ГЕРМАН Ф. И.

О КИРГИЗЦАХ

(Отрывок сей, не в надлежащее время полученный, должен бы занимать место между двумя прежними. Рдр.).

(Продолжение статьи, написанной в 22 № Вестника Европы 1821 г.)

В предыдущей статье показан недостаток действия законной власти между Ордынцами и непрочность произвольно ими восстановляемой. Пользуясь сим безначалием, они свободно вдаются во всякие своевольства.

Таким образом проходящие чрез степи купеческие караваны подвергаются наглым требованиям безмерной проезжей пошлины и часто самым разбоем вооруженного насильства.

Миллионы погибли в товарах расхищенных Меньшею Ордою. Дикость мест, обитаемых ею, обратила сии грабежи в народное свойство и в право, которое для страдающей торговли бедственнее морских бурь и кораблекрушений. [291]

5) В сообществе с хищниками укрывающихся между ними дезертеров наших (из Татар), которые, зная подробно способы впадения, бывают [292] их указателями и проводниками. И наконец

С наклонностью к грабежам и хищениям Ордынцы соединяют безмерное любочестие и жадность к подаркам. От сего происходит, что когда некоторые из них возвратились от линии с богатою добычею, или расхитили караван, другие немедленно [293] являются к начальству, предлагают удовлетворить обиженную сторону и быть посредниками в примирении для того только чтобы в награду получить похвальный лист, указ и серебряную печать на звание Старшины, нисколько кормовых денег, кусок бархата на шапку и сукна или парчи на кафтан, смотря по важности услуги и значительности в Орде посредника. По сему, хищник признает себя обладателем добычи только в таком случае, когда нетребуют оной обратно: иначе почитает долгом возвратить похищенное или расплатиться, иногда даже с уроном собственного имущества; потом старается вознаградить себя новым грабежем. Так провождает он целую жизнь, пока не состареется и не ослабеет в силах; но разумеется, что без принуждения и угроз не охотно расстается с добычею.

Ордынцы страстно любят разбирательства и суды по делам своих грабежей, а еще более совещания о разделе добычи, если оная признана правильным приобретением, неподлежащим обратной отдаче. Нелепейшие мнения бывают предлагаемы и [294] исполняемы при таких собраниях: разбить на пример, хронометр и разделить так, чтобы одному досталась стрелка, другому колесо, третьему стекло; сахар распустить в луже и из нее пить равным числом шапок и т. п.

По естественной связи одной страсти с другою, Киргизец по крайней мере столько же скуп, как и жаден к корысти. Нет ни одного уважения, которым не пожертвовал бы он для [295] удовлетворения сим свойствам. Мы знаем одного Старшину, имеющего в табунах более 13 тысячь лошадей; за несколько лет пред сим, приехав в Оренбург, обнаружил он в своих домогательствах чрезмерное честолюбие и попеременно требовал себе, то утверждения в Тарханском достоинстве, то медали, то указа на управление многими поколениями Киргизскими. Когда ему внушили, что одно богатство не дает права на награды, что Правительство вознаграждает только заслуги и усердие на пользу общую, а указы на управление Ордынцами выдаются не иначе, как по прошению о том самих Ордынцев и с одобрения Хана: тогда он объявил, что непременно постарается отличить себя похвальным подвигом, дабы удостоиться внимания Правительства. Намерение сие казалось непритворным, и как он просил совета, то ему предлагали выкупить из Хивы некоторых соотечественников наших, изнемогающих там в плену и рабстве; но он находил в сем разные затруднения и неудобности. Ему советовали потом взять на свое охранение несколько купеческих караванов; но и сие отвергнул он, как дело весьма трудное. Наконец [296] предлагали ему устроить мечеть в Орде, или оспинный дом близь линии, в который можно бы было принимать детей Киргизских, спасая их от смерти или безобразия; но богачь не согласился ни на одно из сих учреждений: ибо каждое требовало некоторых издержек, ничтожных впрочем по его чрезвычайному богатству. Через год потом, когда в Оренбургском корпусе формировалась конно-артиллерийская бригада, ротные командиры отправили к сему Старшине ремонтеров для покупки лошадей; ему представлялся опять случай, продажею оных в казну по сходной цене засвидетельствовать свое усердие. Он долго колебался, прельщаясь мыслию о наградах которых горячо желал; наконец объявил непомерную цену своим лошадям и не продал ни одной.

Подобный же - случай испытал на себе один из адъютантов нынешнего Оренбургского Военного Губернатора, Господина Генерала от инфантерии Ессена. Он был командирован в степь Киргизскую к Султану N. N., весьма уважаемому и большое влияние имеющему в Орде, для склонения его ж подряду верблюдов, требовавшихся [297] тогда для отправления некоторых казенных транспортов. Улусы сего Султана находились во 150 верстах от линии; посему в конвое адъютанта было полсотни козаков и Башкирцев. Приближаясь к улусам, чтоб невстревожить Ордынцев появлением среди их воинский команды, адъютант послал козачьего офицера предварить Султана о возложенном на него поручении; Султан выслал к нему почетную встречу и просил остановиться, не доведя некоторого расстояния до аула; потом прислал просить, чтоб свидание отложено было до другого дня; между тем велел разбить для гостей, в том месте, где они оставались, несколько кибиток, и в заключение с братом своим прислал адъютанту лошадь в подарок. Офицер сей поблагодарил за внимание и ласку, но лошадь принять отказался, объявив, что служит в Императорской гвардии, получает жалованье, в подарках нужды никакой не имеет и принимать их ни от кого не может. Тогда начались бесконечные пересылки и переговоры о сей лошади; с одной стороны неотступно домогались о принятии с другой решительно отказывались; с одной представлялось, что отказ [298] оскорбителен для Султана и противен обыкновениям Ордынцев, с другой, что предложение несообразно с правилами Русского офицера и несовместно с порядком службы. Наконец Султан велел сказать, что присланная лошадь есть одна из лучших во всей Орде, принадлежит собственно ему и им употреблялась; если же офицер оную не примет, то Султан не хочет войти с ним ни в какие сношения и просит его возвратиться в свое место. В сем положении затруднительном офицер решается сделать вид, что ту же минуту намерен пойти обратно на линию; но между тем приказывает сказать Султану, что как народы, так и люди в честности имеют свои обыкновения и правила; что правила сии могут казаться странными, но требуют снисхождения, особенна в отношении хозяина к гостю; что офицер теперь в гостях у Султана, весьма много его уважает и благодарит, но, следуя своим понятиям, к сожалению, не может согласиться на его требование; что, если он возвратится к Генералу без успеха в возложенном на него предмете, то конечно не сделает ему удовольствия, но будет [299] одобрен за несогласие на такое предложение, которое не прилично ни его званию; ни его обязанностям; что, может быть, прислан будет к нему и другой офицер, но поступит в сем случае точно также как и первой; что, на конец, Генерал обратится, вероятно; к иному Султану с своими поручениями, когда сей поставляет такие затруднения в отношениях с собою. Внушив сей отзыв переводчику, офицер посадил свой отряд на коней, выстроил его и свернул в колонну; дожидаясь ответа, чтоб отправиться в обратный путь. Султан прислал сказать, что просит отложить дальнейшие объяснения до другого дня, а между тем принять десяток баранов из собственных его стад для угощения козаков. Офицер принял, и послал к Султану из своей провизии несколько арбузов, рому и сухих плодов. Через час Султан прислал попросить еще рому и плодов для своей супруги; рому больше не было; а арбузов, которые в степи во время жаров не только очень приятны, но и необходимо нужны; было жаль; однакожь - нечего делать - надлежало расстаться с последними; и Офицер, желая угодить супруге Султана, [300] принес ей сию жертву. Казалось, мир водворен был между обеими сторонами; на другой день, до зари, явились посланные от Султана опять с прениями о лошади; Офицер терял терпение; наконец принужден был сказать, что может купить лошадь за наличные деньги, если согласятся продать ее. Депутаты не умели утаить своей радости, в минуту все скрылись и чрез минуту же возвратились с согласием Султана на продажу. Лошадь стоила червонцев 20; за нее потребовали вдвое, а потом спросили: не будет ли заплачено за тех баранов, которые присланы были козакам? "Непременно" отвечал Офицер: "я только хотел спросить о цене." За них вытребовали также двойную.

Киргизцы, сии грубые дети Природы, довольно тонки и хитры в тех случаях, где не могут действовать силою. Любопытно видеть Ордынца в Оренбурге, приехавшего, на пример, с намерением освободить из под суда и стражи товарища или родственника своего. Каких путей и средств не изыскивает сей полудикой человек к достижению своей цели! К чиновникам, у которых дела в руках, [301] приходит знакомиться; предъявя аттестаты свои или чужие, выпрошенные на то время, и хвастая о себе как можно более, расточает потом грубейшую лесть перед тем, до кого имеешь нужду; уверяет, что приехал в главную квартиру без всякой надобности, а только для знакомства с сим чиновником, ибо имя и слава дел его известны везде и внушают каждому удивление и доверенность; по его словам, вся Орда разделяет с ним сии чувства, и прислала его в качестве уполномоченного для засвидетельствования оных; он подтверждает сии слова взорами, устремленными к небу, и рукою, прижатою к сердцу. Потом слегка и издали начинает выспрашивать о способах, какими может удовлетворить свое желание. Видя, что фимиам не подействовал, предлагает, применяясь к характеру и правилам того лица, с которым имеет дело, разные услуги; встречая решительный отказ, притворяется, что домогательства его, как постороннее дело, случайно зашли в разговор, и скрывает свою досаду весьма искусно; а выходя из комнаты, никогда не оборачивается спиною к хозяину. [302]

При подобных обстоятельствах заметили мы одну странную черту, которою не редко пользовались: требования Ордынцев часто бывают не только затейливы и излишны, но и совершенно нелепы и неудобоисполнимы; при том изъясняются оные всегда разными околичностями и повторяются двадцать раз, так что самый хладнокровный человек может терять терпение, тем более что сии посетители не разбирают времени и приходят иногда в такое, когда заниматься с ними крайне недосужно; возражения и доводы в таком случае, как бы ни были основательны и справедливы, ни мало не убеждают их, и остается против неотступных докук ополчить себя неистощимым вниманием, равнодушием, твердостию и дать время распространиться красноречию просителей во всей силе; в сем положении, когда оратор умолк, если произнести, отказ, хотя и со всякою ласкою, но голосом твердым и решительным, то сие до крайности его раздражает, возбуждает мстительность и не редко вскоре отражается барантою на линию; но если тот же отказ объявить в виде тайны и доверенности, и сопроводить некоторыми обрядами, на [303] пример если просителя вызвать в другую комнату и там изъяснить тихо и почти на ухо, что желания его удовлетворить ни коим образом не можно: тогда удаляется он в половину довольным, отступает от привязчивых домогательств и иногда даже искренно благодарит за наставление.

Горсть Киргизцев, в качестве проводников, находившихся при нашей Бухарской миссии в 1820 году, приступила к Гвардии Капитану Циолковскому, чтоб он сократил и умедлил форсированные марши отряда, прикрывавшего миссию; по обстоятельствам и времени ни как не льзя было согласиться с сим требованием: Киргизцы необинуясь объявили, что они в сваей земли, делают, что хотят, не обязаны повиновением ни кому, а имеют право на оное от других, и потому безусловно требуют исполнения своей воли; 200 штыков, 200 карабинов и [304] два орудия, бывших в конвое миссии, ни мало не устрашили их: они вооружились дреколием и каменьями, готовясь к бою; решительностию и благоразумиям Капитана Циолковского отвращены были последствия сего неприятного происшествия.

Каков Ордынец в степи, таков он и в Бухарии, где его боятся и уважают унизительным образом. Один весьма молодой Султан, тихой и кроткой в Оренбурге, отправлен был старшим братом своим к Бухарскому Владетелю требовать от него вспомогательного войска для вторжения общими силами в Хиву. Его Бухарское Высочество нерассудило удовлетворить сей просьбе; Султан, оскорбленный отказом, вышед из [305] Ханского дворца, на регистране (Публичной площади в Бухаре) отрубил хвост у своего коня и первому встретившемуся Бухарцу велел отнести оный во дворец в подарок Ханским супругам, с объявлением, что как хвост сей отделен от коня, так народ Киргизской расторгает союз с Бухарией, объявляет ей войну и станет на всех путях грабить караваны, из сей области отправляемые. Варвара никто не остановил; Хан и подданные спокойно перенесли сию наглость среди столицы, и Султан беспрепятственно проехал владения Бухарские, окончив дипломатической свой подвиг столь замысловатою сценою.