ИВАНИН М.

ОПИСАНИЕ

ЗИМНЕГО ПОХОДА В ХИВУ

в 1839—1840 г.

Прибытие хивинских посланцев в лагерь ложные слухи о появлении хивинского войска, выступление отряда и прибытие его на линию.

Заключение о степени способности Оренбургского войска к степным походам.

19-го апреля прибыли в лагерь от Хивинского хана [153] посланцы с бумагами, как объявили они, — к Государю Императору и к генерал-адъютанту Перовскому; но как за несколько дней до прибытия их разнеслись слухи о появлении хивинского войска в значительных силах в окрестностях бывшего нашего упр. при Акбулаке, которое шло будто бы с намерением напасть на наш отряд, то посланцев хана приняли сначала за шпионов. Для удостоверения в справедливости разнесшихся слухов, отряжены по направлению к Акбулаку казачьи партии и посланы лазутчики, которые по возвращении объявили, что действительно видели на вершине гор Бакир и Али конных часовых; но, по причине худобы лошадей, они не могли подъехать ближе для открытия неприятеля. На всякий случай, приняли все необходимые предосторожности для предохранения отряда от нечаянного нападения; усилили караулы и разъезды, выставили, где было надобно, конные пикеты; но все эти предосторожности оказались лишними; чрез несколько дней узнали, что конные часовые, виденные на горах Бакир и Али, были выставлены киргизами, отказавшимися давать нам верблюдов и бежавшими от преследования полковника Бизянова. Они пасли стада свои по р. Чегану, и, намереваясь оттуда, в случае дальнейшего нашего преследования, перекочевать в пески Барсуки, они усилили бдительность, для чего и выставляли конных часовых. При Чушка-Куле же было действительно десятка два или три хивинцев, приехавших туда для отыскания и забора брошенных отрядом запасов и других вещей.

К 1 мая прибыло вновь больных 497; выздоровело 186, умерло 91; за тем состояло: больных: 1,130, из них цынготных 613, не смотря на то, что начали употреблять дикий лук и чеснок, которого по Темиру росло много; горячешных 237, одержимых лихорадкою, ломотою и другими болезнями 159, слабых 121, больных обер-офицеров 9.

К этому же времени доставлено было для поднятия отряда значительное число верблюдов, из них получено:

Собранных Правителем Западной Орды подполковником Бай-Мухамед Айчуваковым и полковником Бизяновым ......................... 1,030 [154]

Доставлено из Оренбурга 700 и собрано Султаном Юсуфом 450, итого .................... 1,150

Осталось старых от похода .................... 1,300

Всего ...... 3,480

Потом еще к отряду прибыло из Оренбурга 1,400 верблюдов. Так как часть этих верблюдов еще не совершенно поправилась после суровой зимы и притом ожидали из Оренбурга разного рода потребностей и подвод, то отряд принужден был пробыть в степи по 18 мая. Подводы преимущественно были нужны для возки больных, почему и прислано было 200 конных и воловых подвод, а также несколько сот коек, веревки для увязки коек и вьюков, овес для поддержки сил лошадей и некоторые мелочные принадлежности; сверх того в укреплении Эмбенском оставалось множество телег от прошлогодних башкирских транспортов, их тоже употребили под больных, запрягая в них казачьих лошадей.

Так как собранными верблюдами и казачьими лошадьми уже можно было поднять все тяжести, бывшие в лагере ⁹⁴, то 18 мая отряд выступил двумя колоннами и направился прежним путем ⁹⁵, забрав все тяжести и имея больных: 16 офицеров и 1,195 нижних чинов; цынга начала уменьшаться, но горячки увеличились; к 22 мая больных было уже 1,214; больные были размещены частию на конных и воловых подводах, частию в койках на верблюдах. Пройдя уроч. Биш-Тамак, 31 мая главный отряд, забрав с собою всех больных, направил 4 и 5 линейные баталионы и Оренбургских казаков на их квартиры и станицы к Орской крепости, а с остальными войсками, следуя по р. Илеку, 2 июня прибыл на Караванное озеро. С приближением к линии больных уменьшилось; к 4 июня хотя и прибыло их 216 человек и умерло 35, но за то выздоровело 737, затем осталось больных 658 человек. 8 июня отряд, после 8-месячного пребывания в степи, вступил в гор. [155] Оренбург. Больных к 11 июня прибыло 89, умерло 11, выздоровело 146, за тем осталось в лазарете 609 человек.

Во весь поход умерло 1,054 человек нижних чинов преимущественно в гарнизонах. Уральские казаки менее всех пострадали, не смотря на то, что более прочих войск употребблялись на работы и перенесли более трудностей ⁹⁶ . К этому надобно прибавить, что, не смотря на изнурительные труды, требовавшие поддержки сил мясною пищею, Уральские казаки в походе соблюдали посты во всей строгости.

Так как Уральские казаки и у себя дома живут зиму и лето постоянно в трудах и на открытом воздухе, между тем как Оренбургская пехота не бывала до Хивинской экспедиции нигде в походах и даже не делала больших передвижений, то необыкновенная выносчивость Уральских казаков в Хивинском походе, и развитие худосочных и воспалительных болезней и сильная смертность в пехоте, служат самым верным доказательством, что для людей, предназначенных для военной службы, надлежащее воспитание и в мирное время род жизни, способствующий к развитию телесных сил и приучающий к перенесению непогоды, стужи, жара, лишений, телесных трудов и т. д., будут самой верной порукой переносчивости их в военное время, что уменьшит число госпиталей и смертность от болезней.

Лошади, употребленные для Хивинского похода, были почти все киргизской, башкирской и уральской пород, содержимые и зиму и лето в степях на открытом воздухе. Малая гибель их в походе (204 лошади из 2,430) показывает, что военных лошадей полезнее держать постоянно или на пастьбе или на коновязях, под открытым небом, и только в крайних случаях под крышей; к теплым же конюшням их не следует приучать.

Последствия похода. Испрошение мира хивинским ханом. Возвращение наших пленных: заключение мира, новое направление торговых сношений с Средней Азиею

Так кончился поход на Хиву, о котором в свое время так [156] много говорили и писали, который так много обещал и по всей справедливости заслуживал внимания России и всей Европы. Поход этот имел целию внушить страх и уважение к имени русскому в отдаленных странах Азии, открыть нам свободный, путь в Среднюю Азию, дать другой выгоднейший оборот нашей торговле, расширить ее, ознакомить нас с Аральским бассейном, унять дерзкую Хиву, — этот Алжир Средней Азии, — подстрекавшую киргиз к неповиновению нам и побуждавшую их к уводу наших подданных в плен, не допускавшую на свои рынки наших купцов и даже не принимавшую к себе наших посольств; заставить Хиву возвратить всех наших пленных, томившихся там в неволе, и наконец решить географическую задачу, которая так много занимала ученую Европу, текла ли прежде Аму-Дарья в Каспийское море и возможно ли в настоящее время обратить воды ее в это море.

Возвращение отряда с полупути лишило возможности достигнуть предположенных целей; но если не все из этих целей, то по крайней мере часть их выполнилась, вследствие предпринятого, хотя и не удавшегося похода. Не удачные нападения отряда хивинцев, состоящего из самых отборных их всадников, на Акбулакское укрепление и на поручика Ерофеева, причем хивинцы, будучи в 10 или 15 раз многочисленнее нас, потеряли значительное число убитыми и ранеными (по частным сведениям до 400 человек ⁹⁷ ), а также слухи о том, что русские намерены предпринять вторичный поход в Хиву, привели в смущение хана и его совет, и хан начал помышлять о средствах умилостивить Россию. Притом прекращение прямых торговых сношений с Россиею, заставив хивинцев прибегать к посредству бухарских и коканских купцов для приобретения необходимых товаров, нанесли самый чувствительный вред хивинской торговле. Все наши товары доставались хивинцам почти по удвоенной цене, а напротив Хивинские произведения подешевели почти вдвое. Первый шаг к примирению хан [157] начал через корнета Аитова, который, как выше было сказано, был захвачен в плен киргизами и отвезен в Хиву. Сначала положение Аитова было незавидное; его содержали как пленника и он ежеминутно опасался смерти; но когда хан увидел необходимость умилостивить Россию, то с ним стали обращаться как с гостем и потом призывать к хану для совета о способах примирения с Россиею. Положение нашего отряда на Темире, новый сбор верблюдов, наказание ослушных киргиз за непоставку верблюдов и за увод в плен Аитова и преследование их полковником Бизяновым на Усть-Урте, навели страх на Хиву, а внушения Аитова о милосердии русского Императора, об умеренности наших требований, склонили хана к начатию переговоров. К этому же побуждали его и прибывшие из Герата англичане Аббот и Шекспир. Чрез своих посланных, прибывших в наш отряд на р. Сага-Темире 19 апреля, хан Аллакул обещал выполнить наши требования, и начал с обнародования фирмана от 19 июля 1840 года, которым, под опасением смертной казни, запрещалось подданным хивинским впредь навсегда грабить и полонить русских; вслед затем он освободил собственных своих невольников (из русских), предписал тоже сделать всем своим подданным и велел пленникам нашим являться к Аитову, дабы он лично мог удостовериться, действительно ли освобождены из неволи все русские. Когда поверка эта была кончена, хан приказал выдать каждому из наших пленных по золотому (хивинская монета тилля, около 4 рублей серебром), по мешку муки на человека и на 2 по верблюду, и отпустил Аитова вперед, объявив после аудиенции, что действие его не ограничится возвращением наших пленных, но что он отныне готов исполнять все требования России. 23 августа корнет Аитов прибыл в Оренбург, а караван с пленными в числе 416 человек, отправленный вскоре после отъезда Аитова, прибыл в Н. Александровское укрепление 30 августа, откуда морем отправлен в городок Гурьев, а оттуда пленные препровождены были в Оренбург, куда прибыли 18 октября. Здесь им предоставлено было избрать род жизни и отправиться куда [158] кто пожелает поселиться ⁹⁸ ; затем отпущены были в Хиву остановленные в 1836 году хивинские купцы, задержанные товары им возвращены, а неимущим из них выдано от казны пособие. С этими хивинскими купцами отправилось в хиву несколько наших купцов с товарами, они были приняты хивинцами дружелюбно. Купец Зайчиков, бывший маркитант отряда, один послал в Хиву на 60,000 р. товаров.

Затем кайсакам объявлено было всепрощение с тем, чтобы они впредь воздерживались от хищничества и грабежа.

Между тем для окончательного заключения мирных условий и вместе с тем для начатия правильных сношений с Хивою, мы требовали принятия в Хиву нашего посольства, на что хивинский хан изъявил также согласие ⁹⁹ . Для переговоров с Хивинским ханом на первый раз послан был в Хиву Генерального Штаба капитан Никифоров, который и на дипломатическом поприще не имел успеха; посему после него был послан в Хиву, состоящий по кавалерии подполковник Данилевский, которым и заключены мирные условия с Хивою. Бывшими при нем топографами собраны сведения о ханстве, большею частию подтвердившие прежния наши расспросные сведения, а также узнаны лучше и определительнее пути в Хиву; так что, в случае разрыва с Хивою и нового похода туда, предприятие это подвергнется меньшим случанностям. С этого времени торговые сношения наши с Средней Азиею приняли совершенно новый оборот.

Прежде хивинцы не только не пускали к себе наших купцов, но даже грабили наши караваны, посылаемые в Бухару или подучали киргиз грабить их, и мы торговали с Хивой только на нашей линии, или в Астрахани и в Нижнем. Чрез это торговля наша была в совершенной зависимости от азиатских купцов, но, при заключении нами мирных условий с Хивой, мы потребовали принятия на хивинские рынки наших [159] купцов, которые этим новым положением средне-азиатской торговли возпользовались со свойственною русскому купечеству сметливостью. Посылая в Хиву своих поверенных, наше купечество узнало лучше потребности хивинцев и местные их средства для торговли. Составилось товарищество под названием Хивинской компании, главным руководителем которой был первостатейный шуйский купец Баранов, к сожалению преждевременно похищенный холерою. С основанием этой компании торговля наша с Хивою сделалась более прибыльною, поведена с знанием дела, с изучением потребностей обоих народов, и не с одной Хивой, но вообще с Бухарой и Коканом, куда, по примеру Хивы, русское купечество стало также допускаться ¹⁰⁰ .

Купцы товарищества торговли с Хивой и Бухарой увидя, что земли оседлых народов средней Азии составляют оазисы, годные преимущественно для земледелия, что они могут производить растения жаркого климата, приняли меры, чтобы жители средне-азиатских ханств увеличивали и улучшали у себя посевы растений и произведений, необходимых для нашей мануфактурной промышленности, именно: марены, хлопчатой бумаги, и проч., которые, по их мнению, от правильного возделывания могли значительно улучшиться в качествах своих; марена, по их мнению, могла превзойти Дагестанскую, а хлопчатая бумага не уступать Американской. Для достижения этой цели, они наняли в Хиве земли для посева марены и хлопчатой бумаги, которые хотели обработывать своими средствами по улучшенному способу; но, к сожалению, с смертию купца Баранова и с изменением наших отношений к Хиве, это предположение товарищества не вполне осуществилось. Наконец к числу полезных последствий хивинского похода можно присоединить успокоение киргизских племен, чрез что сообщение по степи сделалось безопасным до Бухары и Хивы; это оживило движение торговли, отчего естественно цена товаров удешевилась. Прежде средне-[160] азиатские купцы, опасаясь грабежа кочевых племен, ходили всегда большими караванами; но для сбора купцов в большие караваны терялось много времени, товар залеживался, и если купцам попадались слабосильные верблюды, то они из опасения, чтоб не отстать от каравана и не подвергнуться опасности быть разграбленными, продавали с убытком в степи часть своих товаров, а потом на месте увеличивали цену оставшихся товаров.

Прежде за доставку товаров из России в Хиву или обратно платили с пуда от 1 1/2 до 2-х рублей сер., но после похода 1839 г. и заключения мирных условий с Хивой перевозочная цена с пуда обходилась всего от 50 коп. до 1-го рубля сер., то есть стала вдвое дешевле; товары начали отправляться малыми караванами по 20 и 30 верблюдов, потому что ненужно было дожидаться сбора караванов в 700, 800, 1,000 и более верблюдов, так как купцам грабежей и разбоев уже не надо было опасаться. Все эти причины дали другое направление торговле, несравненно более выгодное для обеих торгующих сторон.

В заключение надобно еще сказать, что этот поход послужил полезным опытом на случай будущих походов наших в Среднюю Азию; мы на деле узнали, какие изменения надобно сделать в составе и организации отряда, предназначаемого для похода; в Среднюю Азию; какая одежда более удобная для такого похода, какая пища полезнее для предохранения нижних чинов от болезней, что нужно сделать для облегчения походного движения, для ускорения вьючки верблюдов и проч. Поход этот будет не безплодным уроком для будущих наших предприятий в Среднюю Азию. Но этот неудавшийся поход в Хиву имел и другия последствия, но уже не в пользу для России. Походом в Хиву Англии брошена перчатка на вызов к противудействию; Англия не отказалась от вызова: она заподозрела нас в стремлении расширить наши политические связи по южную сторону Гиндукуша и, предполагая опасность для ее владений в Индии, начала с лихорадочною деятельностию направлять свою дальновидную политику в Европе и Азии, для [161] противодействия нашему влиянию в Азии и развлечению наших сил. С этой поры начинается упадок нашего влияния в Турции и почти неограниченное влияние на дела Турции английской политики; с этой поры началась подземная дипломатико-политическая война против нас, для ослабления нашего могущества, разрушения наших союзов, политика, которая повела к ряду революционных движений в Европе и затем Восточному вопросу.

Почти в одно время с нашим походом в Хиву, Англия двинула свои силы из Индии в Авганистан, заняла Кабул, Кандагар; послала своих агентов к вершинам Аму-Дарьи, Сыр-Дарьи и в Хиву. Хотя этот первый поход англичан за Инд и был также неудачен, как наш в Хиву, так как они принуждены были опять удалиться из Авганистана, но он все же принес им не мало и пользы: в руках их остался ключ к Кейберским ущельям, кр. Пешавер и Джелаллабад, а впоследствии они заключили с Дост Магометом, ханом Авганским, выгодный оборонительный союз, который дает Англии возможность, в случае надобности, проникнуть из Индии и долину Аму-Дарьи и в Персию: в настоящее же время из этих стран вытесняется ими наша торговля, а с тем вместе упадает там и наше влияние. [162]

ГЛАВА VIII.

Разбор причин, имевших влияние на неуспех похода, и соображения о возможности продолжать поход в Хиву.

В главах I и II было сказано, что для войны в степях Средней Азии требуются соображения и правила, отличающиеся от соображений и правил европейских войн, и что для азиатских войн военная литература у нас очень бедна. Литература эта должна состоять не только в рассказе событий войн, но и в пояснении причин успехов или неуспехов войн; без этого разбора ошибки и неудачи могут повторяться. Война есть великая тегость для государства, общественное бедствие истощающее силы и богатства народа; частое повторение военных неудач может послужить одной из главных причин падения государств. И потому я полагаю, что предпринятое мною описание похода в Хиву 1839—1840 г. будет труд неконченный и безполезный, если не разъяснить причин неудачи этого похода. Из рассмотрения предшествовавших войн с Хивой видно было, что удобнейший путь в Хиву — из Оренбурга по восточную сторону Аральского моря; что нам следовало бы предварительно устроить укрепление на р. Сыр-Дарье с колонизацией, завести там сотню или две косных лодок, исследовать Аральское море и входы в р. Аму; предварительно осмотреть ближайшие и удобнейшие к Хиве места для складов на берегу Аральского моря или р. Аму; свезти, в укрепления на р. Сыр-Дарье требуемое число боевых и продовольственных запасов, и перевезти их оттуда водой в назначенные склады; упрепив их, и за тем предпринять поход в Хиву, который не представил бы тогда больших трудностей. Но исторических розысканий о походах в Средней Азии по 1840 г. не было, а избрав [163] направление пути по западную сторону Аральского моря и приняв план, предложенный полковником Бергом, по которому передовой склад запасов назначен был при уроч. Донгуз-тау, виденном полковн. Бергом зимою, в 1826 г., не позаботились даже узнать, действительно ли это уроч. представляет все условия, необходимые для хорошего склада; можно ли при нем устроить укрепление и в нем содержать почти целый год гарнизон; имеются ли при нем средства для отдыха и откармливания верблюдов и лошадей отряда, в течение нескольких недель, и удобен ли до этого склада путь от Оренбурга? Это была основная ошибка, повлиявшая вреднее прочих ошибок на весь успех похода. На таких складах, при зимних походах, сена должно иметь громадные запасы. Киргизы, как народ пастушеский, после зимнего скудного корма для скота, спешат занимать для своих кочевок места, где растут обильнее травы; если вы опоздали занять эти места для склада и сенокошения, то травы будут вытравлены, так и случалась. Для занятия удобного обильного травами складочного пункта, надо было спешить; но полковн. Геке с отрядом выступил в степь только в конце мая; пока он с обозом дошел до вершин Эмбы и отыскивал удобное место для склада около урочища Донгуз Тау, прошел; месяц; не найдя удобного здесь склада, он должен был выбирать его в другом месте; затем возникла переписка; пока она продолжалась время шло; наконец увидели необходимость основать другой склад, так что только в начале августа поручили полковн. Жемчужникову приступить к выбору его, и он, при всей деятельности, только 19-го августа выбрал удобное для склада место, при впадении р. Аты-Якши в р. Эмбу, где можно бы было накосить до 200 и даже 300 тысяч пудов сена, если бы своевременно это место были занято. Итак от несвоевременного осмотра места для передового склада запасов, от несвоевременной высылки отряда для занятия избранного склада а от запоздалых распоряжений для кошения сена, еще до выступления отряда в поход, положено было шаткое основание для успеха задуманного похода.

Содержание в официальном секрете приготовлений к [164] походу в Хиву, под покровом ученой экспедиции к Аральскому морю, принесло более вреда, нежели пользы. С марта 1839 г. поход этот в Оренбургском крае ни для кого не был тайной; но в штаб Оренбургского корпуса, по приготовлению к походу в Хиву, не поступало ни одной бумаги; приготовления, т. е. покупки, шитье, перевозка запасов в степь, делались гласно, но совещания происходили келейно, и сосредоточились между несколькими приближенными к генерал-адъютанту Перовскому лицами, мало знавшими степь, Хиву, свойства верблюда, но желавшими иметь деятельное участие в этом деле для наград. Лица эти имели и без того много деловой переписки, поэтому им было мало времени обдумывать средства к успеху, такого трудного и сложного похода, в котором все приготовления делались при том или медленно, или с особой поспешностью, так как запасов для этого похода надобно было успеть приготовить к осени громадное количество. Рассматривая ведомость № 4 запасов экспедиции, невольно припоминаешь слова Монтескье. «Les grandes entreprises lointainesе perissent par la grandeur meme des preparatifs qu' on fait ponr en assurer la reusite». Старались ничего не забыть, что могло понадобиться в степи, но забыли взять поболее тех запасов, которые не требуют для перевозки верблюдов, но которые необходимее всех прочих запасов, именно: силы характера, предусмотрительности, находчивости в трудных обстоятельствах, и уменья выбирать людей для задуманного дела, и знания его.

Известно, что трата физических сил животных имеет свои пределы; что совершить путь в Хиву, не давая отдыха верблюдам, при 1300 и более верст расстояния, из которых до 700 или 800 местами малокормными, и при том при усиленном движении — очень трудно. Следовало бы, согласно плану полк. Берга, придти к складочному месту ранней осенью, дать здесь несколько недель отдыха лошадям и верблюдам, и с выпадом снега идти далее. Но от запоздалости, корма на складах так были вытравлены, и так было мало заготовлено сена, что о выполнении этой части плана нельзя было помышлять. К этому присоединилась задержка к выступлению отряда из Оренбурга [165] почти на целый месяц, происшедшая от причин вовсе неожиданных. Лето было сухое и жаркое, очень удобное для произведения пожаров, чем злонамеренные люди и воспользовались для поджога деревянных строений г. Оренбурга. В этом городе для заготовления необходимых для похода запасов, как то: зимной одежды, сапог, джуламеек (войлочных кибиток) и проч., собрано было до 1000 человек мастеровых: портных, сапожников и разных других, но в самые жары; в августе месяце, начали подбрасывать письма с угрозами поджогов, а за тем начались пожары, поджоги были и днем и ночью, кроме потушенных при самом начале нескольких пожаров, было 17 значительных пожаров, истреблявших разом по нескольку домов. Первый пожар начался по близости дома, занимаемого самим генералом Перовским. Необходимая помощь при погашении пожаров, ночные караулы и т. д. отвлекли мастеровые команды от работ почти на целый месяце; а это имело последствием позднее выступление отряда в поход. Причины пожаров этих до сих пор необъяснены; сначала полагали, что поджигателями были польские уроженцы, сосланные в Оренбургский край в солдаты, но те, напротив, чувствуя, что подозрение может пасть на них, и что они первые могут пострадать, трудились на пожарах усерднее прочих солдат: подозревали также в поджоге хивинцев задержанного каравана, но те, будучи мало способны к тому, без сомнения попались бы; при том поджоги производились с такою непроницаемою скрытностью, строения загорались с такою внезапностию, что для произведения пожара таким образом необходимо предполагать употребление каких либо химических средств, допустить же знание химии у полудиких хивинцев трудно. Наконец были люди, которые думали, что поджоги производятся нашими же злоумышленниками, подкупленными англичанами; но в таком случае англичане верно дали бы им лучший совет, что именно поджигать. Вместо того чтоб разорять мирных граждан, им было бы гораздо полезнее, если бы были сожжены заготовленные для похода короба, ящики, прессованное сено и другия приготовленные для похода вещи; этим легче всего можно бы было расстроить предприятие; [166] но заготовленных для похода припасов не пытались сжечь. Правда, раз обнаружился смрад в сарае, где были сложены сшитые для похода войлочные кибитки (джуламейки); но когда начали раскидывать их, то увидели, что сильный жар между тюками джуламеек произведен был жиром, которым киргизки, шившие их, обедая, залили некоторые из них во время работы; потом, когда джуламейки эти были по окончании шитья их сложены, сильно сжаты в тюки и нагромождены довольно высоко одна над другой, то от давления и произошло, известное из законов физики, самовоспаление. След пожаров от поджогов, произведенных в то же время по направлению от Оренбурга к Харькову до гор. Сум и по направлению к Петербургу до Новгорода, указывает, что были две шайки поджигателей, которые вероятно состояли из людей, не принадлежавших к Оренбургскому краю: но, несмотря на эти пожары и ошибки, при большой силе характера поход в Хиву имел бы успех.

В состав плана похода входила доставка сухарей и круп на 2 месяца и поставка до 1500 верблюдов от киргиз, кочевавших на северо-восточном берегу Каспийского моря и около бывшего Новоалександровского укр.; для сбора этих верблюдов послан был, как выше сказано, корнет Аитов; после бы мы изучали предшествовавшую историю кочующих здесь киргиз, то мы дали бы Аитову прикрытие хотя из двух сотен казаков, при котором и сбор верблюдов был бы успешнее, и доставка их к отряду на Эмбенское укр. надежеее; но предшествовавшие враждебные действия этих киргиз и поступок их с Аитовым, которого они отправили в Хиву, показывает, что они более находятся под влиянием хивинцев; нежели нашим, и это происходит от следующих причин.

В конце прошлого столетия на Мангишлаке и Бузачах кочевали пять отделений туркмен: Абдал, Бузачи Игдыр, Бурунчук и Чаудур; они занимались, кроме скотоводства, торговлей и частию земледелием; но киргизы Адаевского и Бершевского родов, подстрекаемые и вспомоществуемые хивинцами, пользуясь внутренними несогласиями этих туркмен, начали теснить их; это побудило туркмен обратиться к русскому правительству и [167] просить о постройке укр. на Мангишлаке. Хотя кн. Цицианов и посылал инженера в Тюп-Караган для выбора места для укрепления, но последовавшая вскоре смерть его, а потом Персидская и Турецкая войны отвлекли наше внимание от здешних дел. Киргизы и хивинцы более и более теснили туркмен, отчего в 1813 г. часть отделений Абдал и Бурунчук, продав свой скот, перевезены были в Астраханскую губернию; другия отделения откочевали за Александр-Байский залив, а часть переселилась в Хиву.

Получа, при помощи хивинцев, полуостров Бузачи и Мангишлак, адаевцы и кочующие на Бузачах и Мангишлаке киргизы считают себя в зависимости более от Хивы, нежели нашей, а торговые сношения их с Хивой, где им предоставлены льготы в торговле, поставили их в полное влияние от Хивы. В 1839 г. более всего ими доставлено было в Хиву русских пленных. Влияние это, как опыт показал, не прекращалось и продолжается и ныне. Когда в 1846 г. основано было нами на Тюп-караганском заливе, Н. Петровское укр., то от киргизских биев и старшин Адаевского рода поступило следующее прошение: «Прибыв на Мангишлак вы вознамерились возвести крепость. По сношению ли это с Хивинским ханом или без оного? ежели без согласия, то оказывать вам услуги нам не приказано, на это мы имеем от хана повеление. Если же вы желаете, чтобы мы вам служили, то истребуйте на это разрешение Хивинского хана, и тогда мы готовы к услугам. Мы люди выросшие в степях; законов не знаем, не причтите в вину.»

Действительно, первое время при постройке Н. Петровского укр. (ныне форт Александровский) было большое затруднение в получении верблюдов для перевозки запасов от пристани к укреплению; за наем верблюда платили по рублю в сутки, а овец для мясных порций киргизы вовсе не хотели доставлять, между тем от испорченной солонины, которую из Астрахани доставляли гарнизону, начала сильно развиваться цынга. Надо было озаботиться о средствах добывать на месте свежее мясо. Для этого представилось благоприятное обстоятельство. Основание нами укрепления в Тюп Карагане, воскресило надежды [168] кочевавших здесь прежде туркмен, которые просили перевезти из Астрахани их однородцев и обнадеживали, что если они будут перевезены на Мангишлак, то и все пять отделений присоединятся к ним. Сношения эти не могли укрыться от киргиз; они увидели опасность для себя и решились доставлять гарнизону мясо по самой сходной цене, а верблюдов для съемки полуострова Мангишлака по 5 р. в месяц вместе с верблюдовожатыми ¹⁰¹ .

Так как мангишлакские киргизы и по настоящее время находятся под влиянием Хивы, то полагаю, если это продолжится, дорожить ими нет надобности; нам выгоднее будет иметь здесь народ более преданный нам, нежели киргизы, и для того, полагаю предварительно следует узнать, согласятся ли бывшие мангишлакские туркмены, кочующие ныне в Астраханской губернии, переселиться опять на Мангишлак: если согласятся, то можно с ними войти в соглашение о будущих их обязанностях при переселении на Мангишлак, и, по соглашению их на предложенные нами условия, перевезти из Астраханской губернии тамошних туркмен, к которым без сомнения присоединяться прочие их родичи, если мы развитием торговли здесь избавим их [109] от необходимости ходить за хлебом, кожами и проч. в Хиву, и доставим им безопасность от хивинцев.

Относительно влияния нашего и сношений с сопредельными нам кочевыми народами, мы пока не установили основательных и твердых правил, но об этом поговорю после. Теперь только замечу, что переселяя туркмен на Мангишлак, для прикрытия их нам необходимо усилить Н. Александровский гарнизон конницею, чтобы доставить действительную защиту туркменам; а чтобы содержание конницы обходилось нам дешевле, обязать переселяемых туркмен поставкой нам за определенную плату кормовых трав, для чего дать им для обработки около 100 десятин при самом укреплении и более тысячи десятин в горах Каратау, примерно верстах в 120 от укрепления близь родн. Джангильды, Бишбулака и проч.

Предпринимая такой отдаленный, степной, зимний поход, где люди должны подвергаться всевозможным лишениям относительно пищи, воды, изменений температуры, переносить труды, которые можно сравнить с трудом волжских бурлаков былого времени, с тою разницею, что последние работали летней порой и нанимались по своей охоте, а первые после привольной жизни должны были терпеть лишения и переносить труды зимой, в трескучие морозы и по наряду. Для такой службы следовало бы выбрать людей, привыкших к трудам и лишениям; следовало или взять войска кавказские или действующие, но никак не линейные баталионы Оренбургского корпуса.

Эти баталионы, расположенные, по выражению Пушкина, по разным богоспасаемым крепостям, в которых не бывало ни парадов, ни разводов, ни учений, совершенно потеряли навык к военным трудам, к перенесению лишений, непогод и усиленных движений. Вся их служба состояла в том, что им изредка приходилось вести арестантов до ближайших этапов. Проводя почти всю свою службу на месте, солдаты обзавелись хозяйством, завели лошадей, овец, занялись хлебопашеством, торговлею, словом сделались более земледельцами и купцами, нежели солдатами. Чтобы отвлечь их от этих занятий генерал Перовский, за год до предположенного похода в Хиву, [170] начал переводить их из одного укрепления в другое. Этой мерой он, правда, отвлек их от промышленных их занятий, многих разорил, возбудил ропот, но способными к перенесению степных походов и военных трудов в короткое время не мог сделать. Можно бы еще было отобрать из них молодых, здоровых, не изнеженных солдат, и с добавлением солдат действующих войск, сформировать из них особые баталионы, занять их практической стрельбой, приучать к лагерной жизни, к деланию переходов по степи, высылая их для этого в экспедиции за Урал, и приучать их таким образом к тем трудам, которые этим солдатам пришлось испытать во время похода в Хиву; но на это требовалось более продолжительное время. Мудрено ли, что резкий переход от теплой избы, от хорошей пищи, от покойной жизни к трудностям зимних переходов по снегу, к мерзлому сухарю, к усиленной деятельности и при отсутствии правильных мер для сбережения здоровья солдат, имел такое вредное влияние на здоровье их и произвел между ними такую сильную смертность.

За недостатком в Оренбургском корпусе молодых здоровых солдат, способных в перенесению трудностей степного похода, лучше было бы попросить два, три баталиона из действующих войск, а еще лучше из тех войск, которые были тогда на Кавказе, нежели брать местные войска, изнеженные и отвыкшие от воинских трудов.

Назнача такие изнеженные войска для похода, как были тогдашние линейные баталионы, необходимо было принять самые деятельные и благоразумные меры к сбережению здоровья их.

Эти меры преимущественно должны бы состоять в выборе заботливых, толковых и добросовестных ближайших начальников и в составлении гигиенических правил для сбережения здоровья людей. Но там, где много интриг, мало обращают внимания на выбор дельных и честных начальников, а последствием от такого порядка были потери, неудачи, неуспех предприятия, страшная болезненность и смертность в тогдашних степных гарнизонах и в самом Хивинском отряде. Без сомнения, нижние чины не получали того, что им следовало по положению; а [171] к усилению болезней еще содействовала и несоответствующая зимнему походу одежда и содержание солдат.

Во время этого похода, при снаряжении зимней одежды самая неудачная выдумка была заменить из экономии овчинные полушубки полушубками или, вернее сказать, кителями, подшитыми джебагой. Джебагою называют свалявшуюся грубую шерсть киргизских баранов; ею-то, наподобие ваты, подшивали солдатские холщевые кителя; но вата легка, и от стежки, даже не очень хорошей, легко удерживается на месте; джебага же, по тяжести своей и без сомнения от небрежной стежки, на первых же переходах отпоролась и опустилась к низу кителей, от чего эти кителя вовсе не грели, а между тем несколько фунтов этой джебаги, которая, намокая от снега и болтаясь внизу во время движения, еще более увеличивала тяжесть их, что напрасно изнуряло солдат. Придя на становище, спотевшие солдаты внезапно остывали, так как кителя эти не удерживали тепла и не могли защищать от ветра; естественно, что от внезапной остановки испарины должны были развиваться разные простудные болезни которые, при несоблюдении чистоты, причинили такую смертность в пехоте.

Данные солдатам огромные онучи (длиною до 4-х аршин) тоже были неудобны; просушка их требовала много времени, была неудобна на морозе, а иногда от недостатка топлива делалась невозможною. При том, пока солдат обертывал ими ноги, руки у него сильно настывали, поэтому лучше было бы дать солдатам валенки и длинные кожанные сапоги, в которые могли бы входить эти валенки, да по две пары небольших суконных онуч, которые удобно бы было переменять и просушивать.

Суконные нагрудники, данные солдатам для надевания на голое тело, тоже оказались неудобными, потому что грубая шерсть их производила раздражение и свербеж кожи, а сверх того в них разводилось множество насекомых, которых неудобно было уничтожать в сукне. Кроме безпокойства, которое насекомые эти причиняют здоровому человеку, для больных, неимеющих возможности их уничтожать, они, размножаясь все более [172] и более, могут быть очень вредны. Нагрудники эти не переменялись, поэтому нельзя было наблюдать опрятности. Чистота тела есть одно из главных средств к поддержанию здоровья, и потому, по мнению моему, необходимо принимать меры к поддержанию чистоты тела и вообще опрятности во всех видах в войсках во время похода и войны. Баня в этих случаях неудобна, да и не везде ее можно устроить, а в зимних походах она положительно вредна; распарившись в бане и будучи потом нередко вынужден по обязанностям службы вскоре после бани продолжительное время оставаться на открытом воздухе стоять во время мороза и ветра на часах и т. д., солдат, сделавшись чувствительнее к стуже, может получать сильную простуду. Поэтому лучше было бы заменить баню обмыванием холодною или летнею (тепловатою) водою с мылом. Бывший с нами в хивинском походе известный наш путешественник, П. А. Чихачев, не смотря на морозы, часто обмывался водою в кибитке, я тоже следовал его примеру и, не смотря на то, что пред походом был болен ревматизмом, так что пользовавший меня медик не советывал мне идти в поход, я в продолжение всего похода был здоров, за исключением трех дней, в которые имел припадок ревматизма, и удовлетворительное состояние своего здоровья должен приписать обмыванию холодною водою. Других предохранительных мер против простуды и скорбута я не принимал, и рекомендованных тогда от этих болезней средств: водки и табаку не употреблял. Чихачев тоже не был болен, а многие из офицеров, участвовавших в этом походе, не только навсегда расстроили свое здоровье, но даже поплатились жизнью.

Полагаю, что для истребления насекомых и для уничтожения злокачественной испарины в белье и платье, по невозможности мыть в зимнем походе белья, можно бы на стоянках употреблять окуривание белья и платья. Опыты, произведенные в 1854 и 1857-м годах, во внутренней Киргизской орде, убедили меня, что даже шкуры рогатого скота, зараженного чумою, по окурке их хлором в простой киргизской кибитке, теряют свое заразительное свойство; и потому я полагаю, что окурка [173] белья, платья, полушубков и т. д. в течение получаса или часа истребила бы всех насекомых, а также приставшую к вещам этим злокачественную испарину. Но так как сильная окурка хлором действует разрушительно на белье и платье, то хлор вероятно можно употреблять в более слабой смеси или заменять чем либо другим. Само собою, что следует предварительно произвести опыты, какой способ окурки полезнее всего для этой цели, а также определить с точностию, в какой пропорции веществами этими можно очищать белье и платье, без особого вреда для прочности и цвета ткани. Если при каждом баталионе иметь по две киргизские кибитки, а за неимением их по две офицерские палатки, обтянутые сукном, то одна из них может служить мыльнею, а другая употребляться для окурки белья и платья; в первой из них следует поставить железную печь; ставя на нее железные ведра с водою, легко можно будет иметь достаточное количество горячей воды. Во время зямнего похода в Хиву, опыт показал, что в такой палатке, во время топки печи, можно, когда нет ветра, даже в сильные морозы возвысить температуру до 14° тепла по R. И даже более; в другой палатке производить окурку платья тех, которые моются в первой палатке. Если окажется, что такая окурка будет не толька полезна для истребления насекомых, но в гигиеническом отношении хотя отчасти заменит мытье белья, которое в походе и во время войны, особенно зимой, мыть неудобно, а часто и невозможно, то очень полезно будет ввести такую окурку белья во время войны, на дневках, при осадах и проч., в войсках в общее употребление, тем более, что подобный способ окурки не дорог и удобоисполним.

Вместо кителей, подбитых из экономии джебагой, лучше было бы дать солдатами Хивинской экспедиции овчинные полушубки, но из русских овчин, потому что киргизские бараны жирны и шерсть у них груба и масляниста, и, по уверению наших солдат, овчины киргизской выделки и киргизских баранов более намокают, чем наши овчины.

Наглазники из сукна, с вставленною волосяною сеточкою против глаз - тоже были неудачною выдумкою; они сильно [174] нагревали, возбуждали испарину на лбу и вокруг глаз, и таким образом располагали к простуде. Киргизские волосяные сеточки, надеваемые киргизами на глаза во время сильного блеска снега, гораздо полезнее и достаточно предохраняют глаза. Иметь их в надлежащем количестве было бы не трудно, но если бы их, по какому либо случаю нельзя было достать сколько нужно, то лучше бы было натирать вокруг глаз пороховою мякотью или чем либо черным, нежели употреблять суконные наглазники.

Рассматривая ведомость №4, видно, какое громадное количество запасов приходится возить в степных походах и потому следовало бы заменять, если возможно, тяжелую по весу пищу более легкою, но питательною. Известно, что запорожцы в своих походах питались но несколько недель пшенной кашицей (по малороссийски кулеш) с свиным салом, и эти запасы были легче в сравнении с нынешней дачей. Если напр., фунт сухарей может замениться 1/4 фунт. сала или 1/2 фун. мяса, то там, где представляется возможность добыть их во время похода, и следует заменять ими сухари, чрез что уменьшится груз в сухарях наполовину; из круп брать те, которые питательнее; овес может быть с пользою заменен ячменем, полбою и проч. Вопрос о степном продовольствии у нас еще не разработан. Если питательная пища обойдется по цене дороже, но уменьшит груз, то уменьшение груза удешевит перевозку и вероятно вознаградит, при дальности пути, увеличение цены на питательную, но легкую пищу. Из придуманных приправ к пище, для сбережения здоровья солдат, оказались в походе не все удобными, впрочем вероятно от дурного распоряжения; на приготовление сбитня нужно было топливо, а в нем часто был большой недостаток; при том же для раздачи сбитня солдат собирали заблаговременно, заставляя их таким образом, в ожидании раздачи, стоять иногда по получасу на морозе, держа в руке металлический стакан, почему многие солдаты и уклонялись от сбора к сбитню, уверяя, что уже пили его; вообще они предпочитали сбитню водку. Впрочем я не отвергаю пользы сбитня, а считаю только [175] неудобным принятый способ приготовления его на целые роты в одном котле, и способ раздачи его, и употребление его там, где недостаток в топливе. Где есть топливо, и особенно где дурная вода, раздача на небольшие артели калмыцкого или черного чая с сахаром или медом была бы полезна, но именно так, чтобы каждая такая артель могла бы приготовлять его отдельно и пить его в своем кружку в кибитке.

Хрен и уксус были бы тоже полезны, но хрен, приготовленный для Хивинского похода, был пересушен так, что потерял свою крепость, а уксус замерз, и потому если невозможно иметь такого уксуса, который бы не замерзал от мороза, то лучше заменить его лимонным порошком.

Сушеная капуста была хороша, но ее было заготовлено мало, только для больных и офицеров. Капуста известное противуцынготное средство, и потому ее следовало иметь в таком количестве, чтобы можно было давать чаще всем вообще воинским чинам.

В заметках об этом походе, помещенных в Военном Сборнике в 1863 г., я высказал свое мнение, что главною причиной болезни в войсках, и особенно в гарнизонах, были злоупотребления и невнимание начальников к положению солдат. Здесь считаю нужным поместить совет, данный мне перед выступлением в Хивинский поход, служившим долго в Оренбургском крае, доктором Соколовым.

1) Летом не пить сырой воды из озер, луж, копаней, так как в ней множество инфузорий; употребление такой воды располагает к горячкам, лихорадкам, поносу, цынге. Воду эту для питья следует смешивать со спиртом, уксусом или кипятить и пить в виде чая или сбитня.

2) Приготовлять из трав салат и борщ, употребляя для этого листья: ревеню, заячьей капусты, заячьего щавеля или кислятки цикория, солоткового корня, молодого виноградника и проч.

3) Не есть на тощак много фруктов, а против цынги употреблять дикий лук и чеснок.

4) В колодцах часто от долговременного застоя вода портится; такую воду следует вычерпать, и если есть при отряде [176] древесный уголь, — набросать, его в колодезь: тогда набравшаяся новая вода будет годна к употреблению.

Если бы для этого замнего похода заготовлены были в башкирских лесах лыжи и небольшие легкие сани, то они были бы полезны, они избавили бы пехоту от трудных переходов по снегу и сберегли бы здоровье ее. На лыжах пехота при бездорожьи легко бы могла ходить, не углубляясь в снег, а в малых санях солдаты могли бы сами везти для себя топливо, часть войсковых тяжестей, а в случае надобности слабых и больных товарищей. Вероятно этим способом при Иоанне III производили движение наши предки к р. Оби и Иртышу, как выше было сказано, сделав, по уверению Карамзина, до 3,000 верст.

Мы шли походом по указанию вожаков, по снегу неутоптанному никем; нам встречались кочковатые места, крутоберегие спуски и подъемы, овраги, занесенные снегом; по таким дорогам без разработки их трудно было идти, и нам чрез это при дурных, неразработанных дорогах, пришлось иметь частые остановки. Если бы имелась впереди саперная команда на лошадях, или хоть казаки, которых к разработке дороги легко бы было приучить, то мы шли бы успешнее.

Лошадей походом пало немного; но в Хиве, если бы после скудного подножного корма дали бы лошадям наброситься на свежую юрунжу (люцерну), то было бы много из них больных. Для сбережения их следует, по примеру хивинцев, смешивать юрунжу с пшеничной соломой, давая 1/3 юрунжи и 2/3 соломы.

Нельзя одобрить также принудительного способа приобретения верблюдов для отряда, числом поболее, ценою подешевле; от киргиз нельзя было ожидать усердия к нашему делу против их одноверцев; может быть мы нашли бы более усердия от киргиз, кочевавших при Сыр-Дарье, которые просили нас избавить их от угнетения хивинцев и предлагавших нам свои услуги; но от прочих киргиз, из которых много было недовольных нами, — как показано будет ниже, мы могли ожидать только наружного исполнения наших, приказаний из страха наказания, а в таком случае выполняется только форма, а не [177] сущность дела; они нам поставили до 12,000 верблюдов, но не все они были надежны для дальнего похода, некоторые из поставленных этой мерой верблюдов начали падать на первых переходах.

Другая ошибка состояла в назначении верблюдовожатыми не хозяев этих верблюдов, а кой-каких бедняков, по наряду обществ. Известная наша пословица, что лошадь сыта бывает от хозяйского глаза, неприменима была к собранным изложенным способом верблюдовожатым. С тайным желанием, чтобы мы не дошли до Хивы, на приобретенных дешевою ценою верблюдах, у многих киргиз не могло явиться усердия к их сбережению. Так как мясная порция для киргиза; по 1/2 фун. в сутки, казалась им мала, то можно даже подозревать киргиз в умысле ослаблять силы верблюдов с целию попользоваться мясом их. За верблюда хорошего и худого назначена была одна цена, 10 рублей. Естественно, что выгоднее было поставлять худых верблюдов нежели хороших, лишь бы поставить счетом назначенное по наряду число. Казалось полезнее было бы заблаговременно объявить, что за верблюдов, которые не дойдут до Эмбенского укрепления, платы не положится; за тех, которые дойдут до Акбулакского укрепления, по приходе к нему выдастся за пришедшего туда верблюда по 10 руб.; за тех, которые дойдут до первого склада близ Хивинских владений, выдастся по 20 руб. за верблюда; а за тех, которые пойдут с отрядом в Хиву, выдастся за каждый месяц по 10 руб., да и самым киргизам следовало бы в таком же содержании назначить жалование: тогда у киргиз был бы интерес сберегать верблюдов, и тогда без сомнения; назначенные для поддержания сил верблюдов мука, сало и соль выдавалась бы им исправно. Так как, при вышеизложенном способе набора верблюдов и верблюдовожатых в виде повинности, последним не было большего побуждения заботиться о сбережении верблюдов, то заботу о них следовало бы возложить хоть на чинов отряда, распределив верблюдов в роты, сотни, команды и чинам штаба, для постоянного за ними наблюдения, но этого не было. Известно, что если кому нибудь дадут для употребления [178] какую либо вещь, на определенный срок, предварив вместе с тем, что если он ее испортит, то не получит другой, то он, для собственной пользы, будет беречь ее. Относительно верблюдов этому правилу не последовали. В первый день выступления привели ко мне назначенных под походные мои вьюки двух верблюдов; забрав свои вещи, я поехал в лагерь, откуда в следующий день назначено было выступить, и зная, что с этого, времени лошади и верблюды тогда только будут надежными спутниками и помощниками в походе, когда они будут иметь силы, то есть будут в теле, я, прибыв на сборный пункт, озаботился о кроме их, и в добавок к положенному корму прибавил оставшийся после ужина суп. Разбавя его несколько солоноватою водою, я велел дать его верблюдам; сначала они не хотели его есть и отворачивали морды, но когда одному из них плеснули супу на морду, он облизался, и видя, что вкус приятен, съел весь бывший в кастрюле суп. С другим верблюдом я поступил так же, и он тоже охотно поел супу. Видя, что дело идет успешно, я намерен был поддерживать силы моих верблюдов остатками от моего стола и хлебом, независимо от назначенного им корма. Но на другой день привели под мои вьюки других верблюдов, на третий опять новых; и так во весь поход продолжали переменять верблюдов, и не одному мне, а и всем вообще. При таком порядке не было никакой возможности заботиться о поддержании сил верблюдов; так как они были общие, то и чинам отряда нельзя было иметь наблюдение для сбережения сил верблюдов. Естественно, что при таком порядке, силы верблюдов должны были слабеть. Вообще должно сознаться, что с свойствами верблюдов мы мало были знакомы, и еще менее с уходом за ними; а как для успеха походов в средней Азии верблюды необходимы, составляя главную движущую силу наших обозов, то нам и следует практически ознакомиться с свойствами этого животного, и для этой цели учредить, в виде опыта, на юго-востоке России, в двух или трех местах, небольшие учебные команды: из пехоты, казаков и артиллерии, [179] при которых бы верблюды состояли для перевозки тяжестей, орудий и людей.

Вьючка верблюдов была сначала очень продолжительна, но и потом, когда люди к ней поприучились, вьючка по способу киргиз, обвязывая вьюки или тюки веревкою, затягиваемою узлом, была неудобна тем, что дорогою узлы веревки ослаблялись и вьюки падали; отчего приходилось во время перехода класть вспотевших верблюдов на снег (что для них очень вредно) и перевязывать вьюки; а это задерживало колонну и утомляло людей. Так как верблюды во время перехода идут спокойно, ровным шагом, то гораздо лучше было бы заблаговременно пригнать вьючные веревки к вьюкам, сделав на концах их петли, которые застегивались бы на коклюши, как показано на чертежах №№ 1-го и 3-го артиллерийских вьюков и вьюков с коробами; не но все вьюки так вьючились.

Сила верблюдов не одинакова; отправляясь в дорогу, всякий извозчик обыкновенно накладывает на лошадь столько грузу, сколько она может везти без изнурения; и с верблюдами следует делать то же, составляя вьюки разного веса, от 4-х до 8-ми пудов, и слабым давать вьюки легче, сильным тяжелее, так чтобы ноша каждого верблюда соответствовала его силам; а для дальнего похода и на сильных верблюдов не назначать грузу более 16-ти пудов.

Чтобы в походе не переделывать вьюков, не пересыпать и не перевешивать кулей, коробов, ящиков, не терять времени в отыскании в них запасов, как это было при Эмбенском укреплении, следовало на каждом вьюке назначить вес его и что в нем положено.

Раздача и развеска походом, особенно зимой, сухарей, круп и проч. неудобна, хлопотлива и требует много времени; и потому следовало бы вьюки иметь таких размеров, чтобы для определенного числа людей можно было разом отпускать целые вьюки, напр. на роту, на полроты, на полусотню и проч. Например дача сухарей одному составляет 1 3/4 фун., сделав вьюк в 4 пуда 15 фунтов (без ящика и веревок), его можно будет отпускать на 100 человек, а полную ношу одного [180] верблюда, или два таких вьюка, на 200 человек. Еще полезнее было бы продовольствие во вьюках распределять так, чтобы, наприм., сухари, крупу, соль, сало, капусту, лук и проч., развешанные в таком содержании, какое следует на определенное число людей на сутки, помещать в одном вьюке, чтобы потом, придя на ночлег, можно было немедленно выдавать такой вьюк на определенное число людей; чрез что сберегалось бы время, необходимое солдатам для отдыха.

Во время похода части войск могут быть отделяемы и посылаемы для выполнения особых поручений; чтобы посылки эти могли производиться быстрее, и по возможности в тайне от неприятеля, если это будет необходимо, то следует при каждой части войск, напр. баталионе, роте, казачьем полку или сотне и т. д., иметь свой обоз и своих верблюдов, под названием войсковых, и на верблюдов этих навьючивать не более 12-ти или 14-ти пудов, так чтобы эти части войск были подвижнее. Если, по примеру действующих войск, иметь при частях этих 10-ти дневный провиант, все боевые принадлежности, необходимую запасную одежду, ранцы и т. д., и везти все это на верблюдах, чтобы солдата по возможности облегчить в походе, так чтобы он нес только оружие, трехдневное продовольствие и 20-ть или 30-ть патронов; если сверх того положить на каждых 2-х или 4-х солдат особо по верховому верблюду, так чтобы солдаты, по парно, по очередно, могли ехать на верблюдах, то такие отряды пехоты могли бы делать, при хорошей местности и погоде, по 40-ка и 50-ти верст в сутки, следовательно не отстали, бы от конных во время преследования неприятеля, или при поисках. Для надзора и ухода за верблюдами этих отрядов и частей, надо придавать по нескольку преданных нам киргизов или калмыков. Но как солдаты не привыкли садиться на верблюдов во время движения их, то надо к седлам верблюдов привязывать деревянные стремена, устроенные в виде лесенки с двумя ступенями, так чтобы солдаты, не останавливая верблюдов, могли одновременно, по парно, садиться на них или слезть с них.

Легкость и быстрота движений по степям Азии и [181] юго-восточной Европы многочисленных полчищ Чингис-хана, Батые, Тамерлана, объясняются тем, что войска их не стеснялись средствами продовольствия, употребляя в пищу верблюдов и лошадей. Наше войско и казаки не употребляют в пищу конины и верблюдов, то чтобы по возможности уменьшить обозы, и для сохранения здоровья людей иметь свежую пищу, необходимо нашим войсками, при движении по степям, доставлять возможность отделять летучие отряды в стороны, для отыскания у кочевых народов баранов и приобретения их покупкою или меною, если уже нельзя административными мерами побудить эти народы пригонять означенных животных к указанным, по избранному пути следования, местам. Вышеизложенная организация войсковых частей доставит возможность отделять в стороны такие летучие отряды. Но там, где необходимость потребует иметь еще более быстрые отряды, надобно, при каждом казачьем полку, иметь одну или две сотни заводных лошадей, которых и давать отрядам, отделяемым и посылаемым в стороны на значительные расстояния, или для быстрых преследований.

Иногда недостаток воды или корма вынуждает отряд разделяться на части, и потому, по моему мнению, полезно бы дать двигающемуся в степи отряду такую организацию, чтобы он мог быстро разделяться на самостоятельные части. Представим пример такой организации.

Так как в степи одна пехота без конницы не может двигаться, потому что ей необходимо во время движения иметь, на возможно дальнем расстоянии, авангард, ариергард и боковые отряды, чтобы дальше видеть неприятеля и лучше наблюдать за ним; во время же стоянки делать разъезды, при пастьбе верблюдов иметь конные караулы, чтобы при появлении неприятеля успеть заблаговременно собрать верблюдов и лошадей и пригнать их в лагерь, то приняв примерно самостоятельною частью пехоты баталион из 1000 т. чел., в пяти ротном составе (в каждой роте по 200 чел.), имея в числе этих пяти рот одну стрелковую роту; то к этому баталиону надо придать сотню казаков и 2 орудия, при которых прислуги от 15-ти до 25-ти [182] чел. В означенную числительность отряда входить до 30-ти чел. офицеров и нестроевых чинов.

В зимнем походе уже одна одежда составляет тяжесть, а потому войска надо по возможности облегчать, почему ранец, часть 10-ти дневного провианта и часть патронов должно возить на войсковых верблюдах, а также несколько фунтов муки и соли для верблюда, ведро, топор, две лопаты, мотыку, 4-х аршинный войлок для постели солдат и несколько аршин веревок ¹⁰² . На себе солдат будет только нести оружие, часть патронов, напр. от 20-ти до 30-ти, и на два или на три дня провианта, и так как на каждых 4-х солдат должен быть дан один верховой верблюд, то два солдата всегда могут поочередно ехать на верблюде для чего из ранцев и других мягких вещей можно сделать два тюка в роде небольших вьюков. Остальные два солдата могут идти пешком, или быть отряжаемы на служебные работы, для поправки вьюков и проч.

Полагая снабдить такой отряд продовольствием на два месяца, для него потребуется верблюдов:

На 1,000 человек пехоты — 250 верблюдов.

На 100 человек казаков — 25 верблюдов (под овес и сено).

На 25 человек артиллеристов — 6 верблюдов.

Для офицеров отряда, в том числе одного саперного офицера, медиков и проч., — 34 верблюда.

Итого войсковых верблюдов 315.

На этих верблюдах повезется 10-ти дневное продовольствие, необходимые лекарства и другие вещи и запасы, которые должны быть под рукой у войска.

Для джуламеек или кибиток, для запасных солдатских вещей, для госпитальных вещей, запасного шанцового инструмента, запасных войлоков и проч:, 50 верблюдов, для больных и слабых, а также для замены верблюдов, следавшихся

негодными, еще 50 верблюдов. Для подъема двухмесячного продовольствия на верблюдов, то есть муки, соли и сала, 100 [183] верблюдов; под продовольствие пехоты, как-то: сухари, крупу, приварочную провизию, спирт и проч., — 250 верблюдов.

Для 100 человек конницы или казаков, для артиллерийских и офицерских лошадей и для 50-ти заводных лошадей, всего для 170-ти лошадей отряда следует:

Под овес, по 2 гарнца в день, и сена на случай худого корма, по 10-ти фунтов в день, примерно на полмесяца, 250 верблюдов.

Для перевозки сухарей казакам 25 верблюдов.

Под муку, соль и сало верблюдам 30 верблюдов.

Для сухарей артиллерийской прислуги 6 верблюдов.

» их тяжестей 6 верблюдов.

Под тяжести казаков, 10 верблюдов.

» орудия и в запас 20 верблюдов.

» артил. парк, по 240 зарядов на орудие, 50 верблюдов.

Под патроны пехоты, по 500 патронов на человека, 100 верблюдов.

На них же повезутся: запасный порох, несколько осей и проч.

Итого на такую самостоятельную часть, с запасными верблюдами, следует до 1,300 верблюдов.

Тяжесть на верблюда рассчитана от 12-ти до 14-ти пудов. Как пехота такой части может поочереди ехать на верблюдах, то она, в таком составе, может делать в сутки по 35-ти, 40 и даже 50-ти верст, разумеется не при глубоких снегах, которых по возможности должно избегать, начиная поход раннею осенью.

При таком устройстве отряда, он может, в случае надобности, разделяться на самостоятельные малые части. Но чтобы по возможности уменьшить при отряде число верблюдов, надобно при всяком случае пользоваться водяным путем.

Чтобы не быть в зависимости от киргизских верблюдовожатых, полезно было бы иметь при отряде несколько рот пехоты и несколько сотен конницы с своими верблюдами, с которыми войска, без помощи киргиз, умели бы обращаться. Что это возможно и полезно, тому доказательство представляют французы: вот что говорит по этому поводу генерал [184] Карбукчи ¹⁰³ : «В 1798-м году, после возмущения в Каире, Бонапарте учредил отряд на дромадерах, состоявший сперва из ста дромадеров и доведенный потом до 700. Два пехотных солдата садились один к другому спиной на дромадере, на седле, прилаженном на горб животного, которое управлялось посредством особого рода уздечки; а когда люди слезали, то животное вели на бичевке, прикрепленной к ноздрям, как это введено в Египте (также у киргизов и туркмен).». . .

«После завоевания Алжирии, верблюды для возки тяжестей состояли постоянно при наших колоннах, когда оне направлялись на юг. Но эти животные, взимаемые в виде повинности или нанимаемые по 3 1/2 и до 4 франка в день, — которые водились исключительно туземцами, казались только годными для перевозки тяжестей.

«В 1843-м году генерал Бюжо, чтобы избавиться от зависимости арабских верблюдовожатых и узнать, какую пользу можно извлечь из верблюдов, решился организовать отряд на дромадерах, подвергнув его правилам администрации и дисциплины.

Вскоре опыты доказали, что солдаты, при доброй воле, были не менее арабов способны управлять и обходиться с верблюдом, назначенным для перевозки тяжестей.» К этим словам известный генерал Юсуф (в книге: De la guerre en Afrigue) прибавляет:

«Много критиковали систему полк. Карбучи, которая состоит в употреблении верблюдов (вместо подъемных лошадей или мулов) для перевозки тяжестей в колоннах. Что касается до меня, то я, с помощию только этого средства, мог делать продолжительные походы во всякое время года, сберегая солдат; но там, где было необходимо, требовать от них особых усилий. Впрочем это не новость: во время похода в Сирию, Бонапарте, почти с 15,000 войск, употреблял только

этот способ перевозки, чтобы пройти степи от Каира до Сен-Жанд-д'Акр.

«Употребляя мулов, надобно начать с заготовления продовольствия для них самых, что составляет уже тяжелый груз, [185] тогда как для верблюда не нужно готовить продовольствия; он сам питается везде, и даже во время самого движения.

«Вопрос о верблюдах очень важен в видах утверждения наших колоний в Африке. Ныне главный предмет нашего владычества есть юг Алжирии, оттуда будут происходить будущие восстания, и чтобы их быстро укрощать или предупреждать, необходимо дать правильную организацию употребления на службу верблюдов.

«С верблюдами следует обращаться кротко и с терпением... одному солдату поручены были дромадеры для обучения их; он начал колотить их до того, что вышиб у двоих по глазу, и, не смотря на то, не мог заставить повиноваться; тогда он начал с ними обращаться коротко, и был удивлен необыкновенным их послушанием.

«Наряд верблюдов во всякое время года, для службы при колоннах, сильно возбуждает неудовольствие арабов: араб смотрит на эту обязанность, как на насилие и несправедливость, и вот одна из причин, которая должна побуждать французское правительство иметь своих верблюдов».

Кажется все, что здесь сказано, вполне применимо к нашему положению в средней Азии. К этому только можно прибавить, что русские солдаты также способны как и французские, но терпеливее и менее вспылчивы, и потому нам легче достигнуть приучению их к уходу за верблюдами, вьючке, езде и проч. Мы имеем возможность завести и содержать своих верблюдов, устроить отряды для перевозки тяжестей, а на случай быстрых передвижений, преследований по безводным степям и пескам составить пехотные роты на верблюдах, и конные команды с перевозочными средствами на своих верблюдах. Я полагаю, что необходимость в таком учреждении будет более и более ощущаться, так как, в качестве христианской державы; мы не можем рассчитывать на преданность к нам мусульман. Описывая поход Шах-Надира в Хиву, я упомянул, что он, для избежания огромного обоза из верблюдов, предпочел везти запасы и артиллерию на судах. Без сомнения, как шах шиитов, он не мог рассчитывать на преданность к себе [186] сунитов-туркмен, чрез степи которых он шел в Хиву; не мог надеяться получить от них верблюдов и верблюдовожатых, воюя с сунитами; это вероятно одна из причин, заставивших его предпочесть перевозку запасов на судах. Возмущение киргизских верблюдовожатых в Эмбенском укреплении, после нападения хивинцев на Акбулак, и на поручика Ерофеева показывает, что нам еще менее можно рассчитывать на туркмен и южных или прикаспийских киргиз; и нужно употребить десятки лет хорошего управления, развития торговли и здравой политики для установления приязненных отношений с этими племенами.

Трудно вести войну вдали от своих пределов, не имея надежды приобресть на театре войны союзников. Если бы англичане, в войну 1866—1867-й год в Абиссинии, не сумели бы приобресть союзников из врагов императора Федора, то война эта с таким же храбрым народом как авганы, без сомнения, кончилась бы так же печально, как возвращение англичан из Авганистана в 1842-м году.

Путь для приязненных отношений с кочевыми племенами указан нам двумя нашими государственными людьми: Сперанским и Ермоловым; к сожалению, генерал-адъютант Перовский не последовал этому пути. Редкий год, во время его управления Оренбургским краем, проходил, чтобы мы не посылали в степь отрядов для наказания киргиз, недовольных нами по нашей же вине. Если мы считаем киргиз нашими подданными, то полагаю, что должны уважать у них права собственности и, занимая у них для наших поселений и укреплений луговые места и пастбища, необходимые также и пастушескому народу, следовало бы вознаграждать за это, на основании закона отчуждения собственности в пользу государства. В 1835-м году, под предлогом спрямления Оренбургской линии, мы основали новую Оренбургскую линию, заняв более 4-х мил. десятин превосходных пастбищных киргизских земель под казачьи поселения, без всякого вознаграждения киргизов, чем естественно киргизы не могли быть довольны, и что не обошлось без волнений. В то же почти время, в противуположной стороне [187] Оренбургского края, между Уралом и Волгою, во Внутренней Киргизской Орде, произошли волнения от следующей причины. В начале нынешнего столетия дозволено было потомку хана Абул-Хаира, хану Букею, занять оставленные калмыками Астраханские степи, между Уралом и Волгою, в общее владение перешедших с ним к нам киргиз. Но сын Букея, хан Джангер, начал распоряжаться этою землею уже как своею собственностию и выдавать ярлыки на крупные участки земли, в 20,000, 80,000, 150,000 и более десятин, своим родственникам и другим лицам, конечно не без вознаграждения за это; а для себя хан Джангер отделил до 400,000 десятин лучшей земли, так что для прочих киргиз осталось не более 2-х мил. десятин самых скудных пастбищ. Вследствие этого явилось много недовольных, во главе которых был киргиз Исатай Тайманов. Они сначала жаловались генерал-адъютанту Перовскому; но у хана Джангера были заступники, и жалобы киргиз оставались без удовлетворения; терпение их кончилось, они в южной части своей степи стали не дозволять занимать земель, отдаваемых по ярлыкам хана Джангера; это почтено было бунтом, и для усмирения киргиз, предводимых Таймановым, послан был казачий отряд. Тайманов, преследуемый казаками, прорвался за Урал, и там уже открыто стал волновать Зауральских киргиз, пока в 1838-м году не был убит. Естественно, что от такого управления киргизами из них было много недовольных. Впоследствии генерал-адъютант Перовский, узнав, что был обманут ханом Джангером, содействовал, после его смерти, к прекращению ханского достоинства во Внутренней орде, признал поземельные ярлыки хана Джангера не имеющими силы и, будучи недоволен султанами его родственниками, советниками и соучастниками, за неправильную раздачу киргизских земель, предписал обложить всех султанов наравне с прочими киргизами податью со скота, что произвело новые волнения во Внутренней орде, но произведенные уже не простыми киргизами, а султанами, так как, по понятиям их, белая кость, то есть потомки Чингиз-Хана, не могут быть облагаемы никакими податями. [188]

Относительно достижения влияния на киргиз и туркмен, восточного берега Каспийского моря, Ермолов считал полезным, развитие у них торговли, чтобы избавить их от необходимости гонять свой скот за 500, 600 и более верст для продажи в Хиву, и для покупки там хлеба, кож, халатов и других необходимых для них предметов. Кроме этого их надобно избавить и от грабежа хивинцев, доставя им защиту и безопасность, для чего необходимы гарнизоны с достаточным числом кавалерии. Но как торговые дела правительство на себя принять не может, то необходимо это дело предоставить компании, с некоторыми гарантиями от правительства, так как главный товар кочевого народа есть скот, которым кочевой народ может платить за наши товары, а перевозка его в Астрахань, или к Бирючьей косе, или к Пороховинскому бугру потребует устройства пароходов и барж, что потребует значительных затрат. Поэтому следует первые 20 или 25 лет или давать гарантию на затраченный капитал, или премию за каждую тысячу баранов, перевезенных с восточного берега Каспийского моря к вышепоказанным местам. Но составление положения об основании компании для торговли с восточным берегом Каспийского моря не входит в предмет описания похода в Хиву. Я упомянул о необходимости и пользе такой компании только в том отношении, что если дела этой компании пойдут успешно, то и торговля юго-западной части Средней Азии может быть обращена к этой части моря и далее к Волге; а когда для перевозки товаров необходимо будет иметь большое число верблюдов и киргизы станут заботиться о их размножении, то и наемка верблюдов удешевится для наших военных потребностей. Во всяком случае, нам выгоднее действовать в Средней Азии развитием торговли, мирными сношениями, а не силой и военными действиями. Несостоятельность этой последней системы обнаружилась в бытность генерал-адъютанта Перовского Оренбургским военным губернатором и, как увидим ниже, имела влияние и на неуспех похода.

Впрочем, не смотря на ошибки и недостатки по снаряжению этого похода, я полагаю, что нам все же не следовало [189] возвращаться с полупути, а продолжать движение к Хиве. В начале похода позволительно было сомневаться в стойкости и мужестве Оренбургской пехоты, изнеженной продолжительной стоянкой на хороших квартирах и не бывшей в огне; но после отражения хивинцев гарнизоном Акбулака и малым отрядом поручика Ерофеева, не следовало сомневаться в мужестве и стойкости ее и Оренбургских казаков; об Уральских казаках и сомнения не могло быть, и я полагаю, что начальник такого закала, как герой Кавказа Котляревский, после получения известия об отражении хивинцев, не задумался бы долго над вопросом: идти ли в Хиву, а взяв с собой бывших уже в огне людей Акбулакского гарнизона и отряда поручика Ерофеева, два полка Уральских казаков, часть артиллерии, прибавил бы к ним еще роты две-три пехоты, и быстрыми переходами, после получения донесения 21-го декабря о нападении хивинцев, на другой или на третий день, то есть 22-го или 23-го декабря, пошел бы к Хиве, отдав приказ, что отступления не будет, и предписав остальной части отряда, малыми переходами, следовать по тому же направлению, пока снег не завалил еще путей. Полагаю, что и генерал-адъютант Перовский имел намерение не стоять долго при Эмбенском укреплении, а продолжать движение к Хиве, так как диспозиция о порядке движения к Хиве подписана была 22-го декабря (приложение); но я выше заметил, что некоторые из чинов штаба отряда, по получении известия о нападении хивинцев, начали побаиваться жестокости хивинцев, и вследствие этого явились опасения за силы верблюдов, представилась необходимость облегчения вьюков, делания коек для больных и проч., и этим протянули почти на месяц пребывание отряда при Эмбенском укр., а в это время слой снегу не уменьшился; а увеличился, а с тем вместе увеличились и трудности похода.

Что нам действительно можно было выпустить так, как выше сказано, тому я представлю следующие доказательства.

С подполковником Данилевским, прибывшим к Эмбенскому укр. 12-го ноября, было 1,128 верблюдов. В течение более нежели месячного отдыха, они могли отдохнуть и [190] поправиться в силах. Полковник Бизянов шел из Калмыковской кр. к Эмбе всего 21 день, по хорошим кормам, снег на пути его выпал 4-го декабря, т. е. всего за 5 дней до прихода к Эмбенскому укр. 9-го декабря; следовательно и Бизянова 1,800 верблюдов имели тоже почти 2-х недельный отдых. Да и значительная часть верблюдов главного отряда не была так изнурена, чтобы пересыпка кулей и облегчение вьюков требовались. Снег при движении к Эмбенскому укр. был глубиною около 2-х вершков (кроме небольшего числа лощин и последнего перехода долиною р. Эмбы, где снегу напало несколько глубже), следовательно корма не были еще завалены; притом до уроч. Биштамака, на 280-ти верстах от Оренбурга, почти везде имелось для верблюдов и лошадей сено.

Из ведомости же № 2-го можно видеть, что запасов, взятых Бизяновым и из Оренбурга, было в сложности не более 8 или 10-ти пуд. на верблюда; если некоторые вьюки были тяжелее, за то можно было сберегать силы верблюдов, переменяя им на другой день вьюки на более легкие, или и совсем не нагружая их, потому что с каждым днем похода, от употребления продовольствия, освобождались десятки верблюдов. И так верблюды до Эмбы не могли еще изнуриться, и если вообще поставка киргизами верблюдов была неудовлетворительна, то все же из 9-ти слишком тысяч верблюдов, можно было отобрать тысячи три-четыре надежных верблюдов, а с верблюдами подполковника Данилевского и полковника Бизянова, можно было иметь вполне надежных от 5 до 6,000 верблюдов, с которыми уже можно было смело идти в Хиву, с отрядом от 2 1/2 до 3-х тысяч человек; а приближаясь к Хиве, чтобы уменьшить обоз, и из этих 5—6-ти тысяч отпустить половину к следовавшему малыми переходами заднему отряду. Естественно предполагать, что чем далее к югу, тем менее встретили бы снегу, и потому, выступя 22-го или 23-го декабря, легко было бы дойти до ближайших оседлых мест в Хиве в течение месяца, т. е. около 25-го января, самого удобного времени для действия в Хиве, когда каналы бывают сухи и р. Аму не в разливе. [191]

Я полагаю даже, что по прибытии нашем на Ак-Булак, после потери почти целого месяца на Эмбе, и после перехода всего 160-ти верст до Ак-Булака, наше положение не было такое безнадежное, как официально описано, и что хотя искусственными мерами силы верблюдов ослабились (для подготовления возвращения отряда в Оренбург), но худоба их была преувеличена. Следующий случай удостоверяет меня в этом. По приходе нашей колонны на Ак-Булак, в конце января, живший со мною в одной джуламейке, Н. В. Ханыков пришел из кибитки Даля, и со слезами объявил мне и бывшим в нашей джуламейке флота капитану второго ранга Бодиско, поручику Шильдеру и разжалованному в рядовые Кноблоху, что на другой день предполагается созвать военный совет, на который пригласят и меня; цель совещания будет состоять в том, чтобы решить вопрос: продолжать ли поход в Хиву или возвратиться назад? В ответ на эти слова — которые, как последствия показали, были пробным баллоном, — я сказал, что, по моему мнению, нам иначе нельзя возвратиться в Оренбург, как чрез Хиву. Тогда Ханыков и вышеупомянутые лица стали уговаривать меня идти к генералу Перовскому и представить ему причины возможности продолжать поход в Хиву; но так как известие о созвании совета было получено мною от Ханыкова частным образом, то мне нельзя было, без всякого повода, идти к главному начальнику и делать ему представления о том, о чем еще не было делано никаких официальных распоряжений, и о чем у меня совета не спрашивали. Но желая по возможности, узнать, сколько справедливого заключается в словах Ханыкова, чтобы, в случае надобности, приготовиться к совещанию по такому важному предмету, на предполагаемом совете, я решился употребить другой способ, чтобы вызвать генерала Перовского на разговор об этом предмете. Идти к нему я нашел следующий предлог: несколько дней перед тем отряд полковника Бизянова отправлен был, верст за сто, для отыскания удобнейшего всхода на Усть-Урт, а между тем у нас перед глазами был очень удобный всход на эту возвышенность, называемый Кин-Коус; [192] с вожаком своим, киргизом Ходжа-Бергеном, которого мы, за знание его Киргизской степи, прозвали географом Средней Азии, я подъезжал верхом верст за 15 до этого всхода и, рассмотрев его в подзорную трубу, убедился, что здесь действительно существует довольно широкий, отлогий овраг, по которому, по уверению Ходжи-Бергена, легко можно подыматься на повозках (что впоследствии и потвердилось); посему я просил у генерал-адъютанта Перовского дозволения взять 10 или 20 казаков, чтобы с ними ехать осмотреть этот всход; через день или два, я мог возвратиться. Но Перовский решительно отказал мне, говоря, что надобно дождаться возвращения полковника Бизянова и узнать какие он привезет сведения. Так как всход на Усть-Урт, который отъискивал полковник Бизянов, находился в стороне от прямого пути и, избрав его, пришлось бы сделать верст сто кругу, то исследование всхода по прямому пути вовсе не повредило бы делу, а дало бы только возможность, без потери времени выступя из Ак-Булака, скорее достигнуть Хивы; а поэтому из отказа Перовского, сделать рекогносцировку на Усть-Урт, видно, что отступление уже было решено, что посылка Бизянова, для отыскания всхода на Усть-Урт, была только предлогом, для лучшего сокрытия настоящей причины отступления; а совет предполагали созвать только для формы. По возвращении моем Ханыков опять отправился к Далю, без сомнения передал ему мои слова, потому что предположенного совета не было созвано, а возвращение отряда с полупути было решено так, как мною рассказано выше, чрез отобрание от начальников колонн сведений о состоянии верблюдов, и эти сведения доставлялись секретно. И так не один я, но четверо, бывших со мною в джуламейке, и я уверен и еще многие в отряде, разделяли мое мнение о возможности продолжать путь в Хиву.

Причины, на которых я основывал возможность продолжать поход в Хиву, были следующие: мы имели более 1,000 Уральских казаков, у которых лошади были не изнурены, люди бодры, больных между ними было мало; если бы к ним прибавить отряд поручика Ерофеева, который с 200-ми человек [193] отбился от 2-х или 3,000 хивинцев, бежавших после этого и распространивших тревогу в Хиве; да отобрать еще охотников человек 500 пехоты, взять часть артиллерии отряда, и по возможности меньшее число штабных чинов, и самые необходимые запасы; то с таким уменьшенным отрядом и обозом очень возможно было идти в Хиву, потому что для такого отряда довольно бы было 3,000 хороших верблюдов, а таковое число нашлось бы в колонне полковника Бизянова, в парке, в колонне подполковника Данилевского и прочих колоннах. На Усть-Урте корм для верблюдов был хорош. Между тем остальная часть отряда могла бы следовать малыми переходами за передовой колонной, для подкрепления, в случае надобности, передового нашего отряда. Я уверен, что, после неудачного для хивинцев дела при Акбулаке, появление в Хиве нашего отряда решило бы участь похода. Что отобранные 2 или 3,000 лучших верблюдов, из числа остававшихся еще в отряде около 9,000, могли бы пройти еще 600 верст, можно заключить из того, что, возвращаясь назад, мы прошли до Эмбенского укрепления 160 верст, из укрепления этого к лагерю на Темире, на расстоянии около 30-ти верст, перевезли все бывшие в укреплении этом запасы и лес, свезенные туда в течение лета на 7,500 троечных башкирских повозках; при чем одним и тем же верблюдам пришлось совершить этот путь по нескольку раз; потом от лагеря при Сага-Темире отряжен был отряд из 425 верблюдов к Ильинской крепости, до которой было 400 верст, и расстояние это, не смотря на глубокие снега, от 1/4 до 3/4 аршина, он прошел благополучно в 17 дней. На Усть-Урте же снега в это время не были очень глубоки. В подтверждение моего заключения надо еще прибавить, что полковник Бизянов и Султан Айчуваков, по прибытии в лагерь при Сага-Темире, отряженные с 500 казаками, 2-мя отрядами и несколькими верблюдами, для наказания Адаевских киргиз, гонялись за ними и, делая при этом иногда переходы от 60 до 80-ти вер. прошли с 5-го марта до 12-го мая, то есть до возвращения на линию, более 1200-ти верст, а это и доказывает, что и наш отряд, облегченный, как было сказано выше, благополучно мог бы [194] достигнуть Хивы. Приблизясь к Аральскому морю и р. Аму, изобильных рыбою, отряда составленный почти наполовину из Уральских казаков, по ремеслу своему искусных рыболовов, без сомнения нашел бы возможность, к имевшемуся у нас продовольствию, прибавить еще и рыбу, а в Хивинском ханстве, где до полумиллиона оседлых жителей, для нашего отряда в 2500 человек нашлось бы, и кроме наших запасов, что есть. И так поход в Хиву был потерян от интриг и недостатка смелости нескольких лиц. Вот доказательство, что для всякого дела надобно уметь выбирать себе дельных и добросовестных помощников. Хороший выбор людей для задуманного предприятия есть уже ручательство за половину успеха.

Что генерал-адъютант Перовский решил вопрос об отступлении прежде предположения о созвании военного совета ¹⁰⁴ , я заключаю из того, что около этого времени он потребовал к себе офицеров Генерального Штаба, начал говорить им о некоторых ошибках по приготовлению похода и, взглянув на капитана Никифорова, сказал: «Это поэзия». Эти слова показывают убеждение его, к сожалению слишком позднее, в ошибочности многих распоряжений и предположений похода, и что самонадеянность его была надломленна; а судя по впечатлительности его надобно полагать, что возмущение киргиз в Эмбенском укреплении, не хотевших идти в Хиву, много содействовало к разочарованию в достоинстве приготовительных мер похода. Известно, как ловко киргизы и туркмены умеют отгонять скот, а если верблюдовожатые киргизы нашего отряда будут к тому содействовать, особенно во время пастьбы, то отряд, после нескольких отгонов верблюдов, может лишиться средств продолжать движение ¹⁰⁵ . Что подобная мысль могла [195] тревожить генерал-адъютанта Перовского, видно из того, что впоследствии, при составлении нового предположения похода, он обратил внимание на неудобство, при походах в Средней Азии, иметь верблюдовожатых из киргиз, которым он имел основательную причину не доверять, так как, по принятой им системе, он действовал внушением страха, а не по любви к себе и имел между киргизами много недовольных его управлением ¹⁰⁶ .

В проэкте экспедиции в Хиву, представленном на утверждение от 16 февраля 1839 года, высказано было опасение, что с приближением нашим к Хиве, туркмены разграбят это ханство, — но участие туркмен в сожжении запертого льдом провианта около Прорвинских островов и разграблении преданных нам киргиз, кочевавших близ Ново-Александровского укрепления, разочаровали генерал-адъютанта Перовского и в отношении надежды на помощь туркмен.

К этому присоединилась окружающими его ловкая подготовка к возвращению отряда: внушение мысли о необходимости облегчить вьюки, постройке для больных коек и проч.; этим протянули почти целый месяц, а между тем снег ухудшил дорогу, засыпал корма; потом явилась тревога насчет сил верблюдов, и тревога более искусственная, нежели действительная, потому что переборку верблюдов и свидетельство о их годности и негодности к походу вверили ловкому хитрецу г. Ц. Что свидетельство такого человека не может внушить доверия, можно видеть из следующего:

Поступя в военную службу юнкером в пехоту, во время Наполеоновских войн, он попал в дивизионный штаб к генералу Эссену, и сумел приобресть его доверие. С назначением г. Эссена оренбургским военным губернатором, и Ц. переведен был в штаб оренбургского корпуса, где посыпались на него разного рода награды. В чине полковника он получил [196] 2,000 дсесятин земли, впоследствии приобрел еще более земли; а по представлению генерал-адъютанта Перовского получил очень выгодное место, давшее ему возможность жить открыто. У него были лучший стол в Оренбурге, дочери — невесты с хорошим приданым; а такой человек у нас не мог не иметь влияния на общество, которое привлекалось его хлебосольством. В Оренбурге было известно, что он был дворянин одной из южных польских губерний; родового имения за ним только сорочка, в которой он родился; благоприобретенного: дом в Оренбурге, до 10,000 десятин земли и очень почтенный капитал. Он умел приобресть связи с людьми, близкими сердцу сильных мира сего, а это есть верный путь для приобретения благ земных. Человек бывалый умеет этим пользоваться. Неужели такому человеку жертвовать для России жизнью, как пожертвовал ею князь Бекович? — да еще рискуя, что шкура его пойдет на барабан. А он был ненавидим подчиненными, и не мог не опасаться, что, при первой неудачной стычке, его выдадут головой; и так не лучше ли повернуть назад, и зажить припеваючи.

Для такого похода, как зимний поход 1839—1840 г., его не следовало бы брать; но обстоятельства, о которых не место здесь говорить, заставили это сделать. В 1825 году, сопровождая с 625 человеками войска, при 2 орудиях, торговый караван в Бухару, он писал, что будто 13 января, в песках Кизил-Куме, в дефиле близ г. Биш-Тюбе на него напало 8,000 хивинцев (как не припомнить слов одного генерала, диктовавшего реляции писарю: «Бусурманов жалеть нечего, пиши больше»), где его держали 12 дней в блокаде, и потом, когда он решился отступить, то преследовали его 6 дней, делая непрестанные атаки. Если это показание справедливо, то надо полагать, что местность за р. Сыр-Дарьею) вовсе не такая безкормная и безводная, как мы предполагали, и что можно по ней ходить с значительными силами. Но без сомнения число хивинцев слишком преувеличено; их могло быть не более 2 или 3,000; а от такого числа их поручик Ерофеев с 200 солдат и казаков, бывших первый раз в огне, без орудий, и имея всего по 30 [197] патронов на человека, мог отбиться. А имея в три раза более войск и 2 орудия, — и не пробиться в Бухару, отдать значительную часть товаров хивинцам, испортить предположение правительства оживить торговлю посылкою вооруженных караванов ¹⁰⁷ , — это, но моему мнению, более нежели трусость. Такой человек мог ли не позаботиться об увеличении причин невозможности идти в Хиву?

Но чтобы заключение мое о неправильной сортировке годных и негодных к походу верблюдов, и увеличенном счете убыли их не показалось голословным, считаю необходимым привести счет верблюдов по имевшимся данным. Из ведомости № 8 видно, что всех верблюдов, собранных для похода, было более 12,000; но перед выступлением отряда их было на лицо до 10,450. К ним надобно прибавить 1,128 верблюдов, имевшихся в колонне подполковника Данилевского, выступившего из Оренбурга в октябре месяце, и до 900 верблюдов, присоединившихся к отряду во время следования его к Эмбенскому укреплению. Если положить, что, при следовании к Эмбенскому укреплению, их пало до 500 — что уже много — потому что, до получения известия о нападении хивинцев на Ак-Булакское укрепление, даже толков об ослаблении и гибели верблюдов не было. Из ведомости № 10, составленной капитаном Никифоровым вскоре после прибытия в Эмбенское укрепление, видно, что для подъема всех тяжестей отряда, при движении его к Хиве, исчислено необходимых для этого верблюдов 10,457, с полным на них грузом. К этому числу надо прибавить до 1 1/2 тысячи запасных верблюдов, на смену уставших и падавших верблюдов и для пехоты, как это было и при следовании к Эмбенскому укреплению. При движении к Эмбенскому укреплению верблюды не могли изнуриться, как это выше было доказано; при Эмбенском укреплении работы верблюдам не было, и потому нет причины допускать быстрого ослабления их сил; и об ослаблении верблюдов начали говорить уже спустя несколько [198] дней после получены известия о нападении хивинцев, и тогда же заговорили о необходимости пересыпки запасов в более легкие вьюки; потом, что — при стоянке на месте, — начало падать много верблюдов; а перед выступлением главной колонны из укрепления Эмбенского, что к продолжению похода годных оказалось всего 8,900 верблюдов. Куда же давалось до 3,100 верблюдов? Во время стоянки на р. Эмбе разнеслись слухи, что киргизы переменяют верблюдов; посему тому же г. Ц. поручили клеймить их. Как по близости укрепления аулов не было, то вероятно часть киргиз, уходя тайно, или отпускаемые тайно, забирали с собой лучших верблюдов, и оставляли слабых и старых. Далее при движении к Ак-Булаку и обратно, показано павших или брошенных 3,880 верблюдов. За тем по приходе к Эмбенскому укреплению оставалось их будто бы только с небольшим 5,000, из них 425 верблюдов отправлено к крепости Ильинской, 700 оставлено для надобностей отряда, и отогнано на лучшие пастбища до 3,800 верблюдов. В марте месяце ¹⁰⁸ корма в южной степи таковы, что скот, после зимнего отощания, начинает поправляться, а между тем из донесения генерал-лейтенанта Толмачева видно, что верблюдов, к времени выступления отряда на линию, было всего 1,300. Можно ли допустить, чтобы из оставшихся 3,800 верблюдов на пастьбе и 700 при отряде пало 3,200 верблюдов? Очевидно, киргиз отпускали с ними в аулы; они их и забирали, сколько кто мог.

Другая несообразность, которая бросается в глаза, это рассчет груза для верблюдов, показанный по ведомости № 10. По ней назначена ноша верблюда в 14, 15 и 16 пудов; а когда задумали об обратном движении, то нашли необходимым облегчить все кули и короба, и эта необходимость родилась в несколько дней, как будто при рассчете вьюков, показанных в ведомости № 10, нельзя было тогда же видеть, что эти вьюки тяжелы для верблюдов. [199]

Те, которые показывали о весьма значительной убыли верблюдов забыли упомянуть о киргизах верблюдовожатых, которых при отряде было более 2,000; куда девались они, и как добрались до своих аулов? Киргизы не любят ходить пешком, особенно зимою; возвращаясь в свои отдаленные аулы, они без сомнения позаботились на чем уехать, и потому запаслись верблюдами отряда, уводя с собою и других порученных им верблюдов, так как у каждого было на руках от 4 до 5 верблюдов. А это облегчило г. Ц. свидетельствовать, что годных верблюдов при обратном следовании от Ак-Булака оказалось будто бы только с небольшим 5,000; а показать, что, за невозможностью поднять необходимое для отряда продовольствие, будто брошено его на 36 дней, а потом и на 50 для всего отряда - представляло и выгоды. Известно, что числа самые послушные орудия наших мыслей, наших соображений; посредством их можно что угодно доказывать и опровергать. А если эти цифры собираются в зимнем походе по степям Средней Азии, при трескучих морозах, когда и писать было трудно, и обыкновенные чернила замерзали, то какую достоверность оне имеют, если ведутся человеком податливой совести; да и кому придет охота в таком положении поверять счеты, если кто захочет в них к единицам прибавлять нули?

Запасы, которые означены в ведомостях № 2 и № 4, должны были по предположению везтись в Хиву, но в том ли количестве они везлись, как показано по ведомости № 4? Сомнение в этом рождается от разностей в количестве запасов, показываемых по ведомостям № 2 и № 4. Допустить разницу в десятках кулей и пудов можно: на усушку, раструску, поспешность пересыпки и перевешивания; но по показанным ведомостям разность оказывается на сотни четвертей и пудов. Так по ведомостям показано:

По ведомости № 2 сухарей 11,653 четв., по ведомости № 4 11,889

» » — муки 4,140 » » » — 4,605

» » — овса 15 828 » » » — 16,098

» » — вина 8,286 вед. » » — 4,198 9/10

» » — соли 5,331 пуд. » » — 6,098 [200]

Из показанных по ведомости № 2 потребных для войск 13,953 1/2 пудов мяса, показано его везенным при отряде в виде мяса, баранины, сала до 3,000 пудов, остальное количество предполагалось закупать во время движения у киргиз и кроме того следовал за отрядом порционный скот. Разность в количестве вина по ведомости № 2 против ведомости №4, почти на половину, можно бы объяснить тем, что по ведомости № 2 показан спирт, разбавленный водою, а по ведомости № 4 чистый спирт; по здесь необяснимо то, для чего спирт везли разбавленным; в степных походах, особенно зимних, при отрядах не выгодно возить водку, не только потому, что она может замерзать, но и по увеличению чрез то груза; на спирт, на показанное количество ведер, требуется около 300 верблюдов, а при разбавке его водой, до 600 верблюдов. Для чего же разбавлять водою спирт, когда чрез это требуется столько лишних верблюдов? Меду, по ведомости № 2, показано 500 пудов, а по ведомости № 4 — только 200 пудов.

Полагаю, что генерал-адъютанту Перовскому многое из подробностей и злоупотреблений в походе было неизвестно, как видно из письма его ко мне, от 20 декабря 1849 года ¹⁰⁹ , в котором между прочим он говорит: «Мне необходимо воспользоваться некоторыми имеющимися у вас материалами, в особенности частною перепискою, посему и прошу вас обязать меня высылкою, с первою почтою, всех имеющихся у вас документов, которые возвращу вам впоследствии вместе с вашею рукописью».

Из ответа моего, от 26 декабря 1849 года, из г. Могилева на Днепре ¹¹⁰ , видно, что я не замедлил выслать имевшиеся у меня материалы, относившиеся до похода 1839—1840 г., приложив к ним некоторые из моих бумаг, частию и черновых, которых, равно как и самой рукописи, я обратно не получил, хотя потом с 1853—1855 год служил под начальством генерал-адъютанта Перовского, и потому естественно, что [201] некоторые из моих походных заметок, описываемого мною похода, окончательно потеряны.

В напечатанном описании этого похода (Военный Сборник за 1863 год, № 1, 2, и 3) на стр. 68 в замечании сказано, что генерал-адъютант Перовский поручил описание этого похода составить Я. В. Ханыкову, и что, по смерти его, материалы к описанию похода, весьма уже разрозненные и растерянные, доставлены были в архив Генерального Штаба отдельного Оренбургского корпуса, откуда они взяты для напечатания. Очень вероятно, что они сданы были в архив в безпорядочном состоянии, потому что Я. В. Ханыков заболел умопомешательством. Легко может быть также, что некоторые места посланной мной генерал-адъютанту Перовскому рукописи переделаны г. Ханыковым, для согласования ее с первою и последнею главами, составленными им, о чем было сказано в письме ко мне генерал-адъютанта Перовского. Так как часть моих бумаг, даже черновых, была послана мною генерал-адъютанту Перовскому и, как уже сказано выше, мною обратно не получена, и настоящее описание я сверял частию с официальными бумагами, а частию писал с памяти, то вероятно найдутся пропуски, а быть может даже небольшие ошибки. Я. В. Ханыков действительно делал все статистические выводы о средней температуре, о числе больных, об истощении и гибели верблюдов; этими выводами я и пользовался для своего описания похода, но за их верность не ручаюсь.

Из ответа моего генерал-адъютанту Перовскому видно, что я считал необходимым прибавить к описанию похода в Хиву замечания о нем, с показанием того, что при снаряжении его оказалось хорошим, и что следовало изменить в случае предприятия будущих походов по Средней Азии.

Пересматривая ныне, имеющееся в Главном Штабе, дело об этом походе ¹¹¹ , я увидел, что, при снаряжении нового похода в Хиву, генерал-адъютант Перовский предполагал его сделать тоже зимой, прежним же путем; что разница с прежними приготовительными мерами заключалась в увеличении средств похода; что расходы, исчисленные на него, [202] простирались свыше 9.400,000 руб. ассиг.; что войск требовалось, вместе с гарнизонами, более 19,000 человек, лошадей до 15,000, волов 6,000 и верблюдов 17,000. Припасов: 39,500 четверт. сухарей, 95,000 четверт. овса, 6,760 чет. круп, 8,270 чет. муки, 15,000 ведер спирту и проч.

Такие размеры продовольственных запасов, естественно, увеличили бы трудности приготовительных мер похода и приискания перевозочных способов, следовательно и число препятствий к успеху похода. И потому надобно приписать счастию, что второго похода не пришлось предпринимать.

Это побудило меня, при описании похода в Хиву 1839—1840 годов, осуществить мысль мою, высказанную в письме моем к генерал-адъютанту Перовскому, добавить, в последней главе описания похода, изложение причин его неудачи.

Верно ли изложены мои замечания о неудаче похода 1839— 1840 г., предоставляю судить людям, узнавшим Среднюю Азию лучше, нежели мы знали ее 30 лет тому назад; но следя за ходом наших действий в ней, я полагаю, что нам многому надо еще учиться о способе вести хозяйство в Средней Азии, о способах приготовлять походные движения, и придумать лучшую политическую систему для управления краем и для сношений с владельцами Средней Азии. Полагаю, что изучение истории этой части света поможет нам в этом, и считаю, что для этого нам полезно было бы перевести и издать на русском языке, на первой раз, следующие сочинения:

1) Родословная история о татарах Абулгази Баядур-хана, с исследованием и разъяснением разных названий, по его указаниям, туркменских и узбекских племен, и указываемых им местностей Хивинского и Бухарского ханств (имеющийся перевод слишком устарел).

2) Записки султана Бабера.

3) Zefer name de cheref-oud-din Aly yezdy ou Histoire de Timour-bec. Paris, MDCCXXII.

4) Instituts politiques et militaires de Tamerlan. Paris, MDCCLXXXVII.

Комментарии