ЗАХАРЬИН (ЯКУНИН) И. Н.

(К 25-летию присоединения Ферганской области).

В этом году 19-го февраля исполнилось 25 лет со времени присоединения к владениям России так называемой Ферганской области, бывшего Кокандского ханства. В статьях, появившихся по этому поводу, сообщались весьма интересные подробности этого завоевания и приводились обстоятельные описания подвигов тех лиц, которые содействовали этому завоеванию: покойных генералов К. П. фон-Кауфмана, М. Д. Скобелева, Г. А. Колпаковского, А. К. Абрамова и В. Н. Троцкого, а равно и находящегося в живых генерала А. Н. Куропаткина. К сожалению, однако, в этих статьях даже не было и упомянуто имя первого русского военачальника, положившего основание, или, вернее, начало завоеванию Коканда, — бывшего оренбургского генерал-губернатора, графа Василия Алексеевича Перовского, предпринявшего по повелению императора Николая Павловича свой первый поход в глубь Кокандских степей, разбившего кокандцев наголову и взявшего самую сильную их крепость Ак-Мечеть, переименованную впоследствии по высочайшему повелению в «Форт Перовский». Тогда же, после этого блистательного похода, река Сыр-Дарья была присоединена к нашим владениям «на значительном ее протяжении». В настоящее время мы считаем вполне уместным вспомнить об этом, по-видимому, забытом подвиге графа Перовского, пользуясь для этого главным образом чрезвычайно интересными сведениями, заключающимися в [1066] его письмах за время кокандского похода к московскому почт-директору А. Я. Булгакову (Здесь будет очень кстати исправить одну из многих неточностей, допущенных г. Юдиным в его статьях «Граф В. А. Перовский в Оренбургском крае», напечатанных в «Русской Старине» 1890 года. Так, например, он говорит: «За покорение кокандцев и взятие Ак-Мечети он (Перовский) в числе прочих награжденных 27-го декабря 1853 года был возведен в графское достоинство» («Русск. Старина», июнь, стр. 543). Это положительно неверно: графство генерал-адъютанту В. А. Перовскому пожаловано было почти два года спустя уже новым государем Александром Николаевичем при рескрипте от 17-го апреля 1855 года, о чем Перовский и объявил по отдельному оренбургскому корпусу особым приказом от 24-го апреля того же года за № 95. - И. З.).

Но прежде всего следует ознакомиться хотя вкратце с теми отношениями, которые существовали в это время в конце сороковых и в начале пятидесятых годов — между нами и кокандами, а равно и с боевыми силами обеих сторон, находящимися в степи.

Так как после наших мирных переговоров с Хивой, состоявшихся в 1842 году (см. мою статью в «Историческом Вестнике» в ноябрьской книжке 1894 года — «Первое посольство в Хиву, в 1842 году».- И. З.), хивинцы хотя и прекратили сами временно нападения на наши торговые караваны и на кочующих в наших степях киргизов, но ни для кого не было тайной, что они подущали на эти неприязненные нам действия соседних — с ними и нами — кокандцев, которые под защитой нескольких своих укреплений, а главное, под прикрытием сильной крепости Ак-Мечеть, и производили открытые нападения на киргизов, брали с них дань, грабили их и даже, порой, убивали. Так, например, в 1850 году, кокандцы отняли у подвластных нам киргизов около 20-ти тысяч голов скота, а в следующем, 1851 году, свыше 75-ти тысяч голов. Разоренные таким образом киргизы обратились с мольбой о помощи в Оренбург, — и генерал-губернатор Перовский, снесясь с Петербургом, решил наказать хищников.

Вначале, высланный в 1852 году отряд русских войск, состоявший из 500 казаков, под начальством полковника Бларамберга, хотя и очистил правый берег Сыр-Дарьи от небольших кокандских укреплений, взяв их и разрушив до основания, но не был в силах взять главную неприятельскую крепость Ак-Мечеть, сильно укрепленную, и вынужден был вернуться в Оренбург ни с чем. Тогда, в следующем 1853 году, генерал Перовский с разрешения императора Николая Павловича сформировал более сильный отряд, состоявший из 2-х тысяч пехоты, 4-х тысяч конницы, при 9-ти орудиях, и, приняв над ним главное начальство, выступил в степь. Вот [1067] письмо генерал-адъютанта Перовского к Булгакову, относящееся к этому времени (в подлиннике, как это письмо, так и последующие, писаны по-французски; здесь они печатаются в переводе. После смерти А. Я. Булгакова, письма эти были возвращены родственникам графа Перовского. - И. 3.).

«30-го мая 1853 года.

«Пишу вам, дорогой друг, при 42° R жары на солнце, почти на самом том месте, откуда писал вам тринадцать лет назад, при 33° мороза (в этом месте письма Поровский вспоминает свой неудачный поход в Хиву, в зиму 1839 — 1840 годов. - И. 3.). Немногие люди имеют в своей жизни случай пройти чрез этот двойной опыт, который вдвойне любопытен по своему физическому и нравственному влиянию на человека...

«Не знаю, как вы представляете себе Киргизскую степь? Вы, быть может, думаете, что мы идем по мягкому газону, между двух прозрачных рек, услаждающих нас своим тихим журчанием?.. Но здесь нет ничего подобного: зелень является в виде редкого исключения, а ручей или проточная вода не существуют совсем в это время года; что было рекой месяц тому назад, то обратилось в маленькие лужи, лягушечьи дыры, окаймленные камышом и дикой мятой; вода в них соленая или горькая; весьма редко — сладкая и, во всяком случае, неприятно теплая. На протяжении сотен верст ничего не видно, кроме песку, глины и солончаков, поразительно напоминающих снег. Вот какой неприглядный пейзаж у меня перед глазами!..

«Мы проходим ежедневно от 50 до 60 верст. Мое крошечное войско опередило меня на несколько дней, но через неделю я догоню его. Со времени выступления из Оренбурга (640 верст) я ни разу не останавливался для дневки; мне сопутствует сотня казаков с одним орудием, в виде моей охраны. У меня нет ни одного больного, и я не потерял еще ни одной лошади; во всем отряде есть только десяток слабых. Короче — все идет наилучшим образом даже и для моего здоровья, и я начинаю верить в возможность свидеться с вами, что при отъезде моем из Петербурга казалось мне невероятным. Для исполнения нашей задачи необходимо, чтобы в людях, кроме физической, была еще и внутренняя сила, — и этой силой обладает русский солдат. Во время моего зимнего похода в этом крае, когда нам пришлось столько перестрадать, солдаты, а в особенности уральские казаки, пели день и ночь, как будто и не подозревали, что ртуть в термометре замерзает. Это пение можно объяснить, как желание согреться, так как всякое движение, даже пение con amore, немножко согревает. И теперь вот они поют — с восхода и до [1068] заката солнца, и если тогда пение могло согревать, то теперь, вероятно, оно освежает.

«До свиданья, дорогой друг!

«Ваш В. Перовский».

В «Русской Старине» (1896 г.) об этой экспедиции в Коканд говорится следующее: «Войска выступили с линии в мае месяце, двумя колоннами: первая под командой наказного атамана оренбургского войска, генерал-майора Падурова, вторая под начальством подполковника Ионнея. Перовский выехал из Оренбурга несколькими днями позднее, в сопровождении конвоя из полусотни уральских казаков и свиты, состоящей из 18-ти офицеров и чиновников, в числе коих находились: В. В. Григорьев, председатель оренбургской пограничной комиссии, и В. В. Вельяминов-Зернов, известные своими учеными трудами по истории и ориентологии Туркестана и Киргизской степи, а на Сыр-Дарье к ним присоединился только что прибывший к отряду из Петербурга генерал-майор Хрулев.

«Следуя от Оренбурга по реке Илеку, отряды дошли до укрепления Карабутак (428 верст) в 10 дней, до укрепления Уральского (187 верст от последнего) в 4 дня и отсюда до Раима (315 верст), через знаменитые пески Кара-Кумы, в 8 дней, — и уже 6-го июня были на берегах Аральского моря, близ устьев Сыр-Дарьи»...

Здесь отряды остановились на отдых, и к этому времени относится письмо Перовского, помеченное им 25-го июня того же 1853 года, следующего содержания:

«25-го июня 1853 года.

...«Вода хороша, травы довольно — и мы празднуем 25-е июня (рождение императора Николая). Всех этих причин более чем достаточно, чтобы дать отдых людям и животным. Итак, сегодня перерыв — нет похода!

«Пользуюсь этим, чтобы сказать вам несколько слов, милый друг. Нынче утром мы молились за здоровье государя, и могу вас уверить, что наш молебен, отслуженный в степи, в присутствии небольшой кучки людей перед крестом, который впервые является в этом крае, был зрелищем гораздо более трогательным, чем парадный выход в петергофской церкви по этому же случаю. Молебен служили в 9 часов утра, и термометр Реомюра показывал 38° тепла. В 1839 году, 6-го декабря (день тезоименитства государя), я молился в этой самой степи при 32° мороза... Не знаю, можно ли сказать, que les extremes se touchent?

«У нас уже было 49° на солнце и 30° при луне... Тени вокруг ни малейшей; я бы купил ее на вес золота. Всего [1069] труднее переносить миллионы различных комаров и слепней. Однако, во всем отряде только пять больных, а лошади все целы, что весьма хорошо, когда подумаешь, что трава достается им не всякий день, а овес редко.

«Сыр-Дарья — великолепная река, глубиной от 3-х до 6-ти сажен, а ширина почти везде доходит до 250-ти сажен. Эта громадная масса воды протекает с незапамятных времен без всякой пользы и даже не делает плодородными берега, лишенные всякой растительности. Оазисы с травой встречаются в расстоянии 20 и 30 верст один от другого и занимают весьма ограниченное пространство, так что летом невозможно было бы пройти эту степь с отрядом более многочисленным, чем мой.

«Теперь мне остается только дней семь довольно трудного перехода до кокандской крепости Ак-Мечеть — окончательной цели моего похода, и я, сделав теперь в общем более 1200 верст, нахожусь все в том же неведении насчет того, что меня ожидает, как и при отъезде моем из Оренбурга... Всего больше боимся, чтобы неприятель не улизнул, вместо того, чтобы идти нам на встречу. После всех перенесенных и еще переносимых нами трудностей и невзгод это было бы, правду сказать, жестоко, а как подумаешь, что на возвратном пути надобно будет сделать те же 1500 верст, но уже с усталыми лошадьми, с худшими пастбищами и под лучами еще более палящего солнца, то, признаюсь, мороз пробегает по коже... И приходит на ум, что мне собственно, pour ma perssone, не стоит труда возвращаться, и можно бы остаться и здесь, под каким-нибудь курганчиком...

«В. Перовский».

Для отряда наших войск представлялось делом очень нетрудным захватить от кокандцев небольшие и недостаточно сильно укрепленные их крепости Чим, Кош и Кумыш-Курган, расположенные по берегу Сыр-Дарьи, так как все эти крепости, разоренные и разрушенные за год перед тем нашим отрядом, бывшим под начальством Вларамберга, еще не успели вполне отстроиться и не были поэтому защищаемы кокандцами: там находились лишь маленькие отряды неприятеля человек по 50-ти, в виде наблюдательных постов, которые при появлении русских солдат тотчас же уходили из укреплений — под защиту главной крепости Ак-Мечети. Близ нее и произошла задержка... В ней и вокруг нее было расположено двадцать тысяч кокандских войск, находившихся под главным начальством Мухамед-Кула, отправленных из Коканда при нескольких пушках очень старинного образца, мало принесших пользы во время сражения, результатом коего было разбитие кокандских [1070] войск наголову и их поспешное и постыдное бегство от крепости в глубь степей. При том, потери нашего отряда, как увидим ниже из письма Перовского, были самые незначительные, что объясняется, главным образом, отсутствием у кокандцев огнестрельного оружия: их конница имела луки и стрелы, а имевшиеся у них три чугунных пушки и фитильные ружья не причинили нам никакого вреда.

Но разбитием наголову кокандских войск дело было еще далеко не кончено: в крепости засело, по сведениям от лазутчиков 300 человек самых отчаянных удальцов, «батырей», решившихся защищать ее до последней крайности и не сдаваться в плен. Вот что писал Перовский из-под стен этой крепости к тому же Булгакову, от 16-го июля:

«16-го июля 1853 года.

...«Мы стоим под Ак-Мечетью и не можем заставить сдаться триста человек, решившихся защищаться до последней крайности и засевших в крепости, стены которой имеют пять сажен толщины и столько же высоты, не говоря уже о глубоком рве. Нам, поэтому, пришлось приступить к земляным работам (чтобы не терять людей при штурме). Вот уже неделя, как я роюсь в земле, подвигаясь черепашьим шагом, но довольно успешно. До сих пор я потерял только четырех человек и несколько раненых.

«Взятие Ак-Мечети не составит, может быть, блестящего дела, но мне жизнь солдата дороже всякой награды и журнальной статьи с напыщенным бюллетенем. Экспедиция моя — секретная, но кокандцы все-таки узнают, что они разбиты, и что крепость их взята. А мне ничего более и не нужно.

«Ваш В. Перовский».

Так как осадной артиллерии при отряде не было, и невозможно было, следовательно, пробить брешь в крепостной стене пятисаженной толщины, то и пришлось, поневоле, вести те «земляные работы», о которых говорит в своем письме Перовский, то есть, он употребил при взятии Ак-Мечети тот же прием, который повторил, 28 лет спустя, покойный генерал Скобелев, при взятии, в январе 1881 года, столь же сильной туркменской крепости Геок-Тепе.

Но вот на рассвете 28-го июля подкоп был готов, мина заложена и взорвана... А через два часа была взята и самая крепость. Вот коротенькое письмо Перовского к Булгакову о взятии этой крепости, очень характерное, во-первых, потому, что, как оказывается, надо было держать «в секрете» это победу: [1072] наша дипломатия, руководимая немецким графом Нессельроде, все еще продолжала расшаркиваться в это время «перед Европой», из опасения ее вмешательства в начавшуюся в то время турецкую войну, каковое вмешательство все-таки, как известно, состоялось, несмотря на это малодушное и робкое угодничество. Во-вторых, это письмо Перовского интересно еще и потому, что, как оказалось, пришлось уничтожить, по взятии крепости, не 300, как предполагали, а «много более трехсот неприятелей»... Приводим письмо Перовского, написанное уже из Ак-Мечети.

«Крепость Ак-Мечеть, взятая штурмом 28-го июля

1853 г., в 8-мь часов утра.

...«Не знаю, до какой степени можно сохранить в тайне осаду и взятие крепости, но так как это событие — результат моей экспедиции, которая была секретна, то считаю за лучшее воздержаться от сообщения всяких подробностей на этот счет... Скажу вам только, что после взрыва одной части стены наши солдаты и казаки усиленно атаковали брешь, но здесь встретили упорную и отчаянную защиту со стороны гарнизона, который ни за что не хотел сдаваться и упорствовал даже после того, как мы вошли в крепость... Наши штыки и сабли уничтожили много более трехсот неприятелей... Короче, это было блестящее военное дело, и жаль — да и бесполезно — было бы о нем умалчивать.

«Если мой адъютант Ефремов, посланный с этою вестью в Петербург, успеет увидеть вас в Москве до отъезда своего по железной дороге, то передаст вам подробности, которые я не могу сообщить вам еще и вследствие своей чрезмерной усталости.

«В. Перовский».

Таким образом, была сломлена гордыня кокандцев, и войска наших восточных соседей в Азии впервые были разбиты русскими, если не считать победы наших войск, одержанной над хивинцами, в 1717 году, под начальством князя Бековича-Черкасского, победы, окончившейся, как известно, совершенным избиением нашего отряда вследствие излишней доверчивости Бековича и вероломства со стороны хивинцев.

Результатом победы Перовского над кокандцами явилось, как мы упоминали выше, присоединение к нашим владениям реки Сыр-Дарьи, а, главное, угодливость и смирение — хотя и на время — со стороны главного нашего врага на восточной окраине, хивинского хана, за подстрекательства которого кокандцам пришлось так дорого расплачиваться...

Затем, не менее серьезным последствием разбития кокандских полчищ и взятия Ак-Мечети явилось возведение в степи и по берегу Сыр-Дарьи нескольких новых фортов (укреплении), с целью парализовать на будущее время разбойничьи [1073] нападения кокандцев и хивинцев как на русских людей — купцов и рыбопромышленников, — так и на подвластных нам киргизов.

Награды тоже не заставили себя долго ждать. Вот «приказ по отдельному оренбургскому корпусу», отданный Перовским в Оренбурге, 12-го сентября 1853 года, за № 190:

«По всеподданнейшему моему донесению государю императору о покорении кокандской крепости Ак-Мечети, о мужестве и об отличной храбрости, оказанных войсками отряда, действовавшего при осаде и штурме этой крепости, я удостоился стастия получить следующий рескрипт:

«Василий Алексеевич. Получив донесение ваше о покорении крепости Ак-Мечети, я поспешаю выразить вам душевную мою признательность за блистательный этот подвиг, покрывший новой славой русское оружие. Он вполне увенчал все распоряжения ваши, от коих я не мог не ожидать успеха, зная примерное ваше рвение и военную вашу опытность; но вы не ограничились общим направлением действий. Вы пренебрегли трудность предстоявшего при следовании к Ак-Мечети похода; не щадя слабого вашего здоровья, приняли лично начальство над отрядом, для взятия этой крепости назначенным и не переставали разделять с ним все лишения и опасности. Столь похвальное самоотвержение служит мне новым доказательством вашей ко мне привязанности, которую я оценяю в полной мере. Повторяю вам сердечную мою благодарность и, желая увековечить память вашего подвига, повелеваю: чтобы крепость Ак-Мечеть именовалась отныне фортом Перовским.

«Вместе с сим поручаю вам обвить всем чинам храбрых войск, находившимся под вашим предводительством, особенное мое благоволение за твердость их, соревнование друг пред другом и отличное их мужество в бою.

«Пребываю вам навсегда благосклонный».

«На подлинном собственною его императорского величества рукой написано:

«Николай».

Петергоф.

26-го августа 1853 года.

«В то же время, уведомил меня г. военный министр, что его императорское величество, во внимание к лишениям и трудам, преодоленным войсками экспедиционного отряда, и к мужеству их, повелеть соизволил: 1) разрешить мне войти с представлением о чинах, заслуживших право на всемилостивейшее внимание, 2) в награду нижним чинам, более отличившимся, раздать 25 знаков отличия военного ордена, в дополнение к 25-ти таковым же прежде розданным, и, кроме того, 12-ть таких же [1074] знаков, установленных для чинов мусульманского исповедания, и 3) всем чинам отряда выдать не в зачет годовое жалованье, по окладу, каждым из них получаемому.

«Объявляя сим высочайшую волю, выраженную во всемилостивейшем ко мне рескрипте, считаю при том долгом благодарить участвовавших в экспедиции и от своего имени: мужеству их и честной службе обязан я величайшим утешением в жизни — достойно исполнить священную волю государя императора, порадовать тем отеческое его сердце и видеть вместе с сотрудниками моими столь многомилостивое к нам изъявление монаршего его благоволения.

«Приемля с благоговением великие милости, излитые на нас щедрою рукою царя, потщимся и впредь все силы тела и духа нашего полагать на службу государю и отечеству.

«Генерал-адъютант Перовский».

В. А. Перовский не замедлил, конечно, «войти с представлением о чинах, заслуживших право на всемилостивейшее внимание», и император Николай утвердил его представление: во-первых, всем участникам кокандского похода было выдано, не в зачет, годовое жалованье; затем, щедрою рукой были пожалованы ордена и золотое оружие (36-ти лицам), чины (67-ми лицам) и денежные награды — 14-ти офицерам и чиновникам. Солдатские георгиевские кресты получили: 50 нижних чинов из христиан и 12 магометан.

Между прочими нижними чинами, удостоившимися быть произведенными в офицеры, получил чин прапорщика унтер-офицер Алексей Плещеев, известный впоследствии поэт-гуманист. Как известно, покойный А. Н. Плещеев был в 1848 году, по делу Петрашевского, разжалован и послан затем рядовым в оренбургские линейные батальоны. При штурме Ак-Мечети он состоял в 4-м батальоне. Произведенный в прапорщики «за отличие», он был в то же время переведен по ходатайству Перовского в 3-й Оренбургский линейный батальон, который квартировал постоянно в самом Оренбурге, и таким образом получил не только чин, но и возможность жить не «на линии», то есть в степи, а в губернском городе, где в то время, вблизи Перовского (окончившего курс в Московском университете и бывшего одним из образованейших людей в России), в качестве чиновника особых поручений состоял, например, известный писатель В. И. Даль, и при нем же были географ и путешественник Н. В. Ханыков, энтомолог Эверсман и другие, между коими было очень много интеллигентных, образованных лиц и, наоборот, очень мало карьеристов, не имевших при Перовском ни хода, ни успеха.

Ив. Захарьин (Якунин).

4 марта 1901 года.