АБДУРАХМАН-ХАН

АВТОБИОГРАФИЯ

ТОМ I

От переводчика.

Предлагаемая в русском переводе «Автобиография Абдурахман-хана», эмира Афганистана, появилась в конце минувшего года на английском языке, в переводе с персидского подлинника, под несколько иным заглавием «The Life of Abdur Rahman» («Жизнь Абдурахмана»). Нам казалось, однако, более правильным, как по существу, так и по форме, дать этой книге то именно название, которое принято нами, в виду того, что вся книга, от начала до конца, написана от имени самого Абдурахмана, им самим — собственноручно или под диктовку.

I.

С самого начала своего появления книга эта привлекла к себе исключительное внимание всех интересующихся делами Средней Азии вообще и взаимным отношением России, Англии и Афганистана в особенности. Это объясняется с одной стороны стратегическим положением, [VI] занимаемым Афганистаном между владениями России и Англии, а главным образом — личностью самого Абдурахмана, нынешнего правителя афганского, являющегося в настоящее время главной осью, около которой вращаются взаимные отношения этих держав в Средней Азии.

Значение Афганистана во взаимных отношениях России и Англии в Центральной Азии проявилось уже давно, еще при первых шагах поступательного движения этих соперничествующих держав навстречу друг другу. Начиная с 30-х годов минувшего столетия, мы видим неоднократно, что в Кабуле время от времени вспыхивает борьба влияний России и Англии при дворе афганского эмира. Но в то время, когда со стороны России в этом отношении принимались всегда меры крайне платонического характера, которые не шли дальше простых переговоров, посылки миссий и проч., — со стороны же Англии меры эти с самого начала соприкосновения с владениями Афганистана имели постоянно характер чисто завоевательного свойства. Так, в 1837 году, во время осады Герата персидскими войсками, в ответ на присутствие в лагере персидских войск единственного русского агента, англичане посылают в Афганистан целую экспедицию чрез Персидский залив. Вслед затем, в 1838 году, простое предпочтение, оказанное Дост-Магометом русскому агенту в Кабуле, в виду присутствия там индо-британского чиновника сэра [VII] Бернса, вызвало вторжение англичан в Афганистан в 1838-1839 году. Точно также в ответ на миссию генерала Столетова, за которой, как это хорошо известно было англичанам, не было никакого движения русских войск, индо-британское правительство начало кровопролитную войну против Афганистана, кончившуюся занятием Кандагарской области. Мы отмечаем мимоходом эти факты лишь в ответ на частые упреки о завоевательном характере русской политики в Азии, которые слышны, между прочим, и в настоящей книге со стороны Абдурахмана, повторяющего, конечно, старые истасканные зады западно-европейской печати, усвоенные им по наслышке от своих друзей и союзников.

Как бы то ни было, а по мере сближения России и Англии в Средней Азии, примкнувших с двух противоположных концов к границам Афганистана, все яснее и резче выступает значение этого недавно воспрянувшего полудикого ханства, перехватывающего важнейшие операционные пути из пределов России в Индию — этот центр тяжести могущества и богатства современной Англии. Таким образом в настоящее время установилось мнение — правильное или неправильное, это другой вопрос — о неизбежности столкновения между Россией и Англией в Средней Азии, а рядом с этим выделяется и видная роль Афганистана в этом столкновении, который должен явиться сильным рычагом в руках той [VIII] или другой соперничествующих между собою в Азии европейских держав. Мнение это помимо всего, подкрепляется и ежегодной данью — притом в довольно внушительных размерах, — которую Англия выплачивает Абдурахману, чтобы обеспечить себе дружбу Афганистана.

Если при этом вспомнить, что все политическое устройство и весь режим как внутренней жизни, так и внешних сношений Афганистана, отождествляется с личностью самого Абдурахмана, нынешнего правителя афганского, то тогда станет понятным и тот интерес, который должна была вызвать автобиография этого азиатского деспота, заключающая в себе не только своего рода proefession de foi за время царствования самого Абдурахмана, но скрывающая в себе и для будущего политическое завещание «сыновьям-наследникам и народу афганскому...»

Этим, однако, не исчерпывается еще все значение настоящей автобиографии для русского читателя. Дело в том, что нынешний повелитель Афганистана до восшествия своего на престол в 1880 году жил русским пенсионером в пределах России в течение около 11 лет, получая от нашего правительства довольно щедрое ежегодное жалованье в размере 12 тысяч рублей. Поэтому любопытно, конечно, знать: как и чем оправдывает эмир Абдурахман свое нынешнее враждебное отношение к России, в ответ на ее щедрое гостеприимство, и какие, вообще, [IX] воспоминания вынес нынешний правитель афганский из своего пребывания в пределах России в то чреватое разными событиями время, какое переживало тогда только что народившееся Туркестанское генерал-губернаторство.

Вот в общих чертах тот главный импульс, который подвинул меня дать русским читателям перевод автобиографии старого знакомого России, скрывающего притом в своих руках, по общему мнению, главный узел взаимных отношений России и Англии на всем материке Азии и чуть ли даже не судьбу Индии, а с нею вместе и жизненные корни всего могущества кичливой владычицы морей нашего времени.

II.

Из всего сказанного ясно раньше всего одно, что весь интерес предлежащей книги сосредоточивается на личности самого автора, т. е. все содержание автобиографии представляет собой известный интерес лишь при уверенности, что повествуемое исходит действительно от самого Абдурахмана. Между тем именно в этом отношении зародилось сомнение на столбцах русской печати: высказывалось предположение, что жизнеописание Абдурахмана всецело или частью сочинено другими, а имя афганского эмира пристегнуто к этому труду в тех или иных политических видах. Поэтому раньше всего нам кажется [X] необходимым выяснить вопрос о подлинности настоящей автобиографии. В виду существенной важности этого вопроса постараюсь рассмотреть все данные, могущие представить нам его в надлежащем свете. Обратимся сначала к признакам, так сказать, внешнего свойства.

На первом плане встречаем заявление султана Магомет-хана, государственного секретаря Афганистана, что первые 11 глав настоящей книги, т. е. весь первый том, написаны собственноручно самим Абдурахманом и что подлинная рукопись, на персидском языке, сдана на хранение в британский музей. Нет оснований сомневаться в правильности заявления такого факта, который доступен для поверки всех и каждого; поэтому мы в праве допустить, что подлинность первого тома автобиографии может быть признана, до некоторой степени, не подлежащей сомнению. Это свидетельство касается, однако, первого тома, оставляя под сомнением подлинность второго тома, заключающего в себе главную соль этой автобиографии — политическое завещание будущим эмирам и народу афганскому. Но причастность самого Абдурахмана к этой части его жизнеописания подтверждается, как увидим ниже, еще более важными признаками существенного свойства, и главное — внутренним содержанием самой книги. Пока же нельзя не указать и на внешние признаки, присущие одинаково всей автобиографии как первого, так и второго тома: мы видим, что [XI] во всей книге автор ставит себя центром всех совершающихся событий, суждений и комбинаций всякого рода, а также всей жизнедеятельности своей страны, не только в настоящем, но и в прошлом и даже будущем Афганистана. Это резкое самомнение, которым до приторности насыщена каждая строчка, от начала до конца, всей этой автобиографии, всего лучше изобличает в авторе обыкновенные черты, присущие азиатскому деспоту, взирающему на все и всех лишь с точки зрения своего собственного величия: во всех своих суждениях Абдурахман редко снисходит до чужого мнения; все совершающиеся события в глазах автора приобретают значение лишь настолько, насколько в них участвует он сам. Эта основная черта до такой степени однообразна во всей книге, что невольно внушает уверенность в происхождении обоих томов из одного и того же источника, и если имеются доказательства в подлинности первого тома, то, по-видимому, тому же автору принадлежит и второй том.

Тот факт, что лишь один первый том писан собственноручно Абдурахманом, как нам кажется, объясняется весьма просто тем, что эта часть книги заключает в себе биографические данные, относящиеся к личности самого Абдурахмана, — притом к тем годам его жизни, когда он не служил еще предметом общего интереса. Достигнув престола в Кабуле и наслышавшись не мало льстивых слов о своей знаменитости и [XII] гениальности, Абдурахман стал опасаться, как бы не пропали для потомства драгоценные сведения о его личности, тем более, что английские туристы и писатели, по словам Абдурахмана, нагородили не мало превратных сведений о первых годах его жизни. Движимый этой необходимостью, Абдурахман, вероятно, постепенно, будучи уже эмиром, написал собственноручно автобиографические данные о первой поре своей жизни до восшествия своего на престол. В конце 80-х годов приближенным лицом и государственным секретарем Абдурахмана сделался султан Магомет-хан, единственный из туземцев знакомый с английским языком. Под влиянием этого обстоятельства с одной стороны, при желании впоследствии оповестить мир о своей великой особе и о своих политических планах, а с другой стороны — в виду частой болезни, которой подвергался Абдурахман в зрелом возрасте, он вторую часть своей автобиографии изложил не собственноручно, а продиктовал ее своему секретарю.

Наконец склонность, вообще, Абдурахмана к писательской деятельности подтверждается целым рядом сочинений, написанных им в последние 10-12 лет («Таквин-дин», «Панд-намах» и др.).

III.

Итак, с внешней стороны подлинность обоих [XIII] томов, как нам кажется, представляется вполне вероятной.

Обращаясь затем к анализу внутреннего содержания этой автобиографии для выяснения ее подлинности, нам кажется уместным раньше всего затронуть весьма простой, но в то же время и вполне естественный вопрос: представляет ли эта подделка какой-нибудь, хотя бы ничтожный, политический интерес для той или иной партии в Англии или для направления англо-афганской или англо-русской политики. Для кого собственно предполагаемые сочинители этой. автобиографии могли бы предназначить английское издание? Не подлежит сомнению, что для достижения показной цели этой книги — служить политическим завещанием афганскому народу и его эмирам, не было никакой надобности в появлении этого издания на английском языке; ибо в Афганистане английский язык настолько не распространен, что лишь один Хабибулла-хан, старший сын эмира, знает лишь несколько слов английских. Но если английское издание является для афганцев закрытой книгой, то и персидский подлинник, который писан собственноручно Абдурахманом или под его диктовку, остался бы в свою очередь недоступным европейской публике, а главным образом — англичанам, пред которыми Абдурахману до крайности хотелось порисоваться своим дутым величием, своими гениальными политическими планами, а кстати — имел в виду задобрить своих [XIV] друзей и союзников сладкими словами в воздаяние за получаемую субсидию, подарки оружием и проч.

Вот этой именно целью и объясняется, по нашему крайнему разумению, появление английского издания этой автобиографии, предназначенного исключительно для европейских читателей, но составленного несомненно, за ничтожным может быть исключением, самим Абдурахманом. В этом не трудно убедиться даже при поверхностном анализе содержания этой книги, автор которой изощряется всячески обрисовать в выгодном свете престиж ныне правящей династии и ее главного представителя. Абдурахману, конечно, крайне желательно внушить англичанам уверенность, что он и его наследники являются единственным прочным звеном, обеспечивающим союз Англии с Афганистаном, что при торжестве его претендентов на афганский престол подвергается риску англо-афганский союз, а вместе с ним и безопасность Индии и т. п.

Дорожа очень получаемой от Англии субсидией, Абдурахман старается всеми силами убедить англичан в своей лойяльности и преданности, которая еще так недавно, во время последнего восстания пограничных племен в Индии, подверглась сильному сомнению. При этом афганский эмир не упускает случая, где только представляется возможность, напомнить англичанам, что они мало дают, и нельзя ли прибавить... «Деньги [XV] дай и успеха ожидай», — в этом заключается откровенная тенденция всей автобиографии Абдурахмана. Получая от индо-британского правительства ежегодную дань в размере около 2 милл. рупий, Абдурахман не теряет постоянной надежды тем или иным путем добиться прибавки, подражая в этом случае своим сородичам, туземным племенам северо-западной Индии, афридиям и вазирам, которые то дерутся между собою за раздел получаемых от Англии подачек, то грабят английскую территорию в чаянии получить должный выкуп. Именно этим актом, в большинстве случаев, начинаются всегда восстания пограничных племен Индии и кончаются тем, что, помимо весьма чувствительных потерь, индо-британское правительство вынуждено откупиться увеличением ежегодно выплачиваемого туземным наемникам жалованья.

Разделяя вполне присущие своим сородичам на границах Индии хищнические наклонности и жадность к деньгам, Абдурахман с самого начала своего восшествия на престол придерживается вполне той же тактики, как и пограничные с Индией племена: едва лишь он собрался с силами и укрепился на престоле в Кабуле, как сейчас же стал напоминать англичанам, что у него «расходов много, а денег мало, что необходимо в интересах Индии возвести новые укрепления на русско-афганской границе, что Афганистан страна бедная» и т. п. Когда все эти [XVI] ламентации оставались бесплодными в течение нескольких лет, Абдурахман распорядился в 1890 г., для увеличения доходов своей страны, занять некоторые пограничные с Индией территории, заведомо входившие в сферу английского влияния, и возвратил их затем по Дюрандовскому соглашению лишь за крупную прибавку в 600,000 рупий к получаемой ежегодной субсидии.

Вообще, получив в 1880 году престол афганский вместе с ежегодной субсидией от Англии в размере 900 тысяч рупий, Абдурахману удалось в настоящее время довести эту субсидию до 1,900 тысяч рупий, не теряя при этом надежду на дальнейшее увеличение этой дани к выгоде своей и своих наследников; в этих видах он усиленно старается в своей автобиографии доказать англичанам, что могущество Афганистана необходимо в интересах безопасности Индии, а для этого могущества недостает только денег. Все это понятно, конечно, лишь в интересах и с точки зрения Абдурахмана.

Не мало встречаем мы также до крайности обидных и горьких истин, высказанных автором этой книги по адресу англичан. Предлагаем читателю обратить внимание на страницы 325-330 первого тома, где Абдурахман с горечью повествует о предательском вероломстве англичан в истории с Пенде в 1885 году, — о позорном бегстве английских офицеров и английского конвоя и т. и. Трудно верится, чтобы [XVII] к подобным разоблачениям приложена была рука английских авторов, которые в этом случае явились бы в роли гоголевской унтер-офицерши. Затем на стран. 143-148 второго тома Абдурахман с присущей ему тошнотворной пространностью убедительно доказывает, как оно и есть на самом деле, что англичане ровно не при чем в занятии им афганского престола, что он поэтому им ничем не обязан, что, наоборот, англичане ему обязаны безопасным возвращением своих войск из Кабула в Индию. Автор книги усиленно предостерегает своих сыновей-наследников и народ афганский, чтобы они никоим образом не допускали англичан к каким бы то ни было концессиям в разработке естественных богатств страны, что если, при всем том, обстоятельства заставят привлечь иностранцев к подобным предприятиям в Афганистане, то предпочесть всяких других европейцев или американцев, не допуская все-таки к этим концессиям англичан или русских. Такой реванш по адресу Англии, за получаемый от нее весьма солидный ежегодный подарок в 2 миллиона рупий, является, конечно, очень обидным со стороны «друга и союзника», но в то же время и вполне понятным; но с точки зрения английских авторов подобный совет афганцам был бы еще обиднее и совершенно непонятным.

Желая уверить англичан в своей [XVIII] преданности и верности, Абдурахман пугает своих сыновей-наследников призрачными ужасами подчинения Афганистана русским, которые неминуемо воспользовались бы этим, чтобы завладеть женами афганцев... В устах английских авторов, и в английском издании, подобная нелепость является и бессмысленной, и бесцельной; точно также Абдурахман сам, прожив 11 лет в России и не лишенный, вообще, здравого смысла, лично также далек, несомненно, от подобного вздора. Очевидно поэтому, что басня эта предназначалась Абдурахманом его сыновьям и наследникам и попала из персидского подлинника в английское издание. Лишь при условии подлинности этой автобиографии понятны также бесконечные разглагольствования автора о необходимости для Афганистана обзавестись портом на Индейском океане на счет английского побережья, о домогательствах иметь постоянного политического агента в Лондоне и вести сношения с Англией помимо индо-британского правительства, о стремлении заключить тройственный магометанский союз между Турцией, Персией и Афганистаном и пр. и пр.

Все приведенные нами ссылки, а также многочисленные другие признаки, более или менее рельефные, рассеянные по всей книге, заставляют нас верить, что настоящая автобиография, — за ничтожным, может быть, исключением, — исходит действительно от самого Абдурахмана. Важным подтверждением служит также и то [XIX] обстоятельство, что во всех суждениях автора этой книги об отношениях Афганистана к Англии и России, а также к пограничным племенам северо-западной Индии и ко многим другим вопросам внутренней и внешней политики, мы встречаем те же мнения и взгляды — иногда даже дословно (достаточно указать на последнее обращение Абдурахмана к афридиям во время последнего восстания пограничных племен Индии в 1897 г., приведенное в «Times of India» от 12 октября 1898 г.), которые неоднократно высказывались нынешним афганским эмиром на публичных дурбарах, в посланиях и проч.

Да, наконец, нам представляются совершенно непонятными, с точки зрения английских интересов, те политические пружины, которые могли бы подвинуть тех или иных английских авторов оповещать мир от имени афганского эмира встречающиеся в этой книге суждения: в роде, например, указаний на то, что Англия учинила гораздо больше захватов от афганской территории, чем Россия (гл. VIII), что взаимное положение России, Англии и Афганистана теперь совершенно не то, каким оно было при Шир-Али-хане в 1878 году, когда ближе к Афганистану были английские силы, а Россия была далеко, поэтому она, по словам автора, и не могла помочь Афганистану, тогда как в настоящее время русские силы придвинулись к Афганистану ближе, чем английские, и Абдурахман считает [XX] необходимым указать на это обстоятельство своим наследникам, на тот случай, если Англия изменит свою политику к невыгоде Афганистана (гл. VIII, т. II). Едва ли, конечно, эти суждения и многие другие, им подобные, проповедуемые Абдурахманом в назидание своим наследникам и народу афганскому, согласуются с интересами Англии.

Происхождение этой автобиографии, как нам кажется, объясняется проще: Абдурахман долго и упорно добивался согласия Англии допустить в Лондон постоянного представителя Афганистана; это служило главной целью поездки в Англию второго сына эмира, Насрулла-хана. Потерпев фиаско в своих домогательствах, Абдурахман не пожелал, однако, отказаться от мысли поведать Англии то, что признавал для себя выгодным, и придумал для той цели сочинение особой автобиографии, в которой, под видом интимных заветов «сыновьям-наследникам и афганскому народу», повествуется и то, что желательно довести до сведения своих друзей и союзников, или то, что щекочет самолюбие этого азиатского деспота и т. п.

IV.

Нам казалось необходимым, в пределах возможного, выяснить вопрос о подлинности настоящей автобиографии. И эта необходимость представляется нам важной не с точки зрения [XXI] отвлеченной истины, а тем менее в видах обеления пред русскими читателями корректности английских издателей этой книги. Мы имели в виду конкретное значение затронутого вопроса для установления правильного взгляда на взаимное положение России, Англии и Афганистана в Средней Азии. За все время царствования Абдурахмана Россия добровольно отказалась от всяких сношений с Афганистаном, который, между тем, соприкасается с нашими владениями на протяжении свыше 2000 верст. В течение немногих лет, в непосредственном соседстве с нашими владениями, сформировалось на наших глазах довольно значительное государство, которое, благодаря хищническим завоеваниям и благоприятным обстоятельствам, пользуясь попустительством России с одной стороны (Бадахшан, Кафиристан) и постоянной поддержкой Англии с другой, округлило свою территорию и окрепло, а теперь в близком соседстве с нами, непосредственно за нашей пограничной линией, возводит укрепления, собирает в тиши вооруженные силы, а правитель этой страны кичится обширной сетью организованных шпионов среди наших мусульманских подданных, бравируя ненавистью и враждой к так недавно приютившей и вскормившей его России...

Мыслимо ли при таких условиях оставлять Афганистан на нашей границе в положении запретной для нас страны? Можем ли мы [XXII] оставлять без внимания совершающиеся там события, готовые направить и будущую жизнь страны по враждебному для нас пути? Нам непонятно поэтому по каким мотивам отрицается подлинность настоящей автобиографии, если есть данные, несомненно указывающие на то, что автором ее служит действительно нынешний эмир Афганистана. Враждебное отношение Абдурахмана к России мы должны признать как факт непреложный; закрывать глаза на это не следует; но вражда эта, конечно, слишком бессильна, чтобы она могла когда-нибудь серьезно угрожать осуществлению наших задач в Средней Азии. Необходимо иметь в виду, что взаимное положение России и Афганистана в настоящее время, как это и признает нынешний правитель афганский, действительно не то, каким оно было при Шир-Али-хане, когда вся русская Центральная Азия была оторвана от сердца России непроходимыми бесплодными пустынями. В настоящее время Россия располагает уже одним магистральным рельсовым путем в Средней Азии, доходящим вплоть до самой границы Афганистана, в близком соседстве от одного из наиболее важных и жизненных его центров, а чрез год-два будет открыта вторая магистраль, чрез Оренбург, связывающая сплошным рельсовым путем центр России с Туркестаном. А когда Россия всей грудью придвинется к своей среднеазиатской окраине, тогда неминуемо должна будет пасть [XXIII] вся эта дипломатическая паутина договоров и соглашений, скрывающая на самой границе наших владений обширную страну, весь север которой в экономическом отношении безусловно тяготеет к России; никакие измышления, в виде буферных или иных систем, не в состоянии будут предотвратить естественного хода мировых законов, которые, при наличности даже стихийных препятствий, неудержимо влекут народы к взаимному общению.

В этом отношении не подлежит сомнению, что двенадцатилетнее пребывание Абдурахмана среди русских все-таки принесет в свое время пользу России: хотя в настоящей автобиографии вздорные рассуждения нагромождены целыми ворохами, а дельные мысли встречаются в виде исключения, все же заметно, что жизнь Абдурахмана в пределах России в значительной степени изощрила его ум и расширила его кругозор далеко за те узкие рамки, которые служили уделом прежним эмирам афганским. Распространяясь долго о всех своих начинаниях во внутренней и внешней жизни Афганистана, нынешний правитель афганский постоянно указывает на необходимость более частого и тесного общения афганцев с остальным миром, преимущественно с англичанами, игнорируя, конечно, ту же необходимость в отношении России. Но важно внедрение самой идеи, а там уже достаточно будет первого импульса, после которого [XXIV] разноплеменное население Афганистана не будет, конечно, считаться с желаниями нынешнего кабульского правителя или его «друзей и союзников»: условия географического положения, торговые, бытовые, экономические и другие-сами собою сделают свое дело. И тогда, когда спадет эта сотканная дипломатическими ухищрениями завеса, влияние России в северном Афганистане будет неотразимо; пока же мы должны зорко следить за всем происходящим в этой стране. С этой точки зрения и откровения Абдурахмана в настоящей его автобиографии, заключающие в себе действительные или мнимые советы и указания будущим эмирам и народу афганскому, представляют для нас весьма важное значение.

Вот почему нам казалось не менее важным установить правильный взгляд и на вопрос о подлинности настоящей автобиографии.

V.

Выяснив, до некоторой степени, вопрос о подлинности настоящей автобиографии, скажу несколько слов для характеристики личности ее автора, т. е. самого Абдурахмана, нынешнего эмира Афганистана. Для русских читателей в этом отношении не представляют особого интереса разные биографические измышления, сочиненные многими английскими писателями и туристами, стремящимися окружить личность Абдурахмана, [XXV] друга и союзника Англии, совсем неподобающим ему ореолом. Даже лорд Керзон, нынешний вице-король Индии, не удержался от общего увлечения англичан и, вместе с сэром Лепель Гриффином, полковником Риджвеем, лордом Дюфферином и друг., силится показать Абдурахмана гениальным государем нашего времени, называя его то афганским Бисмарком, то приравнивая его к Великому Преобразователю России и т. п. Насколько все это соответствует действительности, предоставим судить самим читателям, пред которыми личность Абдурахмана обрисовывается достаточно рельефно его собственной исповедью, действительной или мнимой. Для характеристики же нравственного облика афганского эмира достаточно будет указать на приводимые нами ниже факты, заимствованные, конечно, не из настоящей автобиографии и не из английских источников, но рисующие в достаточной степени гений «афганского Бисмарка»; вместе с тем эти факты раскрывают и поучительную разницу в режиме внутреннего управления среднеазиатских ханств: Афганистана под властью Абдурахмана, состоящего под цивилизующим влиянием Англии, мнящей себя знаменосцем просветительных задач современного человечества, а с другой стороны — Хивы и Бухары, состоящих в вассальной зависимости России, к верховным правителям которых Абдурахман относится с такой напыщенной важностью. По сведениям, относящимся к [XXVI] концу 1899 года, т. е. во время полнейшего умиротворения Афганистана, в Кабуле совершались возмутительные казни и чудовищные зверства под непосредственным руководством и при участии самого Абдурахмана. Так, летом 1899 г., казий местности Лагман, за подделку печати главного мирзы (секретаря) эмира Абдул-хана, был привязан ногами к двум согнутым, близко друг к другу растущим, деревьям, которые затем были отпущены и, выпрямляясь, медленно разорвали тело казнимого пополам; вместе с ним казнили и шесть его сообщников: четверо из них были предварительно исколоты копьями, потом облиты керосином, повешены и сожжены. Незадолго перед тем два высокопоставленных чиновника мирза Абдул-Халим и мирза Абдул-хаким, уличенные во взяточничестве, были привязаны к дулам орудий и расстреляны (В этом излюбленном приеме смертной казни, так часто применяемом за последнее время эмиром Абдурахманом, всего нагляднее сказывается цивилизующее влияние англичан, которые, как известно, с особенной любовью применяли этот род казни при подавлении восстания сипаев в 1857 году.). За сообщение ошибочных сведений два войсковых разведчика были повешены. Один персиянин, обвиненный в глумлении над четырьмя халифами, — которых персы, как шииты, не чтут, — был заживо сварен в котле, а варево было отдано на съедение собакам эмира; [XXVII] сообщники его, также персы, были исколоты ножами на смерть. Около того же времени несколько человек афганцев, рассказывавших добродушным образом на базаре в Кабуле, что Абдурахман собирается ехать в Мазар-и-Шериф, лишились за это своих языков, которые были вырезаны до основания. Насколько подвластные России ханства Хивинское и Бухарское далеки от подобных зверств, видно из того, что, благодаря настоянию русских властей, в этих ханствах отменен вовсе существовавший там мусульманский обычай выдачи убийц родственникам убитого, уничтожены подземные тюрьмы старого типа и даже применение смертной казни вообще представляет собою за последние годы редкое явление и, во всяком случае, включено в узаконенные рамки.

В виду упомянутых сейчас «отеческих наказаний», применяемых Абдурахманом к своим правоверным подданным под культурным влиянием Англии, представляются весьма забавными конституционные тенденции нынешнего афганского эмира.., Абдурахман и конституция!.. Современный афганский Бисмарк весьма важно рассуждает об этой конституции, основанием которой он ставит, впрочем, следующий девиз арабского поэта Сади: «Только тот сохранит в своем кармане мешок с золотом, который на каждого прохожего смотрит как на карманщика и грабителя...» [XXVIII]

VI.

Обращаясь затем к критической оценке содержания этой книги по существу, полагаю уместным оставить совершенно в стороне весь первый том настоящей автобиографии, заключающий в себе жизнеописание Абдурахмана за время предшествовавшее занятию им кабульского престола. Отчасти эти биографические данные, касающиеся личности нынешнего афганского правителя, не представляют собою, как я уже заметил, выдающегося интереса для русских читателей; отчасти же все это повествование властительного автора, витающее большей частью вне времени и пространства, стоит ниже критики.

Да и второй том этой автобиографии, предназначенный служить вечным заветом афганскому народу и его эмирам, представляет собою такое сплетение наивной болтовни, вместе с проблесками здравых понятий и взглядов, что подвергнуть все это огульной критике является и невозможным, и излишним. Но обойти молчанием этот документ, который так или иначе должен служить программой всей жизнедеятельности сопредельного с нами обширного государства, считаю себя не в праве; тем более, что в тексте настоящего перевода я лишь в редких случаях помещал от себя краткие подстрочные примечания, при невозможности каждый раз делать возражение против рассеянных по всей книге многочисленных нелепых [XXIX] суждений державного автора или против искажаемых им исторических фактов.

Каково действительное положение Афганистана среди русских и английских владений в Средней Азии? Нынешний эмир афганский, по-видимому, не ошибается на этот счет, и в настоящей автобиографии приравнивает положение своей страны между двумя великими европейскими державами то к положению беззащитной лани между медведем и львом, то к положению мелкого зерна между мельничными жерновами. При всем том, видя пассивное положение России и пользуясь поддержкой Англии, мечты Абдурахмана окрыляются настолько, что Афганистан представляется ему в розовом виде, не только при его жизни, но даже и в будущем, при его наследниках. В действительности же, вопреки хвастливым уверениям эмира, положение сопредельного с нами Афганистана в настоящее время представляется во всех отношениях далеко не таким блестящим. При самом восшествии своем на престол нынешнему эмиру пришлось считаться с многочисленными и сильными противниками в лице партий Шир-Али-хана и Якуба, а впоследствии Исхак-хана, хезарийской партии, духовенства и многих других. Требовалась несокрушимая энергия, соединенная с варварской жестокостью, чтобы сломить сопротивление разных претендентов или недовольных новым эмиром. Начав свое царствование бесконечным рядом жестоких казней, [XXX] Абдурахман постепенно втянулся в эту систему управления, которая нашла себе живой отклик в его кровожадных инстинктах. Теперь эти жестокости обратились в привычку настолько, что и в настоящие дни, когда внутреннее положение страны, по свидетельству эмира, представляется уже давно вполне умиротворенным, и когда в Афганистане, по его же словам, не найдется ни одного недовольного нынешним режимом, система управления остается все та же и характеризуется вполне приведенными нами выше фактами, относящимися лишь к одному минувшему году.

При таких условиях население Афганистана чувствует себя утомленным жестокостями Абдурахмана и ждет не дождется смерти нынешнего правителя, чему лучшим доказательством служат постоянно распространяющиеся слухи о смерти эмира.

В экономическом отношении Афганистан переживает теперь гнетущее положение, вследствие господствующих в стране сильных поборов. Торговля подавлена, благодаря грабительским пошлинам, которыми одинаково облагаются предметы ввоза и вывоза. Пошлины эти вызывают постоянные жалобы англичан на своего субсидируемого друга и союзника; а в прошлом году даже афганские купцы, не побоявшись варварских жестокостей Абдурахмана, перешли от скрытого ропота к коллективной жалобе, принесенной ему же на господствующую систему поборов. [XXXI]

Для лучшей характеристики современного положения Афганистана достаточно указать на следующие слова нынешнего вице-короля Индии, лорда Керзона, который и по своему официальному положению, и по своим личным дружеским отношениям к Абдурахману, был, конечно, не особенно щедр на откровенные заявления. «Пока жив Абдурахман, — говорит Керзон, — судьба Афганистана обеспечена, как независимого государства. Но здоровье нынешнего эмира ненадежно; ненадежно и положение Абдурахмана, которого равно боятся и глубоко презирают. Не так давно он чудом избег смертной опасности от рук убийц. Оба сына эмира, Хабибулла и Насрулла, не царской крови и не могут претендовать на уважение афганских племен; кроме того, ни один из них не выказал способности наследовать своему отцу. По смерти Абдурахмана, вероятно, возникнут затруднения, еще более критические, чем те, которые переживал Афганистан в недавние годы».

Отношения Афганистана к Англии, по словам лорда Керзона, представляются также не в таком радужном виде, как это изображается Абдурахманом в его автобиографии. Лорд Керзон энергично восстает против сентиментальничанья с эмиром и доказывает, что обязательства и честное соблюдение условий должны строго соблюдаться обеими сторонами и налагать такие же обязанности на эмира, как и на Англию. «Между [XXXII] тем, при нынешних условиях, говорит Керзон, — Англия приняла на себя гарантию территории Афганистана и обязана выступить со своими войсками для защиты той территории, на которой в мирное время не может показаться ни один английский офицер или солдат; даже английские граждане не допускаются ведь в эту страну, за союз с которой мы платим наличными деньгами. Предоставив Англии право контролировать его внешнюю политику, эмир не допускает все-таки английского резидента в свою столицу. Нет также ни одного нашего агента, ни одного нашего поста на той афганской границе, за нарушение которой мы покорно обязались итти в бой...»

Эта сдержанная жалоба нынешнего вице-короля Индии является несомненно выражением общего взгляда правящих сфер Англии, а тем более всей, вообще, оппозиции — к каким бы оттенкам она ни принадлежала.

С другой стороны Абдурахман в настоящей своей автобиографии категорически подтверждает своим сыновьям и наследникам, что они никоим образом не должны допускать на афганскую территорию ни одного англичанина в роли резидента или военного инструктора, за исключением лишь простых ремесленников, которых, однако, следует немедленно выпроводить обратно по миновании в них надобности. В этом коренном противоречии взглядов союзных сторон кроется зародыш близких недоразумений. [XXXIII] Но и помимо всяких неладов или даже трогательного согласия, между Англией и Афганистаном нынешнее военно-политическое положение России в Средней Азии упрочилось настолько, что дает нам возможность относиться с полным равнодушием ко всем фантастическим бредням нынешнего правителя афганского, спокойно выжидая обычного хода событий.

VII.

С тех пор как в Афганистане впервые столкнулось влияние России и Англии, т. е. со времени первой афганской войны в 30-х годах, о которой сказано было выше, обстановка на этом театре соперничества России и Англии изменилась до неузнаваемости, и изменилась притом безусловно в нашу пользу.

Не возвращаясь далеко назад, достаточно вспомнить, насколько на этой окраине увеличились наступательные силы России за последние два десятилетия: обширная безводная пустыня, которая отделяла тогда Туркестанский край от его ближайшей базы — Кавказа, теперь прорезана железной дорогой; недавно открытая Мургабская железная дорога дает возможность сосредоточить наши силы в расстоянии 3-4 переходов от Герата, который еще по настоящее время называется ключом Индии; разработаны колесные дороги через [XXXIV] перевал Тахта-Карача и чрез Памиры, которые выводят наши войска по кратчайшим операционным направлениям в Индию. Начата постройка второго магистрального рельсового пути, который должен связать русскую Среднюю Азию сплошным железнодорожным путем с остальной Россией. Наконец, занятие нами Памиров отвлекло порядочную долю сил и внимания правительства Индии от главного фронта, от северо-западной границы, т. е., вообще, привело к раздвоению оборонительных средств Англии в Средней Азии.

Вместе с тем присутствие наших войск на Памирах послужило косвенною причиной всеобщего восстания пограничных племен Индии в 1897 г. Подавление этих восстаний стоило правительству Индии потери свыше 2,000 человек убитыми и ранеными и около 270 миллионов рупий военных издержек; при чем водворившийся мир на границах Индии никоим образом не может считаться обеспеченным надолго, потому что не устранена главная причина, это — присутствие английских войск, выставленных против Памиров. И действительно, не далее, чем в феврале минувшего года вспыхнуло там новое восстание, которое мелкими вспышками дает себя знать по сие время в разных местах на северо-западной границе.

Таким образом небольшой клочок наших владений, завалявшийся где-то на чердаке нашей [XXXV] среднеазиатской окраины, причинил косвенно столько хлопот правительству Индии. Таков собственно говоря, помимо всего, сокровенный смысл и всей нашей среднеазиатской окраины, которая висит Дамокловым мечом над Индией — как самым больным местом нашего векового противника.

В этом отношении значение нашей среднеазиатской окраины лучше всего характеризуется следующими бессмертными словами М. Д. Скобелева в письме к генералу Кауфману в 1876 году: «С объявлением войны Англии Туркестан обязан отречься от себялюбивого взгляда и принести себя в жертву самым дорогим интересам России. Не может быть сравнения между тем, чем мы рискуем, решаясь демонстрировать против англичан в Индии, и теми мировыми последствиями, которые будут достоянием в случае успеха нашей демонстрации...» «Туркестанский край держится до сих пор скорее обаянием, соединенным с беспрестанными славными делами в течение последних 10 лет, чем силою наличного числа войск. Никакого нет сомнения, что и в глазах англичан, и в глазах всей Азии наше значение упадет, если Туркестан останется безучастным зрителем решения судьбы отечества на западе...»

Но для того, чтобы наш Туркестанский край служил действительным momentum mori для Англии, мы должны увеличить там наши [XXXVI] наступательные силы, а для этой цели необходимо раньше всего соединить нашу окраину кратчайшим и сплошным рельсовым путем с сердцем России. Только тогда когда сама Россия придвинется к Индии, легко будет прийти к мирному улажению всех вопросов, которые время от времени обостряют взаимные отношения России и Англии на материке Азии («Всю Среднюю Азию можно было бы отдать за серьезный и прибыльный союз с Англией», выразился ген. Скобелев в письме к Каткову в 1881 г. На возможность такого союза указывается также ген. Соболевым в брошюре «Возможен ли поход русских в Индию».). Тогда все ныне существующие или проектируемые, так называемые стратегические железные дороги, как русские, так и англо-индийские, а также и все прочие орудия взаимной борьбы и соперничества этих государств в Азии соединятся для совместного культурного соревнования на пользу как самих этих государств, так и покровительствуемых ими народов в этой обширнейшей части старого света.

VIII.

Первым, а вместе с тем и главным звеном этой совместной англо-русской культурной работы на материке Азии представляет собою соединение русской сети железных дорог с рельсовыми путями Индии. До сих пор эта идея указывается чаще со стороны русских, встречая к [XXXVII] сожалению скептическое отношение со стороны английских политических деятелей, склонных везде и во всем видеть со стороны России лишь поползновения завоевательного характера. Но эта подозрительность английская заметно теряет с годами свою интенсивность, а рядом с этим вопросы экономического характера все более и более завоевывают могущественное положение во взаимных отношениях держав, подчиняя себе всецело закоснелые политические недоразумения. Поэтому неминуемо должен восторжествовать когда-нибудь вопрос такого огромного экономического значения, как соединение сети железных дорог Европы и Индии сплошным и кратчайшим рельсовым путем; тем более, что и среди англичан все более крепнет уверенность в том, что Индия сама по себе никогда не будет служить целью столкновения между Россией и Англией.

В последние годы даже издающийся в Бомбее «Times of India», не отличающийся доверчивым отношением к России, указывает часто на возможность и желательность соединения русских и индийских железных дорог одной магистралью. Излагая подробный проект такого пути, газета заканчивает свою статью следующими словами.

«Обращаясь к политической стороне этого вопроса, необходимо раньше всего указать на несообразность всех этих возражений, будто неблагоразумно отдать во враждебные руки наши [XXXVIII] пути в Индию; если так, то нам следует отказаться теперь же от железнодорожного пути на Бриндизи, который также может очутиться во враждебных руках в случае войны с Францией. Наоборот, при нынешнем положении дел русские могут достигнуть Герата гораздо скорей, чем наши войска; при существовании же сплошной железной дороги шансы наши до некоторой степени уравновешиваются. Гораздо проще отрешиться от предвзятых подозрений и прийти по этому вопросу к какому-нибудь соглашению с Россией; в противном случае Россия сама, рано или поздно, осуществит эту дорогу с согласия афганского эмира, который согласится на это, если получаемая им теперь субсидия от индо-британского правительства будет возмещена Россией за охрану дороги. Что же касается экономической стороны, то независимо от возражений, кроящихся в покровительственной системе, принятой в России, важность такой дороги обусловливается грандиозностью самой линии. Притом же найдется с обеих сторон, со стороны России и Индии, не мало произведений для обмена без ущерба собственной производительности, не требующих охраны пошлинами. Наконец пассажирское движение в Индию, привлекаемое путешествием по многим интересным странам, а также своей скоростью, дешевизной и комфортом, несомненно направится главным образом по железной дороге». [XXXIX]

Не подлежит сомнению, что вместе с будущим открытием строящейся магистральной железной дороги на Оренбург и Ташкент откроется новая эра военно-политического положения России в Средней Азии.

В то время, когда дописываются эти последние строки, телеграф принес известие о смерти эмира Абдурахмана. Новым эмиром провозглашен Хабибулла-хан... То затишье, которым встречено восшествие на престол нового правителя, признанного будто бы всеми братьями, кажется нам подозрительным.

* * *

Во всяком случае наша среднеазиатская окраина находится накануне важных событий...

М. Грулев

Текст воспроизведен по изданию: Автобиография Абдурахман-Хана, эмира Афганистана, Том I. СПб. 1901