СЕВЕРЦОВ Н. А.

ПУТЕШЕСТВИЯ ПО ТУРКЕСТАНСКОМУ КРАЮ

НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ СЕВЕРЦОВ

«Северцев был выдающийся зоолог, талантливый географ и один из
cамых умных людей, которых я когда-либо встречал».
П. А. Кропоткин.

Николай Алексеевич Северцов родился 24 октября 1827 г. в г. Воронеже. Отец его, Алексей Петрович, во время Отечественной войны 1812 г. отличился своей отвагой. В Бородинском сражении он потерял руку и вышел в отставку в чине подполковника гвардии. До старости служил по ведомству народного просвещения, затем поселился в одном из своих имений — селе Хвощеватом, Землянского уезда, Воронежской губернии, и занялся хозяйством.

Мать Северцова, Маргарита Александровна, урождённая Семёнова, была домовитой хозяйкой и нежной матерью. А. П. Семёнов-Тян-Шанский в личной беседе с автором настоящей статьи высказывал предположение, что М. А. Северцова приходилась родственницей семье Семёновых и что с родственных отношений, может быть, и началась дальнейшая многолетняя дружба Николая Алексеевича с семьёй Петра Петровича Семёнова-Тян-Шанского.

У Северцовых было пять сыновей и две дочери: старшим был Николай Алексеевич.

Младшие три брата его не получили законченного высшего образования. Это были светские молодые люди, которых не интересовали науки. Кроме Николая Алексеевича, только один из всех братьев, Александр, окончил университет (по историко-филологическому отделению). Николай Алексеевич любил брата и особенно дружил с ним. За свойственную обоим рассеянность и неловкость в семье подшучивали над ними и считали «Николеньку и Сашу чудаками, с которых нечего спрашивать манер...»

После смерти Алексея Петровича и Маргариты Александровны родовые имения Северцовых в Воронежской губернии наследовали дети. Николай и Александр получили село Петровское (близ г. Боброва, где остаток жизни провёл и сам Алексей Петрович). [9]

Александр Алексеевич рано умер и своё имение завещал старшему брату. Ему же поручил он и заботу о своём единственном сыне — А. А. Борзове ³.

Большая семья Северновых была очень дружной, хотя все были разные. Детей не баловали, но любили и заботились о них, предоставляя относительную свободу в развитии их вкуса и наклонностей.

Среднее образование все дети получили домашнее. Для этого приглашались хорошие гувернёры и лучшие учителя. В доме была довольно большая библиотека русской и иностранной литературы. Преподавание языков было поставлено превосходно: все Северцовы свободно говорили и писали по-английски, по-немецки и по-французски, а Николай Алексеевич, кроме того, в совершенстве изучил латынь.

Ещё в детстве у него зародились интерес и любовь к природе. В десятилетнем возрасте он научился записывать свои наблюдения и делал это так тщательно, что сумел использовать эти записи, будучи уже взрослым, при работе над своей магистерской диссертацией.

Во время длительных прогулок, когда все дети были увлечены играми, Николай, уединившись с карандашом и бумагой, внимательно зарисовывал то растения, то животных, проявляя при этом большие способности рисовальщика.

Он рано пристрастился к книгам. В пасмурные дни, забравшись в какой-нибудь угол библиотеки, он часами просиживал над иллюстрированными изданиями и альбомами, разглядывая изображения животных и читая объяснения к ним. А когда он подрос, любимым занятием его стала охота. Стрелял Северцов «на редкость мегко». Бродя по лесам и полям всю жизнь интересовавшей его Воронежской губернии, он до тонкости изучил «нравы», «повадки» их обитателей, «узнавая каждую птицу по полёту, по голосу, различая малейшие оттенки, крики» ⁴.

Поступление в университет рано стало мечтой юноши. Он серьёзно и упорно готовился к этому большому для него событию. Пятнадцати лет он был хорошо подготовлен по зоологии, истории и математике, имел большой литературный багаж и тщательно изучил естественную историю Бюффона. Однако его стремление поступить в Московский университет неожиданно встретило формальные препятствия.

На старательно написанном прошении Северцова от 6 июля 1843 г. лаконичная резолюция: «Бумаг достаточно, но 16-летие просителю исполнится 24 октября сего 1843 года» ⁵. Исход дела решили блестяще выдержанные вступительные экзамены, и после некоторых хлопот 16-летний Северцов был зачислен на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета.

С первого курса Северцов обнаружил разносторонние интересы. Кроме обязательных занятий и работ в специальных лабораториях, он, пользуясь правом студентов свободно посещать лекции на других факультетах, часто слушал наиболее популярных и любимых студентами профессоров. А возможности в этом отношении были тогда для одаренных студентов университета очень широкие. Известно, что в 40-е и 50-е годы XIX в. Московский университет переживал период расцвета. В нем читали такие корифеи науки, как историки Грановский и Кудрявцев, физик и географ Спасский, зоолог Рулье и др.

Больше других лекций привлекали Северцова блестящие лекции проф. Рулье. Карл Францевич Рулье (1814-1858) — один из основоположников экологии, талантливый педагог, блестящий лектор и, по воспоминаниям современников, обаятельный [10] человек. Его лекции, как пишет А. Н. Северцов, поражали слушателей новизной идей, обширностью кругозора и глубоко философской постановкой специальных вопросов. Обилие биологических фактов, приводимых в лекциях, он мастерски обобщал в критически проверенные выводы. Оригинальность метода и блестящее изложение неизбежно оставляли глубокое впечатление у слушателей. Студенты, которых на естественном факультете было мало, любили Рулье, «...иногда они, собравшись на лекцию Рулье, не находили его в аудитории и, посоветовавшись друг с другом, шли отыскивать профессора в кофейной Печкина (на Тверском бульваре), где находили Карла Францевича за кружкой пива и с трубкой. Рулье объявлял, что так как аудитория в сборе, то нечего итти в университет, и начинал свою очередную лекцию-беседу, всегда живую и талантливую» ⁶.

Молодой Северцов, ставший впоследствии отцом русской экологии, страстно привязался к своему учителю. Пытливость, выдающаяся склонность к исследованиям, любовь к природе и достаточно глубокая подготовленность его — всё находило живой отклик у талантливого и тонкого лектора, который вскоре стал не только руководителем, но и другом Николая Алексеевича. Северцов в течение всей жизни с глубокой благодарностью вспоминал о своём учителе и в предисловии к своей магистерской диссертации, названной ниже, писал:

«В слышанном нами курсе общей зоологии профессор обращал особое внимание на важность и современное положение исследований о связи жизненных явлений между собой и зависимости их от внешних условий, от среды и обстановки, в которой живёт животное. С тех пор эти исследования окончательно сделались главным предметом моих занятий, и моё любопытство относительно жизни животных приняло научный характер...»

Хотя Рулье умер совсем еще молодым человеком и не оставил почти никакого литературного наследства, его многочисленные ученики и последователи надолго сохранили о нём светлую память. И долго еще короткий период педагогической деятельности Рулье в Московском университете называли «временем Рулье».

Университет для Северцова стал школой для последующей практической деятельности. Уже на студенческой скамье он понимал, что для глубокого изучения явлений природы во всём их многообразии и взаимосвязи необходима разносторонняя образованность и полная осведомлённость в частных вопросах естественных наук.

В этой связи его особенно заинтересовали лекции проф. Спасского.

Михаил Федорович Спасский (1809-1859), физик и метеоролог по образованию, под влиянием идей Гумбольдта и Риттера заинтересовался географией и самостоятельно разработал университетский курс физической географии. В университете его лекции пользовались большим успехом, он был хорошим методистом и имевшийся в его распоряжении материал излагал последовательно и интересно. Некоторые явления природы он подтверждал опытами, которые ставил тут же по ходу чтения.

Лекции проф. Спасского развили у Северцова вкус к географии и ввели в новые для него области науки: геологию и климатологию. Об этих лекциях, поставивших перед ним ряд географических проблем, сам Северцов пишет: «они обратили меня к изучению трудов Гумбольдта и его последователей».

Так в Северцове формировался географ. Он пристрастился к экскурсиям, иногда целые дни в одиночестве бродил за городскими стенами, изучая природу окрестностей Москвы. Обычно эти экскурсии он совершал один. Из студентов в университетские годы он близко сошёлся только с Я. А. Борзенковым и С. А. Усовым, дружеские отношения с которыми сохранил на всю жизнь.

После напряжённого учебного года Северцов уезжал на всё лето в имение к родителям и там продолжал свою работу в лесу и поле. Владея теперь методом [11] научного исследования, он аккуратно фиксировал результаты своих экологических наблюдений.

В 1847 г. Северцов закончил университет со степенью кандидата. Началась полоса самостоятельной серьёзной научной работы. Теперь было достаточно времени для систематических наблюдений над явлениями природы и жизнью животных в разные времена года.

Северцов много работал и много читал, готовясь к магистерским экзаменам. В результате исследований этого периода им была написана небольшая, но очень интересная статья «Astur brevipes».

Эта первая печатная работа Николая Алексеевича была помещена в бюллетене Московского общества испытателей природы ⁷.

В семье не поощряли стремление Северцова посвятить себя науке. Алексею Петровичу, видимо, жаль было расстаться с мечтой о военной карьере для старшего сына. Он был бы, вероятно, также больше удовлетворён, найдя в нём задатки образованного «разумного» помещика. В среде родовитого поместного дворянства, к которому принадлежала и семья Николая Алексеевича, в то время научная деятельность не только не поощрялась, а, напротив, скорее осуждалась как занятие «неблагородное», идущее вразрез с сословными дворянскими традициями.

Но Николай Алексеевич не мог уже отказаться от научных занятий. Они являлись для него содержанием всей жизни.

Девять лет самостоятельной полевой практической работы в Воронежской губернии еще укрепили его в решении посвятить себя науке. Работа велась для магистерской диссертации и носила, главным образом, экологический и частично фенологический характер.

5 ноября 1855 г. в стенах Московского университета состоялась публичная защита магистерской диссертации кандидата естественных наук Н. А. Северцова.

Диссертация называлась: «Периодические явления в жизни зверей, птиц и гад Воронежской губернии. Рассуждение, написанное для получения степени магистра зоологии, по наблюдениям, сделанным в 1844-1853 годах».

Теперь работа эта стала библиографической редкостью и очень устарела. Однако она «не потеряла своего значения до сих пор» ⁸ и нередко используется биологами.

Современные ученые высоко оценивают роль работы Северцова для развития экологического направления в русской зоологической науке. Так, известный советский зоолог, проф. Московского университета С. И. Огнев пишет: «В этой работе через головы следующих поколений были предвосхищены многие идеи, которые теперь только развиваются в работах новейших экологов».

Связь животных с определенными условиями существования (зависимость от биоценоза, как сказали бы теперь), анализ периодических явлений, размещение животных в течение различных фаз этих явлений, анализ перелётов птиц, их линьки (в зависимости от состояния организма, пола, возраста), влияние линьки на окраску и многие другие — вот те вопросы, какие нашли себе яркое и оригинальное освещение и отражение в этом труде» ⁹.

М. А. Мензбир ¹⁰ говорил, что Николай Алексеевич при жизни отказался от некоторых положений, выдвинутых в этой книге. Но в 50-е годы XIX в. она законно [12] привлекла внимание передовых учёных мира не только в России, но и за границей новизной и оригинальностью поставленных в ней вопросов и разрешением их. Это, по существу, была первая экологическая работа в России. Сам Северцов при всей своей скромности должен был признать это: в предисловии он пишет, что «в литературе науки мы не читали до самого печатания этого труда никаких теорий периодических явлений, а одни факты».

Оппонентом на защите был проф. Рулье, давший глубокий анализ и высокую оценку работе.

Вообще К. Ф. Рулье играл в этой работе роль вдохновителя: он первый подал мысль студенту Северцову еще в 1844 г. заняться экологическими наблюдениями: он следил за его работой; ему принадлежат слова эпиграфа к диссертации Северцова, слова, которые прошли красной нитью через всю научную жизнь последнего. «Полагаем задачею, достойной первого из первых учёных обществ, назначить следующую тему для труда первейших учёных: исследовать три вершка ближайшего к исследователю болота относительно растений и животных и исследовать их в постепенном взаимном развитии организации и образа жизни, посреди определённых условий (курсив мой. — Р. З.).

Акад. А. Ф. Миддендорф писал об этой работе: «...Сочинение г. Северцова написано на степень магистра, и, следовательно, оно есть труд-первенец молодого автора, но со всем тем оно представляет собой совершенно новое явление в русской литературе. Содержание его имеет основание самостоятельное. Приступая к рассмотрению столь замечательной книги, мы ожидали от неё чего-то необыкновенного и на этот раз не ошиблись в своих ожиданиях. Чтение её не только вполне удовлетворило наше любопытство, но и доставило нам самим не мало поучения и удовольствия...» ¹¹

Миддендорф горячо рекомендует далее издание книги Северцова за границей, «потому что чрезвычайно много зависит от той методы, по которой производятся наблюдения: она как бы открывает новую колею, по которой можно дойти до важных открытий; я с своей стороны тщетно искал такого труда, который бы хотя приблизительно столь пристально удерживал в виду одну из конечных целей зоологической географии, как разбираемое здесь сочинение...»

Диссертация была издана в 1855 г. в Москве. За свой труд автор её получил малую Демидовскую премию Академии наук.

Каждый из биографов Северцова считает своим непременным долгом упомянуть, что Николай Алексеевич отказался от кафедры ради путешествий. Это справедливо лишь отчасти: Северцов действительно в 1859 и 1864 гг. пожертвовал университетскими кафедрами ради научных экспедиций. Но сохранился материал, говорящий о том, что отказ этот дался ему ценою внутренней борьбы. В Московском областном архиве имеется ряд документов о попытке Николая Алексеевича получить место штатного доцента при кафедре зоологии в Московском университете.

Первое прошение об этом в совет факультета датировано 17 ноября 1855 г., т. е. сразу после защиты диссертации. Трудно было предположить отказ, тем более, что попечитель университета возражений не имел, а на физико-математическом факультете работали профессора Рулье, Спасский и другие, хорошо знавшие и ценившие Северцова.

Совет факультета выразил единодушно своё глубокое уважение к учёным достоинствам Северцова: «...г. Северцов всегда отличался необыкновенным трудолюбием и наклонностью к глубокому и полному изучению избранного им предмета». Однако относительно педагогических способностей Северцова члены факультета выразили некоторые сомнения. Надо полагать, что для колебаний тут были серьёзные [13] основания, так как Северцов не только по призванию своему не был педагогом, но и по другим данным не подходил для преподавательской работы: говорил он очень медленно, глухим голосом и сильно картавил.

Совет факультета окончательного решения не вынес, но предложил Северцову предварительно представить и защитить дополнительную диссертацию pro venia legendi.

Дело затянулось, вызвав вмешательство министерства народного просвещения, куда Северцов обратился с просьбой ускорить решение.

И для самого Николая Алексеевича вопрос о педагогической деятельности был в конфликте с его давнишним стремлением к полевой работе. Представившаяся в это время возможность принять участие в экспедиции на Сыр-дарью разрешила этот конфликт.

Несмотря на заключение министра о предоставлении Северцову должности доцента, он прекратил дальнейшие хлопоты, которые, со свойственной ему настойчивостью и привычкой доводить начатое дело до конца, вёл в течение почти целого года, и уехал за границу для подготовки к предстоявшей экспедиции.

Вопрос о выборе научного пути был решён...

Теперь для Северцова настало желанное время свободы и возможности новых исследований. Известные с детства места родной ему Воронежской губернии больше не удовлетворяли его пытливости. Северцова тянуло в незнакомые земли, дальние поездки.

В июле 1856 г. Северцов выехал за границу.

Несколько месяцев он изучал зоологические коллекции в столичных музеях Западной Европы, но стремление к живой природе и надежды на экспедицию в Среднюю Азию неудержимо тянули его на родину.

О Средней Азии Северцов мечтал уже много лет. Впервые об этом «таинственном и чудесном» крае он услышал, еще будучи студентом, от Григория Силыча Карелина. Этот знаменитый натуралист, путешественник и исследователь Средней Азии проводил зиму 1845 г. в Москве, и знакомство его с Северцовым было совершенно случайным.

Карелин в 1821 г., 20-летним юношей, за карикатуру на Аракчеева был сослан в гарнизон Оренбургской крепости прапорщиком артиллерии. Тягости ссылки не помешали научному росту Карелина. Благодаря своей необычайно любознательной и деятельной натуре, он даже в тяжёлых условиях занимался исследованием природы, собирал зоологические и, главным образом, ботанические коллекции.

По долгу службы ему пришлось в 1822 г. сопровождать археолога П. Н. Свиньина по Оренбургской линии до Сибири, участвовать в экспедиции Берга в Киргизские степи; в 1824 г. он производил изыскания и съёмки лучшего маршрута пути от Оренбурга до Симбирска и до Екатеринбурга.

Работа эта выполнялась Карелиным очень успешно и так увлекла его, что он пристрастился к путешествиям.

Знание дела и добросовестное выполнение всех заданий скоро помогли ему выделиться из окружающей его гарнизонной среды. Ему стали доверять дела «особой важности». Скоро ему поручили руководство несколькими экспедициями, и он отлично справился с этой задачей, после чего заслужил известность учёного. Он исследовал южное, восточное и северо-восточное побережье Каспийского моря, изучал Восточный Казахстан, Алтай и Саяны. Из огромных замечательных коллекций Карелина сохранилась лишь небольшая часть, в основном обработанная Северцовым. Остальные, вместе с рукописями подготовленных к печати отчётов его путешествий, погибли во время пожара в Гурьеве в 1872 г. Карелин умер вскоре после этого от разрыва сердца.

Когда Северцов познакомился с Карелиным, последний был целиком под впечатлением своей продолжительной экспедиции, из которой только что возвратился. [14] Он потряс Северцова рассказами о Средней Азии. Несмотря на разницу в возрасте, между ними быстро установились дружеские взаимоотношения, сохранившиеся всю жизнь. Карелин как бы сформулировал мечты своего юного слушателя, и Северцова неудержимо потянуло к природе, еще ему неведомой, к горам и пустыням, к горным озёрам, к экзотической растительности и животным. В течение 10 лет Северцов и Карелин строили планы о совместной экспедиции «nach Hoch Asien».

В дружеских письмах к Карелину Северцов не раз заклинал последнего не забывать о своем «будущем спутнике» и сам усиленно готовился к путешествию.

В одном из таких писем еще до сдачи магистерских экзаменов ¹² он, со свойственным ему юмором, писал о своём стремлении в Среднюю Азию: «тянет туда душа моя, и пренабожно молю господа об этом путешествии утром, вечером, во все часы дня, чтобы благословил он Ваш бумажник, устранил препятствия, а с моей стороны их нет» ¹³.

Но совершить совместную экспедицию им так и не удалось.

Северцов попал в Среднюю Азию один, без Карелина, и, однажды увидев эту «заветную страну», посвятил исследованию её всю свою жизнь. Именно Средняя Азия, не изученная и таинственная, стала ареной многолетней научной деятельности Северцова, его окончательной научной целью. Сам он уже много позднее, в своей классической работе о вертикальном и горизонтальном распространении позвоночных в Туркестанском крае писал:

«В 1845 г., еще почти мальчиком, я познакомился с известным и неутомимым исследователем Средней Азии Г. С. Карелиным, только что вернувшимся из Семиречья, и был увлечён его рассказами о тамошней богатой, оригинальной природе, с резкими контрастами пустынь и роскошной растительности, знойных низин и снеговых хребтов, летнего жара и зимнего мороза. С тех пор Средняя Азия сделалась научной целью моей жизни, а по известной книге Гумбольдта я и в Средней Азии нашёл заветную часть: таинственный Тянь-шань китайцев, что значит небесный хребет, которого западная половина теперь входит в состав Туркестанского края» ¹⁴.

Во времена Северцова, одно только столетие назад, Средняя Азия (Туркестан) была почти недоступной, мало известной для науки страной.

В XVI-XVIII вв. сведения о Средней Азии доходили в Россию преимущественно через русских купцов, торговавших с Кашгарией и Китаем; сообщали также о Средней Азии посольства, приходившие еще с середины XVI в. из Хивы, Бухары и Самарканда в Москву с целью добиться права торговли в городах русского государства, наконец, более достоверные данные поступали от немногих западноевропейских путешественников, побывавших в Средней Азии, и через различных русских «послов», направлявшихся по заданию московского царя для налаживания «торговых и иных сношений» с Хивой, Бухарой и Кашгарией.

В первой половине XIX в. Средняя Азия посещалась многими путешественниками. Исследования велись значительно регулярнее и углублённее, нежели в XVIII в., но это было обычно изучение сравнительно немногих отдельных районов Средней Азии. В целом же территория её к 50-м годам XIX в., т. е. ко времени прибытия туда Северцова, была еще мало известна как с точки зрения географического положения, так и со стороны её хозяйственных возможностей, хотя русские исследователи, побывавшие в первой половине XIX в. в Средней Азии, дали ценный для своего [15] времени картографический материал и первые сведения о естественно-историческом характере Туркестана.

Из экспедиций, предпринятых в этот период, следует остановиться на некоторых, давших наиболее значительные результаты.

В 1819 г. капитан Н. Муравьёв посетил Хиву, дал первые картографические сведения о ней, а также впервые сообщил некоторые подробности об Узбое.

В 1820 г. посольство Негри в Бухару прошло из Оренбурга через Кара-кумы и восточные Кызыл-кумы. К посольству были прикомандированы естествоиспытатели Пандер и Эверсман, давшие подробное описание среднеазиатских пустынь. Общие сведения о поездках дал участник её Мейендорф.

В 1824-1825 гг. была снаряжена экспедиция под начальством полковника Берга, которая прошла по Усть-урту от Каспийского моря до Аральского и дала первые сведения об уровнях этих морей. В экспедиции принимал участие Эверсман, давший первое описание геологического строения Усть-урта.

В том же 1824 г. Эйхвальд исследовал Каспийское море и его побережья в районах Мангышлака и Балханского залива.

В 1830 г. в Ташкенте и в Коканде побывал Потанин (отец прославившегося впоследствии исследователя Средней и Центральной Азии Г. Н. Потанина). Он был командирован туда для сопровождения кокандских посланников из Петербурга. В своём отчёте Потанин дал интересные и вполне достоверные сведения о Кокандском ханстве.

В 1832, 1834 и 1836 гг. восточное и юго-восточное побережья Каспийского моря исследовал Карелин, о котором уже говорилось выше.

В 1841 г. экспедиция Бутенева собрала обширные данные о Бухарском ханстве, Кызыл-кумах и дала подробное описание долины Зеравшана. Участникам этой экспедиции Леману и Богословскому удалось достигнуть озера Искандер-куль.

В 1842 г. в Хиву было отправлено русское посольство, в состав которого входили натуралисты Базинер и Данилевский. Оба они дали совершенно новые подробные географические, этнографические и естественно-научные сведения о Хиве, а исследования Базинера значительно расширили научные данные о геологическом строении Усть-урта.

Все упомянутые экспедиции производились, главным образом, в низменных районах Средней Азии. В горной же части её в этот период не велось еще почтя никаких исследований.

Самыми удачными для того времени попытками русских путешественников проникнуть с севера на Тянь-шань считают поездки Карелина (1840) и Шренка (1840).

Эпоху в изучении Средней Азии составили замечательные исследования и обобщения Александра Гумбольдта. В 1829 г. А. Гумбольдт совершил путешествие по Уралу, Алтаю и прикаспийским степям. Это послужило основанием для создания его знаменитого труда Asie Centrale 1843 г., в котором он дал классический анализ всех имевшихся к тому времени материалов по Средней Азии.

«Гумбольдт для нас важен не столько как непосредственный исследователь природы Туркестана, сколько как критик и систематизатор географического материала, накопившегося в продолжительном времени», — говорит Мушкетов.

В 1848-1850 гг. состоялась первая экспедиция по изучению Аральского моря. Исследования в этой экспедиции производились Бутаковым, Макшеевым и Поспеловым. Благодаря их неусыпным трудам было получено подробное и всестороннее описание Аральского моря, его берегов, островов и впадающих в него рек.

Материалы этой экспедиции были настолько обстоятельны, что позволили впоследствии географу Бутакову положить Аральское море на карту.

В экспедиции Бутакова принимал участие знаменитый украинский поэт Т. Г. Шевченко, который жил тогда в Оренбургской крепости, куда был сослан. Будучи [16] хорошим художником, поэт получил разрешение отправиться вместе с экспедицией для зарисовок посещаемых ею мест.

В своём опубликованном дневнике Шевченко посвящает этой экспедиции много тёплых страниц. Остался альбом «Аральских рисунков» Шевченко, о котором с большим чувством написала в своей статье советская писательница Мариэтта Шагинян ¹⁵.

В 1851-1852 гг. состоялась «дипломатическая» экспедиция Ковалевского в Кульджу. Слухи о минеральных богатствах Семиречья вызвали прикомандирование к экспедиции горного инженера Влангали. В результате этой поездки не только были основаны русские фактории в Кульдже, но и произведено подробное исследование геологии Семиречья.

В 1852 г. географ Нифантьев, побывавший с экспедицией на озере Балхаш, дал о нём ценные географические, топографические и другие сведения.

Экспедиции в Среднюю Азию стали значительно чаще и систематичнее со времени организации Русского Географического общества в 1845 г. Это событие вызвало большое оживление в кругах русских географов и путешественников. На средства Географического общества было организовано много дальних экспедиций.

Политические события способствовали развитию интереса к исследованиям окраин России. В частности, сильно возрос интерес к Средней Азии в различных сферах русского общества.

В середине XIX в. государственные границы России уже соприкасались со Средней Азией, которая была представлена тремя крупными государственными объединениями: Кокандским и Хивинским ханствами и Бухарсккм амирством. В 1854 г. было основано укрепление Верное (позднее г. Верный, ньше Алма-Ата). В 1864 г. генерал Верёвкин взял кокандскую крепость Туркестан; генерал Черняев в том же году завоевал крепости Токмак, Аулие-ата (г. Джамбул), взял штурмом Чимкент, в июне 1865 г. покорил Ташкент. Позднее была присоединена Туркмения. Таким образом, в 60-80-х годах Средняя Азия почти целиком принадлежала России, а в 1895 году к ней отошёл и Памир.

Ленин писал, что капитализму свойственно стремление «...расшириться на другие территории, заселить и распахать новые части света, образовать колонии, втянуть дикие племена в водоворот мирового капитализма...

Юг и юго-восток Европейской России, Кавказ, Средняя Азия, Сибирь служат как бы колониями русского капитализма и обеспечивают ему громадное развитие не только вглубь, но и вширь» ¹⁶.

Царское правительство, осуществлявшее политику колониального захвата в Средней Азии, не проявляло подлинного интереса к всестороннему научному исследованию края. Главной целью было продвижение в глубь страны и наиболее быстрое закрепление вновь присоединённых территорий. Этой цели и призваны были служить учёные различных специальностей. В таких условиях подлинно научный интерес исследования представляли лишь для тех учёных, которые беззаветно служили науке, бескорыстно и самоотверженно заботились о её расцвете в родной стране.

Однако таким учёным, чтобы открыть себе доступ к путешествиям, приходилось нередко прибегать к уловкам, хитрить с администрацией. Так, Северцов поступил в Оренбургское генерал-губернаторство чиновником особых поручений без жалования — «для большего обеспечения успехов» ¹⁷. Такое двусмысленное положение тяготило учёных, мешало их работе и часто налагало на них дополнительные обязанности. Не раз приходилось Северцову выступать то в роли военного атташе, то в роли [17] парламентёра, а то и просто воина. Отрицательное отношение Николая Алексеевича к такого рода занятиям сквозит во всех его работах, где он всегда старается подчеркнуть «мирный, научный» характер своих исследований. Гуманность и честь многих учёных страдали от постоянных вторжений в их научные занятия административных, военных и других поручений.

Академик Бэр горько восклицает в одном из писем: «Придёт ли время когда-нибудь, когда правительства не будут больше удивляться желанию людей путешествовать только для того, чтобы изучать народы, а не для того, чтобы их завоёвывать или использовать» ¹⁸.

В те времена нелегко было совершать «мирные» путешествия. Окраины России были совсем не освоены. Дороги, особенно в Средней Азии, были трудно проезжими, главное, их было очень мало. Часто путешественникам приходилось совершать огромные переходы через песчаные засушливые пустыни или степи на верблюдах и степных диких лошадях. Экспедиционную кладь подвозили на возах или в экипажах. Средства передвижения по воде тоже были крайне примитивные (каюки, плетёные туземные плоты и т. д.). Нечего и говорить о технической оснащённости экспедиций. Не было ни карт, ни программ, ни инструментов для съёмок и измерений. У Северцова даже не всегда оказывался под рукой барометр и т. п. Ко всему этому можно ещё прибавить трудно переносимый с непривычки климат, безводье и отсутствие средств.

Северцова и подобных ему учёных не останавливали, однако, ни трудности, ни серьёзные опасности дальних поездок.

Путешественники того периода были горячие русские патриоты. Это были истинные пионеры русской географической науки. Им обязаны мы первыми картами, на которых мощные водные артерии, массивы горных хребтов, трудно проходимые снега и знойные пустыни нашей родины нанесены в те места планшетов, где прежде белели огромными пятнами неведомые пространства.

Ради изучения и расцвета родной страны они с большим мужеством, безграничной любовью к науке и глубокой верой в прогресс научной мысли добровольно обрекали себя на страдания и опасности походной жизни в неведомых странах.

И недаром благодарную память о русских открывателях новых земель сохранили поныне народы окраин Советского Союза.

«Вместе с появлением русских на киргизской земле начали появляться тогда еще слабые ростки культуры и просвещения, — пишут трудящиеся Киргизии товарищу Сталину. — Не царизм и его сатрапы, а передовые представители России несли эту культуру. Выдающиеся русские учёные-исследователи — Мушкетов, Северцов, Федченко, Семёнов-Тян-Шанский, Пржевальский — первые раскрыли и описали несметные богатства нашего края. История киргизов впервые стала известна миру на русском языке. Русские научили нас подчинять природу и использовать её сокровища. Первый завод и шахту, первую школу и больницу построили у нас русские. Могучая русская культура стала источником быстрого прогресса нашего народа.

Вместе с другими народами нашей страны, под руководством героического русского рабочего класса, поднялись киргизы на борьбу за освобождение от феодального рабства» ¹⁹.

Взглянем на карту Средней Азии: от приуральских степей до снежных вершин Памира и от тяньшанских сыртов до кызылкумских песков пролегли линии маршрутов Северцова. За 23 года он проделал 7 экспедиций по Средней Азии. [18]

Три из них описаны им в настоящем издании. Первой экспедиции на низовья Сыр-дарьи, в 1857-1858 гг., Северцов посвящает короткую главу, хотя экспедиция эта имела чуть ли не решающее значение в формировании его как исследователя Средней Азии. Этой экспедицией, по существу, открылась эпоха блестящего цикла северцовских путешествий.

Экспедиция эта была снаряжена на средства Академии наук. Руководство ею было поручено Северцову. Его ближайшими помощниками были назначены: молодой, талантливый, известный уже тогда ботаник И. Г. Борщов и препаратор И. Гурьянов — умный, знающий и честный человек.

В широких научных кругах к тому времени назрел интерес к неведомой тогда Средней Азии. Это видно и по тем разнообразным задачам, которые возникали в связи с организацией этой экспедиции. Так, сохранилось письмо акад. Рупрехта, в котором он просит внести в число задач Сырдарьинской экспедиции выяснение вопроса о происхождении некоторых лекарственных растений. Рупрехт указывает, что ежегодно на Нижегородскую ярмарку привозятся из Бухары товары, имеющие широкое применение в русской медицине: Sumbul, Galbanum, Gummi ammoniacum, Assa foetida. «Дело чести образованного государства и обязанность Академии рассеять мрак, покрывающий вопрос о происхождении этих продуктов царства растений» ²⁰.

Академия наук, наряду с основными заданиями, предлагает также Северцову собрать «буде возможно» сведения «о подразделении киргизов Оренбургского ведомства на роды, отделения и подъотделения... и постараться определить, по личным наблюдениям, количество душ обоего пола, какое средним счётом можно при статистических соображениях полагать на 100 киргизских кибиток» ²¹.

Председатель Географического общества писал, что «...с особенной благодарностью примет всякие сведения из области физической географии или этнографии, которые угодно будет г. Северцову сообщить Обществу во время его путешествия» ²². Основные задачи Академии наук были сформулированы в правительственном указе о разрешении экспедиции: «магистра Московского университета Северцова отправить с препаратором на 2 года к Сыр-дарье с целью доставления сему замечательному учёному наблюдений и разысканий по естественным наукам вообще и в особенности над влиянием свойств так названного Гумбольдтом «континентального, климата» на все проявления животной и растительной жизни...»

18 мая 1857 г. маленькая экспедиция, напутствуемая всем учёным миром Петербурга, выехала на Оренбург (Чкалов) в двух тяжело нагружённых экипажах. Прибыли в Оренбург 17 июня. Тут, по случаю промедления с доставкой багажа, экспедиции пришлось задержаться. Борщов производил ботанические, а Северцов — зоологические сборы. Здесь было положено начало большим зоологическим коллекциям Северцова. Здесь же был пополнен и состав экспедиции. К ней присоединился топограф Алексеев и несколько препараторов.

Только 3 августа Северцову, после длительной подготовки, удалось выступить из Оренбурга во главе своего небольшого отряда в сопровождении каравана верблюдов в двухгодичную экспедицию в дикие, почти неведомые тогда киргизские степи.

С самого начала экспедиции было ясно, что Северцов намерен решать целый комплекс задач: не прерывая зоологического сбора, он ведёт серьёзные геологические исследования. Северцов не имел возможности детально заниматься изучением того или иного района, все геологические наблюдения он делал попутно, но его самые [19] первые сведения о Мугоджарах и бассейне Эмбы и многие его выводы из научных наблюдений остаются неопровергнутыми и тем самым сохраняют свою научную ценность и поныне, а в начале XX в. данные Северцова были единственным достоверным источником об этом районе. В одном из отчётов Геологического комитета за 1903 г. читаем: «...Кроме старинных указаний зоолога Северпова и ботаника Борщова... винаучной литературе не было фактического материала для всего обширного пространства (от Илецка до Аральского моря)».

Экспедиция двигалась по рекам Илеку и Темиру, кратчайшим путём к Эмбе. Северцов и Борщов делали при этом боковые экскурсии. Так, они осмотрели долину р. Аксу (приток Илека), найдя здесь залежи угля, северную, среднюю, а впоследствии и южную часть Мугоджар, Карачунгуль, где обнаружены были выходы нефти, и возвышенность Тугускен. В низовьях Эмбы Северцов открыл выходы нефти в районах Кандарала, Манайли и др. Теперь приэмбинская нефть известна всему миру, тогда это были первые сведения о ней. После беглого осмотра Северцовым чинков Усть-урта весь отряд направился через Малые и Большие Барсуки к северному берегу Аральского моря и оттуда к низовьям Сыр-дарьи.

20 октября прибыли в форт No 1 (Казалинск). Таким образом, со дня выхода из Оренбурга «экспедиция сделала 2 500 вёрст, из них около 1 500 по местам, не посещённым прежде ни одним натуралистом» ²³. Наконец, Северцов прибыл в край, который так манил его ещё со встречи с Карелиным. Его стремление в этот край ещё усилилось после беседы с офицером, вернувшимся с Сыр-дарьи зимой 1856 г. в Петербург, накануне выезда Северцова в экспедицию. Офицер этот, хотя и «восторженно», но «правдиво», так ярко нарисовал перед Северцовым картину сырдарьинской природы, что она, по словам самого Северцова, так и сохранилась в его памяти, хотя в действительности он наблюдал значительные расхождения с этим восторженным описанием. «Он говорил с восторгом о могучей, полноводной, быстрой реке, об её зеркальных разливах, отражающих безоблачное, тёмноголубое и всё-таки ярко светящееся небо и ослепительное солнце юга. Сильная, свежая растительность окружает эти разливы, тихо шепчутся над ними громадные камыши с гибкими лозами тальника, с тёмной зеленью тополя, с мелкой, серебристой листвой джиды, изящною сеткой рисующейся на прозрачной, хотя и густой синеве неба. А как чист и лёгок весенний воздух, звучнее, чем у нас, раздаётся уже в начале апреля голос соловья в покрытых молодой зеленью, усеянных нежнорозовыми, крупными цветами чашах колючки. А причудливые формы саксаула, у которого, вместо листьев, пучки тонких, жёлто-зелёных сочных веток, или гребенщика, тоже с зеленеющими, мелкими ветвями, но уже не прямыми, как у саксаула, а бесконечно разветвлёнными, чешуйчатыми, как у кипариса, и до того частыми, что весь куст — сплошная масса тёмной зелени, с огромными пушистыми кистями пурпурных цветов. А животная жизнь так и кипит на этих цветущих берегах. Что за разнообразие, что за множество птиц! На каждом шагу с шумом вылетает фазан из колючки и блещет на солнце радужными, металлическими отливами, резвятся в тёплом, живительном воздухе стада изумрудных персидских щурок, величаво парят над Дарьей орлы-рыболовы в пышном наряде юга, густокаштановые, с палевой головой, бархатно-чёрными крыльями и хвостом, на котором так и светится широкая белоснежная полоса... да не перечтёшь всех сыр-дарьинских птиц, даже и тех, на которых невольно остановится и глаз не посвященного в тайны зоологии, каков был этот офицер. Да и не одни птицы. Тут и звери не нашим чета. Прекрасен и грозен, могуч и неуловимо проворен, как восточный удалец-наездник, кроется в чащах сырдарьинской долины тигр, сторожа неуклюжего кабана, статного оленя или черноглазую красавицу, стройную, воздушно лёгкую дикую козу, родную сестру воспетой арабскими поэтами газели. [20]

Так он описывал, а я слушал и заранее радовался тому, что еду в этот рай земной для натуралиста вообще и для зоолога, специально занятого позвоночными в особенности. Конечно, я видел, что этот офицер отчасти восторженного характера, но правдив, и в его описании не было ничего выдуманного, а всё оправдалось на деле, когда я приехал на Дарью.

А между тем возбуждённые им ожидания были отчасти обмануты тем, что земной рай натуралиста показался мне некрасивым» ²⁴.

С наступлением морозов, когда Сыр-дарья была крепко скована льдом, так что могла выдержать верблюдов, Северцов, Борщов и Алексеев с небольшим отрядом направились 5 ноября через лёд к югу, в «таинственные» Кызыл-кумы. А Гурьянов с транспортом и коллекциями был послан в форт Перовский (Кзыл-Орда) для зоологического сбора.

«Обширные безводные пространства, которые нам пришлось пройти, были доступны только зимой, при снеге, — писал Северцов в своём отчёте, полученном Академией наук

11 февраля 1858 г., — во всякое другое время пришлось бы раздробить это исследование на несколько поездок из форта No 1 и форта Перовский».

Осмотрев развалины Джанкента ²⁵, экспедиция нанравилась к побережью Аральского Моря, где не было еще ни одного европейца, не считая экспедиции капитана Бутакова, ведшей свои наблюдения с корабля. По дороге к Аралу исследовали сухое русло Куван-дарьи, откуда Алексеев начал топографическую съёмку пути.

Перейдя колодцы Сулу, Бусай, Бик-тау, Биль-куд до сухого русла Джаны-дарьи (приблизительно 43°30' с. ш.), пошли по нему вверх. Течение Джаны-дарьи до того времени было неизвестно и впервые нанесено на карту топографом Алексеевым. От села Ак-кыра повернули на север по, направлению к Ходжа-ниазу, бывшей хивинской крепости. Здесь Северцов исследовал заливы Куван-дарьи и Джаны-дарьи.

12 декабря весь отряд прибыл в форт Перовский.

Эту экскурсию по восточному берегу Арала можно считать началом второго периода экспедиции, длившегося с 9 ноября 1857 г. по 26 ноября 1858 г.

Исследования этого периода посвящены, главным образом, зоологическим и географическим вопросам, причём в центре внимания исследователей была Сыр-дарья в нижнем её течении. Во время этой поездки Северцов собрал ценнейшую коллекцию осенней и зимней фауны пустыни, дополнив её весной 1858 г. каракумскими и сырдарьинскими экземплярами.

В то время учёных занимала гипотеза усыхания Аральского моря. Северцов, живо откликавшийся на все новшества в науке, с большим интересом отнёсся и к этой гипотезе. Свою поездку на Арал он, с присущей ему добросовестностью, использовал также и для серьёзных исследований по данному вопросу. Занятия эти привели Северцова к не признанному ныне выводу о том, что западные Кызыл-кумы, как и северные Кара-кумы были прежде дном Аральского моря и что оно вошло в современные берега значительно позднее (в историческое время) Каспийского.

Акад. Л. С. Берг в своём классическом труде «Аральское море», отмечая огромную ценность топографических и теоретических исследований Северцова, утверждает, однако, вопреки положениям самого Северцова, что разделение Арало-Каспийского бассейна произошло в доисторическое время ²⁶. Берг доказывает, что при установлении уровней и границ Каспийского и Аральского морей Северцов допустил ряд ошибок; в частности, говоря о данном случае, ошибочно определил олигоценовые [21] раковины, приняв их за характерные для Аральского моря Cardium, а современные Dreissena и Cardium принял за Mytilus и Pecten, неверно определив к тому же высоту их нахождения (70 фут. = 21 м) против установленной Бергом максимальной высоты их нахождения над уровнем Аральского моря — 4 м.

Занятый изучением «бывшего морского дна» и установлением его границ ²⁷, отклоняясь для этого постоянно к побережью Арала для исследования его островов и прибрежных песков, Северцов не забывал также производить общегеографические и, в частности, метеорологические исследования.

Зоогеографические наблюдения Северцова и геоботанические Борщова дали чрезвычайно интересные результаты: было установлено, что постепенное отступление Аральского моря на запад оставило ясный отпечаток на флоре и фауне. В зоне недавнего пребывания моря из растений замечены Calligonum, а из животных Podoces panderi, все виды Gerbillus, распространение которых не выходило за пределы указанной зоны. «Аральская поездка значительно дополнила наши исследования о связи распространения этих растений и животных с образованием новейших почв степи ²⁸. Зоологические коллекции Северцова за эту 37-дневную поездку обогатились 96 видами птиц (380 экз.), 35 видами зверей (80 экз.), 26 видами амфибий и рептилий (100 экз.), 15 видами рыб (27 экз.) и 400 экз. беспозвоночных (при отчёте были ещё не разобраны). Из этих показателей видно, что Северцов, коллекционируя, отдавал большое предпочтение птицам. Обилие экземпляров характерно для коллекции Северцова. Это выгодно отличает его от учёных того времени, которые, как правило, собирали коллекции небольшими сериями.

В январе и феврале 1858 г. работы экспедиции велись значительно слабее в связи со срочным вызовом Северцова родителями в Воронеж. Вернувшись 1 мая, он деятельно возобновил работу. Ближайшей задачей его была поездка к горам Кара-тау, так как задуманная им ранее экскурсия в Центральный Тянь-шань и к озеру Иссык-куль не могла состояться по политическим причинам. Однако и экскурсия к Кара-тау не состоялась. Скоро Северцову удалось всё же увидеть этот «заветный» хребет. Но, увы, в каких условиях и при каких обстоятельствах...

Прежде чем рассказать об этом трагическом посещении Кара-тау, следует напомнить, что весь этот район (нынешний южный Казахстан) был объят огнём национально-освободительного движения казахского народа, направленного против власти кокандского ханства. В описываемое время борьба обострилась в связи с восстанием казахских кочевых родов в Коканде против произвола ташкентского бека. Борьба казахов жестоко подавлялась войсками кокандского хана.

В годы путешествия Северцова кокандцы в пылу борьбы нередко заходили и в юго-западную часть Казахстана, уже к тому времени занятую русскими. Отдельные шайки нападали на население, и иногда им удавалось грабить аулы, угонять табуны и т. п. Вот потому-то поездка Северцова на Кара-тау была небезопасной. Даже более близкие экскурсии нельзя было производить без конвоя. Надо было ждать случая, чтобы выехать в экскурсию вместе с отрядом.

Случай этот представился 17 апреля 1858 г. Отряд в 100 человек был послан из Перовска вверх по Сыр-дарье для рубки тополевого и джидового леса на постройки.

Северцов выступил вслед за отрядом, взяв с собой препаратора Гурьянова, 8 казаков, 2 охотников и погонщика для верблюдов.

Остановились в покинутой кокандцами крепости Кумсуат. Отсюда Северцов, пренебрегая предупреждениями об опасности кокандских набегов, поехал на экскурсию [22] к оз. Джарты-куль, километрах в двадцати от Кумсуата, уже входящему, по его сведениям, в русские владения. Там он рассчитывал на редкий и обильный зоологический сбор, и хотя у него возобновились приступы малярии, он всё-таки собрался ехать. «Я был послан в степь не для отдыха, а для исследований, — пишет он, — надеялся пересилить болезнь и считал нарушением долга не выехать для наблюдений, когда мог держаться на лошади» ²⁹.

26 апреля Северцов выехал в сопровождении Гурьянова, трёх казаков и двух проводников. На Джарты-куль они прибыли в тот же день. К северу от озера, заметив двух козлят, они решили подстеречь приход матки, преследуя, по выражению Северцова, «жестокую затею» — подстрелить её для коллекции.

Северцов и Гурьянов залегли было в колючки, но скоро к ним подскакали их проводники с тревожной вестью, что вблизи шайка кокандцев. Северцов отослал их в лагерь за помощью, сам же с Гурьяновым и казаками столкнулся с кокандцами. Гурьянов, легко раненный, спрятался, по совету Северцова, в колючки, казаки успели ускакать. Николай Алексеевич остался один на дороге. Впереди и сзади его были кокандцы. Один из них догнал Северцова и ранил пикой. «...мною овладела злоба пойманного волка, кусающего своих ловцов с яростью безнадежного отчаяния, — пишет Северцов. — Я не надеялся спастись и, решившись не достаться им даром, метко, расчётливо прицелился в ранившего меня кокандца, пустил в него правильно досланную пулю, и его лошадь поскакала без седока, а он лёг мёртвым поперёк дороги, с простреленной навылет головой» ³⁰. Удача эта воскресила у Северцова надежду спастись, но лошадь его споткнулась перед трупом, и это решило исход дела. В этот момент его настигли три гнавшихся за ним кокандца. Повернувшись в седле для выстрела, Северцов не успел еще нажать курок, как вражеская пика вонзилась в его грудь и сняла его с лошади. Тут он выстрелил, но неудачно загнанная в ствол вторая пуля разорвала ружьё. Теперь он оказался во власти одного взбешенного кокандца, другие два бросились за лошадью Северцова. Весьма образно говорит об этом сам Северцов в тех же своих воспоминаниях о плене: «кокандец ударил меня шашкой по носу и рассек только кожу; второй удар по виску, расколовший скуловую кость, сбил меня с ног, — и он стал отсекать мне голову, нанёс ещё несколько ударов, глубоко разрубил шею, расколол череп... я чувствовал каждый удар, но, странно, без особой боли». Спасло Северцова возвращение других кокандцев, которые остановили своего товарища. Им было гораздо выгоднее сохранить жизнь русскому пленнику: можно было за него и выкуп получить и избежать «мести» русских. Поэтому они решили сохранить его и, связав ему руки, потащили его на аркане за лошадьми, предварительно обобрав. Шагов через 10 Северцова посадили на лошадь, привязав его ноги к стременам, так как больше он итти не мог и объяснил, как умел, по-киргизски, что «пеший конному не товарищ». Скоро на место стычки прискакал отряд из 30 казаков под начальством русского офицера, но, несмотря на длительные поиски, найти Северцова не удалось: кровавый след его был уже заметён песком, а направление умышленно сбивал начальник кокандской шайки Дащан.

Подробное описание этого барантача и батыря Северцов даёт в той же своей работе «Месяц плена у коканцов».

Замечательно, что Северцов даже не сердился на своих поработителей. И тут на первое место выступили его гуманное отношение к людям и научный подход к любому его действию. Он наблюдал Дащана скорее как учёный-натуралист, а не как пленник. Дащан восхищал его удальством, ловкостью, силой и находчивостью. По собственному выражению Северцова, этот батырь вызывал в нём такой же интерес, как у натуралистов древние, вымирающие породы животных. [23]

Вечером 27 апреля, через сутки, израненного Северцова привезли в Яны-курган. О своём состоянии он пишет: «Кровь обильно лилась из моих ран, ничем не перевязанных, и капала на дорогу, — но боли я всё не чувствовал, а только слабость. Всё время я был в полной памяти и не слишком мучался своим грустным положением: я, от ударов, что ли, по голове, отупел и впал в какую-то апатию, мешавшую мне раздумывать о своём бедствии. Всего сильнее я чувствовал жажду от потери крови. Между тем, я придумывал, как бы выманить от этих киргизов своё освобождение, да поскорее». На ломаном киргизском языке Северцов предлагал Дащану за себя выкуп. Это оказало действие, но сразу отпустить Северцова Дащан не решался. Он заявил, что выкуп нужно уплатить яныкурганскому беку, себе же выговорил сумму в 200 золотых (1 000 рублей). Таких денег у Северцова не было, пришлось вооружиться терпением.

Яныкурганский бек сообщил начальнику сырдарьинской линии Данзасу, что Северцов взят в плен в качестве «атамана разбойничьей шайки», напавшей на мирный кокандский отряд. Северцова же тем временем повезли в г. Туркестан. Состояние его всё ухудшалось. Он даже не мог сойти с лошади. Непромытые и неперевязанные раны болели. Рассеченное ухо он «заправил под шляпу, и оно впоследствии срослось, только с окошком посредине» ³¹.

Однако, несмотря на тяжёлое состояние, Северцов, как истинный натуралист, и тут находил в себе силы «примечать», как он говорил, местность. Он даже записал впоследствии эти свои впечатления по пути к Туркестану: «Поверхность степи тут волнистая... Почва везде суглинок; ближе к Угуз-миазу красный, железистый, как под Оренбургом, а далее жёлто-буроватый и везде с галькой, только с лошади я не разглядел, из каких горных пород она состоит, а сходить было некогда... жаль, потому что эта галька могла бы хоть намекнуть на геогностическое построение Кара-тау... Сильно меня занимали кулики, которых, как мне казалось, я прежде не встречал в степи. В этой они гнездились, и я видел их парами... Были ещё жаворонки, а раз я видел вдали пролетавшего орла, но особенно часто попадались земляные черепахи» ³². Замечательно образно он описывает окрестности Туркестана. От него не ускользали подробности; взгляд больного путешественника после однообразной степи радует сочная зелень тенистых садов, которые сплошным кольцом окружают Туркестан; светлая проточная вода арыков, орошающих посевы джугары и проса; яркий луковичный купол мечети Азрет-Султана и, наконец, вид гор Кара-тау, которые были теперь уже совсем близко.

В Туркестане Северцов провёл пленником долгий месяц. Раны его воспалились и в некоторых местах дали злокачественные опухоли, угрожавшие гангреной. Видов на освобождение или на побег не было никаких. Он думал, что в форте Перовском его считают погибшим, и впал в отчаяние. Кокандцы предлагали ему принять мусульманство, в противном случае угрожали вечной неволей или смертью на коле. Он с содроганием думал об этой пытке, вспоминая рассказы о казни Стотдарта и Конолли в Бухаре ³³. «Мое положение казалось мне таким безвыходным, что, отказавшись сперва лечиться, потому что раны сами заживут, так как они было и присохли, я обрадовался, когда многие раны открылись и стали портиться: на виске, на затылке, на ногах струпья сошли и явилось злокачественное нагноение и разложение тканей, особенно с дурным запахом на виске. Там открывалась костоеда в расколотой скуловой кости; это мне показалось гангреной, и я с радостью, повторяю, стал ожидать скорой смерти от ран, вследствие мнимой гангрены, и не захотел лечением терять [24] хоть этот один способ освобождения» ³⁴. Богатырское здоровье Северцова, его упорная воля и обычная для него твёрдость были сломлены физическими и моральными пытками, но, оптимист по природе, он не мог долго предаваться отчаянию. Даже в этом, казалось бы безвыходном, положении он продолжал заниматься своим любимым, привычным делом: что мог записывал о природе страны, о быте и нравах населения, а главное, жадно ловил всевозможные сведения об излюбленном своем предмете — животных и птицах. Больших трудов стоили ему его редкие наблюдения. Так, об одном из них он пишет: «Не держась за стену или не опираясь на кого-нибудь, я не мог ходить. Однако, несмотря на боль в ногах, я раз утром на батарее пошёл смотреть птицу, вывешенную в клетке и показавшуюся мне интересной: это была чёрная красноносая куропатка, не водящаяся в виденных мной частях России и киргизской степи» ³⁵.

Освобождение пришло неожиданно.

Данзас, узнав о Северцове, потребовал у кокандцев немедленной выдачи пленника, и сам выступил с вооруженным отрядом по направлению к Джулеку. С этого момента освобождение Северцова стало реальностью. Первые известия о нём Николай Алексеевич получил еще 10 мая. Он был так потрясён, что долго ничего не мог сказать группе кокандцев, успевших полюбить русского учёного и наперебой сообщавших ему эту радостную весть. «Этот день я блаженствовал так, что даже Туркестан мне нравился... немного помню на своём веку таких отрадных впечатлений» ³⁶.

Отказавшись ранее от лечения, Северцов теперь позволял лечить себя. Роль «врача» исполнял приставленный к Северцову в качестве переводчика Абселям — русский пленный, принявший мусульманство. Абселям лечил оригинальным кокандским способом, который заключался в том, что к ране прикладывалась сырая парная баранина, затем она присыпалась порошком, главной составной частью которого были толчёные черепашьи яйца. Этот своеобразный способ лечения, очевидно, оказал своё действие, как и многие другие так называемые народные средства. Но главную роль в выздоровлении сыграл, конечно, сильный организм Северцова и вдохновлявшая пленника близость свободы.

20 мая Северцов выехал из г. Туркестана, а 27 мая, т. е. через 31 день после пленения, прибыл в форт Перовский. «Там мой истощённый вид казался страшным, — писал он, — а я, сравнительно с пережитым в Туркестане, уже чувствовал себя здоровым» ³⁷.

В конце июля Северцов уже настолько оправился, что был в состоянии ходить на охоту и совершать небольшие экскурсии.

В одну из таких экскурсий ему показалось, на основании замеченных им дугообразных отложений иловатого песка с мелкой галькой, что между Кара-узяком и уступами Голодной степи проходит древнее русло протока, соединявшего когда-то оз. Балхаш и Аральское море. Следы этого протока были до того ясными, что носили название Дарьялык — область реки. Но предположение о соединении указанных бассейнов, как теперь оказалось, не имеет под собой никаких оснований. Л. С. Берг, отвергая соединение Аральского моря с оз. Балхаш, не сомневается в том, что Северцов принял за проток между ними старое русло р. Чу ³⁸.

1 сентября Северцов, вместе со всеми своими сотрудниками, выехал в обратный путь. Заехав в Воронеж к родителям, он в конце февраля 1859 г. прибыл в Петербург. [25]

Результаты путешествия Северцова были обширны. За 16 месяцев работы он превысил все планы двухгодичной экспедиции.

В итоге этой поездки Зоологический музей Академии наук обогатился огромной коллекцией в 1 200 птиц, 300 зверей, 300 амфибий и рыб и большим количеством экземпляров беспозвоночных. Коллекция получила самую высокую оценку акад. Ф. Ф. Брандта ³⁹ как за подбор экземпляров, так и за сохранность их. Следует отметить что до Северцова в киргизских степях было известно до 150 видов птиц, а с его путешествием число это было увеличено более чем в два раза. При этом был составлен специальный каталог птиц северной части степной зоны в районе среднего течения р. Урала.

Сбор коллекций не был самоцелью, а имел для Северцова смысл лишь в связи с изучением окружающей природы. Тут, как и во всём, что он делал, верный своим научным принципам, он стремился показать животных в связи с окружающей их географической средой в процессе их исторического развития. Недаром в письме к Брандту Северцов писал: «Я обрабатывал и дополнял собранные мною материалы... свои наблюдения я производил в связи не только между собой, но и с предыдущими и с общими вопросами науки и дал характеристику Арало-Каспийской степи, сравнительно с прочими частями вне тропической степной полосы восточного материка, состоящими с ней в геологической связи» ⁴⁰.

За время этой экспедиции Северцов собрал точные данные о географическом распространении всех замеченных им позвоночных и определил условия, влияющие на это распространение.

Не имея в своём распоряжении ни метеорологических станций, ни даже наблюдательных постов, Северцов не мог дать законченных сведений для определения климатических линий. Однако он не снял задачу определения влияния климата на животную жизнь и сделал это сообразно имевшимся в его распоряжений средствам, произведя весьма полные термометрические и психрометрические наблюдения.

Интересуясь особенно линькой животных, Северцов проследил и влияние климата на внешние признаки последних и показал это в своей коллекции, особенно орнитологической, в которой действие континентального климата можно проследить на многочисленных экземплярах птиц, собранных в различных возрастах и периодах линяния. Наблюдения над линькой, над перелётами птиц, над поведением животных в различные времена года послужили начальным материалом для позднейших выводов Северцова о периодических явлениях в жизни туркестанских животных. Вопрос этот он считал незаконченным до своей поездки на р. Урал и на Тянь-шань, где дополнил и сравнил наблюдения своей первой экспедиции.

Вообще, задание Академии наук о выяснении влияния климата на животных Северцов находил полностью выполнимым лишь в результате многолетних исследований. Кроме того, он считал, что изучению современной жизни животных должно непременно предшествовать изучение исторической зоологии, палеонтологии и даже геоморфологии. «Влияние континентального климата трудно отделить от других условий, действующих на животных, — пишет Северцов, — подавляющим же оно становится именно в связи с топографическими условиями бескормия и безводия, а не само по себе» ⁴¹.

Наблюдения Северцова над усыханием Аральского и Каспийского морей ещё раз подтверждают эрудицию и высокую образованность исследователя. Правда, [26] намеченные им границы «Арало-Каспийского моря» (до оз. Балхаш на востоке, до оз. Челкар-тенгиз на севере и Каспийского моря на западе) не могут быть признаны современной наукой, так же, как не признан и «Арало-Балхашский проток», тем не менее то обстоятельство, что Северцов один из первых (после Далласа и Гумбольдта) занимался этим вопросом, и то, что он рассматривал его с глубоко научной точки зрения и в связи с изменениями климата, почв, растительной и животной жизни, лишний раз подчёркивает ценность Северцова для науки как географа и зоогеографа. Изучение Северцовым вопроса об очертаниях Арало-Каспийского бассейна оказалось весьма полезным для дальнейшей его работы над следами ледникового периода на Тянь-шане.

На основании своих геологических и орографических наблюдений Северцов пришёл к выводу о неразрывной связи Усть-урта с Мугоджарскими горами, а следовательно, и с Уралом, чем подтвердил предположения Гумбольдта и опроверг господствовавшие до того мнения об отсутствии связи между этими системами. Свои выводы по этому поводу, хотя и не признанные ныне, но интересные для современных геологов, Северцов изложил в статье «Составляет ли Усть-урт продолжение хребта Уральского» ⁴².

Он нашёл в Арало-Каспийской области пермские, юрские, меловые, третичные и послетретичные отложения, а в Мугоджарских горах — гранит, яшмы и различные метаморфические сланцы. Открытая им нефть в бассейне Эмбы оценена в полной мере лишь в наши дни.

Немаловажную ценность представляла собой геологическая и минералогическая коллекция Северцова, одобренная акад. Гельмерсеном. Интересы Северцова в эту экспедицию были многообразны. Так, ему первому принадлежит заслуга в определении древних границ между Каспийским и Аральским морями и установление роли вулканических явлений в разделении этих морей.

На основании топографической съёмки и весьма детальных наблюдений в киргизских степях Северцов первый установил также деление их на зоны и подзоны и по данным о растительном покрове сделал выводы о распространении животных.

Вместе с коллекциями и теоретическими заключениями по вопросам зоологических, географических и геологических исследований Северцов представил Академии наук также свой полевой дневник путешествия «Reise Journal», который, по рассказам, постоянно был с ним в экспедициях.

Значение Сырдарьинской экспедиции возрастает ещё больше, если учесть также этнографические и энтомологические наблюдения Северцова и его открытие каменного угля и нефти.

Северцов по своей скромности считал себя недостаточно подготовленным и свои выводы не вполне проверенными. Потому-то в печати и не появилось ничего цельного об этой его, по существу, замечательной поездке. Превосходные материалы о ней хранятся в виде необработанных отчётов и писем в архивах: Академии наук, Всесоюзного Географического общества в Ленинграде и Чкаловском историческом архиве.

Две другие экспедиции: экскурсия в Зачуйский край 1864 г. и Туркестанская учёная экспедиция 1865-1868 гг. описаны Северцовым во II и III главах первой части настоящего издания значительно подробнее Сырдарьинской. Фактически обе эти экспедиции являются звеньями одной и той же цепи исследований Тянь-шаня. Они сыграли огромную роль в изучении его.

Первая из них — «экскурсия в Зачуйский край» — явилась как бы преддверием позднейших капитальных исследований Тянь-шаня. «Экскурсия» эта была организована при военном походе генерала Черняева.

Северцов сам возбудил ходатайство о своём прикомандировании к отряду Черняева для научных исследований в Зачуйском крае и при поддержке Русского [27] Географического общества получил положительный ответ от военного министерства. Помимо Северцова, в этой экспедиции принял участие горный инженер Фрезе.

Поездка эта была связана для Северцова с большими трудностями и риском и сыграла решающую роль в окончательном выборе его научного пути. После кокандского плена родные и друзья Северцова требовали, чтобы он отказался от рискованных путешествий и занялся «мирным трудом». Имелась в виду педагогическая деятельность. Николай Алексеевич склонился было на эти уговоры и принял доцентуру по кафедре общей зоологии в Киевском университете ⁴³. Условия работы в университете были заманчивы. Тут был обеспечен научный рост и карьера, тут можно было спокойно обрабатывать результаты предыдущих исследований. Однако врождённая страсть к путешествиям победила голос рассудка и уговоры близких. Для Северцова с этим путешествием открывалась возможность проникнуть в глубь горной системы Тянь-шаня. Северцов, стремившийся на Тянь-шань еще со времени поездки туда П. П. Семёнова (1856 г.) и наблюдавший западные предгорья Тянь-шаня из своей неволи (1858 г.), готов был всем поступиться, чтобы получить возможность его исследовать. Сам он без малейшего раскаяния вспоминает об этом спустя почти десять лет: «Для Тянь-шаня кафедра была брошена, а свод наблюдений отложен; представлялась возможность самого нужного к ним дополнения» ⁴⁴. Это был тот самый Тянь-шань, который «недоступностью» своей приковывал к себе внимание всего научного мира.

Знаменитый Гумбольдт, которому так и не удалось лично посетить Тянь-шань, на основании скудных китайских источников считал, что Тянь-шань вулканического происхождения, и предполагал там наличие еще действующих вулканов.

П. П. Семёнов-Тян-Шанский первый опроверг эту гипотезу Гумбольдта после своего путешествия на Тянь-шань в 1856-1857 гг.

Семёнов был первым европейским учёным, проникшим в эту, тогда неведомую, горную страну. За два года своих исследований он успел осмотреть долину р. Чу, западное и восточное побережья оз. Иссык-куль, достиг истоков р. Нарын (верхнее течение Сыр-дарьи), видел «в своём невообразимом величии группу Хан-тенгри» и посетил речные системы озёр Балхаша и Лоб-нора.

В результате этого путешествия появилась первая карта геологического строения Центрального Тянь-шаня, были установлены направления и высоты хребтов и высота снеговой линии на Тянь-шане. Кроме того, Семёновым были собраны большие коллекции горных пород и альпийской флоры Тянь-шаня.

До Северцова, кроме экспедиции Семёнова, было ещё несколько попыток проникнуть на Тянь-шань. Так, в 1858 г. исследователь Ч. Ч. Валиханов под видом купца прошёл с караваном от Верного до Кашгара через Заукинский (Джуука) перевал и мимо озера Чатыр-куля; он дал ценные этнографические, статистические и общегеографические сведения о пройденных им местах.

В 1859 г. А. Ф. Голубев производил астрономические наблюдения в Заилийском крае и положил этими работами основу для картографии области. [28]

В том же 1859 г. и в 1860 г. другой русский учёный (позднее секретарь Русского Географического общества) М. И. Венюков посетил р. Чу и произвёл съёмку оз. Иссык-куль.

В 1863 г. А. П. Проценко произвёл разведку Западного Тянь-шаня, главным образом, в районе оз. Сон-куль.

Таково было состояние исследованности Тянь-шаня к моменту прибытия туда Северцова в 1864 г.

Переписка и дела с Киевским университетом задержали Николая Алексеевича, поэтому он со своим препаратором выехал из Москвы с некоторым опозданием (24 февраля), ехал через Омск, Семипалатинск, Копал, Верный и догнал отряд Черняева только в укреплении Кастек (Бургунь).

И в эту поездку коллекционировать Северцов начал, как обычно, ещё в дороге. Только теперь сразу по выезде из Москвы: добыча первого экземпляра помечена 27 февраля в г. Серпухове.

Во второй главе настоящей книги Северцов подробно описывает продвижение отряда к югу от Кастекского укрепления. Наблюдаемые им и с такой тщательностью описанные кастекские «морены древних ледников» могут и теперь привлечь внимание исследователей.

Заслуга Северцова в том, что он заметил эти кучи и валы наносного материала — «грядины». Вообще же вопрос об обильных в этом районе наносах давно решён не в пользу древнего оледенения. Не вызывает никаких сомнений, что Северцов принял за морены древних ледников селевые выносы — результат эрозионной деятельности мощных горных потоков. Таких конусов выноса и по р. Кастек и в окрестных местах действительно много. На одном из таких конусов расположен, например, г. Алма-Ата.

8 мая отряд достиг Кастекского перевала в Заилийском хребте (2 420 м). Отсюда Северцов впервые увидел Тяньшанские горы во всём их величии и красоте. «С того же хребта, но западнее и ближе к Суок-тюбе смотрел в 1856 г. на долину Чу и на Кокандские горы следовавший в Буамское ущелье П. П. Семёнов как на дорогой, но еще запретный плод. В 1864 г. я видел тут же иное — именно принимал эту необъятную даль столь долго таинственных хребтов в своё научное владение и от души радовался тому, что мне здесь довелось продолжать открытия первого из европейских учёных, посетившего Тянь-шань. Всего жаднее смотрел я на Киргизнын-Ала-тау ⁴⁵, с которого должны были начаться мои исследования, но долго, целую неделю, этот заветный хребет упорно прятался в тучах, и тем сильнее, тем раздражительнее впечатление производил на меня его вид» ⁴⁶.

Спустившись в долину р. Чу, Северцов отстал от отряда и вместе с Фрезе произвёл ряд экскурсий в северных предгорьях Киргизского хребта. В результате этих экскурсий была составлена карта геологических формаций названного района. Здесь Северцов, так же как и на Кастеке, то и дело наталкивался на силевые выносы, ошибочно принимаемые им и здесь за «морены древних ледников».

Обогнув Киргизский хребет с запада, Северцов и Фрезе вышли по долине р. Таласа к р. Кара-бура. Затем прошли к верховьям Чаткала (Кара-кыспак). На этом пути Северцов производил разносторонние геологические и общегеографические исследования. Здесь он увидел впервые на Тянь-шане чёрно-бурого водяного воробья (Cinclus pallasii tenuirostris) и гималайского длиннохвостого сурка (Marmota caudata) на высоте 3 650 м, стада горных козлов, или теке (Capra sibirica) и огромных куропаток весом до 4-6 кг. Тут же, в ущелье Кара-кыспака Северцов, первый раз увидел «снеговые висячие мосты», поросшие микроскопическими красными растениями — Protococcus nivalis, отчего снег приобретал розовый цвет. Заинтересовали его также огромные [29] зонтичные растения (Umbelliferae, вероятно, Hyalolaena sp.) и смена форм осадков по вертикали: 29 июня внизу у реки шёл дождь; одновременно в горах, на высоте 2 470 м, выпал снег. В эту же экскурсию Северцов измерил скорость течения и расход воды Кара-кыспака в районе ущелья. Вернувшись в Аулие-ата по наманганской дороге, Северцов и Фрезе предприняли новую экскурсию к горам Кара-тау. Это была очень плодотворная поездка, во время которой производилось много геологических исследований, в частности были открыты на Кара-тау каменноугольные месторождения.

Третья экскурсия во время этой поездки была совершена Северцовым в южные предгорья Киргизского хребта. Он исследовал его геологическое строение, что послужило материалом для геологической карты. Здесь он снова нашёл «морены» и занялся проверкой своих наблюдений над следами древних ледников.

21 сентября, после двухдневного штурма, генералом Черняевым была взята кокандская крепость Чимкент. Северцов, выехавший 12 сентября на экскурсию в направлении Чимкента, как раз оказался вблизи крепости к разгару военных действий и, таким образом, стал невольным участником штурма.

В трудах Северцова не встречается упоминания об его участии в военных действиях, но в формулярном списке о службе Северцова в графе No 7 «Не было ли каких особенных по службе деяний или отличий; не был ли особенно, кроме чинов, чем награждаем, и в какое время... » значится: «По ходатайству командующего войсками Западно-Сибирского военного округа, за нахождение в экспедиционном отряде, при рекогносцировке и взятии крепости Чимкента всемилостивейше пожалован кавалером ордена св. Анны второй степени с мечами» ⁴⁷. М. А. Мензбир в очерке, посвященном Николаю Алексеевичу, говорит, имея в виду данный поход, что Северцову «...приходилось исправлять должность начальника штаба, делать съёмки, составлять планы, водить отряд на приступ, изображать из себя парламентёра, после того как двое, фигурировавшие в этой роли до него, были посажены Якуб-ханом на кол, и т. п.».

После взятия Чимкента Северцов энергично принялся за тщательное изучение местности, интересуясь, как и в течение всей этой экспедиции, преимущественно географическими, геологическими и этнографическими сведениями и лишь попутно производя зоологические и ботанические сборы.

Здесь он серьёзно занялся изучением экономики области, установил, что район Чимкента в бассейне рек Арыса, Бадама и Машата является самым густонаселённым я культурным, житницей бывшего Ташкентского ханства, поставляющей пшеницу в Аулие-ата, Туркестан и Ташкент.

Заинтересовался он также местным хлопководством, нашёл, что хлопок здесь сравнительно низкого качества, и сделал попытку установить северную границу его разведения в Средней Азии.

В Чимкенте же Северцов узнал о разработках гипса и каменной соли, добываемой якобы неподалёку, но посетить месторождение лично ему не удалось ⁴⁸.

Изучению района Чимкента Северцов посвятил почти три месяца (конец сентября-начало декабря) и безвыездно провел всё это время в Чимкенте. В Московском военно-историческом архиве сохранилось дело ⁴⁹, в котором находятся представления Северцова, письма и отчёты за эту экспедицию.

Однако служебные хлопоты не отвлекли Северцова от зоологической и зоогео-графической работы. Напротив, судя по дневникам путешествий, этот период был одним [30] из наиболее плодотворных во всю экспедицию по сбору зоологических и ботанических коллекций.

Обильный и разносторонний материал, полученный в эту короткую поездку, нуждался в самой тщательной обработке, но Северцов уже тогда понял, что эта экспедиция может служить лишь началом дальнейших детальных исследований Тянь-шаня, а материалы — началом дальнейших сборов и коллекций. Чтобы сделать окончательные выводы из своих наблюдений, ему нужна была возможность их проверки и подкрепления новыми исследованиями.

Поэтому, в ожидании дальнейших экспедиций на Тянь-шань, Северцов не мог дать законченного описания этой поездки. В изданиях Географического общества появилось лишь несколько статей по отдельным вопросам, занимавшим Северцова в ту пору. Наиболее обстоятельным, хотя далеко не законченным описанием этой экспедиции является вторая глава «Путешествий по Туркестанскому краю». Однако все экспедиционные материалы, особенно в географической и зоологической части их, остались необработанными.

Что же касается геологических исследований, то тут позволим себе сослаться на И. В. Мушкетова, высокий авторитет которого как большого знатока геологии Средней Азии непреложен и до сих пор.

Будучи современником Северцова, Мушкетов даёт вполне обстоятельный разбор его геологических исследований ⁵⁰. Так, по части каменноугольных месторождений на Кара-тау, разрабатываемых, кстати, и поныне, Мушкетов считает совершенно справедливыми предположения Северцова о том, что там есть несколько небольших каменноугольных бассейнов, разделённых приподнятыми метаморфическими породами, но возражает Северцову в определении возраста угленосных пластов: по Мушкетову, они относятся к юрской системе, вопреки Северцову, который относил их к каменноугольной.

Мушкетов также критикует ряд положений, выдвинутых Северцовым в вопросах орографии Тянь-шаня, возраста его, направления хребтов и т. п. Но тем не менее он считает Северцова одним из крупнейших знатоков Тянь-шаня, сделавшим в изучении геологии его много больше специалистов-геологов — Фрезе и Никольского. Срверцов никогда не боялся поднимать новые вупросы и выдвигать новые идеи. Будучи убеждённым в справедливости своих выводов, он всегда дерзал выступать даже против мировых авторитетов. И в данном случае, усомнившись в гумбольдтовской теории вулканизма Тянь-шаня, он смело высказал свои суждения ⁵¹.

В результате экспедиции Северцовым были составлены таблицы высот и геологическая карта ⁵². Карта эта не удовлетворит современных специалистов, но, по словам Мушкетова, она интересна как первая попытка представить картографически геологическое строение современного Тянь-шаня.

Несмотря на препятствия, опасности и трудности походной жизни, Северцов и в эту небольшую по времени экспедицию дал много ценных, абсолютно новых сведений. Он смело занялся всесторонним изучением совершенно не известного тогда района и собрал богатый фактический материал о нём. Его данные о геологическом строении хребтов Кара-тау и Киргизского были первыми научными сведениями о западных отрогах Тань-шаня.

Через год после взятия Чимкента, Черняев взял самый крупный город Туркестана — Ташкент (17 июня 1865 г.). [31]

Вся завоёванная к тому времени территория объединена была в особый военный округ под управлением генерал-губернатора, сначала Романовского, а с 1867 г. — К. П. Кауфмана.

Продвижение русских на юг и восток продолжалось: 24 мая 1866 г. был взят Ходжент (Ленинабад), 23 июня 1868 г. заключён договор между Россией и Бухарой, по которому последняя признала протекторат России.

Сразу после завоевания Ташкента на Тянь-шань была послана большая правительственная, так называемая «Туркестанская учёная экспедиция», которая субсидировалась военным министерством и частично Географическим обществом.

Экспедиция эта состояла из двух отделов: математического — под начальством Струве и физического — под начальством Северцова.

Задачи, поставленные перед экспедицией, Николай Алексеевич приводит в издаваемой книге, где подробно излагает и самое путешествие. Так как он считал результаты предыдущей экспедиции 1864 г. неполноценными, то составил для себя обширную дополнительную программу исследований: «...Определить астрономические пункты, заполнить пробелы сделанных съёмок, определить и изобразить на карте достоинство пахотных и пастбищных мест, снять хозяйственные карты в масштабе 2 вёрст в дюйме, с обозначением красками почвы, удобств орошения и нанесением самих канав, ныне существующих, и следы бывших как необходимых при разрешении вопроса о поземельной подати и определения производительных средств страны, составить статистику наличных культур хлебов, кормовых и торговых растений, произвести метеорологические наблюдения, более подробное определение геологического строения края, а также тщательное исследование в ботаническом и зоологическом отношениях» ⁵³. При этом большая часть работ приходилась на долю самого Северцова. Для военного ведомства разрешение научных задач было, конечно, далеко непервостепенным мотивом при организации экспедиции; правительство исходило из целей в первую очередь военных, а также административного устройства и колонизации края. Поэтому-то программу Северцова в части исследования Центрального-Тянь-шаня генерал-губернатор «считал необходимым дополнить» следующими указаниями: «...собрать подробные и по возможности верные сведения о тамошнем населении, промыслах, торговых сношениях с Китаем, Кокандом и Кашгаром, торговых дорогах и предметах взаимного сбыта племён, признавших наше подданство, с кокандцами, способах поддержания этой торговли и развития её» ⁵⁴.

Экспедиция была рассчитана на два года (1865-1867 гг.), но Северцов, по случаю своей болезни и непредвиденных отлучек, продлил срок работ до осени 1868 г. без увеличения ассигнований на расходы по экспедиции.

В состав экспедиции был включён специалист-геолог, горный инженер Л. Л. Никольский с партией из 2 техников и 10 горнорабочих.

В эту экспедицию Северцов взял с собой и молодую свою жену Софью Александровну ⁵⁵, которая помогала ему в сборе ботанических и [32] энтомологических коллекций и, будучи неплохой художницей, делала нужные зарисовки.

Начало октября Северцовы провели в Оренбурге и выехали оттуда по Орско-казалинскому тракту в двух экипажах, груженных самыми необходимыми экспедиционными и личными вещами. Остальную часть клади отправили с купеческим транспортом на верблюдах.

В то время Орско-казалинский тракт не был той сравнительно удобной дорогой с почтовыми станциями и с харчевнями, в которую он был превращен 10 лет спустя. Это была труднопроезжая дорога в глубоких песках, с холмами и ямами, в которых экипажи увязали и то и дело опрокидывались. Так называемые «станции» представляли собой ветхие хибарки под тростниковыми крышами. Пассажирам приходилось ждать смены лошадей или верблюдов под открытым небом иногда по нескольку суток, и Северцовы ехали поэтому медленно.

Проезжая сырдарьинскую линию, Николай Алексеевич занимался ревизией и ремонтом метеорологических станций. Попутно производил зоологический сбор и, обнаружив много интересных новых видов, счёл целесообразным оставить коллектора Скорнякова в окрестностях фортов Перовского и Джулека для зимнего и весеннего зоологического сбора. Сам же Северцов с отрядом направился в Чимкент, куда прибыл 16 декабря 1865 г.

Всю зиму и весну провели в Чимкенте. При этом работа отряда ограничивалась сбором коллекций лишь в окрестностях города и сортировкой этих коллекций. Больших маршрутов не делали, опасаясь нападения бухарцев.

Только после поражения войск бухарского эмира в мае 1866 г. экскурсировать стало относительно безопасно.

Но пребывание в Чимкенте не пропало даром — были собраны большие зоологические, преимущественно орнитологические, коллекции (более 700 экземпляров плюс 300 привезённых Скорняковым из Джулека).

5 мая Северцов с отрядом и охраной вышел в первую длительную экскурсию для исследования хребта Кара-тау, который в 1864 г. был осмотрен им довольно бегло. В этой экскурсии Северцов имел целью определить топографические и геологические отношения «песчаниковой формации» к более древним.

Вообще это лето было использовано, главным образом, для геологических исследований.

Шли вдоль юго-западного подножья хребта и, достигнув у рек Батпак-су и Изенды-булак месторождений каменного угля, детально, впервые после Татаринова и Фрезе, исследовали их. При этом установили, что пласты угля очень тонки и разработка их экономически мало целесообразна.

Пока Никольский осматривал месторождение, Северцов со Скорняковым и Шеляевым отправились в еще не посещённую европейцами скалистую часть Кара-тау между Турланским проходом и верховьями р. Бабаты.

Северцов обнаружил свинцовое месторождение ⁵⁶ близ Турланского прохода. Это было первое научное открытие свинца в горах Кара-тау. Тогда разработки его велись кустарно, для нужд местного населения. В настоящее время это месторождение считается одним из наиболее значительных по запасам и добыче свинца. Северцовым были открыты и другие месторождения полезных ископаемых.

В Боролдайском ущелье Северцов обнаружил довольно большие залежи красного и бурого железняка, а на реках Малой Бугуни и Боролдае он открыл совершенно неизвестные тогда месторождения каменного угля. По качеству этого угля и по условиям залегания Северцов сравнивает эти месторождения с лучшими английскими и бельгийскими. Близость железорудных месторождений к каменноугольным (1½ км ) и [33] удобство их разработок (открытые обнажения) привели Северцова к мысли о создании на этой базе небольшого металлургического завода для местных нужд и, в первую очередь, для сырдарьинского пароходства ⁵⁷.

С присущей ему деловитостью, найдя открытый уголь годным для разработок, он тут же прикидывает возможность использования для крепей в шахтах растущего по Бугуни, Чаяну и Боролдаю леса ⁵⁸, проектирует проведение «хотя бы железоконной» дороги от разработок до Сыр-дарьи и т. д.

Вклад открытий Северцова в народное хозяйство Средней Азии довольно значителен. Известно, что каратауский уголь, действительно, является надёжной топливной базой для местной промышленности и населения.

25 мая Северцов вернулся в Чимкент с богатыми результатами: кроме зоологической, ботанической и геологической, им была собрана прекрасная палеонтологическая коллекция и составлена геологическая карта Кара-тау.

В конце мая Северцов выехал во вторую свою экскурсию на р. Куркуреу (восточные предгорья Кара-тау) для разведки якобы существующих там, по расспросиым данным, золотых приисков, и, действительно, золото было найдепо, но лишь небольшими количествами в россыпях. Ни золотоносных пластов, ни разработок обнаружено не было.

Отсутствие времени не позволило Северцову задержаться на Куркуреу, и уже в 10-х числах июня он вернулся в Чимкент. В эту экспедицию Северцов производил наблюдения над дикорастущей рожью и первый подал мысль о широком культивировании её в Туркестане.

Из Чимкента Северцов отправился в третью — последнюю в этом году — экскурсию к верховьям Колеса и Чирчика в поисках каменноугольных месторождений. Однако он не нашёл угля, который был обнаружен здесь только в 1868 г.

У верховий Чирчика Северцов открыл среди глинистого конгломерата песчаные прожилки со скудным содержанием золота. Его с большим трудом добывали оседлые узбеки. Они вырывали тесные извилистые штольни, следя за золотоносным прожилком гранитной дресвы, и промывали вырытые пески самым примитивным способом.

В эту же экскурсию Северцов нашёл незначительные выходы медной руды у речки Кос-мулла, а по рекам Уйгуму и Пскему открыл выходы железного блеска, которые считал перспективными для местной промышленности.

Геологические изыскания названной экскурсии большой практической значимости не имели. Зато она очень обогатила общегеографические наблюдения Северцова и пополнила зоологические и ботанические коллекции его чрезвычайно редкими ценными экземплярами. В числе последних оказались две замечательные, совершенно тропические формы птиц (Myophoneus temminckii и Tchitrea paradisi), добытые на р. Уйгуме, и очень редкое растение из семейства зонтичных, названное впоследствии ботаником Регелем в честь Северцова Hyalolaena severtzowii.

Результаты исследований зимы и лета 1865-1866 гг. имели относительно небольшой удельный вес во всей работе Туркестанской экспедиции, тем не менее, один месяц экскурсий, по оценке самого Северцова, дал больше, чем пятимесячное следование его за отрядом генерала Черняева в 1864 г. Теперь, несмотря на препятствия и трудности поездок, был получен солидный подготовительный материал для предстоящих исследований.

В июле того же 1866 г., будучи вынужден семейными обстоятельствами и экспедиционными делами, Северцов вместе с женой выехал в Петербург, захватив с собою [34] все собранные к тому времени материалы и коллекции. 23 сентября н. ст. у Северцовых родился единственный сын Алексей ⁵⁹.

До весны 1867 г. Николай Алексеевич пробыл в Петербурге и в Москве, готовя к печати отчёт о выполненной части экспедиции и сверяя коллекции.

В апреле Северцов выехал из Петербурга с намерением присоединиться к экспедиции В. А. Полторацкого, который отправлялся на оз. Чатыр-куль, но план этот не был осуществлён. По дороге Николай Алексеевич заболел возвратным тифом, почему на целых два месяца вынужден был задержаться в Бузулуке. Пришлось поехать с Полторацким только Скорнякову, который производил сбор млекопитающих, птиц и насекомых. Поправившись, Северцов выехал в конце июля в Верный через Оренбург и Западную Сибирь. По дороге делал наблюдения, намереваясь проследить, главным образом, следы ледникового периода. Их он нашёл между Семипалатинском и Верным — «ясные морены в горах у Копала».

В Верном Северцов застал уже вернувшегося вместе с Полторацким Скорнякова, который порадовал его успешными результатами своей работы. Еще до отъезда из Средней Азии в 1866 г. Северцов роздал задания всем участникам экспедиции. В частности, Скорнякову поручалось произвести зоологический сбор в горах у р. Куркуреу (туда он командировался вместе с Никольским, для продолжения разведки на золото), в Коканде и Маргелане; в Ходженте же ему поручалось проследить осенний пролёт и зимовку птиц. Скорняков имел возможность выполнить лишь первую часть задания, т. е. поездку на Куркуреу, но сделал это с большим успехом.

После недолгих сборов 14 сентября 1867 г. Северцов с отрядом в 15 человек выступил из Верного в свою известную, самую значительную во всей Туркестанской: учёной экспедиции экскурсию на Нарын и Аксай.

Эта экскурсия имела решающее значение во всей экспедиции Северцова и по своему замыслу и по грандиозности результатов. Детальному описанию её Северцов посвящает, как указывалось выше, вторую и большую часть книги. Описание ведётся в форме дневника с большими подробностями.

Изложим в общих чертах ход и научные результаты этой экскурсии. Отряд выступил вверх по Тургени (приток р. Или) к Заилийскому Ала-тау и, перевалив, через него Карача-булакским перевалом, двинулся к восточной окраине Иссык-куля. По дороге Северцов производил геологические наблюдения, на южном склоне Заилийского Ала-тау открыл выходы железного блеска, одновременно измерял высоты п определял границы растительных поясов и снеговой линии Тянынанских гор. На р. Тургени и затем на реках Аксу и Арык-булаке Северцов снова нашёл морены древних ледников. Главным же занятием всего отряда на этом пути была охота в связи с происходившим как раз осенним перелётом птиц. Через перевал Сын-тае (1750 м), по которому проходил Северцов, пролегал один из установленных им путей пролёта птиц ⁶⁰, направляющихся с севера по рекам Чилику и Чарыну и юго-восточным берегом Иссык-куля к Ферганской долине.

По дороге Северцов делал боковые экскурсии в поисках новых видов птиц и животных и производил зарисовки пейзажей. Так, он зарисовал акварелью поразившее его своей дикостью и неприступностью ущелье Ак-тогой (р. Чарын) ⁶¹. [35]

25-го Северцов прибыл в укрепление Ак-су, или Аксуйский пост (восточная оконечность оз. Иссык-куль), где его отряд расположился лагерем на отдых и подготовку к дальнейшему пути. Укрепление Ак-су, основанное в 1865 г. на реке того же названия, было вскоре упразднено, не оправдав своего существования ни в экономическом, ни в стратегическом отношениях. Вместо него в 1869 г. было основано укрепление Кара-кол, ныне г. Пржевальск, областной центр Киргизской ССР ⁶².

28 сентября отряд в полном составе выступил в направлении рек Нарыиа и Аксая.

Маршрут намечался вдоль юго-восточного и южного берегов Иссык-куля. После привала у р. Каракол подошли к самому озеру. Вид, открывшийся с берега, потряс Северцова, пожалуй, нисколько не меньше, нежели огромное количество разнообразнейших животных (от тигра до перепёлок). Со страстностью настоящего географа-художника рисует он этот пейзаж: «Синее небо, синий же Иссык-куль, между ними белая зубчатая стена (Кунгей-Ала-тау. — Р. З.), на первом плане голый, красно-жёлтый берег — вот и весь вид, весьма несложный, но от которого глаз с трудом отрывается: так великолепен колорит, так изящны и легки очертания снегового хребта, за которым еще ясно видны высочайшие вершины северного хребта, трёхглавый Талгар и остроконечный Алматинский пик» ⁶³.

К югу от Иссык-куля Северцов 1 октября круто повернул вверх по р. Барскаун.

Живописные склоны и дно ущелья, по которому Барскаун стремительно несётся в Иссык-куль, были покрыты роскошной растительностью: вековые ели, кустарники, луга, тронутые, первыми заморозками и осенней позолотой. В этом ущелье, утратившем теперь свою дикость и мрачность, пролегает в настоящее время удобная автомобильная трасса, тогда же оно было беспорядочно загромождено обломками и глыбами скал, и Северцов мог лишь мечтать о превращении тогдашней случайной дороги в «хорошую колёсную».

Здесь, в ущелье, Северцов открыл новый вид самых красивых мелких среднеазиатских птиц, которых назвал в честь жены Leptopoecile sophiae (русское название «расписная синичка»).

Комментарии

3. А. А. Борзов — известный советский географ, скончался в 1939 г.

4. Из рукописных воспоминаний акад. А. Н. Северцова, любезно предоставленных в числе других материалов автору данной статьи проф. Моск. университета С. А. Северцовым — внуком Николая Алексеевича.

5. Московский областной исторический архив. Дела Совета Московского университета, 1850, д. No 146.

6. Из вышеназванных воспоминаний акад. А. Н. Северцова.

7. В том же 1850 г. Северцов был избран действительным членом Общества испытателей природы.

8. Л. С. Берг. Памяти Николая Алексеевича Северцова. Известия ГГО, No 1, 1940.

9. С. И. Огнев. Бюллетень Моск. общ. исп. прир., отд. биологии, 1938, т. XVII (5-6).

10. Михаил Александрович Мензбир (1855-1935) — известный русский орнитолог и дарвинист, профессор Московского университета. Он был учеником, последователем и большим другом Николая Алексеевича.

11. Миддендорф. Разбор сочинения г. Северцова под заглавием: «Периодические явления в жизни зверей, птиц и гад Воронежской губернии», М., 1855.

12. К сожалению, это письмо, как почти все письма и бумаги Северцова, не датировано.

13. Письма Н. А. Северцова к Г. С. Карелину хранятся в архиве Академии наук в Ленинграде.

14. Н. А. Северцов. Вертикальное и горизонтальное распределение туркестанских животных. Изв. Моск. о-ва люб. естеств., антр. и этн., М., т. VIII, вып. 3, 1873.

15. Шагинян. Аральская экспедиция, Молодая Гвардия, No 8, стр. 137-148, 1940.

16. Ленин. Собр. соч., т. II, 3-е изд., стр. 419, 1935.

17. Из письма Северцова к акад. Миддендорфу (Архив АН, ф. 2, д. No 8).

18. М. М. Соловьев. Академия наук и военный поход. Вестник АН, No 8-9, стр. 86, 1936.

19. Из письма трудящихся Киргизской ССР товарищу Сталину в день двадцатилетия республики 1 марта 1946 г., ЦО «Правда».

20. Письмо акад. Рупрехта в Академию наук. Архив АН, ф. 2, 1856, д. No 8.

21. Копия письма Академии наук к Северцову от 5 декабря 1857 г. Архив АН, ф. 2, д. No 8.

22. Письмо председателя РГО Литке к Миддендорфу от 17 мая 1857 г. (там же).

23. Из письма Северцова к Веселовскому. Архив АН, ф. No 2, 1856, д. No 8.

24. Северцов. Месяц плена у коканцов. «Русское слово», No 10, стр. 228-229, 1859. Работа эта под тем же названием вышла в 1860 г. отдельным изданием.

25. См. комментарий No 7.

26. Л. С. Берг. Аральское море, стр. 379, 497, 508, 551. 1908.

27. К вопросу об усыхании Аральского моря Северцов вернулся снова черев 16 лет (см. ниже экспедицию 1874-1875 гг. на Аму-дарью).

28. Архив АН, ф. 2, 1856, No 8, л. 75. Предварительный отчёт Северцова в Академии наук.

29. Северцов. Месяц плена у коканцов, стр. 236.

30. Там же. стр. 240.

31. Северцов. Месяц плена у коканцов, стр. 237.

32. Там же, стр. 271.

33. Северцов еще не знал о посаженном на кол Адольфе Шлагинтвейте, который в 1857 г. был казнён кашгарцами после того, как он один из первых увидел Тянь-шань.

34. Северцов. Месяц плена у коканцов, стр. 289.

35. Там же, стр. 286.

36. Северцов имеет здесь в виду город Туркестан, в котором была его глинобитная тюрьма и который подавлял его своей мрачностью теснотой и однообразием.

37. Северцов. Месяц плена у коканцов, стр. 318.

38. Л. С. Берг. Аральское море, стр. 498, 499.

39. Брандт Федор Федорович (1802-1879) — крупный зоолог, основатель и директор Зоологического музея Академии наук в Петербурге.

40. Архив АН, ф. 2, 1856, д. No 8, л. 178.

41. Н. А. Северцов. Вертикальное и горизонтальное распределение туркестанских животных, стр. 2.

42. Горный журнал, ч. 1, стр. 80-86, 1862, а также Bulletin de l'Academie imper. des sciences, т. IV, стр. 483, 1862.

43. В работах предшествующих биографов и у самого Северцова находим упоминание о предложении ему при Киевском университете профессорской кафедры. Но на основании протоколов Совета Киевского университета за декабрь 1863 г., январь я февраль 1864 г. можно установить, что Северцов был зачислен на физико-математический факультет университета в качестве доцента. В протоколе Совета университета от 10 января 1864 г. читаем: «...подвергнут баллотированию магистр Северцов в штатные доценты по кафедре зоологии в Университете святого Владимира и избран в эту должность большинством голосов 22-х против 4-х».

44. Н. А. Северцов. Вертикальное и горизонтальное распределение туркестанских животных, стр. 2.

45. Александровский, ныне Киргизский, хребет.

46. Н. А. Северцов. Путешествия по Туркестанскому краю,... стр. 80.

47. Формулярный список о службе состоящего при оренбургском генерал-губернаторе сверх штата для особых поручений коллежского асессора Николая Северцова, Чкаловский исторический архив, д. No 13977, лл. 4-7, 1865-1877 гг.

48. Известно, что месторождений этих под Чимкентом не существует. Сведения, дошедшие до Северцова, ничем не оправданы.

49. Об исследовании Зачуйского края, ф. 38, д. No 15, 418 листов.

50. И. В. Мушкетов. Туркестан, 1915.

51. См. статью Северцова: «Поездка в западную часть Небесного хребта, или Цун-лин древних китайцев, от западных пределов Заилийского края до Ташкента». Записки РГО по общ. геогр., т. 1, 1867.

52. См. там же, приложения.

53. Чкаловский исторический архив, д. 73.

54. Там же.

55. Женился Северцов на Софье Александровне Полторацкой в том же 1865 г. Софья Александровна, по воспоминаниям, была серьёзной, очень сдержанной женщиной. Большой и верный друг Николая Алексеевича, она стойко переносила постоянные разлуки с мужем, одна вела все денежные и хозяйственные дела и воспитывала единственного сына, на которого целиком перенесла после смерти Н. А. все заботы и нежность. Туркестанская экспедиция была единственной, в которой Софья Александровна лринимала участие. Хотя с молодых лет она мечтала о путешествиях, но хозяйственные дела и подрастающий сын не позволяли ей больше участвовать в экспедициях мужа. Умерла Софья Александровна уже в глубокой старости в 1921 г. в с. Петровском на руках внука С. А. Северцова.

56. Такие же месторождения были им найдены на Кень-сазе и у Чулбар-су.

57. Зап. РГО по общ. геогр., т. I, стр. 175, 1867.

58. Эти леса, скорее рощи, преимущественно из ясеня и некустарникового боярышника, тянутся по берегам рек на несколько километров, но в ширину имеют 1-3 дерева.

59. Алексей Николаевич Северцов, академик (1866-1936), один из крупнейших русских теоретиков дарвинизма конца XIX и начала XX в., создатель нового направления в морфологии, ставящего целью раскрытие морфологических закономерностей эволюции.

60. Второй пролётный путь птиц, установленный Северцовым, проходил от низовий Чарына и Чилика вдоль северного подножья Заилийского Ала-тау, через Иссык, Талгар и Алма-Ата и далее на Ташкент через Токмак, Джамбул, Чимкент.

61. Рисунок этот сохранился. Фотокопия с него приложена к настоящему изданию.

62. Подробнее об Аксуйском укреплении см. комментарий No 109.

63. См. стр. 157.