О СУПРУЖЕСТВЕ АРАБОВ И О ДОМАШНЕЙ ИХ ЖИЗНИ

Европейцы ошибаются, думая, что супружеское состояние у Могаммедан совсем не то, что у Христианских народов. Я не приметил столь большой разности в Аравии, и женщины сей страны показались мне столь же свободными и счастливыми, как женщины в Европе.

Правда, что многоженство позволено Могаммеданам; но Арабы редко пользуются правом иметь четырех законных жен и содержать еще невольниц. Одни только богатые сластолюбцы имеют многих жен; но и ето непохваляется. "Умные люди почитают даже ето право более тягостным, нежели приятным. Муж обязан по закону содержать жен своих сообразно с их состоянием и совершенно одинаково, - обязанность [91] весьма тягостная для большей части Музульман, и роскошь разорительная для Арабов, обыкновенно не весьма достаточных!

Развод, о котором мысль столь ненавистна для женского пола в Европе, не так употребителен на Востоке, как воображают. Без самых сильных причин Арабы никогда не пользуются правом бросать жену, потому что сей поступок считается постыдным в глазах тех людей, которые заботятся о добром своем имени; жены имеют впрочем также право требовать развода, если мужья с ними худо поступают.

Редко Араб с посредственным состоянием имеет у себя больше одной жены; и даже самые знатные довольствуются очень часто одною только во всю жизнь свою. Богатые люди, будучи в состоянии содержать столько жен, сколько им угодно, признавались мне, что они были счастливы только с одною, начав жить со многими.

Арабские жены наслаждаются большою свободою и часто имеют большую силу в доме; они остаются госпожами своего приданого, берут его назад в случае [92] развода и располагают доходом с имения своего во время замужества. От сего обычая происходить то, что муж, не так достаточный, взявши за себя богатую девушку, зависит совершенно от своей жены, и не смеет ее оставить.

Несправедливо говорят некоторые путешественники, будто Могаммеданские жены суть невольницы и составляют такую собственность мужа, что переходят во власть его наследников. Они смешивают купленных невольниц со свободными женами, которые могут располагать собою на Востоке так же, как и жены в Европе.

Рассказывают много смешных повестей о знаках невинности, которых Арабы требуют от своих молодых жен; но большая часть сих рассказов бывает увеличена. Бедуины и жители гор Иеменских, народ необразованный и полудикий, вменяют правда в бесчестие, когда недостает сих знаков, и считают себя обязанными отсылать жену у которой их ненаходят; - но городские жители, будучи гораздо образованнее, не пугаются такой безделицы: от сего происходит только то, что [93] корыстолюбивый зять иногда заставляет тестя увеличить приданое, угрожая отослать назад его дочь, - чего однакоже никогда не случается.

Мы воображаем себе в Европе, что в восточных землях великое множество находится евнухов для охранения гаремов; в самом же деле они не так обыкновенны и их совсем не видно в Аравии. Константинопольский Султан один имеет их больше, нежели сколько их есть во всех его областях, взятых вместе. Посему напрасно почитают Аравию отечеством евнухов; они происходят частию из Верхнего Египта; но большая часть выходит из внутренних и мало известных провинций Африки. Арабы гнушаются жестокою операцией, которая должна сделать человека способным быть стражем гарема.

Сии евнухи, рожденные под жарким небом, не совсем отчуждены от женского полу. Я встретил на море, между Суецем и Джиддою, одного евнуха, который вез с собою гарем; в Басре слышал я, что другой богатый евнух сего города содержал невольниц единственно для своих удовольствий. [94]

Много писали в Европе о причинах многоженства, и воображали себе, что в жарких странах число девушек гораздо больше числа мальчиков. Но я уже заметил, что многие народы не пользуются дозволением иметь многих жен. Не надобно судить о нравах целого народа по роскоши и пышности знатных. Одно тщеславие населяет серали невольницами, которые по большей части бывают прислужницами весьма малому числу любимых жен. Число прислужниц в Европе, осужденных также вести безбрачную жизнь, равняется, или даже превышает число Арабских невольниц. Не льзя предполагать, чтобы на Востоке раждалось более девушек, нежели мальчиков. Есть весьма сильные причины думать, что соразмерность рождения между обоими полами везде почти одинакова.

Без сомнения есть много Могаммедан, которые берут за себя не одну, а многих жен, и которые имеют сверх того невольниц; но из сего еще не следует, чтобы там родилось больше девушек, нежели мальчиков. Многие случаи похищают немалое число мужчин, - случаи, которым не подвергаются женщины. Они гораздо сильнее к [95] супружеству на Востоке, нежели в Европе. По обычаям восточным нет ничего постыднее для женщин, как оставаться бесплодным древом: самая совесть их обязывает еще стараться быть матерью; и потому они скорее соглашаются выходить за бедного человека, или быть второю женою другого, нежели оставаться в безбрачном состоянии.

Не в Аравии надобно искать жилищ красивых, или великолепных. Каменные домы имеют всегда плоскую крышку, наподобие террасы. Избы простого народа, тесные с круглою кровлею, обыкновенно покрываются особливого рода травою. Хижины Арабов на берегах Евфрата построены из ветвей финикового дерева; круглая крышка их сделана из плетеного тростника. Палатки Бедуинов имеют вид развалившейся хижины. Они состоят из кусков грубой материи, приготовляемой женщинами.

И домы знатных Арабов не показывают никакого великолепия снаружи; вы не найдете никаких украшений в комнатах людей, которым известна роскошь только в оружии, лошадях и слугах. Везде однако полы покрыты, у бедных соломенными плетенками, а у [96] богатых прекрасными коврами; никто не входит в горницу, не скинув прежде башмаков.

Один Француз хвастался, что он поддержал достоинство своей нации будто бы тем, что не иначе явился в приемной зале Губернатора Мекканского, как в полной своей обуви; ето то же, что еслиб Арабский посланник хвастался, будто бы осмелился ходить по креслам знатного чиновника в Европе.

Мущины живут обыкновенно в передней части дома, а женщины занимают отдаленную. Комнаты мущин просты; напротив того женская половина украшена отменно. Я видел образец сих украшений в гареме, который отделывали для одного вельможи; там была одна комната вся зеркальная: потолок, стены, двери и пиластры были обложены зеркалами; полы долженствовали быть убраны софами и прекрасными коврами.

Арабы посредственного состояния, неимеющие обширных домов, никогда не вводят к себе постороннего человека, не вшедши наперед сами в дом, чтобы уведомить о том женщин, крича им: тарик, удалитесь! При сем слове господина в минуту скрываются все [97] женщины, которых и следов не увидишь у лучшего своего друга. Там почитается самою большою неучтивостию поклониться женщине, или даже посмотреть на нее пристально.

Для избежания необходимости принимать у себя посторонних людей, мелочные купцы и мастеровые не занимаются ремеслом своим дома; они содержать лавки и работают в многолюдных улицах.

Поелику полы бывают устланы коврами и подле стен убраны подушками; то можно сидеть, не имея нужды в стульях, коих употребление неизвестно на Востоке. Арабы садятся различным образом: когда они хотят быть покойны, то подкладывают под себя ноги накрест; когда находятся в присутствии людей почтенных, то садятся, сблизив оба колена, и держатся только на пятках, и поелику сие положение занимает очень мало места, то они садятся так обыкновенно за столом. Я часто пробовал так садиться; но никак не привыкнуть. В некоторых местах Аравии есть род длинных и низеньких стульев, сделанных из соломенных плетенок; на них садятся, поджавши ноги, как на коврах. [98]

Домашняя жизнь Арабов единообразна и самая праздная; они ищут увеселений вне, часто посещают публичные кофейные домы и рынки, и любят собираться вместе. Арабы курят табак единственно от скуки. Знатные носят всегда с собою коробочку с благовонным деревом; и когда хотят оказать кому нибудь уважение, то кладут ему в трубку кусочек сего дерева, которое придает табаку вкус и запах очень приятный.

Я не заметил, чтобы Арабы употребляли опиум, как Турки и Персиане; за то беспрестанно жуют они каад, веточки некоторого дерева, привозимого в маленьких пучках с гор Иеменских; те, у коих здоровые зубы, жуют сии веточки, как они есть, а для стариков толкут их в иготи. Ето, по видимому, одна только мода жевать, - ибо вкус деревца неприятен.

Простолюдины любят веселье. Не имея крепких напитков, они курят гашиш, листья травы, похожей на конопель. Дым от них производит бодрость и веселье мысли. Один из наших Арабских слуг, покурив гашиша, встретился с четырьмя солдатами и напал [99] на них; один из сих солдат прибил его больно и привел к нам: не смотря на ето, он нехотел усмириться и думал во все время хмеля, что четыре человека не могли с ним сладить.

Поелику Восточные жители садятся на земле, то и сидят сообразно с етим обычаем. Они расстилают большую скатерть посреди комнаты; ставят на ету скатерть маленький столик вышиною в фут; на стол кладут большой круглый лист из полуженной меди, и на нем расставляют медные блюда, чисто вылуженные внутри и снаружи. Вместо салфеток подают у богатых Арабов длинное полотенцо, которое гости кладут себе на колени; ежели сего полотенца неподано, то всякий употребляет свой маленький платок, которым обыкновенно утирается. У них нет ни ножей, ни вилок. Турки имеют ложки деревянные, или роговые; но Арабы так хорошо умеют складывать пальцы свои наподобие ложки, что едят рукою даже молошную похлебку, которую одну только и видел я у них в употреблении.

Судя по нашим обычаям, кажется, что Восточные жители ведут себя весьма неблагопристойно, будучи за столом у [100] Европейцев. Я удивился, ужиная в первый раз с надзирателем Дарданелльской таможни у Французского Консула; сей Турок рвал говядину пальцами и сморкался в салфетку. Но я перестал удивляться, когда лучше узнал обычаи сих народов; они не знают употребления салфеток и могут почесть их вместо платков, которыми утираются обыкновенно. Они бывают в большом замешательстве, когда должны разрезывать кусок говядины, потому что им кажется непристойно во время кушанья действовать левой рукой; которою они омываются; для них гораздо лучше, по своему обыкновению, брать пальцами говядину, изрезанную в мелкие куски, как обыкновенно подают ее у них за столом.

Самые знатные Шеики степные едят одно только разваренное сорочинское пшено; его подают на весьма большом деревянном блюде; гости садятся попеременно за стол до тех пор, пока опорожнится блюдо, или пока все наедятся до сыта. В хороших домах у городских жителей ставят на стол много маленьких блюд одно на другое в виде пирамиды. Когда господа встали, то слуги садятся за тот же стол и едят, что осталось. [101]

В Мердине, где я обедал с шестьнадцатью офицерами воеводы, подают кушанье совсем иначе: один слуга стоял среди гостей и беспрестанно то снимал, то ставил блюда, приносимые другими слугами. Едва показывалось блюдо на столе, как вдруг шестьнадцать рук падали на него, и оно исчезало с удивительною скоростию, особливо если ето было пирожное, до которого Восточные жители страстные охотники. На Восток едят очень поспешно; за обедом в Мердине мы опорожнили более четырнадцати блюд менее нежели в двадцать минут. Все музульмане вообще и Арабы в особенности не забывают никогда прочесть маленькую молитву перед столом и после обеда. Прежде нежели садятся есть, они говорят: во имя всемогущего и милосердого Бога. Когда один из гостей не хочет больше есть, то встает, не дожидаясь других, и говорит: хвала Богу. Они мало употребляют питья во время обеда; но встав из за стола и умывшись, пьют воду и потом кофе.

Восточные Арабы любят кофе; вся разность в приготовлении оного состоит только в том, что они толкут жженый кофе в деревянной, или каменной [102] ступке, а не мелют его. Мы привезли с собою мельницу в Аравию; но скоро увидели, что толченый кофе гораздо вкуснее молотого, и потому оставили свою мельницу без употребления. Восточные жители пьют его всегда без молока и без сахару.

Довольно странно, что в Иемене, истинном отечестве кофейного дерева, редко пьют кофе, потому что думают, будто он горячит кровь; любимый напиток Арабов сей провинции приготовляется из скорлупы кофейных зерен, легко сожженных и истолченных: он имеет вкус чая, и почитается прохладительным.

Хотя все хмельные напитки запрещены музульманам, но многие Арабы имеют к ним страстную охоту и пьют их скрытно по вечерам у себя дома. Наш лекарь видел у одного богатого купца в Логее все нужные снаряды для перегонки вина. На границах Аравии, где живут христиане, можно получать вино и водку; но в самой Аравии не льзя достать их ни у кого, кроме жидов Санских, которые делают сих напитков большое количество и хорошей доброты, и снабжают ими своих соотечественников. Но за недостатком бочек [103] они перевозят вино и водку в медных сосудах, что делает их опасными для здоровья. Англичане иногда также привозят арак из Индии для продажи в Моке.

Арабы суть вообще народ трезвый и умеренный; от етого вероятно они бывают сухощавы. Обыкновенная их пища: сорочинское пшено, зелень, молоко, масло, простокваша; они редко едят говядину, потому что пища животных почитается в жаркой земле очень нездоровою. Простой народ питается дурным хлебом из дурры (род крупного проса), замешенной на верблюжьем молоке, на постном масле, на коровьем масле и на жиру. Сей народ так привык к нему, что любит его больше пшеничного хлеба, который им кажется слишком легким.

В народном одеянии Арабов находится большое различие. Нет ничего беспокойнее и многоценнее головного убора Ара5ов высшего состояния. Они надевают на голову до пятнадцати колпаков один на другой, из которых несколько, правда, полотняные, но прочие из толстой стеганой хлопчатой бумаги; верхний колпак бывает часто богато убран золотом и содержит какое нибудь вышитое изречение из Алкорана. Они [104] обвертывают сие множество колпаков большим куском кисеи, украшенной с обоих концев шелковою или золотою бахрамою. Так как очень тягостно в жарких землях иметь всегда голову столь обремененную, то Арабы снимают дома, или у своих друзей, сию бесполезную тяжесть, оставляя на голове один или два колпака, а выходя, опять надевают. Они не смеют показаться без чалмы пред теми, которым обязаны почтением: желающие прослыть учеными надевают на себя чалму огромной величины.

Люди среднего состояния носят, вместо башмаков, сандалии, состоящие из подошвы, а иногда из деревянной дощечки, которые привязывают к ноге ремнем.

В Иемене женщины большое покрывало, которое опускают на лице, так что едва можно видеть глаза; в Сане и Моке закрывают лице флером, часто вышитым золотом; они носят множество перстней на пальцах, на руках, в носу и ушах. Травою елген наводят они красный цвет на ногти, а темножелтый на руки и на ноги; сурмят брови черной краскою. Мужчины иногда подражают им в етом; но умные люди смеются сему изнеженному украшению. [105]

Иеменские женщины имеют обыкновение накалывать себе черные пятнышки на теле для увеличения своей красоты; они имеют темножелтый цвет лица; но в горах есть белые и прекрасные лица даже между крестьянками. В городах женщины, почитающие себя прекрасными, выбирают случай откинуть покрывало, чтобы показать себя, когда за ними не примечают.

Все без исключения Арабы оставляют бороду расти свободно; но усы имеют весьма малые. В горах Иеменских, где редко видят иностранцев, стыдно показаться без бороды. У нашего слуги были только усы, и сии добрые горные жители вообразили себе, что мы выбрили ему бороду в наказание за накую нибудь вину.

Все Арабы имеют черную бороду. Когда она начинаешь седеть, то некоторые старики наводят на нее красный цвет; ето обыкновение вообще не одобряется. Жиды, поселившиеся в Аравии, берегут бороду с молодости; они отличаются тем от музульманов, что не бреют около висков и ушей, не смеют носить чалму и принуждены довольствоваться маленькой шапочкой; им не [106] позволено также носить другого цвета, кроме синего.

Арабы отличаются гостеприимством; сию добродетель получили они в наследство от своих предков, и исполняют в первобытной простоте. Они, кажется, отличаются от других Восточных народов тем, что оказывают гостеприимство, не смотря ни на звание, ни на религию.

Когда Арабы сидят за столом, то приглашают всех приходящих есть с собою, не смотря на то, знатные ли они, или простые, Могаммедане, или христиане. Я сам часто с удовольствием видел в караванах, что простой погонщик лошаков просил проходящих разделить с ним обед его и с довольным видом давал малую часть хлеба и фиников тем, которые хотели их принять; напротив того удивлялся поведению Турков, даже богатых, которые во время обеда удалялись в угол, чтоб не быть обязанными пригласить тех, которые могли бы застать их за столом.

Когда шеик Бедуинов ест хлеб с иностранцами, то они могут положиться на его верность и [107] покровительство. И потому путешественник делает очень хорошо, если заранее приобретает себе обедом дружбу своего проводника.

Когда Арабы здороваются, то первый, положив правую руку на сердце, говорит: салам алейкум, мир с тобою! а другой отвечает ему: Алейкум ессалам, и с тобою мир! Старые люди прибавляют обыкновенно: милосердие и благословление Божие. Могаммедане в Египте и Сирии не приветствуют никогда христиан сими словами; они говорят только: себах ельхаир, здравствуй, или саге саламат, друг, все ли ты здоров!

Долго воображал я сам себе, что сия разность приветствовать христиан происходит от ложной ревности; но со временем увидел, что причиною оной есть совершенное отвращение Восточных христиан от сего музульманского приветствия: они не могли терпеть, чтоб я употреблял сии слова, и не отвечали Туркам, которые почитали их своими соотечественниками, что случалось часто, потому что христиане смеют носить в путешествии белую чалму, чтоб показаться разбойникам Турками. [108]

Когда степные Арабы встречаются, то подают руку один другому более десяти раз; каждый целует свою собственную руку, и повторяет беспрестанно вопрос: каково ты поживаешь?

В Иемене люди, хвастающиеся умением жить, подходят друг к другу со множеством комплиментов; каждый показывает вид, будто хочет поцеловать руку другого, и каждый отнимает ее, чтобы отклонить от себя етот знак чести; наконец для окончания спора старший или отличнейший, позволяет другому поцеловать у себя пальцы. Значительные люди целуются с равными себе; все обходятся с такою учтивостию, которая удивляет иностранцев.

В посещениях своих наблюдают они почти одинакие обычаи с другими Восточными народами; при обыкновенном визите всегда подают трубку с киршером и каудом; при посещении церемониальном прибавляют розовую воду и благовонное куренье. Когда время уходить, то является слуга со скляночной розовой воды и прыскает гостей; другой окуривает благовонием бороду и широкие рукава платья. Увидев в первый раз ету церемонию в Рашиде, мы не мало были [109] удивлены, когда слуга стал перед нами и брызнул нам в лице водою.

В жарких странах опрятность нужна необходимо для сбережения здоровья. Народ, который не рассуждает, мог бы забыть, или пренебречь осторожность от всякой нечистоты телесной, столь вредной для здоровья. Многие основатели, кажется, для сей причины сделали очищение и умовение законною обязанностию.

Арабы, по законам страны и религии своей, обязаны наблюдать большую чистоту; и они исполняют сие предписание с большою точностию: не только моются, купаются и обрезывают ногти очень часто, но выстригают еще все волосы и выщипывают их, дабы никакая нечистота не могла остаться на теле. Они оказывают презрение к тем, которые отправляют нечистую должность. Как то: банным служителям, цирульникам, мясникам, кожевникам и прч. и прч. Сие презрение падает однако на ремесло, и ремесленник не исключается из общества.

Много писали о обычае обрезывать детей. Обрезание наблюдается ныне в жарких странах, как древний обычай, а [110] не так как часть богослужения. Могаммедане не почитают обрезания долгом религии, но похвальным обычаем своих предков, который они стараются сохранить.

Арабы, по причине своего невежества, наполнены суеверными предрассудками. Почти все привязывают амулеты к локтю; носят только обыкновенные кольца, которыми унизывают пальцы. Говорят, что их религия обязывает их снимать золотые, или осыпанные драгоценными камнями перстни, когда они читают свои молитвы, которые без сей предосторожности былиб недостаточны; они, кажется, думают, что Бог не услышит их молитв, если они не предстанут пред Ним со всею скромностию и без всякой пышной наружности.

Из Abrege de Voyages с Франц. В. Рагозин.