Возвратившиеся из зимнего похода и пригонявшиеся в последствии в форт Александровский верблюды были большею частью без седел. Все, что было на верблюдах в январском [137] походе, оборвалось и пришло в негодность к употреблению. Вообще вся материальная часть войск в Александровском форте была после зимнего похода в весьма неудовлетворительном состоянии; не было сухарей для перехода войск из форта Александровского в Киндерли. Все необходимо было немедленно исправить, достать или сделать. Небольшое население форта и Николаевского рыбачьего селения принялось за работу. Здесь делали арчаки для седел, кроили из войлоков седельные подушки, трепали из рогож мочалу, набивали подушки, простегивали их, пригоняли на верблюдов; там принимали верблюдов, лошадей и баранов чинили конскую сбрую и повозки, все мастеровые, умевшие сколько нибудь владеть топором, заняты были поделкою седел и исправлением обоза все портные чинили палатки, холщовые мешки, кибиточные войлоки; во всех печах сушились сухари.

13 марта от командующего войсками Дагестанской области получен был проект предположения о движении и действиях мангишлакского отряда; 15 числа помощник главнокомандующего составил инструкцию начальнику этого отряда, а 16-го, в то время, когда Золотарев, как сказано выше, командирован был в Чекишляр, подполковник Гродеков отправился в Темир-хан-шуру с этою инструкциею. Отправляя Гродекова, князь Святополк-Мирский дал ему следующее словесное приказание, которое он должен был передать по принадлежности: Мангишлакский отряд должен дойти во что бы то ни стало. Отряд выполнит свою роль, если придет к генералу Веревкину в составе шести рот пехоты. Оренбургский отряд силен кавалерией и слаб пехотою, которой у него всего девять рот. Если из этого отряда будет оставлено в тылу, на опорных пунктах, три—четыре роты, то в пределы ханства вступят только 5—6 рот. Имея такое незначительное количество пехоты, Веревкин не будет энергически наступать. Тогда может даже случиться, что и переправа туркестанского отряда чрез Аму [138] будет затруднена. Таким образом экспедиция против Хивы может рухнуть; все издержки, до сих пор на нее употребленные, пропадут даром; придется поход отложить до будущего года. Тогда хан будет иметь в своем распоряжении целый год впереди; вышлет шайки в наши пределы и поднимет все кочевое население. Из этого видно, какая серьезная задача предстоит мангишлакскому отряду. Но чины этого отряда не должны ожидать впереди, даже и в случай успешного исхода их движения, славных военных действий. Если бы подобные действия и были, то они сами по себе ничего не прибавили бы к славе громких военных подвигов русских войск, в виду столь слабого противника. Степень настоящей заслуги и славы мангишлакского отряда может соразмерять только с степенью трудностей и лишений, кои предстоят ему при движении чрез безводную и бесплодную пустыню, под знойным солнцем, при недостаточных средствах и, как следствие последнего, при недостаточном продовольствии. Еще раз повторяю: отряд должен дойти во что бы то ни стало” Эти слова, полные энергии, переданные Гродековым, прибывшим в Темир-хан-шуру 20 марта, по принадлежности, отразились на всех исполнителях.

Отправляя Гродекова в форт Александровский к начальнику мангишлакского отряда, князь Меликов отдал ему следующие приказания. Так как туркмены, кочующие между Александр-баем и Карабугазским заливом, обещали Ломакину доставить для похода 200 верблюдов, то в день прибытия Гродекова в форт, т. е. 23 марта, начальник мангишлакского отряда должен послать им приказание, чтобы они гнали этих животных в Киндерли; затем Ломакину как можно скорее прибыть на шкуне в Киндерли с ротою апшеронского полка, полусотнею казаков и довольствием, сколько можно будет его поднять на судно, а собранных верблюдов, под прикрытием 1 1/2 сотен кавалерии ¹⁴¹ и другой роты апшеронского полка, отправить сухим путем тоже в Киндерли. Так как верблюды, обещанные туркменами, придут в Киндерли числа 26—27, то на них, никак не позже 29 марта, должно быть отправлено в Биш-акты продовольствие и фураж, [139] примерно 3,000 пудов. По перевозке этих продуктов, верблюды должны возвратиться в Киндерли. Приказание о заблаговременной перевозке довольствия в Биш-акты отдано было в том расчете, что командующий войсками предвидел недостаток верблюдов для поднятия всего того количества войск, которое предполагалось сосредоточить в Киндерли и потому положенная им мера хотя отчасти должна была пополнить этот недостаток.

После благополучного плавания, шкуна пришла в залив Киндерли на другой день вечером и застала уже там две паровые шкуны “Армянин” и “Волга”, привезшие из города Петровска две роты самурского полка и 1 1/2 сотни казаков. 27 марта, утром, рота апшеронского полка, бывшая уже в Киндерли в осеннюю рекогносцировку 1872 года, следовательно знакомая с местностью, первою была высажена на берег, чтобы отыскать колодцы и расчистить их. От прошлогоднего бивака сохранились еще следы, и хотя все колодцы были засыпаны песком, но определить места, где копать землю, не стоило никаких затруднений. До воды докопались скоро, на глубине 1 1/2 сажен; вода оказалась солоноватая, с запахом сернистого водорода, который при кипячении исчезает. Грунтовая вода здесь очень близка, и где ни копать, она скоро показывается. Колодцы носят название Порсу-бурун, т. е. гнилой нос; название это дано потому, что невдалеке от них, на косе, растет камыш и выбрасывается много [140] морской травы, которая, разлагаясь, производит зловоние. После апшеронской роты высадились две самурские роты и казаки. Тотчас по высадке приступили к устройству лагеря. Работы шли безостановочно. Вскоре на морском берегу, состоящем из глубокого песку, появились кибитки, юламейки, палатки и пустыня оживилась видом военного лагеря. Отведено было удобное место для устройства продовольственного магазина и для помещения всех складов отряда, доставляемых с западного берега Каспия, и бунты с сухарями, крупой и овсом начали быстро расти. Киндерлинский залив, имеющий площадь более ста квадратных верст, закрыт со всех сторон; он весьма глубок и представляет отличную якорную стоянку для больших судов, так как имеет глубину до 24 футов; зимою, вследствие своей замкнутости, залив замерзает. Узкая коса Агыз-ада, окружающая залив со стороны моря, с каждым годом удлиняется и вход в залив поэтому суживается. Во время сильных ветров, южного или северо-западного, вход судов в залив затруднителен, так как приходится менять курс в узком пространстве, идя сначала на северо-восток, а по том у самого берега поворачивать на юго-восток. Вероятно, со временем Киндерлинский залив совсем закроется, а за тем с ним будет то же, что и с другими заливами Каспийского моря: Хивинским и Бектурли-ишан или Ащи, т. е. он высохнет. Уже теперь в трех верстах от колодцев Порсу-бурун есть соленое озеро, где соль лежит пластами, толщиною в фут и более. Озеро это некогда составляло часть Киндерлинского залива. Коса Агыз-ада еще в 1763 году была островом, судя по описанию инженер-майора Ладыженского ¹⁴².

Выгрузка судов сначала была весьма затруднительна. Шкуны останавливались саженях в 80 от берега, а шлюпки, на которых перевозили грузы со шкун, останавливались от берега в 10 саженях, так что довольствие и разные предметы пришлось перетаскивать на руках, а бочки со спиртом, капустою и маслом бросать в воду и катить их к берегу. [141] На первое время, из кустарника, морской травы и песку сделали небольшую дамбу, к которой хотя приставали лодки. Дня чрез два по высадки на берег, Ломакин отправил мелкие команды казаков в разные стороны для сбора верблюдов. Одна из них, под начальством генерального штаба подполковника Скобелева, захватила у колодцев Он-каунды 50 верблюдов; другая, посланная к Карабугазскому заливу, к колодцам Дюль-дюль-ата, привела 50 верблюдов, и третья, посланная к колодцам Чинджир ¹⁴³, привела 30 верблюдов. В то же время начальнику колонны, следовавшей сухим путем из форта Александровского, послано было приказание рассылать также в стороны казачьи разъезды для сбора верблюдов.

Вскоре после того пришла и парусная шкуна “Эльборус”, доставившая построенную в Баку пристань и две большие лодки. Лодки эти предназначались для скорейшей нагрузки судов, пока не будет поставлена пристань, так как выгрузка на небольших шлюпках шкун шла весьма медленно. Пристань, длиною сажен в 100, войска выгружали дня два и, по мире выгрузки, она устанавливалась. При установке ее пришлось, применяясь к морскому дну, почти все ноги козел отпиливать. Тем не менее в течение шести дней пристань, шириною 8 фут. между пажилинами, была выведена вперед на 98 сажен; здесь глубина оказалась 8 1/2 фут., и последние прибывшие в залив две шкуны выгружались уже без [142] помощи лодок, приставая бортами к пристани. Работами по постройке пристани заведовал саперный подпоручик Маслов.

За все время сбора войск у Киндерлинского залива, в течение слишком двух недель, здоровье людей было в удовлетворительном состоянии. Бодрость духа и веселое настроение людей были общими. Все собрались как на какой нибудь веселый пир; все ждали чего то радостного; все были уверены, что экспедиция окончится благополучно. Музыка и песни не умолкали днем и ночью. Самым большим наказанием считалось оставление от похода. 4 апреля, в годовщину счастливого избавления императора Александра П от руки убийцы отслужено было молебствие в присутствии всего отряда. В тот же день начальник отряда давал обед, на котором кроме офицеров, присутствовали командиры прибывших шкун. После обеда устроены были скачка и пляска казаков с обнаженными кинжалами. В день пасхи, после заутрени, в походной церкви, устроенной из подтоварин, покрытых войлоками, все разговлялись у начальника отряда, возле кибитки [143] которого расставлены были столы с различными припасами для офицеров и нижних чинов, выбранных от частей войск. Целый день в лагере раздавались звуки музыки и песни солдат, радостно встречавших праздник. К пасхе совершенно случайно одна из коммерческих шкун завезла в Киндерли актера и актрису из Астрахани. Наскоро сколотили подмостки, орых участвуют только два лица: “Не бывать бы счастью, да несчастье помогло”, “Голь на выдумки хитра”, “Взаимное обучение” и пр. В одной пьесе надо было третье лицо и роль его принял на себя один из судовых механиков, который в афишах значился под фамилией Киндерликин. В оба представления партер был набит битком; стоявшие же сзади нижние чины составляли бесплатный раек. Эти спектакли еще более поддерживали общее веселье и хорошее расположение духа, а ко дню выступления отряда почти все запасы у маркитантов были уничтожены.

Туркмены пригнали верблюдов в Киндерли 29 марта; на 2 апреля назначено было выступление колонны, долженствовавшей конвоировать вьюки в Биш-акты, занять этот пункт и устроить там укрепление. Для этого были назначены: две роты и 50 казаков, под начальством капитана Бек-Узарова. Обеим ротам и 10 казакам, которые, по занятии [144] Биш-акты, должны были там остаться, приказано взять довольствия на 16 дней, считая со 2 апреля, а 40 казакам, которые должны были конвоировать порожних верблюдов от Биш-акты до Киндерли, только на 9 дней, предполагая 8 дней на движение в оба пути и один день на дневку в Биш-акты. Ротных котлов не взяли, палаток также.

2 апреля, утром, колонна Бек-Узарова начала навьючивать верблюдов. Из 130 животных, едва дошедших до Киндерли, только 93 могли поднять вьюки; прочие до того. были слабы, что не могли нести никакой тяжести, а никоторые, подняв пуд - два, не больше, пройдя нисколько шагов, падали, и затем, не смотря на все усилия, не удалось заставить их встать; в нескольких шагах от лагеря валялись верблюжьи трупы. К этому присоединилось еще одно обстоятельство: большая часть туркменских верблюдов оказалась без седел; заготовленные в форте Александровском седла везлись сухим путем и еще не прибыли, а в Киндерли не было никаких средств, чтобы построить седла. Это очень затруднило навьючку верблюдов и замедлило выступление колонны Бек-Узарова. Пришлось поневоле обратиться к кибиточным кошмам, привезенным на шкуне из форта Александровского: сложенная вдвое и втрое, оне заменили седла, и верблюды были навьючены 185 мешками овса и 27 мешками сухарей. 18 подъемных лошадей подняли 9-ти дневный запас фуража для себя и казачьих лошадей и довольствие на людей ¹⁴⁴. Только в полдень выступила колонна. Войска двигались очень тяжело, так что к колодцам Он-каунды (21 верста) пришли только на другой день, закопав в разных местах 9 четвертей овса и бросив на пути пять приставших верблюдов. 3 апреля, поздно вечером, колонна как доносил Бек-Узаров, едва дошла до колодца Арт-каунды, бросив на пути 13 мешков овса. Идти далее с такими тяжелыми вьюками, с какими выступили из Киндерли было невозможно. “Есть верблюды, доносил Бек-Узаров, которые не в состоянии тащить по одному мешку; некоторые нейдут без тяжестей и вообще едва передвигают ноги, так что колонна делает не более 2 верст в час, постоянно останавливаясь для перевьючки верблюдов”. Поэтому он [145] решился оставить в Арт-каунды 96 мешков овса. Там же было оставлено пять измученных верблюдов, под присмотром одного киргиза ¹⁴⁵. Большой безводный переход от Арт-каунды до Сенека (70 1/2 верст) был весьма тяжел, не смотря на прохладную погоду и на то, что по пути попадались лужи с дождевою водою. Только утром 6-го числа колонна дошла до колодцев Сенек; люди сильно подбились. На этом пути пристало 19 верблюдов, что, впрочем, не повлекло за собою оставления вьюков с довольствием. 7 апреля колонна пришла в Биш-акты.

Между тем с первых чисел апреля от начальника колонны, шедшей в Киндерли из форта Александровского с верблюжьим и повозочным транспортами, каждый день получались самые неутешительные известия: “верблюды падают и пристают десятками; большое счастье, если в Киндерли их прибудет только половина всего количества, выступившего из форта”. А в отряде главным образом возлагали надежды именно на этот транспорт. Для восполнения утрат, уже происшедших и имеющих еще произойти, пришлось опять прибегнуть к реквизиции верблюдов. Кабак Ермамбетов, уже несколько раз оказывавший большие услуги русским, помог и теперь. Он сообщил начальнику отряда, что утраты в верблюжьем транспорте можно пополнить, если послать легкую колонну к заливу Кайдак. Там скопились большие массы адаевцев, которые, узнав, что из Оренбурга идет отряд на Хиву и что передовые войска мангишлакского отряда выдвинуты в Биш-акты, не решаются идти на р. Эмбу, место обычных своих летних кочевок. Мера была, конечно, крутая и могла в будущем отозваться; но в данную минуту отряд не мог двинуться вперед, а ему приказано дойти до [146] ханства во что бы то ни стало. Ломакин решился немедленно же послать часть кавалерии к заливу Кайдак. 11 апреля утром, дано было приказание сформировать две сборные сотни от всей кавалерии, из числа людей, предназначенных к оставлению на опорных пунктах, всего около 200 коней. Начальником экспедиции назначен был майор Навроцкий Колонне предстояло сделать 300 верст к бывшему укреплению Ново-Александровскому, на берегу залива Кайдак. При ней не было никаких перевозочных средств и фураж на двое суток люди взяли на себе, а при дальнейшем движении до Биш-акты чрез Арт-каунды кавалерия должна была довольствоваться оставленным в тех пунктах фуражом. Чтобы киргизы, находящееся в лагере, не дали знать своим о движении русских войск к заливу Кайдак, по просьбе Кабака Ермамбетова, в первые два дня по уходе Навроцкого, их ни одного не выпускали за аванпостную цепь.

Судьба верблюжьего и повозочного транспортов, вышедших [147] из форта Александровского, была следующая. Транспорты эти, а также бараны, купленные в форте, выступили оттуда 25 марта вечером. Верблюдов, чрезвычайно слабых, было 718. На пастьбе в окрестностях форта корма не было, а отпуск им сена, заготовленного для лошадей, был недостаточен. Поэтому с первого же перехода, не смотря на то, что они везли только верблюжьи седла (1,055 штук) и запас довольствия для конвоировавших их войск, верблюды начали приставать и падать. В 5 верстах от форта был первый ночлег, где не имелось никакого корма, вследствие чего начальник колонны послал к коменданту форта за сеном для баранов, которых в первый переход пало шесть штук. Ему выслали 20 тюков прессованного сена, которое в первые дни движения, когда еще не показалась трава, поддержало баранов. Колонна двигалась весьма медленно, делая по 15 и самое большое по 20 верст в сутки. Не смотря на это, верблюды каждый день приставали в большом количестве.

Попытка покупать верблюдов на пути у прибрежного населения не удалась, не смотря на то, что ему было объявлено, что за все приведенное будут немедленно расплачиваться. Жители, при приближении русских, прятали своих верблюдов и баранов, так что всего было куплено 2 верблюда, 7 быков и 5 баранов. Пришлось прибегнуть к реквизиции. Но и эта мира не привела к желаемым результатам: посредством нее приобрели только 20 верблюдов. С этими верблюдами, к 8 апреля, когда из числа приставших в пути было пригнано в Киндерли 7 штук, состояние верблюжьего транспорта выражалось цифрою 437 ¹⁴⁸. Затем, ко дню выступления отряда в поход, из числа приставших верблюдов было приведено в Киндерли 70 штук, да киргизы разных отделений выставили около 200 штук. Таким образом, [148] весь верблюжий транспорт состоял из 900 животных, 478 приведенных из форта, 64 туркменских, уцелевших из похода Бек-Узарова в Биш-акты, 160 добытых посредством реквизиции и 200 выставленных киргизами.

Дача эта отпускалась войскам и во время стоянки отряда на берегу Киндерлинского залива; на время же предстоявшего движения в пределы Хивинского ханства установлена была следующая суточная дача продовольствия для людей и лошадей:

Артиллерийским лошадям — по 5 гарнцев овса. [149]

Таким образом, пред выступлением отряда в поход, Дневная дача определилась в следующем виде:

В крупе отряд нуждался менее всего, так как ротных котлов не было взято, а ограничились одними котелками только для варки супу, и самую крупу взяли собственно для приправы к нему. Принимая во внимание ненадежность верблюдов, а также возможность обойтись меньшим количеством круп против назначенного, в приказе по войскам [151] объяснено было: “если верблюды во время похода станут приставать, то начальнику эшелона разрешается сваливать до двух третей всего количества круп” ¹⁵⁰.

Войскам не каждый день приходилось иметь горячую пищу, и хотя в те дни, когда варилась пища, и разрешалось давать людям от 1 1/2 до 2 фун. мяса на человека, вместо определенного одного фунта, но так как варка бывала часто чрез три дня в четвертый (при движении к Устюрту), то и невозможно было давать солдату количество мяса, установленное приказом, а средним числом приходилось на каждого менее 1/2 фун. в день. Это зависело еще и от следующих причин. В походе, при отпуске мяса, невозможно его весить, и потому бараны отпускались в части войск штуками, при чем они были разделены особою комиссиею еще в Киндерли на три разряда: к первому принадлежали самые большие бараны, ко второму — среднего роста и к третьему — малые. Каждая часть доставляла требование заведовавшему отрядным стадом, который, согласно числу людей в части, отпускал со ответствующее число баранов разных сортов. Такой порядок отпуска был самым удобным и довольно правильным для войск, когда они стояли в Киндерли и в первые дни движения. Но когда бараны прошли несколько сотен верст, то они в весьма значительной степени уменьшились в весе, и потому определенный в Киндерли отпуск для каждой части, по числу людей, известного числа баранов, основанный на первоначальном их весе, давал большой убыток войскам. Самое мясо баранов, не успевавших при больших переходах [152] хорошо выкормиться, было мало питательно. По научным исследованиям известно, что в пуде хорошего мяса откормленного скота заключается до 40% более твердых питательных веществ, чем в равном количестве по весу мяса скота, подвергавшегося транспортировке ¹⁵¹. Бойный скот, при транспортировке его, от которой он неминуемо худеет, теряет значительную часть питательной ценности, а именно: в мясе барана заключается воды: тощего — 58%, полутощего — 50%, откормленного — 40% и очень жирного — 33%, т. е. что жир, теряющийся во время транспортировки скота, как бы замещается в теле его водою.

Дача чаю и сахару была определена по примеру 16-го кавказского линейного батальона ¹⁵³, в котором, по произведенным [153] опытам, размер ее признавался достаточными Но то, что достаточно на западном берегу Каспийского моря, в сыром климате, для людей, живущих под крышами, — в отряде, совершавшем поход в пустыне, без палаток, оказалось крайне недостаточным. Чай, кроме свойства своего утолять жажду, имеет еще около 16% дубильного вещества, что в походе по пустыне, когда бывает повальное расстройство желудков, служит укрепляющим целебным средством против расстройства пищеварения. Войска очень хорошо понимали это и потому, хотя во время стоянки под Хивою им и отпускался чай и сахар в упомянутой пропорции, но они сберегали их для обратного похода по пустыне. Незначительный отпуск чаю и сахару не позволял войскам выполнять отдаваемые приказания - для больших безводных переходов брать чай на дорогу в ручную посуду, потому что для большого перехода солдату нужно много влаги; чаю же он, в предвидении, что могут быть и впереди большие безводные переходы, заварить в большом количестве не мог и по большей части на походе ограничивался водою, а чай пил на привалах и ночлегах у колодцев.

По вышеуказанной раскладке довольствия, войска мангишлакского отряда должны были поднять следующее количество продуктов — для людей в двухмесячной пропорции и для лошадей (овес) в полуторамесячной:

Независимо этого, первоначально предположено было взять [154] в поход: патронные ящики по 6 на роту, переносные палатки по 20 на роту и по 12 на сотню, мундиры, полушубки оружейную мастерскую апшеронского полка, заряды для полевой артиллерии в вьючных ящиках, и проч. Но когда прибыл в Киндерли верблюжий транспорт и усмотрено было в каком он находился положении, то приняты были меры к возможному уменьшению тяжестей.

Решено: месячную пропорцию зернового фуража поднять на верблюдах, а полумесячную — на строевых казачьих лошадях; оружейную мастерскую апшеронского полка (для которой требовалось 3 верблюда) не брать; 8 апшеронских оружейников, которых предполагалось взять в поход сверх 120 человек в роте, зачислить в роты, не выходя из цифры 120 человек в каждой; четырехдневный запас сухарей взять на людях; полушубков не брать вовсе; заряды для полевой артиллерии, уложенные в вьючные ящики, не брать, а взять только по одному зарядному ящику на орудие; уносным фейерверкерам следовать пешком; переносных палаток взять только: штаб-офицерам по одной офицерской и обер-офицерам по две солдатских на роту и сотню; затем для нижних чинов никаких палаток не брать; чай и сахар на 2 месяца раздать людям на руки (ибо чай и сахар требовали на каждую роту по верблюду); дача фуража для артиллерийских лошадей с 5 гарнцев сокращена на 4. На конец, приказом по отряду обращалось особенное внимание начальников на то, чтобы на назначенных в их части верблюдов клались только крайне необходимые вещи, так как, в случае приставания или падежа верблюдов во время движения, придется оставить некоторые части от похода. Таковы были крайние меры, употребленные для того, чтобы хотя сколько нибудь уменьшить потребность в верблюдах. Но и за всем этим для отряда в Киндерли требовалось 930 верблюдов ¹⁵⁵. [155] Но как в Киндерли имелось только 900 верблюдов, то количество довольствия, которое не могло быть поднято на верблюдах, приказано было положить на повозочный транспорт (37 дрог и арб) и на 53 вьючные лошади апшеронского и самурского полков. Обеспечение отряда водоподъемными средствами обращало особенное внимание командующего войсками Дагестанской области. Сделано было распоряжение о закупке всех бурдюков и бочонков, какие только найдутся в продаже в городах Темир-хан-шуре и Петровске. Не смотря на самые тщательные разыскания, в Петровске удалось приобрести 48 семиведерных, 3 девятиведерных и 40 бурдюков разной вместимости (все 40 — до 200 ведер) и 11 четырехведерных бочонков, а в Темир-хан-шуре — 40 бурдюков полутора и двухведерных и один в 9 ведер. Всего посуды на 680 ведер. Независимо сего, части войск, отправляясь в поход, закупили в своих штаб-квартирах и в попутных городах бочонков, баклаг и бурдюков вместимостью 513 ведер ¹⁵⁶.

С целью поддержания казенной обуви нижних чинов отряда во время продолжительного похода и для предупреждения, при особенных его условиях, натирания людьми ног, князь Меликов признал необходимым приобрести кожи (юфтевые и сыромятные) и подошвы для постройки башмаков и поршней. Сыромятных кож не оказалось в продаже ни в Петровске, ни в Темир-хан-шуре, а потому их выписали из Хасав-юрта, Терской области, на почтовых. Башмаки для похода в пустыне, как это испытано войсками мангишлакского отряда, предпочтительнее сапог: они легче последних и ноги в них менее потеют; а отсутствие грязи, при [156] малом количестве дождей, выпадающих в пустыне, позволяет обходиться без высокой обуви.

Хотя поход мангишлакского отряда и показал, что без ротных котлов можно обходиться продолжительное время, это отяготительно для людей, так как вместо того, чтобы пищу приготовлять только кашевару с помощником, обыкновенно все люди без исключения бывают заняты приготовлением себе супу. Не раз случалось, придя поздно на ночлег видеть как до самого генерал-марша, который давался за час до рассвета, солдаты не спали и занимались варкою. Не которые из них поэтому совершено отказывались варить пищу и ограничивались сухарями, смоченными водою. В виду этого с приходом в ханство, первою заботою войск было обзавестись туземными котелками, человек на 5, на 7; участвовавшие же в деле под Итыбаем завелись ими неделею раньше до вступления в хивинский оазис. За неимением другой посуды в отряде чай варился в тех же котелках, в которых приготовлялся и [157] суп. Не говоря уже про невозможность отмыть жир с этих котелков, отчего самый чай терял вкус, это представляло еще и то неудобство, что при ограниченном количестве ручной посуды, солдат мог в котелке нести что нибудь одно: или чай или сырую воду. Кошем для подстилки людям во время ночлегов, составляющих необходимую принадлежность снаряжения степных отрядов мангишлакские войска не имели. Кошма, кроме того, что сберегает белье и платье, полезна и как средство против простуды, ибо земля ночью сильно охлаждается.

В пустыне можно принять за правило: где много колодцев, там они не глубоки, а где они глубоки, там их мало и по большей части в этих местах они одиночные. Так как насос переносного колодца может действовать только не глубже 34 футов, а там, где одиночные колодцы, вода находится на глубине большей (ибо среднюю глубину колодца на Устюрте можно принять от 15 до 20 сажен) и следовательно насос действовать не может, то отсюда вытекает [158] сомнение в пользу снабжения им степных отрядов. Из красноводского отряда в Киндерли, вместе с войсками довольствием, был доставлен один колодезь Нортона.

Верблюжий транспорт состоял из 900 верблюдов. В это число входили и годовалые верблюжата, не поднимавшие ни какой тяжести. Время года, в которое выступал в поход мангишлакский отряд, было самое неблагоприятное для верблюдов: март месяц у мангишлакских киргиз весьма характеристично называется тюе-ураза, т. е. верблюжий пост. В этот месяц у верблюдов бывает течка, они начинают линять, делаются вялы, мало едят, сильно болеют и пропадают. В отряде было мало верблюдовожатых и пришлось от каждой части назначить людей для ухода за верблюдами. Большая часть солдат и казаков не только не были знакомы [159] с приемами обращения с этими животными, но даже видели их в первый раз. Большой эффекта произвела первая партия верблюдов, прибывшая в Киндерли: весь лагерь до последнего человека выбежал смотреть невиданных животных; шуткам остротам не было конца; но все солдаты боялись подходить к верблюдам, как известно, животным самым кротким, но имеющим свирепый вид. Наконец нашлись смельчаки; которые решились не только близко подойти к верблюдам, но даже трогать их. Верблюд, тощий и голодный, зол; он ревет даже в том случае, когда к нему подходит посторонний человек; если же его тронуть, то он непременно обрызгает жвачкою. Первые смельчаки, затронувшие верблюдов, были ими обрызганы. После этого урока никто уже не решался затрагивать их и дразнить.

Верблюд требует при навьючке большого терпения. Что бы навьючить верблюда, его кладут на землю, для чего дергают за веревку, привязанную к палочке (чоколка), продетой чрез ноздри ¹⁵⁹. У солдат не всегда доставало терпения хорошо обходиться с верблюдами, вследствие чего часто попадались верблюды с порванными ноздрями; в особенности доставалось верблюду, когда он ложился под вьюком, что происходило большею частью не от упрямства животного, а от того, что или вьюк слишком тяжел, или же он дурно пригнан по спине. В таких случаях, солдат, не понимая, что нужно верблюду, начинал его бить. Только в последствии, при дальнейшем движении, когда солдат увидел, что без верблюда ему не дойти, что он несет для него и сухарь, и воду, когда за всякое жестокое обращение с животным стали строго взыскивать, солдат сделался мягче и стал употреблять кроткие меры. Если верблюд ляжет, он снимет с него вьюк; если нужно облегчит его, переложив часть тяжестей на других верблюдов, даст ему вздохнуть, нарвет ему травы, покормит, затем положит на спину вьюк и, поддерживая его на воздухе, поднимет животное. Впрочем, иногда попадались и упрямые верблюды. Случалось, что совершенно здоровый верблюд не захочет идти, ляжет, и тогда делай с ним что хочешь — он ни с места, даже порожний: только ревет [160] и отплевывается во все стороны. Между солдатами неизвестно откуда укоренилось поверье, что в таких случаях верблюды любят, чтоб их упрашивали и кланялись им вследствие чего иногда приходилось видеть солдата на коленях пред верблюдом, отвешивающего ему низкие поклоны и приговаривающего самые лестные для верблюда эпитеты. Но верблюды не трогались слезными к ним обращениями. Тогда солдат вскакивал, брал что попадется под руку и начинал бить животное, приговаривая: “а, проклятый! и просьбы не слушает! Так вот же тебе!”.

Солдаты и казаки однако скоро освоились с своими верблюдами, изучили нрав каждого животного и знали их по наружным признакам так хорошо, что, в случае подмены верблюда, они отыскивали его. Верблюды каждой части имели свои особые метки, но это не мешало однако зачастую разбирать претензии рот в подмене и в похищении друг у друга особенно сильных верблюдов. [161]

Проводников и рассыльных из киргиз и туркмен было достаточно. Большинство проводников бывало в Хиве только по одному, по два раза и притом уже давно; некоторые знали дорогу только до известных колодцев. Все те проводники, которые бывали в Хиве, ходили туда по пути только на Куня-ургенч; знающих же дорогу на Кунград не было. Из всех проводников только одному, киргизу Кабаку Ермамбетову, доверяли в отряде Этот человек знал путь к Хиве на Куня-ургенч, как свои пять пальцев. Все удивлялись, как он, без всяких, по видимому, для европейского глаза местных признаков, без тропинки, вел колонну совершенно по прямой линии, т. е. по кратчайшему расстоянию между двумя точками. Большим препятствием к объяснению с проводниками и получении от них точных сведений служило неимение хороших переводчиков и незнакомство проводников с нашим измерением времени, пространства и глубины. Европеец, например, расстояние определяет часами, кочевник - по солнцу и по времени, когда он творил свой намаз, но при этом остается постоянно какая нибудь неизвестная величина, большею частью — каким аллюром он шел, т. е. шагом или киргизским проездом (что мы называем трусцою), или, другими словами, сколько верст делал он в час. вообще, получить от киргиз или туркмен какие либо верные сведения сопряжено с большими затруднениями. На сообщения их ни в каком случае полагаться нельзя, чему самым наглядным примером служит поход красноводского отряда [162] в Хиву. Прежде, чем дать им хотя несколько вероятия, надо их поверить еще показаниями других лиц: тогда только выйдет что-то похожее на истину. Но и при этом она должна оставаться всегда под сомнением, пока самому не придется поверить ее лично. Надо было иметь большой запас терпения чтобы добиться от проводника хотя какого нибудь толку. Кочевники большие охотники до болтовни. Часто случалось ожидать более получаса, чтобы узнать, куда отделяется от пути отряда тропинка, или как называется такой-то холм, такая-то могила; проводник раньше не ответит, пока досыта не наговорится с переводчиком. Причина недоверия, к проводникам, существовавшего в отряде происходила от того, что проводники нередко сбивались с пути, а другие прямо отказывались вести, объявляя, что они не знают дороги.

Проводникам и рассыльным отпускалось от 15 до 25 рублей в месяц. Все они ехали на своих лошадях, которых [163] кормили овсом, подобранным ими на дороги из числа брошенного войсками. Под конец движения отряда к пределам Хивинского ханства, когда фураж у них истощился, они почти все лишились своих лошадей и ехали уже на освободившихся из-под вьюков верблюдах.

Комментарии