АБДУРАХМАН-ХАН

АВТОБИОГРАФИЯ

ТОМ I

ГЛАВА VIII.

Администрация.

Устройство правления. — Правительственные чиновники. — Чеканка монет. — Организация военных запасов. — Госпитали, школы. — Передача Кандагара англичанами.

После моего восшествия на престол и выступления англичан из Кабула я принялся за устройство администрации и введение реформ.

В каждом городе, находившемся под моей властью, я назначил чиновников, которых переименую ниже. В большие и более важные города я назначил людей с большими способностями и заслуженных, а в меньшие города, где обязанности сравнительно более легкие, я послал людей со средними способностями.

Должности учреждены были следующие: 1) Губернатор или правитель с его секретарями и штабом.

(Эта выноска, а также выноски во всех последующих главах, принадлежат не Абдурахману, а султану Магомет-хану, государственному секретарю.

Правитель ведает разные отделы администрации во всяком городе подвластном эмиру. Строго говоря, нет определенных разграничений в заведывании разными отраслями администрации между разными чиновниками. Дела поступают в любое учреждение, по желанию истцов. Но губернатор является общим начальником над всеми чиновниками, председательствующими в разных учреждениях, а также над всеми судами. Главная обязанность губернатора заключается в том, чтобы собирать подать с землевладельцев, решать споры, поддерживать мир и сообщать приказы эмира прочим чиновникам и подданным в области. Над известным числом мелких правителей назначается один главный правитель; несколько главных правителей подчиняются наиб-ул-хукуму (представителю эмира); все эти последние, а также все старшие военные начальники и начальники разных отделов подчиняются старшему сыну эмира Хабибулле-хану, который признается во всем высшей инстанцией.) [274]

2) Кази — судья духовного суда-и при нем состоящие.

(Кази и духовный суд являются неограниченными для религиозных подданных; поэтому там могут рассматриваться и гражданские дела какого бы то ни было характера. В общем, духовный суд ведает тяжбы деловые, религиозные, брачные, разводы, наследственные, не исключая и таких дел, которые влекут за собою смертные приговоры. Главный судья называется кази, а его помощник муфти; дела решаются большинством голосов.)

3) Котвал (Котвалу предоставлена власть в разных делах больше чем кому-либо другому. Он — начальник полиции, судья в уголовном суде и ведает также сыскным делом. Фактически он наиболее влиятельный чиновник восточного государства. Во всех старых восточных книжках встречаются рассказы и поэмы, повествующие о тиранстве, жестокостях и притеснениях котвалов. Более крупные уголовные дела котвал представляет в столицу, а сам решает только мелкие дела.) — начальник полиции. При нем: [275] полицейская команда, секретарь и члены правления рахдари.

(Рахдари означает собственно паспорт. В Афганистане принято, чтобы при переходе из города в город каждый имел паспорт, выданный котвалом. Для путешествующих внутри страны эта бумага выдается с приложением печати правителя и котвала; для путешествий за границу паспорт подписывается и печатается именем эмира его сыном Хабибуллой.)

Кафила-баши (Кафила-баши снабжает путешественников транспортными животными. Он обязан наблюдать за добросовестностью хозяев, отдающих в наем своих верблюдов, мулов и пр.; за это ему полагается известная комиссионная плата. Доходы по этой статье идут на содержание учреждения, а излишек — в казну.) — начальник управления караванами. При нем состоят: а) торговая палата (Торговая палата ведает тяжбы торгового характера. Члены этой палаты избираются из среды купцов магометан и индусов, соответственно их числительности.); б) пунчаит (Пунчаит ведает отчеты о доходах, сколько каждый землевладелец должен платить казне.); в) контора, ведающая отчеты по доходам и расходам каждого дня (В эту контору собираются копии с отчетов по всем доходам и расходам каждого дня, которые поступили в разные учреждения или выпущены ими.); г) контора собирателя податей или чабутра (Чабутра — сборщики податей, налагаемых только на предметы торговли в размере 2 1/2% на все предметы ввоза и вывоза.); д) [276] казначейство (Сборщики податей в городах не получают деньги на руки, но выдают лишь квитанции о размере платежа, подлежащего к поступлению в казначейство этого города, а также о платежах казны по разным расходам.), и e) военная команда (В каждом значительном городе, смотря по надобности, содержится небольшая военная команда.), необходимая для поддержания мира.

Все перечисленные выше разные отделы представляют свои отчеты соответствующим высшим отделам в области, а эти последние — в Кабул.

* * *

Я издал приказания всем начальникам разных племен и областей, требуя, чтобы они поддерживали мир в стране и обходились хорошо со своими земляками, им подведомственными. Если они будут исполнять эти приказания, им были обещаны награды и милости. Вместе с тем я выразил всем в этих приказаниях мои добрые чувства и расположение.

В это время я послал доверенных людей и слуг за моей семьей и двумя сыновьями Хабибулла-ханом и Насрулла-ханом, которые оставались в России. Вместе с тем я послал за моими родственниками, которые были в Кандагаре. Того же года, 22 ноября, я женился на дочери муллы Адикудах, мать которой была одна из моих теток. Брак этот был устроен моим дядей сердарем Магомет-Юсуф-ханом и [277] состоялся в его же доме. От этого моего позднейшего брака у меня теперь самый младший сын Магомет-Омар. Вскоре собрались вместе все мои дети и семья — мать, сестра и сыновья, с которыми я не виделся много лет. Мы благодарили Бога за то, что Он даровал нам эту милость после 12 лет изгнания, во время которых мы натерпелись много затруднений и тревог.

Так как страна проявляла мятежный дух, то я назначил сыщиков и шпионов, которые должны были доносить мне обо всем, что делается, давая мне тем данные относительно лойяльных и дружественных. К этим последним относились хорошо, а тех, которые старались сеять зло и распри, строго наказывали. Главными зачинщиками и худшими преступниками были фанатичные муллы, принадлежавшие к партизанам семьи покойного Шир-Али. С этими я обошелся сообразно с их делами: некоторые из них были изгнаны из страны, другие же испытали самую злую судьбу за их злодеяния. Все это время я усиленно работал; все письма писал я собственноручно, так как никому другому не мог доверить делать это за меня.

Наибольшее мое внимание было привлечено в это время двумя вопросами величайшей важности. Первое — это было отсутствие денег для уплаты войскам или для других расходов правительства; второе — это отсутствие оружия, предметов снабжения и военных запасов. С первым [278] вопросом я поступил следующим образом: я учредил собственный монетный двор, в котором чеканились рупии на ручных станках за неимением никаких машин для этой цели. Теперь, однако, я счастлив иметь чеканные прессы на моем монетном дворе такой же системы, как и в европейских странах (Судя по тем рупиям, отчеканенным в Кабуле, которые нам приходилось видеть, работа афганцев на этих усовершенствованных прессах остается все-таки грубой и примитивной. Примеч. Перев.). Об этом будет сказано позднее на своем месте. От британского правительства я получил деньги, отчеканенные в Калькутту,. Эти рупии я приказал расплавить, прибавил туда шесть процентов меди и затем чеканил из этой смеси кабульские рупии. Я приказал также моим чиновникам закупить в стране серебро, расплавить его и, прибавив значительное количество меди, отчеканить рупии, получая, таким образом, некоторую выгоду. Затем я приказал взыскать для пользы казны деньги, которые даны были правительством заимообразно или были выданы для казенных платежей, но были удержаны кем-либо для себя или употреблены для других надобностей.

После обнародованного приказания многие внесли в казну причитавшиеся с них деньги, а к тем, которые не хотели платить, посланы были сборщики для понуждения к уплате. Для [279] просмотра отчетов и наблюдения за правильным поступлением в казну разных платежей я назначил особых чиновников.

Заботясь о мерах для предупреждения опасности войны, я приказал собрать достаточное количество военных запасов и предметов снабжения. Я потребовал, чтобы перевозочные средства и другие предметы необходимые для войск имелись согласно действительному положению. Таким образом, я готов был встретить всякую случайность. Чтобы удовлетворить вторую потребность — добыть военные запасы всякого рода — я приказал собрать рабочих, могущих делать ружья, отливать орудия и гранаты и изготовлять патроны руками, так как в стране не имелось никаких машин. Прежние мастерские, которые были основаны моим дедом под наблюдением моего отца и меня самого, как это упомянуто было выше, продолжали еще работать в Кабуле, но в меньшем размере. Так как деятельность их пришла в дурное состояние, то я перестроил эти мастерские, дав им более обширные размеры. Для увеличения военных запасов я приказал моим чиновникам скупить в стране оружие и боевые припасы, там где это имелось в продаже или там, где это частные люди себе присвоили. Таким путем я купил 15,000 гранат, хотя и не вполне исправных, а также и другое оружие и предметы снабжения, что мне необходимо было для [280] предстоявшей войны против Аюб-хана. Эта предосторожность оказала большую услугу моей стране.

Из войск покойного Шир-Али я выбрал лучших офицеров и, кроме того, призвал тех офицеров, которые раньше служили под моим начальством до моего изгнания. Таким образом, я в короткое время сформировал значительное и сильное войско. Вместо прежнего насильственного внесения в списки я приказал принимать в солдаты лишь тех, которые шли добровольно и годились для службы.

В каждом пункте квартирования войск я приказал открыть госпитали (Местные дрогисты были врачами этих госпиталей; общественных госпиталей не существовало до 1895 года; упомянутые же эмиром госпитали принадлежали только армии, а население обращалось за помощью в две аптеки — европейскую и туземную, из которых медикаменты отпускались бесплатно. До управления нынешнего эмира не существовало даже и этих аптек.), в которых могли быть помещены для излечения раненые и больные солдаты. Я также основал школы для образования солдат. Для охранения безопасности путешественников я завел стражу. Внушив купцам моей страны уверенность, что они могут безбоязненно путешествовать по дорогам, я тем самым поощрил купцов двинуть вперед торговлю, как привозную, так и вывозную. Вместе с тем я назначил чиновников для проложения дорог, постройки каравансараев и для устройства разных других учреждений с [281] целью предоставления удобств и безопасности путешественникам и сделать страну счастливой и мирной.

Не могу перечислить все подробности по разным вопросам, которые привлекли мое внимание в начале моего царствования для того, чтобы я мог управление страной облечь в надлежащие формы. В каком положении находилось правительство и его учреждения в начале моего царствования, можно лучше всего иллюстрировать следующей притчей.

Однажды человек нанял работников, чтобы они ему устроили сад, и заплатил им вперед деньги с тем условием, чтобы сад был готов к известному дню. Рабочие, однако, истратили деньги и забыли вовсе про сад. В назначенный день, когда сад должен был быть готов, рабочие известили своего нанимателя, что сад готов, и привели его на пустой кусок земли.

- Но ведь здесь нет растений на этом куске земли, заметил хозяин.

- Действительно, растений нет; но все остальное исполнено, ответили работники.

- Но ведь нет и каналов для обводнения сада, указал опять хозяин.

Рабочие на это опять ответили: «Нет каналов, а все остальное сделано». [282]

- Но ведь нет также и ограды или стены, чтобы защитить сад от разрушения его животными, воскликнул хозяин.

На это он услышал, однако, все тот же ответ: «Остается сделать только стену, а все остальное исполнено».

Хозяин опять воскликнул: «Ведь и земля-то еще не вспахана даже», а ему опять ответили все то же: «Надо только вспахать, а все остальное уже сделано».

Правительство в Афганистане было как раз в таком же положении — «все прочее было уже исполнено»; но из того, что нужно, ничего не имелось налицо.

Пока я здесь занят был устройством правления в Кабуле и юго-восточной части страны, я назначил сердаря Абдулла-хан-Таки (Из чиновников эмира это наиболее заслуживающий доверия и в настоящее время находится непосредственно при эмире.) правителем Бадахшана. Моего двоюродного брата Магомет-Исхака, вместе с сердарем Абдул-Кудуз-ханом, я назначил правителями Туркестана; так что, управляя юго-западными областями страны, они должны были действовать согласно моим инструкциям.

(Магомет-Исхак находится в настоящее время в России; нам еще много придется говорить о нем в будущих главах.

Все английские историки ошибаются в определении личности Абдул-Кудуза: они считают его сыном султан-Джана и внуком знаменитого визиря Акбар-хана. Это не так: он двоюродный брат Акбар-хана, отец его, Магомет-хан, был братом Дост-Магомета. Вторая ошибка заключается в том, что султан-Джан не есть отец Абдул-Кудуза. Затем неверно предположение, что Абдул был чиновником Исхак-хана; он был назначен Абдурахманом в помощь Исхаку в то время, когда они оба покидали Россию. Для занятия Герата Абдул был послан не Исхаком, а самим эмиром.) [283]

Юго-восточная часть границы оставалась занятой англичанами, которые находились еще в Кандагаре; они назначили здесь правителем Шир-Али-Вали, но скоро устранили его, назначив ему пенсию и пребывание в Каррачи. 21 апреля 1881 г. английские войска очистили Кандагар и передали его мне, вследствие чего я устроил здесь область, подведомственную моему управлению.

Причины, повлекшие за собою отстранение Шир-Али из Кандагара англичанами, насколько могу судить, заключались в следующем: 1) Магомет-Аюб сделал в Герате все необходимые приготовления, чтобы напасть на Кандагар, собрав для этого значительные силы; между тем Вали не был достаточно силен, чтобы сопротивляться, доказав уже однажды свою слабость против Аюба. 2) Население Кандагара и других [284] общин относилось недружелюбно к Вали. Он был очень непопулярен и постоянно опасался мятежа и убийства. 3) Я не заключал никакого договора относительно отделения Кандагара и не давал на это моего согласия. Хотя я смотрел на Кандагар как на родину моих предков и столицу некоторых прежних правителей страны, но в то время, когда англичане просили меня принять Кандагар в мое владение, я это сделал не без раздумья и колебаний. С одной стороны положение мое при приеме Кандагара в мое владение было довольно серьезно, потому что Аюб готов был атаковать сразу Кандагар, не дав мне времени приготовиться к обороне. Кроме того, страна еще была в состоянии полного неустройства даже и в самом Кабуле; между тем оборона Кандагара против Аюба отвлекла бы меня из Кабула на продолжительное время, что само по себе представляло собою опасность для моего положения в Кабуле. С другой стороны, государство Кабула (Абдурахман часто называет так Афганистан. Примеч. Перев.) без Кандагара было подобно голове без носа или все равно что крепость без ворот. Но я был бы самым последним человеком в мире, если бы показал себя перед народом таким трусом из-за боязни опасности отказаться от овладения столицей моих предков.

Взвешивая все упомянутые выгоды и невыгоды [285] относительно Кандагара, я увидел, что это большой риск. Но, возложив, как всегда, мое упование на Бога, я принял этот город и назначил туда правителем Гашим-хана.

(Перечисляя причины очищения Кандагара англичанами и возвращения его Афганистану, вместо Шир-Али-Вали, Абдурахман не преминул указать даже и на такую причину, что он не давал своего согласия на отторжение Кандагара. Но при этом он едва ли подозревает существование еще одной, и притом единственной, причины занятия и затем оставления Кандагара англичанами. Как известно, в вопросе об обороне Индии против предполагаемой атаки со стороны России существуют в Англии две партии: «forward policy», требующая активной обороны и «backward policy» — придерживающаяся пассивной обороны на фронтах нынешней границы. При последовательном развитии того или другого плана обороны английское правительство стремится или к расширению северо-западной границы Индии включением важных стратегических пунктов (как, например: присоединение Пишинского плато, Читрала, долин Гумала, Зоба, Точи и др.), или же отступает назад (оставление Читрала, Кандагара и пр.). То время, о котором повествует Абдурахман (1879, 1880, 1881 гг.), представляет собою перелом во внешней политике Англии: торжество империалистского джингоизма Биконсфильда повело к занятию Кандагара и отторжению его от Афганистана; а затем в 1881 г., когда Биконсфильд уступил свое место Гладстону, английское правительство стало держаться иных принципов и в вопросе обороны Индии, поэтому решено было очищение Кандагара. При этом условии оставление его под отдельным управлением Вали было невыгодно во всех отношениях: единственным исходом представлялось возвращение этого важного стратегического пункта Афганистану. Примеч. Перев.) [286]

ГЛАВА IX.

Присоединение Герата.

Занятие Кандагара Аюбом. — Поражение Аюба. — Занятие Герата моими войсками. — Интриги мулл. — Гражданские междоусобицы.

Я уже упомянул раньше, что в самом начале моего вступления на престол жизнь моя не представляла собою путь усеянный розами. Со всех сторон меня окружали затруднения всякого рода. Раньше всего мне пришлось выдержать жестокую борьбу против моих собственных родственников, моих собственных подданных и моего собственного народа. Едва лишь я поселился в Кабуле, не успев еще сделать какие-нибудь военные приготовления, как мне пришлось уже начать войну. После того, как Аюб потерпел поражение от англичан, он остался еще владетелем Герата и со дня своего поражения начал сейчас же готовиться к войне. Собрав весьма значительные силы, он направился от Герата опять против Кандагара. Как упомянуто выше, я предупредил эту опасность, но ее все-таки пришлось встретить.

Было много обстоятельств, сложившихся в пользу Аюба и к невыгоде моей. У него были лучшие боевые припасы и оружие, более многочисленное войско, а самое главное — невежественные муллы провозгласили священную войну [287] против меня и в пользу Аюба. Муллы указывали на то, что я в дружбе с англичанами, тогда как соперник мой, Аюб, настоящий «гази». Аюб располагал 12,000 обученных солдат под начальством сведущих офицеров: главнокомандующий Хусаин-Али, военный министр Наиб-Гафизулах, ген. Тадж-Магомет сын гильзая Афслан-хана, сердар Гассан-хан, сердар Абдулла-хан сын султан-Джана и внук Азим-хана, сердар Ахмет-Али, Нур-хан, сердар Абдул-Салам из Кандагара и Кази-Абдул-Салам.

Перед выступлением против Кандагара Аюб оставил в Герате Муза-Джана и Куш-Диля с несколькими тысячами солдат в Герате. Мои правители Кандагара Шамсудин и Хашим назначили для встречи Аюба следующих начальников: командующим войсками Гулам-Хейдар-Токи, сердар Магомет-Хассана из Кандагара, кази Саид-дина (нынешний правитель Герата). Под командой этих начальников было 7 полков пехоты, 2 батареи артиллерии, 4 полка регулярной кавалерии, 3,000 человек конной и 7 полков пешей милиции.

Обе армии встретились в Карезе, около Гиришка, где произошел жестокий бой. Сначала успех казался на стороне кандагарской армии, которая сражалась очень храбро; почти вся кавалерия Аюба обратилась в бегство по всем направлениям. На поле сражения из армии Аюба [288] осталось только 80 начальников и вождей с небольшим числом подчиненных. Видя себя покинутыми своими войсками, эти начальники не пожелали искать спасения в бегстве, а предпочли храбро умереть на поле сражения; в виду этого они соединились вместе и бросились на главные силы кандагарских войск, направляясь прямо на главнокомандующего и кази Саид-дина. Пораженные смелостью этой горсти офицеров, главнокомандующий и Саид бежали в Кандагар. Сердарь Абдулла-хан и несколько других офицеров в армии Аюба были убиты в этом сражении. После этого Аюб двинулся вперед и без дальнейшего сопротивления занял Кандагар. Из моих офицеров Хашим и Гулям-Хайдер бежали в Келат, а Хассан — в Мекку. Шамсудин спрятался в кирка (Так называется верхняя одежда, принадлежавшая Магомету, которая заботливо сохраняется целым рядом магометанских правителей и теперь находится в Кандагаре. Если виновный в каком-нибудь преступлении найдет убежище в здании, где сохраняется кирка, то он считается неприкосновенным до тех пор, пока он сам не выйдет из здания.), Аюб обещал не наказывать его, если он выйдет из священного здания, но когда он вышел, Аюб все-таки приказал побить его палками.

Когда я узнал о падении Кандагара, я увидел себя вынужденным отправиться лично в Кандагар. В виду этого я оставил правителем в Кабуле своего старшего сына [289] Хабибулла-хана, а начальником войск Парвана-хана. Я взял с собою 12,000 бойцов под командой следующих офицеров: командующие войсками Гулям-Хайдер Чарки, Фарамурз, Гулям-Хайдер-хан Токи и много других, имена которых не стоит упоминать здесь. На пути в Кандагар ко мне присоединилось около 10,000 жителей из племен Токи и Андра для борьбы против Аюба, который насчитывал 20,000 чел. Несколько мулл подписались под религиозной прокламацией, в которой было сказано, что я, Абдурахман, неверующий, так как являюсь представителем англичан. Говорят, что Аюб заставил мулл подписать эту прокламацию против их желания.

После нескольких усиленных переходов я прибыл в сел. Тамуриан, в 4 милях от Кандагара. Покинув свой лагерь, находившийся в расстоянии одной мили от Кандагара, Аюб отступил в самый город. Обе армии встретились около развалин старого города Кандагара 22 сентября 1881 г. Благодаря нескольким ошибкам Аюба, сделанным до начала боя, войска его пали духом. Ошибки эти заключались в следующем: во первых — он не вышел из Кандагара, чтобы встретить мое наступление атакой со своей стороны, и дал мне этим лишний шанс на победу. Во вторых — он оставил Кандагар вовсе незанятым. В третьих — он отступил в город из своего лагеря. В [290] четвертых — от начала до конца сражения он сам не принимал непосредственного участия в бою, а наблюдал за сражением с вершины горы Котал-и-Чахалзина, в расстоянии одной мили от лагеря. Этих ошибок было достаточно, чтобы обескуражить войска, так как они обнаружили его боязнь. В пятых — он спрятал свою кавалерию из 7,000 соваров за скалами на упомянутой выше горе, желая в критическую минуту, когда бой будет в полном разгаре, двинуть ее на решительный удар. Но во время боя он был так взволнован, что забыл вовсе про свою кавалерию, которая от начала до конца боя оставалась в бездействии и нисколько не повлияла на исход боя. Аюб вместе с кавалерией оставался за скалами, не показываясь вовсе на поле сражения, чтобы воодушевить свои войска. При всем том, некоторые сведущие и храбрые офицеры и солдаты из войск Аюба сражались очень хорошо; артиллерия его, помещенная на сильной позиции на вершинах холмов старого Кандагара, сохраняла отличный порядок и сослужила в бою хорошую службу.

В течение двух часов длился жестокий бой, и нельзя было знать на чьей стороне победа. На обоих флангах моей армии войска начали уже было подаваться назад, но главные силы в центре, где я находился сам позади 1000 человек пеших солдат моих телохранителей, работали хорошо, воодушевленные моим присутствием [291] среди них. Каждый солдат до такой степени увлекся боем, что несколько моих ординарцев тоже бросились вперед в бои, так что я остался лишь при одном груме. В то время, когда я напряг силы и успешно двинулся вперед, стали заметны признаки ослабления в войсках Аюба. Вслед затем четыре полка из моей пехоты, которые раньше — после поражения моих войск под Гиришком — передались Аюбу, теперь переменили свое настроение и передались мне. Среди обученных солдат было обычным явлением, до начала моего царствования, что во время боя они покидали более слабого и переходили на сторону сильного. Эти четыре полка, о которых сейчас упомянуто, видя, что победа склоняется на мою сторону, вдруг повернули винтовки в другую сторону и с вершины горы старого города начали поражать войска Аюба, которые крепко схватились с моими силами. Видя этот случай, мои войска двинулись вперед и стали поражать неприятеля сильным огнем своих винтовок и орудий, что повело к полному бегству его по всем направлениям. Потерпев поражение, Аюб возвратился в Герат.

Между тем, при моем выступлении из Кабула в Кандагар я приказал сердарю Кудуз-хану двинуться из Туркестана на Герат, предполагая, что Аюб наверное не оставил там достаточные силы, чтобы прикрыть город от нападения. Во главе 400 кавалерийских и 400 [292] пеших солдат, при двух горных орудиях, Кудуз немедленно двинулся на Герат. Наиб-Куш-Диль, которого Аюб оставил для защиты Герата, выслал небольшой отряд, чтобы остановить наступление моих войск, но он потерпел поражение, после чего мои солдаты вступили в город Герат. Куш-Диль не был после того достаточно смел, чтобы выйти самому из форта и лично принять участие в бою; план его заключался в том, что он каждый день высылал из форта небольшое число солдат для борьбы с отрядом Кудуза, а эти солдаты передавались ему без боя. Наконец 4 августа Кудуз-хан овладел фортом после сильного приступа.

Чтобы ознакомить моих читателей с личностью сердаря Кудуз-хана, я должен напомнить, что в то время, когда англичане находились в Кабуле, Кудуз-хан отправился в Ташкент, чтобы присоединиться ко мне; когда он прибыл в Самарканд, я написал ему, чтобы он обождал там моего прибытия. Было уже сказано, что сердар Сарвар-хан, Исхак и Кудуз были посланы мною правителями в Туркестан. В настоящее время Кудуз один из наиболее драгоценных и благонадежных моих слуг.

Тем временем Аюб узнал о падении Герата, который теперь был занят Кудузом, вследствие чего он бежал в Персию по направлению к Мешхеду. Я же отправил немедленно [293] в Герат Фарамурза (Это теперь наиболее популярный командующий войсками в Афганистане и наиболее доверенный слуга эмира. С раннего возраста он был воспитан как паж эмира. В настоящее время ему вверен важный город Герат.) командующим войсками, дав ему с собою пехоту, кавалерию и артиллерию. Сделав затем необходимые распоряжения в Кандагаре, я отправился в Кабул.

Один из мулл, по имени Абдул-Рахим-ахунд (Сын его, Мульви-Абдул-Реуф, заведывает экзаменами мулл в Кабуле и состоит при дворе эмира.), какар (кандагарского племени), обвинявший меня в неверности, спрятался под одеждой Магомета кирка (см. выше). Я же приказал, чтобы такая нечистая собака, как этот мулла, не смел оставаться в этой святой-святых, поэтому его извлекли из этого здания, и я убил его собственными руками.

Возвратившись в Кабул, я был очень доволен службой моего военного министра, наиболее благонадежного моего слуги, Парван-хана (Этому человеку эмир доверял более, чем своим сыновьям и родственникам. Он был в изгнании вместе с эмиром и четыре раза продавал себя в рабство, чтобы выручить эмира деньгами в минуты нужды. Его любили все подданные эмира до его смерти в 1894 году. Один из его сыновей теперь любимец эмира, а остальные четыре его сына служат любимцами четырех, сыновей Абдурахмана.) и сына моего Хабибуллы-хана. Сын мой еще был маленьким мальчиком, но делал важное дело, отправляясь к солдатам, чтобы говорить с ними [294] и с начальниками в мою пользу. Он никогда не волновался и не трусил, и во всем следовал советам Парваны, Мирзы-Абдул-Гамида и некоторых других офицеров, которых я назначил ему в советники. Во время моего отсутствия жители Когистана, Гиссарака, а также Махмуд из Кюнара, Абдул-Рашид, Джума-хан и Магомет-Гуссаин старались поднять общее восстание. Но, благодаря мудрой политике и дружественным уверениям тех, которых я оставил в Кабуле, из этих интриг не произошло никаких серьезных беспорядков.

Поражение Аюба и занятие Герата сделали меня хозяином всего государства, бывшего под властию моего отца и деда. Но еще оставалось не мало работы, чтобы я мог назвать себя действительным хозяином или государем всей страны. Как я упомянул уже в другом месте, каждый мулла, каждый духовный, как и начальник каждого селения, или представитель какого-либо племени — каждый считал себя независимым государем; за последние 200 лет свобода и независимость многих мулл действительно не нарушались их верховными владетелями. Беки туркестанские и хезарийские, вожди гильзайские — все были сильнее своего эмира, и, пока они оставались владетелями у себя, эмир не мог водворить в стране правосудие, потому что тиранство и жестокость этих правителей были невыносимы. Одной из их потех было отрезать головы мужчинам [295] и женщинам, а затем бросать эти головы на раскаленные до-красна железные листы, чтобы любоваться, как головы подпрыгивают. Были еще худшие обычаи, чем эти, но не желаю упоминать их здесь, чтобы не шокировать моих читателей.

Каждый начальник, чиновник, принц и даже сам государь имели свои шайки убийц и многочисленных наемных воров и разбойников, которые убивали путешественников, торговцев и других богатых купцов в стране, грабили их деньги и имущество и затем все это делилось между нанимателями и нанимаемыми. Разбойники имели под своим начальством большие шайки, вооруженные ружьями и пушками. В следующей главе я расскажу, какую отчаянную борьбу мне пришлось вести с двумя такими разбойниками — Саду и Даду, которые несколько раз разбивали мои войска; один из этих разбойников теперь висит в клетке, которую я поставил на вершине горы Латабант (То есть — «гора тряпок», названа так потому, что суеверные люди вешают на вершине горы суконные тряпки, ожидая за это исполнение своих желаний. На этой горе родилась величайшая императрица Индии Нур-Джехан в то время, когда ее родители были изгнаны из Персии в Индию.).

Многие муллы преподавали народу такие правила, которых вовсе нет в учении Магомета, что было причиной упадка мусульманских [296] народов во всех странах. Эти муллы учили, что не следует работать, что каждый должен жить на счет другого, что должно сражаться друг против друга. Весьма естественно, что каждый владетель отдельно собирал налоги со своих подданных. В виду сказанного первое, что мне предстояло сделать, это — положить конец многочисленным разбойникам, ворам, лжепророкам и фальшивым государям. Должен сознаться, что задача эта была не легкая. Пятнадцать лет борьбы потребовалось, чтобы все окончательно покорились моей власти или покинули страну вследствие ли изгнания или переселения в лучший мир.

В следующей главе дам отчет обо всех этих гражданских войнах, которые продолжались со дня моего восшествия на престол до настоящего времени. Затем вернусь к изложению других обстоятельств, связанных с моей жизнью. Необходимо было раньше всего выяснить, кто являлся противником справедливости всякого рода, цивилизации, прогресса, воспитания и свободы народа.

Не мало людей несведущих и с предрассудками осуждают меня за эти гражданские войны, утверждая, что мое обращение с населением было суровое. Но даже в наиболее цивилизованных странах нашего времени встречаем не мало примеров, указывающих на то, что в начале их истории приходилось вести борьбу с [297] собственным народом, который не хотел понимать условия цивилизации. В нынешнее же столетие были серьезные беспорядки, учиненные в Англии рабочими классами против собственного правительства.

Горжусь тем, могу это сказать теперь, что в моей стране богатые люди могут путешествовать безопасно, ночью так же как и днем, тогда как на границе Афганистана, но в пределах уже владений англичан, никто не может ступить и шагу, не имея с собою сильных телохранителей.

ГЛАВА X.

Положение Афганистана во время моего вступления на престол.

Великая ответственность государя. — Причины моих затруднений. — Некоторые обычаи. — Устройство правосудия. — Успехи достигнутые мною. — Мой сон.

Люди наверное думают, что с тех пор как я вступил на престол в Кабуле для меня настала пора счастия и наслаждений. Но это не так; наоборот, именно с этого времени [298] прекратились для меня свобода и вольность и наступила пора затруднений, забот, тревог и возрастающего горя. Читатели этой книги знают, что хотя я принимал большое участие в делах государственных, когда мой отец и дядя Азим были эмирами, но ответственность все-таки падала на них. В следующих словах кроется несомненная правда: «чем выше положение, тем сильнее ответственность; чем сильнее ответственность тем больше беспокойств».

«Не спокойна лежит та голова,
Которой приходится носить корону».

Религия наша учит, что каждый отвечает за свои поступки пред Всемогущим Судьей в день Суда; но государи являются ответственными также и за удобства и мир своих подданных, которых Создатель вверил их попечению. Один из величайших святых, Мульви Рум, дает в одной из поэм следующий рассказ (Поэма намекает на следующий случай, в который веруют все мусульмане. Во время правления Омара, второго товарища Магомета, один из мостов Багдада был в дурном состоянии. Случилось однажды, что чрез мост переходило стадо, и коза ушибла себе ногу об камни моста. Омару было внушено дать объяснение Всевышнему в том, что, будучи государем ответственным, он не досмотрел, чтобы мост был в порядке, чем причинил страдания бедной козе. На эту историю и намекает эмир, приводя упомянутую поэму.): «Коза ушибла ногу на мосту в Багдаде. За это Бог упрекнул правителя того времени Омара». [299]

Согласно одному из преданий Магомета, в день Страшного Суда Всемогущий Государь обратится ко всем владетелям на земле со следующими словами: «Кому принадлежит теперь царство на земле?» На это все государи ответят единодушно — «Тебе, о Аллах! Ты один Всемогущий!» Тогда Бог спросит: «Если вы все это знали, почему же вы не заботились о мире и удобствах всех, кого я вверил вашему попечению?» Обдумывая тогда, что бы я должен был отвечать в день Страшного Суда относительно спокойствия моего народа, и сопоставляя неблагоустроенное состояние моей страны, я впадал в тяжелое горе и сердечную печаль.

Вдумываясь тогда в положение страны, мне казалось не только трудным, но прямо невозможным водворить порядок и достигнуть какого-нибудь успеха в стране. Никто, конечно, не имеет понятия о том, как удивительно двинулся Афганистан вперед в такое короткое время моего царствования, благодаря помощи Всемогущего Бога. Не только налицо были — и притом в высшей степени — причины разрушения страны, но рядом отсутствовали всякие источники прогресса, которые не только находились на низком уровне и в скверном состоянии, но даже не видно было признаков, чтобы они когда нибудь существовали. Так как Всемогущий возложил на меня ответственность правления, то я молил и просил Его помочь мне [300] в заботе об этом человеческом стаде, вверенном мне так, чтобы я не мог быть опозорен ни в глазах людей, ни в день Суда. Я не падал духом, возложив мое упование на обещание, данное Богом Его святому пророку Магомету, как это сказано в коране, а именно: «тем, которые возлагают свои упования на Бога, не падают духом и не теряют терпения, Бог поможет в требуемой для них мере. Он служит истинной поддержкой тем, которые работают с терпением».

Короче сказать, если бы я пожелал описать здесь беспокойства и несчастные условия, в которых поставлена была страна в начале моего правления, то потребовалось бы написать целый том. Поэтому я дам только краткий отчет о положении дел в Афганистане во время моего восшествия на престол для того, чтобы заинтересовать моих читателей и дать им возможность самим судить о той разнице, в какой является страна в настоящее время по сравнению с порядком вещей, существовавшим прежде.

Я бы желал упомянуть несколько причин испытанных мною затруднений. Причины эти были следующие:

Первое. Я, будучи государем страны, при восшествии своем на престол встретил затруднение даже в том, что мне негде было поселиться, потому что дворец в Бала-Гиссаре, служивший резиденцией моих предков, был разрушен [301] английскими войсками, а другого готового дома не было. Не было также дома и для временного моего пребывания, потому что в Афганистане нет гостинниц. Я думаю, что история представляет очень немного примеров — может быть даже таких примеров и нет вовсе — чтобы государь был лишен даже помещения для ночлега. До тех пор, пока я строил для себя новый дворец, я жил в палатках и мазанках, заимствованных от моих подданных.

Мои читатели знают уже из прежних глав этой книги, что я с детства привык жить на открытом воздухе, стремясь выносить мои постройки в сады, для того, чтобы я мог пользоваться свежим воздухом. Поэтому мне было очень тяжело жить в грязных, тесных, лишенных воздуха проулках, помещаясь в мазанках полных всяких отверстий, откуда исходил докучливый шум и возня мышей, с которыми мне пришлось выдержать первое сражение; и этот шум не давал мне спать целые ночи.

Второе. В государственном казначействе не было ни копейки, чтобы уплатить жалованье войскам или государственным чиновникам. Впрочем, не только не было денег в казначействе, но не существовало и самого казначейства. Доходы страны были уже заимствованы и собраны на год или два вперед Шир-Али-ханом, Якубом и английскими войсками, так что я ничего [302] не мог собрать с государственных доходов, которые были уже забраны вперед.

Третье. Военных припасов и материалов, необходимых для поддержания мира в стране, не существовало вовсе. Тридцать старых афганских орудий, переданных мне англичанами, были в таком состоянии, что если была самая пушка, то не было лафета; если был лафет, то была сломана ось, или колеса и весь лафет готовы были рассыпаться при первом движении. Наконец, если все уж было налицо, то не было снарядов для стрельбы. Конечно, камень или палка в руках более полезны в бою, чем пушка без боевых припасов, потому что ни один солдат не может побить врага телом орудия, но каждый солдат может побить неприятеля палкой.

Четвертое. Герат был отделен от государства и находился под властию Аюба, который возмущал народ против меня и готовился к войне. Кандагар англичане вверили управлению Шир-Али, который убеждал население примкнуть к его партии. В Меймане правитель, по имени Дилавар, интриговал против меня. В самой стране, благодаря слабости прежних эмиров — Суджа, Шир-Али и Якуба — каждый начальник, мулла и сайад объявлял себя независимым правителем и вымогал деньги от жителей. У эмиров не было ни смелости, ни силы, чтобы [303] наказать этих узурпаторов и чтобы водворить в стране мир и порядок.

Отчеты правления, которые теперь в руках моих чиновников, указывают, что за убийство человека назначался штраф всего только в 50 рупии, так что жизнь мужчины или женщины была дешевле, чем жизнь овцы или коровы. Вследствие такой распущенности от одной маленькой области Наджраб, в которой всего лишь 20,000 семейств, штрафы, поступавшие тогда в руки правителя, доходили ежегодно до 50,000 рупий, т. е. в год совершалось 1000 убийств.

Поддержкой семьи Шир-Али в Кабуле служили невежественные муллы и так называемые «гази», которых афганцы справедливо называют «тази» (т. е. «голодные собаки»); они возмущали население против меня, говоря, что я неверующий, потому что я друг неверных англичан; поэтому каждый мусульманин должен итти на меня крестовым походом.

Система отправления правосудия была такова, что самый низкий человек мог довести свое дело до государя посредством простого приема — взявшись за бороду и за тюрбан эмира; это означало, что он соединяет с бородой эмира чье-либо неправое дело, заставляя этим эмира выслушать в чем дело. Однажды, когда я направлялся в гум-гум (турецкую баню), за мною погнались быстро человек со своей женою; они вскочили за мною в баню, человек схватил [304] меня за бороду спереди, а жена его тащила меня сзади. Мне было очень больно, потому что человек меня крепко тянул за бороду. Так как вблизи не было никакой стражи или конвоя, который мог бы освободить меня из их рук, то я попросил, чтобы они выпустили из рук мою бороду, говоря, что мог выслушать их жалобу, если и не будут тянуть меня за бороду, но все напрасно. Я даже был недоволен, что не усвоил обычая европейцев, лица которых чисто выбриты. Я приказал на будущее время поставить сильный караул у дверей бани.

Бывало также, когда на дурбаре приносили подносы со сладостями, то министры и чиновники вместо того, чтобы дожидаться своей очереди, имели обыкновение бросаться все разом на подносы, опрокидывая друг друга, так что каждому доставалось столько, сколько он мог забрать силою. Хотя я настойчиво объяснил им, что это позор для них и для их государя, что в его присутствии они ведут себя как животные, они все-таки не обращали никакого внимания на мои слова. Однажды, во время праздника, мои министры так возмутили меня борьбой и дракой между собою за поданные сладости, что я приказал солдатам моей стражи побить их так крепко, как только могли. Меня это наполовину забавляло, а наполовину сердило, видя своих министров с разбитыми и окровавленными головами от палочных ударов, доставшихся им от [305] моих солдат. Зато эта мера возымела свое действие и положила конец этому глупому и неприглядному обычаю.

Теперь я приведу пример великой мудрости, проявленной моими советниками и министрами. Однажды, хлеб и мука стали на базаре очень дороги, так что надо было опасаться голода. Посоветовавшись с моими министрами, я получил такой совет, чтобы я прибил гвоздями торгующих зерном и мукой за уши к дверям их лавок, и тем заставить их продавать дешевле. Я не мог удержаться от смеха над этим драгоценным советом. С того дня, до настоящего времени, я никогда не спрашивал совета у моих советников.

Претендентов на престол было такое множество, что нет возможности перечислить их имена в отдельном списке. Моя семья и дети были оставлены мною в России; более доверенных моих слуг я вынужден был послать для управления страной и таким образом очутился один, окруженный неприятностями и затруднениями, не имея при себе ни советника, ни друга. Но кто возлагает свои упования только на Бога, тот в минуты затруднений и горя не нуждается в обществе людей.

Соседние пограничные государства причинили мне также не мало хлопот, вследствие своей обидчивости, если я выказывал предпочтение одному государству перед другим. Историки и опытные [306] государственные люди поймут, что если государство разрушается и распадается на много отдельных мелких государств, то требуется много времени, чтобы затем опять все это сплотить в сильное государство. Мы видим пример в империи Индии, которая была разделена на много мелких отдельных государств, благодаря слабости последних Моголов; сколько времени понадобилось, сколько труда причинило и сколько восстаний вызвало основание английской империи! И это несмотря на удивительную мудрость, опытность и знания английских государственных людей! Слабость афганского государства была такова, что стоило лишь эмиру отлучиться на несколько миль от своей столицы, как он уже по возвращении находил на своем месте другого эмира, и ему ничего больше не оставалось как бежать.

Не будучи в состоянии бороться против своих начальников и подданных, Шир-Али придумал другую систему, которую он считал очень мудрой. Система эта заключалась в том, что он ввел взаимную травлю между чиновниками и начальниками, поощряя их даже проливать кровь друг друга. Был даже введен такой закон, что если кто желал убить своего врага, то ему нужно было только внести в казну 300 рупий за голову и затем убивать сколько угодно. Эмир полагал, что он такой системой выигрывает вдвойне — освобождаясь от мятежных начальников без всякого для себя труда, так как они [307] убивали друг друга, а затем он получал еще по 300 рупий за жизнь каждого убитого таким путем. Народная песнь Сади гласит следующее:

«Каждому народу, которому Бог благоволит.
Он дарует добродетельного правителя.
Если же Он желает опустошить страну,
Он предает ее в руки тирана».

Благодаря Бога, Афганистан теперь не похож на прежнюю страну, потому что во всем государстве бывает в год всего лишь пять убийств, т. е. превосходит в этом отношении даже многие цивилизованные страны. Но дурные привычки так вкоренились тогда в народе, что старшие сыновья эмира Шир-Али, по имени Якуб и Аюб, восстали против своего собственного отца; из этого факта можно судить, что если сыновья самого государя подают такие примеры добродетели, то чему же от таких уроков могут научиться подданные!

«Если я огорчен моими собственными поступками,
Что же могу я ожидать от поступков других?»

Эмир и его главные чиновники предавались всевозможным слабостям; подданные, с другой стороны, были погружены в нужду, благодаря тяжелым налогам, которыми облагали население жестокие чиновники. Храмы были наполнены разными париями, которые поселились там в виду того, что храмы были покинуты теми, которые там обыкновенно молились. День пятницы, являющийся днем праздника и посвященным поэтому [308] молитве, стал днем картежной игры, обмана, шуток и бросания камней друг в друга. За городом в окрестностях Кабула, в виноградниках, много народа бывало переранено во взаимных драках. Следующее указание корана вполне применимо к состоянию упадка народа Афганистана того времени: «Аллах не уничтожает народов, если только они сами не уничтожают себя дурными делами».

Благодаря Бога эта самая страна, которая была в таком плачевном состоянии, как я это описал, сделала теперь такие удивительные успехи! Она благословлена миром и процветанием, так что друзья этой страны в восхищении и смотрят на мой народ как на сильную нацию, которая может оказать им большую помощь; тогда как враги страны видят в ней государство сильное и врага опасного. Население представляет собою мирных, послушных подданных, готовых исполнить все мои приказы и повеления с величайшим восторгом и воодушевлением. Во время войн в Хезаристане и Кафиристане население доказало мне свою величайшую преданность и лойяльность. К величайшему моему удовольствию население смотрело на интересы правительства как на свои собственные; жители целыми толпами отправлялись на собственный счет бороться против хезарийцев и кафиров, считая мятежников против правительства своими собственными врагами. Затем дальнейшее доказательство любви и внимания [309] к благополучию правительства было проявлено населением в 1895 году, когда казенные служители, купцы, землевладельцы и всякие другие жители Всех классов среди моих подданных добровольно внесли в казну десятую часть своего годового дохода, без всякой просьбы с моей стороны, требуя, чтобы на эти деньги были куплены предметы снабжения и военные запасы всякого рода, для того, чтобы защитить страну от внешних посягательств.

Этот самый народ, который в начале моего царствования постоянно предавался мятежам и боролся против меня, как это будет описано далее, стал самым мирным, послушным, лойяльным и цивилизованным народом. Население занялось изучением всякого рода промышленности и мануфактуры и, содействуя прогрессу своей страны вообще, достигает тем самым и собственного счастия. С помощью Бога заметны признаки еще большого успеха и процветания в жизни населения.

Описав состояние населения во время моего восшествия на престол, буду продолжать теперь повествование о последовавших затем событиях.

С величайшей заботливостью я следовал совету, преподанному Магометом одному из своих последователей, заключающемуся в следующем стихе: Пророк громко произнес: [310] «Возложи свое упование на Бога, но сторожи все-таки своего верблюда».

(В проповедях Магомета преподано, что все подчинено воли Бога; но Бог помогает только тем, которые и сами себе помогают. Пример, иллюстрирующий это учение, заключается в следующей истории: однажды один из последователей Магомета вошел в мечеть, где сидел пророк, оставив своего верблюда за воротами. Когда Магомет спросил: «кому ты поручил смотреть за верблюдом?» тот ответил: «Я возложил мое упование на Бога». На это Магомет заметил: «Уповай на Бога, но в то же время сторожи своего верблюда». Словом, учение Магомета заключается в том, что народ должен стараться во всем сколько может, возложив остальное на Бога. Нельзя ожидать пожинать пшеницу там, где сеяли ячмень.)

Случившиеся со мною два инцидента доставили мне много успокоения, так как открыли мне надежду, что я исполню свою миссию в роли государя и в конце концов буду иметь успех.

Однажды ночью, перед отъездом из России в Афганистан, я видел сон, будто два ангела взяли меня под руку и принесли перед одним государем, который сидел в маленькой комнате. У него было доброе, миловидное лицо овальной формы, круглая борода и прекрасные длинные брови и ресницы; он одет был в широкой свободной одежде синего цвета, имея на голове белую чалму. Вся его внешность представляла собою совершенство красоты и доброго нрава. По правую его руку сидел человек стройный и даже скорей тонкий, у него была длинная седая борода и [311] доброе вдумчивое лицо. Вблизи этого последнего сидел еще один человек не такой стройный, как первый, среднего роста, с более светлым внешним видом, чем сидевший по правую его руку; у него в руках было перо и чернила. Он одет был богато и писал несколько арабских рукописей, которые клал перед собою. По левую руку государя сидел человек с золотистой бородой, густыми усами и бровями, широким прямым носом и очень добрым милым выражением лица. По сравнению с описанными выше этот последний был из них самый высокий, он был более похож на государственного человека чем на святого, около него лежал длинный бич. Рядом сидел человек замечательной красоты и по внешности похож был на государя более, чем все остальные присутствующие; одет он был так, как в прежнее время одевались офицеры, и имел на себе саблю; лицо его выказывало много ума, а все его внешние манеры изобличали в нем человека военного; ростом он был ниже всех присутствовавших.

В ту минуту, когда меня принесли и поставили перед государем и его четырьмя товарищами я увидел, что окно этой комнаты внезапно открылось и появился новый человек перед ними. Государь обратился к этому человеку со словами, которые были выражены не языком, а глазами, так что я услышал только ответ этого человека: «Я уничтожу церкви других религий и [312] перестрою их в мечети, если буду государем». Государь, казалось, был недоволен этим ответом и приказал ангелам увести его, что они и исполнили. Когда тот же вопрос был задан мне, я ответил следующее: «Я воздам справедливость, я низвергну идолов и создам вместо них калима» (Т. е. единство, общность.). Услышав эти слова мои, четыре товарища государя посмотрели на меня с добрым выражением лица, что означало согласие с их стороны сделать меня государем. Это вдохновило меня и я узнал, что государь, сидевший предо мною, был святой пророк Магомет; сидевшие по правую его руку были Абу-Бекр и Омар, а по левую — Осман и Али. Вслед затем я проснулся и был очень счастлив, уверившись в том, что пророк и его четыре товарища, в чьих руках власть назначать государей и правителей мусульманских, избрали меня будущим эмиром.

Второй случай заключается в следующем. Прислушиваясь, однажды, к заботам моих подданных, я отправился на могилу святого Ходжи-Ахрара, чтобы попросить дух его помочь мне. Я горько плакал вследствие затруднений и хлопот в моей жизни и, уставший, тут же заснул на полу. Во сне мне предстала душа святого, который сказал мне: «Ступай в Кабул; ты будешь эмиром. Возьми один из флагов с [313] моей могилы, неси его перед своими войсками и тогда ты всегда будешь побеждать». Я владею и теперь этим флагом, благодаря чему мои войска никогда не терпели поражения (У суеверных магометан существует обычай водружать флаги над могилами покойников, которых считают святыми. По ночам они освещают эти могилы, в особенности по вторникам.).

Текст воспроизведен по изданию: Автобиография Абдурахман-Хана, эмира Афганистана, Том I. СПб. 1901