АБДУРАХМАН-ХАН

АВТОБИОГРАФИЯ

ТОМ II

ГЛАВА III.

Государственные учреждения.

Система управления Афганистаном прежде и теперь. — Устройство военной и гражданской части. — Казна частная (эмира) и государственная. — Доходы и расходы. — Учреждения общественные. — Суд и обычное право. — Учреждения общественных работ; здания и крепости. — Медицинская часть. — Горное дело. — Коннозаводство. — Просвещение. — Торговля. — Почта.

Я не желаю утруждать читателей разными чрезмерными подробностями. Но моя книга была бы неполной, если бы я не упомянул о различных успехах, достигнутых в государстве во время моего царствования. Это необходимо потому, что об Афганистане вообще имеется очень мало точных сведений, так что многое из того, что я здесь изложу, будет вполне ново и будет услышано многими в первый раз.

Мне доподлинно известно, что многие иностранцы, посещавшие время от времени мою столицу, дали миру ложное представление об Афганистане, напуская на себя вид авторитетов по внутренним и внешним делам афганским. Меня очень часто забавляет чтение разных статей, писанных этими авторитетами, так как не подлежит сомнению, что многие из них приближались к Афганистану не ближе чем на 500 миль.

Вот почему необходимо, чтобы я дал здесь верные сведения о моей стране, если и не [64] подробные, то достаточно обстоятельные и разнообразные. У меня хотя и нет для этого свободного времени, но считаю необходимым при моих многосторонних обязанностях и занятиях уделить все-таки некоторое время и для упомянутой цели.

До моего вступления на престол разные правительственные учреждения были до такой степени перемешаны между собою, что едва ли мощно было вообще признать существование строго определенных отдельных управлений. Например: один чиновник, по имени Мустауф, совмещал в себе должности первого министра, министра финансов, контролера и многие другие; в своем распоряжении он имел небольшой штат чиновников, около 10 человек, при помощи которых он управлял всем государством, прямо из своей спальни, потому что никаких присутственных мест не было.

Иногда слышу теперь такие отзывы: «какая прекрасная система управления существовала раньше, когда все было так просто, что один человек мог вести все дела государства...» Но замечания подобного рода указывают лишь на то, что авторы их не имеют понятия о делах государственных, почему и мнения их не заслуживают никакого внимания.

Не подлежит, однако, сомнению, что значение государства, требовавшего для своего управления меньше чиновников, чем порядочный оптовый магазин, было очень ограничено. Да и помимо [65] того, подобные правители, в руках которых сосредоточиваются все дела, имеют возможность злоупотреблять своей властью: они могут поступать так, как им вздумается, зная хорошо, что над ними нет никакого контроля и никого, кто бы мог их остановить. Такая крайняя беззаботность, соединенная с небрежностью, ленью и невежеством государей, послужила причиной падения многих восточных государств.

Всем людям свойственны ошибки; все мы имеем свои слабости и свои заслуги. Важно лишь то, чтобы стоящий во главе правления постоянно знал все, что делается, работая при этом столько же, если не больше, чем все прочие чиновники; тогда лишь можно надеяться, что государство будет прогрессировать. Между тем мы видим во многих случаях, например, в династиях правителей Индии, что государи и правители нередко целыми месяцами не выглядывают из своих гаремов. Каким же образом их подданные могут приносить им свои жалобы, чтобы добиться удовлетворения за претерпенные несправедливость и обиду? Поэт Сади говорит так:

«Каким образом крик страдальцев достигнет твоего слуха,
«Если ты спишь в высоких палатах, недоступных всяким стонам?

Я должен, однако, сказать, что к моему великому огорчению, организация административного устройства Афганистана, в отношении [66] государственных дел, еще не вполне закончена. Очень часто чиновники мои причиняют мне беспокойства тем, что они не знают подведомственных им дел, смешивают работу и обязанности разных учреждений, стремятся иногда распространять юрисдикцию своих прав на дела и вопросы, не подлежащие их ведению. Я надеюсь, однако, что все дела правительственные, а также административное устройство Афганистана, будут со временем вполне упорядочены, если принять во внимание достигнутые уже в этом отношении успехи в такое короткое время.

Все управления и учреждения моего правительства я разделил на две категории — военные или низами и гражданские или мульки. Каждый афганец является, вообще, солдатом; газа (Многим неизвестен смысл слова газа. Многие думают, что каждый верный мусульманин обязан сражаться против неверных, т. е. против всех немусульман, хотя бы без всяких причин. Но верные мусульмане должны знать, что газа значит — «сражаться войной оборонительной, — в том случае, когда другой народ стремится завладеть государством или уничтожить религию. Газа — священная война — может быть ведена не иначе как по приказанию и под руководством самого правителя страны».) связана с обязанностями каждого гражданина, обязанного сражаться за правду и веру, так как каждый верный мусульманин обязан сражаться за свою религию. [67]

Военное ведомство (низами).

Прежде чем приступить к подробному перечню всех учреждений низами, я должен сказать, что всякого рода промышленность и мастерские, изготовляющие военные материалы и предметы снабжения, перечисленные выше, в другой главе, подведомственны военному управлению; рабочие и мастеровые в этих учреждениях получают свое жалованье из управления военного министерства. Из этого же управления получает свое жалованье большая часть иностранных чиновников и мастеров — индийцы, англичане и другие; делается так потому, что из военного управления выплачивается жалованье регулярно, каждый месяц, наличными, отпускаемыми из казначейства.

Расходы из гражданского управления производятся, вообще, из доходов страны и по мере их поступления; для этого дается приказ от сборщика податей, скрепленный печатью одного из начальников, ведающих доходами страны; к этому приказу прикладывается и моя собственная печать. Таким путем по гражданскому управлению жалованье выплачивается только раз в год, которое выдается авансом вперед; иногда же выдается лишь по полугодию вперед. Приказы эти называются бератами; по ним чиновники сами должны собирать свое жалованье от должников казны — в виде ли податей, пошлины, налогов поземельных, имущественных и т. п. [68]

Полагаю нежелательным приводить в этой книге цифровые данные о числительности моих войск. Приведу лишь краткий очерк различных отделов в составе моей армии.

Отделы моей армии.

В состав их входят: 1) артиллерия; 2) кавалерия; 3) пехота, полиция, милиция (называемая хезадарами), кванин-совары (это конная милиция, принадлежащая некоторым вождям в стране, числительностью пропорциональной количеству владеемой ими земли или получаемому от казны жалованью) и волонтеры. К последней категории принадлежит все мужское население в возрасте от 16 до 70 лет от роду.

Служба волонтеров организована следующим образом. Население само от себя посылает на службу одного человека от каждых восьми, которые несут все расходы по выкомандированию охотника на службу, а также за время его обучения. Окончив свое воинское образование, охотник возвращается к своим занятиями, и на его место командируется другой для воинского образования.

Эта система была введена лишь в 1896 году, по желанию самого населения. Сам я являюсь жестоким противником всякой насильственной службы, так как не желаю навязывать кому-либо что-нибудь против его воли, и привлекаю [69] на службу в армию лишь тех, которые сами того желают. Афганцы почитаются хорошими воинами; каждый из них является солдатом в душе. Но им недостает воинского образования и дисциплины; поэтому как бы храбры они ни были, им не устоять против обученных и организованных войск новых европейских наций.

В виду сказанного я очень рад этой вновь введенной военной системе, которая дает возможность моему народу иметь собственную армию, способную сражаться за свою страну, а также — деньги, необходимые для покупки военных запасов. Надеюсь на Бога, что этим народным войскам удастся оборонять свою страну от нападений даже величайших империй, которые пожелали бы овладеть их территорией. Они докажут этим, что то положение, в каком Афганистан существовал раньше, является сном, который не вернется больше.

Вспоминаю об инциденте, случившемся со мною еще в то время, когда я жил в изгнании в пределах России; изложу это здесь вкратце.

Русским доставили однажды тяжелое орудие, служащее для разрушения крепостей. Я отправился, чтобы посмотреть и проследить за этим; русский офицер сказал мне при этом, что орудие это доставлено для атаки, разрушения и овладения крепостью Гератом. Я возразил на это так: «если Провидению угодно будет связать мою судьбу с государством афганским, то именно в Герате [70] потеряете это орудие». Офицер дерзко ответил мне: «как это вы можете говорить таким образом, получая жалованье от нашего правительства?» Я же возразил ему в свою очередь: «я не получаю жалованье как вознаграждение, за которое я должен продать свою страну, религию, народ и патриотизм. Я не принадлежу к тем трусам, которые могут без всяких возражений слушать как говорят о сокрушении и разорении Афганистана. Если вам не угодно выслушать правду, то вам не следовало бы говорить об этом орудии».

Афганцы от рождения воинственны и с молодых лет уже приучаются к борьбе. В былое время они сражались следующим образом: каждый вождь, землевладелец, сайяд (потомок Магомета чрез дочь его Фатиму) или важный священник имели при себе известной числительности свиту со своим флагом и барабанщиком, называемым дул и флейтистом или зурнай; во время войны, когда бил барабанщик и играл флейтист, собирались к ним тысячи воинов. Эти барабанщики и флейтисты олицетворяли собою союз на поле сражения, так как игра их возвещала верному мусульманину его обязанность примкнуть к тому или другому знамени. Все их воинское образование заключалось в одном крике: «Алла акбар» (т. е. «великий, всемогущий Боже») или «яр, чахар яр» (т. е. четыре друга Магомета»); так они шли в бой. [71]

Вооружение состояло из бронзовых или медных пушек, из мушкетов, заряжающихся с дула, револьверов устаревших образцов или мечей персидского или геджратского изготовления, сабель афганских и называемых сайлабас. Каждый афганец представлял собою гази или воина во имя религии. Даже в настоящее время, ложась спать, афганец просит Бога в своей молитве, чтобы Он даровал ему смерть воина на поле брани, а не мирную на постели, чтобы он имел возможность умереть, сражаясь за веру, как шахид (т. е. жертвующий жизнью за религию). Мы веруем, что все умирающие смертью шахидов направляются прямо в рай, не будучи обязанными давать какие-нибудь отчеты Всевышнему по своим делам в день великого Суда. Гази являются невинными пред лицом Бога.

Эта старинная военная система просуществовала до начала нынешнего столетия. До моего деда, Дост-Магомета, армия не имела никакой организации, — не делилась ни на полки, батареи и баталионы, а состояла прямо из бойцов, конных и пеших. Отец мой, следуя приказаниям и инструкциям Дост-Магомета, положил начало организации армии и ее делению на дивизии, колонны, батареи, кавалерию и полки. Ему помогал в этом европейский офицер, о котором упомянуто было в другой части этой книги, по имени мистер Кемпбель, а также и другие офицеры индийские, принадлежавшие к армии индо-британской и [72] моголов; они покинули Индию во время восстания и перешли на службу в армию моего отца. Это значительно содействовало организации армии.

Эмир Шир-Али-хан, после своего восшествия на престол афганский, продолжал следовать той же системе и ввел даже некоторые улучшения, вычитанные им из книг, переведенных на язык пушту; книги эти были приняты в английской армии. Армия Шир-Али-хана имела все-таки некоторые недостатки. Главный недостаток заключался в том, что солдаты не получали регулярно своего содержания; им предоставлено было право вымогать от населения деньги, не опасаясь за это никаких наказаний Офицеры были очень ленивы, погрязли в пороках всякого рода, предавались азартным играм, курению опиума и индийскому зелью и многим другим скверным привычкам, о которых и упоминать здесь нельзя. Это было бы противно моим читателям.

Самым худшим недостатком в организации армии Шир-Али-хана была принудительная вербовка на службу, вызывавшая всеобщее неудовольствие в стране. В виду этой принудительной службы, при скверном поведении офицеров, армия Шир-Али была в таком незавидном состоянии, что она не могла устоять против английской армии.

Хвала Богу! В настоящее время армия моя прекрасно организована согласно новейшей [73] европейской военной системе; солдаты мои регулярно получают жалованье наличными каждые два месяца. Каждый кавалерийский полк, каждый баталион, артиллерия снабжены саперами и минерами для землекопных работ, имеют при себе своих инженеров, хоры музыки, палатки, корпус медицинский, состоящий из врачей и лекарей, лиц духовного ведомства, контролеров, интендантов и т. д.

Армия моя снабжена орудиями новейших систем, заряжающимися с казны, — Норденфельда, Гочкисса и Круппа, а также батареями горных и конных орудий — Максима, Гарднера и Гатлинга. Винтовки в моей армии такие же, как и в английской армии: Ли-Митфорда магазинные ружья, Генри-Мартини, Снайдера; также ружья, заряжающиеся с казны такого же образца Маузера, какие приняты в германской армии; принят также карабин, какой находится в австрийской армии, и несколько образцов русских ружей, новейших систем. Ударная и шрапнельная трубки, вновь изобретенные англичанами, изготовляются в Кабуле в таком же виде как и в Англии.

В случае необходимости имеется фактически полное вооружение, а также патроны, снаряды и другие военные запасы на армию в 300,000 человек. Имеются также склады фуража и продовольствия и запас денег; перевозочные средства также готовы для немедленного движения. Я делаю всевозможные усилия, чтобы заготовить всякого [74] рода запасы и снабжения, а также жалованье на два года на армию в миллион человек вооруженных новейшим оружием, чтобы иметь возможность в случае необходимости вести войну в течение двух лет.

Не подлежит сомнению, что в Афганистане не трудно собрать такое число людей в двухнедельный срок. Но понимающие что-нибудь в военном деле легко постигнут какие затруднения связаны со снабжением такой многочисленной армии перевозочными средствами, фуражом и всеми прочими, необходимыми для войны, запасами. Есть, однако, и обстоятельство благоприятствующее мне в этом случае: страна изобилует оружием, потому что каждый мужчина и даже каждая женщина владеет ружьем или мечом, а в некоторых племенах афганских невесты получают свое приданое не иначе как военными припасами. Имеются прекрасные перевозочные средства в виде слонов, верблюдов, лошадей, вьючных пони, мулов и ослов; при этом страна достаточно богата, чтобы собственными средствами снабжать транспорты фуражом.

Единственным тормазом являются деньги, которые я старательно коплю и собираю день и ночь. К счастью у нас нет государственного долга. Интересы Англии и Афганистана тождественны, при чем оба эти государства дополняют друг друга следующим образом: Англия нуждается в войсках, которые могли бы ей [75] помочь, но располагает деньгами и оружием; Афганистан же имеет много воинов, но нуждается в деньгах и оружии, которых имеется такой избыток в Англии.

(Оставляя без внимания все наивное хвастовство этого «великого государственного человека», как недавно лорд Керзон величал Абдурахмана, нельзя, однако, не обратить внимания на одну постоянную тенденцию, которая сквозит во всех писательствах нынешнего афганского эмира, — раз только он обращает свою речь, как и в настоящем случае, к европейцам, т. е. вернее — к англичанам. Эта тенденция — обычная на Востоке формула попрошайничанья: «give money, sir» («господин, дай копеечку...»). Получая уже от англичан ежегодную субсидию около 2 миллион рупий, Абдурахман постоянно старается напомнить англичанам, что они дают мало денег и — «нельзя ли прибавить»... Это тенденция высказывается «другом и союзником» англичан не только в его «литературных» трудах, но и в его официальной переписке с индо-британским правительством, и служит, конечно, лучшей характеристикой англо-афганских отношений. Примеч. Перев.)

Ни одна иностранная держава не может ввести в Афганистан миллионную армию для войны на продолжительное время и снабжать эту армию всем необходимым. Афганцы же имеют на своей стороне то преимущество, что они очень сильны и могут в своей стране двигаться с такой же быстротой, как и лошадь, неся на себе свои палатки, винтовки, патронные пояса и месячный запас хлеба (Афганцы пекут хлеб особого рода и заготовляют сухую провизию выдерживающую хранение из года в год; провизия эта бывает двух сортов, называемых лэнди: один сорт — талкан представляет собою смесь из сушеных ягод тутты (шелковицы) и размельченной жареной пшеницы. Второй сорт — сату представляет собою смесь из сахару и той же пшеницы. Афганцы иногда целыми месяцами питаются этой пищей.). Я повторяю, что [76] потребовалось бы много времени для большой наступающей армии, чтобы организовать нашествие в Афганистан и утвердиться там, если принять во внимание, что страна не в состоянии еще доставить все необходимое для такой большой армии.

Мои военные приготовления заключаются также в том, чтобы иметь на каждое орудие 500 снарядов, а на каждую винтовку 5000 патронов. Все винтовки, купленные мною в Англии и Германии, а также все винтовки, подаренные мне английским правительством, снабжены запасом патронов, по 5000 на каждую. Не считая еще боевых материалов, купленных мною со времени моего восшествия на престол, а также подаренных мне за это же время английским правительством, у меня имеются еще орудия и предметы снабжения, изготовленные в моих мастерских; обширный запас этот увеличивается изо дня в день. Ежегодно изготовляется 360 орудий, заряжающихся с казны, Гочкисса и Норденфельда, вместе с необходимыми снарядами и припасами, упряжью и лафетами.

Главное, в чем нуждается Афганистан, это в хорошо подготовленных офицерах, которые могли бы надлежащим образом использовать все [77] боевые запасы страны. Я обращаю на это большое внимание, чтобы со временем устранить это затруднение. С этой целью я установил примерные бои, обучение всякого рода воинским упражнениям, военной тактике, военные экзамены, пользование дальномерами для определения расстояний при стрельбе из орудий и разные другие полезные приемы в военной практике. Все люди, как офицеры, так и солдаты, обучены разборке и сборке всякого рода ружей без помощи мастеров; они обучены также надлежащему отмериванию зарядов и применению трубок ударной и дистанционной. Саперы и минеры помимо всего обучены инженерным работам всякого рода, постройке дорог, мостов, укреплений, а также знают работу артиллеристов и пехотинцев.

Имея в виду, что воспитание является наиболее важным отделом в подготовке офицеров, им предоставлено самим подготовиться к своей профессии и ознакомиться со своими обязанностями. Все это, как я уже сказал, подвергается экзамену, согласно словам поэта Джами:

«Требуется не многочисленность лишь армии,
Так как двести сведущих воинов
Лучше тысяч воинов шумящих».

Я упомянул уже однажды в другом месте, что мне постоянно внушали мысль, что при помощи железных дорог всего удобнее и легче передвигать войска с места на место. Но я опять настойчиво советую моим сыновьям и [78] наследникам помнить то, что в настоящее время большая часть государств руководствуется в своих действиях не правом, а силою; а так как вооруженных сил Афганистана недостаточно, чтобы бороться против нападения большой атакующей силы, то было бы глупо позволить прокладывать рельсы в моей стране. Мой департамент полиции располагает постоянно всеми сведениями о передвижениях войск в соседних государствах; это дает нам возможность весьма легко сосредоточить какие угодно силы к границе раньше, чем неприятель достигнет ее в половинном количестве.

Я упомянул выше, что интересы Англии и Афганистана совершенно тождествены. Это и на самом деле так. Но так как обстоятельства меняются, а вместе с ними могут измениться и направления идей каждого народа, то мои наследники не должны ослабевать в своей бдительности: они не должны возлагать все свои упования на помощь и поддержку Великобритании, в виду того, что государство это может когда-нибудь изменить свои отношения к Афганистану или же оказание нам помощи не будет соответствовать его выгодам. Наследники мои должны следовать философии и указаниям нашей религии, которая советует так: «готовься встретить лицом к лицу всякие затруднения и в то же время доверяйся Богу».

Англии было бы трудно нарушить свои [79] обязательства, которые она приняла на себя предомною: защищать неприкосновенность и безопасность моей страны, так как в ее же интересах Афганистан должен быть свободным и сильным, чтобы служить барьером между Россией и Индией.

Гражданское ведомство (мульки).

Все прочие учреждения, не упомянутые выше, относятся к мульки или гражданскому ведомству. Не имею в виду дать в этой книге подробный перечень всех названий различных отделов управления, упомяну лишь наиболее важные.

а) Финансы.

Все доходы поступают в казана (казна, казначейство), которое уплачивает все расходы. Казна подразделяется на государственную или общественную казну, называемую «казана-и-эмирах», и специальную или частную, называемую «казана-и-кас». Эта последняя является моей частной казной, в которую поступают мои частные доходы от торговли, земель и т. д.

Для моих личных расходов я не беру из государственной казны ничего, кроме расходов на продовольствие и одежду. Оба упомянутые отделы казны подразделяются далее на казана накди (наличные) и джинси (прочие рессурсы, не считая наличных). Оба эти казначейства помещаются внутри крепости Кабула в здании, называемом [80] дворцом или арг. С внешней стороны к этому зданию примыкают различные правительственные места и зал для общих собраний или дурбаров. При дворце находится сад, занимающий такое же пространство как весь город Кабул. Во время моего вступления на престол не было ни сада, ни дворца.

Отделения казначейства существуют почти в каждом из главных провинциальных городов Афганистана. В конце года все остатки казначейств, остающиеся за вычетом расходов на их содержание, отсылаются в Кабул; если расходы какой-нибудь провинции превышают доходы, то для покрытия дефицита посылаются деньги из Кабула.

Чтобы постоянно знать о приходах и расходах моего правительства, я сделал следующее распоряжение: ежедневно вечером мне присылается общий свод всем произведенным за день расходам и поступившим в казну доходам, а также общий баланс казначейства в минуту составления свода. Таким образом я каждый день знаю сколько у меня денег в казначействе, вследствие чего могу сравнить свои расходы с расходами прежних лет.

Главное казначейство, а также и отделения его управляются председателем, который носит название казанадар (казначей), и советниками собирателя податей. Эти чиновники обязаны представлять отчет генерал-контролеру. Никакие уплаты [81] из казначейства не производятся без особых приказов, засвидетельствованных моей собственной печатью или печатью моего старшего сына, Хабибулла-хана, и скрепленных начальником того именно департамента, для которого требуется данный расход.

Главными источниками доходов служат следующие статьи: доходы поступающие от налогов на земли и фруктовые сады, пошлина на предметы вывоза и ввоза; в почтовом ведомстве — продажа разного рода марок и бланок в виде письменных обязательств, контрактов, разменных счетов и т. п., от правительственных, торговых и коммерческих предприятий; доходы от государственных земель, арендная плата за казенные магазины, дома и пр.; штрафные деньги за разные преступления и оскорбления; имущество и продукты, конфискованные правительством; ежегодная субсидия, отпускаемая правительством Индии, достигающая 18 лак рупий в год. Эта последняя статья доходов употребляется, вообще, на покупку машин и военных запасов в Европе.

Порядок сбора податей заключается в следующем: соответствующими департаментами издаются приказы, в которых населению объявляется о количестве причитающихся с него податей, и приказывается уплатить это к известному сроку; указывается также чиновник, назначенный казначейством, которому должны быть уплачены деньги и от которого должно получить квитанцию в [82] уплате денег. Квитанцию эту плательщик предъявляет в тот департамент, который выпустил приказ; копия с квитанции остается в книгах департамента, а подлинник возвращается обратно плательщику в доказательство того, что деньги им уплачены.

Жителям разрешается вносить натурой зерно, траву, дрова; запасы эти поступают на потребность войск, расположенных в разных провинциях, для надобности казенных транспортных животных, королевской фамилии или других необходимых потребностей. В получении запасов выдается квитанция, которая принимается к зачету при уплате податей сообразно с существующими базарными ценами.

В прежнее время в присутственных местах в Афганистане вовсе не употреблялись книги для записывания отчетности, так как для этой цели существовали листки небольших размеров, в восемь дюймов длиною и шесть дюймов шириною; такой листок назывался хард (простой листок). Эти небольшие лоскутки бумаги были наполовину, с верхней стороны, исписаны названиями учреждений, года, месяца, числа и разными другими излишними сведениями; а на нижней половине писалось несколько слов, и листок был уже весь заполнен. То, что теперь помещается на двух листах отчетной книги, потребовало бы сто таких листков; поэтому, когда требовалось отыскать для справки какую-нибудь статью, [83] нужно было перебирать тысячи листков, что вызывало большую трату времени.

Главный недостаток этой системы заключался в том, что если бы какой-нибудь чиновник похитил или растратил казенные деньги, он имел полную возможность вырвать нужные ему листки и заменить их новыми или разорвать и бросить все вместе.

Вместо этого я ввел книги, при чем на первой же странице написано сколько в книге листов, припечатанных моей печатью; так что никто не может вырвать лист из книги, не повредив мою печать. Сначала некоторые пробовали рвать листы из книг, но им за это были отрублены пальцы; поэтому в настоящее время каждый, кто берет книгу в руки, пишет на первой странице собственной рукой, что он предоставляет резать свои пальцы, если будет резать книгу.

Доходы и расходы казны ведают следующие учреждения, имеющие сношения с казначейством: канцелярии губернаторов, духовенство, муниципалитет и торговые палаты; затем, — котвали или канцелярия уголовных судов, кафила-баши или наблюдающий за караванами, хабутра или таможня, четыре конторы собирающие доходы — северная, южная, западная и восточная; почтовые конторы, сакукат или конторы занимающиеся продажей разного рода марок; икраджат или конторы, ведущие учет всем ежедневным расходам казны; тахвилат или конторы, [84] учитывающие все ежедневные доходы казны; дафтар-и-шах или отчетная контора, в которую поступают все правительственные бумаги; рахдари или паспортная контора, рознамха — контора изготовляющая все приказы и копии выпускаемые казначейством, хисаб-джири или генеральный контроль, в котором производится окончательное сведение счетов. Эта последняя контора управляется двумя советниками: один из них по отчетной части, другой наблюдает за тем, чтобы отчеты составлялись правильно. Со стороны соответствующих этим учреждениям отделов в провинциях жалобы поступают в главные конторы в Кабуле, где они рассматриваются моим старшим сыном Хабибуллой, а от него представляются на мое рассмотрение.

Есть еще одно учреждение, являющееся посредником между мною и упомянутыми выше учреждениями; учреждение это называется моим придворным секретариатом, в котором председателем служит главный секретарь.

Кроме перечисленных, есть еще военный секретариат, комиссариатская контора, контора назира или начальника придворной кухни, управление мастерских, публичных работ и т. и.

б) Судебные учреждения.

Все учреждения, перечисленные в первом томе, служат учреждениями судебного ведомства и им предоставлены соответствующие юрисдикции. [85] Порядок образования такой же, как это сейчас упомянуто было, поэтому нет надобности повторять это; скажу, однако, что суды в настоящее время не те, какие они были до моего восшествия на престол. В известных случаях решения постановляются согласно магометанскому закону и представляются на мое утверждение.

В отношении многих случаев закон этот подвергся изменению в зависимости от изменившихся обстоятельств и обычаев страны. Например: я упомянул уже однажды, что жизнь человеческая оценивалась в 300 рупий. Я же уничтожил этот закон и ввел другой закон, согласно которому убийца отдается на произвол родственников и друзей убитого; если они простят ему, то правительство оставляет еще за собою право утвердить это прощение или отнять его; но даже и в том случае, когда правительство вместе с родственниками и друзьями убитого дарует прощение, то убийца все-таки должен еще уплатить 7000 рупий штраф в виде вознаграждения или выкупа за свою жизнь; если сам он не может уплатить, за него должны платить его родственники и друзья.

Согласно старому закону афганскому жена считалась полной собственностью не только своего мужа, но и всей его родни; поэтому, в случае смерти мужа, ближайший родственник имел право жениться на этой вдове, даже вопреки ее желанию. Таков был закон страны. Таким образом [86] для бедной вдовы, после смерти ее мужа, не представлялось никакой возможности освободиться от родни своего мужа, так как считалось позором для всей этой родни, если бы вдову отпустили к ее родным или куда бы то ни было после смерти ее мужа. Курьезно то, что эти взгляды считались согласными с учением Магомета; между тем это совершенно противоречит заветам пророка.

Я ввел поэтому закон, по которому жена после смерти мужа совершенно свободна и не может быть насильно выдана замуж. Кроме того, по моему закону даже девушка, выданная замуж раньше достижения зрелого возраста, имеет право по достижении этого возраста отвергнуть брак, если пожелает; такое же право предоставляется жене, если муж жестоко обращается с женой или не дает ей на расходы; в таком случае жена имеет право требовать себе развод или законную часть на расходы.

Бывало, что многие знатные и влиятельные семейства заставляли женихов подписывать такие большие суммы в приданое своим невестам, что они не в состоянии были выплачивать это даже при помощи своих семейств; например: иной, получавший доход всего лишь в 10 шиллингов в месяц, подписывал обязательство на приданое в 500,000 рупий; не имея возможности уплатить такую сумму, он становился рабом родни невесты. Я же ограничил этот закон постановлением, что члены королевской [87] фамилии уплачивают от тысячи до трех тысяч рупий, а прочие от трехсот до девятисот рупий. Конечно, если кто располагает средствами и имеет желание дать больше, то он волен поступать так, как пожелает.

Произошли еще также другие большие перемены в старых смешных порядках, применявшихся при отправлении правосудия. Одно это перечисление потребовало бы для себя целую книгу. Я ввел систему регистрирования всех браков, для того, чтобы не могло возникать данных для разных споров; если чиновник допускал запись браков по принуждению или незаконных по иным причинам, то он за это строго наказывался.

в) Департамент общественных работ.

На это управление во время моего царствования было обращено больше внимания, чем за все предшествовавшее до меня время в Афганистане. Это ясно уже из того, что до меня в Афганистане не было вовсе зданий из жженого кирпича, камня или глины; дома строились из грязи (земли). Во всей стране можно было видеть остатки больших зданий лишь в виде развалин старых городов Балха, Газни, дворец Бала-Гиссар в Кабуле, несколько надгробных построек и с полдюжины мечетей.

Я счастлив, что за время моего царствования возведены были красивые здания из кирпича и [88] глины почти в каждом большом провинциальном городе в стране. Проложены были прекрасные дороги, которые и теперь прокладываются во многих местах. Главная дорога проложена из Кабула в Балх и оттуда до русской территории; затем идут еще дороги из Кабула в Герат, из Герата в Кандагар, оттуда в Газни и Кабул, далее — из Кабула в Хезараджат, из Джелалабада в Асмар и Кафиристан и, наконец, из Кабула в Пешавер чрез Танг-и-Карун.

Для сооружения последней дороги потребовалось более 10 лет времени и тысячи рабочих. Дорога эта тем удобна, что она устроена в обход другой дороги, проложенной между Джелалабадом и Кабулом по гористой, трудно проходимой местности.

Все перечисленные дороги, а также мосты на них, ежегодно осматриваются, ремонтируются и обсаживаются деревьями по обе стороны. Население каждого города и селения, чрез которые пролегают дороги, подвергается ответственности за каждую самовольную порчу дороги или деревьев на всем расстоянии, на котором дороги проходят по их земле. То же население несет ответственность за безопасность путешественников и иностранцев, пользующихся дорогами. Если, например, кто из путешественников будет убит или ограблен на дороге, то соседнее население должно или отыскать [89] злоумышленника или само подвергнуться ответственности за преступление. Благодаря такому порядку, человек с дурными наклонностями не находит себе пристанища, потому что, куда бы он ни пришел, ему жители скажут, что он может убираться дальше куда хочет, так как не желают отвечать за него. Поэтому в настоящее время путешествие по всем дорогам в моих владениях вполне безопасно, несмотря на то, что не существует для этой цели особого надзора.

Я должен отдать справедливость моей сыскной полиции, которая положила конец опасностям, которым раньше подвергались всегда путешественники.

Вокруг главных городов я построил сильные форты и оборонительные сооружения. Например: форт Дейдади около Балха, обстреливающий дорогу из России в Балх. Это наиболее сильная крепость из всех, которые когда-либо были построены в Афганистане. Я устроил также несколько печей для обжигания кирпича и извести.

Улучшение во всех общественных работах достигнуто вообще благодаря участию всех чиновников. Приведу имена некоторых из них: Абдурахман-хан, Абдур-Рахим-хан, главные наблюдающие; Абдур-Субран надзиратель, Мир-Имрад начальник департамента, Мунши-Назир, Мунши-Магомет-Бахш, бывший раньше главным чертежником в Пенджабе до вступления [90] ко мне на службу; он по моему приказанию научил черчению нескольких кабульских рисовальщиков.

г) Медицинский департамент.

По этой части существуют два направления: старая система, называемая Юнани или греческой, и новая система, применяемая докторами, практикующими по европейскому методу. В каждом городе медицинская часть как гражданская, так и военная, находится в заведывании двух докторов, представителей обеих систем.

Первые аптеки, приготовлявшие английские лекарства, были открыты в Афганистане индийским госпитальным ассистентом, по имени доктор Даим-хан, и доктором Абдур-Рахим-ханом. Эти медики вступили ко мне на службу вскоре после моего восшествия на престол и работали под руководством английских докторов. В течение нескольких лет эти аптеки оставались единственными врачебными учреждениями, так как никаких лечебниц не существовало; правительство заботилось только о доставлении съестных припасов, медикаментов и медицинского ухода для военных больных в местах стоянки войск.

Первая лечебница была открыта в 1894 году моим придворным доктором, мисс Лилиас Гамильтон. Эта госпожа действовала при помощи некоторых, других лиц, а также некоей [91] подготовленной английской сиделки, по имени миссис Дэлы, которую мисс Гамильтон привезла с собою из Англии. Кроме, открытия первой лечебницы, устроенной на английский лад, мисс Гамильтон ввела также прививку оспы посредством добываемой от телят лимфы. Это было большое благодеяние для детей, из которых большое число всегда умирало от оспы в детстве, а те, которые выздоравливали, оставались навсегда с обезображенными от этой ужасной болезни лицами.

Для упрочения этого лечения я приказал нескольким туземным докторам выучиться прививке оспы у мисс Гамильтон, а также — как добыть необходимую для прививки лимфу; с этой же целью по моему приказанию составлена была брошюрка о прививке оспы, которая (т. е. брошюрка) и разослана была жителям по всей стране. Со всех отдаленных концов Афганистана созваны были доктора в Кабул для практического изучения прививки оспы под руководством учеников мисс Гамильтон.

Во время пребывания в Кабуле моего коммерческого агента мистера Пэка он серьезно заболел; его с успехом лечила и вылечила мисс Гамильтон. В благодарность за это мистер Пэк устроил в Кабуле временную лечебницу всецело на собственные средства. Я серьезно надеюсь, что в виду несомненной и очевидной пользы, которую приносят эти первые лечебницы, [92] доверие к ним будет увеличиваться, и со временем во всей стране будут устроены такие лечебницы, в которых будут лечить подготовленные доктора (Афганцы, в противоположность индусам, предпочитают больше обращаться к лечению европейских докторов, чем к своим туземным докторам, частью потому, что туземные лекарства чрезвычайно отвратительны, а частью потому, что туземное лечение продолжительно и скучно: больным запрещается есть мясо и всякую острую пищу. К тому же афганцы любят всякие нововведения и изучать все новое. Я видел многих приходивших к мисс Гамильтон, просивших какие-нибудь пилюли; когда их спрашивали, чем они больны, они отвечали, что хотя и не больны в данную минуту, но могут заболеть в будущем; при этом они проглатывали пилюли и уходили.).

Имя мисс Гамильтон может быть упомянуто еще в связи с другой службой: в 1895 г. она сопровождала сына моего Насрулла-хана в качестве его доктора в Англию. При этом она имела честь быть представленной ее величеству королеве Виктории.

д) Горное дело.

В Афганистане так много рудников, что государство это должно было бы считаться самым богатым в мире. Но, как говорит пословица, «для неспециалиста хрусталь и бриллиант одно и тоже». Поэтому ни афганские государи, ни народ афганский не извлекали из этих богатств никакой для себя пользы. [93]

Во время моего царствования открыты были копи рубиновые, а также ляпис-лазури, золота, серебра, меди, свинца, угля, азбеста, соли, ломки камня. Для надлежащей обработки этих копей я собираю необходимые машины. Один из английских горных инженеров, мистер Мидльтон, оказал мне большие услуги в разработке рубиновых копей в Джелалабаде и свинцовых рудников в Горбенде.

Я настойчиво советую моим сыновьям и наследникам никоим образом не допускать иностранцев к разработке рудников и не давать монополии иностранным компаниям; в противном случае афганцы вовлекут себя в осложнения всякого рода, так как они дадут иностранцам повод вмешиваться в их внутренние дела только благодаря одной жадности, которая быстро растет изо дня в день. Будет неблагоразумно вдаваться тут в подробности по этому вопросу; есть не мало примеров, когда народ слабый подвергался разорению и уничтожению со стороны более сильного государства под тем предлогом, что подданные этого государства заинтересованы в финансовом отношении в делах слабого.

Этого намека должно быть совершенно достаточно для моих сыновей и наследников, — никогда не ставить себя в ложное положение с другими нациями. Не только не следует заключать никаких контрактов с иностранцами, но нельзя [94] разрешать им иметь постоянное пребывание в стране. Как только европейский рабочий, слуга или учитель окончил дело свое, для которого приглашен, т. е. успел научить туземцев своему ремеслу, следует немедленно разрешить ему уехать восвояси.

е) Устройство интендантской части и коннозаводство.

В видах предосторожности, чтобы быть обеспеченным перевозочными средствами, я держу наготове 24,000 казенных лошадей под верх, а для перевозки военных грузов под вьюк большое число слонов, мулов и верблюдов, несмотря на то, что можно во всякое время нанять нужное количество перевозочных средств. Слоны держатся исключительно для перевозки тяжелых орудий, дорожных больших катков и тяжелых машин, которых нельзя перевозить на верблюдах или других животных.

Кроме того я держу для своего конского завода 2000 маток и 80 производителей, из которых есть английской крови из конюшни принца Уэльского, а также и арабской крови, породы воларской, туркменской, индусской и из других лучших пород. За правильным уходом и ростом лошадей наблюдают ветеринары, которые имеются в числе конюхов; было раньше несколько туземных ветеринаров, которые, однако, не знали ухода за лошадьми но европейской системе; поэтому я пригласил в качестве [95] ветеринара англичанина Клементса, который не только лечил больных лошадей и следил за уходом и воспитанием здоровых лошадей, но и научил своей специальности двадцать молодых афганцев.

Мистер Клементс привез также с собою несколько овец, к которым я прибавил еще несколько других овец, купленных мною в Австралии, для того, чтобы увеличить в Афганистане торговлю шерстью. Эта торговля является источником больших доходов для страны.

ж) Просвещение.

Я открыл различные школы для воспитания и образования членов моей семьи, моих приближенных и пажей, а также для военнопленных, для армии, детей чиновников и других моих подданных. Кроме того, само население открыло по собственному желанию различные школы во многих местах.

Каждый чиновник, каковы бы ни были его обязанности, должен непременно выдержать известный экзамен; даже священники-муллы, которые привыкли раньше смотреть на себя как на подобных пророку, не могут получить назначения, если не выдержат соответствующего экзамена.

Лишь по выдержании экзамена и по получении свидетельства от экзаменационной комиссии муллы могут быть допущены к исполнению своих обязанностей.

Я упомянул уже, что образование [96] распространяется по всем перечисленным выше отраслям, поэтому нет надобности повторять это здесь опять. Старший сын мой обучался английскому языку, истории, географии, черчению, рисованию, математике и астрономии.

з) Торговля.

Я посвятил этому делу весьма много внимания, и теперь еще мои старания в этом отношении не ослабевают, и я стремлюсь улучшить условия торговли, зная хорошо, что в этом кроется залог процветания моей страны и величайший источник обогащения.

Я уже упомянул выше, что в прежнее время масса иностранных товаров всякого рода привозились в Афганистан, вместо которых из страны вывозили много денег. В настоящее же время все эти товары производятся в Кабуле, а деньги, выручаемые от продажи этих товаров, опять пускаются в оборот. Среди многих других предметов, которые привозились в Афганистан, была, между прочим, и соль, которая ввозилась в большом количестве; я же приказал, чтобы никто не ввозил соли в страну, а жители должны покупать этот продукт у меня, из открытых мною соляных копей, разрабатываемых афганцами.

В настоящее время вывозятся из Афганистана следующие предметы: каракулевые шкурки в большом количестве, рубины, золото, [97] ляпис-лазурь, различные сорта фруктов, шерсть, лошади, строевой лес, опиум, лекарственные растения и друг. Этот вывоз приносит стране большую выгоду.

По части земледелия в стране также достигнуты большие успехи. До восшествия моего на престол в Афганистане производились лишь овощи в ограниченном количестве; в настоящее же время возделываются фрукты и овощи. Я ввел культуру сахарного тростника в Кандагаре и Лагмане. Из Индии были привезены для насаждения апельсиновые деревья, бананы и т. д.

Небольшая торговля, существовавшая раньше в Афганистане, находилась в руках индусов, магометан Индии и др. Вследствие этого страна только беднела, потому что все барыши чужестранные торговцы отсылали к себе домой. Я же поощрил моих подданных взяться самим за торговлю и для этой цели ссудил им деньги из государственного казначейства, не налагая никаких процентов на капитал.

Однако, я вовсе не такой человек, чтобы давать свои деньги без всякого расчета и надежды на прибыль: дело в том, что я получаю пошлины в размере 2 1/2% от всего привоза и вывоза, а это составит даже больше чем получаемый обыкновенно процент на капитал; притом те же деньги обращаются в торговле, уходя и возвращаясь несколько раз, и каждый раз приносят в мою казну пошлину. Вторая выгода [98] этой системы заключается в том, что подданные мои заняты мирными делами и не могут поэтому заниматься восстаниями и мятежами.

Я должен упомянуть еще, что, занимаясь важными государственными делами, я не пренебрегаю и мелкими занятиями; таким образом я научился играть на рояле от англичанина Ричиза; впоследствии я научил игре на рояли также некоторых из моих подданных. Кроме того я купил в провинции Синд экземпляры особых кур и других птиц и разводил эти породы у себя, а затем распространил это в народе.

Я ввел также сотни различных образцов марок, бланок для контрактов, обязательств вексельных, брачных договоров, паспортов. Это нововведение приносит мне такой доход, о котором раньше и не слыхали в Афганистане.

Наиболее богатым источником для дохода государства служат промышленность разного рода и горное дело, введенное мною. После военного дела я наибольшее время в моей повседневной жизни и наибольшее внимание посвящаю делам торговым и коммерческим.

Многие из моих чиновников, считающие себя очень умными, советуют мне ввести в Афганистане железные дороги и телеграфные сообщения, говоря, что без этого нельзя извлечь надлежащую пользу из горной промышленности и других предметов. Я же опять советую моим [99] сыновьям и наследникам не слушать этих людей. Я, конечно, сам понимаю, что в их словах есть доля правды; но они не принимают во внимание то, что, делая свою страну легко доступной для других, они тем облегчат проникновение туда иностранцев, которые быстро распространятся и утвердятся во всей стране.

Главный залог безопасности Афганистана кроется в его естественном неприступном положении; в каждой горной вершине Бог даровал нам природную крепость, и иностранцы хорошо знают, что афганцы, как прирожденные воины, могут долго бороться в своих неприступных горах, прячась за каждым камнем, не показываясь лицом к лицу с противником в открытом поле.

Не подлежит сомнению, что когда-нибудь, современен, железные дороги будут благодетельны для страны, и тогда это послужит весьма желательным нововведением. Но это наступит тогда, когда Афганистан будет располагать достаточно сильной армией, способной противостоять против наших соседей; а до того времени не следует нам собственными руками ослаблять естественную силу нашей гористой страны.

Мы не должны повторить ошибку того человека, который зарезал гуся, приносившего ему каждый день по золотому яйцу, в надежде получить все эти яйца разом. [100]

и) Почта.

До моего восшествия на престол почтовые учреждения существовали чисто номинально. Для почтового сообщения была открыта лишь одна дорога из Кабула в Пешавер, и письма достигали своего назначения после долгого и неопределенного времени. В настоящее время, благодаря надлежащему устройству этого дела, почтовые конторы открыты в каждом городе в моих владениях.

Доставка почты так быстра, что из Индии в Кабул письма доставляются чрез 36 часов. Почтовое сообщение установлено по направлению ко всем соседним странам России, Персии, Китая и Индии.

Введение системы регистрирования писем, собирания почтовых доходов, выдачи справок, отправки пакетов, выдачи переводов и т. д. в настоящее время совершенно закончено по образцу почт Индии. Почтовых доходов оказывается совершенно достаточно, чтобы покрыть все расходы по этим учреждениям. [101]

ГЛАВА IV.

Некоторые подробности из моей повседневной жизни.

Штат придворных; телохранители. — Пища, одежда, сон. — Равноправность пред судом; религиозная терпимость. — Праздники и торжества. — Ордена и отличия.

Начиная с моего детства и по сие время, жизнь моя представляет собою совершенный контраст сравнительно с обыкновенным образом жизни, усвоенным всеми прочими азиатскими монархами и начальниками. Эти последние живут всегда жизнью полной лени и роскоши. Аристократы думают, что престиж принца пострадает, если он будет делать что-нибудь собственными руками или пройдется пешком; я же думаю, что ничего нет хуже как обречь свою душу и тело на полное бездействие, не задаваясь никаким полезным делом. Это было бы даже неблагодарно в отношении милостей Бога.

Читатели моей книги сами могут судить — не был ли я солдатом до мозга костей, и в то же время я работал целые дни еще более усердно, чем даже простой рабочий поденщик. Я всегда жил и одевался просто и непритязательно, по-солдатски. Я всегда любил быть занятым, работая усердно все время и посвящая сну лишь несколько часов. А так как привычка становится второй натурой, то у меня привычка к работе [102] стала постоянной, даже в такое время, когда я болен; даже во время болезни я продолжаю работать — читаю и пишу всякие государственные документы и бумаги, выслушиваю просьбы и жалобы моих подданных и постановляю приговоры. Те, которые видят меня во время болезни, знают как много я работаю; я постоянно твержу им, что если мои руки и ноги не могут двигаться, то я все же могу двигать языком, отдавать необходимые приказания и требовать их исполнения. Мне не трудно работать много; напротив, я люблю всякую работу и не устаю при этом, потому что работаю охотно. Каждому свойственно самолюбие; у меня же оно заключается в труде и работе. Я тружусь над тем, чтобы закончить административное устройство моего государства.

Скажу проще словами поэта:

«Если бы возлюбленная не поощряла влюбленного,
Он бы не решился приблизиться к ней...»

Эта любовь к труду внушена мне Богом. Сокровенным идеалом и стремлением моей жизни служит забота о том стаде человеческих созданий, которое вверено мне Богом как Своему верному рабу. Аллах говорит так в коране чрез своего пророка: «если Всемогущий желает чего-нибудь, то Он так все и подготовляет для этой цели». Так как Бог пожелал освободить страну от внешнего врага и внутренних смут, то Он сделал честь мне, Своему покорному слуге, поместив меня на ответственном посту. [103] Он внушил мне желание быть целиком, со всеми помыслами, поглощенным одним стремлением — служить благу народа, быть готовым пожертвовать даже жизнью за народ свой и за святую веру в пророка Магомета, да благословит его Господь!

Чем больше я вижу как другие нации и религии преуспевают на пути прогресса, тем меньше я могу отдыхать и спать. Целыми днями я все думаю о том, чтобы не отставать от наиболее стремительно прогрессирующих народов. По ночам я все вижу те же сны. «Коту, говорят, снятся только мыши», а я сплю да во сне вижу все лишь отсталое положение моей страны и все думаю об одном, как бы защитить Афганистан, — этого бедного козла, на которого с двух сторон, как на верную жертву, зарятся страшный лев с одной стороны и страшный медведь с другой, готовые проглотить эту жертву при первом случае.

Придворные мои знают хорошо, что задолго до возникновения вопроса о размежевании границ я видел сон, который тогда же был опубликован и роздан всем во всей стране. Смысл сна был такой, что мне задастся при жизни еще соорудить большую и сильную стену для защиты и безопасности Афганистана. Астрономы растолковали этот сон так, что мне задастся установить такие границы для Афганистана, которые положат конец наступательной политике моих соседей, [104] подвигавшихся из году в год все ближе и ближе к афганским границам.

Многие сны, подобно сказанному, которые мне снились раньше, оправдались уже, как это известно моим придворным; точно также удалось мне установить границы страны. И я все-таки жив по сие время — на зло тем, которые желали бы видеть мой конец и которые еженедельно пускают ложные слухи о моей смерти. Едва ли кто-нибудь еще умирает так часто, как меня убивают все в воображении.

Странно довольно, что чем больше я работаю, тем я усерднее отношусь к труду, вместо того, чтобы уставать; это потому, что «чем больше ешь, тем больше хочется».

Желающим знать подробности из моей жизни я должен сказать, что у меня нет определенного времени ни для еды, ни для сна; иногда накрытый стол и кушанье остаются нетронутыми несколько часов предо мною, а я сижу поглощенный моими мыслями, забывая совершенно об еде. Я до такой степени задумываюсь над разными вопросами, касающимися государственных дел и различных улучшений, что иногда совершенно не замечаю людей, находящихся около меня; иногда просиживаю целые ночи за чтением бумаг и составлением ответов на них, пока незаметно проходит ночь и наступает утро.

Я в этом отношении чрезвычайно похож на [105] хорошо известного в истории Востока влюбленного по имени Мажнума: будучи влюбленным в некую госпожу Лейла, он однажды увидел на улице ее собаку и до такой степени забылся, что последовал за собакой, совершенно не замечая, что проходит мимо мечети, наполненной молящимися; когда старшины мечети потребовали от него объяснения, он ответил, что, увлеченный любовью к собаке своей возлюбленной, он не видел перед собою ни мечети, ни молящихся; вместе с тем он указал на то, что они, эти старшины, не любят Бога так сильно как он любит эту собаку, потому что, забыв Бога, они все время смотрели и следили за ним и его собакой, поэтому и молитвы их ничего не стоят.

Мои доктора, европейские и туземные, усматривают в этой моей беспрерывной деятельности источник всех моих болезней, объясняя все тем, что я работаю слишком много и не имею определенного времени для еды; но я на это отвечаю, что — «любовь и логика никогда не согласуются между собою»: любя больше всего благополучие моего народа, я не замечаю моих собственных забот, но озабочен всегда недугами и страданиями моего народа, которые я желал бы навалить на себя.

Те, которые сами никогда не были влюблены, не понимают страданий влюбленных.

Один поэт справедливо заметил: «для влюбленного», говорит он, «открывается такое [106] же удовольствие при доискиваниях для достижения целей своего самолюбия, какое волк предвкушает в пыли поднимающейся при движении стада...»

В моих стремлениях для достижения благополучия Афганистана я увлекаюсь с тем большим усердием, чем больше я вижу доказательств благополучия, вытекающего из разных перемен и нововведений; поступаю в этом случае как влюбленный, придерживающийся своего пути по следам своей возлюбленной. Я постоянно молю Бога, чтобы Он помог бы мне исполнить этот долг мой, на который Он избрал меня среди многих других людей.

Во многих случаях я иногда совершенно падаю духом, видя дурное поведение моего народа: многие предаются мятежу, взаимным ссорам и интригам, ложно доносят один на другого; чтобы добиться правды, я должен производить расследования, и это поглощает половину моего драгоценного времени. Таким образом я со своей стороны стараюсь двигать все вперед, а народ мой тянет все назад; вследствие этого я очень устаю, и мне часто кажется, что невозможно изменить установившееся положение, невозможно излечить народ мой от интриг и нет надежды поднять его на такую высоту, чтобы он мог сравниться со своими соседями по силе и характеру.

Я чувствую как бы хорошо было отказаться [107] от этой жизни, полной борьбы и беспокойств, чтобы зажить мирной и тихой жизнью где-нибудь в другом месте, предоставив народ мой его взаимным раздорам, пока он не погибнет. Но поступить так было бы делом трусливым. Нельзя отказаться от долга и обязанностей, возложенных на меня Всемогущим Господом Богом, для каковой обязанности Он меня и создал.

Я полагаю, что истинно любящий никогда не должен отвратить своего лица от затруднений, встречающихся на его пути; как на злую, так и хорошую игру судьбы, точно также и на злые шутки и страдания, причиняемые ему его возлюбленной, он должен смотреть как на приятное для себя занятие. Страдания влюбленного — это прелесть любви; точно также затруднения и препятствия, встречаемые преобразователем, поощряют его лишь к новым усилиям.

В течение всех 24 часов дня и ночи я не имею ни определенного времени, ни определенной программы для моих работ: я работаю беспрерывно с утра до вечера и с вечера до утра как любой поденщик. Я ем лишь тогда, когда проголодаюсь, при чем случается иногда, что я несколько дней не ем, потому что забываю про еду; увлекаясь работой, я внезапно прерываю мои письменные занятия и спрашиваю своих придворных: обедал ли я сегодня или нет? Точно также, когда устаю работать и одолеет сон, я засыпаю тут же, в рабочем кресле. [108]

Я не встречаю потребности в отдельном рабочем кабинете, ни в отдельной спальне, ни в отдельном кабинете или большой приемной. В моих дворцах располагаю достаточным количеством комнат, но мне не хватает времени, чтобы переходить из одной комнаты в другую. Конечно, я очень люблю навещать мой гарем и проводить вечера среди моей семьи, которая бывает всегда в большом восторге от этих визитов; но время мое настолько полно, что я не могу выкроить для этого какие-нибудь часы и пользуюсь поэтому лишь случаем.

Я упомянул уже, что у меня нет определенного времени для еды или для других личных потребностей; могу здесь прибавить, что я обыкновенно иду спать около 5-6 часов утра и встаю в 2 часа пополудни. Но даже все время пока я в постели, сон мой постоянно прерывается: почти каждый час я просыпаюсь и затем лежу и думаю об улучшениях и заботах, касающихся моей страны, пока сон опять одолеет, и я засну.

Встав со сна около 2-3 часов пополудни, я раньше всего принимаю моих докторов, которые осматривают меня — не требую ли я какого-нибудь лечения. После докторов является портной, который приносит несколько полных костюмов построенных на европейский лад; я выбираю себе один из них для потребности текущего дня. После того, когда я оденусь и умоюсь, [109] приходит заведывающий чаем, подающий мне чай и легкий завтрак.

Во все время, с минуты визита докторов и до окончания завтрака, стоят уже и ждут секретари, хранитель печати, ушер и другие чиновники; у всех у них на лице одно выражение, гласящее: «о пожалуйста, поторопись, посмотри скорей мою работу, прими доклад». Я не осуждаю их за это, потому что секретарям предстоит составить ответы на все письма, документы и сообщения, получаемые в течение дня; хранитель печати должен скрепить все приказы дня, касающиеся правительственных расходов, и доложить мне донесения, поступившие от департамента полиции за все время моего сна; ушер должен представить мне сотни просителей, по разным случаям обращающихся ко мне или представляющихся мне в виду полученных новых назначений по службе, и тому подобное.

Я не успеваю кончить мой завтрак и приняться за работу как являются за получением приказаний разные чиновники, мои сыновья, домашние служители. Каждый паж, который входит в комнату, а этих пажей сотни, приносит с собою какое-нибудь письмо или прошение; точно также и люди из департамента сыскной полиции являются с какими-нибудь прошениями; все это от лиц пострадавших, ожидающих моей помощи и моего суда.

Таким образом со всех сторон толпятся [110] разного рода люди, ожидающие доложить мне, чтобы получить указания или чтобы выказать мне свое усердие, увеличивая тем мою работу. Ни один из моих земляков не имеет и десятой доли той работы, которая выпадает мне.

Согласно сказанному я работаю каждый день до 5-6 часов утра и затем день начинается снова тем же порядком, оставляя мне на еду лишь несколько минут. Даже во время еды чиновники и придворные продолжают задавать мне разные вопросы, так что в действительности мне не остается ни минуты покоя.

Начиная с 1891 года, то есть с того времени, когда я назначил сына моего Хабибулла-хана председательствовать вместо меня на публичных дурбарах, моя работа, которую я оставил для себя, заключается в следующем: доклады по министерству иностранных дел, департаменту полиции, вопросы политические, казначейство, преступления государственного характера, выслушивание апелляций на приговоры моего сына и других правителей, дела по покупке и изготовлениям военных материалов и всего потребного для военных мастерских; занимаюсь также улучшением и изменением законов, введением разных реформ, составлением инструкций для моего сына и других чиновников. Кроме того, ведаю также все дела, относящиеся к домоводству как моей собственной семьи, так и иностранных принцев и вождей, которые состоят под моим [111] покровительством в качестве моих гостей, чиновников и пажей.

Мои придворные. — Следующие лица присутствуют при мне постоянно, с той минуты как проснусь, пока не иду спать: придворные секретари Айшак-Акази, Назир (хранитель печати), начальник сыскной полиции, заведывающий придворной кухней, на обязанности которого лежит представление мне всех поступающих петиций; это самая почетная должность, требующая моего особого доверия. В настоящее время в этой должности состоит Сафар-хан; письма британского агента поступают ко мне также чрез этого чиновника. Далее, присутствуют при мне постоянно доктора туземный и европейский и один хирург; затем два-три офицера из телохранителей; эти офицеры, как военные начальники и телохранители, являются временными палачами пока они во дворце.

Кроме перечисленных находятся постоянно во дворце несколько кансаманс — заведывающие комнатными растениями, бумагой, перьями, чернилами и проч.; несколько пешкиматс — прислуживающие за обедом; мивабардоры — подающие фрукты чиновникам во дворце, аб-бардоры подают воду, сокабы доставляют воду из колодца, гулям-бачаха — в качестве пажей, шатиры — груммы, обязанные держать наготове лошадей оседланными и бежать рядом пешком при выезде господина, для того, чтобы подбежать и взять лошадь при [112] спешивании (Этот обычай, при котором заставляют человека бежать рядом с лошадью, не может, конечно, казаться совместимым с человеческим достоинством, хотя бы с точки зрения элементарной гуманности. При всем том нам неоднократно приходилось видеть в английских колониях на юге и востоке Азии, что пресловутые «просвещенные мореплаватели», мнящие себя знаменосцами европейской гуманности и европейской цивилизации, усугубили этот азиатский обычай до крайности. Дело в том, что в обычае народов Средней Азии преобладает исключительно езда верхом и притом езда шагом, так как скорая езда, с точки зрения азиатских нравов, считается несовместимой с достоинством важного всадника; поэтому обязанность шатира не сопряжена с утомительным бегством рядом со своим всадником. Англичане же в своих колониях ездят исключительно в экипажах, притом всегда рысью, заставляя шатиров бежать взапуски рядом с несущейся лошадью, не взирая иногда на невыносимую тропическую жару, когда и в покойном состоянии человек изнывает от палящих лучей солнца. Примеч. Перев.); казначей от денежного ящика, заведывающий складом ручного оружия, оружейной комнатой и т. п.; чилам-бардор — заведывающий трубками для курения; несколько фарашей — наблюдающие за убранством комнат коврами, постелями и прочими домашними вещами; несколько портных и служителей, библиотекарь, швейцары, астролог, арц-беги — выкликающий громко вопросы, на которые проситель должен отвечать; амла-баши дает справки всем находящимся во дворце; наконец мир-акор — заведывающий лошадьми.

Кроме всех перечисленных лиц находятся [113] постоянно в комнате для дурбаров следующие лица, не состоящие, впрочем, в личном услужении: профессиональные игроки в шахматы и трик-трак, несколько других лиц, мой ночной чтец и рассказывающий сказки.

Иногда некоторые из чиновников делающих мне доклад в течение дня, приглашаются ко мне посидеть вечер со мною, после того, когда они покончат свою работу. К ночи приходят, чтобы навестить меня, также и другие пребывающие в Кабуле высшие лица общества или начальники. Если я свободен, то некоторые из посетителей получают приглашение остаться; остальные же уходят.

Есть также музыканты разных национальностей: индусы, персияне и афганцы; они также оставляются на ночь во дворце; за свою службу они получают определенную плату, и если я свободен, то музыкантам разрешается войти, чтобы спеть и поиграть. Я-то, конечно, никогда не бываю свободен, но мои придворные наслаждаются музыкой, а я слушаю в промежутках.

Перечисленная сейчас категория придворных несет свою службу преимущественно ночью.

Есть еще третья категория придворных служителей, которые всегда находятся в комнатах около моего кабинета, а во время путешествий они помещаются в палатке рядом со мною, так что они всегда готовы явиться на мой зов. К этой категории принадлежат: кучера для езды в [114] экипаже, садовники, парикмахеры, цырюльники, чистильщики, кладовщики, чертежники, топографы, саперы и минеры, дополнительный штат медицинского персонала, инженеры, скороходы и конные посыльные. Есть при дворце также и почтовое отделение, священники, имам для чтения молитв, школа для пажей, хор музыки, специальный барабанщик, носильщик зонтика и знаменосец.

Когда я выезжаю верхом по какому бы то ни было направлению, каждый из перечисленных выше личных моих слуг выезжает для сопровождения меня совместно с пехотой, кавалерией и артиллерией телохранителей. Верховые лошади моих придворных, некоторых из чиновников и пажей, а также и личной моей прислуги снабжены конским снаряжением из золота и серебра. Поэтому, когда выезжает вся эта кавалькада, получается блестящая и прекрасная картина. Сам я еду в средине, остуженный со всех сторон придворными чиновниками, специальными служителями и пажами.

Вся эта свита плотно окружает меня со всех сторон, разговаривая со мною и отвечая на мои вопросы. Шатиры и скороходы с лошадьми и конная прислуга идут рядом с моей лошадью или паланкином; это составляет внутренний круг, охватывающий меня; внешний круг составляют слуги второго класса: портные, фарраши, носильщики трубок, лакеи; третий круг [115] образует пехота телохранителей, которые шествуют впереди и сзади; четвертый круг-кавалерия телохранителей, двигающихся также впереди и сзади; артиллерия распределяется сообразно с обстоятельствами и временем.

Гвардия или телохранители — как мои, так и охраняющие моих сыновей и жен, принадлежат к двум племенам или народностям: королевская конница, называемая рисала-и-сахи кандагарский, — из дуранийского племени кандагарского, и пехота, состоящая из пеших солдат принадлежащих также дуранийскому племени. Вторую категорию телохранителей составляют рисала-и-сахи — кабульские кавалеристы, происходящие от вождей различных горных племен афганских; затем есть еще королевский баталион кабульский, комплектуемый также сыновьями и родственниками вождей афганских.

К упомянутым категориям кандагарских и кабульских телохранителей я прибавил еще третью категорию, составленную из родственников и сыновей туркменских вождей и образующую стражу конных телохранителей.

Офицеры, назначаемые в телохранители пешие, конные и в артиллерию, избираются среди вождей афганских из числа заслуживающих особого доверия, также из сыновей моих братьев или бывших верных слуг моего отца или свиты моей, состоявшей при мне в молодые годы. Числящиеся телохранителями и их офицеры [116] получают несколько большее содержание, чем обыкновенные офицеры, в виду большей ответственности, возлагаемой на них по охране особ королевской фамилии, дворцов, сокровищ и магазинов.

Отряд телохранителей вместе с небольшой артиллерией, состоящей из орудий Максима, Гардинера, одной горной и одной-двух легких батарей, находится в постоянной готовности, чтобы выступить со мною в любое направление, куда бы мне ни вздумалось поехать. Я, как солдат, нахожусь в постоянной готовности, чтобы вступить в бой, так что могу выступить безотлагательно, когда это потребуется. Карманы моего пальто и штанов всегда наполнены заряженными револьверами, а также одним-двумя караваями хлеба, которые должны служить продовольствием на один-два дня; хлеб этот, в карманах, освежается каждый день. Рядом с постелью, на которой сплю, или на том же кресле, где сижу, находятся всегда несколько винтовок и мечей, а против моего кабинета или комнаты моих собраний стоят всегда готовые оседланные лошади, не только для меня, но и для всех моих придворных и личных моих слуг. Кроме того, я приказал, чтобы в седла были зашиты в значительном количестве золотые монеты, требуемые для путешествия, а по обе стороны седел в кобурах должны быть револьверы.

В такой воинственной стране как [117] Афганистан, полагаю необходимым для всякого государя, а в особенности для государя, являющегося самому солдатом, быть всегда в постоянной готовности как солдат на поле битвы. Хотя в настоящее время страна моя пребывает в мире и безопасности еще больше, пожалуй, чем другие страны, тем не менее излишняя осторожность и излишняя готовность ко всему никогда не мешают.

Когда я отправляюсь спать, идут спать также и все придворные и служители за исключением следующих, которые продолжают бодрствовать: стража со своими офицерами, подаватели чая, подаватели воды, трубочники, лакей и портной (Этот последний должен быть постоянно под рукой, чтобы исполнить какую-нибудь починку или принять какие-нибудь приказания эмира, если ему угодно будет отдать их.).

Мои пажи состоят из сыновей членов королевской фамилии, а также из сыновей дворян, начальников и придворных чиновников. Кроме этих пажей находятся еще при мне мальчики-рабы из кафиров, шугнанцев, читральцев, бадахшанцев, хезарийцев и разных других племен. Этих мальчиков я опекаю и забочусь о них больше, чем о других моих служителях. Я их одеваю как принцев в бархат и самые дорогие костюмы, снабдил их богатыми лошадьми для езды, особым штатом прислуги и свиты, ассигновал им карманные деньги в добавок [118] к отпускаемым им платью, пище, лошадям, домам и казенной прислуге.

Когда эти мальчики подростают, они, в зависимости от обучения, которое им дано было у меня, назначаются на самые высшие посты в государстве. Например: Фарамурз-хан, раб из Читрала, в настоящее время мой наиболее доверенный командующий войсками в Герате; Назир-Магомет-Сафар-хан, тоже раб из Читрала, является в настоящее время моим наиболее доверенным придворным чиновником: он хранитель печати, которой он свидетельствует всякий документ, касающийся всего, не исключая и моей пищи или диэты; словом, он пользуется наибольшим доверием и держит в своих руках как мою жизнь, так и судьбу государства. Затем два высшие чиновника в моем государстве, Парвана-хан, покойный военный министр, и Жан-Магомет-хан, главный казначей, — были оба в свое время тоже моими рабами.

Если сказать правду, то в Афганистане слово раб является теперь только звуком. Истинное значение этого слова в Афганистане за время моего царствования означает следующее: это люди, пользующиеся наибольшим доверием и наибольшим почетом, чем все прочие чиновники государства. Когда мальчики-рабы выростут, я устраиваю их женитьбу, выбирая им невест из высших дворянских фамилий, наиболее почтенных; затем снабжаю их домами с [119] полным устройством, — такими, какими не владеют даже принцы королевской фамилии; женам их назначается отдельное жалованье в виде карманных денег, наравне с лицами, состоящими на государственной службе.

Таким путем я совершенно изгнал и уничтожил жестокую систему рабства, и слово «раб» является в настоящее время остатком старины; другими словами — нет больше рабов в Афганистане. Покупка рабов запрещена законом, а с оставшимися в разных семействах рабами и рабынями от прежних времен обращаются как с членами семейства их господина. Потомство рабынь называется ханах-зад, т. е. — «рожденные в семье»; с ними обращаются с той же лаской и той же любовью как с детьми главы семьи. Убийство раба, которое так часто повторялось в прежнее время, теперь наказывается смертью. Если с рабом дурно обращаются, то он по моему приказанию получает свободу, потому что Бог создал всех как детей одного отца и наделил всех одинаковыми правами. Нет причин, почему одни могут тиранить других, а другие должны служить их жертвами.

Рабами и рабынями в Афганистане служат обыкновенно дети военнопленных или дети родителей убитых на войне, о пропитании которых (т. е. детей) некому заботиться. Богатые семейства дворян предоставляют таким сиротам [120] такие же привилегии как собственным детям и точно также как королевских пажей, их женят, когда они подростают. Таким образом, благодаря влиянию своих покровителей, эти мальчики-рабы достигают лучшего положения, чем многие бедные люди, и впоследствии приобретают высшие назначения, в виду того, что благодаря сообществу людей благовоспитанных, они выработали в себе хорошие манеры.

Когда я завоевал Кафиристан в 1896 году, я приказал, чтобы военнопленных не продавали в качестве рабов и чтобы никто не смел жениться на кафирке без ее согласия. Тех, которым доставались военнопленные в качестве добычи, я вознаграждал деньгами и таким образом освобождал пленных, даруя им свободу.

Пища. По моему мнению мы едим для того, чтобы поддержать жизнь. Между тем, многие восточные государи ведут себя так, как будто они живут для того, чтобы есть. Я строго запретил под страхом наказания пить вино. Я сам не пью и не позволяю никому из моих мусульманских придворных и служителей пить вино, за исключением разве случаев болезни, когда оно прописывается врачом как лекарство.

Все перечисленные выше придворные лица получают готовую пищу с казенной кухни. Мои жены и внуки также получают пищу из того же источника. Раз в неделю у моего сына Хабибуллы-хана бывает приемный день, при чем [121] присутствуют все гражданские и военные чиновники, которые остаются у него на завтраке; завтрак этот устраивается в большом здании Салам-хана, в котором бывают и дурбары. Здание Салам-хана предназначено для публичных приемов и церемоний и вмещает в себе 1500 человек. Раньше такие приемные утра бывали у меня и прекращены мною в 1891 году.

Расходы, поглощаемые королевской кухней, выплачиваются государственным казначейством; точно также и в других городах Афганистана гражданские и военные офицеры, пребывающие в этих городах как мои представители, получают обед от губернаторов провинций и городов. Эта система гостеприимства давно уже существует в Афганистане; хотя это очень дорого, но приходится все-таки поддерживать этот обычай.

Пища, приготовляемая для меня самого и моих чиновников, точно также и для членов моего семейства, приготовляется на кабульский лад и состоит из паллау (рис и мясо сваренные вместе), жареного мяса и разных других блюд — узбекских, туркменских, индийских, а также европейских блюд всякого рода; так что каждый может выбрать себе те блюда, которые ему нравятся, — в виду того, что у меня служат люди разных национальностей.

Порядок еды в течение дня принят следующий. Раньше всего с утра подается небольшой [122] завтрак, состоящий из чаю, фруктов, печенья, пирожного, жареной пшеницы и масла. Второй завтрак между двумя и тремя часами после обеда. Под вечер опять подают фрукты и чай, а между 10-12 час. ночи подают обед. Сам я ем только раз в сутки, ограничиваясь при случае лишь легкой освежающей закуской; придворные же мои, а также моя личная свита, сыновья и жены мои со всем им штатом служителей едят основательно два раза в день, не считая фруктов и легких закусок в промежутки между обедом завтраком.

Те из чиновников или лиц свиты, которым разрешается сидеть за моим столом, в присутствии моем, моих жен, дочерей и сыновей, — пользуются всегда этим разрешением; все же прочие подчиненные и служителя обедают в разных других комнатах, в зависимости от занимаемого ими положения; иным же отпускаются на дом рационы фруктов, чаю и другой пищи. Остатки пищи, остающейся от стола, идут в пользу фаррашей и пешкитмассов (см. выше).

Обед к столу подается так: на стол, покрытый скатертями, ставятся блюда; стол при этом достаточно велик, чтобы за него уселись все приглашенные. Когда все уселись, пешкитмасы приносят горячую воду, чтобы помыть руки, после чего прислуга подает к столу. По окончании обеда опять подают горячую воду, чтобы помыть руки, а затем подают к столу фрукты. [123] Благодаря этому порядку обедающие избавлены от необходимости вставать из-за стола, чтобы мыть руки.

В гостиных и спальнях, как моих, так и моих жен, сыновей и дочерей, расставлено много прекрасных цветов, растений, картин, роялей и других музыкальных инструментов; замечательные образцы фарфора и других украшений, персидские и гератские ковры, соловьи и разные другие певчие птички. Прекрасная драгоценная мебель и разные другие изысканные вещи, находящиеся в моем дворце, усугубляют удовольствие тех, которые пользуются моим сообществом.

Если во время обеда присутствуют иностранцы и европейцы, то они приглашаются к столу как гости в том случае, если они мусульмане; в противном случае им накрывают стол в другой комнате или подают к отдельному столу. Я часто слышал от европейцев, что им больше нравится туземная пища, чем европейская. Я очень рад, если это действительно так; хотя не знаю, что в их сердцах, и может быть они говорят мне это лишь как комплимент, из желания сказать мне что-нибудь приятное, как своему хозяину. Впрочем, я вижу иногда, что европейцы едят охотнее и больше пищу приготовленную на туземный лад, чем европейскую; поэтому я думаю, что они говорят правду, потому что едва ли кто-нибудь станет есть много [124] неприятной пиши лишь из желания сказать приятный комплимент.

Независимо от продовольствия, одежды, лошадей и домов, предоставленных в пользование моим женам, дочерям, сыновьям и их женам, моим внукам и всей их прислуге, установлен еще от правительства особый ежемесячный отпуск жалованья наличными деньгами, размер которого обусловливается занимаемым положением, потребностями и т. п. Например, оба моих старших сына Хабибулла и Насрулла получают каждый по 20,000 рупий ежемесячно, в виде карманных денег; их жены и состоящие в их свите получают соответственное жалованье отдельно. Следующие из моих жен получают ежемесячное жалованье в виде карманных денег в размере от 3 до 8 тысяч кабульских рупий каждый месяц, а именно: матери Хабибуллы и Насруллы (дочери почтенных беков Хаким-хана и Джахандар-Шаха), мать Магомет-Омар-джана, мать Аминуллах-джана, мать Гулям-Али, мать покойного Гафизуллаха и Азатуллаха и мать моей дочери Фатимы-джана. Кроме этого денежного жалованья они снабжены всем прочим довольствием в готовом виде, в том числе моими костюмами различного фасона — некоторые европейского, а иные восточного покроя.

Моим младшим внукам и внучкам также назначено особое жалованье в виде карманных [125] денег помимо продовольствия, одежды и проч., которые им отпускаются.

К большим праздникам Айд-Барат и в Новый год мои жены и дети получают в виде подарков платья, наличные деньги, драгоценности, совершенно согласно европейскому обычаю делать подарки на Рождество. Все дети моих придворных чиновников и служителей также получают от меня подарки в этот день.

Работая усердно целый день, сыновья мои проводят свои вечера в гаремах, со своими женами и детьми. В первые годы моего царствования я обыкновенно навещал свой гарем два раза в неделю, но по мере того как увеличивались мои занятия государственными делами, эти визиты были урезаны и доведены до двух раз в месяц. В настоящее время мои занятия возросли еще более, так что могу теперь лишь два-три раза в год навещать моих жен и детей. Все же остальное время года я занимаю все те же комнаты, в которых работаю день и ночь. Впрочем жены мои навешают меня регулярно 10-12 раз в течение года, проводя у меня несколько часов.

Бог создал меня, чтобы посвящать все мое время и все заботы служению Ему. Он доверил Свои создания моим заботам, и я не считаю себя в праве тратить время на личные удовольствия и самоуслаждения. Величайшее счастье мое заключается в служении Богу.

Два моих сына, Насрулла и Хабибулла [126] являются ко мне дважды и не менее одного раза в день, чтобы получить от меня указания, касающиеся ежедневных работ; младшие же мои дети и внуки навещают меня два раза в неделю лишь на несколько минут, и так как я постоянно занят, то они остаются у меня очень недолго, играют, борются между собою или со мною и затем их уносят обратно домой.

Мои дети и внуки воспитываются следующим образом. С минуты их рождения назначают к ним кормилиц для кормления грудью; дважды в день приносят их к матерям, а при случае — также ко мне. С первого же года к ним назначают придворного муллу, опекуна, служителей, телохранителей, а также для их собственного пользования — отдельные дома и небольшие сады. Дома эти расположены отдельно от домов матерей или моего, так что дети находятся постоянно под попечительством их мамок, учителей и опекунов.

Опекуны назначаются всегда из отставных правительственных чиновников, людей пожилых и опытных; так что, вместо того, чтобы избаловаться под влиянием матери и стать глупыми и гадкими, дети воспитываются хорошо и заботливо людьми ответственными предо мною; благодаря этому обстоятельству, дети выростают добрыми и хорошо воспитанными джентльменами. Я всегда заботливо слежу и наблюдаю с большим интересом за воспитанием детей, зорко [127] присматриваю за их манерами, образом жизни, воспитанностью и проч.

Когда дети мои достигают зрелого возраста, они женятся (или выходят замуж) и становятся хозяевами у себя дома; они продолжают после того навещать своих матерей в известные свободные для них часы; их обязывают также навещать своих старших родственников, заботиться о них и удовлетворять их нужды. Кроме того продолжают следить за тем, чтобы они не бросили читать, чтобы пользовались свежим воздухом, разными упражнениями, чтобы ходили на охоту для того, чтобы не облениться и не потерять здоровье при недостатке труда и упражнений.

Женам моим разрешается, когда они пожелают, кататься верхом или в экипаже; дворцы их представляют собою красивые здания нового стиля, расположенные в садах вне города. Как мои жены, так и жены моих сыновей имеют своих телохранителей, которые сопровождают их при прогулках, когда они выезжают верхом или в экипаже.

Жены мои свободны от всяких обязанностей служебных, не считая обязанности смотреть за домашним хозяйством; но сыновья мои обязаны, также как и я сам, служить своей стране.

В настоящее время сыновья мои несут следующие обязанности: Хабибулла-хан, старший мой сын, исполняет те же обязанности, которые лежали на мне или других эмирах афганских, [128] за исключением некоторых новых учреждений, изъятых из его ведения, как, например, вновь учрежденное министерство иностранных дел, которое я оставил под моим непосредственным ведением.

Ежедневная служба Хабибуллы-хана протекает следующим образом: с 10 часов утра он присутствует в своем дурбаре до 4-5 часов пополудни; по понедельникам и четвергам секретари его дурбара читают ему все просьбы и донесения, поступающие почтой или чрез скороходов из Герата, Кандагара, Балха, Газни, Джеллалабада, Индии и из других частей моих владений; составляет и передает приказы казначейству о производстве текущих повседневных расходов различных департаментов, передает соответствующим чиновникам донесения, поступившие от разных правителей, военных и гражданских чиновников, заведывающих фабриками, заводами, общественными работами, таможнями и проч.; чиновники эти скрепляют все его приказания и ответы и отсылают их по почте. Окончив эту работу, Хабибулла занимается некоторыми случайными работами, так что ему остается лишь немного времени, чтобы покататься верхом и подышать свежим воздухом.

Прежде чем ложиться спать вечером, — а иногда, если необходимо, то и утром, когда я просыпаюсь, — Хабибулла является ко мне во дворец. [129] По вторникам у сына моего бывает военный прием, после чего все военные офицеры завтракают у него. Хабибулла принимает также новых рекрут на службу, участвует во всех делах военных, постановляет решения в случаях военных обид, споров и т. п. По средам он принимает гражданских чиновников, находящихся в Кабуле, и разбирает все гражданские дела, поступившие на его рассмотрение. По субботам он чинит суд, произносит приговоры над преступниками, а иных освобождает. Он рассматривает уголовные дела, поступающие к нему по апелляциям от котвали или от других лиц. По воскресеньям он инспектирует фабрики, заводы и разные склады в Кабуле, выслушивает заявления мастеров и рабочих, разрешает им отпуски, пенсии, делает назначения и повышения согласно заслугам.

Пятница служит для Хабибуллы днем отдыха, который он проводит со мною или на охоте, присутствует на недельном богослужении в мечети, навешает своих матерей (В Афганистане сын относится к женам своего отца так, как в Англии относятся дети к мачихе.), родственников и т. д.

Судебная процедура во всех судах моего государства отличается простотой и однообразием. Каждому предоставляется полная возможность самому изложить свою просьбу лично мне или [130] кому-нибудь из ответственных начальников, без всякого посредничества или ходатайства другого лица; после сего я сам или мой сын постановляет беспристрастный приговор, согласный с свидетельскими показаниями и доказательствами.

Если кто-нибудь из тяжущихся не желает заявлять свою жалобу устно в присутствии других, то ему предоставляется изложить свою просьбу письменно. Приходится, правда, тратить много времени на чтение этих длинных и скучных прошений населения, в которых иногда мало смысла; но эти люди всегда очень лениво поворачивают язык для устных объявлений, тогда как готовы тратить много времени на писания историй без конца.

Чтобы ограничить охоту к письменным жалобам, я сделал распоряжение, чтобы каждый, кто желает подавать прошение письменно, должен был купить печатный бланк, стоящий три рупии, и на этом бланке излагать свою просьбу; от этого правила освобождены только судебные чиновники. Мера эта положила предел беспрерывным жалобам. Из продолжающих же поступать прошений судейские секретари делают краткие извлечения и ответы.

Жалобщики, подающие прошение моему сыну, становятся один позади другого, проходя между загородками, пропускающими одновременно лишь по одному человеку; затем каждый опрашивается и пропускается специально назначенным для того [131] чиновником. Если, однако, среди просителей будет старик или старуха, какой-нибудь слабый или нервный человек, не могущий сам лично изложить свою просьбу, то о таких просителях чиновники громко, в присутствии самих просителей, докладывают моему сыну; после чего он сам их расспрашивает и постановляет окончательное решение.

Мои суды не делают различия между богатыми и бедными; если тяжущиеся стороны являются в виде князя и нищего, то они встречают со стороны суда одинаковое к себе отношение: оба становятся рядом друг против друга, предо мною или моим сыном. Теперь нет в Афганистане нелепостей прежнего времени, когда более сильный и богатый, благодаря своему влиянию, пользовался всегда некоторыми преимуществами над слабым.

В случае поступления тяжб сложных и томительных, требующих продолжительного разбора, рассмотрения различных счетов, дополнительных доказательств и пр., сын мой Хабибулла посылает сначала все дело для дополнения разными справками в палаты духовную, уголовную, торговую или податную, смотря по тому как это требуется сущностью дела; затем в виде краткого извлечения дело представляется на мое рассмотрение.

Младший брат Хабибуллы-хана, Насрулла-хан, состоит начальником отчетной палаты, [132] называемой дафтар-гисаб-джири. Когда представляемые отчеты проверены во всех своих частях и найдены правильными и беспристрастными, они утверждаются особым советом, свидетельствующим все своей печатью; после чего документ скрепляется печатью и подписью Насруллы-хана. Но если в отчете встречаются разногласия, то совет в присутствии Насруллы-хана пересматривает и поверяет все, а затем постановляет окончательное решение. Если же решение вопроса лежит вне юрисдикции Насруллы, то он представляет этот вопрос на рассмотрение мое или Хабибуллы-хана.

Прочие сыновья мои еще пока слишком молоды, чтобы нести служебные обязанности.

Со времени назначения моего сына Хабибуллы в 1891 году заведывающим всеми административными учреждениями и несущим все перечисленные выше обязанности, у меня лично день не остается уже после того распределенным для известных работ. При всем том, начиная с минуты, когда встаю со сна, и до того времени, когда отправляюсь спать, я работаю и исполняю мои обязанности с таким усердием, что хватаюсь за первую работу, какая только ни подвертывается.

Чтобы руководить молитвою придворных существует особый имам, который назначает общую молитву пять раз в день. Точно также и во всей стране существуют особые мутасибы, [133] которые руководят делами религиозными и наблюдают, чтобы все посещали мечеть пять раз в день и чтобы соблюдали пост Рамазана; если же кто не соблюдает этого, то мутасиб наказывает известным числом плетей. Народ должен был религиозен; в противном случае он делается деморализованным, идет к упадку и гибнет, потому что дурное поведение людей делает их несчастными как в земной, так и загробной жизни.

Исповедующие разные другие религии встречают в моей стране полную терпимость и беспристрастное отношение без всяких предрассудков. Эти иноверцы пользуются даже большей свободой, чем последователи моей собственной религии; они назначаются на высшие правительственные посты в государстве, совершенно противоположно тому, что мы видим в Англии, где те, которые не принадлежат к господствующей религии, не назначаются на известные посты в государстве. Я, например, сам принадлежу к суннитским мусульманам, а между тем некоторые высшие должности я предоставил индусам и шиитам.

Если кто желает принести мне лично жалобу, то он может это сделать следующим образом: он является к дверям и заявляет о своем желании видеть меня, после чего его приглашают зайти ко мне и изложит свою просьбу письменно и передать ее назиру или его [134] помощнику, или придворным секретарям, или даже переслать ее мне по почте, но с надписью на конверте — «никому не вскрывать этого кроме самого эмира». Такие письма я вскрываю сам и если нужно, то сам собственноручно пишу ответ и пересылаю его просителю тем же путем, каким просьба была доставлена мне; если адресованное на мое имя письмо, отправленное упомянутым выше способом, не дойдет до меня, то я узнаю об этом сейчас при помощи моих частных и казенных шпионов и сыщиков; а если они скроют это от меня, то я их подвергаю строгому наказанию.

В Афганистане все глубоко уверены, что каждый владеет в том или ином виде моей подписью и что в каждом доме есть отдельный шпион. Это, конечно, преувеличение.

Все обитаемые мною дворцы расположены на местах, обладающих прекрасным видом и обширным открытым местоположением. Дворцы окружены садами и цветниками; они построены таким образом, что дают возможность располагать в них теплыми комнатами зимою и открытыми верандами и обширными окнами для летнего пребывания. Комнаты дворца расположены так, что обитателям их возможно любоваться распусканием цветов весною, а также великолепными желтыми цветами осенью; зимою любуешься падением снега, окутывающего заиндивевшие деревья, а также восхитительным лунным [135] светом, открывающимся зрителю, если он даст себе труд посидеть у окна.

Весну, лето и осень я обыкновенно провожу вне города и целыми неделями живу в палатках, раскинутых на таких местах, с которых возможно было бы видеть прекрасный расцвет весенний, пылающий закат солнечный и желтые осенние цвета. Я всегда любил прекрасные ландшафты, цветники, зеленые луга, музыку, картины и всякую красоту природы во всех ее видах.

Ежедневно у меня бывают в носке очень простые костюмы в европейском вкусе. В исключительных случаях я надеваю мундир военный или дипломатический. Ночью, а также в часы досуга, я надеваю свободное широкое платье из японского или китайского шелка, сшитое по арабскому, туркменскому или монгольскому фасону. На голове ношу небольшую шапочку и тюрбан из шелка или муслина; этот последний очень легко одевается и снимается, что весьма удобно особенно во время болезни.

Во всякое время, где бы я ни находился, в путешествии или дома, всегда и всюду имеется школа, устроенная для моих пажей-мальчиков; в этой школе они обучаются религиозным обязанностям, истории, географии, математике и новым языкам, а также прицеливанию и стрельбе из винтовок; пока одна смена находится при мне, вторая смена остается в школе, изучая свои [136] уроки. Когда, наконец, эти мальчики выростут и окончат свое образование, они получают служебное назначение.

Я сам, а также некоторые из моих чиновников, курю сигаретки; прочие же курят трубку.

Беседы мои отличаются большой простотой. Все мое время занято сплошь работой, так что остаются лишь небольшие промежутки в несколько минут после окончания составления ответа на письмо или другой какой-нибудь работы; во время этих промежутков я и беседую с моими чиновниками и придворными. Иногда я смотрю на игру профессиональных шахматистов или на игру гамонов, играющих по вечерам в моем присутствии; иногда даже принимаю сам участие в игре, но это бывает не часто. Точно также иногда музыканты и певцы играют и поют для услаждения слушателей; иногда я и сам урываю несколько минут, чтобы послушать их игру.

Я очень люблю музыку и в моем дворце можно всегда найти лучшие танины, гитары, скрипки, дуду и другие музыкальные инструменты. Я сам хороший музыкант и умею играть на скрипке и на рубабе (Сходен с американским струнным инструментом банджу.).

В виду сказанного, мои чиновники должны испытывать большое удовольствие, наслаждаясь в моем присутствии различными удовольствиями и [137] развлечениями которые я им доставляю; те чиновники, которые служат мне искренно и честно, встречают с моей стороны личную дружбу, и удостоиваются иногда моих шуток и поддразниваний; при этом мы всегда много смеемся и шутим; но с теми, которые со мною неискренни и фальшивы, я всегда очень строг и резок, ибо, как сказал Сади:

«Любезничать с нарушителями мира —
Значит враждовать с любителями мира».

Я не засыпаю сразу после того как ложусь в постель потому, что около постели садится чтец, обязанный читать мне что-нибудь из книг; например: из истории разных стран и народов, что-нибудь из географии или биографий великих государей и реформаторов или какие-нибудь труды политические. Я слушаю чтение и так засыпаю; тогда на место чтеца является рассказчик, который начинает рассказывать свои истории, повторяя их все время пока я сплю, до тех пор пока проснусь утром. Это очень успокоительно действует, потому что ровное ритмическое мурлыканье рассказчика служит убаюкивающим средством для моих усталых нервов и мозга.

Я сам написал уже несколько книг, изданных в Кабуле. В этом громком чтении перед сном кроется, помимо сказанного, еще одно весьма важное удобство, заключающееся в том, что в продолжение моей жизни мне прочитаны были уже [138] тысячи книг; а это значит, что я ежедневно подвигался вперед, приобретая новые и новые познания; с голоса, когда читают, запоминается также лучше, чем при собственном чтении.

Большая часть историй всегда переполнены разными преувеличениями и крайностями. В этом тоже черпаю для себя новые сведения, знакомясь с образом мысли, понятий и идей древних народов, и я размышляю о прогрессе, достигнутом нашим миром сравнительно со старыми, давно минувшими временами. Еще одна польза сопряжена с засыпанием и сном под монотонные звуки рассказчика: это то, что привыкаешь во время сна к шуму; благодаря этому обстоятельству я могу крепко спать на поле сражения или при подобной обстановке.

Я могу говорить и читать на следующих языках: на пушту — языке старых афганских племен; персидском языке, который служит языком придворным, литературным и официальным; тюркском, которым объясняются мои туркменские подданные, наконец — на русском, арабском и индустани (Разделяя языки индустани и пушту, которые в Индии считаются равнозначущими, Абдурахман, по-видимому, подразумевает под пушту особое наречие языка индустани, которым (т. е. наречием) говорят пограничные с Индией горцы афганского корня. Примеч. Перев.). Последними двумя языками я не вполне владею, но понимаю их.

Мне очень нравится знать хоть что-нибудь о [139] моих подданных, и я никогда не пренебрегаю всяким лишним сведением, поэтому, если встречаю иностранцев или кого-нибудь из моей же страны, то расспрашиваю обо всем, особенно же расспрашиваю людей словоохотливых. Таким образом я учусь у каждого.

Торжества и праздники.

В Афганистане установлено пять дней праздничных, а именно: два праздника Айд — один после месячного поста, а второй два месяца и 10 дней после первого Айда, второй Айд называется Айдом пилигримства в Мекку. Оба эти праздника связаны с фазами луны, поэтому они переходящи в зависимости от времен года. Третий праздник также приурочен к лунному летосчислению: он бывает сорок пять дней перед постоянным Айдом. Четвертый праздник это — Науруз или Новый Год, который приходится 21 марта.

Во все перечисленные праздники я делаю всегда разные подарки, дарю почетные халаты моим чиновникам и слугам, а также моей семье, родственникам и проч. В дни праздника Айда купцы обыкновенно приносят мне подарки.

День праздника Науруза обыкновенно посвящается мною инспектированию различных боевых запасов, военных материалов, оружия и амуниции, изготовленных в течение всего года в [140] моих кабульских мастерских, за исключением того, что поступило уже в склады. При этом осмотре я мастерам назначаю штрафы или награды в зависимости от того, что они заслуживают. Вместе с тем даются инструкции и указания на наступающий год, указывается на ошибки прошлого и на необходимые заботы для устранения их в будущем. Те пушки, винтовки, боевые припасы и проч., которые осмотрены уже мною, признаются годными для стрельбы и поступают в склады; те же предметы, в которых найдены недостатки, возвращаются в мастерские для надлежащего исправления.

Пятый праздник установлен в воспоминание титула «Света народа и религии», присвоенного мне моим народом. Этот титул был предложен мне 25 мая 1896 года, в день Айда пилигримства, но утверждение этого титула со стороны всех провинций и городов Афганистана последовало лишь в августе месяце, именно — в 24-й день солнечного месяца, называемого Азад; а так как день этот не зависит от фаз луны, а приурочен к солнечному месяцу, то и праздник этот не переходящий, а постоянный, именно 24-го Азада.

Ордена и украшения, выдаваемые правительством моим разным чиновникам, установлены следующие: Гурмат или орден «личного почета»; Иззат или — «честь славы»; Суджат — «за храбрость»; Амманат — «за верность и честность»; [141] Садакат — «за искренность»; Калусайяд — «за веру и верность»; Киркхевах-Ислам — «защитнику или доброжелателю веры». Это последнее отличие дано было только один раз, именно государственному секретарю, султану Магомет-хану в 1893 г., в день заключения соглашения с сэром Мортимер Дюрандом.

Все перечисленные ордена делаются из золота, а некоторые из них украшены еще драгоценными камнями.

Есть еще много разных серебряных медалей, которые даются за отличие на поле сражения, после одержанных больших побед; на этих медалях всегда указывается место, где одержана победа.

Я не думаю, чтобы наш святой Пророк — да будет благословенно имя его — приказал когда-нибудь держать наших жен обязательно взаперти в их домах; хотя это во всяком случае вопрос спорный, все же с давних времен установился обычай среди богатых и высших классов населения держать своих жен в гаремах (гарем значит «священный»), то есть они живут в особых местах, выделенных в домах и дворцах исключительно для жизни женщин. Так как многие женщины не покидают вовсе своих гаремов, то для сношения этих женщин с внешним миром существуют пажи или женская прислуга. Для общего наблюдения над всеми пажами и прислугой в гаремах существует особая [142] должность сердаря, которая занята обыкновенно молодой женщиной, но одетой как мужчина. Письма, записки и проч. приносятся в гарем и передаются при помощи упомянутой выше прислуги. Я уничтожил раньше существовавший класс людей евнухов, употреблявшихся в гаремах.

Кроме упомянутой прислуги в гаремах при моих женах состоит еще особый штат личной прислуги и должностей, как, например: ушеры, швейцары, заведывающие лошадьми, гардеробщики и проч.

Жены мои путешествуют, когда пожелают, отправляясь в экипаже или верхом, но при этом они выезжают всегда с закрытыми лицами.

Текст воспроизведен по изданию: Автобиография Абдурахман-Хана, эмира Афганистана, Том II. СПб. 1901