БОРНС А.

ПУТЕШЕСТВИЕ В БУХАРУ

РАССКАЗ О ПЛАВАНИИ ПО ИНДУ ОТ МОРЯ ДО ЛАГОРА С ПОДАРКАМИ ВЕЛИКОБРИТАНСКОГО КОРОЛЯ

АЛЕКСАНДРОМ БОРНСОМ, ЧЛЕНОМ КОРОЛЕВСКОГО ОБЩЕСТВА

TRAVELS INTO BOKHARA; BEING THE ACCOUNT OF A JOURNEY FROM INDIA TO CABOOL, TARTARY AND PERSIA; ALSO, NARRATIVE OF A VOYAGE ON THE INDUS, FROM THE SEA TO LAHORE, WITH PRESENTS FROM THE KING OF GREAT BRITAIN; PERFORMED UNDER THE ORDERS OF THE SUPREME GOVERNMENT OF INDIA, IN THE YEARS 1831, 1832, AND 1833

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ГЛАВА I.

ЛАГОР.

[Отъезд из Делли. — Сношения с Ранджит Сингом. — Селения на Сатледже. — Жители. — Берега Сатледжа. — Алтари Александра. — Вступление в Панджаб. — Приветствия. — Гари. — Сейкские фанатики. — Манджа. — Древние каналы. — Город Патти. — Конный завод. — Акали или фанатик. — Сейкский вельможа и его замок. — Знаменитая дорога Джагангира. — Вступление в Лагор. — Представление к Магарадже. — Землетрясение. — Ранджит Синг в отъезжем поле. — Описание его лагеря. — Разговор с Ранджит Сингом. — Превосходные кашмирские палатки. — Лейб-Медик. — Ранджит Синг на охоте. — Возвращение в Лагор. — Праздник базанта или весны. — Пиршество у Магараджи. — Приготовления к нашему путешествию. — Внимательность г.г. Аллара и Кура. — Прощальная аудиенция. — Наставления г. Кура. — Прощальная аудиенция. — Наставления г. Кура.]

В конце Декабря 1831 года я имел честь получить от генерал-губернатора Индии окончательное разрешение ехать в Среднюю Азию. Двадцать третьего числа этого же месяца его светлость выдал мне в Делли паспорты, и я отправился на границу в Лодиану, где имел удовольствие найдти своего сопутника, г. Джемса Жерарда, хирурга бенгальской армии. Капитан Ч. М. Уэд, наш политический агент, живший в этом городе, оказал мне всю нужную помощь и все внимание, и я здесь свидетельствую ему мою искреннюю [2] признательность. Англичане, находившиеся в этом отдаленнейшем посте Британской Индии, также изъявляли самое непритворное участие в нашем благополучии. За дружеским пиршеством 2 Января 1832 г. мы простились с нашими соотечественниками и на другой день на долго расстались с образованным обществом, вступив в одну из безмолвных пустынь Индии. Мы пошли путем, лежащим вдоль левого берега Сатледжа и ведущим к слиянию этой реки с Биасом или Гифэзисом,

Так как необходимость и благоразумие поставляли нам в обязанность испросить, предварительно нашему переходу чрез границы, дозволения Магараджи Ранджит Синга на вступление в Панджаб, то мне дано было почувствовать, что в этом случае моя собственная, частная просьба к этому государю будет им уважена скорее, чем всякое оффициальное письмо от нашего правительства, ибо милостивый прием его во время первой моей поездки не допускал никакого сомнения на счет его [3] разрешения. В следствие этого я обратился к его высочеству письменно и, испрашивая снисходительного дозволения снова вступить в его владения, в коротких словах объяснил ему цель своего путешествия и заранее поздравлял себя с тем удовольствием, которое мне представлялось, в самом начале поездки, при переходе чрез владения столь доброжелательного союзника. Выражаясь в тоне восточной гиперболы, я уверял его высочество, «что удовольствие вновь увидеть его увеличит мое счастие, ибо я буду иметь случай возобновить дружеские отношения к государю, высокие добродетели которого лелеяли мои воспоминания непрерывною радостью!» Чрез три дня к нам присоединился небольшой отряд кавалерии, высланный к нам на встречу; начальник его привез самый дружеский ответ от Магараджи; в нем Ранджит свидетельствовал удовольствие, которое он ощутил при известии о нашем приезде. Вместе с этим нам дано было знать, что по мере нашего следования мы будем получать деньги и другие подарки; но я [4] учтиво отклонил эту милость, потому что считал путешествие без подобных знаков внимания более приличным нашему званию. Так как молва не могла не предшествовать нам и притом в самых преувеличенных образах, то мне желательно было избегать всякого великолепия и гласности, тем более, что мы действительно не имели на них никакого права.

Спускаясь по берегам Сатледжа, мы постепенно теряли из виду Гималайские горы. В продолжение первых двенадцати миль они представлялись нам во всем своем величии, убеленные снегами от основания до вершины, и никакой второстепенный хребет не заслонял их красот от наших взоров, хотя они находились от нас почти на 150 миль. Линия их вершин не представляла таких угловатостей, какие заметны на этом же самом хребте более к востоку; а белизна этой гигантской цепи являла резкий контраст с зеленью равнин панджабских. Правда, что по утрам [5] эти последние также белели инеем, но он всегда исчезал при первых лучах солнца. Столь быстрый переход от холода к теплу придавал поверхности земли такую яркую зелень, какую редко можно встретить в странах тропических.

По берегам Сатледжа мы миновали множество селений, в которых все дома имели плоские кровли и были построены из кирпичей, высушенных на солнце и складенных по деревянным перевязкам. Жилища эти опрятны и удобны, жители хорошо одеты и, по видимому, довольны своею судьбою. Они преимущественно состоят из индусских и магоммеданеких Джатов и небольшого числа Сейков. Все здешние магоммедане суть большею частью люди, перешедшие из индуизма. Любопытно заметить, что мазульмане преобладают своим многолюдством преимущественно на южном берегу этой реки, где, по соседству мира индусского, следовало бы ожидать господства и его веры. В верхних частях Сатледжа, близ Лодианы, [6] жители по большей части земледельцы; но в местах ниже его соединения с Биасом или Гифазисом они живут грабежом. Нося разные названия, каковы: Догар, Джалмери, Селери и проч., они известны под общим названием Раатов и ведут беспрерывную вражду между собою. В обработанных округах эта страна имеет вид обширной равнины, непроизводящей никаких кустарников, так, что поля пшеницы нередко простираются на многие мили без всяких живых изгородов. Тут хлеба растут без помощи искусственного орошения, хотя воду всегда можно найдти на двадцати шести футах под поверхностью земли. Деревьев чрезвычайно мало: они встречаются только близ селений, и потому дрова здесь до того недостаточны, что вместо их повсюду употребляют коровий навоз, который предварительно нарезывают и потом проветривают, складывая его клетками. Жар он дает самый сильный, что заставляет жителей совершенно забывать недостаточность древесного топлива. Страна, которая лежит за [7] полосою, примыкающею к Сатледжу, известна под именем Малуа. Она имеет сухой климат и сухую почву и производит грам, ячмень, баджри () и мат, вывозимые в Пенджаб.

Проехав пятдесят миль от Лодианы, мы остановились в Гари, на берегах Гифазиса, несколько ниже слияния этой реки с Сатледжем. На всех наших картах это слияние означено пятидесятые милями ниже, что, как кажется, могло иметь место только в отдаленное время. Обе эти реки после своего соединения представляют в это время года величественный поток, имеющий 275 ярдов в ширину: в брод переходить его невозможно. Действительная же ширина русла равняется мили с половиною от одного берега до другого, из коих северный выше южного. Вода течет со скоростью одной с четвертью мили в час; в то время, как мы находились в этих местах, она была совершенно прозрачна и [8] нисколько не имела того мутного ни грязного вида, который представляет река, будучи раздута горными потоками. Глубина не превосходила двенадцати футов, ибо река уже вошла в свое летнее ложе, а тающие снега перестали питать ее. Температура обеих рек стояла на 57°, что было 6° ниже температуры воздуха. Жители говорили нам, что лет за пятдесят пред этим Сатледж однажды был заперт в горах обрывом утесов, скатившихся в русло, и что воды его, скопляясь несколько недель за этою преградою, наконец исторглись с страшным опустошением. Точно тоже случилось восемь лет тому назад в Рави или в реке, протекающей чрез Лагор; но это последнее обстоятельство не причинило большого вреда и ограничилось только тем, что навело ужаса, на жителей черным цветом воды, перевалившейся чрез обвал, преградивший ее течение. В недавнее время Сатледж изменил свое направление и при этом размыл несколько селений, стоявших на его берегах, которые от [9] своего глинистого и рыхлого свойства легко подмываются потоком. Близ теперешнего места соединения этих двух рек мы перешли высохшее русло старого Сатледжа, который, как говорят сливался когда-то с Гифазисом при Фирозпуре. Пространство между старым и новым руслами, простирающееся от двенадцати до пятнадцати миль поперег, не представляет никаких деревьев и покрыт тучным илом, осажденным рекою.

Хотя в стране, подверженной подобным изменениям, почти нет возможности находить тожества в топографии новых и древних времен, однакоже мы знали, что находились в соседстве алтарей Александра Великого и потому искали тут останков македонского сумасброда, но без успеха, не смотря на все наши груды и рвение. В то время, как войска Александра взбунтовались на берегах Гидаспа, герой македонский переправился за эту реку и воздвиг двенадцать ко колоссальных алтарей в ознаменование предела и славы [10] своего похода. Маиор Реннель назначает места этих памятников между Биасом и Сатледжем; но историки Александра не подтверждают мнения этого знаменитого географа. Они даже не упоминают о Сатледже; а пустыня, о которой они говорят как о лежавшей за Гифазисом, не может быть ни чем иным, как страною, простирающеюся за этою рекою, ниже слияния ее с Сатледжем, где действительно и по сие время есть пустыня. Кроме того, не правдоподобно, чтобы Александр решился воздвигнуть памятник своим завоеваниям в таком месте, где только небольшая, в брод проходимая река отделяла его от Индии. Мы несколько дней блуждали около этих мест и делали изыскания по всем направлениям. Переправившись за Сатледж, мы нашли, в точке соединения его с Биасом, кирпичную развалину небольшого размера, называемую Андриза: слово это как будто бы звучит по-Гречески, но строение принадлежит к магоммеданскому периоду. После этого мы поплыли по Гифазису и миновали слияние обеих [11] рек, где воды их тихо соединяются и спокойно продолжают свое течение. Как та, так и другая река имеют равную ширину в 200 ярдов, но Сатледж изливает большее количество воды. Мы производили свои исследования с слабыми надеждами на успех открытия остатков древности, потому что жители не помнили даже и того, чтоб в этих странах случалось кому нибудь из них видать даже и Европейцев. Должно, однако же, сказать, что наши неуспешные поиски этих алтарей в здешних местах есть уже шаг к их открытию: в последствии если и найдутся следы их существования, то они, вероятно, будут, где нибудь ниже по реке и притом на левом берегу соединенного потока Биаса и Сатледжа, называемого Гаррою. Замечу здесь, что на пути из Лодианы, почти в двадцати милях от этого военного поста, мы услыхали о развалинах Тихара, лежавшего на южном берегу Сатледжа и размытого рекою в продолжение последних тридцати лет. На этом месте и ныне находят выжженные кирпичи [12] большого размера и особенной формы; а это дает повод думать, что развалина принадлежит в древним временам. Если алтари стояли здесь, то мои предположения ошибочны.

Одинадцатого числа, мы на поромах переправились чрез Сатледж при Гари на Паттане и вышли на берег в Панджабе, в деревне этого же имени. На этом перевозе находится двадцать три порома; он охраняется четырехсотенным отрядом конницы, поставленным здесь властителем Панджаба для удержания фанатиков сейкской веры от вторжения в британские владения. При входе в селение мы были встречены толпою женщин и детей, вышедших к нам с песнями и приветствиями. Эта толпа состояла из беднейших поселян и потому кажется, что таким поступком их руководила надежда на нашу щедрость: как бы то ни было, обычай этот имеет в себе что-то приятное. Ребятишки селения также толпились вокруг нас с любопытством; пока мы приближались, они [13] стояли смирно и внимательно смотрели; но когда мы миновали их, все зашевелилось и зашумело: они бегали, падали, прыгали и хохотали до тех пор, пока начальник отряда и его конники не восстановили порядка. Я хорошо помню, что в детстве может быть никто более меня самого не радовался в подобных случаях: человеческая природа повсюду одна и та же.

Едва мы вступили в Панджаб, как явился к нам сердарь, по имени Шам Синг, получивший на это особое приказание от своего государя. Он, по обычаю Сейков, поднес мне лук и два мешка денег; от последнего подарка я отказался, считая себя вполне награжденным тою снисходительностью, с которою нам дозволено было вступить в эту страну. Мне также весьма хотелось избавиться как нибудь от самого сердара и от всей его свиты; но это было не возможно: он прислан был из далекого Лагора, чтоб сопутствовать нам, ибо дороги были не совсем безопасны. В [14] последствии мы не раскаялись, что не успели отклонить от себя этого человека, потому что нам привелось проходить чрез деревню, сожженную сейкскими фанатиками и находившуюся в их руках. Это были те же самые изуверы, о которых я упомянул выше. На дороге мы встретили отряд из 500 всадников при двух полевых орудиях, высланный для наказания этих сумасбродных и слепотстующих людей, как их называют на языке панджабского кабинета.

На другое утро мы начали свой переезд чрез Доаб (Так называется страна, лежащая между двумя реками — междуречие.), лежащий между Биасам и Рави (Гидраот), и именуемый Манджа. Эта самая возвышенная часть Панджаба на восток от Гидаспа: факт этот доказывается тем, что восточный берег одной реки и западный другой равно высоки. Левый берег Рави имеет почти 40 ф. высоты; на столько же возвышается и правый Биаса. Здесь колодцы гораздо [15] глубже, чем на юг от Сатледжа: тут они имеют глубину более шестидесяти, а там не превосходят и двадцати трех футов. Почва здешняя тверда: она состоит преимущественно из отвердевшей глины, а иногда из хряща, и производит только ежевику и колючие растения, известные у жителей под именем джанда, харила (Capparis.) и бабуля (Mimosa Arabica.). Плодородие земли зависит от дождей; искуственное орошение не введено здесь в общее употребление. Стада нильгаи (род сайги) блуждают в этих местах в большом числе. Во времена минувшие могольские императоры, усматривая сравнительное бесплодие этого края, орошали его посредством каналов, проводимых из Рави и соединявших эту реку с Биасом. Остатки одного из таких каналов можно и по сие время видеть близ города Патти: он когда-то проходил под прямым углом к Биасу; но в продолжение последних 150 лет совершенно почти засыпался. Область Манджа славится храбростью своих солдат и породою [16] своих лошадей, что, без сомнения, навсегда упрочит ей покровительство ее властителей, кто бы они ни были.

Патти был первый город, в который мы вступили. Он имеет около 5.000 жителей и построен, вместе с близлежащим городом Султанпуром, в царствование Акбара. Дома его возведены из кирпичей: кирпичами вымощены даже все улицы. Недавно рабочие, копая колодезь в соседстве, отрыли древний водоем, на котором была индусская надпись, свидетельствовавшая, что водоем был сделан каким-то Агартата, о котором однако же предание умалчивает. Округ Патти в прежние времена заключал в себе 1360 селений и, будучи тогда орошаем каналами, давал доходу около девяти лаков рупий.

В Патти мы осматривали один из конных заводов Ранджит Синга. Нам показывали около шестидесяти маток, преимущественно даннийской породы, выведенной из-за [17] Гидаспа, где свойства страны точно такие же, как и в Мандже, т. е. она суха и возвышенна. Не имеет ли эта сухость и знойность края — походящего своею почвою на Аравию, где лошадь достигает такого совершенства — какого нибудь влияния на превосходство этого животного? Заводские лошади здесь преимущественно кормятся ячменем и какою-то стелющеюся травою, называемою дуб и считающеюся необыкновенно питательною. Недавно лошади этого завода были поражены какою-то заразительною болезнию, от которой их вылечил, как говорят, один магоммеданин, живущий в соседнем святилище. Не смотря на то, что человек этот следовал вере Магоммеда, Сейки в благодарность возобновили и украсили храм его, который теперь является белым, опрятным зданием, блестящим на солнце. Сейки вообще допускают терпимость в делах веры, и я заметил, что в Индии добродетель эта развита гораздо более, нежели как об этом думают в Европе. Может статься, что это общее уважение ко всем верованиям проистекает из [18] суеверия; но откуда бы оно ни проистекало, оно основано на здравом рассудке и на благородстве чувствования. Магоммедане, без сомнения, были гонителями в период своих завоевании (какие завоеватели не были гонителями?); но по мере того, как они упрочивали свою власть над покоренными народами, они оставляли свои предрассудки ко взаимному благоденствию как самих себя, так и своих подданных.

Тринадцатого числа, к нам явился посланный от того самого Акалиса, который за несколько дней пред этим сжег деревню и которого фанатические поступки вызвали против себя меры правительства. Этот разбойник, по имени Негна Синг, изъявлял желание посетить нас; мне самому хотелось взглянуть на такого прославившегося человека и от него самого узнать его историю и послушать рассказ о подвигах его шайки. Эти фанатики сейкской веры не признают над собою никакой власти, и правитель Панджаба успевает умерять их неистовства одними только [19] интригами и подкупами. Они обыкновенно ходят с обнаженными мечами и без различия наносят обиды как высшим сановникам, так и мирным жителям селений; дерзость свою во многих случаях они простирали даже до того, что покушались на жизнь Ранджит Синга. Мысль о свидании с подобным человеком много беспокоила наших проводников, которые всеми силами убеждения старались отклонить меня от моего намерения и наконец совершенно прекратили наши желания тем, что объявили посланному, что начальник его может явиться, но без своих приверженцев. Негна Синг на это не согласился, и мы принуждены были отказаться от удовольствия видеть человека, грозившего Ранджит Сингу в нескольких милях от его столицы, и довольствовались одними рассказами о этом сейкском изувере. В оттенках фанатизма Панджаба и других стран я не мог найдти никакой разницы. Эти Акалисы или Ниганги немногочисленны, но они совершают ужаснейшие злодеяния и прикрываются своим [20] религиозным характером. Они оказывают такую же вражду к другим верованиям, как и к вере Сейков, и, по видимому, враждуют со всем человечеством. Фанатизм их восходит до степени сумашествия. Вера Сейков хорошо известна: она была вполне описана сэр Джон Малькольмом. Подобно своим соседям, магоммеданам, они уклонились от многих первообразных форм своей религии, и все свое отличие от других сект основывают только на обрядах. Сейк будет говорить вам, что табак есть самое презренное из всех наркотических веществ, потому что основатель их секты, Гуру Говинд Синг, доказал это открытием нечистоты, скопляющейся в чубуках на подобие нечистоты в человеческом теле! Один Сейк уверял меня, что табак и мухи были самым величайшим злом нашего развращенного века (кальпуг: собственно, темного века).

На половине пути чрез Доаб мы достигли Пиданы, местопребывания одного из [21] главнейших сановников Панджаба, сердара Джауала Синга, нарочно отправленного из Лагора, чтоб сделать нам прием в его поместье. Он встретил нас за милю от этого места и вручил мне письмо, лук и мешок денег. Этот сановник был одет в богатое парчовое одеяние; свита его имела одежду желтую: эго любимый цвет Сейков. Джауала Синг известен за храброго воина и обладает всею приятностью обращения и разговора, которые выигрывают в нем еще более от воинственного его вида и роста, почти равняющегося шести футам. Уже смеркалось, когда он повел нас обратно в наш небольшой лагерь чрез свой форт или чрез свой феодальный замок, который дал нам выгодное понятие о жилище сейкского вельможи. Замок стоял посреди селения, занятого его вассалами; все это было обведено земляною насыпью и внешним рвом. Во внутренности этого места находится базар и обширные конюшни, построенные по правильному плану. В мирное время, последовавшее за покорением этой страны, большая часть [22] вельмож обратила свое внимание на улучшение своих местопребываний: жилища их издали имеют самый величественный и привлекательный вид, хотя они во многом уступают укрепленным жилищам раджпутских начальников Маруара. Они обыкновенно построены по- военному, в виде четырехугольника, с высокими стенами и башнями. Радушие нашего хозяина было столько неограничено, что мы пробыли с ним два дня. С вершины его замка мы любовались обширным видом примыкающей к нему страны, которая, будучи в соседстве двух столиц этого края, т. е. Лагора и Амритсира, вообще тщательно возделывается, не смотря на то, что почва ее самая неплодородная.

Приближаясь к Лагору, мы вступали на великую дорогу Джагангира, которая в прежние времена была осенена деревьями; по сторонам ее стояли минареты и каравансараи. Она вела путешественников от Агры до Лагора, города Великого Могола, и была прославлена в [23] Лалла Рухе по поводу описания царского поезда в Кашмир. Теперь деревья не существуют; но множество минаретов и величественных каравансараев еще свидетельствуют блестящие времена могольских императоров. Путь этот и теперь является широкою, торною дорогою и нельзя ехать по лей без того чувства удовольствия, которое автор Лалла Рухи умел в своих читателях возбудить и удовлетворить совершенно.

Вечером, 17 числа, мы вступили в царственный город Лагор, когда-то соперничествовавший с Делли. Мы ехали между развалинами, его окружающими, и в трех милях от него были встречены генералом Алларом и туземными сановниками, высланными к нам с приветствием Ранджита. Г. Аллар приехал в карете, в которую впряжены были два мулла. Доктор Жерард и я сели в этот экипаж и отправились с генералом в его дом, где было отведено для нас помещение. По окончании церемонии приема [24] разных посланий от Ранджит Синга, как дружественных, так и оффициальных, удалились все Сейки, принадлежавшие к этим депутациям, и оставили за собою множество кашмирских и кабульских плодов в знак милостивого расположения их повелителя. Вечером нам прислан был мешок с 1.100 рупиями; без обиды Магарадже не было возможности отказаться от этой суммы.

На другое утро мы засвидетельствовали наше почтение Магарадже, который милостиво принял нас в саду, милях в двух от города. Он был необыкновенно весел, и мы провели с ним около двух часов. Разговор его переходил от самых важных предметов к самым ничтожным: он выражал нам свое удовольствие, которое было ему доставлено свиданием с генерал-губернатором, и говори, что после этого он решился убавить жалованье своему войску, ибо сам видел, за какую незначительную плату содержится индийская армия. Его высочество принимал [25] живейшее участие в бросании бомб, и перед своим садом показывал нам успех, увенчавший его старания в этом дел. Способ отливки чугуна не известен в этой стране и потому бомбы делаются из бронзы. Г. Кур, один из его французских офицеров, показывал ему практическую стрельбу этими снарядами в день нашего приезда и получил от него в подарок мешок с 5000 рупий, кроме разных драгоценных украшений и других вещей. Ранджит предлагал нам самые подробные вопросы о предстоявшем нам путешествии; но как я имел причины не раскрывать вполне своих планов, то и сказал его высочеству, что мы пробирались по направлению к своей родине. Услышав это, он просил меня доставить его дружественное письмо к английскому королю; но я извинился в невозможности сделать этого, опираясь на то, что оно могло подвергнуть меня опасности во время переезда чрез страны, лежащие между Индиею и Великобританиею. За этим я поднес его высочеству пару пистолетов, которые были [26] вполне им одобрены: он сказал, что сохранит их мне на память. Доктор Жерард с своей стороны представил ему подзорную трубку, как знак своего уважения. Ранджит принимал нас, окруженный войсками: из его палатки видны были четыре полка, стоявшие во всем параде. Когда мы проходили по живой улице конницы и пехоты, войска отдавали нам честь. При прощании он просил нас остаться как можно долее при дворе его, ибо он желал показать нам тигровую охоту и сделать угощение в своем дворце: мы вполне оценили такие почести. После всего этого мы возвратились к гостеприимному сообществу г. Аллара и его сослуживцев. Здесь я не стану описывать Лагор, потому что я говорил об нем при рассказе о моем первом пребывании в этом городе и потому, что он уже не представлял для меня ничего нового.

Около полуночи, 22 числа, мы были испуганы землетрясением, продолжавшимся около десяти секунд с большого силою. Дом, в [27] котором мы квартировали, страшно дрожал, не смотря на то, что он был прочно выстроен из кирпича на извести. Атмосфера не предвещала пред этим ничего необыкновенного: высота барометра ни сколько не изменилась ни прежде, ни после этого явления; термометр стоял низко, на 37°, а пред восхождением солнца опустился на четыре градуса ниже точки замерзания. В предшествовавшем Июле месяце он восходил за 102°. Мне говорили, что землетрясения в Лагоре бывают часто, особливо зимою. В Кашмире они еще обыкновеннее, а в соседстве гор случаются беспрестанно. Однако же, минареты лагорские ясно доказывают, что в этих местах со времени их построения значительного переворота в природе не было, — по крайней мере в продолжение двух сот лет. Испытанный нами удар, как казалось, имел направление от юго-востока к северо-западу, и нам в последствии, при переходе за Гиндукуш, любопытно было видеть подтверждение тому что таково действительно было это направление — в долине Бодакшана и по [28] всему верхнему течению Окса, большая часть деревень была разрушена, при чем несколько тысяч людей погибли поде развалинами. Там удар последовал в одно и тоже время и кажется, в один и тот же час как и в Лагоре, ибо нам рассказывали об ужасах полуночи, бывших следствием этого происшествия.

Чрез неделю после нашего приезда мы получили от его высочества приглашение участвовать в охоте. Выехав предварительно из столицы, он прислал нам милостивое письмо и четырех слонов для нас самих и для, нашего багажа. Мы немедленно отправились но той же дороге вдоль Рави, но которой выехал двор. На пути мы провели около часу в знаменитом саду Шалимаре, который теперь был прекраснее, нежели во всякое другое время года. Не смотря, на то, что это было в средине зимы, деревья стояли обремененные апельсинами. На ночь мы остановились близ деревни Лакодар, известной в истории тем, что в ней [29] Надир Шах переправился чрез Рави и вслед за этим овладел Лагором. Река эта оставила свое прежнее русло, которое теперь совершенно высохло и возделывается под пашню: опустошительные орды Надира скрылись и уступили свое место трудолюбивым и преобразовавшимся жителям здешнего края. На другое утро мы вступили в царский лагерь, отстоявший миль на двадцать от столицы. По дороге мы обогнали толпы солдат, носильщиков и гонцов, которые везли и несли плоды и другие предметы роскоши. С первой минуты нашего выезда из Лагора можно было видеть, что мы приближались как бы к какому нибудь улью человеческому. За милю до лагеря к нам выехал на встречу один раджа с своею свитою и проводил нас к палаткам, разбитым на самом берегу реки и представлявшим великолепное зрелище. Огромный шатер из красной ткани, окруженный такою же оградою, обозначал место стоянки Ранджита; вокруг размещены были красивыми группами палатки его свиты и войска. Палатки, приготовленные для нашего [30] помещения, принадлежали к числу самых роскошных. Они были сшиты из красной и желтой ткани; под ними на земле лежали кашмирские ковры и французский атлас, так что я как-то неохотно решился опустить ногу на такие драгоценные предметы. В каждой палатке стояла походная кровать с желтыми шелковыми занавесами и с такими же одеялами. Такое блестящее великолепие хотя и худо согласовалось с положением людей, которым впереди предстояли всякого рода лишения, однако же в первые минуты оно было очаровательно. Вскоре явился к нам один из придворных с поздравлением от его высочества; а вечером нас посетили капитан Уэд и др. Моррей, присланные к лагорскому двору по делам политическим.

Утром 27-го мы выступили вместе с Магараджею и, перейдя в брод Рави, отправились во внутренность страны. Поезд наш был Привлекателен в высшей степени: свита Ранджита в полном смысле походила на свиту [31] государя-воина. Всех верховых лошадей вели впереди; сам же государь и все общество охотников ехали на слонах. Два из этих огромных животных имели на себе золотые гуды, из которых в одной сидел его высочество. На шести, или семи других слонах ехали его придворные и любимцы. Небольшой кавалерийский отряд при одном полевом орудии составлял конвой. Позади всех везли в шеста, лошадей карету, присланную генерал-губернатором.

Ранджит был очень разговорчив во время поездки и даже продолжал говорить с нами почти с полчаса после того, как мы остановились. Он упоминал о счастии Эмир Хана, получившего огромные владения от нашего индийского правительства, ни сколько не будучи обязан нести в замену этого военную службу, и потом много распространялся о его возвышении из самого простого звания. Тут ему следовало бы только вспомнить свой собственный пример, чтоб убедиться, как своенравно [32] счастье. Ранджит говорил, что дисциплинированное войско ни сколько не сообразовалось с обычаями восточных государей, потому что они не имеют возможности платить правильного жалованья. Он спрашивал, бывали ли у нас случаи, чтобы, войска жаловались на получаемую ими плату, и был крайне удивлен, когда мы сказали ему, что подобный поступок с их стороны был бы принят у нас за бунт. Такой любопытный для него разговор не мог под конец не перейдти к его любимому предмету, т. е. к вину: когда он сошел со слона и сел в палатке, то заметил, что место, на котором она разбита, благоприятствовало попойке потому, что оно господствовало над всею окрестною страною. Он спрашивал наших докторов — когда полезнее пить вино: до или после обеда, и от души хохотал, когда я с своей стороны прибавил, что советовал бы и то и другое. Во время этого разговора один поселянин вбежал в палатку с громким требованием правосудия; стража схватила и остановила его; но Ранджит суровым [33] голосом закричал: «Не бейте его!» и выслал одного знатного сановника разобрать дело. Если верить тому, что я слышал, правосудие здесь такой же дорогой товар, как и в других азиатских государствах.

Откланявшись его высочеству, мы пошли и назначенным для нас палаткам, совершенно отличным от тех, которые мы занимали накануне. Они были сделаны из кашмирских шалей и имели около четырнадцати футов в квадрате. Две из них соединялись щитами из таких же драгоценных шалей, а над промежутком, между ними находившимся раскидывался навес, поддерживаемый четырмя прочными шестами, украшенными, серебром. Шали на одной палатке были красные, а на другой — белые. В каждой из них стояла походная кровать с занавесами из кашмирских шалей. Все это походило более на какое-то волшебное жилище, чем на лагерь в кустарниках Панджаба. [34]

Между лицами, находившимися в лагере, мне нельзя не упомянуть о мудром Азидонине, враче и секретаре Ранджит Синга, обладавшем, по понятиям востока, глубокими сведениями в богословии, метафизике и естествознании, приобретенными им из чтения греческих писателей. Знание свое он выказывал во многих длинных речах, из которых я извлекаю следующее, как образец того, что на востоке иногда называют мудростью. «Мир заключает в себе» «говорил Азизодин» «три различный атома, вполне совершенные; все они входят в состав благороднейшего создания Бога, т. е. человека. Ни драгоценные камни, ни драгоценные металлы не могут увеличить их числа и их объема: в их красоте заключается все их превосходство. В царстве растительном мы видим, что деревья и травы, всасывая влажность земли и перерабатывая ее в свое существо, разрастаются в величине и славе. В царстве животном мы находим тварей, пожирающих одни из этих растений как питательные для них и оставляющих другие [35] как вредные для их существования, находим их плодящимися без всяких общественных постановлении. В одном только человеке мы замечаем все превосходства: он обладает красотою и украшает себя драгоценными камнями; он постигает и употребляет с пользою свойства растительного царства; он к животному инстинкту присоединяет разум и верует в будущность; он избирает себе жену после долгого соображения и не блуждает стадами подобно другим животным».

Но собравшись охотиться, а не философствовать, мы на другой день выехали вместе с Магараджею. Он ехал на своей любимой верховой лошади, покрытой красивым, богато-вышитым чепраком, украшенным по краям изображениями всех возможных птиц, известных под названием дичи. Ранджит был одет в платье из зеленых шалей, подбитое мехом; кинжал его горел драгоценнейшими бриллиантами; легкий металлический щит, подаренный ему бывшим государем Кабула, [36] довершал его вооружение. За ним следовали слоны, а своры собак, крапчатой породы, вывезенные из Синда, Бухары, Ирана и из его собственных отдаленных владений, составляли авангард. Соколов несли на руках сокольничьи. Птицы эти махали крыльями и звенели колокольчиками, привешанными к их ногам. Рота пехоты, растянутая в длинную линию, при помощи двух, или трех сот конников, сделала облаву; мы следовали за лесничими, вооруженными тяжелыми аллебардами, и вскоре подняли дичину. Вместо тигров показались кабаны. Мечи Сейков заблистали на солнце и чрез полчаса восемь чудовищ кусали прах земли; кроме того множество других запутались в тенетах. Большая часть этих животных были убиты всадниками, вооруженными саблями, и только весьма немногие поранены были вначале из ружей. Удовольствия подобной охоты едва ли могут быть постигнуты охотниками-европейцами, ибо кабаны не имели средств для своего спасения; наслаждение же Сейков восходило до [37] высшей степени. Охота эта имела место в равнине покрытой высокою травою; сидя на слонах, в местах более открытых, мы спокойно любовались этим зрелищем. Яркоцветные одежды придворных производили необыкновенный эффект. По мере того, как падали кабаны, Ранджит подъезжал и каждого из них осматривал, а потом скакал далее к местам новой схватки. Чрез полтора часа мы возвратились к палаткам, где охотники получили достойные награды. После этого притащили живого кабана, за ногу привязали его к сошке и затравили собаками. Это жестокая забава, ни сколько недоставляющая удовольствия. Для большого ожесточения животного, обливали его от времени до времени водою. Полюбовавшись такою травлею, Ранджит приказал пустить на волю всех оставшихся в живых кабанов, по собственным словам его, для того, чтоб они прославляли его великодушие, и ожесточенные животные кинулись сквозь толпу, наполнявшую лагерь, к не малому удовольствию всех присутствовавших. [38]

После всего этого мы провели еще несколько времени с Магараджею, который с жаром рассказывал нам о своих подвигах за Индом. Он между прочим описывал храбрость какого-то Ниганга, или сейкского фанатика, который сражался пешком, и, получив тяжелую рану, перевязал ее и возвратился в битву на лошади; вскоре он был ранен во второй раз, но это не устрашило его: он пересел на слона и наконец, простреленный в грудь, упал мертвый. «Он был отважный человек», прибавил Ранджит, «а вместе с этим и страшный негодяй; если бы его не убили в этот день, то я был бы вынужден запереть его куда нибудь на всю жизнь, ибо он постоянно пытался перебраться чрез границы и выжечь британские военные посты». Битва, о которой более всего распространялся его высочество, происходила при Нушеро, близ Пешауара; в ней он одержал самую знаменитую из всех побед своих, перешедши предварительно Инд самым геройским образом, именно вплавь, со всем своим войском. Мы [39] с удовольствием слушали рассказа, Ранджита о его аттаках, его воинских построениях, о битве и о победе. Единственный глаз его горел при описании. «Вы поедете чрез поле этой битвы», прибавил он, «и вам необходимо будет осмотреть его. Я дам вам письма к тамошним начальникам и к хищникам Хиберцам: они покажут вам это поле и примут вас с честью». Такой знак милости был для нас весьма приятен, тем более, что мы ни сколько не просили его об этом, хотя в последствие письма оказались бесполезными.

Подобные занятия продолжались до конца месяца, после чего, мы возвратились в Лагор с таким же великолепием и блеском, которым были свидетелями в охотничьем лагере. На пути мы охотились с соколами: эта забава может доставить удовольствие даже и не охотнику. Сто пушечных выстрелов возвестили столице о прибытии Ранджит [40] Синга. Мы снова поместились у почтенного друга нашего, г. Аллара.

Шестого Февраля был торжественно празднован Базант или праздник весны. По этому случаю мы были приглашены Ранджит Сингом и сопутствовали ему на слонах, чтоб посмотреть народный праздник, которым здесь, также как и в других странах, приветствуют весну. Панджабские войска, на протяжение двух миль выстроенные в две линии, между которыми мы ехали около тридцати пяти минут, преимущественно состояли из регулярной кавалерии, пехоты и артиллерии. Все полки были одеты в желтые мундиры: это парадный цвет на здешних праздниках. Магараджа, проезжая по этим линиям, принимал военные почести. Дорога наша лежала посреди развалин старого Лагора, по неровной поверхности, придававшей войскам волнообразный вид, увеличивавший красоту зрелища. В конце этих колонн стояли царские палатки, убранные внутри желтыми шелковыми тканями; [41] между ними возвышался шатер, ценимый в один лак рупий: он был осыпан жемчугом и окаймлен драгоценными каменьями. Великолепнее этого шатра ничего нельзя себе представить. В одном конце его сел Ранджит и в продолжение каких нибудь десяти минут слушал чтение Гринта или священной книги Сейков. Потом он сделал подарок жрецу, и, книгу вынесли, завернув ее предварительно в десять различных тканей, из коих наружная, в ознаменование торжественности дня, была сшита из желтого бархату. После этого поставлены были пред его высочеством плоды и букеты цветов, последние в таком множестве, что, можно сказать, ни один куст, ни одно дерево, цветущее желтым цветом, не остались без того, чтоб не принести своей дани празднику. Такому исключительному предпочтению этого цвета я не мог приискать никакой другой причины, кроме прихотливой воли панджабского государя. За этим явились сановники и предводители войск, одетые в желтое платье: они пришли к Ранджит [42] Сингу с денежными приношениями. Потом пошли два сына падшего кабульского государя, Шах Заман и Шах Иуб, и несколько времени разговаривали с Магараджею. Науаб Мултана, также одетый в желтое платье, представлялся Ранджиту с своими пятью сыновьями и был принят им чрезвычайно милостиво. Это тот же самый человек, которого так напугала кабульская миссия: теперь он состоит в совершенной зависимости от Магараджи. Имя ему Сарафраз Хан. Агенты из Бауалпура и Синда явились в свою очередь; Ранджит Синг подробно разговаривал с ними об открытии Инда для торговли — предмете великой политической важности в настоящее время. По раболепной униженности этих агентов трудно было сказать, что они стояли здесь представителями тех людей, которые так много ненавидели Магараджу. По окончании церемонии представления, явились танцовщицы и, пользуясь всегдашнею милостью его высочества, не забыли попользываться и грудами денег, пред ним лежавших: Ранджит, разделив между ними [43] почти все принесенное ему золото, приказал им пропеть кой какие любовные песни и торжественную оду вину. Когда пение кончилось, он велел принесть вина, пригласил нас выпить прощальный кубок, и мы с ним расстались.

Наш отъезд из Лагора был отложен на некоторое время по случаю праздника, который его высочество желал нам сделать в своем дворце, Саман Бурдже. На этот раз мы представились к Магарадже в саду, и он сам повел нас к упомянутому месту, превосходно-иллюминованному восковыми свечами: блеск огней увеличен был тем, что пред каждою свечою стояла стклянка, наполненная цветною водою. Прежде всего нас ввели в большую залу — древний чертог могольских императоров — с фасада открывавшуюся мраморною колоннадою, покрытою сводом. Потолок и все стены ее были выложены зеркалами и вызолочены, что придавало ей самое очаровательное великолепие. Некоторые части [44] этого дворца, также как и дворца в Делли, кажется, многим обязаны изобретательности какого нибудь европейского художника. Отсюда мы перешли в небольшую комнату, спальню Магараджи, где собственно назначалось пиршество. Капитан Уэд и др. Моррей также при этом присутствовали, и мы все сели на серебряные стулья вокруг его высочества. По одну от нас сторону находилась походная кровать его, заслуживающая описания: вся ее рама, столбики и ножки, совершенно облитые золотом, покрыты были балдахином из сплошных листов этого драгоценного металла. Самая же кровать, задернутая занавесами из кашмирских шалей, стояла дюймов на десять от полу на подножиях, сделанных также из золота; подле нее помещалось круглое золотое кресло. В одной из верхних комнат дворца мы видели, так сказать, второй экземпляр этих драгоценных украшений. Свечи горели в золотых рожковых подсвечниках и ярко отражались на трех золоченных стенах комнаты, в которой мы сидели; вдоль четвертой [45] стены, со стороны двора, во всю длину покоя, висела желтая шелковая занавесь. Здесь в обществе нашего царственного хозяина мы отправляли празднество Бахуса. Ранджит не щадил вина, сам наполнял наши рюмки и своим собственным примером поощрял нас пить. Он обыкновенно пьет на вес, и всегдашний прием его не превышает веса восьми пайсов (Пайс — небольшая медная монета.); в настоящем же случае он выпил на восемнадцать пайсов. Любимое питье его состоит из крепкого напитка, перегоняемого из кабульского винограда: он необыкновенно жгуч и гораздо крепче водки. С увеличением числа выпитых рюмок Ранджит все более и более развеселялся и рассказывал нам много любопытного о своей частной жизни. Он усмирил два бунта в своем войске; трое из его начальников были убиты возле него в сражениях и однажды он вызывал своего противника на единоборство для решения спора. Рассказ о битвах его высочества, казалось, заразил враждою танцовщиц, призванных [46] в комнату по обыкновению к концу пиршества. Магараджа напоил их вином и они передрались, к его крайнему удовольствию и к несчастию некоторых красавиц, потерявших в общей схватки тяжеловесные украшения ушей и носа. За этим принесли ужин, состоявший из множества блюд роскошно-изготовленных; кушанье, в противоположность окружавшему нас великолепию, подавали на простых древесных листьях, сшитых на подобие чашек. Блюда эти состояли из зайцев, куропаток, свинины и разной дичи. Ранджит ел много и сам передавал нам лучшие порции. За этим подано было множество конфект и мороженое; но эти предметы описать легче, чем те палаты, где мы ужинали. Далеко за полночь мы расстались с Ранджит Сингом.

Посреди празднества и веселья мы, однако же, не могли совершенно забыть тех трудностей, которые нам предстояли, и потому не упускали случая воспользоваться опытностью гг. [47] Аллара и Кура, путешествовавших из Персии сухим путем чрез те страны, в который мы готовились вступить. Эти офицеры, казалось, желали превзойдти один другого внимательностью к нам: они, снабдив нас письмами к своим знакомым в Афганистане, сообщили множество сведений и наставлений относительно предстоявшего нам образа действия. Г. Кур даже вручил мне записку (Смотри в конце этой главы.) по этому предмету, основанную на собственных его опытах. Она заключает в себе много полезных советов для каждого путешественника, и я, читая ее, не мог не выразить своей глубокой признательности как г. Куру, так и г. Аллару, за принятое ими в нас участие: тот и другой не скрывали своих опасений за нашу поездку. Но мы прибыли в Лагор не обсуживать успех, или неуспех нашего предприятия, а собственно для того, чтоб отсюда окончательно отправиться в дорогу.

Вечером, 10 Февраля, мы простились с Магараджею Ранджит Сингом на плац-параде, [48] где он во второй раз, с приметною гордостью, показывал нам успехи, приобретенные его войсками в бросании бомб. При этом случае он спрашивал моего собственного мнения относительно открытия Инда для судоходства и заметил, что он, по всем вероятностям, извлечет из этого гораздо более выгод, чем правительство английское, ибо река Инд и все пять великих данниц ее протекают чрез его владения. Он говорил об этом предмете так, как и следовало ожидать от человека, обладающего самыми проницательными взглядами на все его окружающее, и в заключение прибавил, что ему не нравилась мысль о судах, проходящих по всем частям его государства: он опасается столкновения с британским правительством. После этого его высочество продиктовал несколько писем, в которых рекомендовал нас правителям Пешауара и Кабула, равно и к другим лицам по ту сторону Инда. Он также отправил приказания ко всем подвластным ему начальникам и агентам, живущим [49] между Лагором и границами; потом со слона своего пожал каждому из нас руку и, пожелав благополучия, убедительно просил меня писать к нему как можно чаще, сообщать подробные сведения о странах, чрез которые поеду, об их политике и обычаях, и никогда не забывать его, где бы я ни находился. В степях Татарии и Бухары он напоминал нам об этом письмами, и мы вдали от его владении всегда охотно исполняли его желания. Никогда не случалось мне покидать азиятца с таким впечатлением, какое я ощущал в себе при расставании с этим удивительным человеком: без всякого образования, без всякого руководства, он правит всеми делами своего государства, с неослабною сплою и твердостью, употребляя власть свою с умеренностью, неслыханною в восточном государе. [50]

НАСТАВЛЕНИЯ Г. КУРА.

«ГОСПОДИНУ БОРИСУ ОТ ДРУГА ЕГО, Г. КУРА.

Французы говорят, если хочет спокойно путешествовать, то, где бы ты ни находился, поступай по пословиц — с волками жить по волчьи выть, т. е. сообразуйся во всем с нравами и обычаями жителей тех стран, чрез которые поедешь. Вот основание наставлений.

Начните с следующего: отбросьте все, что только может напомнить в вас европейца; ибо как скоро узнают в вас жителей Европы, тотчас же вообразят, что вы везете с собою все рудники перуанские. Этим вы наживете себе толпу врагов, потому что кочующие варварские племена, между которыми вы намерены путешествовать, ищут только денег, а не личности путешественника. По [51] этому старайтесь избегать всего, что может возбудить их алчность. Представьте себе, что мне несколько раз случалось слышать, как они хвастались убиением того, или другого человека из одного только желания овладеть каким нибудь предметом, составлявшим его собственность.

Избегайте сколько возможно всех тех случаев, где может быть оскорблена честь ваша. Если же неожиданным образом что нибудь подобное и случится, то никогда не отвечайте на обиду с запальчивостью, ибо отвечать на дерзость азиятца тоже, что подбавлять горючего вещества к вспыхнувшему пламени. Если найдете себя вынужденными отвечать, то всегда представляйте причины самые положительные в выражениях учтивых, но смелых.

Примите за правило не входить в тесную дружбу с жителями Востока: они не способны к искренней привязанности. Живите хорошо со всеми, но ни с кем не сдружайтесь. [52] Такой образ действия обойдется вам дешевле всякого другого. Помните, что в них нет ни чести, ни откровенности, ни преданности, характеризующих нас, европейцев. Правда, что по наружности они кротки, учтивы и ласковы, но под этими привлекательными личинами у них постоянно кроются коварные намерения. Предательство, измена, нарушение клятвы не имеют в их глазах ничего предосудительного. По их понятиям всякое право есть нуль; сила же, наоборот, составляет все. Не воображайте, чтоб то, что мы называем добротою, кротостью, снисходительностью, могло оказать вам какую ни будь пользу: они не умеют ценить подобных качеств. Вы, как европейцы, не стыдитесь употреблять в дело лесть, которая у азиятцев во всегдашнем и повсеместном ходу; пользуйтесь ею с избытком: она может доставить вам множество выгод.

По выезде из Лагора, проститесь с Бахусом: вы не встретите его вплоть до Европы. В этом отношении вам предстоит важное [53] пожертвование; но оно избавит вас от множества ссор, на которые магоммедане всегда готовы по этому предмету. Будьте скромны в ваших расходах: чем менее денег вы станете тратить, тем менее возбудите алчность азиятцев. Старайтесь не давать ни малейшего подарка, ибо если вы наградите им одного человека, то немедленно явится множество других в ожиданий чего нибудь подобного, и они не отстанут от вас, пока не получат удовлетворения. В народе показывайтесь как можно реже. Избегайте излишних разговоров и в особенности богословских, в которые магоммедане всегда любят вступать с европейцами, или представляйте им ясные доводы, если вам по необходимости придется высказать свое мнение. Путевые записки пишете втайне, иначе вы можете возбудить подозрения опасные для вашей личности.

Собирая сведения, делайте это умно и ловко; никогда не подавайте вида, что вы жаждете иметь их. Если край представляет что [54] нибудь любопытное, то посещайте места, которые желаете видеть, так, как будто бы из препровождения времени; если они отдаленны, то всегда отправляйтесь туда под прикрытием надежного конвоя.

Выступайте в путь при безопасных караванах и никогда не отдаляйтесь от них. Оказывайте уважение к каравансарайщикам, ибо от них почти всегда зависит счастливый успех путешественников. Задобрив их расположение, вы получите от них все нужные для вас сведения и этим избегнете необходимости расспрашивать незнакомых вам людей. Располагайте свои ночные стоянки не иначе, как при самых караванах; но при этом пусть всегда кто нибудь из вас стоит насторожи.

Будьте всегда вооружены с головы до ног, чтоб, по крайней мере, казаться страшным. Избегайте людей, навязывающихся с своими услугами, ибо они-то по большей части и есть [55] хищники, добирающиеся до вашего кошелька. Прежде, нежели пуститесь в дорогу, дайте понять, что вы не имеете при себе денег и что можете получить их не прежде, как по размене переводных писем. Половину своих денег постоянно имейте хорошо спрятанною. В местах, где вы будете опасаться обыска, прячте их заранее так, чтоб их нельзя было найдти. Помните, что и меня обыскивали несколько раз: это может случиться и с вами, а потому имейте хорошие потаенные места для ваших денег.

Если вам предстанет где нибудь случай платить ввозную пошлину, то рассчитывайтесь без затруднений, если только требования таможенных приставов не превзойдут определенных пределов. Помните, что эти люди принадлежат к числу тех негодяев, которые могут причинить вам самые большие неприятности.

Путешествуя в странах, преданных самому неистовому деспотизму, вы невольно [56] удивитесь свободе обращения низших классов народа с высшими, и потому не считайте необыкновенным делом, если какой нибудь бездельник выхватит из ваших рук калиан и затянется благовонным дымом. Не принимайте на себя надменного вида в отношении кого бы то ни было: вид и поведение факира суть для вас самые приличные.

Науаб Джабар Хан может устранить все затруднения, которые встретятся вам на пути из Кабула в Бухару; по этому постарайтесь понравиться ему — это один из самых честных людей, с которыми я встречался в Азии. Что касается до вашего намерения путешествовать по Хиве и оттуда к берегам Каспийского моря, то я нахожу план ваш совершенно неисполнимым; желаю, однако же, чтобы он увенчался полным успехом,

В противном случае обратитесь на Герат и Мешед; но не иначе пускайтесь в этот путь, как с многочисленным и хорошо [57] вооруженным караваном, ибо страны, чрез которые вы пойдете, наполнены Туркоманами, блуждающими там во всех направлениях. В заключение скажу, что опытность, которую вы приобретете в проезде чрез эти страны, доставит вам указания для руководства лучше моих наставлений.

Да приведет вас Господь в безопасную пристань».