, к которому правоверные благоговейно прикасаются руками, и затем священным прахом, пристающим к пальцам, потирают себе лицо и бороду.

Рядом с гробницею Богоуеддина расположено еще несколько гробниц малого размера, белых, кажется, из извести, обыкновенной мусульманской конструкции, то есть в виде трехгранной призмы, которой две боковые продольные грани несколько изогнуты. Здесь похоронены, как нам сообщил один из сопровождавших, те гости святого, которые умерли у него на руках.

Богоуеддин, или, иначе, Хазрети Накшбенд, умер в 1303 году, основав большой орден юродствующих монахов. Память его высоко чтится во всей Бухаре, которой он считается покровителем, как св. Иаков в Испании.

Левее мечетей с гробницею Богоуеддина находится мечеть с гробницею Мурад-бия, — прадеда настоящего эмира.

Наконец, еще несколько левее, медресе с 36 комнатами для учеников. В каждой комнате помещается от двух до трех учеников.

Над высокими, куполообразными воротами, [47] ведущими на площадь, с которой мы собственно и попали во все три вышеупомянутые здания, аисты искони свили свои гнезда. И здесь, в Бухаре, как и в России, аисты пользуются почетом: они выражают собою знамение благоволения Божия.

Селение Богоуеддин населено почти исключительно потомками святого, которые называются ходжами. Они избавлены от всяких повинностей.

По выступлении из Богоуеддина, мы вскоре были встречены двумя важными сановниками, в кашемировых халатах, опоясанных кашемировыми же шалями, и без оружия. Их сопровождал взвод всадников, одетых в халаты и также безоружных. Сановники были — беки, которые обратились к агенту с неизменным вопросом о том, как ехали и как нас принимали дорогою.

Путь из Богоуеддина до Бухары идет все время довольно широкою аллею, окопанною канавами и обсаженною молодыми деревьями. Грунт местами твердый, местами песчаный. Через арыки везде проложены каменные и достаточно широкие мостики. В арыках не было ни капли воды.

Проехав с полверсты предместьем города, мы выехали к городским воротам, с башнями довольно чистой отделки. Стена, окружающая город, имеет до 3 1/2 сажен высоты. Пред стеною нет и признака эспланады. [48]

Улицы в городе чрезвычайно узки, так что только два всадника могут свободно ехать рядом, но дома несколько выше, чем в других азиятских городах. Постройки идут почти сплошною линиею; проезжающий постоянно видит справа и слева довольно высокия глиняные стены: это — задние стороны выходящих на улицу домов.

Народ густыми толпами стоял, прислонившись е стенам, к воротам, к мечетям. Крыши домов и мечетей также заняты были любопытными. Сквозь окна или, правильнее, дыры домов, выглядывали женщины, которые на это время забывали даже боязнь показывать свое лицо мужчинам. Многие из народа приветствовали нас русским словом: "здравствуй"; другие — и эти, по всей вероятности, были татары — высказывали глазами дружеские жесты и радостно улыбались. Перед базаром, в толпе, мы увидели франта в белом казакине с блестящими кавалерийскими эполетами и с шашкою через плечо. В середине города проехали через базар, обращающий на себя внимание тем, что улицы здесь покрыты сплошным потолком, в котором местами сделаны отдушины. В лавках от этого хотя и темновато, за то прохладно, а в ненастное время — сухо. Таких удобств не существуете в других среднеазиатских городах.

Улицы, по которым мы проезжали, вымощены [49] толстым булыжным камнем, который, уменьшая грязь, тем не менеё затрудняет передвижение.

На противоположном конце города, близь Кара-кульских ворот, нас поместили в большом здании одного сановника, по имени Шукуринаха, который на время нашего приезда удален в другое место.

В наше распоряжение отведены были три четыреугольных двора с строениями по сторонам. Дворы чисто вымощены кирпичом. За дворами расположен большой сад, в прудах которого в это время хотя и не было проточной воды, но вода сохранялась в нескольких колодцах.

Мы разместились довольно удобно. Заботливость бухарцев о нас была на столько велика, что нам приготовили довольно порядочную мебель, в сооружении. которой проглядывал чисто азиатский вкус. Так, например, каркасы стульев окрасили в яркий зеленый цвет, подушки и спинку изнутри обили красным сукном, а спинку сзади покрыли зеленым сукном.

К месту своего помещения мы прибыли ровно в полдень и нашли уже готовыми чай и угощенье, состоявшее из самых отборных азиятских сластей. Чай мы пили, а на сласти даже смотреть не могли: так они нам опротивели.

Вскоре пришел посланный от куш-беки, т.е. [50] от первого министра; он явился с подарками, которые поднес агенту. Подарки состояли из лошади с сбруею и седлом. трех халатов и десятка кусков шелковой материи. Вслед затем были принесены на девяноста шести блюдах, мисках и тарелках разные кушанья. Хотя все принесенное представляло самые изысканные образцы азиатской кухни, однако мы к ним даже прикоснуться не были в силах.

Перед вечером явился мирахур, который сообщил, что эмир таких дорогих гостей примет тогда, когда мы пожелаем; что выражение его дружбы и расположения простирается до того, что он намерен одарить нас во время нашего представления, — честь, которой до сего времени не оказывалась никому; что мы имеем право ходить куда угодно и смотреть что угодно; что нас, в этом случае, будет сопровождать либо он, либо его брат шихаул (церемониймейстер).

В отплату за столько уступок и любезностей, агент согласился, что халаты, которыми, эмир одарит нас, будут, согласно бухарскому обычаю, надеты поверх мундира. Но так как мы с дороги устали, то представление эмиру отложили до следующего дня.

24-го мая, рано утром, мы были разбужены выстрелами и звуками барабанов. Войска эмира [51] производили учение и, надо отдать им справедливость, стреляли и барабанили усердно, вероятно желая произвести на нас впечатление благоустроенностью своего войска.

Назначение времени для предетавления эмиру предоставлено было его высокостепенству. Решено было чтобы мы ехали к нему в двенадцать часов. Нарядившись в парадный костюм, мы, в сопровождена шихаула (церемониймейстера), отправились в цитадель, где обитает владыка правоверных. Впереди нашего кортежа шли пешие казаки конвоя, неся на блюдах подарки. эмиру. Подарки были от туркестанского генерал-губернатора и состояли из серебряного сервиза, хронометра, столовых часов с канделябрами, музыкального ящика и куска сукна.

Густые толпы народа запруживали улицы. Мы ехали тихо, с подобающею торжественностью. Проехав чрез ригистан (главная часть города), приблизились к арсу (цитадель). Цитадель построена на возвышенном основании, имеющем сажен до четырех высоты; кроме того самые стены имеют до двух сажен высоты.

Ворота цитадели защищены башнями; на воротах висят часы довольно аляповатой работы дело рук русского афериста Каратаева, лет десять тому [52] назад бежавшаго в Бухару и теперь искавшего случай возвратиться в Россию.

У подошвы высоты конвой наш остановился. Мы же, верхом на лошадях, поднялись вверх, по направлению к воротам. Крытые ворота образуют коридор, длиною около пятидесяти шагов. По сторонам этого коридора были расставлены сарбазы (солдаты) в красных казакинах, в желтых кожаных шароварах и в черных мерлушчатых шапках. Большинство сарбазов отличалось необыкновенною молодостью, были даже просто дети. При нашем приближении раздалась команда по-русски: "слушай: на караул", и сарбазы исполнили ее совершенно так, как делается у нас.

Проехав ворота и коридор, мы остановились на маленькой площадке и слезли с лошадей. Два удайчи (придворных), в парчовых халатах и с расписанными палками, повели нас направо через большой двор, хорошо вымощенный камнем и окруженный галереями. Из этого двора мы вступили в комнату средних размеров, которая, посредством дверей, сообщалась с другою, значительно большею, имевшею сводчатый потолок и весьма напоминавшею манеж. В этом манеже, у противоположной от двери стены, на подостланном на полу войлоке, сидел плотный мужчина лет сорока восьми.

Удайчи и шихаул подхватывали нас по очереди [53] под руки и подводили к эмиру, который каждому давал руку и приветствовал словом: аман (здравствуйте). После рукопожатия все уселись полукрутом долу, шагах в пяти от эмира. В зале кроме нас, девяти русских тюрей (офицеров) и эмира присутствовал только куш-беги, стоявший позади нас и три церемониймейстера, тоже стоявшие у дверей.

Костюм эмира поражал своею простотою: он был одет в самый обыкновенный халат ярко-зеленого цвета и в небольшой белоснежной чалме. Полное лицо Музафара открыто и дышит благородством. Глаза, согласно обычаю, были подкрашены. В небольшой черной бородке заметна проседь. На лбу прорезались морщины и, кроме того, виден глубокий шрам.

Звучный голос эмира несколько дрожал. Видно было, что он чувствовал себя несовсем ловко.

Согласно общепринятому порядку, эмир спросил агента о здоровье русского царя, затем туркестанского генерал-губернатора и о том, довольна ли миссия приемом, сделанным ей в Бухаре, после чего агент, в короткой речи, сообщил эмиру цель прихода миссии, передав желание туркестанского генерал-губернатора сохранять дружбу с Бухарою.

Эмир с жадностью ловил слова агента и приговаривал: "хоп-якши" (очень хорошо). [54]

Когда аудиенция окончилась, мы все удалились в первую комнату, где нас попросили обождать. Эмир, в сопровождение куш-беги, также немедленно вышел в боковую дверь.

Бухарские чиновники окружили нас, приговаривая: "хоп-якши". По прошествии нескольких минут к нам принесли в подарок каждому по два халата: по одному кашемировому и по одному шелковому, и просили надеть оба. Мы надели только по одному, и затем, севши на лошадей, прежним торжественным маршем двинулись в свою квартиру.

Вечером приходили к нам человек четырнадцать русских торговцев, живущих в Бухаре. Трое из них были чисто русские, а остальные татары — доверенные наших купцов. Все они объявили, что своим положением в Бухаре очень довольны, никаких обид и притеснений не испытывают, и что пошлина (зякет) взимается с них одинаковая с тою, какая берется с мусульман, т.е. одна сороковая или 2 1/2 %.

Комментарии

1 Здесь что ни дом, то кабак.

2 Лощение производится разбиванием бумажной ткани посредством деревянного молота

3 Местечко получило название от имени женщины, называвшейся Ширин, которая жила здесь и которая, будто бы, устроила мост через Нурапай. Длина моста около 3 сажен, ширина несколько больше одной сажени. Половина местечка по сю сторону Нурапая принадлежите русским, а другая половина, по ту сторону — бухарцам.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в Бухару русской миссии в 1870 году. СПб. 1871