АБДУРАХМАН-ХАН

АВТОБИОГРАФИЯ

ТОМ II

ГЛАВА VII.

Будущность Афганистана.

Дела внутренние и внешние. — Признаки могущества Афганистана. — Реформы. — Интересы Англии в могуществе Афганистана. — Советы и наставления моим наследникам. — Как относиться к претендентам. — Магомет-Исхак-хан. — Основы конституционного правления. — Афганская армия. — Казна и запасы. — Судебные учреждения. — Полиция. — Подчиненность церкви правительству. — Никаких концессий иностранцам. — Необходимость приморского порта, — Иностранная политика. — Отношения к России и Англии. — Причины англо-афганских войн. — Мои советы наследникам. — Не торопиться нововведениями. — Индо-афганские отношения. — Теория и практика.

Никто не может знать что случится завтра, поэтому и я не могу взять на себя ответственность за то, о чем я буду говорить сейчас — оправдается ли это или нет; если же я стал бы претендовать на то, что я могу предсказать наверное то, что случится в будущем, то это противоречило бы учению святого корана.

Но и дальновидный наблюдатель может по разным обстоятельствам и признакам времени судить, откуда ветер дует, не претендуя при этом на роль пророка или вдохновленного свыше. [218] Читатели этой книги знают уже, что я имел несравненно более обширный опыт, а также свет и людей узнал больше, чем кто-нибудь из предшествовавших мне правителей Афганистана. Поэтому надеюсь, что читатели мои вооружатся терпением, если я дам здесь несколько советов и указаний для пользы и руководства моим наследникам и моему народу.

Я разделю эту главу соответственно на две части. В одной части будет изложено все касающееся успехов, достигнутых в самой стране, и будут приведены советы и указания, имеющие целью будущее направление деятельности различных учреждений и достижение наилучших успехов в будущем. Так как многие вопросы в этой области были уже разобраны выше в прежних главах, то прошу читателей извинить меня в том, если здесь будут встречаться повторения, неизбежные при исследовании причин благополучия и процветания моей страны. Мне приходится коснуться здесь этих вопросов для того, чтобы иллюстрировать связь, существующую между многими новыми учреждениями, являющимися главными двигателями прогресса в моей стране, и ее внутренней политикой. Успех, достигнутый в одной отрасли, всегда связан с постоянным движением вперед другой отрасли.

Во второй части этой главы я коснусь иностранной политики Афганистана и его дипломатических сношений с соседними державами. [219]

Будущность Афганистана.

1. Внутренняя политика и внутренние дела.

По мнению обыкновенного наблюдателя Афганистан находится в обстановке, охарактеризованной в знаменитой поэме сэра Альфреда Лэйаля следующими словами:

«Афганцы не больше как зерно между жерновами: будет ли их драть верхний камень или нижний, все равно они обратятся в пыль. Англичанин говорит: управляй по справедливости и по закону; русский, вышучивая, советует: скрой свои когти под бархатом... Я же вижу мусульманские государства рассыпающимися в прах и постоянно слышу вокруг меня раздающийся чей-то голос, изрекающий смерть и последний жребий моей стране. И я спрашиваю, не я ли последний государь в этой стране?»

Если, однако, взять во внимание те условия, в которых был Афганистан во время моего вступления на престол, и вспомнить удивительные успехи, достигнутые страной в такое короткое время, то нельзя не видеть в этом достаточных оснований для дальнейших надежд, что Афганистан в будущем вырастет в прочное независимое государство при помощи Царя царей, всемогущего Аллаха.

В учении Магомета, которое является величайшим наследством, оставленным святым пророком аравийским и обратившим Аравию из песчаной пустыни в цветущую страну, мы [220] находим следующие слова, которые могут, быть отнесены к Афганистану: «Когда Всемогущему Отцу угодно и желательно учинить что-нибудь, то волей Всемогущего все причины и обстоятельства направляются так, чтобы они вполне соответствовали условиям необходимого события». Слава Богу! все средства и обстоятельства благоприятствуют будущности Афганистана и возрастанию его успехов изо дня в день.

Не подлежит сомнению, что Афганистан представляет собою такую страну, которая должна обратиться либо в очень сильное государство, либо должна исчезнуть с поверхности земли. Это последнее положение вещей может случиться тогда, когда правителем Афганистана сделается эмир слабый и неопытный. В таком случае страна будет разделена, и самое название Афганистан исчезнет и перестанет существовать. Для лучшего выяснения моей мысли и чтобы сделать мою посылку более понятной, я должен сказать, что Афганистан не может никогда занять положение среднее между теми крайностями, которые сейчас были указаны. Дело в том, что не подлежит никакому сомнению, что Афганистан не может существовать как государство, если страна будет разделена на несколько слабых государств. А это должно случиться, если правительство афганское не будет достаточно сильно и благоразумно, чтобы охранять государство от внешнего завоевателя без посторонней помощи; [221] Афганистан будет тогда неизбежно присоединен одним или другим завоевателем к своим владениям.

Но ни Россия, ни Англия не могут, каждая сама по себе, присоединить к себе всю страну. Англия не может допустить, чтобы Россия присоединила к своим владениям весь Афганистан потому, что тогда не была бы обеспечена безопасность Индии; с другой стороны и Россия не могла бы остаться хладнокровной зрительницей присоединения Афганистана к владениям Англии без того, чтобы самой не принять участие в этой добыче.

Если Афганистану посчастливится иметь правителем эмира опытного, мудрого, сильного и дальновидного, то нет причин, которые могли бы препятствовать росту этой страны, так как по пространству и числительности народонаселения она не уступает некоторым большим государствам. С другой же стороны, если страна попадет в руки такого правителя, как эмир бухарский или некоторые туземные правители Индии, то государство будет предано соседям властью самого правителя посредством какого-нибудь договора или соглашения. А если правитель сам воздержался бы от такого предложения, то он бы вынужден был к этому соседями или иностранными государствами, или его привели бы к этому его собственные мелкие владетели. Нет надобности распространяться здесь [222] долго по этому вопросу, в виду того, что все это хорошо известно любому ученику в делах Востока.

Если вникнуть теперь в эти два поставленные мною вопроса, т. е. предстоит ли Афганистану быть разделенным между соседними государствами и потерять независимость или же он упрочится и наберется сил, чтобы самому оберегать свою независимость — мы увидим, что я должен подробнее остановиться на этих рассуждениях, чтобы дать советь моему народу.

Раньше всего приведу мои настояния и советы, которые, по моему мнению, следует принять, чтобы обратить Афганистан в сильное и независимое государство. Затем перейду к мерам, которые должны быть приняты для того, чтобы предупредить раздел страны между соседними государствами; об этом вопросе буду говорить во второй части, относящейся к иностранной политике.

Афганистан можно уподобить стране с богатейшей почвой, на которой могут произрастать плоды всякого рода, если они будут обставлены уходом хорошего садовника, т. е. если страна будет поставлена под управление хорошего мудрого правителя. Есть страны бесплодные, которые лишены средств, могущих обратить их в страны цветущие, и, несмотря на всевозможные заботы садовника, не дают ничего кроме ничтожного количества плодов и цветов. [223] Афганистан же располагает значительным числом источников богатства, силы и процветания.

Перечислю некоторые из них.

1. Минералы. Страна изобилует богатыми и разнообразными ископаемыми, а именно: рубинами, топазами, ляпис-лазурем, золотом, серебром, оловом, медью, железом и углем. Некоторые из этих залежей являются по словам европейских геологов обширнейшими в мире и отличаются богатой производительностью, могущей искупить расходы на их разработку. Но эти драгоценные камни и богатые рудники остаются скрытыми в земле сокровищами, пока они не разрабатываются; а не разрабатываются потому, что для человека непонимающего ничего по части драгоценностей бриллиант и кристалл одно и то же.

2. Торговля. Предметы и средства торговли афганской довольно многочисленны: помимо обширных залежей железа и угля, названного черными бриллиантами Англии и сделавшего эту страну тем именно, что она представляет собою в настоящее время, имеются еще обильные водопады, могущие приводить в действие машины и питать промышленное производство.

3. Население. Как мужчины, так и женщины отличаются храбростью, умом, любят знание и образование, преданы свободе и независимости; в физическом отношении здоровы и крепки, свободны от порока азартной игры. Афганцы очень расположены к усвоению новых реформ [224] и просвещения; они не одержимы глупыми и ненужными сомнениями, суевериями и предубеждениями против иностранцев. Афганцы непохожи на индусов, которые, несмотря на то, что состоят под властию англичан уже свыше 100 лет, до сих пор чуждаются иностранцев, европейских идей и почитают за грех носить платье, штаны и обувь европейские; они предпочитают носить свои старые туфли, в которых двигаются с трудом, и сохраняют перевязи своих штанов, спускающихся низко до пят. Афганцы, напротив, в этот короткий период успели в значительной степени измениться и одеваются франтовски и нарядно как их братья-турки или европейские расы; они с полной готовностью знакомятся с иностранцами, мужчинами и женщинами, и стараются научиться от них всему, что возможно.

4. Национальные долги. Страна и правительство афганское не имеют национальных долгов; точно также им не предстоит уплаты военных вознаграждений. Афганцам не приходится таким образом работать под давлением таких затруднений, которые испытывают другие правительства, обремененные национальными долгами или уплатой соседним государствам военных вознаграждений. Это последнее тяжело потому, что соседние государства-кредиторы, когда им желательно приостановить военные приготовления своего должника или вообще противодействовать [225] его успехам, то эти соседи сейчас предъявляют свои требования в таком роде: «вы должны уплатить ваши долги прежде, чем тратить деньги на покупку разных военных материалов».

К счастью Афганистана у него нет перед собой подобных препятствий. Фактически нет в Афганистане также иностранных посланников, которые могли бы интриговать и вмешиваться в дела моего государства; не существует также и договоров, дающих право другим иностранным государствам вмешиваться в наши внутренние дела; даже более того: никому из соседних государств не предоставлено право на железнодорожные концессии и т. п. Нет в Афганистане также и английского резидента, который мог бы спросить эмира, как спрашивает туземного правителя Индии: «а сколько булочек съедаете вы за завтраком», или диктовать ему распоряжения по управлению его частными делами, как делами государственными.

5. Соседи. С обеих сторон к Афганистану примыкают сильные государства — Англия и Россия. Хотя оба эти государства причиняют Афганистану не мало опасений вследствие их взаимного соперничества, при всем том в этом заключается не меньше выгоды и зашиты для государства, чем опасности. В самом деле: большая часть безопасности афганского правительства кроется именно в том, что ни одно из упомянутых государств не может позволить своему [226] соседу-сопернику присоединить хотя бы дюйм из афганской территории к своим владениям.

Независимо сего, по моему мнению и убеждению, оба эти сильные соседние государства будут считать для себя не стоющим внимания риском ввязаться в войну с Афганистаном. Напротив, эти соседние государства считают для себя более выгодным предоставить Афганистан самому себе. Об этом я скажу подробнее ниже.

6) Религия. Далее, затем, важная причина, скрывающая в себе силу афганского правительства, заключается в том, что все население исповедует одну лишь религию, это — ислам. В Афганистане нет никаких иноверных обитателей в большом числе, которых иностранные державы могли бы подстрекать к борьбе против своего правителя в роде того как мы это видим в отношении греков и армян в Турции. Население Афганистана сильно предубеждено против всякого иноверного правителя, называя их одним прозвищем «неверные»; мужчины и женщины берутся тогда за оружие, веруя в то, что если кто-нибудь будет убит во время такой борьбы, то он попадет прямо в рай. Вот почему каждый афганец, мужчина и женщина, молится постоянно такими словами: «О Аллах! пошли мне смерть шахида» (т. е. мученика за веру).

Словом, афганцы любят свободу и независимость; они едва мирятся со своей подчиненностью [227] единоверному правителю, тем менее они покорятся правителю чужой религии.

Не подлежит сомнению, что жители пограничных с Индией округов, в роде племен хайберских или других, обитающих около границы, не могут быть признаны мирными подданными; путешествовать по их стране без сильного прикрытия не безопасно. Происходит это оттого, что страна покрыта высокими горными вершинами, представляющими собою естественные крепости для защиты рожденных среди них воинов.

В виду этого характера местности русское правительство никогда не сочтет благоразумным атаковать эти горные вершины, двигаясь сотни миль по неприступным горам, встречая противодействие жителей и их правителя. Точно также и английское правительство не признает благоразумным принести в жертву огромные денежные расходы и потери драгоценных жизней для войны в такой стране, которая, если и может быть завоевана, то никогда не может быть удержана во власти. Для правительства цивилизованного расходы по содержанию в такой стране войск и гражданского управления значительно превышали бы доходы, которые могут быть извлечены из этих стран.

В нынешнем своем состоянии из Афганистана нельзя извлечь никакой выгоды в финансовом отношении для иностранной державы, но он представляет выгоду в военном отношении. [228] Выгода эта может заключаться в том, что иностранная держава, наступающая чрез Афганистан с целью завоевания или нападения на соседнюю страну, могла бы встретить поддержку со стороны афганских вооруженных сил. Но овладение самим Афганистаном не было бы для иностранной державы выгодным приобретением или помещением капитала в течение по крайней мере 50 или 60 лет, если не больше, до тех пор пока афганское государство не достигло бы такой культуры, чтобы естественные богатства и другие средства торговли и прочих богатств приблизили бы Афганистан при помощи железных дорог к прочим государствам.

Стремление Англии к обеспечению безопасности и силы Афганистана.

Многие близорукие английские чиновники, а также некоторые другие, ослепленные своей манией наступательной политики («Forward Policy»), причинили не мало недоразумений в отношениях Афганистана и Великобритании по разным случаям. Эти же близорукие люди присоединили или старались присоединить к английским владениям некоторые афганские племена, придав им название «нейтральных» или независимых от власти Афганистана.

Но эти чиновники не понимают того, что присоединением к владениям Англии некоторых [229] пустопорожних земель, лежащих на афганской границе, они поступают очень неблагоразумно, так как они наваливают на плательщика податей в Индии большие расходы по содержанию в этих странах войск в постоянной готовности, а также по устройству и содержанию постоянной гражданской администрации. Обременяя себя бесполезной ответственностью и тяжелыми расходами, превышающими доходы страны, они тем самым берут на себя излишние заботы и тяжести, которые непосильны стране.

Эти близорукие чиновники имеют преувеличенное представление о своем могуществе и о своем благоразумии: им кажется, что они понимают и знают больше, чем сам Господь Бог. Поэтому эти близорукие люди прямо вышучивают каждого, кто вздумал бы обратиться к ним с советом; они уверены в том, что невозможно, чтобы кто-нибудь понимал хоть половину того, что понимают они — эти всеведущие, всесильные апостолы наступательной политики, любители всяких споров и войн.

К счастью, однако, народ английский и его государственные люди, точно также как и весь народ, лучше, осведомлены, чем несколько упомянутых выше всезнающих чиновников. Благодаря этому обстоятельству, намерения и желания этих близоруких людей встречают неодобрение со стороны массы английского народа и его государственных людей, желающих видеть [230] Афганистан сильным и независимым государством, верным союзником и надежной защитой для империи их благородной королевы — для Индии.

Мне приятно сказать, что изо дня в день увеличивается число этих поклонников мира и искренних друзей интересов как своего собственного, так и моего правительства; они уже теперь осиливают то меньшинство, которое было причиной многих недоразумений, сражений и кровопролитий между Англией и Афганистаном.

Англичане теперь показывают, что интересы Афганистана они принимают близко к сердцу не на словах только, но и на деле; они употребляют все средства, чтобы оказать помощь афганцам деньгами, оружием, машинами и разными другими путями для достижения безопасности и могущества Афганистана. Англичане видят хорошо, что с благополучием Афганистана тесно связана безопасность их собственной империи Индии.

Английские министры не только выказали готовность помочь Афганистану, но пошли еще дальше и гарантировали мне безопасность моего государства против всякого внешнего завоевателя. Это дает возможность мне и моим наследникам посвятить все внимание совершенствованию внутренних дел моего государства, предоставляя все заботы о его внешней безопасности нашим верным друзьям в Англии. [231]

Мысли и советы, а также практические указания о том, как сделать Афганистан государством сильным.

Изложив выше краткий отчет о тех средствах, которые имеются под рукой, чтобы сделать из афганцев великую нацию, я буду продолжать теперь изложение краткого очерка тех систем и способов, при помощи которых возможно достижение этой цели. Я не буду, однако, входить в подробности разных мелких вопросов, могущих оказать влияние на благополучие государства; упомяну лишь про более важные вопросы, связанные с возможностью обращения Афганистана в будущем в великую державу.

Не трудно понять, что прежде, чем заняться убранством дома, необходимо сначала приискать дом или построить его; когда же мы строим дом, надо сначала подумать о том, чтобы окружить его таким валом, чтобы можно было сохранить в безопасности все то имущество, которое мы собираемся поместить в нем; если же дом полон всевозможных дыр, скорпионов и змей, то необходимо прежде всего избавиться от всего этого — раньше, чем нужно будет поселиться.

Точно также и мне необходимо было, как вопрос первостепенной важности, определить сначала границы моего государства, для того, чтобы выяснить, какие провинции принадлежат Афганистану, прежде чем заботиться о введении в [232] них каких-нибудь реформ или улучшений. К снастью, мне удалось установить постоянные границы между владениями Афганистана и соседних держав и тем положить конец беспрерывному наступательному движению этих держав.

Благодаря прочно установленным границам, исчезла причина постоянных пограничных недоразумений, а также источник частых столкновений между Афганистаном и соседними государствами. Это устранено при мне, а также не может случиться при моих наследниках без прямого нарушения заключенных договоров. Это обстоятельство является прочным основанием для будущего мира и преуспеяния при моих наследниках, которые будут совершенно избавлены от всяких забот относительно пограничных вопросов и сношений по этим делам с соседними государствами.

Приняв во внимание, что пограничная линия служит для государства таким же предохранительным средством, как стены для внутренности дома, явилась необходимость после определения границ очистить дом от всяких поселившихся там злых скорпионов; эти последние представляли собою препятствие для всякого прогресса и мира в стране. Объяснюсь короче. Мне предстояло призвать к порядку сотни разных вождей, разбойников, грабителей и душегубов, которые служили источником постоянных тревог и волнений в Афганистане. [233]

Обстоятельство это привело меня к необходимости низвергнуть существовавшую в стране феодальную систему и племенную рознь, для того, чтобы образовать одно общество и подчинить всех одному закону и одной власти. К счастью, я вполне успел в этом, и мне удалось сплотить Афганистан в одно объединенное государство. Многие из начальников разных племен обратились из прежних злейших моих врагов в горячих друзей моих, и я назначил их на высшие должности в государстве. Те же, которые не хотели подчиниться моей власти и жить в мире, были высланы из страны; таким образом в настоящее время нет никого во всем Афганистане, начиная от нищего и кончая начальником, который был бы настолько силен или хотя бы даже претендовал на такую силу, чтобы противиться мне или кому-нибудь из моих преемников.

Здесь полагаю уместным предложить тем, которые склонны критиковать мою политику, при уничтожении и наказывании разных грабителей и мятежников, заглянуть раньше в историю возникновения цивилизованных государств, чтобы удостовериться, обходилось ли без кровопролитий и крутых мер обращение государств феодальных и неустроенных в цивилизованных и сильных.

Во все время, пока я был занят водворением порядка внутри страны при помощи острия моего [234] меча, а также установлением прочных границ и сношением с иностранными государствами при помощи острия моего пера, я не пренебрегал никакими возможными реформами и улучшениями, которые можно было ввести в государстве. Обо всех этих улучшениях было упомянуто на своем месте, поэтому нет надобности повторять это здесь. Скажу, однако, что еще и десятой доли не сделано из того, что должно быть сделано, для того, чтобы Афганистан стал тем, чем он должен быть и чем он и будет, если только улучшения будут постоянно вводиться в стране. Ограничусь здесь в настоящую минуту лишь указанием нескольких советов, которые должны служить для будущего преуспеяния моего народа.

Первый и наиболее важный совет, который я могу дать моим наследникам и моему народу, чтобы сделать Афганистан великим государством, заключается в том, чтобы они твердо забрали себе в голову значение единства. Единение, и лишь оно одно, может сделать Афганистан великим государством. Вся королевская фамилия, все дворянство, весь народ — все должны быть проникнуты одним духом, одними интересами и одним взглядом на дело безопасности своей родины.

Начиная с моего детства и по сие время, едва ли прошел хотя бы один день, чтобы мне не читали историю какой-нибудь страны или какого-нибудь [235] народа. Все это изучение истории приводит меня к одному заключению, а именно: что падение многих государств, в особенности государств магометанских на Востоке, было вызвано отсутствием единодушия и домашними неурядицами. Ислам возвысился до своего апогея лишь благодаря тому, что последователи его придерживались благословенных слов великого организатора Аравии, гласящих — «все мусульмане суть братья между собою».

Ислам распался на несколько частей и теряет одно государство за другим только вследствие отсутствия единодушия между его последователями, которые забыли великое значение и заповедное слово «союз». прошу моих наследников и мой народ быть между собою одного духа и одного сердца в интересах своей родины и придерживаться моих указаний во всем касающемся политики единения и союза. Они должны постоянно помнить те правила, которыми я руководствовался при управлении страной и которые помогли мне собрать вокруг моего престола всевозможных членов моей фамилии, а также представителей дворянства и начальников, проживавших в изгнании в России, Индии и Персии. Поступая так, я этих изгнанников обратил из злых врагов в моих близких друзей. Я в другом месте дал уже подробный отчет об этой моей политике, поэтому мне нет надобности повторять это здесь. [236]

Я серьезно надеюсь, что в городе Кабуле не будет семейных раздоров после моей смерти — ни между моими сыновьями, ни между другими членами моей семьи. В течение моей жизни я все дела направил таким образом, что все члены моей семьи, равно и весь народ афганский, признают первенство моего старшего сына. Я старательно устранил все ошибки, учиненные моими предшественниками, которые делили страну, а также и войска, между своими сыновьями, что давало им возможность в случае отсутствия единодушия вступать между собою в борьбу.

Если же, к несчастью, мои сыновья и родственники будут глухи к моим советам и моим указаниям и вступят в междоусобную борьбу, то они непременно будут наказаны за свое скверное поведение; за то, что они не внемлют моим советам, они пострадают и будут наказаны потерей своего государства и разделом Афганистана, после чего страна эта перестанет существовать, как отдельное независимое государство.

Если такое положение вещей действительно случится, то моим наследникам останется благодарить за это самих себя, так как Всеблагой Аллах говорит так: «Бог ничего не изменяет в условиях существования народа, разве лишь народ изменится благодаря своим собственным делам...»

Но я полагаю, что мои сыновья и наследники будут достаточно счастливы, продолжая быть [237] единодушными; не сомневаюсь в этом потому, что, насколько могу предвидеть, ни один из моих сыновей не в состоянии поднять оружие против того, в чьих руках сосредоточивается абсолютный контроль над оружием, деньгами и всеми прочими ресурсами.

При всем том остается еще одно важное затруднение, именно — противодействие членов королевской фамилии, проживающих вне Афганистана.

Эти лица разделяются на две категории: — те, которые находятся под покровительством Англии, — британские паразиты, и те, которые состоят под покровительством России. Первая категория этих членов королевской фамилии не может быть рассматриваема с серьезными опасениями по следующим причинам: все сторонники этих изгнанников, заслуживающие какое-нибудь внимание, либо покинули уже своих патронов и возвратились в Кабул, либо они еще остаются там, но готовы бежать в Кабул, либо остаются при своих бывших начальниках, но уж согласно полученным от меня инструкциям, получая за это от меня жалованье, открыто или тайно. Величайший герой в мире не мог бы противостать целой армии, будучи один и не имея за собою сторонников; поэтому эти несчастные бедняги испытают ту же долю, которая постигла одного из членов последней королевской фамилии в Афганистане (Суддозая), который умер в [238] преклонном возрасте, питаясь английской пенсией и не покидая надежды когда-нибудь воссесть на престол в Кабуле.

Помимо того, что все эти князья-изгнанники одиноки и не имеют за собою никаких сторонников и последователей, британское правительство знает еще очень хорошо, — потому что оно обладает прекрасной памятью, — дурное управление этих людей, а также их вероломство и интриги с Россией. Я вполне уверен в том, что эта прекрасная память английских чиновников предохранит их от повторения раз сделанного уже опыта. Я сильно сомневаюсь, чтобы эти князья могли когда-нибудь стать у власти хотя бы при помощи англичан, если только, как я надеюсь, Афганистан наберется достаточно сил.

Вместе с тем я, однако, вполне убежден в том, что Англия не может и не пожелает сделать подобный шаг после существующих уже трактатов, заключенных между Англией и Афганистаном. Такое нарушение трактатов повлекло бы за собою одно последствие, именно — привело бы к открытой войне с Афганистаном, а также с моими сыновьями и наследниками, конечно против желания этих последних. Если только англичане будут верны заключенным ими договорам, они никогда не допустят людей афганских, которые в настоящее время в их руках, служить источником тревог моим сыновьям. [239]

Приняв все сказанное во внимание, мы увидим, что нет оснований для спасения со стороны тех изгнанников, которые живут под охраной, наблюдением и покровительством Великобритании.

Если, однако, английские чиновники все-таки окажут помощь врагам моей семьи, вопреки всем существующим между нами дружеским договорам, то в таком случае советую моим сыновьям и наследникам принять те же меры, которых я держался в то время, когда правительство Индии оказывало помощь Шир-Али-хану против меня, именно: раньше всего они должны, как это подобает храбрым людям, сражаться до крайности, хотя бы ценою своей жизни, если это потребуется, стараться изгнать своих врагов; если же, при всем том, они потерпят поражение, чего, надеюсь, никогда не будет, если мои сыновья и наследники будут держаться преподаваемых мною им советов, то они должны тогда искать опору в другой державе против так называемых английских кандидатов.

Но я искренно надеюсь и прошу, чтобы такого случая не было вовсе. Насколько я могу судить и предвидеть и насколько, вообще, каждый человек с обыкновенным здравым смыслом может заглядывать в будущее Афганистана в этом направлении, ясно вполне, что в интересах Великобритании и безопасности Индийской империи видеть Афганистан государством сильным и [240] независимым, отнюдь не ослабляя его возбуждением взаимных распрей среди членов королевской фамилии.

Второй вопрос, который должен приковать к себе наибольшее внимание моих сыновей и наследников, заключается в том, чтобы помнить о трех врагах, которые состоят под покровительством России. В этом только кроется единственный источник действительной опасности; хотя и в этом случае опасность может быть больше или меньше в зависимости от обстоятельств и времени данной минуты. Одно несомненно — что в этом кроется опасность. Причин этой опасности, заставляющих меня предостерегать моих наследников, много. Упомяну некоторые из них.

В противоположность Англии, России желательно видеть Афганистан разделенным на несколько частей и насколько возможно ослабленным или даже совершенно уничтоженным на пути ее наступления в Индию. Вследствие этого, в то время как в интересах Англии держать под своим контролем соперничествующих претендентов на престол афганский, в интересах России, наоборот, выпустить их для открытой борьбы. Для русских в этом образе действий много оснований: первое — потому что для России выгодно, чтобы Афганистана не было вовсе в виде сильного препятствия на ее пути наступления в Индию. Второе — англичане выказали слабость [241] в своем противодействии русским во время их интриг с Шир-Али-ханом, не проявив при этом достаточной силы и стойкости, как это требовалось тогда со стороны Англии, в ответ на нарушение русскими всех их обещаний, данных Англии по разным случаям. Русские убеждены поэтому, что если им удастся устроить какие-нибудь смуты в Афганистане, то и прекрасно, — серьезных мер Англия не предпримет, и все дело с ее стороны ограничится непродолжительным спором в палате общин или в некоторых газетах.

Вторая причина, заставляющая меня предостерегать моих наследников в этом направлении, заключается в том, что в руках России находится Магомет-Исхак, который располагает еще многочисленными сторонниками; эти последние вполне в силах причинить зло, хотя никто сказать не может, на чьей стороне будет успех. Моим агентам не удалось до сих пор одержать перевес над сторонниками Исхака и привлечь их на свою сторону такими же мерами, как это удалось им в Индии. Но я надеюсь все-таки, что, работая настойчиво и тихо, им не трудно будет достигнуть и там успеха.

При всем том опасность, эта не так уж велика; риск небольшой от встречи этой опасности лицом к лицу, ибо я уже принял преувеличенные меры предосторожности. Всем хорошо известно, что Исхак и его отец всегда [242] были, а также и по сие время, ненавидимы каждым мужчиной и каждой женщиной в Афганистане. За недостатком места не буду касаться здесь причин этой ненависти; скажу лишь в нескольких словах, что Азим-хана, отца Исхака, все презирали за то, что он создавал смуты, вызвавшие кровопролитные междоусобицы и раздоры в нашей семье, натравливая моего отца и Шир-Али-хана одного против другого; его ненавидят также за его невыносимые жестокости, за его постоянное пьянство и за многочисленные другие плохие его привычки; наибольшее презрение он навлек на себя за свой коварный и трусливый характер, что афганцами презирается больше, чем что бы то ни было другое.

Исхак-хана, сына Азима, все презирают не только за те же скверные дела его отца, но также и за его вероломство в отношении меня, за его беззаконные поступки и за его в высшей степени идиотское и трусливое поведение во время его бегства, после того как его армия разбила мои войска; вследствие своей трусости он бросил всех, которые помогали ему, и обрек их на страдания, только за свою собственную слабость и трусость.

Кроме того Исхак-хан никогда не был воином, а в Афганистане немыслим правитель, не имеющий за собою никаких боевых заслуг. Прекрасная организация войск, которые были под его начальством и которые выступили для [243] борьбы против меня, руководимые дурным советом и наставлением Исхака, не может быть отнесена к его заслугам, так как обязана лишь его лучшим и искусным офицерам, которых я назначил под его начальство в Туркестане.

Деятельное участие в борьбе со мною принял лишь его сын, без которого отец его совсем не мог бы вести эту войну. Так как я упомянул о сыне Исхак-хана, то должен сказать, что имя его Измаил, он старше на 10 лет моего старшего сына. Хотя, в противоположность своему отцу, он человек способный к бою, все же для него нет вероятных шансов добиться престола в Кабуле, потому что он совершенно неизвестен ни начальникам, ни населению Кабула; и те, и другие его никогда не видели в своей жизни. Между тем афганцы едва наделяют своим доверием даже таких людей, которые им лично известны, а едва ли покорятся правлению человека им совершенно неизвестного; они слишком храбрые воины и слишком благоразумны, чтобы поступить так.

Исхак-хану и его сыну предстоит одолеть еще одно затруднение, именно то, что им требуется по крайней мере три месяца для достижения Кабула, если даже они будут двигаться в Кабул со своими силами, не встречая никакого противодействия на своем пути, что, конечно, невозможно и невероятно. Следовательно, [244] тот, кто займет престол в Кабуле, в состоянии будет встретить их тепло, раньше чем успеют собраться к ним их сторонники. Если, однако, мы предположим, что вместе с ними будет также и поддержка войсками со стороны России, то в таком случае, как это не трудно понять, возникает вопрос о войне между Россией и Англией; этот вопрос будет разобран мною во второй части этой главы.

Хотя я вполне уверен, что едва ли есть какая-нибудь возможность для Исхак-хана и его сына учинить тревоги и беспокойства моим сыновьям и наследникам, все-таки я желаю предостеречь их и советую им в отношении Исхака наблюдать за ним и следовать моей политике еще более искусно, чем в отношении изгнанников, проживающих под покровительством Англии.

Мой сын, однако, не должен льстить себя надеждой, что он взойдет на престол и тогда, если даже он не сделает себя достойным этой чести, или что он в состоянии будет удержаться на престоле только благодаря своим заслугам. Он должен поэтому строго и неуклонно следовать моим советам и моей политике, иначе он не в состоянии будет достигнуть престола, а по достижении его он не в состоянии будет удержаться на нем. Первое, что он должен — это доказать народу, что он государь с сильным характером, самонадеянный, трудолюбивый [245] и патриотичный; если он погрешит в чем-нибудь в этих важных качествах, то он не только потеряет престол, но может навлечь на себя еще большую опасность.

Я не хочу сказать, что сын мой должен быть настолько самоуверен, чтобы никогда не слушать советов своих доброжелателей; но я настаиваю на том, что ему никогда не следует стать орудием в руках своих советников и руководителей: он должен выслушивать всех, но поступать по своему, не следуя ничьим указаниям. Он знает хорошо, что в настоящее время может каждый, не исключая нищего и лавочного сидельца, обращаться с письмом прямо и непосредственно к государю, по всякому вопросу, о чем ему будет угодно; если сведение оказывается верным и полезным моему правительству или кому-нибудь из моих подданных, то доносчик должен быть обязательно вознагражден, будет ли он на службе сыскной полиции или нет; если же донесение будет сделано неверное, то раньше всего наводятся справки, сделано ли донесение с добрым намерением или по злым побуждениям; в последнем случае он будет наказан.

Я собираю мои сведения путем донесений от дворянства, придворных, чиновников, сыщиков и всех моих подданных, которые желают дать мне какие-нибудь сведения в добавок к донесениям, поступающим от моих шпионов, находящихся в чужих государствах с целью [246] наблюдения за всеми текущими событиями дня. От последних я ползучего также и газетные вырезки, касающиеся Афганистана. Таким образом, сопоставляя все полученные сведения, я имею возможность принять собственное решение, не прибегая к чьим бы то ни было советам и указаниям.

Сыновья мои никогда не должны следовать политике Шир-Али-хана, советники которого держали его в постоянной войне с его братьями, последовательно с одним за другим, во все время его царствования, и в конце концов ввязали его в войну с Великобританией, кончившуюся его гибелью. Они также не должны следовать слабой политике Якуб-хана, который в своих стараниях угодить англичанам наобещал им столько всяких уступок, что не был в силах осуществить это все. Примером его слабости может служить то, что Якуб оказался не в силах предупредить убийство Луи Каваньяри после того, как он пригласил его в Кабул к своему двору; за эту свою ошибку он и лишился престола. Со своей стороны и англичане должны были поплатиться за то, что они доверились такому слабому правителю.

Не следует моим сыновьям поступать также по примеру моего дяди Азима, который в виду отсутствия у него патриотического чувства, не занимаясь притом никакими государственными делами, предаваясь пьянству и разврату, [247] потерял престол лишь несколько месяцев спустя после того как он его занял.

Если сын мой очутится в таких же условиях, то он пострадает так же, как упомянутые сейчас правители Афганистана.

Я должен упомянуть еще про один предмет в виде совета моему сыну. Помимо своих ежедневных обязанностей по управлению государством, он должен непременно назначить себе время для усовершенствования своих сведений и познаний, как это и я делал во всю мою жизнь. Лучшей системой в этом отношении служит та, которая усвоена мною, именно: по вечерам, когда он слишком уставши, чтобы самому делать что-нибудь, ему следует каждую ночь пользоваться чтецами, которые должны читать ему книги по истории и географии разных иноземных стран, биографии великих государей и великих людей, какой бы нации или какой бы страны они ни были, речи и статьи, касающиеся различных предметов, принадлежащие современным государственным людям, вырезки из газет, в которых говорится об Афганистане или об отношениях его к различным государствам, дружественным или враждебным и т. п.

В каждой главе настоящей моей книги я давал какие-нибудь советы и наставления моим сыновьям и наследникам; при всем том я нашел необходимым перечислить и здесь упомянутые выше советы, которые должны служить [248] моим наследникам руководством и основанием в их правилах при управлении страной и в их политике.

Перейду теперь к другому вопросу: какой системы держаться в управлении Афганистаном, которая должна развиваться постоянно и неуклонно, так, чтобы он обратился в государство сильное и управляющееся само собою.

Краеугольный камень конституционного управления государством был положен мною, хотя механизм представительного правительства до сих пор не принял еще надлежащей формы. Необходимо, чтобы каждый правитель изучил различные системы управления, существующие в разных странах; затем не торопиться скачками в своих заключениях, а выбрать наиболее совершенную и лучшую систему правления и, не торопясь, постепенно ввести эту систему у себя, преобразовав ее сообразно с положением и условиями своей страны.

По моему мнению лучшая система и принципы правления были те, которые были введены великим законодателем Аравии, нашим святым пророком Магометом, да благословит его Бог! Система эта заключалась в представительном правительстве, разделенном на две партии — мухагир и ансар. В основу правления положены были принципы демократические; каждый член правления имел право подавать свой голос, а [249] затем вопросы решались по большинству голосов.

Чтобы ввести в Афганистане конституционное правление, я ввел следующее: есть три рода представителей, которые собираются в мою палату, образуя со мною одно собрание для решения разных вопросов, касающихся заготовления военных материалов, боевых припасов и разных других дел государственных. Эти три класса населения называются: сердари (или аристократы), каванин-мульки (представители народные) и муллы (вожди духовные или представители церкви).

Представители первого из упомянутых сейчас классов занимают свои места в палате по праву рождения, но с утверждения государя; вторые избираются среди вождей народных, которые избираются следующим образом: в каждом селении или городе есть уже выборный от жителей этого пункта, согласно ряду классификаций, о которых мне нет надобности вдаваться здесь в подробности; он избирается жителями этого селения или города и называется малик или арбаб. Эти малики или арбабы в свою очередь выбирают из своей среды одного, отличающегося наибольшим влиянием в своей области или округе, и называют его ханом или начальником. Наша палата общин и составляется из этих ханов. Выбранный этим путем хан подлежит еще утверждению своего государя, который сообразуются и этом случае с его положением, заслугами, [250] лойяльностью, личными качествами и заслугами его отца.

Третья категория представителей состоит из хан-алума (глава духовный), козий (судей духовных), муфтий (представителей церкви и низших инстанций) и мулл. Последние являются представителями духовенства и достигают этого положения, т. е. права заседания в парламенте, лишь после выдержанного экзамена в делах религии и знания законов страны, а также после службы, пройденной в религиозных учреждениях.

Этот перечисленный выше конституционный корпус не достиг еще ни той правоспособности, ни той подготовки, которые давали бы возможность доверить ему такую важную власть, как законодательство или разные акты правительственные; но со временем они, вероятно, будут облечены этой властью, и тогда Афганистан ради своей безопасности будет управляться сам собою.

Я настаиваю и строго советую моим сыновьям и наследникам, чтобы они никогда не допускали себя сделаться куклами в руках своих конституционных представителей правительства; они должны всегда удержать в своих собственных руках полную власть по организации и устройству армии, не допуская никакого права вмешательства в эти дела их конституционных советников. Они должны также задержать за собою право запрещения всяких реформ, инструкций или законов, которые будут приняты и [251] утверждены этим советом, дурбаром или парламентом или как там этот конституционный корпус ни будет называться.

Мои сыновья и наследники не должны вводить у себя какие бы то ни было реформы поспешно, чтобы не восстановить население против правителя. Они должны помнить, что, вводя у себя конституционные учреждения, принимая более облегченные законы и устраивая преобразованное воспитание народа на подобие университетов, принятых на западе, они должны все эти реформы вводить у себя исподволь, для того, чтобы население постепенно свыкалось с новыми учреждениями и не злоупотребляло полученными привилигиями и реформами.

Следуя совету какой-нибудь иностранной державы или даже совету своих собственных придворных людей на каком-нибудь дурбаре, мои сыновья должны постоянно помнить мудрый и искусный совет, преподанный Сади в следующих строках:

«Только тот искусный и ловкий парень сохранит в своем кармане кошелек с золотом, — который на каждого прохожего смотрит как на карманщика и грабителя».

Чтобы обезопасить для моих сыновей и наследников престол и корону от посягательств иностранных завоевателей, различных претендентов и афганских мятежников, необходимо обращать особенное внимание на военную систему [252] страны. Хотя я уже в другом месте говорил об этом предмете, но скажу здесь по этому поводу несколько слов, в назидание моим наследникам.

Самое важное то, чтобы афганская армия была вооружена наилучшим и наиболее совершенным оружием. Одного миллиона воинов более чем достаточно, чтобы защитить Афганистан от всякого иноземного завоевателя; с этим миллионом воинов Афганистану нечего бояться никакой великой державы в мире.

Чтобы быть вполне спокойным на этот счет, я устроил так, чтобы на каждое новое орудие усовершенствованного образца имелось 500 снарядов, на каждую магазинную винтовку или винтовку Генри-Мартини имелось 5000 патронов на все время войны. Всего этого необходимо иметь по расчету на 1,000,000 человек солдат. Людей этих я разделил на две категории: 300,000 составляют регулярную армию, а 700,000 — волонтеров или милицию; эта последняя категория должна однако надлежащим образом быть устроена и обучена.

Кроме боевых материалов необходимо иметь также в складах страны, в полной готовности на случай усложнений, продовольственные запасы по расчету на упомянутую выше силу, достаточные на три года не только для людей, но и для слонов, верблюдов, лошадей, мулов и разных других вьючных и транспортных животных, как [253] внутри страны для всех наемных перевозочных средств, так и для правительственных транспортов.

Многие богатые и великие державы встречают всегда наибольшие затруднения в приобретении достаточных перевозочных средств для передвижения своих армий с одного места на другое. Трудности эти действительно всегда сильнее, чем даже собирание самих армий и снабжение их всем необходимым и оружием. Но, слава Богу, афганцы настолько сильный, здоровый и усердный народ, что они могут бегать чрез горы своей страны почти так же быстро, как лошади, неся на себе в то же время за своей спиной свое оружие, амуницию, палатки и продовольствие на несколько дней. Вследствие этого для большого числа людей требуется сравнительно немного перевозочных средств. Не будет преувеличением, если скажу, что 100,000 английских войск требуют столько же перевозочных средств, сколько миллион афганских войск, потому что английские войска требуют для себя разного рода провизию, вино, содовую воду и тому подобные предметы роскоши. Многие критики скажут мне на это, что хотя английский солдат требует себе княжеские удобства, он является зато превосходным воином. На это скажу, что я совершенно согласен с этими критиками; я сам питаю большое удивление к английскому солдату и его заслугам: но здесь [254] идет речь не о заслугах людей, а о количестве вьючных животных.

Чтобы снабдить миллионное войско оружием, запасами и т. п., требуются деньги; вследствие чего я увеличиваю числительность моих войск в такой же пропорции, как увеличиваются доходы правительства афганского. Хотя регулярной армии, оплачиваемой правительством, требуется не более 300,000 ч., как это уже упомянуто было выше, все же требуется, чтобы в государственной казне имелось достаточно средств для снабжения всем необходимым и содержания миллионной армии для войны в течение по крайней мере двух лет, так как средства эти необходимо иметь налицо раньше, чем мы приступим к сбору этих войск, чтобы выставить их в поле.

Это не все. Было бы необходимо также иметь еще готовые средства в казне, достаточные для поддержания заводов и мастерских, служащих для снабжения полевой армии всеми потребностями. Необходимо также добывать из афганских же рудников внутри страны железо, медь, олово, уголь и прочие материалы в достаточном количестве.

Учреждения, над которыми я трудился и теперь также занят ими, упрочились настолько, что я уже в настоящее время могу выставить в поле упомянутую числительность воинов; хотя регулярная армия недостаточно велика, но число воинов имеющихся для этого достаточно. Я могу также [255] армию упомянутой числительности снабдить артиллерией, ружьями, амуницией и холодным оружием, средствами самого Афганистана. У меня имеются также полные магазины с зерновым хлебом и перевозочные средства в пределах страны.

Недостает, однако, мне еще двух вещей: первое — это довести числительность регулярной армии и ее офицеров до 300,000 человек, как это упомянуто было выше. Это обстоятельство, как я опасаюсь, потребует еще много времени для своего осуществления; но по этому вопросу не следует беспокоиться, потому что афганцы много раз показали себя уже прирожденными и воинственными солдатами в тех случаях, когда им в виде простых крестьян приходилось вступать в бой с блестящими и храбрыми солдатами, обученными как лучшие в мире.

Важнейшая ощущаемая потребность, и притом самая скверная, это необходимость иметь деньги в казне. Хотя, благодаря всемогущему Аллаху, еще никогда не имелось столько наличных денег в казне Афганистана при прежних эмирах в сравнении с тем, сколько успел собрать я в настоящее время, — все же еще не имеется столько, сколько бы мне хотелось иметь.

Относительно разных продовольственных магазинов и складов, которые я устроил для войск в Афганистане в каждом важном городе, я советую моим наследникам держаться моего примера и наблюдать за тем, чтобы эти [256] магазины были наполнены всегда зерновым хлебом; следует освежать эти запасы каждый год, продавая этот хлеб войскам по наиболее дешевым ценам, по которым они не могли бы купить в другом месте, или же выдавать им этот хлеб в счет жалованья, остатки же продавать, а затем наполнять магазины новым купленным ячменем и прочим зерном, чтобы возместить хлеб проданный и розданный. То, что продается, покупается обыкновенно конюхами для вьючных животных, лошадей и транспортных животных.

Мои сыновья и наследники не должны слушаться тех критиков, которые осуждают принятые мною меры для содержания в полной готовности 48,000 лошадей и вьючных животных и тысячи тонн зерна. Критики эти говорят так: «к чему правительству нести расходы по содержанию такого множества транспортных животных, когда мы можем всегда собрать или нанять достаточное количество, если потребуется в минуту необходимости». Но эти критики не понимают, что в минуты тревоги имеется столько вопросов, о которых предстоит думать и заботиться, что то, что возможно сделать заблаговременно, должно быть сделано и приготовлено заранее. Помимо того транспортные животные употребляются постоянно для дела, и этим сберегают для правительственной казны столько же сколько стоит их содержание. [257]

Но мои сыновья и наследники не должны льстить себе только многочисленностью своей армии. Они должны постоянно помнить и иметь в виду, как вопрос первой важности, чтобы армия была всегда довольна и счастлива; лучше не иметь вовсе никаких войск, чем иметь войска недовольные и враждебные. Иметь войска удовлетворенные и довольные будет зависеть от здравого смысла их государя. Одно не подлежит сомнению: войска не следует пополнять как обязательной повинностью, и жалованье им следует выплачивать регулярно. Шир-Али-хан пополнял свою армию принудительно и не платил своим войскам жалованья, поэтому у него были наиболее враждебные и недовольные войска в государстве. Эти войска его не могли поэтому противостоять против английских войск даже наполовину так хорошо, как встретили их простые крестьяне.

Судьба многих афганских государей решалась часто в одном сражении только благодаря недовольству войск: они еще не видели неприятеля, не столкнулись с ним, а уж опасливо ждут его появления, для того, чтобы, завидев его только, сейчас же обратиться в бегство по разным направлениям; этим они желают лишь исполнить свое сердечное стремление сокрушить и разрушить своего государя, заставившего их сражаться против их собственной воли.

Армия, как я уже сказал, должна получать жалованье регулярно и получать наличными [258] ежемесячно из государственной казны. Не следует выдавать им приказов на право получения доходов от страны и сбора их самими солдатами, как это принято было за правило в прежнее время. Если все заботы солдата будут поглощены вопросом о пропитании своей семьи, то он не в состоянии будет посвятить все свое внимание лежащим на нем обязанностям. Да если притом солдат будут отправлять в страну для сбора доходов вместо причитающегося им месячного содержания, то кто же будет воевать вместо них?

«Дай деньги солдату и он тогда не пощадит своей головы в борьбе за тебя; но если ты будешь лишать его заслуженных им денег, то он отвернет от тебя свою голову». Сади.

Солдаты становятся людьми храбрыми, надлежащим образом обуженными и приготовленными для борьбы и преданными своим обязанностям при помощи храбрых, геройских и популярных офицеров. Горсть хороших солдат под начальством храбрых военных офицеров может творить чудеса.

«Один храбрый волк никогда не отступает перед массой баранов». Джами.

«Числительность войск не имеет значения, ибо лучше 200 храбрых воинов, чем 100,000 трусов». Фирдузи. [259]

В отношении выбора военных офицеров, их организации и повышения необходимо принять все предосторожности. Все офицеры должны быть люди наиболее способные, заслуженные, преданные и законные слуги короны, а если возможно, то должны принадлежать к хорошим фамилиям. Я не одобряю производства лишь по благородству происхождения: оно должно быть основано на поверке заслуг, самой службы, храбрости и управления войсками во время войны, качества поведения, чувства законности и наконец — но самое главное — популярности этих офицеров среди солдат. По моему мнению это последнее условие является наиболее важным из всех.

Всем офицерам необходимо учиться новым военным наукам по книгам, которые были переведены с английского языка на персидский. Мои сыновья и наследники никогда не должны забывать этот совет мой, а именно: им никогда не следует принимать услуги иностранных военных офицеров, предложенные какой-нибудь пограничной иностранной державой.

«Эгоизм сродни сумасшествию» (пословица). Магомет.

Предлагая услуги военных офицеров своей армии под предлогом обучения наших солдат английской военной тактике, иностранная держава может достигнуть того, что эти солдаты будут обучены служить чужим интересам. Я надеюсь, что в непродолжительном времени афганцы [260] приобретут настолько опытности и знания, что интересы правительства будут для них тождественны с их собственными интересами. Они станут тогда столько же патриотичными, как народы других национальностей. Тогда будет более безопасно, чем теперь, посылать афганцев в Европу для изучения других народов, потому что они в настоящее время могут легко быть восстановлены против своего правительства и своей страны теми народами, среди которых они будут жить. Лишь тогда придет время посылать наших офицеров для изучения военного искусства в Европу, когда они будут смотреть на врагов своего отечества как на своих личных врагов; по возвращении же домой они могли бы тогда обучить своих товарищей тому, чему сами научились. В настоящее же время мы должны быть довольны раньше всего тем, что народ наш может сражаться в своих родных горах; притом же необходимые книги для воинского обучения и соответствующих предметов были переведены на персидский язык; афганцы эти книги изучили основательно и продолжают совершенствоваться, приобретая все больше и больше познаний.

Когда народ мой не имел ни надлежащих винтовок, ни офицеров и не был обучен, представляя лишь из себя массу крестьян и фермеров, он и тогда вызывал удивление английских солдат, а также и других иностранных [261] государств своей храбростью. В настоящее же время афганцы располагают лучшим современным оружием; предводимые моими генералами, афганские войска могут противостоять против равной числительности войск наилучшей армии, а сражаясь в родных горах, могут бороться и против двойного количества войск. Даже ученикам из военной истории известно, что в сражении под Сейдабадом у меня было лишь 8000 солдат под моим начальством, и это войско разбило армию в 70,000 человек Шир-Али-хана, которая разбежалась, бросив своих мертвых и все прочее. Последствием этого сражения была гибель Шир-Али-хана, а отец мой, который был пленником в его руках, сделался эмиром.

«Подданные являются корнями,
Государи — деревьями.
Деревья, о — мои дети,
Не могут держаться без корней».

Сади.

Затем я должен преподать еще следующий совет моим сыновьям и наследникам: существование всякого правительства и его продолжительность зависят от самих подданных; поэтому мои сыновья и наследники должны стараться день и ночь поддерживать мир, счастье и благополучие их подданных. Если народ богат, то и правительство богато; если подданные мирные, [262] то и правительство живет тогда в мире; если подданные исполнены знаний и мудрости, то и государственные люди и министры этой страны, управляющие этим государственным судном, будут лучше осведомлены и ориентированы, так как они взяты из рядов народа и им же вдохновляются и направляются.

В виду сказанного, образование народное должно в будущем служить предметом величайшей важности. Афганистан никогда не достигнет полного и надлежащего усовершенствования, если не будет введено образования женщин. Дети получают свои первые познания от своих матерей; мысли и понятия, усвоенные детьми в нежном возрасте, влияют затем на их характер и взгляды во всю их жизнь и никогда уже не будут отодвинуты впоследствии никаким позднейшим образованием. Вот почему со стороны нашего святого пророка было весьма мудрой мерой, когда он предписал нам, что женщина никогда не должна оставлять своего дома без разрешения и согласия своего мужа и что ей разрешается уходить из дома только в одном единственном случае, это ради приобретения познаний и образования.

Если масса народная, а также жены и женщины, вообще, образованы, то государственные люди, избранные этим народом и вышедшие из его рядов, могут быть уверены, что им легче будет управлять и судить, ибо они будут хорошо [263] осведомлены и хорошо руководимы. Правительство образованное и цивилизованное совершенно неуместно для народа непросвещенного, который может быть управляем лишь суровыми и воинственными законами. Точно также правительство варварское и необразованное неуместно для народа просвещенного и цивилизованного; результатом несоответственных условий в подобном случае будет то, что государь лишится головы, как это случилось в Англии с Карлом I.

Сказанное сейчас приводит мне на мысль забавную историю, которую расскажу здесь в виде примера, чтобы пояснить сказанное о том, что правительство должно стоять на том же уровне знаний и образования, как и управляемый им народ. В одном государстве астрологи предсказали государю своему, что в такой-то и такой-то день пойдет сильный дождь, и каждый, кто только напьется этой дождевой воды, потеряет рассудок и станет сумасшедшим. В виду этого предсказания государь приказал своим слугам сохранить несколько бочек хорошей воды и тщательно закрыть их, для того, чтобы эта здоровая вода не смешалась с болезнетворной дождевой водой, порождающей сумасшествие.

Когда, наконец, выпал дождь, подданные оказались без резервуаров здоровой воды; поэтому для удовлетворения своей жажды им ничего больше не оставалось, как пользоваться дождевой водой из каналов; последствием этого было то, что [264] все подданные сошли с ума. Результаты получились ужасные: все законы и системы правления, которые вводились министрами, низвергались населением, лишенным рассудка; все, что только ни делал или ни говорил государь и его министры, отвергалось пошатнувшимся разумом народа. Тогда государь заявил своим министрам, что при этих условиях не представляется никакой возможности управлять государством и проводить какие-нибудь меры чрез народный парламент против воли народа; поэтому представилось более уместным, чтобы он сам вместе со своими министрами напился той же воды дождевой, чтобы стать сумасшедшим одинаково со всеми. Так они и поступили, после чего государь и министр были поражены тем же сумасшествием, как и все подданные. Государство, полное сумасшедших, не могло, конечно, существовать долго: явились соседи, овладели страной и выгнали оттуда всех сумасшедших...

Счастье, мир и благоденствие подданных в значительной мере зависят от правосудия и законов, которыми управляются эти подданные. Государь и нищий одинаково равны перед законом.

Мои сыновья и наследники не должны следовать дурным примерам прежних эмиров, при которых каждый чиновник и каждый начальник придерживались собственных законов, так что не существовало никакого правосудия.

Я должен признать, что я не успел еще [265] ввести все судебные учреждения, сообразно намеченным мною системам, как это мне было желательно; в этой области остается еще большой простор для дальнейших усовершенствований. Например, в начале моего царствования, когда народ мой был преисполнен мятежных стремлений, непокорен и необразован, законы мои были очень суровы; но из году в год, водворяя мир и просвещение, способствовавшие умиротворению населения и сделавшие его более покорным, я преобразовал многие из этих законов, сделав с течением времени наказания более легкими.

Мои наследники должны также придерживаться этой моей политики — преобразовывать и изменять законы по мере роста и совершенствования нации на пути новейшей цивилизации. Они должны помнить, что всякие законодательные собрания и парламенты, которые существуют в разных государствах, предназначаются только для упомянутой единственной цели: всегда делать своевременно соответствующие нововведения и изменения в законах для того, чтобы постоянно шагать в уровень с общим прогрессом всего мира.

Я серьезно надеюсь, что с помощью Бога, посредством просвещения и под руководством мудрого правительства народ мой достигнет того уровня, который сделает его способным самим собою создать свои законы, и создать их для самих себя, исключая, конечно, законы [266] божественные, управляющие делами религии, богослужением и нравственной жизнью.

Мне удалось учредить суды в гораздо большем числе, чем они существовали при прежних эмирах; при всем том остается еще обширный простор для учреждения новых судов, если только представится к этому возможность со стороны финансовых средств казны, предназначенных для этой цели. С увеличением числа судов в разных провинциях жителям не придется путешествовать далеко для получения правосудия и дожидаться долго решения своего дела.

Так как в суды поступало гораздо больше дел, чем суды могли решать, а денег достаточно у казны не было, чтобы открыть новые суды для удовлетворения потребности, то многие дела приходилось для ускорения решать устно, не записывая дела эти в суде и не представляя о них никакого отчета. Вся процедура этого суда продолжалась несколько минут: к судье приводились лично обвиняемый, обвинитель и все свидетели; выслушав устно все стороны, судья тут же произносил приговор свой, не записывая ничего в книги, после чего сейчас же рассматривалось следующее дело. Таким образом в один день успевали рассмотреть несколько дел.

В настоящее время все дела, касающиеся прав наследства, коммерческие, по владениям и т. д., сначала регистрируются, и отчет об этих делах правительство сохраняет для справок. [267] Необходимо назначить в суды особых писцов, которые должны записывать подробный отчет о всех делах, так, чтобы не могли вкрасться какие-нибудь недоразумения или неправильные решения; со всех решений должны быть сохранены копии на случай справок или обжалования.

Представляется весьма важным, чтобы все эти изменения в судах и законах, а также по судопроизводству, были введены исподволь. Важно это потому, что если будут приняты облегченные или снисходительные законы раньше, чем народ сумеет оценить их, то законы эти послужат лишь для поощрения мятежников и людей неспокойных и нанесут только вред народной совести.

«Дать свободу ворам — значит поощрять воровство». Сади.

Например: введение целой системы шпионов и сыщиков при сыскной полиции встречено было с неудовольствием всеми чиновниками, которые привыкли брать взятки, а также разными начальниками, которые обыкновенно выжимали деньги от своих подданных; неудовольствие это вызвано было тем, что обо всех их делах мне сейчас же доносили.

Я слышал, что все эти чиновники и начальники горько жаловались моим сыновьям на чиновников сыскного отделения, так что мои [268] сыновья восстановлены уже против всех моих шпионов и сыщиков. Тем не менее я советую моим сыновьям и наследникам поддерживать на надлежащей высоте сыскное отделение, потому что учреждение это существует во всех цивилизованных государствах.

Для правительства чрезвычайно важно иметь постоянно сведения о делах внутренних и внешних, а равно раскрывать все интриги и измены, затеваемые врагами. Нет никаких лучших средств, чтобы иметь надлежащие сведения о чувствах и намерениях, скрывающихся в соседних государствах, для того, чтобы можно было отличить друзей от врагов. При помощи того же сыскного отделения я имею возможность иметь постоянное наблюдение и заботливо изучать сношения с иностранными государствами, так как все отчеты и донесения тщательно сохраняются в моей канцелярии.

Советую моим сыновьям внимательно прочесть книгу «Анвари-Сугейли». Чтение этой книги при помощи небольшого здравого смысла и осторожности принесет большую пользу.

Помимо, однако, сыскного отделения, чтобы изучить хорошо своих иностранных соседей и чтобы разобраться в том, кто наши друзья и враги, требуется еще глубокий ум и рассудительность в добавок к чтению документов и вышеупомянутой книги. Ибо никакие науки и [269] сведения не могут создать вполне зрелого государственного человека.

Без прирожденных талантов всякие науки и познания явили бы собою такие же последствия, которые изложены в следующей сказке. Однажды царь поместил своего сына для обучения у одного астролога, при чем предупредил его, что он заплатит ему больше, чем родители остальных детей, но с условием, что он должен царского сына научить больше, чем всех прочих своих учеников. Спустя некоторое время царь взял в руку серебряное кольцо и задал ученикам такой вопрос: «что у меня в руке?» Посмотрев на свои звезды, один из учеников ответил, что он приходит к такому заключению, что в руке должно быть что-нибудь круглое. Царь спросил далее: «какого цвета этот предмет?» — «Должно быть белого», ответил ученик. — «А из чего он сделан?», спросил царь. — «Из серебра», ответил ученик «и предмет этот с отверстием в средине». Далее не трудно было угадать, что это было серебряное кольцо; мальчик, таким образом, ответил удовлетворительно на вопросы царя.

Дошла затем очередь до царского сына. Он также при помощи своих познаний дал удовлетворительные ответы на все вопросы: сказал, что предмет круглый, из серебра, с отверстием в центре; но он прибавил, что это должно быть маховое колесо из машины; у царского сына [270] не хватило здравого смысла понять, что для машины не требуется, чтобы маховое колесо было сделано из серебра, и притом это колесо таких размеров, что его нельзя скрыть в руке человека.

Царь указал учителю на этот ответ. На это учитель возразил царю так: «ответы твоего сына были совершенно правильны во всем касающемся приобретенных познаний, но они неправильны в отношении того, где вопрос коснулся собственного здравого смысла».

Для поддержания государства, для могущества и благоденствия нации религия является всегда чрезвычайно важным фактором; без религиозных верований народ весьма скоро становится деморализованным, начинает склоняться к упадку и затем гибнет окончательно. Мусульмане отличаются храбростью именно потому, что они всегда были очень строги в делах религии и отличались стойкостью в следовании указаниям своей веры.

Я написал особые книги, в которых трактуется о вопросах, касающихся защиты нашей религии и соблюдения ее требований. Я написал также особую книгу о джехаде (война за веру и за ее неприкосновенность). Среди всех этих книг и памфлетов, которые я написал и издал на персидском языке, наиболее важными являются те, которые называются таквин-дин («крепкие основы религии») и панд-намах («мои советы»); [271] эти книги должны быть прочитаны каждым мусульманином. Нет надобности говорить мне здесь о религии; рекомендую моим читателям, интересующимся этими вопросами, прочитать упомянутые сейчас книги.

Я советую моим сыновьям и наследникам не разрушать и не ослаблять ту систему учреждений, которой я упрочил мусульманскую религию в Афганистане. Руководствуясь этим, земли, всякого рода собственность, а также деньги и другие ресурсы, которые раньше служили для поддержки мулл, были обращены в правительственную казну; вместо этого назначено было от казны ежемесячное жалованье всем лицам, отправляющим религиозные требы, например: казиям, муфтиям, имамам, муэдзинам (которые сзывают правоверных на молитву), мухтасибам (смотрителям и попечителям).

Приняв эту систему для мусульманского церковного закона и для административного устройства религии, я передал все это ведомство в руки таких чиновников духовенства, которые избираются и назначаются короной; все свои привилегии они сохраняют также под контролем правительства. Благодаря этому обстоятельству, эти чиновники должны волей-неволей повиноваться правительству, которое всегда может приостановить всякие нововведения в области религии, которые расходятся с его взглядами и нарушают общее единство. [272]

Единение в исламе должно служить главным лозунгом и первым условием его силы.

«Неужели ты не знаешь, какое благословение тебе приносит истинная вера ислама? Соедини воедино все рассеянные племена и общины в одно общее братство». Коран.

При наиболее мудрой политике нашего святого пророка ближайшей целью введения различных изменений в жизни народа было всегда более тесное сближение людей между собою и их общее объединение, так, чтобы все жили между собою в постоянном единении. Он, например, требовал, чтобы все непременно обедали вместе, вместо того, чтобы обедать отдельно; чтобы для молитвы все соединялись вместе в мечети, вместо того, чтобы молиться дома про себя; чтобы для своей субботней молитвы (по пятницам?) все жители города, селения или округа собирались вместе в главную мечеть, для того, чтобы свиделись все между собою, если не каждый день, то каждую неделю на еженедельной молитве; затем он требовал также, чтобы в еще более многочисленном сборище все собирались вместе два раза в году к празднику Айд.

Дальнейшим развитием этого закона или этой идеи является пилигримство в Мекку, которое, весьма естественно, приводит мусульман всех частей света, с востока и запада, из [273] всех стран, к общей встрече в одно время и одно место. Некоторые люди замечают, что эти огромные сборища людей служат причиной болезней и чумы. Но я не разбираю здесь вопросы санитарного характера. Я желал бы, однако, спросить — каким это образом не вымирают от чумы жители Лондона или других больших городов, в которых живет еще более многочисленное население, чем пилигримы, собирающиеся в Мекку? Причина заключается в том, что в этих городах соблюдаются с большой строгостью те же самые законы из религии Магомета, о соблюдении чистоты и гигиены, которые по требованию пророка должны соблюдаться с особенной строгостью. Отправляющиеся в Мекку пилигримы обязаны повиноваться требованиям Магомета, а для этого должны соблюдать чистоту, есть здоровую пищу, пить чистую воду; иначе нет никакой пользы в том, что, повинуясь одним приказаниям Магомета, мусульмане оставляют без внимания другие его заветы.

Я желаю, наконец, сказать в заключение, что Афганистан имеет перед собою великую будущность, если только Бог сохранит мою жизнь на несколько лет или же если Бог сохранит Афганистан от семейных раздоров и внешнего завоевателя, и если мои сыновья и наследники будут действовать между собою в полном согласии, Повинуясь моим советам и указаниям. При этих условиях, я надеюсь, Афганистан сделается [274] одним из великих государств в мире — «инша-Аллах» («никто как Бог!»).

Рассматривая обширное пространство страны, ее прелестный климат и многочисленные целебные источники, а также его население, отличающееся храбростью и физической силой, мы видим, что и теперь Афганистан не далеко отстал от некоторых великих государств всего мира. Установление пограничной линии положило предел наступательному движению сильных соседей, а внутри страны кончились, как я горячо надеюсь навсегда, всякие мятежи и междоусобная борьба. Армия, военные запасы и казна приведены в порядок и стоят на пути дальнейшего усовершенствования.

Рассматривая все эти вопросы, необходимо допустить, что теперь настало время, чтобы открыть страну для разных предприятий: для торговли, просвещения, разработки минеральных богатств, для поощрения иностранных капиталистов, купцов и путешественников, равно обеспечив им безопасность. Настало время, чтобы прорезать страну каналами, устроить резервуары для ирригации земель, для собирания воды во время таяния снегов, так, чтобы эта вода не могла быть унесена из страны течением рек во время лета. Удерживая эту воду в стране, можно будет пустынные земли и бесплодные округа, но покрытые чрезвычайно плодородной почвой, обратить в сады и ценные земли. Я открыл уже несколько [275] каналов, а несколько других предстоит еще прорыть. Торговля астраханскими шкурками, шерстью, лошадьми и баранами значительно увеличилась. Для поощрения торговли я одолжил афганским купцам деньги из государственной казны и за этот кредит не беру никаких процентов; вместо процентов я наложил пошлину на предметы вывоза и ввоза, что приносит мне больше, чем проценты, оставляя также выгоду и для купцов. Необходимо, однако, войти в сношение с иностранными банками и банкирами, для того, чтобы можно было выпустить банкноты с равной оценкой по количеству денег, хранящихся в казначействе. Таким образом можно было бы те деньги, которые лежат теперь без движения, пустить в оборот и успеть в течение года обернуться этими деньгами несколько раз. Я утвердил также систему гундисов и биржевых ордеров (векселей и пр.).

Значит мне вполне понятны выгоды свободной торговли. Но в настоящее время мы должны отказаться от этих выгод, а должны наложить известное ограничение на иностранные товары, которые мы ввозим. Мы должны стремиться, чтобы препятствовать насколько возможно ввозу иностранных товаров в нашу страну на наличные деньги, так как мы должны стараться производить в стране те товары и предметы, которые отвечают спросу. Необходимо стараться производить в стране даже больше, чем требуется для [276] собственной надобности, для того, чтобы можно было вывозить в другие страны предметы своих изделий и обогащать свой народ посредством иностранных денег, которые будут притекать в Афганистан.

Главным предметом вывоза Афганистана, служащим источником для зарабатывания денег, служит зерно из Катагана и Туркестана, а также продукты горного дела. Имеется в стране также много фруктов, которые не могут быть употреблены на месте, но за отсутствием железнодорожных, пароходных и телеграфных сообщений этот недостаток сообщений и перевозочных средств заставляет нас воздержаться от того, чтобы считать для нас фрукты предметом торгового обмена.

Я советую моим сыновьям и наследникам прокладывать новые дороги по примеру того, как это и я делал; но вместе с тем они должны отложить постройку железных дорог, — этого чрезвычайно важного и необходимого фактора для торговли страны-до тех пор, пока Афганистан не будет располагать достаточной армией для защиты государства.

Но в ту минуту, когда мои наследники почувствуют себя достаточно сильными, чтобы защитить свою страну собственными средствами, когда армия будет упрочена в той организации, какую я придал ей, тогда настанет время вводить железные дороги и телеграфные сообщения с целью [277] использовать минеральные и другие источники наших богатств. Настанет тогда время, когда Афганистан, благодаря своему прекрасному климату, восхитительным плодам и чудному воздуху летом, делающим страну подобной раю, этот Афганистан станет центром для путешественников и людей богатых, ищущих здоровья и развлечения. Швейцария имеет такой же климат, как и Афганистан; но в Афганистане плоды и красоты гор и восточных видов делают страну еще более привлекательной для путешественников, чем даже красоты Швейцарии. Путешественники берут с собою деньги и тратят их везде; они нанимают лошадей и экипажи, покупают товары, редкости и различные предметы туземного производства.

Вообще поощрять путешественников для посещения Афганистана-то же самое, что приносить счастье и благоденствие моему народу.

Главное, что я желаю — это внушить моим сыновьям и наследникам, чтобы они никогда не отдавали иностранцам постройку своих железных дорог и разработку рудных богатств на правах концессий. Необходимо строить эти дороги и разрабатывать рудники непременно на свой собственный счет, добывая для этой цели деньги сколько возможно будет. Раньше всего необходимо открыть железные дороги внутри страны, — подальше от границ, примыкающих к иностранным государствам; дороги эти должны быть [278] проложены от одного города к другому внутри страны. Затем постепенно, когда страна окрепнет и в состоянии будет обороняться против всякого иностранного завоевателя, тогда лишь можно будет соединить свои железные дороги с дорогами соседних стран и, таким образом, можно связать свою сеть с дорогами того государства, которое менее враждебно, чем другое.

Если же признано будет необходимым и благоразумным дать концессии каким-нибудь иностранцам, то эти концессии должны быть даны небольшими частями и предоставлены таким нациям, страны которых не соприкасаются с границами наших собственных владений; например — американцам, итальянцам, немцам и другим, страны которых не граничат с Афганистаном. Равно также, если для службы нашего правительства потребуется большое число европейцев, в роде, например, инженеров и т. п., то подобное же предпочтение, как сказано выше, должно быть, по моему мнению, отдано тем же нациям, которые сейчас были перечислены.

Советую также моим сыновьям и наследникам быть твердыми в своих обещаниях и избегать всякой лжи и вероломства, будут ли эти обещания относиться к частным людям и купцам или они будут даны иностранным державам и правительствам. Ибо, если даже соблюдение своего обещания приносит иногда ущерб, а нарушение его влечет за собою выгоду, все же [279] этот временный ущерб вознаградится в будущем доверием и хорошей репутацией, связанными с честным соблюдением своего слова:

«Там, где верность — нет места недоверию.
«Правда всегда сильнее лжи».

Коран.

Перед своим умственным зрением мы должны всегда иметь примеры нашего святого пророка. Ибо наш святой пророк Магомет всеми общинами Аравии назывался «Магометом Честным» еще прежде, чем он был объявлен пророком и реформатором. Это было главной причиной его успеха: потому что, когда Магомет заявил, что он послан Богом, то даже враги его признали, что это непременно должна быть правда, так как никогда не было сомнения в честности Магомета, он никогда бы не назвал себя посланным от Бога, если бы это на самом деле не было так. Благодаря также честности Магомета, его хозяйка и нанимательница Худиджа, которая была самой богатой женщиной в Аравии, сделалась преданной этому человеку; это объясняется тем, что, будучи ее служителем и коммерческим агентом, он во всех своих делах и предприятиях был честен и правдив. Последствием всего этого было то, что она не только вполне доверилась ему и все свои дела и деньги сдала ему на руки, но даже самое себя отдала в его удовольствие и вышла за него замуж. Худиджа была [280] прочным союзником Магомета как в его религиозных, так и прочих временных делах; и хотя Магомету было лишь 25 лет, когда он женился на Худидже, а она была вдова в возрасте уже 50 лет, все же он никогда не женился затем вторично, во все время их 25-летней супружеской жизни. Магомет был так честен и правдив, что, когда после смерти первой жены, его часто спрашивала молодая, красивая и преданная жена его Айеша, любит ли он больше ее или свою покойную жену, то он всегда отвечал одно, что покойную жену он любит больше, чем ее.

Есть любимая поговорка: «Иди прямым путем, и тогда все препятствия преклонятся пред тобой», а Магомет говаривал так:

«Правда есть сила душ наших, а ложь служит для них ядом».

Есть еще весьма важное условие для совершенствования торговли и для обогащения страны — условие столь же важное, как постройка железных дорог, если даже не важнее. Представляется вопросом политической важности необходимость поддерживать престиж нации и цивилизовать ее посредством общения ее с внешним миром. Я разумею необходимость для Афганистана иметь безопасный выход в океан, располагая собственным своим портом, в котором можно было бы разгружать и нагружать собственные пароходы. Юго-западный угол Афганистана очень [281] близок к углу Персидского залива и Индийского океана, откуда простирается небольшая плоская, открытая равнина между Кандагаром, Белуджистаном, Персией и портом Каррачи.

Еще раньше, чем я успел взойти на престол в Кабуле, я имел всегда большое влечение хотя бы к небольшому куску этой песчаной пустыни, не важной в настоящее время, но представляющей большую ценность в случае ее присоединения к Афганистану, в виду того, что это приблизило бы страну к океану.

Но время еще не пришло для осуществления этой задачи. Если существующая ныне дружба между Великобританией и Афганистаном будет крепнуть и увеличиваться и станет совершенно прочной, настолько, что Англия будет смотреть на интересы Афганистана как на тождественные с собственными интересами, то, при желании сделать из Афганистана сильный барьер между Россией и Индией, Англии не трудно было бы отдать этот небольшой кусок земли афганскому правительству, взамен каких-нибудь услуг или в обмен на какие-нибудь другие земли или концессии, или может быть за ежегодную уплату известной суммы в виде доходов этой страны, удержав в то же время свой протекторат и верховную власть над этим куском земли.

Если Афганистан достигнет моря, то не подлежит сомнению, что страна быстро стала бы богатой и сильной и осталась бы навсегда [282] благодарной Англии за эту уступку. Если в течение моей жизни не будет такого благоприятного обстоятельства, которое привело бы меня к осуществлению этой задачи, то мои сыновья и наследники должны всегда внимательно следить в этом направлении.

Мои наследники должны также иметь в виду необходимость держать небольшие суда на реке Оксусе, что будет полезно как для торговли, так и для защиты нашей северо-западной границы.

Я уповаю и прошу, если в течение моей жизни мне не удастся осуществить большое мое желание — в проложении железных дорог, телеграфных и пароходных сообщений, разработке рудников, привлечении путешественников и капиталистов со всех концов света, открывании банков, выпуске векселей, основании университетов и других новых учреждений в Афганистане, то мои сыновья и наследники должны осуществить эти сокровенные желания моего сердца и сделать Афганистан таким именно, каким я желаю его видеть. Аминь!

Иностранная политика Афганистана. Его дипломатические сношения с иностранными государствами.

В этой части главы будет упомянуто о прошлом, настоящем и будущем положении Афганистана, точно также о сношениях его с иностранными государствами. Для этой последней [283] цели необходимо сначала дать исторический очерк минувших событий. В виду этого я и скажу здесь несколько слов о прошлом Афганистана.

Афганцы все магометане суннитской секты. Согласно афганским источникам афганцы происходят от израильтян. Название свое «афганцы» они получили от слова «Афгана», в виду того, что часть афганцев происходит от Афгана, бывшего главнокомандующего царя Соломона, а другие от Иеремии, сына Саула. Афганский народ, точно также как шотландские гейландеры и другие обитатели гор, отличается храбростью и очень воинствен; он всегда любил управлять и повелевать другими и ревниво оберегал свою свободу и независимость. Различные племена и колена, вышедшие из Афганистана под начальством своих вождей, наводнили и завоевали Индию и управляли ею, например: Гор, Туглак, Гильзай и Дурани.

В самом деле, как только Афганистан подпадал под управление мудрого, твердого и честолюбивого мусульманского государя, народ сейчас же обнаруживал свою храбрость и, одерживая победы для своей страны, завоевывая новые земли, приносил честь знамени своего государя. Храбрости афганских воинов следует приписать не только победы, одержанные государями афганскими, но также победы великого Бабера, первого императора и основателя империи великого Могола в Индии, а также победы Персии. [284]

Можно поздравить всякое государство или правительство, которое может рассчитывать на поддержку таких воинов, как афганцы; если только это государство может обеспечить себе помощь этих героев для борьбы против своих врагов, то победа несомненно достанется на его долю. И горе тому государству, хотя бы оно было самым сильным военным государством в мире, если афганцы присоединятся в борьбе к его врагам! Я утверждаю, что это именно так; и каждый человек, который только знает историю Азии и боевые качества афганцев, согласится со мною, что ни одно государство в отдельности не в состоянии будет противостать против другой соседней державы, если только эта последняя будет иметь Афганистан на своей стороне в качестве своего союзника. Судьба той державы, которая попытается сражаться против соединенных сил афганцев и другой соседней державы, может быть лишь поражение, позор и сожаление. Хотя в настоящее время Афганистан еще не настолько силен, чтобы он с уверенностью мог претендовать на победу над своими могущественными соседями один на один, но он может победить при помощи той или другой державы.

История нам показывает, что Индия время от времени покорялась завоевателям, приходившим из западной и средней Азии, начиная со времени Александра Македонского и до начала [285] этого столетия; но в то же время Индия в течение около двух столетий, в 16-м и 17-м веках, была безопасна от нашествий с запада, благодаря тому обстоятельству, что императоры-моголы удерживали под своим управлением Афганистан, вследствие чего они пользовались помощью афганцев. После упадка империи моголов Надир, шах персидский, и Ахмед-Шах-Дураний опять завоевали Индию при помощи афганских войск.

Желая ограничить мое повествование периодом времени, восходящим лишь до управления Ахмед-Шаха, я изложу здесь исторический очерк лишь со дня его восшествия на престол, отсылая читателей моей книги, желающих знать события еще более раннего времени, к другим историкам.

В 1847 году (Правильнее 1747. — OCR) после смерти Надир-Шаха Афганистан впал в состояние анархии, из которой и возникла новая династия и нынешнее государство афганское; к этой династии имею гордость принадлежать и я. Основатель этого государства, Ахмет-Шах, был вождем племени Суддозая, которое принадлежало к племени Абдали. Благодаря сну, который приснился знаменитому святому из Чамкани, Ахмет-Шах принял титул Шах-Дури-Дурания (потомок Дураниев «советник среди советников»). Дед мой, эмир Дост-Магомет-хан, происходил от Баракзаев, т. е. от другой ветви Дураниев. Линии Ахмет-Шаха, первого [286] государя из Суддозай-Дураниев и эмира Дост-Магомет-хана, первого государя из Баракзай-Дураниев, соединялись следующим образом: Судо и Барак, первые родоначальники упомянутых двух династий из семьи Дураниев, были родные братья.

Ахмет-Шах был коронован в 1747 году в Кандагаре и сделал этот город своей столицей. С этого года начинается история Афганистана, после того, как там воцарился избранный государь и появилось вновь учрежденное правительство для управления страной. После убийства Надир-Шаха в 1747 году представители и вожди различных племен и народностей Афганистана (а именно: Ходжи-Джамал хан Баракзайский, Мухбад-хан и сердарь Джахан-хан Попульзай, Муза-Джан, Ишакзай, более известный под именем Дунки, Нур-Магомет-хан Гильзай, Насрулла-хан-Нурзай и Ахмед-хан-Суддозай) держали совет в святом храме Шир-Сурк-баба, в окрестностях Кандагара, с целью избрать из своей среды государя, который управлял бы ими так, чтобы страна могла жить в мире под его управлением. Все собравшиеся на совет заявляли, что каждый из них претендует на престол, так как права его действительнее, чем права всех остальных, поэтому он не намерен покоряться другим.

Исключением из всех служил один Ахмет-Шах, который во время спора один сидел [287] молча. После продолжительных споров и пререканий они все-таки не были ближе к цели, чем когда начали спор. Тогда святой муж, по имени Сабир-Шах, взял в руку колос пшеницы, положил его на голову Ахмет-хана и сказал: «всем вам нечего спорить, ибо Ахмет-хан есть настоящий правитель государства». Этими словами внимание всех вождей было обращено на Ахмет-хана. Они объявили, что нельзя найти более подходящего человека для избрания государем, чем Ахмет-Шаха, потому что племя его Суддозай было наиболее слабое и малолюдное; поэтому они и порешили, что если Ахмет-Шах при управлении страной не будет руководствоваться указаниями совета представителей государства, то легче будет низвергнуть его с престола, чем вождя какого-нибудь более многочисленного и более сильного племени; «если он будет слушаться наших советов, то мы, избранные представители народа, окажем ему всякую помощь в управлении государством».

Согласившись насчет всего сказанного, все вожди взяли в рот кусок травы в знак того, что они готовы служить Ахмет-Шаху как скоты и вьючные животные; затем они обмотали вокруг шеи кусок материи в знак того, что они готовы быть руководимы Ахмет-Шахом, подчиниться его управлению и предать ему власть на жизнь и смерть.

Избранный государем по выбору [288] представителей страны, Ахмет-Шах был правителем дельным и пользовался поддержкой всех вождей; он был человек работящий, ловкий, беспристрастный, с умной головой и сильной волей. Благодаря этому, он достиг наивысшего положения, какое когда-либо было занято другим государем в Азии: к владениям его империи принадлежали все земли до Мешхеда в Персии на западе, равно Дели и страны средней Индии на востоке. Он умер от рака на лице в июне 1773 года.

Сын Ахмета, Тимур-Мирза-Шах, наследовал своему отцу. Он по характеру своему отличался ленью, т. е. той обыкновенной болезнью, которой страдают почти все восточные государи, князья и дворяне и которая приводит их к потере государств и собственного счастья. Такое поведение сделало Тимура неспособным удержать под своей властью вместе все племена, которые были покорены его отцом; поэтому государство начало клониться к упадку.

Тимур сделал большую ошибку, назначив своих сыновей правителями различных провинций Афганистана. Последствием этого было то, что после смерти его в 1793 году, которая случилась в Кабуле, между многочисленными сыновьями Тимура возникла борьба за господство, доставшееся, наконец, Шах-Заману. Пробыв государем семь лет, Шах-Заман был низвергнут с престола и ослеплен своим [289] единоутробным братом Шах-Махмудом, который достиг престола, благодаря помощи оказанной ему Вазир-Фатех-ханом, братом Дост-Магомет-хана, первого эмира ныне царствующей династии.

Этот замечательный человек, занимавший наиболее блестящее место в истории Афганистана в течение 18 лет, еще более заслужил прозвище «делателя-государей», чем знаменитый Варвик, которому этот титул присвоен в историй Англии; его талантливость, храбрость, великодушие и государственный ум одинаково известны как европейским историкам, занимавшимся Афганистаном, так и афганским.

В сентябре 1801 года родной брат низвергнутого эмира, Шах-Шуджа, провозгласил себя самого эмиром и двинулся из Пешавера на Кабул. Вскоре он однако был разбит Вазир-Фатех-ханом и вынужден был бежать в Хайберские горы. После некоторых раздоров Шах-Шудже все-таки удалось овладеть престолом в 1802 году, а также низвергнуть с престола Махмуда и заключить его в тюрьму; вслед затем ему удалось также завоевать Кашмир.

Необходимо, однако, заметить, не вдаваясь в подробности, что, начиная с 1793 года, после смерти Тимур-Шаха, всякие междоусобия, нрсчастья и насильственные смерти, которым подвергнуты были государи и вожди в Афганистане, были очень многочисленны. Низвержение конституционного [290] правления, которое было устроено Ахмет-Шахом, повлекло за собою то, что правители привыкли увлекаться и потворствовать самим себе, выказывая постоянное пристрастие к какой-нибудь личности или отдельному племени предпочтительно перед другими. Эти характеристические черты правителей из династии Суддозая были причиной потери ими государства и обращения его в государство маленькое вместо обширной империи, какой оно было до того времени, когда досталось в управление Суддозаям.

Достигнув престола в 1802 году, Шах-Шуджа отказался от заключения какого-нибудь соглашения с Фатех-ханом; вследствие чего он был разбит последним в 1809 году с целью обезопасить престол для вторичного занятия своему старому другу Махмуду. Тогда Шах-Шуджа отдался под покровительство Рунджит-Синга, который был раджей Пенджаба. Оттуда он несколько раз делал попытку овладеть престолом афганским, но это ему не удалось, потому что Вазир-Фатех-хан, а также и народ поддерживали Махмуда. В конце концов Рунджит-Синг обошелся с Шах-Шуджей очень жестоко и заключил его в тюрьму. Он силой овладел бриллиантом Кох-и-нур или «гора света», которым теперь владеет королева Виктория. Историки дают весьма выразительное описание перехода этого драгоценного камня от одного к другому: как один, расставаясь с [291] этим камнем, побледнел и был так несчастлив, а другой повеселел и стал таким счастливцем от этой неожиданной добычи. Это повествование указывает на то, что в нашем мире печаль и горе одних всегда покупаются ценою удовольствия других... Одна сторона восхищается тем, что удалось убить многих в сражении и радуется своей победе, в то время, когда другая сторона оплакивает смерть своих убитых и свое поражение...

После многих затруднений Шах-Шудже удалось бежать из плена вместе со своим гаремом и, вступив затем в английские владения, он жил на счет английской благотворительности.

После поражения Шах-Шуджи Фатех-хан управлял государством именем и властью Шах-Махмуда. Он овладел Гератом для своего государя, отняв его от Хаджи-Фероза. Он отбил также нападение персов на Герат, которые требовали уплаты дани, притом такими монетами, которые должны быть отчеканены с именем шаха персидского.

В 1818 году, следуя советам своего сына, изменника Камрана, и других людей, которые завистливо относились к влиянию Вазир-Фатех-хана и его высокому положению, Махмуд подверг Фатех-хана жестоким пыткам и ослепил его, выказав ему презренную неблагодарность, несмотря на его величайшие заслуги, а также на то, что он дважды овладел престолом для него. [292] Наконец, когда Фатех-хан отказался выдать своих братьев, ему начали отрезывать конечности одну за другой, по приказанию и в присутствии самого Махмуда, сделавшегося государем только благодаря одному Фатеху. Так умер этот замечательный человек, «Барвик Афганистана». Его талантливость и храбрость придавали всегда власть и влияние каждой партии, к какой он примыкал, а впоследствии репутация его мужества, либеральности и благородства характера в значительной степени помогла его младшему брату, Дост-Магомет-хану, в достижении престола афганского.

Отец Фатех-хана, Вазир-Пейандах-хан, называемый также сердарем Сар-Фараз-ханом, оставил после себя двадцать способных сыновей, а именно: Вазир-Фатех-хан, Тимур-Кули, Пур-диль, Шер-диль, Кохан-диль, Ата-Мухамед, Султан-Магомет, Саид-Магомет, эмир Дост-Магомет-хан, Эмир-Магомет, Магомет-Заман, Замар-хан, Хейдар-хан, Турахбаз, Джумах и Хейрулах.

Жестокое убийство упомянутого выше героя и делателя государей послужило сигналом для упомянутых двадцати братьев Фатех-Магомета и для остальных Дураниев, чтобы взяться за оружие против Шах-Махмуда и его сына Камрана, уговорившего своего отца убить своего храброго друга. Результатом этого было то, что один из младших братьев Фатех-хана, [293] Дост-Магомет-хан, разбил армию Махмуда и провозгласил себя самого эмиром Афганистана в 1826 г.

Таким образом государство перешло от династии Суддозаев к Баракзайской фамилии, в руках которых престол оставался все время, за исключением лишь небольшого перерыва, вызванного Шах-Шуджой и его покровителями англичанами.

Лишившись государства своего в наказание за свою неблагодарность, Шах-Махмуд, сокрушенный сердцем, умер в Герате. Сын его Камран, который был истинной причиной этого убийства, был убит в Герате одним из своих собственных чиновников по имени Яр-Магомет-хан.

Всем хорошо известно, что пока страна находится под управлением человека строгого, который может сохранить полный контроль над всеми военачальниками и подданными своей страны, то, будет ли он управлять правильно или неправильно, иностранным державам не может представиться какое-либо обстоятельство для вмешательства в его дела. Но как только страной управляет человек слабый, или же страна распадается вследствие внутренних междоусобиц, или же подданные потеряют любовь к своему государю и удерживаются лишь чувством страха, тогда иностранные державы не упустят случая, чтобы предъявить какие-нибудь претензии, или они начинают вступаться за права подданных, [294] требуя для них одинаковые права и справедливость.

Совершенно согласно этому правилу мы видим и в Афганистане: как только правление попадает в руки слабых государей и появляются семейные раздоры и междоусобия — история Афганистана представляет много примеров вмешательства России и Англии во внутренние дела страны; для этой дели державы стараются иметь всегда в своих руках разные претензии или кандидатов на престол, для того, чтобы выдвинуть их во всякое время при подходящих обстоятельствах. В прошлом Англия была близка к Афганистану, а Россия была далека; поэтому Англии больше, чем России, представлялась возможность вмешиваться в дела афганские. В настоящее время, к несчастью, Афганистан находится между двумя жерновами, тогда как раньше он лежал лишь под одним.

Из истории мы видим, что Англия больше вмешивалась в дела афганские, чем Россия; поэтому Англия больше, чем Россия, причиняла страданий Афганистану. Будем надеяться, что в воздаяние за причиненные страдания Англия вознаградит нас теперь большими выгодами. Можно и так сказать, что Англия будет вознаграждена обильно за все свои потери в прошлом в ее борьбе против Афганистана, если она оценит дружбу афганцев, добытую после затраты миллионов фунтов стерлингов и потери тысяч [295] ценных жизней, — если она вынесет хотя бы один лишь урок, что воевать с Афганистаном — против ее интересов и к ее же невыгоде, а дружба с ним служит ее же собственной безопасности.

Изложение дальнейших событий после восшествия на престол моего деда Дост-Магомета для меня представляется невозможным, из опасения, чтобы я не был обвинен в пристрастии. Вследствие этого я приведу здесь свидетельствование некоторых английских историков, но лишь в таких размерах, насколько это необходимо для пояснения нашей будущей политики.

Керзон говорит так: «Нашествие на Индию составляет сокровенное желание России со времен давно уже минувших. В 1791 году императрица Екатерина обсуждала план нашествия на Индию чрез Бухару и Кабул. Затем в 1800 году император России Павел и Наполеон тогда первый консул Франции, задумали план совместного движения экспедиции в Индию. В 1807 году опять обдумывался план нашествия на Индию со стороны императоров Наполеона и Александра, на этот раз при помощи шаха Персии; но скоро императоры повздорили между собою, вследствие чего план нашествия был отложен. В 1837 году Россия и Персия соединились вместе для нападения на Герат с целью нашествия затем на Индию, но им не удалось овладеть сильной крепостью Герата. В 1855 году Россия опять задумывала предпринять нашествие на Индию, но [296] не могла осуществить своего плана, вследствие возникших осложнений в Европе. Русские старались также привлечь на свою сторону Дост-Магомет-хана, но это им не удалось. С 1872 до 1878 г. русские открыто вступают в заговор с Шир-Али-Ханом против англичан».

Другой английский историк, Аллен, говорит так:

«Дост-Магомет, брат Фатех-хана, сделался государем в Кабуле; он пользовался репутацией справедливого и просвещенного правителя. Камран овладел Гератом, а Кандагар подчинился сердарям, после того как несколько раз переходил из рук в руки. Эмиры Синда стали независимыми, а Рунджит-Синг извлек для себя выгоду из общего замешательства, благодаря захватам от расстроенного государства.

«Так продолжались дела до тех пор, пока обнаружилось, что влияние России упрочивается в Средней Азии. Положение вещей дошло, наконец, до того, что русские предприняли осаду Герата в 1837 году. Тогда сделаны были попытки, чтобы разъединить интересы Дост-Магомета от интересов России и Персии. В то же время Дост-Магомет заявил, что он охотно примет союз с Англией, если только она защитит его от захватов Рунджит-Синга, который завладел Пешавером, иначе он вынужден будет прибегнуть к защите Персии.

«В злой час какой-то мы решили, что наши [297] отношения к Рунджиту почему-то не позволяют нам вмешиваться в его отношения к Афганистану; но тем менее могли мы тогда допустить союз между Дост-Магометом и Персией, поэтому оставалось единственное решение — удалить от престола Дост-Магомета и заменить его Шах-Шуджой, который беглецом жил в Индии уже 28 лет. Таким путем англичане в воображении своем предполагали восстановить свое влияние в Средней Азии.

«Согласно принятому решению в 1838 и 1839 гг. двинуто было войско под начальством сэра Джона Кэна в империю Дуранием, встретившее на своем пути слабое сопротивление; в Газни Дост-Магомет сдался сэру Мак-Нотату. Шах-Шуджа тогда возвратился в Индию. Все казалось совершенно благополучным; войска персидского шаха возмутились, дуранийцам даны были соответствующие приказания; сэру Джон Кэн сделан был пэром; адресы и поздравления поступали со всех сторон. Но увы! как мало политическим людям и как мало всем, вообще, снилось тогда, что все они стоят над подведенной миной. В начале ноября 1841 года последовал взрыв этой мины убийством английского посланника; вслед затем подвергся полному истреблению сильный отряд английских войск, включая 44-й полк ее величества и несколько отрядов индийских войск; захвачены были афганцами все орудия, офицеры, английские женщины. [298]

Словом, последовала такая катастрофа, которая не имеет себе равной в нашей летописи и которая быстро и ужасно рассеяла влияние Англии, упроченное было во всей центральной Азии, а вместе с тем исчезло и видимое спокойствие Афганистана.

«Весною того же года наш протеже Шах-Шуджа был убит партией династии Барукзаев в то время, когда он направлялся в свой лагерь в Будкак, закончив таким несчастным концом свою тревожную жизнь.

«Средства, при помощи которых мы выпутались после крушения всех наших планов, на основании которых были несправедливые посягательства, оказались для нас довольно милостивыми, точно также как неожиданно и ужасно было понесенное нами наказание. Дай Бог, чтобы незаслуженная нами доброта Его не была забыта нами теперь, при настоящих победах так, как мы забыли это в 1839 году. Пусть наши правители милостиво запомнят, что не завоевания и посягательства, а справедливость и честность возвышают народы. Всякому народу могут быть поставлены в упрек жадность и скаредность...»

Эльфингстон в своем отчете о государстве Кабульском говорит так:

«Кабул, Кандагар и Пешавер с прилегающими к ним округами управляются родными братьями, которые скоро поссорились между собою. Дуранийцы подчинялись отчасти правителю [299] Кандагара, отчасти Герата, сообразно с положением их земель. Остальные племена оставались независимыми. Во время упадка государства Дураниев Рунджит-Синг успел усовершенствовать свои войска при помощи европейских офицеров. Обстоятельство это было бы очень опасно для афганских владений в Индии, если бы даже афганцы были объединены в одно государство, а при разрозненности и открытых границах они совсем не могли ему сопротивляться.

«Таким образом Рунджит овладел Кашмиром, Мультаном, землями по верхнему Синду и обратил в свое подданство племена Кашмира. Воспользовавшись затем возникшим спором между правителем Кабула и его братом, правителем Пешавера, а также происходившим в то время наступлением экспедиции Шах-Шуджи против Кандагара, Рунджит захватил Пешавер и все равнинные земли по Инду. Эмиры Синда захватили также Шикарпур; Балх сбросил с себя свою номинальную зависимость, а князь Белуджистана, хотя и остался зависимым от Афганистана, но только по названию.

«Дост-Магомет пользовался славой просвещенного и справедливого правителя. Он и его единородный брат, бывший правителем Кандагара, относились враждебно к Камрану, который наследовал своему отцу в Герате, а также заявил все претензии династии Суддозаев. Во время этих войн и восстаний Пешавер [300] подвергся большим испытаниям, но во всей остальной стране не замечается никакого упадка.

«Помимо экспедиции, предпринятой Шах-Шуджой против Кандагара, кончившейся временным занятием этого города, он пускался также в разные другие предприятия в своих владениях, но кончил тем, что в настоящее время он опять живет в изгнании около английской станции Лудена. Он пережил много романтических приключений, о которых написал особый рассказ. Он однажды изменнически был схвачен Рунджит-Сингом и подвергся варварскому обращению с целью вымучить от него знаменитый бриллиант «кох-и-нур». События эти и освобождение его из плена, благодаря уму, талантам и находчивости его жены, составляют интересную часть в перечне последних событий в Афганистане сэра Бернса, из которого, а также из более полного очерка Конолли, я заимствовал большую часть этой записки.

«Естественными последствиями всех этих событий было подчинение Персии афганской части Хорассана; но, несмотря на неоднократные попытки, повторенные Персией, чтобы овладеть Гератом, крепость эта не была взята, несмотря даже на то, что Персия располагала регулярной армией, обученной европейцами.

«Камран, правитель Герата, как будто сам соперничает со своим отцом в слабости характера и распутстве; власть же его [301] поддерживается лишь благодаря мужеству и храбрости его визиря Яр-Магомет-хана.

«В настоящее время прошел уже год, как Герат осаждается персидским шахом, и хотя по последним сведениям при штурме крепости он потерпел поражение с тяжелыми потерями — 11 полковников, 45 других офицеров и 1750 обученных солдат, — но если ему удастся убедить правителей Кабула и Кандагара присоединиться к нему против общего врага, то возможно, что настойчивость его увенчается успехом и ему удастся овладеть оплотом страны Дураниев. Такое событие произвело бы серьезное изменение в вопросах, касающихся Индии, и не осталось бы без влияния на политику Европы».

Другой английский историк, Арчибальд Форбс, характеризует эти события так:

«Так как движение англо-индийских войск в Афганистан в 1839 году было вызвано главным образом осложнениями, возникшими между Англией и Персией, то полагаю необходимым дать сначала краткий обзор отношениям между Великобританией и Персией, предшествовавшим движению наших войск.

«Договором, заключенным между Англией и Персией в 1814 году, Англия взяла на себя обязательство, — в случае, если Персия подвергнется нападению со стороны какой-нибудь европейской державы, то Англия обязывается подать помощь шаху или войсками из Индии или выплачивая [302] Персии ежегодную субсидию для покрытия военных расходов. Это было довольно опасное обязательство даже и в том случае, если бы Персии дано было надлежащее предостережение, что договор не применяется, если нападение будет вызвано самой Персией. Во время жестокой борьбы между шахом персидским Абас-Мирзой и русским генералом Паскевичем, в 1825-1827 годах, Англия воздержалась от подачи помощи людьми или деньгами, и когда разбитая и униженная Персия должна была выплатить большую сумму военных издержек, наложенных не нее Туркманчайским договором, тогда Англия воспользовалась вынужденным положением Персии и выкупила у нее свои обязательства по дешевой цене — за 300 тысяч фунтов...

«Естественным последствием этих поступков со стороны Англии было то, что влияние ее при персидском дворе должно было неминуемо пасть; не менее естественно было также и то, что при сознании своей беспомощности Персия должна была подпасть под господство влияния России.

«Фатех-Али, престарелый шах персидский, умер в 1834 году. Ему наследовал внук его Магомет-Мирза, молодой еще человек, наследовавший много честолюбия от своего отца Абаса-Мирзы. Наиболее ревностными стремлениями нового шаха, усердно поддержанными поощрениями со стороны России, было желание завоевать независимую Гератскую область, расположенную на [303] западной границе Афганистана. Герат был единственным остатком афганской территории, принадлежавшим члену законной династии; правителем ее был Шах-Камран, сын Махмуд-Шаха, который устранил от престола брата своего Шах-Шуджу и затем сам был низвергнут со своего возвышенного положения, после чего и удалился во второстепенную область афганскую — Гератскую.

«Молодой шах персидский в своих притязаниях на Герат не был лишен законных оснований. Что это было именно так, видно из того, что наш посланник при персидском дворе откровенно допускал это, так как он писал своему правительству, что шах персидский претендует на верховные права в Афганистане вплоть до Газни и что поведение Камрана, выразившееся занятием части персидской территории в Сеистане, дает право шаху начать немедленно враждебные действия против Герата.

«Серьезность положения этого вопроса заключалась главным образом в том, что за спиною Персии в ее посягательствах на Герат стояло влияние России. Наш персидский посланник м-р Эллис справедливо доказывал, что при существующих отношениях между Россией и Персией всякие успехи последней в Афганистане равносильны движению вперед России в этой стране. К несчастию, оставался в своей силе параграф договора 1814 года, согласно которому [304] в случае войны между Персией и Афганистаном Англия имела право вмешательства лишь при условии, если оба государства обратятся к Англии с просьбой о посредничестве.

«Все представления м-ра Эллиса, а также его преемника, сделанные персидскому шаху против экспедиции в Герат, были напрасны. Точно также обращение английского правительства, сделанное по этому вопросу в Петербурге, встретило уклончивый ответ. Насколько события эти вызвали тогда тревогу в дипломатических сферах, видно из того, что в 1836 году м-р Эллис писал своему правительству о Персии, что он видит в ней первую параллель, заложенную Россией для атаки Индии; а ранней весною 1837 года лорд Окланд, тогдашний генерал-губернатор Индии, дал такие указания Мак-Нейлю, чтобы он настоял у шаха персидского о прекращении враждебных действий против Герата на том основании, что он, как генерал-губернатор, должен смотреть с подозрением и неудовольствием на всякие завоевательные планы и вмешательство Персии на нашей западной границе.

«Шах нисколько не поддался представлениям британского посланника и двинулся к Герату, осада которого начата была 23 ноября 1837 года. В течение своего продолжительного пребывания в персидском лагере под Гератом Мак-Нейлю не удалось добиться чего-нибудь от персидского шаха: влияние русского посланника было слишком [305] сильно; поэтому британскому посланнику, после долгого пренебрежительного отношения, какое он вынес в персидском лагере, ничего больше не оставалось как уехать вовсе с полным неуспехом.

«После бомбардирования крепости в течение шести дней персы и их русские помощники пошли на приступ открытой силой 23 июня 1838 года, но потерпели поражение с тяжелыми потерями, так что шах пришел в отчаяние и решил прекратить осаду. Решение его было к тому же ускорено тем, что в персидский лагерь прибыл полковник Стоддарт с извещением, что на острове Каррак в Персидском заливе высажено английское войско, присланное из Бомбея с поддержкой военных судов и что шаху предъявляется ультиматум с требованием немедленно отступить от Герата.

«Устроить эту диверсию в Персидский залив лорд Пальмерстон счел вполне соответственным тогдашним обстоятельствам, несмотря на то, что этим нарушался известный параграф англо-персидского договора, налагавший в известных случаях некоторые обязательства на Англию по отношению к Персии. Что касается шаха, то он само собою освобождался от обязательств упомянутым ультиматумом. 9 сентября он сел на коня и уехал из-под Герата. Осада продолжалась 9 1/2 месяцев.

Таким образом в настоящее время, — [306] полвека спустя после того как русский посланник Симонин сопровождал шаха Магомета, покидавшего разгромленный, но не покоренный Герат, — город этот все еще продолжает оставаться во власти Афганистана и служить его оплотом.

«Шах-Шуджа-уль-Мулк, внук знаменитого Ахмет-Шаха, царствовал в Афганистане от 1803 до 1809 года. После падения его Афганистан в течение несколько лет был в состоянии анархии. Наконец в 1826 году Дост-Магомету удалось самому достигнуть господства в Кабуле, после чего этот ловкий человек удержал господство в стране даже в течение трех лет оккупации страны англичанами.

«После многих лет переменного счастья этот молодой воинственный человек одолел всех своих врагов и стал правителем Кабула. Он относился с полным почтением к англичанам; своей лойяльности он изменил только вооруженной поддержкой сейкам во время второй пенджабской войны.

«Низвергнутый с престола Шах-Шуджа постоянно интриговал из своего убежища Лудена с целью добиться восстановления своего на престол. Планы его долго оставались неосуществленными и только в 1842 году между ним и раджей Рунджит-Сингом состоялись некоторые соглашения. На обращение Шах-Шуджи к английскому правительству с просьбой о поддержке он получил ответ, что оказать ему помощь [307] представляется несообразным с обязательством нейтралитета, которое приняло на себя правительство; но в то же время правительство оказало ему материальную поддержку, дав ему вперед 4-месячную пенсию. Эти шестнадцать тысяч рупий и образовали собою ограниченный военный фонд, чтобы сделать попытку вернуть себе престол. Но Шах-Шуджа направился все-таки по этому пути в феврале 1833 года. После успешной борьбы с эмиром Синда он отправился к Кандагару и осадил эту крепость. Город этот был уже в крайнем положении, когда Дост-Магомет поспешил из Кабула и освободил Кандагар. Соединившись с защитниками крепости, он разбил Шах-Шуджа, который поспешно бежал, бросив всю свою артиллерию и обозы.

«Пока Дост-Магомет находился на юге Афганистана, войска Рунджит-Синга перешли чрез Атток и заняли афганскую провинцию Пешавер, прогнав оттуда афганцев в Хайберский проход. Последующие усилия Дост-Магомета дали ему возможность прогнать сейков из Пешавера. Подозревая, однако, в успешном нашествии Рунджита поблажку со стороны англичан, Дост-Магомет счел необходимым принять против этого свои меры, заключив союз с Персией. Что же касается Шах-Шуджа, то он удалился опять в свое убежище.

«Лорд Окланд стал вице-королем Индии [308] в марте 1836 года, после лорда Вильяма Бентинга. В ответ на поздравительное письмо по этому случаю со стороны Дост-Магомета лорд писал ему следующее: «Вы знаете хорошо, что не в обычае английского правительства вмешиваться в дела других независимых государств»; это было, однако, такое воздержание, которое сам Окланд собирался скоро нарушить. Он принес с собою из Англии чувства тревоги относительно намерений питаемых Россией и Персией; тем более, что и сообщения нашего посланника в Персии настроили наше правительство в этом направлении; но, по-видимому, Окланд сам не уяснил себе — какого направления ему следует держаться.

«Управляемый неясными опасениями удаленной опасности и пользуясь скорей поддержкой других, чем собственными средствами, лорд Окланд отправил в Кабул капитана Бернса с номинальным поручением коммерческого характера, а на самом деле с политическими поручениями, но без определенной инструкции. Бернс явился в Кабул в 1837 году, за два месяца до начала персидской армией осады Герата. Он в значительной степени предрасположен был в пользу Дост-Магомета, гостем которого он был уже однажды в 1832 году. Облюбованной политикой Бернса было не восстановление законной династии в лице Шах-Шуджи, а приобщение Дост-Магомета к британским интересам и усиление его [309] власти посредством укрепления его на афганском престоле при помощи поддержки со стороны Англии.

«Бернс горячо поверил, что он явился в Кабул как раз вовремя, потому что в Кандагаре в это время находился уже персидский посланник, присланный от шаха с подарками и уверениями в поддержке Персии. Дост-Магомет вовсе не делал секрета из своего сближения с Россией и Персией, отчаявшись воспользоваться добрыми услугами Англии и видя крайнюю необходимость в помощи откуда бы то ни было, чтобы встретить захваты со стороны сейков; но он признался, что готов был отказаться от переговоров и от помощи западных государств, если ему дано будет право ожидать помощь и поддержку от англо-индийского правительства.

«Бернс сообщил своему правительству эти дружественные предложения, поддержав их собственными усердными ходатайствами. Увлеченный тем временем своим энтузиазмом, Бернс превысил свои полномочия и уговорил кандагарских правителей отказаться от помощи Персии, предложив им поддержку Англии деньгами, для того, чтобы они могли противостать Персии, которая неминуемо должна была начать военные действия, чтобы отомстить за то, что помощь ее отвергнута. Бернс, однако, подвергся жестокому порицанию со стороны своего правительства за [310] свое чрезмерное усердие и ему предписано было взять назад обещания, данные кандагарским правителям именем английского правительства.

«Положение Бернса в отношении Дост-Магомета усложнилось еще тем, что в это время прибыл в Кабул русский офицер, который называл себя посланным от Царя; но акредитивы его оказались сомнительными, и когда он возвратился в Россию, то Нессельроде отказался от него. Дост-Магомет не обращал особенного внимания на этого лазутчика, уверяя Бернса, что ему дорог только союз с англичанами. Бернс в свою очередь представлял своему правительству эти объяснения как вполне искренние. Но ответ лорда Окланда правителю Кабула был написан в таком диктаторском и надменном тоне, что в нем видно было желание обидеть тех, к кому он был адресован. Такое действие и в действительности произвел этот ответ, вследствие чего миссия Бернса сразу сделалась безнадежной. При всем том Дост-Магомет унизился настолько, что сам обратился с просьбой к генерал-губернатору Индии, прося «излечить горе афганцев» и оказать им какое-нибудь поощрение своей поддержкой. Но и это патетическое представление не произвело никакого действия. Между тем русский посланник, который щедро обещал всякую помощь и все, что только хотелось афганцам, встречал, конечно, милостивое и почетное обращение. На обратном [311] своем пути русскому посланнику удалось заключить договор с кандагарскими правителями, который немедленно ратификован был русским посланником при персидском дворе. Встречая затем в Кабуле полное недоверие, Бернс покинул этот город в 1838 году.

«Миссия Бернса не удалась потому, что с того времени, как он покинул Индию перед отъездом в Кабул, политика лорда Окланда подвергалась постоянным изменениям. Лорд Окланд явился в Индию с вполне мирными наклонностями и поэтому отнюдь не желал обострять события в Афганистане; это видно из его письма, относящегося к этому времени (апрель 1837 г.), в котором он писал, что «британское правительство категорически порешило положить конец проискам экс-короля Шах-Шуджи против нынешних правителей Кабула и Кандагара»; при всем том, уже в следующем июне месяце, он заключает договор, согласно которому Шах-Шуджа отправляется в Кабул в сопровождении английских орудий.

«Не подлежит сомнению, что индо-британское правительство могло оправдываться тем, что оно было сильно озабочено осадой Герата со стороны персидской армии, поддерживаемой русскими волонтерами и русскими рублями; кроме того, в Афганистане усердно агитировали персидский и русский эмиссары. Но оба эти факта являлись в сущности пугалами, что видно уже из того, что [312] до сих пор афганская граница лежит по ту сторону Герата, а в Кабуле сидит все-таки потомок Дост-Магомета. Несмотря на это, ни Англия, ни Индия не колебались устроить контр-угрозу действиям Персии, остановившую осаду Герата. Откровенная политика в отношении Афганистана заключалась в том, чтобы следить за интригами затеянными другими державами в этой стране и или не обращать внимания на эти интриги, если они несерьезного характера, или же противодействовать такими же мерами. Наш союз с Рунджит-Сингом был вполне прочен, а ссору его с Дост-Магометом не трудно было уладить.

«На чью совесть должна лечь первая афганская война? Покойный лорд Бротон объявил в 1851 году перед комитетом палаты общин: «афганская война затеяна была мною без ведома директоров». Значение этого объявления указывает на то, что британское правительство того времени было ответственно за эти последствия, так как это знал уполномоченный правительства по делам Индии; в то же время директора Ост-Индской компании вовсе не знали про все это. Хотя заявление это было принято к сведению и даны были соответствующие указания лорду Окланду, но в то же время от него получилось уведомление, что экспедиция против Афганистана уже предпринята...

«Выработанный план действий между правительством Индии, Шах-Шуджою и [313] Рунджит-Сингом в 1858 году заключался в том, что Шах-Шуджа должен был постараться овладеть афганским престолом при содействии английских офицеров и английских денег, заручившись также сочувствием Рунджит-Синга, но без непосредственного участия английских войск.

«Скоро, однако, уже стали доказывать, что Шах-Шуджа не может обойтись без английских войск и что для этой цели достаточно хотя бы несколько полков. Против этого проекта справедливо восстал сэр Гарри Фейн, доказывая, что будет безрассудно послать горсть английских войск для такой далекой и рискованной цели. Но генерал-губернатор Индии, вступив уже на ложный путь, настоял все-таки на посылке английских войск, с Шах-Шуджой на своих плечах, в дальние и дикие места Афганистана. Но раз такое решение было принято, необходимо было обнародовать соответствующий манифест, оправдывающий этот образ действий, что сделано было довольно неудачно.

«Все более или менее опытные люди были против этой нелепой экспедиции. М-р Эльфингстон, который за 30 лет перед тем был в Афганистане в качестве начальника миссии, высказал, что если и послать армию чрез перевалы в Афганистан, то она могла бы, конечно, достигнуть Кабула, но встретит затем затруднения в этой бедной, холодной и отдаленной стране среди беспокойного, мятежного населения. Лорд Вильям [314] Бентинг, который был предместником лорда Окланда, объявил этот проект, т. е. посылку английских войск с Шах-Шуджой, актом невероятного безумия. Маркиз Уэльслей также считал эту экспедицию безумной. Герцог Веллингтон пророчески предсказал, что переход экспедиции чрез Инд с целью восстановления Шах-Шуджи на престоле повлечет за собою постоянные экспедиции в эту страну...»

Я не могу, конечно, написать здесь все подробности истории Афганистана и его войн с Англией, — это потребовало бы составления отдельной книжки. Многие английские писатели касались уже этого предмета. Я должен сказать все-таки, что вопреки настояниям Бернса Дост-Магомет без всякой вины с его стороны взят был в плен по приказанию вице-короля и отправлен в Индию в 1840 году. Результатом этой несправедливой политики была всеобщая резня англичан в Кабуле. Вслед за этим произошло убийство Шах-Шуджи, после чего Дост-Магомет был передан афганцам. Он вступил на престол в 1843 году и управлял страной до 9 июня 1863 года, когда умер естественной смертью в Герате где и погребен.

После смерти Дост-Магомета титул эмира принял Шир-Али-хан, в виду того, что старший его сын, т. е. отец мой, эмир Авзул-хан, находился тогда в отсутствии. Я уже коснулся всех последовавших затем событий в [315] предшествовавших главах этой книги; поэтому мне остается лишь добавить здесь, что английское правительство разрешило сначала Шир-Али-хану сноситься с русским правительством, а затем само же порицало его за это. С другой стороны нельзя не порицать и Шир-Али-хана за то, что он порицал королеву Викторию на публичных дурбарах и интриговал с русским правительством, уверяя в то же время власти Индии, что он искренний друг Великобритании.

Эта обоюдная ошибка английского правительства и Шир-Али-хана и вызвала вторую афганскую войну, во время которой войска Шир-Али-хана потерпели поражение, и сам он бежал в Россию, чтобы найти себе поддержку в русском оружии. Но русское правительство было далеко от намерения сосредоточить свои войска на афганской границе, и Шир-Али-хан в конце концов умер с разбитым сердцем по дороге в Россию.

Вскоре после этих событий английское правительство сделало вторую ошибку, которая вызвала убийство сэра Луи Каваньяри и его партии. Не довольствуясь договором, который англо-индийское правительство получило из рук Шир-Али-хана, оно вошло теперь в новое соглашение с Якубом. Но самое худшее то, что они отправили Луи Каваньяри с горстью англичан в Кабул, не дав ему достаточно сильного прикрытия в виде телохранителей, полагаясь единственно на [316] могущество Якуба, который будто бы защитит его. Так поступили англичане, зная хорошо судьбу постигшую Магнагтена и Бернса и не имея никакой уверенности в том, в силах ли Якуб обеспечить безопасность англичан и располагает ли он согласием представителей страны на допущение в Кабул Каваньяри и его свиты. Все это кончилось низвержением и пленением Якуба и всеобщим восстанием во всей стране, которое повлекло за собою жестокое кровопролитие и значительные издержки деньгами на вторую афганскую войну.

В это-то время я явился из России, взошел на престол в Кабуле и выслал британскую армию безопасно из Кабула.

Изложив выше краткий очерк отношений Афганистана и Великобритании, приведу теперь мои взгляды относительно будущей политики нашей страны в отношении России и Англии. Прежде чем коснуться этого вопроса я желал бы обратить внимание моих читателей на прилагаемую карту и напомнить им минувшие события во взаимных отношениях Афганистана и Англии. Читатели тогда ясно увидят, что при моем деде Дост-Магомет-хане, в минуты слабости государства, англичане постарались извлечь выгоду из этих обстоятельств и отрезали некоторые страны от моих владений и подчинили их своему протекторату. При эмирах Шир-Али-хане и Якубе англичане опять отняли от Афганистана долину [317] Курама, Хайберский проход, часть Пишина и многие другие местности. Во время даже моего царствования, несмотря на мое горячее сопротивление, во время правительства лорда Лансдоуна, англичане прогнали моих чиновников из Булунд-келя, Вазиристана и многих других мест; сделали они это при помощи английских пушек, которые обращены были и против меня; затем они построили на моей территории железнодорожную станцию Новый Чаман, вопреки моему запрещению и не имея также разрешения моего народа. Хотя все эти вопросы были улажены миссией Дюранда, и мне дано было соответствующее вознаграждение, и хотя я больше выиграл чем потерял от дружбы с англичанами, — я считаю все-таки уместным напомнить моим читателям все эти факты, чтобы показать им, что Англия никогда не упускала случая урезать что-нибудь от Афганистана. В этом отношении наши друзья англичане отняли от нас больше, чем отняла Россия!...

После приведенных выше очерков со слов английских историков и государственных людей выскажу теперь мое мнение, в виде советов и указаний моим сыновьям и наследникам и моему народу.

Не буду вступать в противоречие против всего высказанного иностранными писателями; не буду доказывать, что мое свидетельство более правдивое. Точно также полагаю излишним и не [318] политичным излагать перед всем миром вообще то, что таю у себя в сердце. Я дам здесь только несколько советов, а остальное предоставлю моим наследникам для их собственной сообразительности.

«Сообразительному человеку достаточно лишь совета, чтобы принять собственное решение».

При открытии парламентов и разных других советов принято за обычай в иностранных государствах, чтобы государи в своих тронных речах упомянули, что — «отношения моего правительства к другим иностранным государствам вполне сердечны и дружественны», — хотя, может быть, повторяя эти слова, они в душе ненавидят многих из тех, с которыми они в «сердечных» отношениях. Но такова уже дипломатия!

Я опасаюсь, однако, что если я буду здесь следовать тому же примеру и буду повторять подобного рода фразы, то мой народ и мои наследники не будут настолько искусны и ловки, чтобы суметь читать между строк, и могут поэтому попасть в ловушку. Поэтому скажу здесь несколько вполне откровенных слов.

Благодарение Богу, Который владычествует над всеми сердцами, могущий обратить сердца врагов в дружественные, если Ему это благоугодно будет! Могу сказать, что отношения моего правительства к соседним с нами державам, т. е. к Англии, России, Персии и Китаю, [319] вполне удовлетворительны и дружественны; в настоящее время нет причин для вражды с Афганистаном и для возникновения против него враждебных действий. Точно также никто из дружественных правительств не располагает какими-нибудь доказательствами, которые могли бы быть предъявлены, чтобы обвинить афганское правительство в недружелюбии и вероломстве; хотя, конечно, я не могу принять на себя ответственность за слухи, распространяемые иногда время от времени Ни одно враждебное Афганистану правительство не может также обвинить его в том, что он вызывает его неудовольствие. (Я, впрочем, не допускаю, чтобы какое-нибудь правительство враждебно относилось к Афганистану.) Со дня моего восшествия на престол и до сего времени я никогда не выказывал ни боязни ни робости к кому-нибудь; точно также не унижал я ни себя, ни народ мой лестью по отношению к моим соседним державам; не делал я также никаких шагов бесполезных, которые могли бы вызвать враждебность или неудовольствие какой-либо державы или могли бы возбудить пристрастие к одной более, чем к другой. Не дал я ни одной державе какие-либо обещания, которые я не мог бы исполнить, как это делали мои предшественники. Я строго держался советов и следовал указаниям нашего благословенного пророка, — да прольет Бог Свои блага на святую душу его! [320]

Лучший путь для политики — это средний путь, чтобы избегать крайностей. Если какое — нибудь правительство или его чиновники обходились со мною откровенно и любезно, я им выказывал в ответ одинаковую откровенность; если же они выказывали мне обхождение жесткое и неоткровенное, то я не отставал и платил им тем же. Но в то же время я заботливо следил за тем, чтобы соблюдать достоинство и не выходить из пределов любезности, а лишь настолько, сколько нужно было.

«Стрела иначе не может вырваться как только тогда, когда согнут лук».

Я не желаю поименовывать здесь различные державы, но в виде совета скажу моим наследникам для их сведения, чтобы они всегда различали отдельные характеры тех или других держав: некоторые из них можно уподобить пьявке, которая исподволь высасывает кровь до смерти, не причиняя при этом никакой боли; действия других держав можно сравнить со щипком: ущипнет, — что не причиняет большой боли и не убивает до смерти, как, например, не ядовитая оса, укус которой вызывает острую боль, но не причиняет смерти. Некоторые державы присоединяют к своим владениям новые страны силою своих побед, иные же изменой, обманом или возбуждая междоусобные войны в чужой стране между ее вождями, оставаясь в тоже время за кулисами и пользуясь лишь [321] выгодами, благодаря безумию других. С такими державами надо быть более осторожными, чем с такими, которые действуют открытой силой. Это, вообще, очень деликатный и сложный вопрос, и я советую моим наследникам и моему народу быть очень осмотрительными и осторожными в своих действиях, потому что «предосторожность есть лучшее оружие», как «знание — сила». Народ мой должен жить в мире и согласии, иначе он падет жертвой измены и предательства чужих государств, которые будут извлекать пользу из его распри.

Прежде чем продолжать дальше я должен сказать, что мне доподлинно известно, что люди, которые меня не знают, считают меня человеком жестоким, алчным, жадным к деньгам и вообще человеком с подозрительным характером. На эти обвинения даны были уже ответы многими писателями, которые знали меня более близко; например: сэр Вест Риджвей, сэр Лепель Грифин и другие, хорошо осведомленные чиновники; все они утверждали по этому вопросу, и утверждали категорически, что хотя эмир управляет железной рукой, но его можно оправдать тем, что ему приходится управлять железным народом; сэр Альфред Лейаль в своих знаменитых стихах дает следующую картину трудности положения, в какое я поставлен:

«Никогда еще никакой вождь не нуждался столько в [322] помощи Неба, как тот, которому приходится управлять Афганистаном и укротить афганцев хотя бы день один. Смотришь на прекрасные окрестности и кажется тебе, что ты управляешь в раю, а на самом деле царствуешь в аду».

Что бы сказали мои критики, если бы я изменил мою строгую политику на слабую? Не получились ли бы при этом такие же результаты, как в Хайберском проходе, который англичане до сих пор, после 60 лет владения, никак не могут сделать безопасным для путешественников, вынужденных иметь всегда сильное прикрытие телохранителей? Караваны и путешественники одинаково боятся пройти чрез этот проход, чтобы не быть убитыми. Между тем, по всему государству моему не требуется никакой охраны для путешествия с караваном; мужчины и женщины, даже английские женщины, могут днем и ночью путешествовать без охраны и без малейшей опасности.

Если я собираю доходы страны для моего правительства, то меня обвиняют в алчности; но если бы я предоставил эти доходы чиновникам и другим грабителям прибрать все в собственные карманы, то разве эти друзья, мои критики, дали бы мне что-нибудь, чтобы уплатить армии и производить прочие расходы правительственные?

Я не могу не быть подозрительным, когда мне приходят в голову минувшие исторические события Афганистана: государи, например, были [323] убиты, несправедливо лишены престола, предательски взяты в плен своими внутренними и внешними «друзьями», если их так можно назвать. У Сади мы находим такой эпилог:

«Однажды, когда я был в бане, один из моих друзей сунул мне в руку кусок благоухающей глины. Я взял этот предмет и сказал: это, надо полагать, янтарь или мускатный орешек, ибо я очарован твоим благоуханием; на это глина ответила: я лишь кусок презренной глины и лежал только когда-то в обществе розы; эти нежные качества розы, в обществе которой я находился, приобщились и мне, иначе я бы оставался куском глины, каковой и был раньше».

Приведенная сейчас цитата Сади указывает лишь на то, что мое поведение было внушено мне и вызвано поведением моих соседей. Вполне естественно, что человек становится подозрительным, если он окружен со всех сторон людьми или государствами себялюбивыми, готовыми уловить первый возможный случай, чтобы отрезать себе кусок Афганистана, точно разбойники, стерегущие каждый шаг сторожа: едва лишь он заснет, они сейчас же вламываются в дом; если сторож случайно проснется и спросит их — «вы что здесь делаете?», они не преминут ответить ему — «о, мы твои друзья, это мы шутим только»; но как только сторож отвернется эти «друзья» приберут-таки его имущество и, конечно, «в шутку...»

В подозрительности не много счастья: это значит жить постоянно под страхом обмана и [324] убийства; но этот порядок вещей неразлучен с занимаемым мною положением.

Я часто говорю моим интимным друзьям среди придворных: «какую несчастную жизнь мы ведем! Все время, даже в вашем присутствии, я не перестаю следить за вами и думать про себя: у кого из вас хватит больше глупости, чтобы неожиданно накинуться на меня? С другой стороны и ваше беспокойство тоже очень велико: вам приходится оставлять своих жен и детей в неизвестности, вернется ли кто из вас здравым и невредимым или кто будет повешен, благодаря интригам своих товарищей или так называемых «друзей».

«Очень сладко», говорит Сади, «отдохнуть и поспать под прохладной сенью тенистых деревьев, в густом лесу, после утомительного перехода в жаркий день; но оставаться в лесу в то время, когда прошла уже большая часть каравана, зная, что в лесу всюду рыскают подстерегающие разбойники, это будет уже сопряжено с опасностью для жизни».

Не буду больше тратить времени, чтобы еще дольше останавливаться на этом неприятном предмете. Но прежде чем продолжать дальше, я добавлю, что каждое правительство имеет, конечно, свои слабые и сильные стороны; можно всегда найти что-нибудь такое, что можно подвергнуть критике, но худшая ошибка со стороны правительства будет та, если оно не делает [325] никогда никаких ошибок (понимая, что «тот не ошибается, кто ничего не делает»). Вполне верно также и то, что каждое правительство может наилучшим образом управлять своим народом, если оно составлено из представителей вышедших из рядов этого народа. Если народ управляется правительством чужестранным, то он неизбежно предрасположен к недоразумениям, потому что если управляющий и управляемый принадлежат к разным нациям, то они будут отличаться друг от друга своими взглядами и мнениями. Поэтому я могу сказать, что понимаю народ мой лучше, чем его понял бы всякий другой чужестранный правитель.

Представители иностранные при дворе в Кабуле и мои представители при иностранных дворах.

Представляется в высшей степени важным, чтобы Афганистан, как государство независимое, имеющее перед собою большую будущность, имел своих посланников и министров при всех иностранных дворах; точно также при дворе в Кабуле должны находиться в свою очередь представители всех иностранных держав. Но и с этим вопросом, точно также как и со многими другими предметами, приходится обождать до тех пор, пока Афганистан достаточно усовершенствуется, чтобы усвоить это; поэтому надо терпеливо ожидать это время. [326]

Я советую моим наследникам, сыновьям и моему народу неусыпно стремиться, чтобы добиться этой цели и таким образом исполнить сокровенное желание моего сердца.

Я упомяну здесь о выгодах и невыгодах этой меры: в одном отношении Афганистан является во многом наиболее независимым мусульманским государством в мире: в противоположность многим другим мусульманским государствам он свободен от докучливого вмешательства европейского концерта; он не обременен какими-нибудь обязательствами перед иностранной державой; не предстоит ему уплата военных или национальных долгов, которые могли бы вынуждать государство к каким-нибудь уступкам при необходимости производить покупку боевых материалов. Чтобы остаться верной своим обязанностям, Англия должна поддерживать независимость Афганистана против всяких завоевателей; но, при всем том, самой Англии не предоставлено право вмешательства в домашние дела моей страны. Англия обязана также присылать ежегодно к моему двору мусульманского посланника, который должен быть выбран из уроженцев Индии; выбор его подвергнут еще моему утверждению. Право это не предоставлено Англией никакому другому мусульманскому государству в мире. Точно также никакое государство в мире не имеет права, в силу каких-нибудь договоров, вмешиваться во внутренние [327] или внешние дела моего государства, с тем лишь исключением, что Афганистан должен уведомлять Англию о своих сношениях с иностранными державами.

Нет оснований поэтому в том, что лишь один Афганистан не имеет своих представителей при иностранных дворах, в то время когда все мусульманские государства не лишены этого права.

Народ мой не должен спешить в своих решениях, не обдумав заботливо и осторожно слова моего совета; например: я ни при каких обстоятельствах не разрешил бы в настоящее время иностранным представителям быть при моем дворе, ибо время для этого шага в данную минуту еще не назрело, — потому, во-первых, что Афганистан еще не настолько окреп, чтобы он мог противостать в настоящее время внешнему завоевателю. Мера эта должна итти рука об руку с открытием железных дорог и телеграфных сообщений, соразмерно с движением вперед военных приготовлений. Во-вторых, опасность допущения в настоящую минуту иностранных представителей в Кабул заключается в том, что народ афганский еще недостаточно просвещен, чтобы разобрать — что служит к его пользе или вреду; он также недостаточно патриотичен, чтобы оценить преимущества, связанные с возможностью иметь собственного правителя. [328]

С одной стороны иностранные представители могут убеждать моих подданных распространять ложные слухи и излагать разные жалобы иностранным правительствам на правительство афганское. С другой стороны иностранные представители всегда готовы явиться посредниками, чтобы разбирать наши взаимные споры, которые они сами затевают с целью разделения между собою нашей страны. Третья опасность иметь иностранных представителей при дворе в Афганистане заключается в том, что они могут всегда вызвать взаимные раздоры между различными афганскими племенами все с той же целью раздела страны. Помимо всего иностранные представители потребовали бы себе всякого рода концессии по различным предметам, а это неизбежно повело бы к вмешательству во внутренние дела государства. Для страны все это было бы большой отсталостью, если бы такой порядок вещей народился прежде, чем население подготовлено для этих нововведений.

Когда, однако, в будущем Афганистан достигнет такой степени прогресса и усовершенствования, что он в состоянии будет выставить достаточные силы для встречи своих врагов, когда в то же время государственные люди афганские будут настолько просвещенны, что будут понимать требования своего высокого положения и приобретут достаточный опыт, чтобы бороться против интрига, иностранных представителей, [329] тогда лишь наступит время допустить их в Кабул. Но вместе с тем выгод от своевременного допущения иностранных представителей в Кабуле очень много, ибо если бы все эти представители имели пребывание в Афганистане, то они не допустили бы какую-нибудь державу делать захваты на счет афганской территории или выступить с войной против Афганистана без всякого повода и вызова с его стороны, которые могли бы оправдать воинственную политику этой державы.

Должно сказать, что афганские представители при других государствах вынесли бы для себя много пользы, набираясь опытности при иностранных дворах. Это одно принесло бы уже несомненную пользу всему народу афганскому, вообще, и привело бы многие другие государства в соприкосновение с Афганистаном. Это, в свою очередь, повело бы к развитию торговли и коммерческих сношений, к привлечению путешественников и капиталистов, которые заинтересовались бы природой и разными источниками богатств в моей стране. Чем больше в стране жителей богатых и зажиточных, тем меньше опасности от всяких смут и восстаний, потому что богатые жители всегда заинтересованы в сохранении мира, обеспечивающего им безопасность их владений и их интересов.

Наконец, наиболее важная выгода взаимного представительства, когда для этого наступит [330] надлежащее время, заключается в том, что это увеличило бы славу и репутацию моего правительства. В глазах восточных государей приобретают особое значение их престиж и репутация, которыми они пользуются в глазах других государей; и это они ставят превыше всего прочего.

Мир был создан не в один день. И когда Бог для сотворения мира употребил целую неделю, то Он тем самым показал нам пример терпения, — что и мы должны работать усердно, но прочно и последовательно. Первым шагом в этом направлении было с моей стороны, чтобы войти в соглашение с британским правительством, чтобы оно имело своего мусульманского посланника из уроженцев Индии при моем дворе и, вместе с тем, принять моего представителя при индо-британском правительстве. Но в настоящее время имеются достаточные основания чрезвычайной важности, согласно которым необходимо, как только представится возможность, чтобы мы имели своего посланника при Сент-Джемском дворе. Я уже несколько раз делал попытки, чтобы достигнуть успеха в этом отношении; наиболее важная попытка мною была сделана в 1895 году, при посылке моего сына Насрулла-хана в Англию, главным образом, имея в виду упомянутую выше цель. Мне было очень больно то, что миссия эта потерпела неудачу.

Прежде чем продолжать дальше по этому вопросу, я должен посоветовать моим сыновьям [331] и наследникам, чтобы они не приняли в серьезную обиду для себя упомянутый отказ. Мы должны помнить следующую сказку: «однажды один влюбленный получал каждый день от своей возлюбленной сладкую дыню; она всегда разрезала эту дыню на тоненькие ломтики, клала это на дорогую фарфоровую тарелку и ставила перед своим возлюбленным, когда он навещал ее. Однажды возлюбленной попалась по ошибке горькая дыня, и она, не попробовав ее, разрезала и поставила по обыкновению перед своим возлюбленным. Не говоря ни слова о горечи, он продолжал есть эту дыню; когда на тарелке остался лишь один кусок, вошел один из его друзей, который и взял этот кусок; но, найдя его горьким, спросил своего друга, почему он не сказал своей возлюбленной про то, что дыня горькая. Друг на это ответил, что после того, как он каждый день получал сладкую дыню, было бы несправедливо ворчать, если один раз пришлось поесть горькую дыню. Это, конечно, сделало возлюбленного еще более дорогим в глазах его идеала...»

Между многими доказательствами милости, которую королева Виктория, ее семья и правительство выказали мне, а также членам моей семьи и моему правительству, мы должны снести один горький отказ.

Не иметь афганского представителя в Лондоне одинаково опасно не только для Афганистана, но и для Англии; для этой последней это, пожалуй, [332] еще опаснее, чем для Афганистана. Очень жаль, что Англия придает так мало значения безопасности границ Индии, благодаря которой Англия и стала империей. Всему миру известно, что лишь в царствование этой королевы принят был титул императрицы, а правительству было присвоено название «императорского»; только благодаря Индии Англия приобрела больше значения, чем Голландия и другие маленькие государства. Потеря Индии была бы для Англии равносильной потере всего того, что сделало Великобританию империей; поэтому она должна принять все предосторожности к обеспечению Индии от всякого нашествия одной или нескольких держав. Между тем, в Англии так мало интересуются и так мало знают об Индии, что я склонен думать, будто есть действительно доля правды в словах тех людей, которые говорят, что «Индия вовсе не стоит всех забот и тревог, причиняемых ею в настоящее время: поэтому, если когда-нибудь придется очень плохо, то Англия бросит Индию». Я положительно надеюсь и желал бы, чтобы это вовсе не было сокровенным намерением английского народа; ибо, если англичане покинут Индию, то у них имеется не мало других государств и земель, где питаться; но каково же будет положение тех государств и народов, которые отказались от всяких сношений с другими государствами, возложив все свое доверие на Англию, если владения их будут присоединены к соседним [333] государствам? — ведь у них нет другого отечества, куда бы они могли направиться! Если, при всем том, Англия намеревается, к несчастью, покинуть Индию без борьбы за ее защиту и безопасность до последней крайности, то чем скорее оно осведомит об этом своих друзей, тем лучше для них, так как в таком случае друзья ее могли бы выбрать для себя наиболее подходящий путь для обеспечения своей безопасности.

Я не верю, чтобы Россия питала какие-нибудь враждебные чувства к Афганистану: он является для нее исключительно в виде серьезного препятствия на пути в Индию, и если Россия когда-нибудь произведет нападение на Афганистан, то это будет сделано именно с этим единственным намерением. Но об этом вопросе скажу в другом месте.

Появлявшиеся время от времени статьи в разных газетах и журналах, касающиеся Афганистана, а также речи, произнесенные в разное время членами палаты в парламенте, указывают на то, как мало знают про мою страну и ее отношения к Индии и как мало понимают ценность ее дружбы для Англии. Россия, например, делает все, что возможно с ее стороны, чтобы на суше приблизить свои владения к владениям Англии на востоке и чтобы примкнуть границу своих владений к границе империи Индии. Иногда меня забавляет, а иногда бесит [334] это невежество, которое в своих речах проявляют члены парламента. Они говорят, например, так: «мы не должны оставить Афганистан лежащим самостоятельным на нашем поступательном пути; мы должны соединить наши железные дороги с железными дорогами Индии мы должны взять для себя Кандагар по сю сторону Гиндукуша, предоставив России остальную часть Афганистана по ту сторону Гиндукуша». Эти вернейшие друзья России и эти пионеры мира, эти мудрые враги Великобритании — не понимают того, что они ратуют за интересы и желания России на счет интересов Англии.

Всем хорошо известно, что если две нации не знают друг друга и не приходят между собою ни в какое общение, то между ними часто неизбежны будут недоразумения всякого рода, которые иногда являются фатальными для существовавших между ними дружественных отношений. Дипломатия ровно ничего не может сделать там, где существует подозрительность, так как каждое произнесенное слово встречается с недоверием и подозрительностью, последствием чего является недоверчивость. Возможно ли, чтобы афганцы и англичане понимали друг друга, если политики или, правильнее сказать, индо-британское правительство всегда старается держаться подальше, не допуская к себе афганского посольства?

Я заметил уже выше, что пройдет не мало времени прежде, чем Афганистан в состоянии [335] будет допустить пребывание представителей иностранных держав в Кабуле или иметь своих представителей при иностранных дворах, за исключением лишь одного Лондона. Насколько, однако, это касается Англии должно заметить, что мера эта привела бы ее к более тесному общению с Афганистаном, чем в настоящее время; это могло бы надежно упрочить дружбу между этими государствами, которая уже существует; это рассеяло бы много недоразумений и подозрительности; это дало бы надлежащие сведения о моей стране, повело бы к введению просвещения и новых изобретений английских в Афганистане; это расчистило бы дорогу для афганских юношей, чтобы отправляться в Англию и Европу для получения образования; это дало бы Англии верные и полезные сведения, касающиеся восточных дел и необходимые для политики правительства английского, а вместе с тем послужило бы к опровержению ложных донесений, вселяющих в других государствах недоверие к афганскому народу; это поставило бы Афганистан перед всем миром, и в особенности в глазах всех мусульманских государей, как действительно вполне независимое мусульманское государство, а не так, каковым оно признается в настоящее время лишь одной Англией, да и то — в теории! нет оснований, почему не признавать то же самое и на практике! Между тем, насколько я могу судить по указаниям опыта, когда я с большими трудностями [336] добивался возможности делать свои представления непосредственно властям в Англии, то я всегда получал ответ в вежливых, но твердых выражениях, чтобы я обращался со своим делом к правительству Индии.

Как это прекрасно — предлагать человеку обратиться за разбором своего дела к тому же судье, на которого приходится жаловаться!...

Хотя английские писатели и политические люди все одинаково согласны, что война с Афганистаном была бы ошибкой после того как такая война уже проделывалась их вице-королями, но какая же польза от того молока, которое уже разлито, которым уж нельзя пользоваться? Сади говорит так:

«Глупый человек делает в сущности то же самое, что делает и умный человек; вся разница заключается лишь в том, что глупый человек делает это лишь после того, когда поплатился несколько раз за свои ошибки, а умный человек поступает так, не пострадав за это...»

Вместо того, чтобы сначала принимать яд, а затем итти к доктору за противоядием, лучше вовсе не принимать яду.

Те перемены, которые английская политика претерпела уже в своих отношениях к Афганистану, ясно указывают на то, что англичане никогда не представляли себе вполне ясно свои цели и отношения к этому государству. Я укажу здесь на несколько наиболее важных перемен [337] в этой политике, не входя в излишние подробности.

Первая политика англичан в этом направлении проявилась во время моего деда Дост-Магомета, когда они вмешались в семейные раздоры правящей династии в Афганистане, посадили на престол одного, низвергли другого. Англичане старались тогда низвергнуть с престола и взять в плен моего деда Дост-Магомета, который не нанес им никакого оскорбления и не дал им никакого повода для оправдания их меры.

Это отнюдь не была честная и правдивая политика, если задались целью посадить на престол афганский Шах-Шуджу, вопреки желанию афганского народа, а лишь благодаря английским пушкам. Политика эта привела к ужасной катастрофе постигшей английские войска в Кабуле. Это дало англичанам хороший урок и научило их тому, чтобы никогда не вмешиваться в домашние раздоры разных афганских претендентов на престол кабульский.

После этого наступил новый период «пассивной политики» или политики предоставления Афганистана самому себе. Хотя англичане называют эту свою политику сильной, я называю ее слабой и боязливой; это повлекло за собою предоставление эмира Шир-Али-хана влиянию России, что, в свою очередь, вызвало вторую афганскую войну. Довольно курьезно, что Англия при этом не потребовала никакого объяснения от России за ее [338] вмешательство и покровительство оказанное Шир-Али-хану и за вмешательство России в дела афганские, вопреки заключенным ею договорам по этому предмету с Англией. Вместо того, чтобы потребовать такое объяснение от России, Англия предпочла наказать Шир-Али-хана, несмотря на то, что лорд Литтон сам приказывал ему писать письма генералу Кауфману. Я не говорю, что эмир Шир-Али-хан не заслуживает обвинения в нарушении верности по отношению к Англии, но я положительно могу сказать, что это было вызвано так называемой пассивной или бездеятельной политикой индо-британского правительства, т. е. другими словами, было вызвано предоставлением Афганистана его собственной участи.

После того наступила третья политика — лорда Литтона, который стремился к тому, чтобы разделить Афганистан на несколько частей, из коих Кандагар и несколько других провинций присоединить к Англии, предоставив остальные части в разделенном виде нескольким правителям. Политика эта не была одобрена, но так называемая «наступательная политика» является отродьем этой политики лорда Литтона.

После сказанного наступила четвертая политика, заключающаяся в том, чтобы держать Афганистан независимым государством в виде сильного барьера для безопасности империи Индии, благодаря положению Афганистана между Россией и Индией. [339]

Я счастлив, что могу сказать, что эта усвоенная в настоящее время мудрая политика принята одинаково как правительством Индии, так и английским правительством. Впрочем, и в этой политике есть нечто такое, что может привести к разочарованию по сравнению с тем, как в действительности должна была бы проводиться эта политика.

Аргументов, которые высказывались против допущения моих представителей в Лондоне, было много, — столько же, сколько нашлось ртов англо-индийских и, пожалуй, даже может быть несколько больше, если включить еще поборников наступательной политики в самой Англии. Я приведу здесь лишь несколько из этих аргументов. Первое: мне доказывали, что я не могу иметь моего представителя в Лондоне, не имея русского представителя в Кабуле. Не вижу никаких оснований для этого довода, в виду того, что в настоящее время я имею уже моего представителя в Индии, а англо-индийское правительство имеет своего представителя в Кабуле, несмотря на то, что в то же время Россия не имеет своего представителя в Кабуле. Помимо этого, согласно договору моему, заключенному с Англией, постановлено, что я не могу иметь никаких внешних сношений, за исключением лишь с одной Англией: поэтому ни Россия, ни какая-либо другая держава не имеют никакого права заставить меня допустить их представителей в Кабул только [340] потому, что я буду иметь моего представителя в Лондоне.

Я ни с какой иностранной державой не заключал никаких договоров, ни одной из них не дал никаких обещаний, которые лишали бы меня права иметь моих представителей в Лондоне без вмешательства с их стороны. Если я, по собственному моему желанию, нахожу для себя выгодным иметь сношения только с одной Англией, то что за дело до этого России или какой-нибудь другой державе? Короче сказать, — я могу в этом отношении поступить, как мне угодно, и никакая держава не имеет права вмешиваться в это.

Мне говорили также, что я не могу иметь моего представителя в Лондоне, не имея при моем дворе в Кабуле представителя королевы, а этот представитель должен быть англичанин. Я не понимаю такого определения — «представителя королевы»; это объяснение не имеет за собою никаких оснований, в виду того, что при моем дворе есть уже мусульманский представитель, которому, однако, официально присвоено название «британского представителя в Кабуле», а не «представителя вице-короля в Кабуле»; поэтому аргумент этот является одной оговоркой.

Я могу сказать, что придет время, когда при моем дворе назначен будет англичанин в качестве представителя; но в настоящее время затруднение это заключается в следующем: [341] англо-индийское правительство привыкло смотреть на своих князей индийских и других правителей Индии лишь как на игрушки в своих руках или в руках своих представителей при туземных государствах, называемых резидентами. Эти резиденты, по моему мнению, действительные правители, так как сами правители существуют лишь по милости неограниченной власти этих резидентов, которые напускают на себя вид государей и держат себя так надменно, что гордые афганцы не стерпели бы этого.

Было бы безопаснее, конечно, если бы британский агент был мусульманин. Ту оговорку, которая стремится доказать, что представитель королевы должен быть англичанин, можно было бы устранить тем доводом, что ведь не все английские представители англичане, точно также как не все английские чиновники и политические люди англичане. Такое толкование может давать повод другим лойяльным подданным королевы, не англичанам, думать, что на них смотрят с недоверием, тогда как они столь же лойяльны, как англичане, если даже не больше. Лично я ничего не имею против английского резидента, если английское правительство возьмет на себя ответственность за его безопасность в Кабуле и за его хорошее поведение.

Английская публика всего лучше поймет положение, если я скажу следующее: у меня на службе были различные коммерческие агенты в [342] разных ролях, и хотя они ровно ничего не знали и не принимали никакого участия в делах правления, не зная ничего ни о моей внутренней, ни о внешней политике, — это не мешало им все-таки выдавать себя в Англии за моих советников и личных моих друзей, и что они будто состоят моей правой рукой; по некоторым случаям мне в действительности приходилось убеждаться, что эти господа уверяли англичан в том, что я состою у них под контролем. Если поэтому обыкновенные лавочники и мастеровые английские могли хвастаться таким образом, то чего же можно было бы ожидать от политического агента королевы, если бы он был англичанин?...

Второй аргумент заключается в том, что я получаю 18 тысяч лак рупий от индо-британского правительства, поэтому я не должен иметь своего представителя в Лондоне. Но ведь я не принял субсидию на этих условиях! Я получаю субсидию эту по разным причинам и среди всех перечисленных условий там нет ни одного, ни в отношении Индии, ни Англии. Уплата этой субсидии не должна понижать моего достоинства, а напротив должна служить показателем ценности моей дружбы, так как Англия не дает напрасно своих денег. История полна многих примеров, когда государи, получая субсидии, не лишались права иметь своих представителей при других дворах. Великобритания сама в доброе старое время платила субсидии не одному, а нескольким [343] континентальным государям, и при всем том принимала к себе без сопротивления представителей этих государей.

Еще один аргумент заключается в том, что, допуская в Лондон моего представителя, Англия должна была бы признать меня независимым государем. Но ведь я же на самом деле независимый государь, и это признано официально в дюжине случаев; ко мне обращаются как к владетелю Богом дарованного государства; от народа моего я принял титул «света веры и народа», и вице-король в ответ на полученное по сему случаю уведомление выразил на это сердечное согласие.

Некоторые критики говорят еще так: если бы я имел своего представителя в Лондоне и сносился бы с ним непосредственно, то непременно возникли бы недоразумения между правительствами Симла и моим, но я сам не думаю, что это так: мой политический агент, который находится при вице-короле, вовсе не должен быть отозван, но в случае серьезных трений, возникающих между моим правительством и вице-королем, он и мой представитель в Лондоне могли бы представить это дело перед министром иностранных дел, что дало бы возможность кабинету министров выслушать обе стороны прежде, чем постановить свое решение. Это исправило бы ошибочную политику, при которой выслушивается лишь одна сторона. При [344] нынешнем порядке вещей для Афганистана нет никаких шансов, чтобы представить со своей стороны надлежащие объяснения верного положения дел.

Я усиленно старался убедить народ мой отказаться от старых враждебных чувств к Англии и стать верными друзьями и союзниками с англичанами. При этих условиях, если бы кто-нибудь из моих соотечественников был назначен полномочным министром для пребывания в Лондоне, то взаимные сношения, а равно и течение дел, с обеих сторон внушали бы дружеские чувства сердцам обеих наций. Народ британский знал бы тогда несколько больше про афганцев, чем он знает в настоящее время, при нынешних условиях.

Я не согласен с некоторыми английскими государственными людьми и генералами, которые утверждают, что чем меньше англичане будут показываться афганцам, тем больше они им будут нравиться. Напротив: чем чаще англичане и афганцы будут видеть друг друга, при дружественных условиях, тем лучше будет для роста и расцвета тех дружественных семян, которые были посеяны мною. Но, конечно, если английские писатели так думают, что всего лучше будет, если англичане будут видеть возможно реже афганцев с намерением нашествия на их страну или для вмешательства в их внутренние дела, то в этом случае они, конечно, [345] совершенно правы: чем меньше они будут нас видеть, тем лучше. Но я не думаю, чтобы можно было так легко укусить кого-нибудь без всяких тревог для себя...

При всем том я советую моим сыновьям и наследникам связывать узы дружбы с английским народом с той же готовностью и столь же тесно, насколько это будет допущено с его стороны. Если когда-либо англичане не встретят достаточно милостиво предложения моих сыновей и наследников, то этим последним не следует тогда жаловаться на это; иначе они потеряют даже то, чем владеют, по примеру того, как рассказывается в одной сказке: «однажды некто видел сон, что Бог предлагает ему пенсы (копейки); он сказал тогда: «Нет, я желаю драгоценные камни». Тогда Бог предложил ему серебряные монеты, но он продолжал настаивать, прося драгоценных камней. В ответ на это Бог предложил ему золотые монеты, а он просил все больше. Вдруг он проснулся и видит, что у него ничего нет. Он тогда снова закрыл глаза и, простирая руки вперед, сказал. «Дай мне, Боже, что Тебе угодно; я возьму и буду благодарен». Но было уже поздно, и он не получил ничего!...

Текст воспроизведен по изданию: Автобиография Абдурахман-Хана, эмира Афганистана, Том II. СПб. 1901