БОРНС А.

ПУТЕШЕСТВИЕ В БУХАРУ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ.

Пользуясь случаем, который представило мне второе издание моего путешествия, я изменил расположение книги, что, как кажется, в некоторой степени улучшило ее. Я переместил рассказ о плавании по Инду, вместе со всеми подробностями, относящимися до этой реки, в первый том, и таким образом представил путешествие в том порядке, в каком оно было совершено. К этому я присоединил одну главу, связывающую первое путешествие со вторым, устранил погрешности, происходившие от повторений и исправил ошибки, упущенные из виду при поспешности первого издания. Собственно к содержанию я ничего не прибавил, кроме нескольких пояснений в смысле и выражениях; но за то [X] соединил некоторые главы и этим надеюсь сделать книгу более ясною, хотя вполне сознаю множество недостатков, в ней остающихся. К настоящему, второму изданию я приложил карту г. Джона Арроусмита, выгравированную для удобства справок в небольшом размере; но желающим видеть подробные географические показания рекомендую большую карту. В заключение мне остается сказать, что я приношу благодарность публике, почтившей меня столь хорошим приемом, равно французскому и немецкому переводчикам этой книги и свидетельствую признательность как ученым обществам моего отечества, так и ученым людям в Вене, Берлине и Париже за поощрения, мне ими оказанные. Издатели Обозрений увидят, что я не пропустил без внимания их замечаний, что надеюсь вполне докажет мое уважение к их благосклонным указаниям.

Александр Борнс.

Лондон 1835 г. [XI]

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ.

В 1831 году я был отправлен в качеств политического агента к лагорскому двору с письмом от английского короля и несколькими лошадьми в подарок государю Пенджаба. Главная цель этого путешествия состояла в исследований течения реки Инда, которая до того времени была известна только местами, именно там, где чрез нее переправлялись предшествовавшие мне путешественники; вполне же она не была еще определена, кроме той части ее, которая заключается между Таттою [XII] и Гайдрабадом. Мой успех в этом предприятии, сопряженном с многими трудностями, и сближение с разными племенами, дотоле малоизвестными, еще более усиливали во мне желание увидеть новые земли и посетить страны, когда-то покоренные Александром. Будучи первым из новейших европейских путешественников, которому удалось всплыть по Инду, я имел тем более желания продлить свое путешествие за пределы этой реки, бывшей местом действия тех геройских подвигов древности, о которых я с таким любопытством читал еще в детстве.

План мои получил полное одобрение со стороны генерала-губернатора Индии, лорда Уилльяма Бентинка, к которому я присоединился в Зимле, в горах Гималайских, по окончании моего посольства в Лагор. По мнению его светлости, знание общего состояния стран, чрез которые я проехал, могло быть [XIII] полезно британскому правительству независимо от других выгод, долженствовавших произойти от подобного путешествия.

Предстоявшие опасности экспедиции и неуверенность в средствах требовали внимательного обсуждения. В высшей степени было бы безрассудно ехать в страны, лежащие между Индией и Европою, в таком же качеств уполномоченного агента, в каком я путешествовал по Инду, и потому мне приказано было, по моему собственному предложению, отправиться в звании частного путешественника.

Согласно с этим мне выданы были паспорты на языках французском, английском и персидском, где я назван был капитаном британской армии, возвращающимся в Европу. Бумаги эти написаны были в таком смысл, который давал понятие о частности моего лица и о заботливости, которую принимало наше правительство в моем благосостоянии. [XIV]

Все прочие распоряжения в отношении этого путешествия были предоставлены моему произволу и я получил от генерал-губернатора позволение взять с собою г. Джона Ликки, молодого офицера самого пылкого характера, сопровождавшего меня в путешествии по Инду. Но на кануне отъезда этот товарищ мой был отозван бомбейским правительством. Полагая, что место его может быть с выгодою занято медиком, который, по моему мнению, мог способствовать нашему путешествию в этих странах, я сделал предложение г. Джемсу Жерарду, медику бенгальской армии, сопутствовать мне. Этот человек провел большую часть жизни в Индии, странствуя по Гималаям, и обладал сильною страстью к путешествиям. Со мной был еще туземец, землемер Магоммед Али, учившийся в инженерном институте в Бомбее у капитана инженеров Джервиса, и заслуживший полное право на мое доверие своею верностью и [XV] преданностью, в чем я имел много случаев испытать его во время путешествия в Лагор (Я с искреннею горестью оплакиваю смерть этого достойного человека. Судьба его была самая жестокая: пройдя благополучно пустыни и все опасности Татарии, он теперь почиет в Веллоре, где умер от холеры, на пути к Калкутте. Наше великодушное правительство не забыло его заслуг: вдова Магоммеда Али получает большую пенсию, все семейство его состоит под особым покровительством, а сыновья по достижении совершеннолетия будут приняты в службу. Такая благоразумная щедрость обратила внимание Индусов: об ней упомянуто в одной из бенгальских газет, издаваемой туземцем, который советует своим соотечественникам следовать по такому же поприщу и не отставать от Бомбейцев в умственном образовании.). Я еще взял с собою молодого Индуса, родом из Кашмира, по имени Моган Лала, учившегося в английском институте в Делли, собственно для того, чтобы он мог служить мне помощником в персидской корреспонденции, формы которой составляют почти целую науку на востоке. Его молодость и вероисповедание обещали мне средства [XVI] сближения с туземцами и знакомство с их интригами, и я не обманулся: как он, так и землемер оказались в последствии ревностными, надежными и преданными мне людьми. Как природные жители Азии, они могли во всякое время отделяться от нас и, уменьшая таким образом нашу свиту, представлять нас людьми бедными, что я всегда считал вернейшим средством для нашей безопасности. Мы отпустили всех наших индийских служителей, кроме Гулам Гозна, который и доныне находится при мне и сохраняет полное право на мою всегдашнюю благодарность за труды, им за меня понесенные.

С самого дня отправления моего в страны, лежащие между Индией и Каспийским морем, я решился, удержав европейский характер, приспособляться к одежде, привычкам и обычаям тех народов, с которыми мне приходилось иметь сношения. Последствия вполне [XVII] оправдали выгоды этого плана, хотя он и вовлек нас в некоторые затруднения. Я однако же решился на это, ни сколько не надеясь не быть узнанным под одеждою туземца, ибо знал, что ни один Европеец еще не путешествовал таким образом в этих странах без подозрений, и редко оставался неузнанным со стороны жителей. Проведя многие годы между Азиятцами, я некоторым образом вникнул в их характер и даже приобрел довольно основательное знание для разговора на персидском языке, lingua franca всех народов, с которыми мне предстояла встреча. По этому я ни сколько не колебался явиться к ним в их национальной одежде и объявлять себя иностранцем. По всем мною собранным сведениям я заключил, что мне нечего было опасаться ни личных обид, ни притеснений, но друзья мои в Индии ни сколько не ободряли меня и, указывая на судьбу моих предшественников, на бедного Муркрофта и на его [XVIII] товарищей, считали их участь и для меня неизбежною. Я надеюсь, однако же, что счастливое окончание этого путешествия даст лучшее понятие об азиатском характере и возбудит в других (что я сочту лучшею для себя наградою) желание посетить эти края.

Вот, в коротких словах, обстоятельства, в следствие коих я отправился в эти страны; хорошо ли я исполнил возложенное на меня предприятие, предоставляю на суд публики. Я прошу читателя быть снисходительным к моей книге: сочиняя ее, я не имел никакой помощи, и при том вся моя жизнь на востоке была постоянно занята службою. Но я не могу не сказать, что многим обязан г. Моунтстюарту Эльфинстону, бывшему губернатору Бомбея, за его указания при напечатании этой книги. Я считаю себя совершенно счастливым, что, безопасно достигнув родимых берегов своих, мог встретить [XIX] человека столько способного помочь мне своими полезными советами. Но известная нелюбовь г. Эльфинстона к огласке не дозволяет мне распространяться об этом предмете.

Г. Джемс Бели Фрезер, известный сочинитель Казильбаша, мой друг и товарищ лейтенант бомбейской армии г. Л. Джекоб, также доставили мне несколько справедливых замечаний. Приношу мою благодарность г. Горацию Гейману Уильсону, профессору санскритского языка при оксфордском университете, и г. Джемсу Принсепу, секретарю азиатского общества в Бенгале, за изготовление рисунков монет, находящихся в моей коллекции: замечания этих особ говорят сами за себя.

Капитану Р. М. Гриндлей, издателю собрания видов Восточной Индии, я одолжен большею частью рисунков, делающих честь его кисти Брату моему г. Давиду Борнсу, помогавшему [XX] мне в трудах корректуры, я также приношу мою искреннюю благодарность.

Александр Борнс.

Лондон, 6 Июня 1834.