РУССКОЕ ЗНАМЯ В СРЕДНЕЙ АЗИИ

По распоряжению покойного туркестанского генерал-губернатора, К. П. фон-Кауфмана, в 1871 — 1872 годах, “в видах удовлетворения общего интереса и для скорейшего ознакомления читающей публики со вновь занятою нами страною”, составлен был фотографический “Туркестанский альбом”. Альбому этому поставлено было задачей представить наглядно: 1) прошедшую жизнь края в сохранившихся древних памятниках (археологическая часть); 2) современную жизнь населения — типы верования, обряды, обычаи, жилища, костюмы и виды более населенных местностей края (этнографическая часть); 3) культуру страны в промышленном и техническом отношениях (промысловая часть) и 4) движение русских в эти страны, сгруппировав в одном целом виды местностей, где приходилось отличаться русскому оружию, и портреты тех деятелей, которые были первыми, открывшими путь в Среднюю Азию (историческая часть). Каждой из четырех частей альбома предполагалось предпослать соответственный объяснительный текст. Но программа эта, столь широко задуманная, по неизвестным причинам, осуществлена не была. Фотографический альбом был издан всего в шести экземплярах (экземпляры эти были представлены генерал-адъютантом фон-Кауфманом: императору Александру II, наследнику цесаревичу Александру Александровичу, великому князю Владимиру Александровичу, академии наук, императорской публичной библиотеке и русскому географическому обществу), а текст к нему никогда не был напечатан. Из собранных же для него материалов, насколько известно, появился в свет лишь труд М. И. Бродовского “Технические производства в Туркестанском крае” (Спб., 1870). Между тем, “альбом”, по авторитетному отзыву Вл. В. Стасова, “должен быть признан изданием истинно-монументальным, ибо в такой систематической полноте не была у нас представлена, в верных снимках с натуры, ни одна часть нашего государства, даже и Великороссия во всей ее совокупности” (В. В. Стасов: “Фотографические и фототипические коллекции императорской публичной библиотеки”, Спб., 1885). [97]

В надежде, что когда либо труд этот, по сохранившимся в императорской публичной библиотеке негативам, будет издан вновь и сделается достоянием публики, и желая облегчить издателю составление объяснительного текста, я воспользовался найденными в бумагах К. П. фон-Кауфмана несколькими черновыми статьями, с описанием главных эпизодов поступательного движения наших войск в Среднюю Азию, со взятия Ак-Мечети в 1853 году по 1871 год, чтобы ознакомить интересующихся историей наших окраин со многими, неизвестными доселе, подробностями событий, укрепивших русское знамя на Востоке, и поведать о подвигах не только прославленных уже деятелей, но и тех скромных героев, имена которых упоминались, в свое время, в реляциях, но ныне мало кому памятны.

Особенная ценность упомянутых статей, в значительной части принадлежащих, в первоначальном виде, перу М. А. Терентьева, — заключается в том, что написаны они на месте, по подлинным документами в описаниях событий царствования императора Александра II изложены по показаниям живых свидетелей и проверены самим Константином Петровичем, взявшим на себя и редакцию их, судя по множеству его собственноручных исправлений и вставок, и той тщательности, с которой в повествовании о событиях его времени исключено, где только возможно, все, что указывало бы на его личную инициативу и руководящую роль. Подробность — характерная и свидетельствующая всем, близко знавшим покойного устроителя Туркестана, что рукопись готовилась не только для справок, но и для печати.

Поэтому, придав сему драгоценному для будущего историка материалу форму последовательного очерка и помещая его на страницах “Исторического Вестника”, я думаю лишь исполнить намерение К. П. и послужить исторической правде.

П. К.

Движение в глубь Азии до 1853 года.

Кошмар Англии — поглощение Россией Азии — представляющей нас в воображении английского народа и его государственных деятелей в виде коварных и ненасытных завоевателей и приписывающий нам их собственный девиз: “tout prendre, ne rein rendre et toujours pretendre”, объясняется, однако, не одною мнительностью. Страшить их тот неудержимый поток, который, подхватив Русь еще в XV столетии, с завоеванием Перми, Вятки и Югорской земли, влечет Россию на Восток, неуклонно приближая к британской сокровищнице. Задержанная на время в этом движении татарским нашествием — порабощенная, угнетенная Азией слабая удельная Русь, кровью своею затушившая угрожавший Европе монгольский пожар, свергнув с себя иго, воспряла мощным государством, и став твердой ногою на развалинах азиатской Золотой орды, двинулась сама на Азию, как река, прорвавшая плотину, возвращается в свое русло. [98]

С завоеванием царств Казанского (1552) и Астраханского (1556), с покорением Сибири (1581), Россия приобрела новых соседей — и мирных, и беспокойных. Мирных пришлось защищать, от врагов защищаться. Возникли на восточной границе укрепления, явилась необходимость занимать стратегические пункты. С течением времени, замиренные народы, оказавшиеся между Россией и дикими азиатскими племенами, в ограждение себя от напиравших на них из Азии орд, стали вступать в русское подданство и постепенно сливаться с коренной Русью: башкиры, калмыки, киргизы, поочередно, подчинились русской державе. Граница России перевалила за Урал. Но все это движение на Восток, все эти мирные приобретения и завоевания азиатских пространств совершались с единственною целью, вызванной нападением самозащиты или защиты слабых, просивших у России против сильных покровительства. Если же взоры русских государей и обращались иногда на Азию с более широкими видами, то лишь для развития великого среднеазиатского торгового пути, но попытки в этом направлены, несмотря на посылавшихся еще царем Иваном Грозным, а затем и государем Алексеем Михаиловичем, гонцов к закаспийским владыкам для разведок и мирных соглашение — не имели успеха, и средняя Азия долго оставалась для русских полусказочною страною.

Таким образом, не завоевательные замыслы наших государей, не корысть и не жажда славы влекли наших воинов в течение веков к столице Тамерлана, а случай и необходимость — эти два двигателя, для которых нет преград.

Более сознательное отношение к Востоку и желание ближе ознакомиться со среднеазиатскими народами и их бытом стали проявляться у нас лишь с начала прошлого столетия.

Император Петр Великий, наслышавшись о возможности, при помощи великой среднеазиатской реки, связать Россию с Азией, но, вместе с тем, получив сведения, что хивинцы преградили русло, которым Аму-Дарья впадала в Каспийское море, решил как для исправления этого русла, так и для поверки слухов о золотоносности Аму-Дарьинских вод, снарядить две экспедиции: одну со стороны Сибири, под начальством подполковника Бухгольца, другую, под предлогом поздравления хивинского хана со вступлением на ханство, под начальством гвардии капитан-поручика князя Бековича-Черкасского. Бухгольц должен был идти долиною Иртыша, заложить по дороге несколько крепостей и овладеть Эркетом (Яркендом). Бекович должен был проникнуть в Хиву, а затем и в Бухару и соединиться с Бухгольцом у Яркенда. Поход со стороны Сибири повел к тому, что мы, позабыв об Эркете, заняли в течение пяти лет (с 1715 по 1720 год) всю долину Иртыша на протяжении слишком 1.000 [99] верст, устроив здесь ряд крепостей. Бекович же погиб, не достигнув цели. Снарядившись в Астрахани и выступив в Хиву в феврале 1717 года, через степь, от Красноводского залива, с отрядом, имевшим до 3.000 человек, Бекович встретил хивинцев на реке Карагач. Несмотря на заверения князя Черкасского, что он идет в Хиву с мирными предложениями, хивинцы на него напали вооруженною силою, но после трехдневного боя вынуждены были отступить. Путь в Хиву был, таким образом, открыт, чем и следовало воспользоваться, чтобы проникнуть в столицу ханства и на месте объяснить цель экспедиции; вместо того, Бекович вступил вновь в переговоры с ханом Ширгазы, принял приглашение прибыть в его лагерь и поддался его увещаниям разделить отряд, для удобства, будто бы, продовольствия, на несколько партий. Как только это было исполнено, хивинцы уничтожили весь отряд по частям. Первою жертвою своей неосторожности пал сам князь Черкасский. Он был обезглавлен в ханской ставке. Неудача экспедиции 1717 года повлекла за собою и очищение восточного берега Каспийского моря, где оставленные в заложенных крепостях гарнизоны понесли громадную потерю в людях, вследствие недостатка здоровой воды. На Красноводскую крепость произведено было несколько нападений туркменами по наущению хивинцев, и хотя эти нападения были отбиты, начальники гарнизонов, видя невозможность удержаться в укреплениях, решили их покинуть и весною 1718 года отплыли в Астрахань с оставшимися в живых людьми.

Гибель Черкасского не расстроила, однако, виды великого императора на Аму-Дарью и не охладила Петра в разыскании торгового пути на Восток, для каковой цели туда постоянно посылались послы: князь Урусов, Лихарев, Артемий Волынский, Флорио Беневский. Из них последний три года ехал в Бухару, задерживаемый то в Шемахе, то в Тегеране. Недружелюбие бухарцев заставило его спасаться бегством в Хиву, где он был принят лучше, но и оттуда должен был все-таки выехать тайно. Беневский подтвердил слухи о золоте и старом течении Аму-Дарьи в Каспий, но, возвратясь в Россию, уже не застал в живых государя, который, незадолго до своей кончины, отняв у Персии, лично предводительствуя войсками, прикаспийские области, избрал другой путь в сердце Азии: через Киргизские степи и Сыр-Дарью.

Усилия посланного к киргизам мурзы Тевкелева увенчались успехом, и в 1732 году народное киргизское собрание Малой и Средней орды подписало запись о поступлении своем в подданство России. С этого времени, началась борьба русской цивилизации с пастушескими и дикими племенами азиатских степей. Много было испытано способов привить дикарям, если не гражданское устройство, то какие-нибудь понятия о праве и справедливости, но все попытки [100] оказывались бесплодными: дикари уважали только одно право — право силы, и тогда уже, негласно поощряемые английским золотом (английское правительство, между прочим, уже во время персидского похода зявляло турецкому султану, что “русский государь хочет непременно обладать всей восточной торговлей, вследствие чего товары Азии пойдут в Европу через Россию. Порта должна оружием остановить успехи русских на Востоке, и если она объявит России войну, то получит денежную помощь не только от короля, но и от всего народа английского”. Лобысевич. Описание хивинского похода. Гл. I, Спб. 1898 г.).), упорно уклонялись от мирных соседских отношений. Грабежи, убийства, увоз пленных для продажи в Хиве повторялись на линии ежегодно. Отряды наши тщетно гонялись за разбойничьими шайками по безводным степям — было очевидно, что необходимо возвести ряд укреплений, которые прорезали бы степь вдоль и поперек, лишив разбойников возможности проскользать мимо с добычей. В этих целях, в 1754 году, был занят небольшой участок илецких соляных копей для устройства там крепостцы и поселения, а на севере урало-уйская линия была соединена с иртышской, и проведена новая пограничная черта от Звериноголовского укрепления до Омска. Но вообще правительство наше всячески избегало наступательных действий и долгое время отклоняло всякие предположения об исправлении наших восточных границ, путем вооруженного занятия соседних беспокойных ханств. Даже император Павел, мечтавший сначала совместно с Францией, а затем и собственными силами, умерить корыстолюбие и эгоизм Англии, выразившиеся в притязаниях ее на Мальту и ионические острова, походом в Индию, — отказался от мысли занять Хивинское ханство, несмотря на представлявшиеся к тому удобства. Когда русской службы майор Бланкеннагель, пробывший в Хиве долгое время в качестве врача при хане и изучивший ее во всех подробностях, по возвращении в Россию в 1797 году, подтверждая старые слухи о минеральных богатствах страны и возможности исправления русла Аму-Дарьи, представил государю план завоевания ханства, с маршрутом для экспедиционного отряда, и план этот, по рассмотрении его в “совете при высочайшем дворе” (ныне государственный совет), не был одобрен к исполнению лишь потому, что поход в Хиву привлек бы “разных других держав внимание и усугубил бы их зависть” и мог бы “вывести Россию из настоящего ее мирного положения” (журнал совета 23-го июля 1797 (Архив Госуд. Сов., т. II, Спб., 1888 г.).), — император, на протоколе совета, со своей стороны, добавил, что “совет, исчисляя причины, препятствующие овладеть Хивою, позабыл одну из главнейших, т. е. неимение к тому никакого повода справедливости” (Журн. сов. 13-го августа 1797 года (там же).). [101]

Между тем, отношения наши к Хиве все ухудшались, хивинцы продолжали вторгаться в наши пределы, уводить в плен мирных жителей, мутить киргизов и грабить караваны. Англичане, ос своей стороны, стали принимать энергичный меры для защиты своей северо-западной границы. Наконец, и мы убедились, что нет других средств образумить Хиву, как прибегнуть к силе оружия. В октябре 1839 года из Оренбурга выступил, под командою генерал-адъютанта Перовского, отряд в составе 4.250 человек, при 18 орудиях и 2.000 киргизских возчиков и верблюдовожатых, но цели своей этот отряд не достиг; и не хивинские скопища, а суровая зима и болезни остановили его движете в феврале 1840 года. Щадя людей, Перовский, скрепя сердце, решился вернуться на Эмбенский пост. Император Николай Павлович, получив донесение Перовского о неуспешном исходе экспедиции, повелел приступить к приготовлениям для нового похода, но и эта вторая попытка не удалась и по той же причине: отряд дошел до Чушкакуля, но развившаяся цинга и другие болезни унесли из него более 1.000 человек, 10.000 верблюдов и 8.000 лошадей. Перовский вторично должен был вернуться в Эмбенское укрепление. Неудача этого второго похода вселила во многих убеждение в невозможности дойти отрядом до Хивы, и лишь 23 года спустя на долю К. П. фон-Кауфмана выпало доказать противное. Но самый неуспех экспедиции Перовского принес свою пользу. Она окончательно доказала, что действовать набегами, вдали от опорных пунктов, мера рискованная, и что к цели надо было подходить, хотя и медленно, но верными шагами, оцепив степь рядом укреплений. Основание этой цепи положено было в 1845 году: возникли укрепления Оренбургское, Уральское, затем Раимское, Карабутак, Кос-арал. С возведением Раима совершилось занятие устьев Сыр-Дарьи. На Аральском море заведены суда, в феврале 1853 года спущен на воду первый пароход, доставленный в разобранном виде из Швеции. Занятие Сыр-Дарьи давало, с одной стороны, возможность подготовить для Хивы серьезный удар, а с другой — соединить оренбургскую линию с сибирскою. Тем временем, назначенный вновь, вместо Обручева, оренбургским генерал-губернатором Перовский предпринял движение вверх по Сыру, но посланный для этого в 1852 году полковник Бларамберг потерпел под стенами Ак-Мечети неудачу, и экспедиция была отложена до следующего года. [102]

Взятие Ак-Мечети в 1853 году.

В 1853 году, генерал-адъютант Перовский, наученный уже опытом 1839 года и неудачею Бларамберга, принял все меры к обеспечению войск для дальнего степного похода. Первая колонна выступила из Оренбурга 25-го апреля. Весь отряд, по присоединении к первой второй колонны из Карабутака, состоял из 2.168 человек, при 12 орудиях и 150 киргиз-охотников. Перевозочные средства заключались в 2.038 верблюдах, 228 волах и 494 телегах.

В начале июля, отряд прибыл в Аральское укрепление. По дороге заложены были два укрепления: форт № 1 при истоке из Сыра рукава Казалы и форт № 2 при урочище Кармакчи. 2-го июля, Перовский подступил с легким отрядом к Ак-Мечети и расположился лагерем в 600 саженях от укрепления. Коменданту крепости было послано предложение сдаться, но кокандцы, подпустив парламентеров к крепостному валу, встретили их выстрелами.

Рекогносцировка указала, что умудренные прошлогодним опытом кокандцы значительно усилили свои верки: наружный вал был срыт, строения вокруг цитадели уничтожены, толщина стен крепости увеличена. Два рва вокруг цитадели соединены были в один, шириною в две сажени. Лазутчики сообщили еще, что на стенах были заготовлены штурмовые бревна и кисяк (комья глины) для поражения штурмующих.

Ни калибр отрядной артиллерии, ни количество взятых снарядов не дозволяли бить брешь в глиняной стене четырехсаженной толщины; атака же открытою силою на стену, в пять сажен (считая от дна рва) вышиною, казалась также рискованною. По этим причинам, было решено бомбардировать крепость, а в случае дальнейшего сопротивления сделать брешь миною, взорвав одну из башен, и затем штурмовать обвал.

5-го июля, построена была первая наша батарея в 250 саженях от крепости, а 6-го, когда прибыли последние эшелоны отряда, устроена и другая на левом берегу Сыра, имеющего в этом месте до 318 сажен ширины. К 8-му числу действовало уже 5 батарей, состоявших из двух 6-ти-фунтовых пушек, одной 12-ти-фунтовой, двух полупудовых и четырех единорогов, пяти мортир и одного ракетного станка. [103]

К 9-му июля часть батарей была выдвинута на расстояние 150 сажен от крепости, а с 10-го началось ведение подступов. В размещении батарей принимал деятельное участие генерал-майор С. А. Хрулев, присланный в отряд по высочайшему повелению. В донесении от 9-го июля Перовский отозвался о нем следующим образом: “в лице этого отличного офицера его императорское величество изволил дать мне помощника и советника, какого в настоящем деле только мог я желать, но иметь не надеялся”. Впоследствии всю честь взятия Ак-Мечети Перовский приписал Хрулеву.

Неприятель, между тем, отвечал весьма энергично, несмотря на совершенное убожество артиллерийских средств своих, сравнительно с нашими; за неимением чугунных гранат, кокандцы наделали кожаных, которые обвивались бичевкою или струнами и затем снаружи осмаливались. 13-го, с захваченным кокандским лазутчиком послано было в крепость генералом Перовским следующее предложение о сдаче: “По приказанию государя моего императора всероссийского, пришел я взять Ак-Мечеть, построенную кокандцами на русской земле, для притеснения киргиз, наших подданных. Ак-Мечеть уже взята, хотя вы и сидите в ней. Вы видите, что я, не теряя моих людей, могу истребить вас всех до единого. Русские пришли сюда не на день и не на год, а на вечные времена; назад они не пойдут. Хотите остаться живы — просите пощады; хотите умереть в Ак-Мечети — и это в вашей воле; мне не к спеху; я вас не тороплю, но повторяю: пришел сюда не сражаться, а бить, покуда не отворите ворота. Все это сказал бы вам в первый день моего прибытия, когда я подъезжал без оружия к стенам крепости, если бы вы не стали стрелять в меня предательским образом, а это не делается между честными воинами”.

Ответ требовался к вечеру.

Огонь был прекращен с обеих сторон, а вечером посланный возвратился с письмом коменданта, который уверял, что теперешнее кокандское правительство не обязано отвечать за несправедливости прежних владетелей страны — кипчаков; что русский отряд подошел к крепости без объявления войны, а это и послужило поводом к недружелюбной встрече парламентеров, что, наконец, комендант готов сдать крепость, но с тем, чтобы русские дали ему 15 дней сроку и отошли на это время от крепости; в противном же случае, гарнизон будет защищаться, пока еще цело оружие и не истощился кисяк.

Вследствие этого, осадные работы возобновлены были на другой же день, и к вечеру 14-го числа аппроши были доведены уже на две сажени от рва. [104]

Медленность осадных работ, видимо, не нравилась войскам, предпочитавшим неотложный штурм, но, кроме землекопных работ в жаркую летнюю пору, отряд терпел еще некоторый недостаток в мясе, так как киргизы, боясь, что русские, взяв и разорив Ак-Мечеть, уйдут назад и оставят их мщению кокандцев, упорно отказывались доставлять войскам скот. Только когда увидели, что отряд заготовляет запасы сена и топлива и, следовательно, намеревается остаться в Ак-Мечети, — киргизы успокоились и не только стали доставлять скот, но 150 человек из них нанялись даже на работы госпиталя и магазина.

Скучая однообразием, солдаты нередко проделывали разные штуки: так, когда окончено было занятие траншеей края рва, солдаты сами спустились в ров и преспокойно расположились на отдых на уступе крутого эскарпа, в совершенной безопасности от выстрелов. Один из рядовых 4-го батальона, Григорьев, работавший постоянно с саперами, по собственной охоте, заметив, что на обвале башни лежать набитые землею мешки, свалившиеся из ложемента, устроенного кокандцами на верху обвала, взобрался среди белого дня, на обвал, высыпал из мешков землю и спокойно возвратился на место под выстрелами неприятеля, оправдываясь впоследствии тем, что мешки ему понадобились для исподнего платья, которое совсем износилось.

Башкиры также отличались полным пренебрежением к жизни и презрением к неприятельским выстрелам, от которых никогда не укрывались ни за турами, ни за повозками, а наскучив ходить по траншее, выбирались зачастую на открытое место, а не то украдкой фуражировали арбузы и дыни в кокандских огородах под самой крепостью. Показывая другим, как следует закрываться от пуль лопатами, они железную держали перед лицом плашмя, а деревянную ребром, чтобы “казенную вещь не испортило пулей”.

Неприятель освещал наши ночные работы факелами из шестов, обмотанных насаленными тряпками. Впоследствии и мы воспользовались этим средством, освещая факелами и плошками крепостные стены, в видах противодействия вылазкам, на которые кокандцы оказались великими мастерами. Первую вылазку, силою в 20 человек, они сделали днем, 19-го июля, в 3 часа по полудни. Спустившись по веревкам со стен, они бросились с саблями на голову траншей; наши приняли их сначала за башкир и не стреляли. Кокандцы изрубили двух солдат и успели бежать.

Между тем, разнесся слух, что из Ташкента идет в Ак-Мечеть подкрепление; поэтому решено было произвести поиск по дороге в Ташкент до ближайшего укрепления Джулек, куда и выступил 21-го июля отряд из двух сотен казаков и [105] 50 башкир при одном орудии. 23-го, числа, покинутый гарнизоном Джулек был занят и разорен, а 27-го отряд уже вернулся в лагерь с трофеями.

К этому же времени окончены были минные работы и заряжены два горна. Работы эти ведены подпоручиком учебного саперного батальона Орловским (умер в 1895г. членом военного совета). Неприятель пытался было вести контрмину, но она была открыта нами и обрушена ручными гранатами.

Диспозиция к штурму была следующая: 27-го числа, в 10 часов вечера, в крепостную стену должны были быть пущены конгревовы ракеты с двух пунктов. В 11 часов выстрел с одной из батарей; в 12 часов фальшивая тревога, после которой войска, занимавшие траншеи, начинали отступление; в 1 час утра 28-го числа, выстрел с другой батареи, в 2 часа вторая фальшивая тревога в траншеях, в 3 часа 3 ракеты; по третьей отступали последние части, оставленные в крепостном рве, а одна рога размещалась в крытых траншеях; в 3,5 часа три ракеты одна за другою; пять минут спустя после последней — взрыв, а затем штурм.

При этом имелось в виду: утомить кокандцев выстрелами и ракетами, а фальшивыми тревогами убедить их, что штурма в эту ночь не будет.

Диспозиция была исполнена в точности, но кокандцы тотчас же после взрыва заняли пролом и, несмотря на град нашей картечи, открыли сильный ружейный огонь по батареям и штурмовым колоннам. Первая колонна из 1-й роты 4-го линейного батальона, с командою штуцерных (из 12 человек в том числе 6 матросов с парохода “Перовский” (остановившегося в 2-х верстах выше Ак-Мечети) и 6 солдат из числа лучших стрелков, коим и даны были штуцера) во главе, два раза ходила на штурм, но оба раза была отбита и только когда подоспела еще одна рота, брешь была занята. Роты эти тотчас же рассыпались по стенам и башням и открыли огонь во внутренности крепости. В 4,5 часа крепость уже была в наших руках.

Комендант крепости, Мухамед-Вали, был убит в самом начале штурма; ближайшие его сподвижники легли, как обещались, все до единого; насчитано 230 трупов; в плен взято 74 человека, в том числе 35 раненых.

Наша потеря на штурме состояла: из 5 нижних чинов убитыми и 49 ранеными. В течение же осады ранено было: 2 штаб и 6 обер-офицеров и 71 нижний чин; убито нижних чинов 8, умерло от ран 13, без вести пропал 1. Всего выбыло из строя 106 человек. Трофеями нашими были: 2 бунчука, 8 [106] значков, 2 медные орудия, несколько фальконетов, 66 крепостных ружей, 150 шашек, 1.000 ядер и 120 лошадей.

Падение Ак-Мечети, считавшейся оплотом кокандского владычества в низовьях Сыр-Дарьи, должно было произвести сильное впечатление на кокандцев, и следовало ожидать, что они не замедлять попытаться взять крепость обратно.

Так и случилось. 14-го декабря того же 1853 года, 13.000 кокандцев, при 17 орудиях напали на форт Перовский, но часть гарнизона (550 человек при 4 орудиях и 2 ракетных станках) сделала на рассвете 18-го числа вылазку под начальством капитана Шкунь и совершенно рассеяла кокандские скопища, захватив все 17 орудий, 4 бунчука и 7 знамен. Наша потеря состояла из 18 убитых и 49 раненых.

Движение вперед со стороны Западной Сибири, как бы навстречу со стороны Оренбурга, началось годом позже.

В 1854 году, занята была Заилийская долина, где и возведено укрепление Верное.

Оренбургская степь представляла в это время театр полного беспорядка — там бесчинствовал известный разбойник Исет-Кутебаров (с 1853 по 1858 год). Неуловимый, дерзкий, он покорился только тогда, когда мы сами отказались от надежды захватить его и даровали амнистию.

Восточная война задержала несколько выполнение плана соединения границ оренбургской и сибирской; вопрос этот возник снова только в 1859 году. Приготовления к экспедиции взволновали кокандцев, которые, сосредоточив, по совету английских эмиссаров, подбивавших их объявить священную войну — газават, — значительные скопища у Пишпека, перешли в наступление и напали на наше укрепление Кастек (9-го июля 1860 года); нападение было отбито, но возможность его повторения и дальнейших вторжений в наши пределы кокандцев заставила нас поспешить занятием верховьев реки Чу.

Поэтому, в августе того же года, отряд из 1.044 человек пехоты и 3 сотен казаков, при 8 орудиях, 7 мортирах и 4 ракетных станках, под командою полковника Циммермана, взял крепость Токмак, а 3-го сентября и Пишпек после пятидневной осады.

Разрушив главные верки этих укреплений, отряд возвратился на линию. Циммерман произведен в генералы. [107]

Нападение кокандцев на новую линию. Бой при Узун-Агаче.

Кокандцы после взятия Пишпека стали еще энергичнее пропагандировать газават и тем возмущать подданных нам киргиз. Вскоре по отъезде из Верного генерал-майора Циммермана, кокандцы начали стягивать свои регулярные и иррегулярные войска к Аулие-ата и Меркэ, присоединив к себе волей и неволей скопище из киргиз, на пространстве между Аулие-ата и Пишпеком.

Вслед затем, неприятель, в числе более 20-ти тысяч, с 10-ю орудиями, под начальством сераскира и правителя Ташкента Канаат-ша, двинулся на общий сборный пункт к развалинам Пишпека. Из прокламации кокандцев было видно, что на этот раз они имели намерение действовать сначала на наши сообщения, а потом приступить к уничтожению наших поселений и укреплений. И действительно, перейдя Курдай, кокандцы направились окольными дорогами к западу от Кастека и отрезали его от Узун-агача. К ним присоединились кочевавшие по близости киргизы наши.

Военные силы Заилийского края в это время (начало октября 1860 г.) состояли из 9 рот, 8 сотен, 7 орудий и 4 ракетных станков. Всего до 2.440 человек. Войска эти разделены были следующим образом: в Кастеке, передовом нашем укреплении, — одна рота, одна сотня, три орудия (без лошадей) и два ракетных станка, в Верном: 5 рот, 4 сотни, 4 орудия и два ракетных станка; в укреплении Илийском — одна рота; на пути из Верного в Копал — 2 роты, сотня, прислуга и лошади батарейного взвода (лошадей вели на продажу в Копал, вследствие предписания привести дивизион на мирное положение).

Уверенность наша в полной безопасности после урока, данного кокандцам, была такова, что кастекский воинский начальник не придал никакого значения известию о сборе кокандских скопищь, доставленному перебежавшим к нам киргизом.

Слухи, однако же, упорно повторялись, хотя и не давали ничего определенного. Опасаясь за передовое укрепление, отстоявшее от Верного всего на 80 верст, а также и за промежуточные выселки — зерно будущей колонизации, начальник Алатавского округа подполковник Колпаковский (впоследствии степной генерал-губернатор) тотчас усилил отряд в Кастеке и выслал из Верного в Узун-агач и Каскелен небольшие гарнизоны, но, получив известие о прибытии на р. Чу главной части [108] неприятельских скопищ, он передвинул Узун-агачский отряд к Кастеку, оставив на Узун-агаче одну роту пехоты, сотню Казаков и два легких орудия, а к западу от Узун-агача — в Саурук-кургане (на реке Кара-Кастеке): роту пехоты, 25 казаков и ракетный станок. 15-го октября, Колпаковский разослал к некоторым влиятельным киргизам письма с приглашением присоединиться к нашим отрядам. Но киргизы выжидали, чья возьмет, и не торопились с услугами. Они уклонялись даже от сообщения известий о движении неприятеля. Поэтому наши двигались на авось и, не подозревая серьезной опасности, разгуливали небольшими командами. 16 числа, отряд, назначенный на Саурук-курган, дойдя почти до места, был охвачен партией киргизов, но отбился без потери. Кастекский воинский начальник майор Экеблад, казалось, все еще сомневался: “не знаю, писал он Колпаковскому 17 числа, могу ли наверное сказать, что неприятель тут; но все признаки дают право думать это”. 18-го в Кастек прибыл сам Колпаковский, едва не попавшись в плен на пути: он также ехал с небольшим конвоем и попал на засаду, устроенную киргизами верстах в десяти за Кескеленом. Киргизы, к счастью, не разобрали в сумерках, много ли, мало ли едет наших, и, покружив немного, исчезли.

Войска наши к этому числу были расположены следующим образом: в Кастеке, — 4 роты, 4 сотни и 7 орудий; в Саурук-кургане — одна рота и один ракетный станок; на Узун-агаче — рота, сотня и два орудия; в Кескелене — полсотни водворенных казаков; в Верном — две роты и полторы сотни водворенных казаков; в Илийском укреплении и Заилийском пикете — рота, сотня и два горных орудия.

18-го октября, передовые неприятельские партии появились, почти одновременно, в виду Кастека, Узун-агача, Саурук-кургана. Показавшийся на высотах Кастека неприятельский разъезд был рассеян сотнею казаков, захватившею при этом трех пленных.

Посланы были из Кастека небольшие разъезды к стороне Узун-агача (27 верст) и Саурук-кургана (13 верст) с целью притянуть стоявшие там войска в Кастек, к главным силам. Но отряды эти были отрезаны, и для соединения с ними пришлось двинуться самим главным силам.

Нельзя не упомянуть здесь о находчивости хорунжого Ростовцева, посланного с 60 казаками в Узун-агач с приказанием. Не доходя пяти верст до пикета, команда была окружена толпами киргиз, только что отхлынувших от пикета, на который они тщетно нападали весь день 19 октября. У казаков была простая телега, которую Ростовцев вздумал выдать за пушку: как только киргизы насядут, он зычным голосом командует: “орудие с передков” — казаки раздвигаются, снимают телегу с передка, и [109] киргизы спасаются. Команда потеряла только трех ранеными и благополучно добралась до Узун-агача, откуда на встречу ей пробилась сотня Жеребятьева с одним орудием.

На рассвете, 20-го числа, в виду Узун-агача показались новые толпы, но отбитые картечью ограничились джигитовкой на дальней дистанции, чем и занимались до вечера. В четыре часа, по кастекской дороге, затрещала перестрелка; Жеребятьев снова полетел на выручку. Оказалось, что это сотня Усова с ракетным станком, посланная Колпаковским узнать, почему вчерашнее приказание не исполнено.

Около полудня получены были записки из Саурук-кургана, и тогда Колпаковский с ротою, двумя сотнями, пятью орудиями и двумя ракетными станками выступить из Кастека, а к вечеру прибыл на Узун-агач, присоединив, по пути, роту подпоручика Сярковского из Саурук-кургана. Неприятель, после безуспешных нападений на Узун-агачский пикет, в течение 19 и 20 чисел, отошел к западу от этого пикета и расположился на ночлег в пяти верстах за возвышенностями. Ночью на 21 число Колпаковский с отрядом из 3 рот, 4 сотен, 6 орудий и двух ракетных станков, выступил против кокандцев, оставив на пикете небольшую часть войск (75 человек пехоты и 25 казаков) с одним орудием. Неприятель, как оказалось, не имел при себе артиллерии, которую должен был оставить по затруднительности сообщений, частью за хребтом, в особом лагере, частью (6 орудий с поломанными лафетами) на хребте, откуда они были впоследствии спущены назад.

Местность, занятая неприятельским расположением, находится к северу от дороги в укрепление Верное по обеим сторонам р. Кара-Кастека; ряд возвышенностей и сопок, разделяемых широкими логами, делали эту местность весьма пересеченною. Река Кара-Кастек, разделяясь здесь на несколько рукавов, течет в обрывистых берегах, но по незначительной глубине везде переходима в брод.

По приближены нашего отряда, кокандские наблюдательные посты очистили впереди лежащие высоты.

Как только наши войска подошли к неприятельской позиции на пушечный выстрел, артиллерия под начальством штабс-капитана Обуха была выдвинута вперед и открыла огонь. Казаки, составлявшие прикрытие, отстали, и потому артиллерия пустилась по берегу Кара-су одна. Неприятель думал, было, этим воспользоваться: спешившись он бросился на орудия, но, осыпанный картечью, отхлынул назад. Тут подоспели казаки и прибежала стрелковая рота. Удачное действие нашей артиллерии и нарезных ружей, с которыми тщетно пробовали состязаться фальконеты [110] и турки (турки — длинное (до 1,5 сажени) ружье.), заставило неприятеля отойти за р. Кара-Кастек. Во время этого отступления, Обух приказал втащить одно орудие и один ракетный станок на крутую сопку, откуда и действовал по отступавшим вблизи толпам, нанося им жестокое поражение. Вслед за отступавшими кокандцами, отряд перешел на левый берег Кара-Кастека и двинулся вверх по реке.

Между тем, к кокандцам, которых в начале боя было только до 5 т., стали подходить подкрепления, и отряд наш был окружен со всех сторон многочисленными толпами неприятеля.

Пройдя пять верст по речке и миновав широкую лощину, впадающую с севера в долину речки, отряд приостановился. Впереди была стрелковая рота с артиллерией и сотня казаков; ракетная команда с сотнею казаков стояла на фланге, за ними остановилась еще одна рота и две сотни, в арьергарде шел Сярковский со своей ротою. Ближайшая высота была занята колонною сарбазов (регулярной неприятельской пехоты), остальные высоты пестрели густыми толпами пеших и конных кокандцев. Пока отряд наш ожидал присоединения арьергарда, — из поперечной лощины высыпала густая толпа пеших кокандцев, которая и насела на роту Сярковского. Рассыпав всю роту в цепь и, не оставив резерва, Сярковский стал отступать к реке. Пешие кокандцы раздались, и густая толпа конных врезалась в цепь. Частью в кучках, частью в одиночку отбивались наши молодцы. Юнкер Шорохов ободрял людей своим примером. Тут подоспел поручик Вроченский с ракетной командой и Обух с сотнею казаков и одним орудием: кокандцы были отбиты, Так как неприятельская позиция тянулась параллельно нашему движению, то отряд переменил фронт и выстроился боевым порядком: стрелковая рота составила левый фланг, шесть орудий и три сотни стали в центре, линейная рота стала на правом фланге. Рота Сярковского и сотня Вроченского пристроились под углом против лощины. Обстреляв высоту огнем артиллерии, подполковник Колпаковский двинул войска вперед. Сарбазы были сбиты; артиллерия наша с большими усилиями взобралась на гору, оставив у подошвы, завязшими в грязи, два орудия. Кокандцы быстро спустились с соседних возвышенностей и бросились на крайнюю линейную роту. Офицеры, бывшие в цепи, одушевляя нижних чинов собственным примером, в упор били кокандцев из револьверов. Выстроившаяся на горе артиллерия наша довершила поражение этой толпы. Подобной же участи подверглась и другая колонна сарбазов, наступавшая смело и торжественно с барабанами, трубами и распущенными значками. Кокандцы стали поспешно отступать на всех пунктах. Поразив, [111] таким образом, неприятеля, отряд наш, утомленный продолжительным, девятичасовым боем с противником, в 20 раз сильнейшим, должен был отказаться от преследования. Отдохнув немного, войска продолжали движение к Кастеку для пополнения патронов и запасов продовольствия. Пройдя еще до Саурук-кургана, подполковник Колпаковский выслал сотню казаков отвезти раненых в Кастек и доставить оттуда патронов. Киргизы зажгли скирды заготовленного здесь сена и пустили пал, но ветер погнал его в другую сторону. Дождавшись патронов, отряд пошел опять на Узун-агач, куда и прибыл поздно ночью, сделав в течение дня 44 версты и выдержав 9-ти-часо-вой бой.

Потеря наша в этом деле состояла: из 1 убитого и 26 раненых, в том числе 1 обер-офицер; контужены были: штаб-офицер 1 (сам подполковник Колпаковский) и нижних чинов 5. Потеря неприятеля неизвестна, но в одной пехоте считалось до 350 человек убитых, в том числе 6 пяти-сотенных начальников (пансатов). Лазутчики уверяли, что вся потеря убитыми и ранеными доходила до 1.500 человек, что весьма возможно, так как в этом славном для нашего оружия деле неприятель, сверх ожидания, выказал большую настойчивость, атаки его были смелы, и он неоднократно бросался в рукопашную.

Во время Узун-агачского дела, кокандские скопища несколько раз подступали и к Кастеку, но гарнизон каждый раз отражал нападения.

Сераскир Канаат-Ша, в своем донесении об этом деле, уверял хана, что русских убито 200 человек, в том числе подполковник Шайтанов и есаул Бутаков, а Колпаковский смертельно ранен.

Впоследствии, когда слухи эти достаточно распространились и приобрели в глазах киргиз значение достоверного факта, дико-каменные киргизы были чрезвычайно поражены, увидя одного из убитых (есаула Бутакова) во главе летучего отряда, громившего их аулы. Кокандцы, потерпев неудачу, ушли восвояси, оставив часть регулярных своих войск в курганах между Меркэ и Аулиеата и распустив большую часть киргизских скопищ на кочевья. Часть неприятельских войск, возвращавшаяся с Узун-агача чрез горный проход Кара-Бура, была там застигнута сильным бураном, и так как люди были одеты по-летнему, то их и погибло до 300 человек.

Так плачевно окончилось предприятие кокандцев, задуманное в широких размерах и разбившееся о две неодолимые препоны: невозможность провести артиллерию и невозможность бороться с войсками, которые даже и порознь действуют в одном общем направлены, поддерживая друг друга и не заботясь о числе неприятеля. [112]

На реляции корпусного командира о деле 21 октября император Александр II собственноручно написал:

“Славное дело. Подполковника Колпаковского произвести в полковники и дать св. Георгия 4 степени”.

Штабс-капитан Обух получил золотую саблю. Со стороны Оренбурга мы также подвинулись вверх по Сыр-Дарье около ста верст, заняв и укрепив Джулек (1861 г.) и разрушив строившиеся в 90 верстах выше крепостцы Яны-курган и Динь-курган.

Смерть кокандского хана Меллябека, погибшего под ударами убийц кипчаков, послужила сигналом долголетним беспорядкам, раздиравшим ханство. Все подвластные Коканду киргизы возмутились, а дикокаменные, кочевавшие и в наших пределах, а потом признававшие и нашу власть, простерли свою дерзость до того, что взяли крепость Токмак и осадили Пишпек. Чтобы не дать Пишпека в руки дикокаменных, у нас решено было самим взять его, что и исполнено генерал-майором Циммерманом 24 октября 1862 г. после 11-ти дней осады, с потерею 7 офицеров ранеными и контуженными и 13 убитыми и 44 ранеными и контуженными нижних чинов. Такая убыль произошла, главным образом, вследствие взрыва порохового погреба.

В 1863 г. предприняты были рекогносцировки вверх по Сыру на пароходах “Арал” и “Сыр-Дарья”, под начальством флигель-адъютанта Бутакова; в то же время сухопутный отряд дошел до самого Туркестана и занял Сузак. Сибирские отряды доходили до Аулиеата. Решено было связать линии рядом форпостов по хребту Каратау, не трогая ни Туркестана, ни Чимкента.

Весною 1864 г. началось движение отрядов: сибирский под начальством полковника Черняева взял штурмом крепость Аулиеата (4 июня), потеряв при том только 3 человек ранеными, а сыр-дарьинский, под начальством полковника Веревкина, занял г. Туркестан, сдавшийся на 4-й день осады, во время которой мы потеряли 5 человек убитыми и 33 ранеными и контуженными. Оба полковника произведены в генералы. В видах придания дальнейшим нашим действиям большего единства, учреждена была ново-кокандская линия, в которую вошли вновь занятые территории. Начальником линии назначен был генерал-майор Черняев. На соединение с сибирским отрядом из Туркестана послан был небольшой отряд (405 человек) под начальством генерального штаба капитана Мейера. Отряд этот был окружен кокандцами на весьма неудачной позиции под Ак-Булаком. Мейер вступить в переговоры, обещал кокандцам возвратить Туркестан и Аулиеата и на этих условиях был выпущен из западни. Между тем Черняев, узнав о критическом положении оренбургского отряда, двинулся к нему [113] на помощь и, отразив нападения неприятельских шаек, успел притянуть к себе отступавшего уже Мейера. Затем предпринята была атака на Чимкент, но она не удалась по недостатку артиллерийских снарядов — все дело кончилось рекогносцировкою, а кокандцы, по отступлении наших войск, торжествовали победу пушечной пальбой и трубными звуками. Отряды наши возвратились на квартиры в Аулиеата и Туркестан.

Взятие крепости Чимкента.

После падения Туркестана и Аулиеата, взятых в начале июня нашими войсками, кокандцы, собрав огромное скопище, намеревались действовать наступательно. Задержанные, однако, на Ак-Булаке ничтожным отрядом русских и потерпев значительный урон при рекогносцировке Чимкента, они отказались от предприятия и приступили к работам по укреплению и вооружению Чимкента.

Получив сведение, что главные кокандские силы отошли от Чимкента, в котором оставлен только десятитысячный гарнизон, Черняев решился овладеть городом, прежде нежели неприятель успеет в нем окончательно утвердиться.

С этой целью, в конце августа 1864 г., Черняев выступил с двумя ротами и 4 орудиями к Туркестану, присоединив здесь к себе еще 4,5 роты пехоты, 1,5 сотни казаков, 4 орудия, 2 мортиры и 2 ракетных станка, и двинулся к Чимкенту, куда направить в то же время из Аулиеата 4 роты пехоты, 1 сотню конных стрелков, 1 сотню казаков и 1000 человек киргиз милиционеров, из новых подданных, при 5 орудиях, 4 мортирах и 2 ракетных станках. Отряды взяли продовольствия на месяц, по 200 патронов на ружье, двойной комплект зарядов для батарейных и полуторный для легких орудий, 100 бомб для двухпудовой мортиры и по 300 гранат на каждую полупудовую.

19 сентября, оба отряда соединились под Чимкентом и немедленно произвели рекогносцировку цитадели и укреплений города. В ту же ночь, заложена батарея на 4 батарейных орудия, с рассветом открывшая огонь, на который кокандцы отвечали из семи орудий и двух мортир. Видя, что кокандская артиллерия значительно усовершенствовалась и бьет на более дальнюю дистанцию, чем наша, Черняев приказал заложить новую батарею на 6 орудий и 4 мортиры в 300 саж. от крепости, чтобы с близкой дистанции и более частой пальбой взять верх над артиллерией противника. [114]

Необыкновенно твердый грунт и вылазки неприятеля воспрепятствовали окончить эту батарею, но траншей-майор, подполковник Лерхе, воспользовался этими вылазками и 22 числа, в 10 часов утра, двинул против выдавшейся кокандской пехоты большую часть войск, находившихся в траншее. По первому донесению Лерхе о его наступлении, к нему были высланы из лагеря на подкрепление две роты со взводом артиллерии.

Несмотря на сильный огонь неприятельских орудий, расположенных на восточной стороне крепости и цитадели, роты подполковника Лерхе стремительно атаковали неприятеля, опрокинули его и на плечах кокандцев добежали до крепостных ворот, где штыками проложили дорогу и через неприятельские трупы ворвались в город. Подоспевший в это время с двумя ротами при двух орудиях Черняев беспрепятственно вошел в цитадель через ров по деревянному желобу водопровода.

Через час после начатия приступа город с цитаделью и десятитысячным гарнизоном был в наших руках.

Потеря наша во время этого штурма состояла из 2-х убитых, 17 раненных и 19 контуженных нижних чинов, а за все время осады из 6 убитых и 41 раненных и контуженных.

Герою дня, подполковнику Лерхе, пожалован следующий чин и орден св. Георгия 4-й степени, а генералу Черняеву св. Георгия 3-й степени.

Чтобы воспользоваться впечатлением последних наших успехов, генерал Черняев двинулся к Ташкенту с отрядом в 1550 человек при 12 орудиях. 2-го октября, по стенам цитадели (со стороны кокандской дороги) открыть был огонь из двух батарей. Командир одной из них, известный уже по своей отваге, подполковник Обух вскоре донес Черняеву, что стена обрушена, и что можно ручаться за успех. Черняев разрешил начать штурм и сам двинулся с резервом. Обух вместо того, чтобы сделать предварительную рекогносцировку с несколькими охотниками, двинул вперед всю свою колонну и только под самой стеной сознал свою ошибку: бреши не было; сбита была только верхняя, видная с поля, часть стены. Роты, однако же, спустились в ров, но выбраться оттуда без лестниц не могли. Чтобы выручить их, Черняев поставил здесь все 12 орудий, обстрелял стены картечью, сбил неприятельских стрелков и тем дал возможность выбраться, засевшим во рву, людям. Потеря наша простиралась до 16 убитыми и до 62-х раненными, в том числе 4 офицера, из коих подполковник Обух и поручик Рейхард вскоре умерли. Отряд без преследования отступил к Чимкенту.

Между тем, регент Кокандского ханства мулла Алим-Кул решился перейти в наступление и в начале декабря двинулся левым берегом Сыра, с целью занять Туркестан, где тогда [115] было только 2,5 роты пехоты и 1,5 сотни казаков. Командир Туркестана подполковник Жемчужников выслал по дороге в Чимкент уральскую сотню есаула Серова, при одном горном единороге для разведок. Сотня эта была окружена под Иканом скопищами Алим-Кула (до 15.000 человек), спешилась, залегла в неглубокую канаву, устроив с открытых сторон завалы из мешков с провиантом, и продержалась здесь три дня с 4 по 6 декабря! Видя все свои попытки безуспешными, кокандцы стали подкатывать к сотне арбы (двухколесные телеги) с сеном и под прикрытием этих импровизированных мантелетов приблизились наконец настолько, что положение сотни стало безвыходным. Из Туркестана выслан был отряд из 150 человек пехоты при 2-х орудиях, но начальник отряда подпоручик Сухорко, не дойдя до места, по недоразумению, возвратился в Туркестан.

Кокандцы, в виду столь упорного сопротивления горсти людей, выслали парламентеров, но предложение их о сдаче было решительно отвергнуто есаулом Серовым, который, потеряв надежду на помощь из Туркестана, решился пробиться. Бросив убитых и тяжело раненных и заклепав подбитое орудие, казаки с шашками наголо врезались в кокандцев... Геройское усилие увенчалось успехом: казаки, почти все израненные, пробились, потеряв за все время 57 человек убитыми. Весь отряд состоял из 109 человек (в том числе 2 офицера); осталось не раненных только 7 человек. Серов награжден орденом св. Теория 4-й степени и следующим чином.

В конце апреля 1865 года, генерал Черняев снова двинулся к Ташкенту, занял крепость Ниязбек, чтобы овладеть плотиною, поднимающею воду до уровня ташкентских водопроводов, разбил, 9-го мая, под Ташкентом самого Алим-Кула, который при этом был убит, и затем обложил город. Известия, что на помощь к Ташкенту спешат бухарские войска, и надежда на содействие нашей партии в городе заставили Черняева предпринять штурм в ночь на 7-е июня, но главные силы наткнулись ночью на глубокий овраг, задержавший артиллерию, и штурм обратился в рекогносцировку.

Штурм Ташкента.

Значительное протяжение городских стен, большое количество ворот и множество дорог, сходящихся к городу, делали для нашего, слабого числом, отряда совершенно невозможным обложение города. Поэтому 15 июня генерал Черняев, получив новые [116] сведения о движении эмира и не желая очутиться между двух огней, решился, несмотря на несоразмерность сил противника, штурмовать Ташкент, по богатству и многолюдности значительнейший город в Кокандском ханстве.

Окруженный непрерывною стеною в 24 версты, город имел вид неправильного овала, вытянутого с севера на юг. Будучи перерезан почти на две равные части с севера на юг каналом Бос-су, город состоял из лабиринта извилистых и довольно узких улиц, по обеим сторонам которых тянулись почти исключительно глиняные дома. В центре города и на юго-восточной его части находились обширные базары. На северо-восточной оконечности города имелась цитадель, с ханским дворцом. Городская стена была усилена рвом и во многих местах приспособлена к артиллерийской обороне. В стене, окружающей Ташкент, устроены 12 ворот и 2 прохода.

Население Ташкента размещалось в городе довольно определенными группами: в западной половине города, а также в центре его сосредоточено было промышленное и торговое население, а юго-восточная половина была занята бывшими приближенными хана, т. е. служилым сословием: военными и аристократией, нам по преимуществу враждебными. Ближайшие окрестности Ташкента, на расстоянии 2 — 5 верст, покрыты сплошь огороженными садами, между которыми проходят дороги, ведущие к разным городским воротам. Общая окружность этого зеленого ложа садов простирается до 70 верст.

Численность неприятеля в точности известна не была. У нас же было всего 1951 человек (9,5 рот) при 12 орудиях.

Тем не менее, Черняев решился взять город открытой силою.

Ряд рекогносцировок, произведенных инженер-поручиком Макаровым, во время блокады крепости, показал, что атака Ташкента могла быть поведена на одни из ворот юго-восточной части; при том атака этой части города представляла еще ту выгоду, что, овладев ею, мы уже овладевали и всем городом, так как здесь только и держалась партия, нам враждебная.

Главный отряд наш, после покушения 7 июня, расположился в городских садах и приступил к приготовлению штурмовых лестниц. Для облегчения же перехода через ров, инженер-капитан Яблонский устроил несколько арб с небольшими откидными лестницами. Войска главного отряда должны были выступить 14 июня в 11 часов вечера и тихо подкрасться к Камеланским воротам, обернув для этого колеса орудий войлоком. Сады, прилегавшие к городской стене, облегчали скрытное приближение войск. Штурм должен был начаться с рассветом 15 числа.

Одновременно с атакой главного отряда, полковнику Краевскому, стоявшему в селении Куйлюк, у переправы через [117] Чирчик, на ходжентской дороге, предписано было сделать демонстрацию со стороны кокандских ворот (в 6 верстах от комеланских) и, ограничиваясь бомбардированием города, поддержать тем атаку главных сил.

По занятии наружной ограды, передовые войска главной колонны должны были немедленно двинуться вправо, по улице, идущей кругом городской стены, овладеть кокандскими воротами, соединиться здесь с отрядом полковника Краевского и затем овладеть цитаделью.

Главный отряд, в составе 7 рот и 6 орудий (2 легких и 4 батарейных), выступил тремя эшелонами. Впереди шла штурмовая колонна, под начальством штабс-капитана Абрамова, из охотников и 2,5 рот пехоты. Охотниками командовали: ротмистр Вульферт, поручики: Шорохов и Лапин. В версте за штурмовой колонной шел резерв из двух рот с двумя легкими орудиями, под начальством майора де ла-Кроа, а еще в версте за ним второй резерв из 2,5 рот, с 4 батарейными орудиями, под начальством подполковника Жемчужникова.

В два с половиной часа штурмовая колонна, подойдя к воротам на полторы версты, сняла с верблюдов штурмовые лестницы и, неся их на руках, двинулась вперед садами; впереди шла небольшая цепь стрелков, которая, пользуясь темнотою ночи и пересеченною местностью, подкралась к самой стене, мимо спавшего неприятельского караула, часовой которого, поздно увидав русских, бросил ружье и, не разбудив товарищей, бежал. Присутствие караула впереди ворот, который были завалены, заставляло думать, что где-нибудь в стене есть лазейка, потому охотники решились воспользоваться оплошностью врага и заставить его самого указать им дорогу.

Для этого, часть охотников, как сказано, подкралась к стене, а другая, выждав несколько, принялась будить оплошных караульных штыками. В переполохе кокандцы и не думали защищаться, а прямо бросились к лазейке, завешанной кошмою и потому незаметной с поля — этого только и было надо: переколов оплошных, охотники пролезли в лазейку и тотчас же забрались на барбет, куда с громкими “ура!” взбиралась уже и другая часть охотников по лестницам. Это обстоятельство сильно помогло делу: ворота с двумя башнями и артиллерией были взяты, без всякой, с нашей стороны, потери.

Заняв стены, часть охотников немедленно стала отваливать и разбивать ворота, остальные заняли близ лежавшие сакли и сады. Священник Малов, ехавший с крестом впереди штурмовой колонны, по крику “ура”, бросился вперед и первый пролез в пробитую охотниками щель городских ворот.

Ротмистр Вульферт, взойдя на стену с несколькими [118] охотниками, тотчас же кинулся вдоль стены занять ближайший барбет и овладел тут одним орудием, но сам был ранен пулею в руку.

Между тем, штурмовая колонна Абрамова в числе 250 человек, пробежав в открытая уже ворота, тотчас же двинулась вправо вдоль по улице, чтобы овладеть кокандскими воротами и впустить отряд Краевского.

Пройдя до карасарайских ворот, где уже начиналось мирное население, Абрамов повернул к базару, чтобы жители могли убедиться во взятии нами города. На первой же улице встречены были баррикады, защищаемые сильным ружейным огнем. Баррикады были взяты, и отряд подошел к главному базару. Здесь сопротивление оказалось еще сильнее: кроме баррикад, расположенных на каждом повороте, все прилегающие сакли были заняты стрелками. Выйдя с базара, отряд на каждой улице встречал уже по несколько защищаемых баррикад, так что каждую из них приходилось брать штыками. Прорезав, таким образом, почти всю северную половину города, Абрамов вошел в цитадель, которую застал уже занятой войсками де-ла-Кроа и Жемчужникова.

Скоро по начатии штурма, когда Абрамов двинулся вправо вдоль стены, неприятель, несколько опомнившись от испуга, стал сосредоточиваться у Камеланских ворот против войск нашей главной колонны и занял ближайшие сакли и сады. Пока войска выбивали неприятеля из этих закрытий, значительный массы неприятельской пехоты, собравшись на двух ближайших улицах, с барабанным боем и криком “Аллах” бросились на войска. Две удачно пущенные поручиком Макаровым пудовые фугасные ракеты, а вслед за ними удар в штыки, опрокинули кокандцев и заставили их, в совершенном беспорядке и с большою потерею, очистить улицы. С этого момента, наш левый фланг стал твердой ногою в городе, хотя на занятой части городской стены перестрелка с деревьев и дальних домов продолжалась еще до вечера.

Вслед за колонной Абрамова, была направлена колонна майора де-ла-Кроа (две роты с одним орудием), а за нею колонна подполковника Жемчужникова (две роты при 2 орудиях).

Несмотря на то, что де-ла-Кроа шел следом за Абрамовым, он встретил новые баррикады, весьма скоро устроенные из арб и срубленных деревьев. Пока де-ла-Кроа выбивал неприятеля из баррикад, подоспел и Жемчужников; соединившись вместе, колонны их двинулись к цитадели, которую и заняли, в 7,5 часов утра, почти одновременно с Макаровым. Немедленно и здесь была выдвинута артиллерия, открывшая огонь по городу. Между тем, священник Малов, отделившись случайно уже на базаре, [119] от колонны Абрамова, с 45 человеками и несколькими офицерами, тщетно подавал сигналы трубой, ответа не было слышно: пришлось идти наугад улицами незнакомого города, ориентируясь только по выстрелам. Выйдя на главную улицу, горсть эта была осыпана сзади градом пуль. Потеряв сразу несколько убитыми и раненными, люди прибавили шагу, но почтенный Малов ободрил их и посоветовал лучше дать отпор, а не то на широкой и прямой улице все равно всех перестреляют. Солдаты послушались совета, легли на землю и открыли огонь по густой толпе почти в упор, — ни одна пуля не пропала даром; передние ряды сартов повалились, а остальные бросились бежать. Это дало возможность оставшимся в живых вынести своих раненых и без дальнейшей потери присоединиться к войскам, занявшим цитадель.

Но цитадель оказалась плохою защитою от выстрелов с деревьев соседних садов. Кроме того, кокандцы еще подожгли службы ханского дворца, и огонь, распространяясь довольно быстро, угрожал уже пороховому складу (в 2 тысячи пудов) и нескольким тысячам чиненых гранат. Приходилось очистить цитадель.

Выйти, однако, оказалось гораздо труднее, чем войти: неприятель занял лавки и сакли у самых ворот и решительно не пропускал никого безнаказанно. Тогда отец Малов, крикнув: “за мной, братцы”, бросился, с крестом в руке, вперед и в миг очистил прилежащий берег Бос-су от неприятеля, едва не поплатившись при этом жизнью: сарт выстрелил в него в упор, но фитильное ружье дало только вспышку. Благодаря такому самоотверженно безоружного священника, войска благополучно выбрались из цитадели.

Между тем, согласно диспозиции, отряд полковника Краевского двинулся в полночь от Куйлюка к Ташкенту. Чтобы не обнаружить своих намерений и не дать неприятелю времени собраться на стенах, он должен был не открывать огня до тех пор, пока сам не будет обнаружен или пока не услышит выстрелов главного отряда. Неприятель, заметив отряд полковника Краевского, открыл по нему огонь из девяти орудий, на который тот отвечал четырьмя орудиями, но скоро за стеною послышалось “ура” отряда Абрамова. Вслед за тем, пехота Краевского, с помощью людей Абрамова, подававших лямки и ружья, стала взбираться на стену. В это время Краевский получил известие о появлении, на правом его фланге, идущего из города неприятеля. Тотчас же с казаками и четырьмя конными орудиями он поскакал на перерез им. Удачные выстрелы картечью на самую близкую дистанцию заставили толпы кокандцев бежать. Горсть казаков (39 человек) бросилась их преследовать. Появлявшиеся, [120] вслед за тем, толпы кокандской кавалерии были встречены не менее удачно и также обращены в бегство. Преследуемая горстью храбрых, конница эта разбросала по дороге свои знамена и, доскакав до Чирчика, в беспорядке бросилась к броду, топя друг друга.

Между тем, поднявшаяся на стену пехота Краевского, соединившись с Абрамовых, продолжала дальнейшее движение вдоль стен. Сам Краевский с остальными войсками своего отряда, по вступлении в город, соединился с Жемчужниковым, уже оставившим в это время цитадель, и вместе с ним, расположился на позиции между Кокандскими и Кашгарскими воротами, на месте ханской ставки.

С очищением половины города и прекращением перестрелки главный отряд расположился у Камеланских ворот.

Вскоре затем, в лагерь отряда прибыли аксакалы преданных нам частей города, с изъявлением совершенной покорности и обещанием назавтра явиться в лагерь со старшинами и почетными лицами всего города. Но к вечеру неприятель снова засел в ближайших саклях и открыл огонь по нашей цепи. Сообщение между главным отрядом и отрядом Краевского почти прекратилось. Баррикады появились на всех улицах и на всех перекрестках. Сопротивление сделалось еще упорнее: были случаи, что один, два человека кокандцев с айбалтами (топор на длинной рукоятке) кидались на целую роту и умирали на штыках, не прося пощады.

Посланные по смежным улицам небольшие отряды встречали самое ожесточенное сопротивление; приходилось брать сакли штыками.

Общими усилиями наших войск улицы были очищены вторично, Артиллерия, выдвинутая от ворот на версту внутрь города, открыла огонь. От наших гранат еще с вечера в некоторых местах загорелись сакли, и пожар, распространившийся в ближайшей части города, продолжался до следующего дня. К ночи все войска стянулись к Камеланским воротам.

16 июня, утром, полковник Краевский, с тремя ротами и двумя орудиями, был послан для сбора неприятельских орудий и взрыва цитадели. По всей дороге встречены были им те же баррикады и тот же огонь из смежных домов, как накануне. Баррикады снова были уничтожены, сакли взяты, и отряд вступить в цитадель, где также встретил новое сопротивление, но, благодаря распорядительности Краевского, отряд, исполнив поручение, возвратился в лагерь без большой потери.

К вечеру улицы были совершенно очищены. Перед закатом солнца прибыли наконец посланные от аксакалов, прося позволения всем старшинам города явиться на другой день. [121]

17 числа, все аксакалы и почетные жители города, явившись к генералу Черняеву, изъявили полную готовность подчиниться русскому правительству.

Город сдался и обязался выдать оружие. Все аксакалы, а также многие из жителей приняли самые энергичные меры к отысканию орудий, находившихся в самом городе, и к вечеру было доставлено самими жителями до 20 медных орудий и до 300 ружей. Вслед затем в городе водворилось спокойствие. Ташкент был покорен окончательно.

Трофеями нашими были: 16 знамен (в том числе одно бухарское), множество значков, 63 орудия разного калибра и множество ружей.

Потеря наша: обер-офицеров раненых — 3, контуженных — 4; нижних чинов убитых — 25, раненных — 86, контуженных — 24.

Неприятельский гарнизон, по собранным сведениям, состоял из 5.000 сарбазов и 10.000 сипаев, которые большею частью убежали во время штурма.

Вскоре по занятию Ташкента, Черняеву было предъявлено требование со стороны бухарского эмира — об очищении этого города. Черняев отвечал на это арестованием всех бухарских подданных, торговавших в занятых нами городах. Мера его распространена была оренбургским генерал-губернатором Крыжановским и на Сыр-Дарьинскую линию и на Оренбург. Между тем, эмир просил пропустить к высочайшему двору своего посла, прибывшего в форт № 1, к приезду туда оренбургского генерал-губернатора, но так как последний был снабжен полномочием вести все дипломатические сношения в Средней Азии, то послу был возбранен дальнейший путь и предложено вступить в переговоры на месте. Эмир на это не согласился и возбудил в окрестностях Ташкента партизанские набеги, вынудившие нас занять долину за Чирчиком. Генерал Крыжановский дал, тем временем, полномочие Черняеву вести переговоры о мире. К этому присоединилось предложение эмира прислать в Бухару русское посольство. Черняев, не подозревая ловушки, хотя в виду арестования бухарских купцов можно было опасаться со стороны эмира ответной репрессалии, — послал в Бухару миссию из нескольких офицеров и чиновников (Струве, Татаринова, Глуховского и Колесникова). Миссия эта в Бухаре, как и следовало ожидать, была задержана, и Черняеву объявлено, что ее не выпустить до тех пор, пока бухарский посол не будет допущен к императору. Узнав об этой новой дерзости эмира, Черняев немедленно двинулся к Джизаку (30 января 1866 г.), переправясь с большими затруднениями через Сыр-Дарью, у Чиназа. Но зимний поход без дров, без фуража и без достаточных запасов был крайне тяжел и неудачен. [122]

Простояв напрасно под Джизаком до 11 февраля, Черняев решился отступить к Дарье, где и стал лагерем у Чиназа.

Вслед за сим Черняев был сменен и на его место прибыл новый губернатору генерал-майор Романовский.

Между тем, в окрестностях лагеря и на сообщениях его с Ташкентом появились партизанские партии, грабившие наших подданных и нападавшие на одиночных людей и почтальонов. Для укрощения этих разбойников организована была из туземцев милиция, которая, опираясь на легкие отряды наши, скоро очистила край от хищников.

5 апреля, была произведена рекогносцировка вверх по Сыру, причем у неприятеля было отбито до 14.000 баранов. Кроме того, рекогносцировка эта убедила нас в справедливости известий о наступлении эмира, вследствие чего генерал Романовский решился предупредить его. Выступив со всеми войсками из-под Чиназа, Романовский встретил эмира с 40.000 войском, близ урочища Ир-Джар, на берегу Дарьи. То была первая встреча наших войск с бухарцами.

Громадное скопище эмира было на голову разбито и рассеяно, и сам владыка Бухары и глава мусульманства на Востоке должен был спасаться бегством.

Значение этой победы для дальнейших наших действий в Средней Азии очевидно.

После Ир-Джарского боя народ, считавшийся дотоле непобедимым, должен был уступить первенство в Средней Азии новой великой силе. Только после Ир-Джарского боя вселился среди азиатов тот страх перед нашим оружием и убеждение в нашей непобедимости, которые до сих пор держатся между азиатскими народами и дают нам нравственный перевес, ведущий к победам.

Текст воспроизведен по изданию: Русское знамя в Средней Азии // Исторический вестник. № 4, 1899