НИКОЛЬСКИЙ М. Э.

ПАЛОМНИЧЕСТВО МУСУЛЬМАН В МЕККУ

I.

Обязательство мусульмане по Корану совершить хадж и его учреждение. — Число богомольцев, ежегодно приезжающих в Геджас. — Пути следования русских мусульмане. — Путь через Константинополь и через Индию. — Время религиозных празднеств хаджа. — Климатические условия Геджаса — Карантины.

“Посещайте святые места. Совершить паломничество к ним — долг перед Богом всякого, кто в состоянии выполнить его”.

Так говорит Коран Магомета о богомолье в Мекку, и ежегодно десятки, а порой и сотни тысяч мусульман стекаются в Геджас, в Аравию, на поклонение святыням ислама.

Мекка — это вожделенный город всего исламистского мира; в сторону Мекки мусульмане обращаются лицом во время молитвы, к ней устремляют все свои помыслы и думы. С севера на Мекку смотрят мусульмане Средней Азии, Турции и России; с юга мусульмане знойной Африки; с востока пышная Индия, Зондские острова и Китай; с запада — цветущий Египет, Алжир, Тунис и Марокко. И со всех сторон текут к ней во время хаджа живые человеческие волны, одушевленные одним религиозным чувством.

Поклонение Мекке и ее черному камню было и у арабов-язычников. Переняв у них этот обряд, Магомет облагородил его, запретив мужчинам и женщинам совершать обхождение [257] черного камня совершенно без костюмов, как это было принято раньше.

В истории ислама обязательное введение для мусульман хаджа сыграло громадную роль, объединив разрозненные племена Аравии и соединив их в один грозный и могучий в то время народ.

Ежегодно в Геджас стекается как морем, так и дорогами через пустыни от пятидесяти до трехсот тысяч человек. [258]

Особенно велик наплыв паломников бывает в те годы, когда религиозные празднества начинаются в пятницу; хадж тогда называется “акбар” (великий). Число паломников из России за последние годы колеблется от шести до десяти тысяч человек. не поднимаясь выше шестнадцати тысяч богомольцев. Из паломников других национальностей более всего бывает ближайших соседей Геджаса — индусов и египтян, достигая порея более двадцати пяти тысяч человек каждой национальности, затем по численности идут яванцы, тунисцы и алжирцы, персы. Приезжают в хадж и абиссинцы, суданцы, маскатцы, гадрамутцы, белуджи, афганцы, босняки, сирийцы, триполитанцы, албанцы и китайцы и еще десятки других национальностей.

По преданию, Магомет сказал, что в хадж ежегодно будет являться шестьсот тысяч паломников, а недостающее количество до этого числа будет пополняться ангелами. С точки зрения этого предания — чем меньше богомольцев, тем больше ангелов. А так как их общество, конечно, почтеннее общества людей, то всякий благочестивый богомолец должен быть более доволен немногочисленным, чем многолюдным хаджем.

“Нет, уж лучше поменьше ангелов, а побольше людей. Это куда как выгоднее”, — говорил мне один из полусвятых жителей Мекки, сделавший себе, подобно своим соотечественникам. из религии солидный источник доходов.

Хотя и теперь корыстолюбивые жители Геджаса могут жаловаться на сравнительное отсутствие богомольцев лишь в годы эпидемий, но во всяком случае в первые годы расцвета исламизма число паломников, посещавших Геджас, было несравненно более, чем в настоящее время, несмотря на то, что за последние века ислам сделал огромные завоевания в Индии и в Китае, а особенно в Африке. Калифы первых веков гиджры являлись в хадж с огромными свитами и тратили на свои поездки миллионы динаров. В 350 году гиджры калиф Мокмедар принес в жертву на Арафате сорок тысяч коров и пятьдесят тысяч овец. С калифами шли караваны в сотни тысяч верблюдов, а поездки на богомолье знаменитого Гаруна-Аль-Рашида носили прямо сказочный характер. Одно из своих богомолий он совершил пешком, и весь путь перед ним устилали дорогими коврами.

Никто из турецких султанов, уже несколько столетий носящих титул главы мусульманства, не был ни разу в хадже. В 1814 году Мекку посетил Магомет-Али египетский, и хадж его был очень торжественен. Палатка его, сиявшая и снаружи и внутри золотом и серебром, походила на описание 1001 ночи.

В 1909 году египетский хедив побывал на богомольи, не сравнительно скромным образом. [260]

Русские мусульмане приезжают в Геджас обыкновенно месяца за два до начала хаджа и направляются на богомолье преимущественно через Одессу и Севастополь и сравнительно мало через Батуми. Там к их услугам готовы специальные паломнические пароходы Русского общества пароходства и торговли и Добровольного флота. Но многих паломников перехватывают на скверные турецкие и греческие пароходы, приезжающие в Россию из Турции десятки зазывателей из мусульман.

“Зачем вам брать билеты до Джедды на русских пароходах, — говорит нередко один из таких типов толпе полудиких сартов: — поезжайте вы в Константинополь — там султан дает билеты даром”.

“Султан дает билеты даром”, бежит слух среди богомольцев.

Толпа верит и стремится за своими вожатыми на иностранные пароходы, которые везут до Константинополя пятьдесят — шестьдесят часов (вместо тридцати — тридцати шести) и берут с человека по пяти — шести рублей (вместо трех рублей семидесяти пяти копеек платы за билет на русском пароходе).

В Константинополе оказывается, что никаких билетов султан не дает, но зато к услугам богомольцев готова целая флотилия правоверных пароходов с целой армией новых зазывателей. Обманутые, уже один раз хаджи по странной психологии вновь поддаются на обман и едут в гораздо худших условиях, чем на русских пароходах, почти не получая пресной воды, тогда как Русское общество пароходства и торговли выдает ее в неограниченном количестве. Эти мелкие иностранные пароходики в четыреста — восемьсот тонн грузовой вместимости идут самым парадным ходом семь — шесть узлов в час, а обыкновенно тащатся по четыре с половиной узла. Богомольцы перегружаются на них сверх всякой нормы.

Некоторые богомольцы доезжают на русских или иностранных пароходах до Порт-Саида, чтобы оттуда по железной дороге добраться до Суэца и снова сесть на пароход до Джедды. Иные при этом проезжают в Каир, так как при разъезде после хаджа в Египет пускают лишь возвращающихся туземных богомольцев.

Переезжающим по железной дороге из Порт-Саида в Суэц приходится порой очень плохо. Вместо десяти — двенадцати часов их везут несколько суток, оставляя на маленьких станциях на открытых платформах под жгучими лучами солнца при скудости пищи и воды.

В это время как в России, так и в Турции богомольцам особенно следует опасаться специалистов-карманников, всюду подстерегающих свои жертвы. Вообще богомольцы крайне [262] неосторожно хранят свои деньги или в поясе, или в особой сумочке на шее, что, конечно, не является секретом для воров. Многие из последних нарочно едут в хадж с целью краж у богомольцев.

Всякие темные личности под видом бывалых религиозных хаджей втираются в доверие богомольцев и безжалостно их обманывают.

“Что вам самим толкаться за билетами. Давайте, я вам возьму”.

И, набрав денег на пять-шесть билетов, услужливый переводчик-проводник исчезает.

Нельзя раздобыться деньгами, не брезгают утащить и вещи. “Ты ступай за билетом (или за какой-либо покупкой) — а я твой багаж поберегу”.

И так “уберегает”, что от охранителя не остается и следа. Маршрут русских пароходов с паломниками-мусульманами обыкновенно таковы Одесса (или Севастополь) — Константинополь (несколько дней остановки) — Смирна — Бейрут — Яффа (три-четыре дня остановки, так как богомольцы желают поклониться в Иерусалиме мечети Омара и некоторым почитаемым ими христианским святыням) — Порт-Саид — Суэц — Ямбо — Джедда.

Богомольцы из Туркестана часто направляются в Джедду через Индию. Поводов к этому очень много. Главная причина та, что на бухарско-афганской границе, в виду ее значительного протяжения и диких лесистых горных кряжей, легко проскользнуть без паспорта; последнее обстоятельство имело особенное значение в годы эпидемий в Геджасе, когда наше правительство по соображениям санитарного характера запрещало хадж в Мекку. Затем, в Афганистан, в городе Мазаре-Шерифе находится гробница очень чтимого не только шиитами, но и суннитами зятя пророка, Алия, и многие желают ей поклониться. Путь через Афганистан в пять раз дешевле пути через Константинополь, и условия путешествия верхом подходят более к обыденным условиям жизни богомольцев. Здесь нет больших не восточных городов, так смущающих богомольцев и где они чувствуют себя беспомощными. Останавливаются богомольцы в караван-сараях, на дворе которых им не возбраняется приготовить плов или сварить чай. Бедным богомольцам среди мусульманского населения Афганистана легче найти себе подаяние, чем в России, где они постоянно рискуют попасть в полицию за нищенство.

Дорога через Афганистан опасна, но не в такой степени, как это обыкновенно думают. Горное население смежных с Индией провинций Афганистана “газара” не упустит ни малейшей возможности пограбить богомольцев, и разбои эти, часто [264] сопровождающиеся дикими бесцельными зверствами, создали Афганистану в этом отношении дурную славу. Но афганский эмир, желая привлечь богомольцев из России проходить через его пределы в Индию, издал строгий приказ:

“Ограбленным богомольцам, не задерживая их, немедленно уплачивать стоимость похищенного из правительственных казначейств, каковую сумму в десятикратном размере взыскивать потом с местного населения”.

Мера выгодная для богомольцев и местной администрации, но далеко не поощряющая “газару” к грабежам.

Путь этот неудобен главным образом в санитарном отношении, так как при возвращении богомольцы не подвергаются карантину, но недостаток этот легко может быть устранен.

От Самарканда до Пешевара приблизительно тысяча пятьсот верст пути верхом, а от Пешевара до Бомбея уже идет железная дорога.

Русские мусульмане прибывают в Геджас только морем, но, кроме морского пути, в Мекку идет несколько караванных дорог — из Ассира, Неджеда, иемена и Дамаска; с караваном из последнего ежегодно прибывает турецкий паша, заместитель султана, на религиозных празднествах хаджа. Так как при этом от султана везутся богатые подарки в Мекку, то караван этот обыкновенно эскортируется значительным отрядом войск.

Время начала религиозных празднеств по нашему календарю в разные годы бывает различно. Хадж приходится всегда на 10-ое число арабского месяца зюль-хаджа. Но у арабов год лунный, отстающий от солнечного года ежегодно на одиннадцать суток. Вследствие этого один и тот же мусульманский месяц (а следовательно и хадж) в тридцать три года проходит по всеми, месяцам нашего календаря.

Условия совершения хаджа летом гораздо тягостнее, чем зимой. Температура в Геджасе вообще очень высока. В Джедде летом в среднем тридцать три — тридцать четыре градуса по Цельсию, зимой двадцать пять — двадцать шесть градусов. В комнате летом часто бывает сорок — сорок два градуса по Цельсию. Ниже двенадцати — пятнадцати градусов по Цельсию температура в Джедде и Мекке не спускается даже ночью. Благодаря чрезмерной влажности воздуха, жары в Джедде становятся нестерпимыми даже для наших туркестанцев, привыкших к жгучему солнцу. Кровь приливает к голове и бьет в висках. В глазах являются огненные круги, на грудь точно положен стопудовый камень. Купаться нельзя — вода моря слишком солона, да и при массе акул купанье очень опасно. Акулы не трогают лишь черных. Единственное спасение северные ветры. Южный и западный ветер несут лишь еще больший зной. Западный [265] ветер летом порой превращается в самум и несет из Африки тучи песку. В Мекке жара сухая, а потому легче.

“В Мекку ежедневно приходит семьдесят ветров на поклонение Каабе”, сказал мне один мулла.

Но, увы, таково лишь предание, тогда как на самом деле в Мекке постоянно нестерпимая духота. Более благоприятные

климатические условия в Медине. Летом там нет ужасных жаров, а зимой даже довольно прохладно.

Лучше всего климат в оазисе Таифе, находящемся в двух днях пути от Мекки. Летом там живут шериф Мекки, вали Геджаса и вся туземная аристократия, но богомольцы там бывают редко. [266]

Пароходы, идущие с юга, должны обязательно заходить в карантин на острове Камаране, где остаются под наблюдением пять дней.

Паломники, едущие с севера, в случае эпидемии в Египте или вообще в Северной Африке, подвергаются наблюдению в карантине в Торе или Абу-Сааде, острове в семи верстах от Джедды.

При благополучном состоянии Египта высадка богомольцев и в Ямбо и в Джедде производится беспрепятственно без всякого карантина.

К карантинам мусульмане относятся вообще с большой враждой и крайне отрицательно. Устройство карантинов противоречит учению о предопределении, столь сильно воспринятому серой мусульманской массой. Раз где суждено быть болезни и кому суждено умереть — разве может человеческая воля изменить то, что записано на небесах в предвечной книге Аллаха. Отсюда вывод тот, что устройство карантинов есть борьба против воли Бога. Устраиваются карантины, по мнению серой мусульманской толпы, как богопротивная затея неверующих гяуров и для вымогательства денег. При льготах, обыкновенно допускаемых для классных пассажиров, у массы богомольцев еще более утверждается мнение, что карантин лишь фискальная мера, от которой можно откупиться.

Остров Абу-Саад, как и Джедда, лишен какой бы то ни было растительности, и пребывание на нем крайне тягостно для паломников. Цены в буфете на все крайне дороги. Впрочем, богомольцы уже должны привыкать к этой дороговизне, так как им придется встречаться с ней за все время пребывания своего в Геджасе.

II.

Оживление в Джедде по прибыли парохода. — Гонка лодочников. — Их своеобразная манера вербовать пассажиров. — Вымогательство денег с богомольцев. — Опека над богомольцами далилей. — Джедда, ее базары и мечети. — Наведение чистоты в городе и роль собак в качестве санитаров. — Неудовлетворительность помещений, скудость и дороговизна воды и пищи. — Русское консульство в Джедде.

— Пароход! Пароход! Пароход идет! — поднимаются крики в Джедде, лишь только вдали покажутся мачты парохода.

— Какой пароход? С какими богомольцами? — стараются узнать заинтересованные в прибытии паломников той или иной национальности лица.

Сотни людей устремляются на пристань санитарной администрации, где производится высадка богомольцев.

Лодочники выстраивают самбуки в одну линию, но никто из них не смеет выехать навстречу пароходу ранее других, [268] если только не нанять кем-либо из консулов или известных; в городе лиц. Но вот подается общий сигнал, и быстро мелькают шесты, на которых приходится идти при отсутствии ветра.

Джеддский рейд перерезан двумя грядами коралловых островов, дающих при обходе их незаметные проходы. Стремясь обогнать других, чтобы скорее попасть к пароходу, лодочники пускаются по сомнительным для прохождения, по сокращающим путь местам и садятся на скалы. Напрягаются все усилия, пускаются в ход все уловки, чтобы обогнать более счастливых соперников. Шум, рев, брань сопровождают эту отчаянную гонку. На каждом самбуке шесть — восемь арабов и рослым, негров, обливаясь потом, выбиваются из сил.

И вот эта ревущая, гогочущая толпа добирается до парохода и едва только спущен желтый флаг, что показывает окончание санитарного осмотра, атакует оглушенных шумом богомольцев и на правах победителей разводить их по своим лодкам.

— Эй, почтенная седая борода, — тащит грязный араб пожилого богомольца, — иди в мою лодку.

Как же не идти богомольцу на такое приглашение, когда его самым решительным образом тащат за его “почтенную седую бороду”.

— Где мои вещи? — кричит другой богомолец, которого бросили силком в один самбук, тогда как вещи его утащены на другой.

Богомольцев разлучают с их родными, знакомыми, не обращая никакого внимания на их крики и протесты.

Но вот отчалили набитые битком самбуки, давая место другим, владельцы которых, потеряв немало времени в бесплодном ожидании, бросаются еще с большим рвением отыскивать добровольных и недобровольных пассажиров.

А на отчаливших самбуках идет в это время вымогательство денег. Собрав по пяти пиастров с человека, арабы через некоторое время требуют вторичную плату, не стесняясь повторять этот прием в третий и в четвертый раз. Вымогательство это особенно сильно при отъезде богомольцев, когда они уже не могут пожаловаться своему консулу. При неисполнении их требований, лодочники прибегают к угрозам и насилию или, пристав к первому коралловому рифу, простаивают так по целым часам под лучами жгучего солнца. Не стоять же так целый день — и снова раскошеливаются богомольцы.

Для высадки богомольцев в Джедде две пристани — через турникеты главной проходят сами паломники, на другой выгружаются их вещи уже без участия богомольцев. Вещи выбрасываются лодочниками наспех, в одну кучу, и надо удивляться, [270] что краж багажа богомольцев бывает при этом сравнительно мало.

На платформе, где высаживаются паломники, стоит невообразимая давка. Толпа, не слушая криков, несмотря даже на палочные удары, лезет в беспорядке на турникеты, где уплачивается по десяти пиастров с человека. Пристань в общем слишком мала, в особенности когда разом придет два-три парохода.

По выходе из парохода богомольцы разбираются далилями. Далили — это особые лица, назначаемые меккским шерифом для заведования богомольцами каждой национальности. Их места отдаются по откупу.

— Ты откуда? — спрашивает далиль богомольца.

— Из Андижана.

— А!тИз Андижана — значит ты мой.

И далиль загоняет в свое стадо оглушенного всех этим шумом и суматохой богомольца, не знающего, куда ему идти.

В самое горячее время, в период наибольшего наплыва паломников, приблизительно за месяц или за два до хаджа, в домах часто не хватает места, и все площади Джедды превращаются в городки палаток и тентов из брезента, циновок, кошем или просто разного тряпья.

Вся Джедда наполняется шумом и оживлением. Центр всей деятельности главным образом на базаре. Длинная, идущая зигзагами главная улица самого большого базара начинается от пристани и тянется в длину почти всего города. На ней есть магазины на европейский манер, но большинство лавок арабского типа с вынимающимися передними стенками, где пол комнаты является вместе с тем и прилавком.

Базарная улица защищена деревянным навесом. В жаркие дни это является единственным спасением от раскаленного солнца. Зато почти полное отсутствие ветра, ужасная духота, миллионы мух, удушливый, свойственный вообще всем восточным базарам запах мускуса и различных прянностей — внушают не привыкшим во всему этому европейцам отвращение, хотя многим и правятся эти своеобразный картины восточной жизни.

По всем джеддским базарам устроены кофейни, где в рубищах, по с горделивой осанкой важно разваливаются по скамейкам бедуины, готовые пролежать так целый день, если в кармане есть несколько копеек; здесь же, с азартом стуча по столу костяшками домино, горячие игроки не встают из-за столом с утра до закрытия кофеен.

На площадях целые стада кораблей пустыни лежать на земле, величаво протягивая свои длинные шеи к разложенному перед ними овсу. [272]

Дома в Джедде (как и в Мекке) чисто арабской постройки — большинство в три-четыре этажа, прочны и массивны, но неуклюжи. Издали с моря в ярких лучах солнца эти белые дома кажутся ослепительным белым комком. Вблизи впечатление сильно теряется. Неуклюжесть и негармоничность построек, почти поголовно требующих ремонта, слишком резко бьет в глаза. Но при закате солнца, когда Тени и краски блекнут и делаются нежнее и таинственнее, некоторые улицы положительно красивы. Передние фасады домов состоят из деревянных больших балконов, похожих на огромные решетчатые клетки. Все окна закрыты, все обыкновенно пусто и безлюдно. Во время хаджа улицы оживляются, но дома почти не меняют своей физиономии. Если где и раскрыто окно, то, кроме богомольцев, редко кого увидишь. Мужчины на работе или па службе, а женщины должны скрываться. Тринадцатилетняя кокетка Айша, отставшая от каравана для поисков затерянного запястья и вернувшаяся после на верблюде молодого араба Совфана, так сильно ужалила ревностью сердца Магомета, чти пророк велел женщинам носить покрывала.

Минареты джеддских мечетей невысоки и неуклюжи, хотя, благодаря тому, что они не загорожены домами, они резко бросаются в глаза с моря.

Это не величественные изящные минареты Константинополя, как бы гордо взывающие к небу:

“Нет Бога кроме Бога и Магомет пророк Его”.

Это небольшие башенки тяжелой конструкции, почти не поднимающиеся над домами.

Зато муэдзины поют на них все пять номазов, тогда как нигде, кроме Геджаса, в мусульманских городах нет ночных призывов.

Ночью эти молитвенные призывы, продолжающиеся в Джедде от двух до четырех часов ночи, звучать как-то особенно красиво. Мне не раз приходилось заслушиваться ночью муэдзинов двух соседних мечетей. Один, обладавший сочным бархатным баритоном, пел властно и спокойно, в сознании силы великого Бога, на молитву Которому он созывал верующих. У другого мягкий, хотя уже сильно надорванный, тенор звучал просительно и страстно. Они-то выжидали один другого, то сливали голоса в один могучий аккорд.

И если при этом взгляд упадал па темное глубокое небо, сверкающее теми чудными блестящими звездами, какие можно видеть лишь в пустыне, то душу невольно охватывало какое-то таинственное религиозное чувство.

Назвать Джедду чистым городом, в особенности во время пребывания в ней паломников, с европейской точки зрения трудно, хотя местная санитарная администрация принимает к [274] очистке ее свои меры. Часть санитарных функций в Джедде (как и в Константинополе) впрочем, исполняют собаки, но за их малочисленностью на помощь им прибавлены специальные уборщики. По утрам с единственной, кажется, в городе телегой они объезжают улицы для уборки сора. При виде их собаки поднимают злобный и отчаянный лай. И четвероногие наши друзья имеют к этому справедливое и законное основание. Во-первых, мусорщики увозят их вообще, видимо, скудное пропитание. А главное, если люди, верблюды и ослы или любезно, или инстинктивно наступают между собачьими лапами и головами, то бездушная телега беспощадно давит разнежившихся арабских барбосок и жучек, особенно щенят. Другой же подобной опасности для собачьего мира в. Джедде нет. Есть там, правда, две-три коляски, но в Джедде ездить совершенно негде, да и появление этих колясок сопровождается большим шумом. Не только за ними, по и впереди них бегут с торжеством мальчишки, и предупрежденные собаки имеют возможность скрыться и от колес, и от своих двуногих неприятелей. Действительно, арабские дети являются почему-то непримиримыми врагами собак и виною этому являются отнюдь не правы кротких животных. Для любого сорванца в Джедде от шести до пятнадцатилетнего возраста является наслаждением хватить камнем задремавшую собаку, а потом насладиться ее жалобным воем. В Константинополе за такую жестокую проделку виновнику ее тотчас досталось бы от взрослых, а в Джедде на это не обращают внимания.

Условия жизни для паломников, остающихся некоторое время в Джедде до отъезда в Мекку, крайне тягостны. Жилища, в которых им приходится жить в Джедде, совершенно антигигиеничны. По узким темным лестницам со ступенями чуть не в поларшина паломники взбираются в грязные, битком набитые клетушки. Отсутствие воздуха, чрезмерная скученность, ретирады на общих коридорах без всяких загородок, грязь и зловоние — вот условия, в которых приходится жить богомольцам. Не лучше в этом отношении и в Мекке, но там есть хоть изобилие пресной воды, а Джедда и этим не может похвалиться. В Джедде ведя добывается или из особых дождевых цистерн, или в ямах за городом. Вода эта с большим привкусом соли, и приезжие пьют ее с отвращением. На базаре небольшой кувшинчик такой воды продается за две копейки (один металик). В Джедде был раньше водопровод, но его уничтожили бедуины, так как им выгоднее привозить воду. Да и жителям, эксплуатирующим богомольцев всеми способами, выгоднее продавать воду за дорогую цену, чем видеть, что богомольцы пользуются ей бесплатно из водопровода. [276]

Воду для умыванья из колодцев, находящихся внутри городских стен, и уже совершенно негодную для питья, разносят негритянки в жестянках из-под керосина по металику (две копейки) за штуку.

Консула и европейцы, проживающие в Джедде, стараются брать воду на пароходах или из опреснителя, поставленного с 1906 г. на острове Абу-Сааде.

Если хадж приходится на лето, то богомольцы, конечно, более, чем зимой, чувствуют жажду и, пренебрегая неприятной па вкус водой, набрасываются на дыни и арбузы. Большие напои, лее спелые арбузы стоят в Джедде сорок — шестьдесят копеек за штуку (В Мекке 20 — 30 коп. Вся зелень идет из лежащего от Мекки в двух днях пути оазиса Таифа). Покупка этих арбузов, вследствие их дороговизны, для большинства недоступна, а потому многие довольствуются небольшими неспелыми арбузиками, которые величиной не более крупного апельсина и продаются по три — пяти копеек за штуку. Все это сырье при отсутствии хорошего хлеба и вообще хорошей пищи не может в результате не отразиться на здоровье многих богомольцев. Хлеб в Геджасе приготовляется из индийской или бассорской муки, которой немало привозят на продажу сами богомольцы, и чрезвычайно невкусен. Можно достать булки и из русской муки, но по своей цене — восемь копеек за штуку — они недоступны для массы хаджей. Да и эти булки, благодаря неуменью некарей, далеко неудовлетворительны. Мясо в Джедде очень дорого, и во время хаджа баранина продается двадцать — тридцать пять копеек за фунт.

Для охранения прав русско-поддонных в Джедде находится консульство, куда богомольцы обращаются с жалобами и по всем своим делам.

III.

Наем верблюдов до Мекки. — Корыстолюбие и коварство верблюдовожатых. — Бедуины как артисты-грабители. — Специальные ножи для разрезания поясов богомольцев. — Незначительность охраны. — Египетский махмель и его высадка в Джедде. — Караван в пустыне. — Красота египтянок и миловидность яванок. Станция между Джеддой и Меккой. — Ночлег в Хадде. — Дети и нищие. — Бедуины в пустыне.

Большинство паломников по приезде в Джедду спешат скорее достать верблюдов и уехать в Мекку, куда их влечет религиозное чувство, да и жизнь где как в климатическом, так и в материальном отношении гораздо лучше, чем в Джедде. До Мекки всего восемьдесят — девяносто верст или два дневных перехода на обыкновенных верблюдах, или один переход на [278] быстроходных верблюдах, называемых гиджинами. Наем последних стоит гораздо дороже, чем обыкновенных верблюдов, и их берут лишь в тех случаях, когда до начала религиозных празднеств остается лишь несколько дней.

До хаджа цена за наем верблюда от Джедды до Мекки бывает обыкновенно три-четыре меджида (меджид 1 рубль 60 копеек), но месяца за два до него цена повышается вдвое-втрое, причем для хаджей различных национальностей бывают и разные цены. В последнем обстоятельстве играет громадное значение политическое могущество того государства, к которому принадлежать паломники, и личность консула. При этом следует отметить, что каковы бы ни были цены на верблюдов, но за вовремя функционирования в Джедде нашего консульства мусульманские богомольцы из России платили за верблюдов дешевле, чем хаджи всех других национальностей. Но. увеличение цены за наем верблюдов не дает никакой лишней прибыли бедуинам, попадая не в их карманы.

При найме верблюдов стараются нажиться и далили, произвольно увеличивая в свою пользу назначенную плату.

На верблюдах паломники едут или по двое верхом (юк), или в шудуфах — огромных плетеных корзинах.

Во время дороги богомольцу приходится быть в самых лучших отношениях с верблюдовожатым и приобретать его расположение угощениями и подарками. За свою скупость богомолец может сильно поплатиться.

— Хаджи, хаджи, поди сюда! — взывает желающий слезть с верблюда богомолец, но араб-верблюдовожатый как будто не слышит его криков и уходит еще дальше.

А бывает и хуже.

Увидав, что богомолец задремал, араб с силой ударяет верблюда в какое-либо нежное место. Животное от боли делает скачок, и ничего не ожидавший пассажир летит из корзины на землю.

— Ишь ты какой случай! И чего это он только испугался, — говорит ухмыляясь араб.

Кто же при этом может жаловаться на свою небрежность и несчастный случай!..

Больных верблюдовожатые, под предлогом оказания услуг, грабят без зазрения совести, а при случае и убивают, запугивая товарищей убитого.

В отношении обирания богомольцев — бедуины артисты своего дела, усовершенствовавшие технику грабительств. Так, например, чтобы разрезать пояса богомольцев, где последние хранят деньги, бедуины имеют особые изогнутые ножи, заостренные внутри и тупые снаружи. Но в виду хотя бы инстинктивного [279] сопротивления богомольцев ножи эти, несмотря на их специально предохраняющее от поранений устройство, порой распарывают животы несчастных жертв. И такие ножи продаются в Мекке далеко не тайно, точно серпы трудолюбивых жнецов. Недаром некоторые мусульманские писатели возмущаются, что на вопрос:

“Где твоя жатва?” Бедуин с циничной улыбкой отвечает: “Моя жатва — паломники”.

Впрочем, египтян, горячих до безумия и но большей части вооруженных ружьями, а также наших кавказцев, часто имеющих кинжалы, бедуины побаиваются и никогда не позволят с ними такой наглости, как с другими богомольцами.

Г. Ашурсбеков, молодой интеллигентный пароходовладелец с Каспия рассказывал мне в Джедде про дерзкое поведение бедуинов.

— Сядем пить чай, утомленные дневным переходом. Вдруг являются бедуины: “Ступайте прочь, дайте нам напиться”. Вид дикий, в глазах угроза, вооружены с ног до головы. Ну, и уступаешь и ждешь, пока уйдут эти совершенно незнакомые нам люди.

Для защиты от нападений бедуинов караваны между Джеддой и Меккой идут от одного сторожевого поста до другого под эскортом солдат. Злые языки уверяют, что было бы гораздо лучше посылать солдат без ружей, так как ружья эти, бросаемые солдатами при бегстве от многочисленных врагов, служат лишь лишней приманкой для бедуинов.

Действительно, на охрану незначительного эскорта солдат полагаться нельзя. Конечно, они не бесполезны при защите от мелких шаек или отдельных грабителей, но совершенно бессильны по своей малочисленности при нападении больших скопищ бедуинов, несмотря на проявляемую порой ими личную храбрость. Впрочем, нельзя не отметить трудности защиты каравана в пустыне, когда он растягивается на несколько верст. В результате от хищнических нападений бедуинов порой гибнут целые караваны. Достаточно хотя бы указать па телеграмму агентства Рейтера от 31 марта 1904 г., сообщившую об избиении бедуинами 4000 богомольцев.

Мало считаются бедуины далее с правительством. В 1905 г. они пропустили лишь за выкуп в 1500 турецких лир (лира 8 р. 53 к.) египетский священный караван, возвращавшийся после хаджа из Медины в Ямбо. При караване был эскорт в несколько сот человек с несколькими орудиями, но бедуинов собралось более 5000 человек. Дорога же из Медины в Ямбо идет по долине среди двух горных кряжей, сходящихся иногда на 50 — 100 сажен, и крайне удобна для нападений. [280]

В 1908 г. бедуины разрушили все станции от Мекки до Медины строящейся железной дороги.

Центральное турецкие правительство сильно считается (бедуины заявляют, что пустыни принадлежат им, и за проезд через них требуют выкуп) с ними и ежегодно посылает им большие суммы на покупку хлеба. К сожалению, большая часть этих денег застревала по карманам администрации старого турецкого режима. Надо надеяться, что при новом правительстве все это изменится.

Египетское правительство тоже посылает бедуинам ежегодно два судна с хлебом, но и хлеб этот раньше застревал по карманам турецкой администрации, далекой от контроля из столицы.

Хлеб из Египта приходит вместе с прибытием в Геджас египетского священного каравана (махмеля). Караваны эти посылаются с 648 года гиджры (XIII в.) с драгоценной кесвой (покрывалом) для Каабы. Сцена высадки в Джедде египетского махмеля очень эффектна. С махмелем приезжает 200 — 300 конных солдат с несколькими орудиями. При выстрелах из пушек джеддского форта махмель перевозят с парохода на берег в самбуке, убранном коврами.

Здесь священный паланкин и кесву (покрывало) для Каабы помещают на горбах двух дромадеров, и процессия в несколько тысяч человек двигается по городу по направлению к Меккским воротам. В процессии этой участвуют войска местного гарнизона и конные египетские солдаты, сопровождающие махмель. Обыкновенно это на подбор красивые мужественные молодцы, горделиво сидящие на сытых выхоленных лошадях. По бокам их щегольских седел в кобурах вложены сабли и ружья, сами же они одеты в белые одежды богомольцев (Ихрам состоит из двух белых кусков материи без швов; одним куском ихрама обертывается нижняя часть тела, другим верхняя. Коснувшись одежды паломников, упомяну, что они не должны покрывать голов во все время хаджа. За ношение зонтиков должна быть принесена особая жертва.

Так как паломникам вовремя хаджа запрещено охотиться, то отсюда богословы выводят, что им запрещено убивать насекомых. Благодаря этому, одежда богомольцев еще более загрязняется. Впрочем, хитрая мусульманская казуистика изобрела обход этого правила: нельзя убивать насекомых рукой (и даже чесаться), — так употребляют для этого особые лопатки.) ихрамы, что составляет эффектный контраст с их блестящим оружием.

Как махмель, так и вообще, караваны выступают из Джедды с раннего утра, медленно вытягиваясь по меккской дороге. Вышедшие позднее догоняют остальных, но после 8 — 9 часов полиция уже не выпускает из города новых богомольцев из боязни, чтобы отставших не ограбили бедуины.

Растянувшийся в пустыне караван представляет интересное и живописное зрелище. [281]

Напыщенно важные, несмотря на свой тощий и ободранный вид, верблюды плавно раскачивают огромные шудуфы, защищенные от солнца тентом.

Шудуфы с женщинами плотно закрываются со всех сторон.

Из мусульманок во время богомолья не закрываются лишь яванки и египтянки, и очень слабо, лишь для проформы, закрываются индуски. Яванки, впрочем, не носят покрывал вообще и у себя

дома, но в Египте лишь в деревнях можно встретить незакутаную женщину, кроме негритянок. [282]

В то время, как бухарки, персиянки и даже турчанки боязливо сторонятся мужчин, особенно европейцев (тем более, что все встречи эти на глазах мусульман), египтянки отвечают кокетливыми улыбками на любопытные взгляды иностранцев. Между паломницами-египтянками встречаются иногда чудные красавицы с бледно-матовой кожей, орлиными римскими носами и громадными черными глазами.

Жгучие брюнетки, сильно склонные к полноте и быстро увядающие, но в расцвете своей молодости и красоты производящие чарующее впечатление.

И если понимающий толк в женской красоте интеллигентный европеец порой не может удержаться от невольного восхищении при виде ослепительных дочерей Нила, то каково же впечатление от этих красавиц должно получаться у геджасских арабов, женщины которых в общей массе не только не могут похвалиться красотой, но и миловидностью. Лишь одни глаза арабских женщин, большие овальные черные глаза, составляют их прелесть.

Строго следя, чтобы их женщины закрывались, арабы далеко не враждебно смотрят на не закрывающихся мусульманок, и порой красавицу-богомолку сопровождают не только их восторженные взгляды, но и не сдерживаемые восклицания восхищения, хотя это и идет в разрез с восточными приличиями.

Арабы Геджаса, хотя и ханжествующие перед богомольцами, далеко не фанатики и, как показала их история, и были и остаются народом индифферентным к религии, если при этом не задеты их личные интересы.

Так, например, в 1894 г. они разнесли в Мекке дезинфекционную камеру и убили в Джедде (так как убийство это произошло за городом во время прогулки, то при этом был ранен и управлявший русским консульством г. Брандт (ныне консул в Трапезонде).) английского вице-консула, которого они считали виновником учреждения камеры. Действующими лицами явились, конечно, наиболее фанатичные, взвинченные нелепыми слухами, что в камере будут сжигать голых (!) женщин, но движение имело чисто экономическую подкладку, так как мекканцы боялись, что от учреждения камеры уменьшится количество богомольцев, а следовательно и их доходы.

В общем у арабов женщины более свободны, чем у персов или турок. На чужих же женщин они посматривают довольно развязно и бесцеремонно, в особенности, когда они без покрывал, как египтянки.

И они понимают силу своих чар, эти черноокие дочери Нила! Среди яванок попадаются порой восхитительные миниатюрные куколки малайско-японского типа. Маленького роста, изящные, [284] грациозные, они производят даже в общей массе весьма приятное впечатление, в них сразу видно первобытных детей природы, никуда не выезжавших из своих роскошных лесов. Если они и обращают внимание на производимое ими впечатление, то это скорее лишь инстинкт мелких куртизанок, какими они, видимо, являются, по своей натуре.

Египтянки же держатся с большей уверенностью. В общей массе они мало красивы. Большинство паломниц — обрюзгшие, толстые матроны, что, впрочем, не мешает им быть крайне подвижными.

В караване паломники различных национальностей располагаются группами, но потом мало-помалу, от беспрестанных остановок отдельных лиц, перемешиваются. В общем караван представляет собою беспорядочную линию, тянущуюся гигантским змеем. Наравне с шудуфами паломники едут на верблюдах и верхом, попарно, один позади другого, если немного багажа, и по одному, если вещей несколько вьюков. Некоторые паломники едут на ослах и мулах, многие идут пешком, так как им не по средствам нанять животное. Передвижение на верблюдах крайне скучно и утомительно; верблюд идет неровно и с каждым шагом отбрасывает шудуф то взад, то вперед. Со многими при этом случается морская болезнь.

Между Джеддой и Меккой всего 11 станций, и на шестой из них, Бахре, караваны верблюдов останавливаются на ночлег; едущие на мулах и ослах доезжают до следующей станции Хадды, где помещения более удобные.

Бахра — довольно большой поселок бедуинов. Для богомольцев есть несколько каменных казенных домов и целая улица шалашей из хвороста и травы, принадлежащих бедуинам и нанимаемых богомольцами для ночлега.

Так как паломники из боязни в темноте грабежей бедуинов не удаляются далеко от построек, то все станции во время хаджа, когда караваны проходят ежедневно, страшно загрязнены.

Вообще и в пустыне санитарные условия передвижения богомольцев неудовлетворительны. Беспрерывно проходящие караваны оставляют после себя не только никем не убираемые нечистоты (а караваны идут одними и теми же путями), но и трупы павших животных. Хищные звери — волки, шакалы, лисицы, дикие собаки и кошки, а также птицы хотя и уничтожают эту лакомую для них падаль, но зловоние царит по всей дороге. Даже трупы умеших богомольцев при спешности движения каравана зарываются самое глубокое на аршин, а то лишь едва прикрываются землей.

Хадда — тоже большой поселок бедуинов. В заброшенной мечети находится усиленный караул солдат. Здесь впервые [286] взорам паломников являются рощи пышных финиковых пальм, возбуждая восторг хаджей, из которых многие видали пальмы лишь издали с парохода в Порт-Саиде и Суэце. В Хадде есть огороды и сады.

Поселок бедуинов гостеприимно предлагает богомольцам как шалаши для ночлега, так и кофейни для кейфа (отдыха), особенно приятного после целого дня тряски на верблюде.

По дороге на каждой станции караваны встречают десятки, а порой и сотни нищих, многие из которых своим видом производят тягостное и неприятное впечатление, отличаясь при этом доходящей до наглости назойливостью.

Голые бедуинские ребятишки, среди которых можно встретить совершенно раздетых девочек 8 — 9 лет, по городским понятиям уже считающихся невестами и закрывающихся покрывалами, несут паломникам для продажи овощи, фрукты, щепки для варки нищи и воду, которая покупается нарасхват. До колодцев в это время трудно добраться. Усердно вычерпываемая вода становится мутной и грязной.

В Хадде совершается обязательное переодевание в ихрамы всех богомольцев и тех из мекканцев, которые не были дома более полугода. Но большая часть богомольцев одевается в ихрамы уже на Красном море.

Дорога из Джедды в Мекку в общем совершенно ровная, местами каменистая, но по большей части песчаная, что не дает возможности развить на ней колесное движение. Да едва ли бедуины без борьбы допустят на ней экипажи, которые могут лишить их большей части их заработка.

Поэтому трудно предполагать, чтобы бедуины допустили добровольно постройку Меккской железной дороги. Усмирить же их будет очень трудно, так как они легко могут укрыться в отдаленных местах пустыни.

Живут бедуины в пустыне и оазисах отдельными семействами, занимаясь, где возможно, обработкой земли, где перевозкой на верблюдах, а при случае и грабежами. Ходят все — и мужчины и женщины — в длинных рубахах без панталон; рубахи эти почти у всех синего цвета, который наиболее любим, хотя священным цветом считается зеленый. Голова обматывается тюрбаном, длина и качество которого зависят от достатка его владельца. У иного кусок кисеи до 30 аршин длины, у иного грязные тряпки. Но у всех грациозная, горделиво смелая походка. При нужде бедуины работают энергично и бодро, но при малейшей возможности склонны, еще более, чем другие восточные народы, ничего не делать и по целым часам лежать в кофейнях. Все хозяйство ведется женщинами, пользующимися у них большой свободой, но вместе с тем отличающимися, в противоположность жительницам городов Геджаса, строгостью нравов. [288]

IV.

Запрещение немусульманам доступа в Мекку. — Священная территория и предания об ее установлении. — Восторг богомольцев при виде Мекки. — Мекка и ее местоположение. — Помещения в Мекке. — Далили и их роль в Мекке. — Колонии иностранцев в Геджасе. — Бедель-хадж и эксплуатация искреннего чувства верующих.

Не доверяя твердости веры своих первых последователей, Магомет вскоре по упрочении своей власти запретил всем немусульманам оставаться в пределах не только Мекки, но и священной территории Геджаса вообще. Он сам определил границы этой священной территории, да и первые калифы уделяли большое внимание этому вопросу.

В настоящее время ислам настолько окреп, что, казалось бы, ему нечего бояться пропаганды других религий, между тем доступ немусульманам в Мекку запрещен и до настоящего времени.

Границы этой священной территории, по преданию мусульман, определены в самые древние времена. Адам, находясь в первой Каабе и боясь козней дьявола, просил помощи у Аллаха, который и послал ангелов окружить большое пространство вокруг Мекки, — эта-то территория и стала священной землей, так как дьявол не имеет силы проникнуть в ее пределы.

Но обираемые арабами паломники, однако же, пустили в ход пословицу, что “в святых городах чёрт живет”.

Однако, хотя мусульманские фанатики и гордятся тем, что священную территорию Геджаса нее попирала нога неверного, но, начиная с XVI столетия до 15 европейцев в одежде богомольцев посетили Мекку; трое из них были узнаны и убиты, нескольким с трудом удалось спастись от смерти.

Мекка находится в узкой долине и окружена каменистыми, лишенными венкой растительности горами до 150 метров высоты. В длину город тянется версты на две, в ширину максимум на 300 — 400 сажень. Раньше Мекка подвергалась от дождей частым разрушениям, но султан Магомет IV окружил ее плотинами и отводными стоками для дождевой воды. Через весь город тянется одна улица шириной от 7 до 10 аршин. Все остальные улицы расходятся ветвями от главной, но кривы и узки, не превышая 2 — 4 аршин в ширину. В нижних этажах главной улицы расположены магазины, съестные лавки, кофейни, отчего вся улица имеет характер базара, хотя базар расположен лишь в срединной ее части. Всех торговых помещений в Мекке насчитывается более 2000.

Главная улица до поздней ночи полна шумом и оживлением. Разносчики снуют здесь со своими товарами, громко выкрикивая [289] их достоинства. Повсюду жарят, варят, кипят огромные, выписанные из России самовары. Повсюду идет бойкая торговля. Толпы народа, вереницы верблюдов, позвякивающих бубенчиками, движутся без конца. Шум, суета, несмолкаемый гул....

Но надо видеть, с каким восторгом богомольцы подъезжают к Мекке.

— Мекка! Мекка! Святая, святая! Очаг веры, мать городов, Мекка благородная, — раздаются восклицания.

Многие рыдают и, падая, целуют землю. Сколько воспоминаний дают эти места для верующего мусульманина. Здесь не только жил и действовал пророк, но и Адам и Ева, Авраам и Измаил...

Как город, Мекка, кроме Каабы, не представляет для богомольцев уже чего-либо нового, так как дома в ней такие же, как в Джедде. Большинство их, почти пустуя от конца хаджа до нового съезда паломников, предназначено исключительно для последних, но при большом стечении народа и здесь, как и в Джедде, не хватает на всех места.

Помещения для богомольцев в Мекке, по свидетельству самой местной санитарной администрации, обыкновенно грязны и страшно переполнены.

Санитарная администрация работает не покладая рук, чтобы санитарное состояние города, было более или менее удовлетворительно, что при громадном наплыве богомольцев, обыкновенно имеющих очень отрицательные понятия о чистоплотности, очень затруднительно.

Отсутствие воздуха в помещениях, занимаемых паломниками, отражается в Мекке на богомольцах еще тягостнее, чем в Джедде.

Зелени в Мекке почти нет: есть садик при аптеке, несколько пальм в самом городе и довольно чахлый сад меккского шерифа в окрестностях города.

Вода в Мекку проведена с горы Джебель-Кара, находящейся от нее на расстоянии 50 верст. Водопровод этот устроен супругой калифа Гарун-Аль-Рашида. До долины Арарата вода идет по искусственному каналу, а оттуда уже по подземным трубам попадает в 15 резервуаров города. Кроме того, в городе имеются громадные водоемы для стока дождевой воды и источник Зем-Зем.

В Мекке паломники снова размещаются по домам далилями, старающимися извлечь из них как можно больше пользы. С наиболее богатыми они ходят даже по лавкам, помогая им покупать вещи и получая после с продавцов известный процент. Дилили берут у хаджей на хранение деньги, не выдавая расписок и лишь записывая принятое на хранение в свои книги. Деньги [290] эти, если богомолец умирает, остаются, по большей части, в пользу далиля. Но бывает, что и оставшемуся в живых паломнику далиль отказывает в выдаче денег, заявляя, что он ничего от него не получал.

В шариате ничего не говорится про далилей, но при массе религиозных обрядностей, которые необходимо совершить во время хаджа, без руководителя богомольцу обойтись довольно трудно, и, конечно, необходимы известные лица для поддержания порядка. Правда, первый встречный геджасец охотно объяснит, куда надо пойти и что надо сделать, но он пойдет при этом сам и будет требовать платы за свой труд. Таким образом, вместо одного руководителя-далиля, требующего денег, у богомольца окажутся их целые десятки.

Но необходимо строже следить за далилями и удалять их при обманах богомольцев и грубых вымогательствах. Система откупов должна быть, конечно, уничтожена, и далили должны быть назначаемы не из турецко-поддонных, как теперь, а из подданных той же национальности, к которой принадлежат поручаемые их наблюдению богомольцы, чтобы подлежащее консульство непосредственно могло принять против таких лиц при их вымогательствах денег от паломников надлежащие меры.

Лет 20 тому назад до открытия в Джедде нашего консульства далили вымогали деньги от наших паломников-мусульман самым наглым образом. Некто Мухаммеджан, еще и сейчас проживающий в Геджасе, выделывал удивительные вещи. Получив с богомольца деньги за верблюда; он не давал животного, а жаловаться было некуда.

Только тронется караван из Джедды и отойдет версты две, как вдруг раздаются крики: “Стой!” Плати каждый по 5 пиастров (40 копеек). И приходится платить, хотя операция эта проделывалась порой по несколько раз. Теперь же консульство по мере возможности охраняет паломников от вымогательства.

Для арабов и бедуинов — паломник это нива, тем более неистощимая, что каждый новый хадж приносит с собой все новые и новые волны богомольцев. В Геджасе единственный источник доходов — это паломники; все живут и кормятся ими.

Так как при известной наглости и ловкости можно извлекать из богомольцев хорошие доходы, то нечего удивляться, что многие иностранцы-мусульмане по совершении хаджа поселяются в Геджасе.

В Мекке живет немало индусов, алжирцев, персов, яванцев, египтян, готовых к услугам своих приезжающих в хадж сородичей.

Индусы считаются не особенно правоверными мусульманами и, действительно, они примешивают к обрядам религии Магомета [291] немало наслоений из браминского культа. Но индусы — богаты, и в Мекке, где все оценивается на деньги, этого достаточно, чтобы пользоваться общим уважением.

Значительна также в Мекке и в Медине колония русских и бывших русских подданных. Остаются случайные торговцы, нашедшие сбыт своим товарам.

Немало живет в Геджасе мусульман, опороченных в России или бежавших от судебного следствия, тюрьмы, долгов и военной службы. В Мекке живут преимущественно туркестанцы и бухарцы. Татары облюбовали Медину, где и климат не так жарок, да и бывают состоятельные ученики из России, обучающиеся в славящихся у мусульман мединских высших учебных богословских заведениях.

Многие из этих лиц женятся в Мекке на арабках. Арабы тоже охотно берут замуж бухарок и татарок, более миловидных, чем туземки. Некоторые татары “получают” жен из Казани. Многие вдовы (чаще всего стремятся подыскать богатых) с удовольствием едут женами к лицам, живущим в святых городах, воображая Мекку земным раем. И лишь по приезде, познакомившись с условиями местной жизни, они с горем вспоминают родину.

Мусульмане из России, поселившиеся в Геджасе, обыкновенно не теряют связи с своими земляками, постоянно приглашая их в хадж. Порой они сами отправляются в Россию для получения бедель-хаджа. Бедель-хадж есть совершение хаджа не за себя, а от имени другого, уже у мершего лица, формально или нравственно обязавшего своих наследников нанять после своей смерти мусульманина для поездки в Мекку для спасения его души. Сам бедельхаджик, если он не совершил хадж до этого, звания хаджи не получает, но на том свете пользуется, как побывавший в Мекке, большими преимуществами.

Бедельхаджики из России берут за совершение хаджа не менее тысячи рублей. Мусульманин, совершивший хадж за другого, если он не имел до этого звания хаджи, должен в следующий же год совершить хадж от себя лично. Поэтому многие бедельхаджики, по совершении хаджа по пойму, не возвращаются на родину, а остаются в Геджасе до следующего хаджа.

В России поручение бедель-хаджа наиболее развито в губерниях Казанской, Оренбургской и Уфимской. Туркестанцы дают его редко, может быть, и потому, что среди них и без того развиты более, чем у мусульман других местностей России, поездки на поклонение в Мекку.

Отправляясь в Россию за бедель-хаджем, поселившиеся в Геджасе русские мусульмане захватывают с собой сотни маленьких жестянок воды чудотворного в глазах мусульман [292] источника Зем-Зем, мешечки с геджасской землей и прочие сувениры святых мест и продают их в России благочестивым людям за дорогую цену. Воды и земли, кроме того, немало и в России. Вышел запас священной — нет большого труда наделать амулетов и из земли, попранной ногами гяуров.

Из привезенных из Геджаса волос Магомета можно сделать сотни тысяч париков, а из кусочков его плаща сшить платье для целой армии. То есть повторяется та же история, что и с эксплуатацией искреннего чувства верующих богомольцев в Иерусалиме, откуда привезено столько мнимых кусочков св. живоносного креста, что из них можно построить целый дом.

Конечно, лица эти не упускают случая эксплуатировать и в Геджасе своих приезжающих в хадж земляков и особенно успешно практикуют это в Каабе, этом священном храме Мекки, где хранится неоценимое в глазах мусульман сокровище — черный камень, принесенный, по преданию, с неба архангелом Гавриилом.

Приподнимем же таинственную завесу чудесного меккского святилища.

(Окончание в следующей книжке)