ВИКТОР ГРИГОРОВИЧ

ОЧЕРК ПУТЕШЕСТВИЯ ПО ЕВРОПЕЙСКОЙ ТУРЦИИ

Вообще в Охриде еще в XVII стол. по письменным свидетельствам, было 33 церкви и параклиса. Из этого числа осталось теперь семь, которые тщательно осматривал я, в надежде собрать сведения о минувшем быте Славян. В каждой нашлись остатки рукописей, но греческих, и следы надписей. Вот названия церквей: 1, св. Врач, Козьмы и Дамиана; 2, св. Константина и Елены, с славянскою затертою надписью; 3, Богородицы Чельницы; 4, св. Николая с иконою св. Эразма (не Гораздали?) и Наума; 5 св. Климента славянского. Эта построена, как говорить надпись, во время краля сербского Стефана Уроша в 6886 году (1378); 6, Пресв. богородицы; 7, св. Николая на больница (Gerokomia); 8, митрополия.

Город в настоящее время заселен Болгарами, Валахами и Турками, отчасти также Греками и Албанцами. Первые многочисленнее. Турецкое разделение города мне неизвестно, да и жители не совсем с ним знакомы. [102] Обыкновенно разделяют его на приходы, которых в XVII столетии было 7-мь, теперь 5-ть. Некоторые части города носят еще старые названия, как то: Варош, Кошишта, Плаошник, Канево, Лобиново. Охридские Болгаре отличаются образованием и живостью характера. Я часто находил в людях, по-видимому, простых, пытливость и начитанность. Мой, напр., вожатый, портной по ремеслу, знал много сочинений греческих и в своих рассказах доказал это ссылками на Мелет, Куму и многие церковные книги. Такому направленно способствуют порядочные училища и обширные торговые связи. Но влияние греческое сильно подавило природный их язык, на котором Болгаре с трудом объясняются во внеших сношениях. Он получает лишь свои права в тесном семейном кругу, оживляемом присутствием женщин: вне его, Болгаре прибегают к греческому, иногда к турецкому языку. Мне не случилось встретить в Охриде кого либо, который мог бы разбирать самое крупное славянское письмо. Напротив, в чтении греческого, как известно, довольно трудного письма в старых рукописях, многие были очень искусны.

После стольких переворотов, невозможно было предполагать, чтобы в памяти жителей остались воспоминания о минувшем быте их города. Напрасно пытался было я узнать о ближайшем даже событии, господстве Сербов, хотя следы его видны были в рукописях, надписях и в живом языке. Об усвоении Охриде названия первой Иустинианы и уничтожении патриаршей власти архиепископов ее, получил я мало сведений и неверно. Известно, что император Иустиниан городу, в котором родился, дал название от своего имени. По мнению ученых, этот город, существовал в северной Македонии, быть может, там, где ныне Кюстендил или Скопия. Охридские Болгаре, присваивая это название своему городу, повторяли мне, что [103] близ Охриды существует село Изток и что гора Петрина древле называлась Ведериана. Этими местностями определяют пoлoжeние первой Иустинианы. — Лишение архиепископа охридского патриарших преимуществ и ограничение его епархии отторжением подчиненных ему митрополитов из-под его власти жители представляли мне в связи с политическим происшествием. По мнению их, последний самовластный архиепископ Охриды лишен был своего достоинства по несправедливому обвинению в сношениях с Венецианцами ²⁹. С этого времени сменились пять охридских митрополитов с ограниченною властью, именно: Григорий, Исайя, Киприян, Каллиник (с 1800 — 1842 г.), Иосиф (с 1842 г.).

По сказанию жителей, сочинения св. Климента и другие документы существовали будто бы до самого преобразования охридской архиепископии. Некоторые из них утверждали, что с лишением патриаршей власти архиепископов первой Иустинианы, церковь их потеряла не только собственноручные сочинения св. Климента, но и разные документы, в числе которых была грамота императора Иустиниана. Может быть, это сказание не совсем достоверно; но не без основания можно полагать, что оно не совсем ложно. На святой горе, в Kapeе, некоторые из келлий, составляющих этот городок, носят иногда знаменитые названия от лиц, в них пребывавших. Итак, есть келлия св. Саввы сербского, келлии многих патриархов константинопольских и проч. Один стариц назвал мне также келлию, принадлежащую монастырю зографскому, патриаршею. Причина сего названия заключается в том, что там умер последний патриарх охридский ³⁰. Несколько [104] таинственно старец рассказал мне после, что тот же патриарх, недовольный преобразованием своей епархии, отправился было защищать свои права из Охриды в Константинополь. С ним были разные хрисовулы и еще какие-то бумаги. На пути заехал он на афонскую гору, но, задержаный там, скоропостижно скончался в келлии Зографа. Оставшиеся после смерти его бумаги спрятаны где-то на афонской горе. Выше сообщено, что старшина зографский, Анатолий, однажды в добрый час проговорился мне об охридских грамотах, и что просил я его показать мне по крайней мере концы их, чтобы заметить имена архиепископов охридских, почитая это важною для себя добычею. Упомянул, что на другой день эти грамоты потерялись... Проникнутый важностью предмета, который касается истории нашего просвещения, не престану жаловаться на жестокосердие лукавого невежества, которое, не умея само пользоваться драгоценными документами, лишает других полезного наставления. Мне кажется, что в Зографе есть много охридских документов и что они не говорят лишь об одних форелях охридского озера, обреченных монастырю, как сказывал один невежа, насмехаясь над моим любопытством.

Из Охриды пожелал я объехать охридское озеро до монастыря св. Наума и оттуда горами проникнуть до преспанского озера. Но прежде совершил я небольшую поездку в край, мало еще известный географам. В найденном мною житии св. Климента встречается следующее ме-: ,

языке болгарском названной главиница и теперь еще видеть можно сохранившиеся каменные столбы, на которых [105] вырезаны надписи, знаменующие обращение к Христу и водворение всего народа (Болгар). Не имея повода сомневаться в правдивости древней рукописи, я тщательно расспрашивал, где находится Главиница. Все знакомые с краем указывали на село Издеглавие, близ которого существовала искомая главеница. Оно на восток от Дрины, между Деброю и Стругою в казе (уезде) Деберца. Бег Охриды, Шериф-бег, выслушав мою просьбу, в предположении, что я намерен съездить туда за лечебными травами, согласился пустить меня в сопровождении своего буюк-баши. С благодарностью упоминаю об его распоряжении, потому что в своем страже, природном Албанце нашел я честного вожатого. Ехал я сперва побережьем озера на запад мимо сел Хермелия, Гбавци и через реку Подмолье мимо села Доляны и достиг Струги на реке Дриме. На другой день поворотил я к северо-востоку. Из Струги, мимо Дрима, имея в виду села Белицу горню, Мишлешево, Мешериште и Волен, потом ущелиями по течению речки Сотески (Сатеска), достиг я Ботун-гана, где нашел много Албанцев, которые приняли меня весьма радушно. Оттуда ущелиями пробрался я в небольшую долину, называемую горня Деберца. Там у подошвы скалистой горы лежит несколько лачужек с порядочным хозяйским домом, это издеглавие, чифлик, т. е. хозяйственная дача; жители его непостоянны, ибо хозяин Турок переменяет рабочих. Дальше узнал я, что на западном склоне горы есть следы старого села, немного повыше в лесу скрывается древняя церковь. Западнее сего места, за речкою Сини-вир, на возвышении, находится старое кладбище и разрушенная Церковь. С проводником и двумя Албанцами обозрел я все эти места. В лесу нашел маленькую каменную церковь, над дверьми которой, писанный на стене, образ с надписью: [106] свтыи Никола. Внутренность ее в совершенном опустошении. Стенная живопись, на которой кое-где были греческие и, кажется,, славянские надписи, изображала деяния св. Константина и Елены. Иконостас был обнажен: иконы, на которых живопись стерлась, лежали на полу и на аналое. Внутренность алтаря покрыта была летучими мышами. Внизу горы следы жилых мест, но ни признака больших каменных построек. Пройдя речку Сини-вир, на возвышении обозрел кладбище, надгробные камни которого без надписей, и вблизи развалины церкви во имя св. Димитрия. Этими сведениями вознаграждена была попытка моя отыскать Главеницу. Оставив поспешно это удолие, поднялся я на гору Бучиште и сошел в прелестную долину, перерезанную рекою, на которой красовались небольшие села: Злесте, Стредорече, Лешани. Эта долина называется дольна Деберца. Повыше села Лешани в лесу находится небольшой монастырь Всисвяти, в котором я ночевал. В монастыре один только монах с прислужником. До десятка Албанцев, тех самых, которых я встретил было в Ботун-гане, ожидали меня в нем, желая доказать свою приветливость. Быть может, открытое и решительное обращение, следствие чувства, воодушевлявшего меня на священном месте, внушало им более, чем дружественное ко мне расположение, Здешние Албанцы — магометане. Начальник их — ибо они были дервенджии (дорожние стражи) — буюк-баши Шемшедан, старый слуга Алипаши янинского, удовлетворял все мои, причудливые даже, предложения с особенною угодливостью, Итак, узнав от игумена, что в церкви села Вельми, сохранились будто разные болгарские письменные памятники, когда я, не смотря на позднее время, хотел было не медля туда отправиться, услужливый буюк-баши сейчас отправил за ними одного из своих сейменов (прислужников). Такое [107] обращение дало мне весьма выгодное понятие о народе. С подозрительностью и пылкостью Албанцы соединяют доверенность и наклонность к энтузиазму. Поэтому смелое обращение, чуждое всякой подозрительности, и восторженность, всегда, хотя бессознательно, их привлекали. Я имел еще раз случай испытать такое безотчетливое сочувствие. Албанцы, с которыми встретился я, знакомы немного с греческим и болгарским языками, по происхождению большею частию Тоски, некоторые были из Гегов. — Монастырь Всисвяти весьма беден. В церкви прочел я следующую надпись на стене: жиздесе и пописасе св. бжественныи храм великих мученик всих святых с трудом (sic) и попечением раба Божия Ни... Божикева из града Охрида в дни архиепископа Никодима в лето 6960 (1452). Более ничего не нашел там примечательного..... В полночь воротился посланный из Вельми, приведши с собою священника с мешком, полным кусков книг. Добрый священник объяснил мне, что это остатки от большого количества рукописей, еще за несколько месяцев сохранявшихся в церкви. Куда же они девались, спросил я ? Мы их укладывали в стены вновь строящегося храма. — Так как нельзя было ничего более узнать о предмете поисков, Главенице, то на другой день отправился я обратно: пройдя ущелием до Ботун-гана, оттуда прежним путем воротился в Стругу. В Струге находится одна церковь во имя св. Георгия, где несколько рукописей и старопечатных славянских книг. При церкви училище греческое. Жители города Болгаре и Албанцы, магометане и христиане.

Из струги берегом охридского озера сперва ехал я к югу, мимо сел Радовиште, Калиште, до монастыря Успения Пресвятыя Богородицы, где провел ночь. В церкви сего монаст. на стене изображен Кирилл философ. Дальше, [108] все побережьем светлого и рыбного озера, прошел я села Лин, Радожду, за тем мимо сел Удуниште, Мумулиште, до села Подградца. Оттуда, поворотив к востоку, берегом того же озера, мимо села Старова и священного источника, достиг, наконец, монастыря св. Наума на возвышении, почти у самой юговосточной оконечности озера. Память св. Наума, сподвижника св. Климента, внушила мне, увлеченному мыслью о славных подвигах славянских апостолов, надежды, обогатиться новыми сведениями. Огромные размеры монастыря, его наружное великолепие поощряли эти надежды. Мне казалось, что внутри также заботятся о сохранении его древнего достояния. Он был сооружен Михаилом, болгарским царем, и служил приютом св. Haуму, мощи которого лежат под спудом. Особенное уважение Турков к святому целителю душевных недугов спасло его существование. Быть может, и то обстоятельство способствует теперь его благосостоянию, что, в крае гористом и часто опасном, он служит пристанищем для путешественников. Как велико было прежде достояние монастыря неизвестно, ибо древние его грамоты затеряны. Но и в настоящее время он обилует средствами к содержанию. Ему принадлежат огромные стада овец (до 8000) и три села Любаншита, Пояни, Стения. Главный однакож доход получает монастырь от panagoriV, т. е. ярмарки, которая бывает 26 Июля, в день праздника св. Наума. Для этой цели назначена большая часть здания. Вокруг монастыря заметны остатки древней стены, южнее на горе развалины старого замка. На запад его изливается в озеро источник, в котором, как говорит предание, крещен царь какой-то или его дочь, поэтому он носит название agiasma. На восток расположены огороды и пруды. Благоговейно войдя в монастырь и испросив позволение игумена, отца Серафима, остаться несколько времени, тотчас [109] занялся обозрением внутреннего устройства его. Все почти монастырское здание состоит из огромных конаков и также больших амбаров. Обветшавшие его келлии давно, кажется, необитаемы. Конаки же эти суть огромные залы, построенные купцами разных городов и сел для помещения во время съезда на храмовой праздник. Они и носят названия этих городов и сел, именно: битольский, стружский, охридский, ресеньский, старовский, подградецкий конаки. В южной части находится архондарик (приемная для гостей), в углу северовосточном жилье игумена. Вообще, большое здание это не имеет ничего примечательного. Посреди монастырского двора небольшая, ветхая, осевшая церковь во имя святого Наума. Предполагаю, что она построена в Х столетии, хотя свидетельства об этом не имею. Наружность церкви неизящна. Она украшена двумя куполами, не имеет колокольни и разделена, как и святогорские церкви, на две паперти и храм (naoV). Внутри стены покрыты зеленоватою живописью, поновленною, как говорит надпись, в 1711 году. С левой стороны дверей представлен ктитор церкви, царь Михаил, с правой, — св. Антоний Печерский. На южной стене изображены семь словянских просветителей, святые: Кирилл, Мефодий, Савва, Ангелярий, Горазд и Климент в архиерейских облачениях, св. Наум в монашеском. Прочие изображения непримечательны. В иконостасе, кроме напрестольных двух древних, прочие иконы казались новыми и все с греческими надписями. У северной стороны придел, но без иконостаса. Там в нише стоит образ св. Наума с греческою надписью и с боку гроб того же святого. Надгробная доска серого камня, такая же как и св. Климента, во без надписи. Она впрочем расколота. Больные, особенно душевно, турки и христиане, приходят сюда ложиться на гробе святого в надежде исцеления. У южной стороны так [110] же маленький придел и также без иконостаса, но очень грязный. Здесь чистят кадила и потому весьма много разлито масла. Надгробная доска, лежащая посреди сего придела, покрывает, как говорит предание, остатки какого-то царя болгарского (не Михаила ли Бориса?). У второй паперти — каморка. Вошедши туда, нашел я ее темною и нечистою. По полу разбросаны гнилые окладки и листки книг — последний остаток еще недавно богатого книгохранилища. И извне церкви приделаны две каморки, одна за крепким замком для заключаемых здесь беснующихся, другая для монастырского белья (paplwmata), Столько видел я глазами своими в этом достопамятном здании!

Окончив обозрение строения, обратился я к игумену с умиленною просьбою показать мне монастырские книги. Брюзгливо отвечал он мне: напрасно де забочусь об этом; уже его предшественник (архим. Дионисий анатолит, грек) сжег их. Я легко поверил сему, ибо еще в Охриде слыхал жалобы городских старшин на непростительное варварство это, но не думал, чтобы чего либо не осталось, потому не отставал просить. Недовольный игумен бросил ключи священнику,. которого звал своим эклисиархом, приказав показать мне, если что есть из книг. Этот эклисиарх и сам не знал куда меня вести. Наконец нашли мы комнату, где в сундуке хранились печатные церковные книги, в том числе острожская библия и один том какого-то русского романа. По последнему заключил, что я не первый русский был в этой достопримечательной обители. В числе греческих книг находятся две напечатанные в Воскополисе, городе, лежащем 12 часами южнее монастыря св. Наума. Одна из них под названием akoluJia twn agiwn eptaruJmwn, т. е. службы семи славянским апостолам, кажется, была неизвестна ученым и оказала мне важные услуги. Все мои поиски и расспросы окончились этим последним открытием. [111]

С прискорбием упомяну теперь о внутреннем устройстве монастыря. Оно даст понятие о многих македонских обителях. В целом монастыре собственно живет и господствует один игумен. Я нашел там еще одного монаха, бывшего игумена монастыря Янковец, заточенного сюда по несправедливому, как он сам уверял, обвинению. Удивляясь этому странному одиночеству игумена в таком обширном монастыре, из рассказов туземцев составил я себе следующее понятие об обычном порядке монастырских дел в этой стране. Обыкновенно монастыри здесь отдаются в пожизненную собственность тому, кто возмется взносить митрополиту и паше ежегодную урочную плату. Удовлетворивший сему управляет монастырем словно арендою, волен принимать или не принимать монахов и самовластно располагает всем его имуществом. Такое управление часто подавало повод к значительным злоупотреблениям, так что старшины городов, для соблюдения достояния их, домогались нередко надзора за монастырями (epitroph). Эти домогательства, однакож, имели только там успех, где старшины новым взносом пособия доказали свое участие в охране монастыря. Где монастырь сам по себе богат и может поддержать свою самостоятельность, там домогательства остались без внимания. М. св. Наума сам по себе богат, следственно дает тому, кто им завладеет, способ, на основании упомянутого урочного взноса, обойтись без эпитропии. Игумен его, управляя им самовластно, дает ежегодно митрополиту и паше около 15 тысяч пястров. Чтобы облегчить себя в монашеских своих трудах, обыкновенно заставляет он сем священников из ближайших деревень приходить, по два на одну неделю, для совершения церковной службы. Плата священникам состоит в том, что им выдаются поочередно св. мощи из церкви, с которыми они обходят села для сбора в [112] свою пользу. Эти священники, следственно, чужды монастырю. Когда я спросил, какая бы причина была тому, что в монастыре таком обширном нет монахов, игумен отвечал мне, что он принял правилом не впускать ни одного из них потому де, что когда-то они посягнули на мощи св. Наума, — от чего и надгробная доска расколота — замыслив унести их на Афон. Таким образом в монастыре остается лишь один полновластный монах — игумен. Такой способ владеть монастырями знаком особенно Грекам и Македоно-Валахам и потому везде, где упомянутые условия возможны, находил я игуменов этой нации. Неудивительно, что в чисто славянских монастырях славянские памятники истреблены или изменены. В м. св. Наума игумен Серафим, хотя и говорит по болгарски, принадлежите тоже, кажется, к одному из этих народов. Я принял его впрочем за Албанца, потому что он предпочел Албанца, моего ясачки, своему единоверному и в дружественной беседе с ним проводил целые часы. Ко всем прочим был он строг до жестокости и повелителен невыносимо. Он окружен многочисленною прислугою, человек до тридцати. Должен прибавить при том, что свое известие я основываю не только на том, что сам испытал, но еще на слышанном от честных и благоразумных людей, скорбящих о таком унижении обители.

От монастыря св. Наума имел я намерение пробраться горами до преспанского озера и обозреть развалины Преспы, оттуда, также горами, достигнуть Прилепа и Велеса (Кюприли). Успеху этого плана воспрепятствовали неожиданные обстоятельства. Путь мой лежал к востоку. В сопровождении ясакчи, которому поручен был шерифбегом охридским, стал переправляться через снежную гору Галичицу. Трудность переправы лишила моего ясакчи лошади, перемена воздуха и невоздержность в напитках ввергли его [113] в болезнь, в то самое время; когда мы приближались к озеру Преспы. Миновав деревню Стения, мы сошли наконец на берег его. У гана видя трудное свое положение, я пытался было сперва, наняв лодку, проплыть вдоль озера до места, с которого мог пешком добраться до развалин Преспы. Но этому встретилось препятствие. На озере употребляются выдолбленные из дупла лодки (члн), длинные, узкие. Лишь берегом на них плыть и еще не делать движений. За единственную рыбачью лодку (шайку), которую нашел, варвар болгарин запросил непомерную цену (100 пястров за 5 или 6 часов езды). Опасаясь не столько платы, сколько последствий, если б решился пред чужими принимать так дорогие условия, я рассудил оставить свое намерение. Отправившись берегом к северу в село Перово, после несбывшихся моих усилий, я решился продолжать свое путешествие. Топография окрестностей охридского и преспанского озер представлена на прилагаемой здесь карте. Здесь замечу только, что преспанское озеро состоит из двух, великого и малого, разделенных перешейком. На перешейке лежит село Агил (Ahil), это собственно Преспа. К сему принадлежит мыс или, кажется, небольшой остров, называемый Градиште. На Градищте находятся развалины сорока церквей и монастырей. Сказывают, там много надписей, но греческих. Название Агил объясняю из истории болгарской. Болгарский царь Самуил, завоевав Ларису в Фессалии, перенес оттуда мощи св. Ахилла в Пресиу и построил во имя святого монастырь. Монастырь св. Ахилла пережил самый город, название которого народ забывает. В Перове, болгарском селе, нашел я ветхую церковь во имя св. Афанасия, в которой лежат без употребления 20 ркп. и 2 староп. книги славянские. От Перова поспешно проехал я долину к северу мимо сел [114] Белацерква и Царевидвори до Ресны. Оставив там больного ясакчи, я путешествовал до Серреса один с проводником. Город Ресна (Ресен), в четырех часах от озера, заселен Болгарами и имеет церковь во имя св. Георгия и греческое училище. В церкви нашел я печатное в Воскополисе житие св. Климента, а на полу и вне ее несколько камней с греческими надписями и изображениями. В тот же день продолжал путь к северовостоку. Место, куда отправился я, называлось прежде Железно, теперь Добромирско или добромирска нурия. В сопровождении простого Болгарина, прошел я сперва село Янковец, после ущельями, и, наконец, стал то подыматься на горы, то обходить их. На этом пути попался только поток, вдали его седо Чешово или Чешково и на одной из гор дервенд (дорожная стража). По мере как подымался, внизу выказывались небольшие долины с деревнями, повыше в расширенном горизонте Галичица, Перистери, а с вершины, называемой Вигля, виден был Шардаг.

Так пробираясь сквозь лес по горам, сошел я, наконец, в нагорное удолие, где находится м. Слепче во имя свят. Иоанна Предтечи. Близ него в подобных удолиях скрываются еще другие монастыри, именно Журче м. во имя св. Афанасия, Топлица м. во имя св. Николая, Добромир м. и Градиште м.; последние два в развалинах. Название монастырей взято от близ лежащих сел. Я посетил м. Слепче, потому что узнал о богатом там собрании рукописей. Ктитором его, кажется позднейшим, был князь Димитрий Каратовский. На воротах написана икона св. Кирилла славянского. Так как монахи, которых числом четыре, разошлись с требами по селам, то кто-то, по-видимому сторож, назвал себя векилем, т. е. наместником их и принял меня весьма гостеприимно. Еще в Охриде испросил я позволение у митрополита, к [115] епархии которого принадлежит м. Слепче, рассмотреть его достопримечательности. В ожидании ответа от игумена, к которому отправил я с нарочным письмо, в монастыре нашел незапертую комнату, над самою конюшнею, где по полкам и полу лежали 60 запачканных рукописей и кусков рукописей. Воспользовавшись находкою этою, в глазах доброго недоумевающего векиля, я занялся исследованием этого книгохранилища.

Монастырь Слепче примечателен еще славянским богослужением. По всей южной Македонии от Солуня до Охриды и от границ Фессалии до Скопии и Меленика не только в митрополичьих, но и в сельских церквах богослужение совершается на греческом языке. Если в городах знакомство с этим языком не затрудняет жителей в уразумении главных истин веры, то по селам, где преобладает поселение болгарское, употребление его имеет дурные последствия. На пути встречал я, очень часто селян, незнающих повседневных молитв, селянок, которые, даже при совершении креста, не умели произносить слова. Какое-то одервенение замечал я в этом бедном народе, так явно презираемом своими пастырями, которые, при столь смешанных отношениях с разноверными, не дают ему даже понятными молитвами чувствовать утешения в храмах Божиих. От этого преобладания греческого языка изъяты весьма немногие церкви и, кажется, более монастыри. По собранным мною известиям, славянское богослужение сохранилось в Деберце, Дебри и близ Прилепа.

От м. Слепче сошел я в ущелие, ехал мимо сел Слепче, Градиште, Вардино, Бунаково, Одиноковцы и, наконец, вышел на роскошную прилепскую долину. Окруженная горами и орошаемая рекою Черною и мелкими потоками, она чрезвычайно плодородна и потому весьма [116] населена. Имея в виду гору Трескавец, у подошвы которой с запада лежит город Прилеп и перед ним высокий холм с развалинами замка Марка кралиевича (Марко кралиевик куле), направил я путь свой к северу. Проехал села Водяну и Белацерква (в стене церкви последнего вставлены камни с греческими надписями), затем среди тучных пажитей и в виду красивых сел достиг до Трескавца. Вот названия сел прилепской долины: Бучино, Обършани, Рухци, Коняры големо и мало, Върбяно, Кревгаштани, Святи-митрани, Враньче, Белополе, Заполжани, Дольняни, Сенокос, Мазовичишта (у самого Трескавца), Секерци, Варош (близ Прилепа), Слепче (где церковь св. Николая), Костенци. После обозрения Прилепа, где одна церковь, и замка Марка кралиевича извне, решился я взбираться на вершину Трескавца. Не ожидал я там ни поучения, ни спокойствия; без стражи не решался обозревать ближе знаменитого замка, прославленного преданием и песнею. Моему любопытству доступнее казался монастырь, скрытый в скалах на вершине Трескавца. Крутыми дорогами, среди пирамидально торчавших скал, прибыл я, наконец, в монастырь во имя Рождества Богородицы. Об нем имел я уже некоторые сведения, знал, что прежде он пользовался защитою сербских кралей, что теперь слывет царским и имеет разные письменные памятники. Больно мне сказать, что в нем встретил безнравственное негостеприимство. Не хотели даже сказать, где нагробные камни с надписями, а за книги доходило до лукавого даже поступка. Смягчив, сколько средства дозволяли, недобрых жильцов, я несколько успел. Мне показали три хрисовула сербских кралей, замечая с непростительною ирониею, что они без пользы долго лежали прежде в углу церкви, пока старик монах не перенес к себе в келлию. Они очень испорчены, в углу церкви [117] просырели, в келлии монаха мышами объедены. Я сделал по силам из них извлечение и предлагаю содержание их.

6834 — 1326. 1. аз Стефан краль всей срьбские и поморские земл-иe — прием грады доволни, над ними грьци обладаху, преи-ех и град глагол, прилеп идеже монаст. пресвят. Богородицы глагол. Трескавец-асе катастих о метохох црковных о нивии-ех и о виноградех о задшних и о купеницах: село белацрква, с. трьнов-и, метох у прилепи св.Феодор, в галичанех купеница, метох у поречи, селище пусто калугерци, селище вльчье, сел. пусто хоморани, сел. техово, метох у хлерине, с. доупничане, селище пусто у могилах, стась в кривогашанех, стась белевека, стась у глигоровцех, селище пусто слепче, сел. пусто дреновци, сел. диви маргариты — перг. 15 вершков дл.

2. без начала и без конца; упоминает о сыне краля Оуроша и заключает поименования сел и метохов: метох св. Феодоры, село небрегово, у богомили в бабуни стась, сел. глбочани... обршани, селище комарчаче, костино, село маргарит, метох у поречи, монастырць с селищем птичем, село влчие, метох у охриде св. Иоанна Феолога. метох у калинице, сел. могилене, село хоморане, селище белаводица. Перг. 2 арш. 7 вершк.

3. без году — Стефан самодрьжц.. . повторяет предыдущие и прилагает другие села — перг. 1 арш. 11 вершк.

Сверх того видел еще камень с надписью славянскою. Он вставлен в восточную стену храма и заключает следующее:

[118]

Книг никак не хотели показатъ. Мой успех ограничился только открытием нескольких лоскутков рукописных в паперти церковной. Один из них был мне очень полезным. Сходя с Трескавца, по направлению северо-восточному, еще раз видел я Прилеп, мимо сел: Дабница, Ореово, Пештани, в виду села Плетвар и мимо Капетан гана приблизился к горе Бабуна. Опасная теперь своими ущельями, скрывающими хищников, в древности эта гора, как говорит предание, была убежищем Бабунов или Богомилов, приверженцев известной религиозной секты. До сих пор в ее ущельях находится село под названием Богомили. Вскрай Бабуны по мощеной дороге, мимо дервенда, дальше лесом, достиг я Бабунского гана. Оттуда более по легким возвышениям, мимо трех сел, из которых одному название Олизарово, достиг я среди гор на реке Вардаре города Велеса, т. е. Кюприли.

В Велесе желал было я остановиться, чтобы сообразить путешествие и затем, снискав благосклонность бега, с его содействием отправился в Скопию, дабы обозреть все главные точки Македонии. Ожидания мои основывались на знакомстве с купцом сего города, подданным русским, который, в бытность свою в Солуне, обещал мне гостеприимство и руководство. Несчастные обстоятельство дали плану моему другой оборот. Купец, обещавший желанный прием, не был дома, его родственники поступили трусливо, видя грубое, жестокое обращение со мною турецких начальников. Едва въехал в город, сеймены и кавасы бега остановили меня, и, недовольные ни тескере, ни моим буюрди, стали допрашивать, как я дерзнул [119] носить оружие. Когда умолял дать мне усталому минуту отдыха, я насильно был схвачен и отведен к алибегу, который встретил меня наглым криком. Наглое обхождение со мною и доселе неиспытанное явное поругание моему имени едва смягчил предъявлением русского паспорта. Такое неблагоразумное поведение начальника не осталось без влияния на толпу. Осмеленная грубостью кавасов, она увеличила смятение, столкнув лошадей моих, оставленных с проводником, с мосту в реку. Остаток дня провел я в тишине и, оправившись наскоро, на другой день весьма рано оставил ненадежный город. Трудно было думать там о сведениях каких либо. Знаю только, что в этом городе находится митрополит, три или четыре церкви и училище, в котором тогда собирались ввести болгарскую грамоту.

От Велеса шел я сперва западным путем в Штип (Истиб), мимо Радовшита, в Струмицу и Петерчь, оттуда поворотил на юг и, пройдя реку Струму (Карасу), достиг Серреса. Выбравшись из возвышений, окружающих Велес, выехал я на безводную долину, которой название Овчеполе. Долина эта населена мало и преимущественно Турками (как другие сказывали, Татарами). Я видел только четыре села в стороне и одно мимо себя. Имен их не знаю, ибо на вопрос, как зовут это село, ручей, жители отвечали: село, вода. Итак доехал я до Штипа (Истиб), города лежавшего на мысообразном склоне горы, на реке Брегланица. Ветхий замок на одном из возвышений, красивые с куполами мечети и прочные каменные мосты ставят его в число красивейших городов Македонии. Не весьма учтивый начальник города, Гассан бег, позволил мне обозреть его. Внимание мое обратилось на епископальную церковь во имя св. Николая и на училище. К невыразимому удовольствию своему, в училище нашел я в первый раз [120] учение славянское. От Штипа начинаются тучные долины, обрабатываемые Болгарами, которых хлопчатая бумага, рис и другие продукты весьма известны в торговле. Они тянутся в западном направлении до самой Струмы и с севера ограничены горами: Беласица близ Штипа, Огражден между Струмицей и Петерчем, Добра и Готен близ Радовишта и Перин планина севернее Петерча. Поселения здесь весьма многочисленные, именно: Дамиан, Пешин (турецкое село), Гинево (Hinevo), Калугерца, Радовиште город, Подерж, Нов чифлик, Струмица город, Дабеля, Робово, Еднокукиево, Босилово, Секирник, Сушица, Новосело, Куклиш, Бавдец, Свидовица, Банско, Габрово, Колошено, Макриево, Мокрено, Смоляри, Сичево, Муртино, Моноспитово, Буриво, Елешница, Ключ при речке Игуменец, Ширбаново, Косовица, Петерч город, Топольница, Рупель. Монастыри следующие заметил: Велюшский близ села Велюси, м. св. Леонтия на Водоче между Штипом и Струмицею, м. св. Георгия на Порой между Петерчем и Серресом.

На пути этом, совершенном в четыре дни, останавливался я в Радовиштском гане, в виду города Радовишта и в городах Струмица и Петерч. Струмица, которой начальник Касим-бег весьма приветлив, построена уступами на горе и у подошвы ее, есть местопребывание митрополита Тивериуполя, имеет греческое училище и древний замок. Меня завлекали сюда некоторые сведения о древнем быте города. Не говоря уже о важности его в истории болгарских и сербских войн, в церковном отношении он ознаменован святыми мучениками Тивериуполя и временным пребыванием св. Климента славянского (?). Обращался я с вопросами об этом последнем к митрополиту Константину и просил сообщить мне книгу об упомянутых святых, печатанную в Воскополисе. Ответ был самый общий, просьба не удовлетворена. В церкви св. [121] Георгия не было ничего особенного для меня. В Петерче, городке, полном разваливающихся домиков и прекрасных садов, нет ни церкви, ни училища. Если верить жителям, этого не допускают Турки. От Петерча скоро достиг я реки Струмы и, после продолжительного пути по закраинам гор, стесняющих ее течение, доехал до Намукдервенда, у которого проведен мост чрез реку. Преодолев там опасное для меня подозрение буюк-баши дервенджиев (начальника дорожней стражи), утверждавшего, что я езжу с поддельным буюрди, поспешно мимо Валовишта (Демиргис-сара) проехал долину Серрескую и прибыл в Серрес 29 мая.

Серрес (Сер, Сяр) лежит на восточной оконечности долины, примыкающей к горам. Обширный и многолюдный город этот почитается в торговом отношении, после Солудя, первым. Его неславянские древности описаны антиквариями. Пользуясь гостеприимством нашего агента г. Спандони, я выиграл только на спокойствии, для меня неоцененном после всех возможных невыгод путешествия: являлся к начальнику города Омер паше, был у митрополита Афанасия, познакомился с разными греческими купцами, видел греческое училище, но не имел никакого сообщения с Болгарами. Жители города — Турки, Болгаре, Македоно-валахи и Греки. Последние два элемента заметно подавляют болгарский. В продолжение 9 дней (с 29 мая по 8-е июня) обозрел я митрополию, некоторые церкви, развалины древнего замка и был в м. св. Иоанна Предтечи, в двух часах от города. Митрополия во имя св. Феодора, хотя поновлена, носит признаки глубокой древности. Ее 6-ть колонн зеленого мрамора и несколько камней с греческими изображениями и надписями привлекали всегда внимание путешественников. Сказывают, в ней хранятся документы греческие и сербские, что однакож усердно опровергали [122] те, которых спрашивал я на месте. Еще красивее митрополии была церковь, после мечеть, св. Софии, которая теперь близка к разрушению. Близ ее находятся развалины древнего монастыря, состоящего из ограды, разделенной на двенадцать просторных келлий в полукруг; посреди их стоит храм, будто двенадцати апостолов. Сверх того, в Серресе 26 церквей, из которых некоторые обширны и красивы. Все они недавно перестроены и потому для археолога незамечательны. От древнего замка, лежащего на восточной возвышенности города, остались ветхая башня, стена, и, на особой площади, обваливающаяся церковь во имя св. Николая. По преданию, в замке живали некоторые сербские владетели. Судя по постройке из тесаного камня, он кажется древнее сербских времен. В монастырь св. Иоанна Предтечи приглашен я был дикеем (dikaioV) его, Феодосием. Этот монастырь лежит на северо-запад Серреса, в лощине (et tw lakkw), над которою возвышается гора Миникион. Принятый благосклонно иноками, прикрывающими греческим языком свое болгарское происхождение, без затруднения проник я в библиотеку, хранимую в чистом подвале и снабженную каталогом. Жаль только, что славянские книги ее сожжены. Иноки показывали мне две книги, называемые обыкновенно kodikeV. Рукописи заключают в себе разные статьи, касающиеся монастыря, писанные по гречески, по-видимому, в начале XIV ст. По ним узнал я, что монастырь основан преподобным Иоанном, епископом twn zicnwn, во время императора Андроника Палеолога, 1321 г.; что, в последствии, царь Стефан Душан подтвердил и умножил его достояние особым греческим хрисовулом, который я списал, и, наконец, султаны Мурат и Селим даровали ему наравне со святою горою права неприкосновенности. В настоящее время, монастырь ставропигиальный, с [123] богослужением на греческом языке. Из Серреса предположил я отправиться доспатскими горами на север, чтобы проникнуть в монастырь св. Иоанна Рильского. Мне предстояли пути на Меленик и на Неврокоп. Последний, по раcсказам, был в то время опаснее первого. Я выбрал первый.

Согласно с желанием г. агента, ехал я отселе в сопровождении ясакчей, которые в каждом городе сменялись и много препятствовали моим поискам. Омер паша Серреса выдал мне буюрди до Софии.

Сперва ехал я серрескою долиною, но от Демиргисара стал более и более подниматься на горы и проникать в дебри. О населении этих мест скажу вообще, что казы (округи) серресская и неврокопская принадлежат к самым многолюдным. В серреской казе села: Дотлия, Баница, Фрашта, Мертатио, Ореховец, Лакос, Врондия или Броди, Субашкиой, Визник, Дувшита, Тополе, Сармусаклия, Caви-ак. В неврокопской казе села: Дольни броди, Старчишта на речке Црвенина (здесь Болгаре и Турки), Куманич, Ослес (здесь Турки), Зерново (жители Болгаре в большинстве), Велково (ж. Турки), Белотинци, Ливадиште, Магали две (ж. т.), Перши (жит. Помаки), Гуштарань, Везме (ж. Болг. и Турки), Длебяго (dlebiahovo), Льки (ж. т. и хр.), Тешево, Гайтанино, Парильски Чифлик, Ловче, Монастиржик, Терлис (жит. Болг. в большинстве), Метна река, Лялугу (laluhu) (греческие Помаки), Купривлен, Сенгартия, Петерлит, Мосулишта. Вообще в неврокопской казе 110 сел. Проехав серрескую долину, прибыл я сперва в Валовшите (Демиргиар), город, расположенный у подошвы скалистой горы, стремнину которой украшает древний замок. Побывав у начальника Дауд-бега, обозрел я Варош, т. е. возвышенную часть города, где живут Болгаре, церковь св. Георгия и училище, где учат по-гречески. От Валовишта несколько восточнее ехал я мимо села [124] Ветрена до Струмы и, переехав ее по знакомому мосту у Памук-дервенда, на север вдоль этой реки, которая то исчезала в дебрях, то с шумом выкатывалась на небольшие долины. Теперь, имея с запада горы Беласицу или Белич и в виду Карадага с востока, пробирался я мимо Чифлика и Гана Драгутина и сел: Кула, Маракостово, Спанчово, Кромидово, Рупель и, приближаясь к горе Перин (Перник), мимо сел Сенгеле, Голешево, Белица, достиг, наконец, Меленика.

Город Меленик, сжатый хребтами Перина, далеко вдался в его ущелья и ярусами покрываете его стремнины. У въезда с юговостока две башни, остаток древнего замка, составляют как бы врата в этот укрепленный природою город. После свидания с Мюдиром города, Осман-бегом, посетил я митрополита Дионисия, обозрел митрополию и три монастыря, расположенные на северной высоте, господствующей над городом. Митрополия, почти углубившаяся в землю, не заключает ничего примечательного. Монастыри, один во имя св. Николая, построен будто бы Иоанном Владимиром и расписан, как сказывают, Панселином, другой во имя Таксиарх Гавриила и Михаила заключает лишь одну греческую рукопись, третий во имя Успения Божией Матери и называемый speleion, принадлежит святогорской обители, Ватопеду. В каждом из них нашел я по одному игумену и ни одного монаха. С одной высоты обозрел я окрестности Меленика и с запада завидел мон. Рожен, с востока долину Сугаро и село Сугаро. Меленик, жители которого Болгаре весьма усвоили греческий язык, имеет 26 больших и малых церквей и два греческих училища; при одном из них была недавно и греческая типография. От Меленика до Джумая два дня провел я в самом трудном пути, чрез дебри и горы, сквозь которые пробирается река Струма. Средину [125] этой опасной страны занимают Чинарли-ган в дикой, лесистой долине и высоты Крешны. Сперва миновал села: Славуй, Багренци, Полица, Крупник и проехал село Свети-Врачь. Село Крупник, сказывали, было прежде епископиею. Это подтвердилось подписью на евангелии, найденном в м. св. Иоанна Рильского. Село Свети-Врачь, на склоне горы, знаменитой целебными источниками, весьма богато развалинами, по которым можно догадываться, что на месте его был прежде город. От села Свети-Врачь до Чинарли-гаиа в стране дикой, кроме быстрых потоков и трех ганов, ничего я не видел. Самая высокая гора с запада носит название Белица, поток из ней истекающий беличкий. От Чинарлигана поднявшись на высоты, проехал я деревню Крешна, дальше мимо, скрытого в удолии, села Сирбино при реке Сирбинка, откуда стал спускаться с гор и, оставив село Семитлия, вступил в долину, на которой красуется городок Джумая на реке Струме. Ночь провел я у гостеприимных жителей его. Джумая имеет одну церковь во имя Введения Пресвятыя Богородицы и небольшое болгарское училище. Вознамерившись из этого города отправиться в м. св. Иоанна Рыльского, просил я начальника города Осман-агу, и, после некоторого затруднения, получил дозволение и провожатого ясакчи.

Итак я отправился в обитель, которую по ее древности, славе святого и благоговению к нему народа, почитаю палладиумом болгарским. Проехав долину, перерезанную рекою, мимо сел Кромидово и развалин города Стоба, достиг большого села Рило, у подошвы доспатских высот. Остановившись на время в селе Рило, чтобы обозреть церковь во имя св. Архангел и болгарское училище, начал я шествие к м. св. Иоанна Рильского. От села до монастыря расстояние на пять добрых часов. Дорога [126] идет величественно диким ущельем, среди высочайших гор, опушенных дремучим лесом. Она проведена вскрай гор и перебегает через мосты с одной на другую сторону. Два потока, Ильинка и Рило, прорезывают ущелья, и, преодолевая многочисленный препоны, оглашают дикую страну поражающим шумом. На половине пути находится небольшой метох Орлин с церковью. Виды, окружавшие меня, неясные ожидания и благоговение к древней обители заставили забыть опасность пути и воодушевили мое предприятие. Оставив лошадей, поспешил я один вперед и, за полчаса до прихода проводников, неожиданно очутился пред величественным зданием. Монастырь лежит на неправильной террасе, выдавшейся с высот к западу и, несмотря на огромность, закрыт стенами ущелья. С юга, запада и востока — дремучий лес и снежные горы. После минутного отчуждения, благосклонность и радушие встретили меня здесь самым утешительным образом. Игумен Иосиф, проигумен Феодосий, эпитроп Серафим и скевофилак Иосиф оказали мне самым достойным образом свое внимание. Но всех более дал мне почувствовать свое расположение дидаскал монастыря, знаменитый о. Неофит. Иметь удовольствие беседовать с ним было не малым поощрением к предприятии сего посещения. Обозревал я монастырь, участвовал в училище, основанном о. Неофитом, исследовал библиотеку и, наконец, осмотрел окрестности. Монастырь носить название св. Иоанна, который в Х столетии проводил в пустыне Рильской полную испытаний жизнь. Подвигами своими принадлежит он к зиждителям христианства в просвещавшемся тогда народе болгарском. Поэтому в продолжение стольких веков не лишался благоговения царей и народа. В житии святого упоминаются царь Петр, почтивший святость пустынника, еще при жизни его, Иоанн Асен, подъявший немалые труды для [127] возвращения порабощенных его мощей из Венгрии в Болгарию. С уважением к памяти святого соединено было уважение к обители, им основанной. Из единственной, оставшейся доселе, грамоты царя I. Александра можно заключить, до какой степени обращал монастырь заботливость владетелей болгарских. После падения болгарского царства, он испытывал много превратностей, сохранившихся в темном только предании. В прошлом столетии монастырь был три раза разорен (1765, 1768 и 1778 г.), около 1830 года совершенно сгорел, кажется, не без участия кого-то из своих. С тех пор купцы многих городов приняли на себя попечение о монастыре и отстроили его великолепнее прежнего. Отстройкою занимались одни Богаре. По архитектуре его и украшениям можно заключать о многообразных дарованиях и вкусе трудолюбивого народа. Болгаре битольские были его архитекторами, разложские и самоковские — живописцами. Монастырь построен неправильным четырехугольником; линия его восточная длиннее прочих. Эта неправильность сообразна метко с местом крутым и сжатым. В нем расположены келлии, где без притворства соединены чистота с выгодою, архон-арики, т. е. приемные комнаты, из которых некоторые выкрашены и раззолочены и, наконец, 16 красивых параклисов, т. е. небольших пределов. Главная церковь во имя Рождества Пресв. Богородицы стоит посереди монастырской площади. Величественное здание это украшено изне тремя обширными куполами и превосходным перистилем из 12 колонн, из которых 2 белого и 4 черного камня стоят с фронта, прочие 6-ть черного с боков. Внутри она неразделена папертями, и потому кажется очень просторною ³¹. Ее куполы и своды поддерживают [128] колонны 9 белого и 6 черного камня. У иконостаса, близ царских врат, стоит древний гроб с мощами св. Иоанна Рильского. Колокольня, отделенная от храма, осталась от древнего здания и построена была, как говорит современная надпись, Хрелем, полководцем царя Душана. Стенная живопись не только не пестра, как на Афоне, но носит даже отпечаток весьма заметного стремления к изящному. Чуждая несообразностей, какие представляет м. Зограф на Афоне, она изображает лица святых, возвеличивших церковь, просветивших Славян. На правой стене написаны: ст. Мефодий, архиепископ Моравский, ст. Наум Чудотворец, ст Иоанн Владимир, мироточец елбасанский, ст. Давид, царь болгарский. ст. Стефан, первовенчанный краль сербский, ст. Стефан неманя, нареченный Симеон, ст. Савва, архиепископ сербский, ст. Никодим мироточец, ст. Елена црца, ст. Анна црица, ст. Владислав, краль сербский, ст. младый Урош неманич, ст. Стефан шкриляновский, ст. Георгий Софийский и проч.; на левой стене: ст Лазарь сербский, ст Милютин Софийский, ст. Антоний Печерский, ст. Феодосий Печерский, ст. Димитрий Ростовский и проч., поэтому можно заключить, что благочестивых иноков руководила мысль, сохранить память о святых, которых имена соединены с историею православия соплеменников. — Служба в м. Иоанна Рильского совершается по-славянски.

Я посетил уже много монастырей, но нигде, даже на афонской горе, не нашел того, что так красноречиво говорит в пользу обители св. Иоанна. Я нашел здесь училище. Восхищенный порядком, способом учения и ревностию добрых моих соучеников, утром и вечером посещал это училище и, могу сказать, не без пользы. Моими соучениками были молодые послушники, диаконы и священники. Они стеклись из разных мест своего отечества: [129] из Разлога, Панагюришта, Пердопа, Самакова, Рила, Меленика, Батака, Севлиева, Дупницы, Плевна, Свиштова. В беседе с ними я знакомился с характером Болгар, узнавал их способности и прилежание и, поистине, научился уважать этот, так незаслуженно забытый, народ. Предметами учения были греческий, славянский и болгарский языки и церковная история. Все эти предметы преподает отчетливо и ясно опытный наставник, о. Неофит, замечательный автодикакт. Родом из Бани, что в разложском округе, с ранней юности он посвятил себя духовному званию. Одаренный пытливостью и твердым характером, при самых ограниченных средствах, он приобрел познание кроме славянского, в греческом древнем и новом, русском и сербском языках. Нельзя поверить, как малы пособия, которыми пользовался он в своих трудах. В русском языке напр. один лексикон и письмовник Курганова были его постоянными руководителями, с которыми он успел столько, что выражается на языке нашем с замечательною легкостью ³². Труды о. Неофита, как писателя болгарского, заслужили вообще внимание: его грамматика новоболгарского наречия, перевод нового завета известны уже ученым. Еще важнее настоящее предприятие о. Неофита, на которое желал бы я обратить внимание своих соотечественников, предприятие — издать словарь болгарского языка. Как отличный знаток своего отечества, он собрал в своем словаре все оттенки диалектов в формах, словах и оборотах выражений, а также включил сюда пословицы и поговорки. Сочинение это будет состоять из двух частей, греко - болгарского и болгарско - греческого словаря. Первая часть уже готова и частию [130] переписана, для второй видел я в большом количестве собранные материалы. Намерение автора — поспешить с печатанием греко-болгарской части, более нужной для учебных заведений его отечества. Жаль! появление этого труда всегда встречает преграду в издержках издания. Оттого-то юношество болгарское лишается самого нужного содействия в своем образовании, а ученая пытливость чувствует препону к расширению области славянского языкознания. В летописи просвещения Болгар имя о. Неофита останется незабвенным. Он первый, с содействием гг. Мустаковых и других купцов, ввел в училища болгарские методу взаимного учения, которая теперь решительно имеют влияние на успехи образованности народа, еще недавно погруженного в самозабвение. Своею деятельностью в Копривщице и Габрове, как наставник, образовал он многочисленное юношество, из которых многие занимают в городах места учителей. Молодое поколение духовенства, просвещаясь под руководством о. Неофита, вероятно, станет уничтожать многие злоупотребления, происходящие от невежества. В этом отношении училище это достойно особенного внимания, ибо оно обещает самые благодетельные плоды народу, угнетенному, к несчастью, не одними только неверными.

Если сообразить средства, которыми располагает м. св. Иоанна Рильского, нельзя не признать в иноках его достоинств, которыми превышают монахов, прежде мною виденных. Средства существования сего монастыря весьма ограниченны. Он содержится доходами с двух небольших дач и добровольными приношениями народа. Как не вспомнить при этом монастыря, известного на Афоне под именем болгарского, который с богатыми средствами, гораздо превышающими надобности жильцов, до сих пор не вздумал принять участия в своих соплеменниках, [131] Афонский м. Зографу и м. св. Иоанна Рильского носят по преимуществу название болгарских, но направлением и духом иноков весьма разнятся. Первый, изобилуя всеми нужными средствами, воспитывает в своих начальниках непростительное соревнование к власти, и, следственно, распри и вражду; другой, при скромных способах своих, внушает сподвижникам, как главную обязанность, содействование взаимному просвещению. Монахи первого, как замечено мною, разделяли с своими соседями, Греками, пренебрежете, даже презрение к непросвещенным своим соплеменникам, как будто бы сами, кроме нелестной их званию опытности, показывали нечто более, чем обыкновенное невежество; иноки второго, сознавая с самоотвержением собственные недостатки, выражали только одно желание, заменить их достойными наставников народа качествами. В Зографе начальники уже льстят собя мыслью быть покровителями незнаемого просвещения; смиренные старцы м. св. Иоанна Рильского, чуждаясь всякого обольщения, откровенно сознавали свою немощь достойно служить своему отечеству. В Зографе с медленностью показали мне библиотеку, которой существование сперва отрицали было; в обители рильской я получил к ней беспрепятственный доступ. Не только с величайшею готовности показали мне почтенные отцы свое собрате рукописей, но и еще с добродушною откровенности и искренним сожалением объяснили мне причину его скудости. Одна часть рукописей сгорела, другую один непросвещенный старец, бывший игумен, почитая бесполезною, и, не желая, чтобы ее растаскивали, свез в близкую пустыню, где тогда строилась церковь святому Иоанну Рильскому, и, сбросив книги под пол, приказал заложить камнями. Сверх рукописей мне показана была грамота царя Иоанна Александра, которую я списал. Сверх того обозрел я окрестности монастыря, именно на [132] горную сторону его, где сохранились доселе памятники подвигов святого основателя его. На этом месте существуют в небольшом расстоянии два скита, называемые постницы. Постница св. Иоанна Р. имеет церковь во имя успения святаог. Я обозрел эту церковь прилежно, потому что под нею скрываются рукописи, сброшенные старцем Корнилием. В ней сохранился и гроб святого. Все окружающее постницу эту было мне живою легендою жития святого. С участием указывали иноки на пещеру, где он постился, узкое отверстие ее, освещенное небесным явлением, agiasma, т. е. святой кладезь в скале и, наконец, на утес, с которого свержен был он в стремнины. Постница св. Луки болгарского с церковью во имя Покрова Богородицы. В ней останавливался я, чтобы побеседовать с благодушными и поистине человеколюбивыми отшельниками. Да позволено мне будет привесть один пример возвышенного благочестия, соединенного с любознанием, которыми красуется эта пустыня. Я зашел здесь к старцу Амвросию, проведшему 25 лет в уединении. Удивила меня в скромной келлии его избранная библиотека славянских, русских и греческих книг. С восхищением принял он привет русского и немедленно обратил разговор на духовных писателей наших прошлого столетия. Умилительно говорил он о Платоне митрополите, которого сочинения несколько раз читал, о других наших проповедниках, и заключил просьбою прислать ему третий и четвертый томы Феофана Прокоповича. После м. Руссико, только в этом монастыре нашел я так возвышенное стремление благочестивых иноков. Оба они примечательны еще тем, что малыми средствами сделались более, чем непомерно богатые, поэтому, как первые по благочестию, они, кажется мне, достойны пользоваться вниманием и отдаленнейших единоверцев. [133]

Я желал было провести в обществе о. Неофита около 20 дней, льстя себе надеждою успеть более, при его содействии, в болгарском языке; но, уже на второй день пребывания, ясакчи стал торопить меня к отъезду. Неохотно уступая необходимости, принужден был, по прошествии трех суток, отказать себе в собеседовании, о счастливых минутах которого никогда не забуду. Прощаясь с почтенными отцами, не слыхал я ни напрасных жалоб, ни поручений, сопровождавших всегда некстати на другом святом месте откланивающегося путника. При прощании принял я их благословение и обещание содействовать мне издали в моих трудах ³³.

Прибавлю к тому, что если где либо, то, по справедливости, в м. св. И. Р. иноки могли бы нарекать на свою долю. Они всегда в опасности. До моего приезда, два раза (в апреле и мае) хищные разбойники делали нападение на безоружных иноков. В оба раза убили четырех человек и нескольких изранили. Глазами своими видел я страшно изуродованных. Монастырь принадлежит к разложскому округу, которого главными местами Баня и Мехумия.

От м. св. Иоанна Рильского направил путь к северу, к Софии. Прибыл я обратно в село Рило; отсюда поднялся на обнаженную гору, Богдай — гору, с высот которой заметил четыре долины: Керчено с селами Керчено и Смучево-ново, Баденско с селом Бадено, Белавода и Лешовица, на которых села разнесены. Проехав, наконец, мимо села Бобоши на речке Бобоше, сошел я в тесное удолие, где лежит город Дупница. В Дупнице, населенной [134] Турками, Евреями и Болгарами, две церкви во имя Пресвят. Богородицы и св. Николая и болгарское училище. Обозрев эти примечательности, познакомился я с учителем и был в конаке начальника города, Осман-бега, бариактар которого снабдил меня весьма хорошим ясакчием из спаиев. Отсюда проходил я холмистую страну, изобильную железными рудниками. Мимо сел Царевица, Кърнов, Дреново, Дикани, где развалины двух церквей, ближе и ближе подходил я к Витошту, горе, соединяющей доспатскую цепь с Балканами. На этом пути сблизился снова с рекою Струмою и, достигнув по небольшим высотам и ущелью села Крапеца, был на два часа расстояния от ее источников, выходящих близ села Чупетлева. От Крапеца шел я, как и прежде, холмами, имея на восток . Витош, на запад Радомир, Брезник, Трн и Пирот и, проехав мимо Дервенда, сошел на софийское поле. Здесь, оставляя за собою Витош, через села Дедево (?), Бали-эфенди, мимо Теке — Достиг города Софии или Средца.

София иди Средец лежит среди долины на реке Искар. Город этот разделен на 20 махал, т. е. частей, и заселен, кроме Болгар, в большем количеств Турками и Евреями. Явясь к каймакаму паши нишского, просил я, посредством письма агента, буюрди для дальнейшего путешествия. Затем посетил я митрополита Мелетия, у которого, кроме неблагоприятных замечаний, ничего не слышал назидательного. Пребывание мое в Софии памятно будет совершенным отчуждением всех, кого только я о чем либо спрашивал. Начиная с Даскала, который, вероятно, не хотел уронить своего веса при конаке от обращения с русским, до самого ханджи, т. е. содержателя постоялого двора, все почли выгоднейшим не иметь никаких сношений со мною, ибо, как выразился один из них, что скажут об этом в конаке? Однако Турки гораздо лучше меня [135] приняли. Один из них навестил меня. Мой ясакчи, умный спаия, знающий по-болгарски, сделал еще более. Он водил мена к церквам, мечетям и к другим примечательностям города, и когда другие отвечали: кой га зна! он не поскупился на подробный рассказ. В Софии есть несколько древних памятников с немногими об них преданиями. К ним принадлежат мечети Айа-софия, Гюльджами и хан, называемый Чухаджийский хан (от Чоха сукно). Айа-софия — здание, построенное в параллелограмм, весьма сходна с охридскою св. Софиею. Ее восточная часть, т. е. то место, где был алтарь, заложена стеною. Недопущенный к обозрению ее внутренней стороны, я не мог более собрать сведений. Гюльджами было прежде храмом св. Георгия и, кажется, даже митрополиею. Сказывают, будто бы в нем сохранились древние иконы. Чухаджийский хан — здание со сводами, построенное, как говорят, болгарскими царями, было, вероятно, складочным местом. В Софии теперь 8 церквей, в которых, вопреки учреждениям в конаке, мне удалось кое-что найти. Близ чистого, красивого, даже роскошного конака (дворца) митрополита, находится почернелая, обезображенная, со знаками явного пренебрежения, главная церковь, называемая митрополией, во имя св. Недели, святого Краля и трех святителей. В ней, в особом гробе, лежат останки сербского краля Милютина, называемого святым кралем. Прочие церкви носят следующие названия: 1) Стара св. Петка; 2) Самарджийска св. Петка; 3) Големи св. Никола; 4) Мали св. Никола; 5) ц. св. Архангел; 6) св. Спаса (во имя Христова Вознесения); 7) Пречиста. Во всех храмах читается для Болгар по-гречески. Потом я обратился к училищу. Оно разделено на два отделения, низшее и высшее. В низшем введено учение на болгарском языке, в высшем учение это находит еще много препятствий. [136]

В окрестностях Софии находится 14 монастырей, именно: 1) Пресвятая Богородицы на p. Витоше; 2) св. Пантелеймона в селе Бояна, в развалинах; 3) св. Германа в селе Германи; 4) Иоанна Рильского в селе Курилове, близ Искара; 5) св. Георгия в селе Кремиковци; 6) св. Николая в селе Сеславци; 7) св. Илии, близ села Илиенка; 8) Рождества Пресв. Богородицы, называемый седем престоли, близ села Осиново; 9) вм. Димитрия, близ села Подгумера; 10) Пресв. Богородицы, близ села Елешница; 11) Спасов, близ села Лозан: 12) Пресв. Троицы, близ села Дивотино; 13) св. Николая, близ села Кладенци; 14) св. Николая новый м. на речке Искарце. Желая ознакомиться с этими монастырями и не имея возможности посетить все, я решился отправиться к древнейшему, по общему признанию, монас. св. Пантелеймона. Получив от каймакама буюрди до Филиппополя, удалился я из негостеприимного города, сперва в село Бояна. Оно лежит на юг от Софии, на склоне горы Витош. Приближаясь к этому месту, заметил я следы каменных оснований, местами как бы остатки стен, а на высотах Витоша завидел древний замок. Есть предание, что там, где теперь Бояна, была древняя Сардика. В Бояне не нашел монастыря, но, по развалинам, разбросанным вокруг церкви, можно приметить следы его; не смотря на то, жители софийские продолжают называть эти развалины старым именем. Церковь во имя св. Пантелеймона не много поновлена и недавно Турками обстреляна. В ней нашел несколько рукописей монастырского употребления, в том числе две довольно любопытные. Из Бояны выехал я опять на софийское поле и направил путь свой к юговостоку. Софийское поле весьма заселено, но, сколько мог заметить, поселенцы его смешаны с Турками. Вот имена сел: Дервеници, Грубияно, Лознево, Новиган, Орманлия, Дуганово, [137] Малосево, Новосело, Коджаманлиево, Сагарлиево, Богданлия, Гюреджия, Малино, еще Малино, Белопольце, Драгелевци, Бояна, Осоица, Ташкеин, Елешница, Жиляво, Яна, Бугава, Чифлик, Горни Бугров, Дольни Бугров, Бутунец, Вакарел. В направлении юговосточном ехал я мимо села и монастыря Драгелевци, через село Новихан, где огромный и еще новый караван-сарай стоит в запустении, отсюда той же долиною, более и более суживающеюся до села Вакарелл, где церковь св. Николая. От села Вакарелл стал подыматься на небольшие горы, которые называли Реджик или самоковскими горами. После непродолжительной езды по высотам, сошел я в долину, на которой лежит Ихтиман. Поселение сего города большею частию состоит из турок и не очень гостеприимных. Аян его, Юсуф-ага и буюк-баши его не весьма были благосклонны к своему гостю. От Ихтимана дорога суживается и входит в дефилеи (porta Trajani), образуемые сближением Балкана и Доспата. Проходя эти дефилеи, оберегаемые четырьмя дервендами, местами замечал остатки древних зданий. После утомительного и опасного шествия по узкому проходу, похожему на высохшее русло реки, крутые берега которой превышали человека, едущего верхом, мало по малу стал я подыматься на возвышения; проехал села Паланку и Василицу, отсюда, мимо города Костаница, через село Ветрен прибыл в село Бошуля. Два последние села лежат уже в долине, простирающейся до самого Филиппополя. Еще в ущелии поравнялся с рекою Марица, по направлению которой достиг упомянутого города. Она вытекает повыше города Костаница и пониже Ветрена принимает реку Топольницу Окрестности Ветрена примечательны. Близ него находятся села: Баткун с древним м. во имя св. Петра, основанным, как сказывали, баткунским баном, Калугерово с м. св. Николая, еще села Канджиево, [138] Илинер, Карамусар и Карабунар. От села Бошуля ровною дорогою достиг я до города Татар-базарджика, населенного смесью Валахов ³⁴, Греков, Болгар и Турок. Здесь великолепная церковь во имя Успения Богородицы и училище, в низшем отделении которого учат болгарскому языку. Филиппопол (Филибе), Болгарами иногда называемый Пловдин, лежит на реке Марице, в роскошной долине: многолюдный (около 60 т. жит.), он населен Турками, Евреями, Греками, Валахами, Армянами и Болгарами. Этот город и его епархия описаны в греческом сочинении: egceiridion peri thV eparciaV FilipppouoleoV, 1819 г.; не стану, следственно, повторять сведений, которые заимствовал бы из сего сочинения, единственного в своем роде по части географии на новогреческом языке, и ограничусь сообщением собственных наблюдений.

Явясь немедленно каймакаму (наместнику) визира адрианопольского, Эгададу, просил я позволения обозреть город. Каймакам дал мне неотступного ясакчи, который часто, незнаю от усердия ли, был мне помехою, прерывая, например, разговор с людьми, которых я посещал и громогласно повторяя прохожим на улице, что ведет с собою русского.... Я имел честь быть и у митрополита Никифора. Придерживаясь постоянно правила, по возможности, оказывать уважение высоким духовным особам, я надеялся чрез то получить полезные наставления. По несчастно, я не находил в таких случаях того, чего искал; между тем прискорбно вспомнить, что случилось мне услышать здесь приветствие, неуважительное для меня и духовной особы. Итак, один я обозревал храмы, два училища и [139] примечательности города. В Филиппополе семь весьма красивых церквей, недавно поновленных, которые не представляли мне ничего особенного. Названия их: 1) св. Марины, митрополия; 2) св. Николая; 3 Пресв. Богородицы, Panagia; 4) св. Константина и Елены; 5) св. Недели, Kuriakh; 6) св. Пятницы, Paraskeuh; 7) св. Димитрия. Училище в Филиппополе два, высшее и низшее; в первом господствует греческий язык, во втором учат новоболгарскому наречию. При греческом училище есть хорошая библиотека, с несколькими новыми рукописями ³⁵. Филиппополь покрывает собою семь холмов, из которых три среди города, а четыре примыкают к нему с запада. Между холмами долина, прорезанная Марицею, населена преимущественно турками. Один из сих холмов носит название могилы Марко-кралиевича; и, действительно, на склоне его лежать два камня в роде саркофагов. Кстати здесь пересказать, что знаю о народных преданиях, подслушанных мною во время путешествия. Во всех виденных странах я не слыхал других имен, кроме Александра В. и Марко-кралиевича. Тот и другой живут в памяти у народа в весьма общих образах. Память об Александре В., кажется, внушена более народу, ибо часто те, которые произносили его имя, не могли иначе объяснить лице его, как ссылаясь на даскалов (учителей), имеющих о том книги. Но совершенно народным и повсеместным назвать можно предание о Марке-кралиевиче. Нет песни, в которой бы он не был, если не героем, то непременным действователем. От Солуня до Охриды и до Дуная именем его напечатлевает народ всякую достопримечательную древность. В Пелле, например, самая высокая могила, сказывали мне простые, скрывает гроб Марка-кралиевича; что-то [140] подобное слыхал я не только близ Штипа и Струмицы, но даже в доспатских дефилеях и на вершинах Балкана. Замечательно, что на действительной сцене господства Маркa-кpaлиeвичa, в прилепском поле, народ поминает его бранчиво, приговаривая всегда, он был де зулумджия (наездник, пакостник). Такое повсеместное присутствие, по преданию, Марка - кралиевича, дает повод сомневаться в подлинности сказания об его гробе в Филиппополе. Очевидно, его именем ознаменованы события, касающиеся других героев. Я поясняю себе сказания о могиле Марка-кралиевича известием рукописного летописца сербского, приобретенного мною в селе Гъбарове, что близ Балкан. В нем сказано, что в лето (6918), т. е. 1410 от Р. X. закла Moyсиa Лазара и Влека, сына Велка Бранковики-а у Пловдину, т. е. Филиппополе: мне кажется, что надгробные камни на упомянутом холме принадлежать Лазару и Волку, известным сербским деспотам.

Комментарии

29. А по мнению некоторых — с Русскими.

30. Болгаре обыкновенно называют архиеп. охридских патриархами. Это название Албанцы произносят патрик. "Патрик Охридски" случалось мне самому слыхать несколько раз.

31. Размеры церкви следующие: длина от иконостаса до западных ворот 39 1/2 аршин, до восточной стены 8 арш.; ширина 16 10/16 арш. Сверх того в церкви 35 окошек, из коих 14 больших, а 6 врат.

32. Я просил о. Неофита увеличить скудное его собрате русских книг моими, сопутствовавшими мне. Благосклонно принял он Русскую старину Сахарова, Нестора изд. Тимковского и карты Казани и Турции.

33. Находясь уже в Букуреште, получил а от достойных иноков список с панегирика житий святых славянских, о которых желал было иметь подробные сведения. Все воспитанники отца Неофита трудились над этим списком.

34. В Татарбазарджике Валахи, подобно как в Битоле, преобладают. Я слыхал, что в доспатских горах находятся целые Валашския села. Мне кажется, что поселение этих Румынов, то реже, то чаще, но непрерывно тянется по горам от Эпира и Медова до Дуная.

35. Эта библиотека сгорела во время пожара 1846 года.