ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В РУССКОЙ АМЕРИКЕ

1867 — 1868 гг.

Из записок очевидца

(См. “Русскую Старину” изд. 1886 г., т. XLIX, март, стр. 549 — 560; т. L, июнь, стр. 593 — 593.)

VI.

Ново Архангельск в 1868 г. — Крепость и комендант ее. — Магазины и товары. — Приход кругосветного судна. — Водка по положению и значение водки в Аляске — Колониальные марки. — Картежная игра. — Продовольствие жителей. — Мясной праздник доктора. — Больница. — Столование у губернатора. — Зависимость края от антипод. — Американский флаг.

В 1868 году Ново-Архангельск, на острове Ситхе, имел только одну полуверстную, немоченую улицу, по сторонам которой ютились одно и двухэтажные деревянные домики. Освещения в городе не было, и в осенние и зимние вечера и ночи обыватели ходили с фонарями, а не имевшие их довольствовались натуральными, — которые иногда подставляли себе, спотыкаясь или наталкиваясь на препятствия; впрочем, всякому обывателю местоположение было настолько известно, что люди и впотьмах могли пробираться куда желали. Каменных сооружений вовсе не было, если не считать естественных камней, на которых зиждились эти не то сараи, не то хижины; только пять, шесть двухэтажных деревянных домов имели претензию на какие-то заурядно-провинциальные, полуказенные здания. Это [606] были: ново-архангельская контора российско-американской компании, где помещалось и общее колониальное училище, затем клуб, собор в честь Михаила Архангела, архиерейский дом с духовным правлением, больница, казарма женатых рабочих, да над всей этой трухой, на естественной скале, в десяти саженях над уровнем океана, шумно бившегося в подножие скал неприветливого берега, высился дом главного правителя колоний, хотя и более обширный, чем другие, но не имевший претензий на более изящную конструкцию и удобства, за исключением разве живописного вида на раскинувшееся внизу селение и окружающую дикую природу и Тихий океан, не всегда, однако, в этих широтах оправдывающий свое название — Тихого.

Крепость, служившая обороной городу, состояла из деревянного частокола и земляной насыпи, с деревянной настилкой, на которой грозно стояли восемь пушек, времен императора Павла 1-го, из которых в торжественные дни делались салюты и которыми русские внушали, вокруг порта жившим, независимым колошам к себе уважение, не смотря на то, что некоторые орудия лет по десяти были с трещинами, а тут же сложенные чугунные ядра давно внедрились в землю, поросли травой, проржавели и представляли собой скорее естественные минеральные залежи, чем снаряды для нанесения смерти неприятелю; за одно, и комендантом крепости состоял бомбандир Липатов, как называли его в городе, простой отставной фейерверк артиллерийского ведомства, 60-ти летний старик, который исполнял должность коменданта за 700 руб. ассигнациями в год жалованья, исполняя при этом также должность экзекутора, в прямом смысле слова, в школе мальчиков, а иногда и девочек, если требовалось наказать кого-либо розгами. Здания, где мирно проживали обыватели Ново-Архангельска, были одноэтажные дома в три, четыре комнаты, да еще обширные сараи, называвшиеся магазинами; это был главный город русских колоний в Америке.

В компанейских магазинах хранился разный хлам, под названием товаров, который доставлялся ежегодно в колонии на кругосветных судах, по требовательной ведомости ново-архангельской конторы, утвержденной главным правителем. Вместо затребованного нередко доставлялось совершенно иное: вместо [607] сапог, муки, патоки, сахару, гвоздей, инструментов, табаку, спирта, рому, вина, водки, пороху, железа и т. д., привозился бархат, канаус, шелковые чулки, ботинки, уксус и т. п., иной раз вовсе ненужные предметы, не имевшие сбыта в колониях. Все залежалое, не имевшее сбыта на рынках Москвы, Петербурга, Гамбурга, Лондона, скупалось агентами компании, хотя, может быть, и дорого (при таковых обстоятельствах товары можно было скупать очень выгодно, но злоупотребления при поставках и подрядах делали то, что в колонии товары прибывали уже по через чур высокой цене), но во всяком случае с верой, что в русских колониях все пригодится, ибо там покупать люду было негде более, как в магазинах компании. Если, напр., кому либо не хватит высоких сапог, то он волей не волей удовольствуется женскими башмаками, черного товара, на большую ногу, чтобы не ходить в торбасах (обувь из местной кожи) или на натуральной подошве. На весь привозимый товар, в колониях, накладывался расход по доставке, делалась расценка — и товар пускался в обращение.

Приход ежегодного кругосветного судна из России для Ново-Архангельска был таким событием, что весь город принимал в нем участие. Весь муравейник волновался — и было отчего: во-первых, на этих судах приезжали новые люди, на смену отслуживших свои контракты и не пожелавших оставаться долее, затем появлялись новые товары и приносились устные вести из далекой России; привозились газеты (Сведения из цивилизованного мира жители получали из газет и писем, попадавших в Ситху на случаиных судах из С.-Франциско; но и главное правление не оставляло служащих в колониях без чтения, и на кругосветных судах высылало как письма, так и газеты за истекший год, которые, пробыв еще с год в кругосветном плавании, все-таки благополучно доплывали в Ситху. Также в Ново-Архангельске существовала библиотека, с 300 томами разных книг, между которыми можно было найти и народный лечебник московского издания 1830 г., и печатные отчеты компании, и историю кораблекрушений, и даже Северную Пчелу Булгарина, — но ничего действительно для чтения. – прим. М. В.) и письма, а главное — новая водка, ром и вино.

Водку и ром жители в колониях получали по положению, за наличные деньги. Почетным полагалось по четыре ведра в [608] месяц и более, полупочетным по два, валовым или рабочим по ведру и менее. Если кому не хватало положения, то чтобы пополнить недостаток, нужно было испрашивать разрешение правителя ново-архангельской конторы, который считался главным хозяином магазинов и от усмотрения которого зависло удовлетворить или отказать просителю. Положение или, точнее, месячная порция водки для почетных было достаточное, а посему и пьянство между интеллигенцией Ново-Архангельска было изрядное; впрочем, что же было и делать этой интеллигенции на нескольких квадратных саженях? Матросы, солдаты, рабочие и проч. не пользовались таким положением, как почетные, и были поставлены в более тесные рамки относительно получения водки, а потому стоимость ее как в Ново-Архангельске, так и тем более в прочих отделах колоний, была несоразмерно высокою. Из компанейских магазинов водка и ром отпускались по 3 руб. 50 коп. ассигнац. за бутылку и получивший свое положение, но не пивший ее, мог всегда поместить ее между обывателями за 10 руб. ассигн., но таковое барышничество считалось низким ремеслом и преследовалось самими обывателями, хотя и бывали случаи, что даже некоторые почетные лица потихоньку занимались этим. Рабочие, за исключением немногих, преимущественно семейных, во избежание пьянства, водки на вынос или, как говорилось, на отлив не получали и могли ежедневно за 25 коп. ассигн. выпивать у дверей так называемого ромового магазина, из общей яндовы (Кадка, чан или просто ведро и при этом жестяная мера-чарка. - прим. М. В.), по хорошей чарке водки или рому. Случалось, что непьющий рабочий, чтобы не потерять своего положения, держа водку во рту, быстро бежал в казарму, где выпустив изо рта содержимое, в течение нескольких дней накапливал целую бутылку, которую впоследствии сбывал по 10 руб. ассигн. любившим выпить товарищам, либо, алеутам и диким колошам; впрочем, такие ничего непьющие лица составляли редкое исключение. Бутылка водки имела в колониях большое значение. За нее можно было приобрести от колошей целого ямана (Род дикого оленя. – прим. M. В.), соорудить у местного портного пару платья и у сапожника сапоги, заказать столяру стол, шкаф и т. п.; [609] а равно получить дня на три, во временное пользование, жену какого-либо рабочего; такова была в Ситхе нравственность, и это не считалось предосудительным: женщин было слишком недостаточно для населения.

Вообще положение женатых людей было неособенно завидное в семейном и нравственном отношении, но как сами мужья, так и общество не придавали этому обстоятельству особого значения, и кучка русских людей обитала в Ново-Архангельске более по ветхозаветному. Даже деньги были кожаные, выделываемые из местного лавтака (Кожа вообще ластоногих животных. – прим. М. В.), в С.-Петербурге, где американская компания, придав лавтаку известный цвет, форму, а равно и штемпель свой, такими деньгами снабжала свои колонии; деньги эти назывались колониальными марками (Кроме марок рос.-амер. комп. других денежных знаков не было. – прим. М. В.). 25-ти, 10-ти, 5-ти и 1-но рублевые марки были окрашены в серый, красный, синий и желтые цвета и имели форму прямоугольника, уменьшающегося в величине, сообразно стоимости; на этом прямоугольнике стоял штемпель российско-американской компании и была обозначена стоимость марки. Полтинники, четвертаки и гривенники были тоже кожаные и желтого цвета, со штемпелем и надлежащей надписью, но только у полтинников прямоугольники были со срезанными верхними углами, у четвертаков все четыре угла были срезаны, а гривенники, как и рублевые марки, только менее их, были четырехугольные, с пробитыми на углах дырами. Подделок опасаться было нечего: за незначительностью населения, быть, жизнь, общественное положение, деятельность и средства каждого хорошо были известны всякому, а посему, если кожаные полтинники, четвертаки и гривенники, будучи вытянуты, замуслены, если и попадали иногда в кассу ново-архангельской конторы, а большей частью в ромовый магазин, в уплату за водку, в виде рублевых, то этому не придавалось уголовного характера и виновные даже не разыскивались. Деньги в русских колониях, на с.-з. берегах Америки, не имели того мирового значения, какое они имеют в цивилизованном мире; их вполне заменяли: кредит и водка; да и что можно было делать с кожаными деньгами, когда на них, иной раз, невозможно было приобрести в [610] компанейских магазинах не только предметов удобства и роскоши, но даже и самого необходимого, а посему причитающееся жалованье оставалось кредитом, или эти марки проигрывались, пропивались или уходили на те потребности, которые залеживались в сараях компании; только люди дальновидные, надеявшиеся наверняка прожить лет с 10 на белом свете и возвратиться на родину, не выбирали своего содержания из новоархангельской конторы и при окончании, по контракту службы, получая полный расчет за все время своего пребывания в колониях, уезжали с некоторым обеспечением на будущее. Таковых людей оказывалось немного. Они большей частью или умирали, или, возвратившись из колоний, быстро спускали долгими лишениями накопленные деньги, получив возможность употреблять их по своему усмотрению; даже из всех бывших главных правителей колоний, получавших тридцати пяти тысячное жалованье и четыре тысячи рублей на представительство (на ассигнации), ни один не возвратился, что называется, капиталистом. Картежная игра хотя и была развита в Ново-Архангельске, но игроки были люди свои, и записные из них, играя напролет целую ночь, больше тешились тем, что иной раз проигрывалась живая свинья, которая в течение ночи несколько раз переносилась из одного дома в другой, к не малому удовольствию игравших, пока, наконец, оставшись за кем либо окончательно, спустя несколько дней закалывалась, изжаривалась и пропивалась на вечеринке у выигравшего.

Живность имела в колониях высокую ценность. Пастбищ в Ново-Архангельске не было и весь рогатый скот, если не считать, конечно, счастливых мужей, состоял из шести коров и быка, принадлежавших компании и двум колониальным гражданам; были еще две лошади, возившие из речки воду для обывателей, даже свиньи и куры были на перечете. Жители питались яманиной, лесной дичью, рыбой, морскими раками, консервами, печеньями, но преимущественно рыбой, которой имелось весьма много и которая почти ничего не стоила (Она отпускалась из рыбного балагана от компании даром или иногда, когда ее бывало мало, за весьма ничтожную цену. – прим. М. В.).

Особенно употреблялась палтусина и чевыча (Палтусина — большая рыба, породы камбала. Чевыча — красная рыба, род лососей. – прим. М. В.), рыба очень [611] вкусная и имевшая свойства не приедаться. Рыба эта приготовлялась в разных видах, т. е. жареная, соленая, сушеная, вареная, вяленая, в котлетах и т. д. Мясо считалось редкостью и появлялось только тогда, когда компанейское судно из С.-Франциско прихватит с собой быка, которого немедленно по прибытии убивали, и мясо, конечно, за деньги, делили между обывателями, при чем львиную долю получал главный правитель колоний, его помощник, правитель конторы, и затем мясо, соразмерно, делилось между другими почетными в городе лицами и прочими обывателями. Такое розговенье мясом случалось изредка и было праздником для жителей, а в особенности для языков женского персонала в семейных домах, где хозяйки с завистью относились к тем домам, которые получили наибольшую против их порцию, справедливо говоря, что они могут сесть мяса не менее губернаторши, и т. д.

Однажды такой мясной праздник, сверх штата, устроил городу доктор Тиллинг (Ныне уже умерший в С.-Франциско. – прим. М. В.), заведовавший ново-архангельской больницей.

Тиллинг считался в Ново-Архангельске хорошим человеком и доктором, был уже пожилой, с дерптским университетским образованием, приехавший на службу в колонии вследствие семейных обстоятельств на родине. Он прибыл на службу на кругосветном судне с незаконной сожительницей, ребенком, двумя собаками и скрипкой. Поселившись в Ново-Архангельске, он жил особняком, не сближаясь без нужды с обществом, где, преимущественно в семейных домах, плохо третировали его спутницу, которая, в свою очередь, держала себя с достоинством и вела жизнь безупречную, посвящая себя исключительно ребенку и семейному быту. Сам доктор Тиллинг был привязан к семье своей, занимался, кроме своих обязанностей, ботаникой, минералогией и вообще естественными науками, но... к сожалению, поклонялся Бахусу и исповедовался ему наедине. Это обстоятельство делало его иногда странным. Однажды, разводя в палисаднике, перед больницей, интересовавшие его растения, в один день он усмотрел, что принадлежавший компании бык, забредя по недосмотру в палисадник, попортил его труды и заботы. [612] Будучи возмущен этим обстоятельством, доктор, на другой день, при утреннем рапорте главному правителю о состоянии больных, заявил, что если быка не уберут куда-нибудь, то он убьет его. Губернатор, зная его странности, конечно, посмеялся над этим и тем дело бы кончилось, как вдруг, несколько дней спустя, этот злополучный единственный бык Ново-Архангельска опять посетил палисадник и из окна, наповал, был убит, собственноручно, из ружья, доктором.

Князь Максутов, как губернатор, должен был наказать его поступок, и вот в ново-архангельскую контору писарем был принесен “приказ” (Все приказы, по порту, главного правителя колоний разносились для прочтения обывателям по квартирам особым служителем, который назывался “обходным”. – прим. М. В.), в котором доктору Тиллингу делался выговор, а ново-архангельской конторе предлагалось дебетовать счет доктора Тиллинга суммой, какой числился бык по инвентарю компании. Когда, по обыкновению, мясо было разделено между обывателями, при чем, конечно, и Тиллингом была получена своя порция, возник вопрос, куда отнести деньги за вырученное от обывателей мясо, так как компания уже получила свое денежное вознаграждение в счет Тиллинга. Главный правитель, забыв об этих мелочах, спустил в контору, как выражались в городе (губернатор жил в доме, стоявшем на 10 сажен выше уровня моря, отсюда все исходящие его распоряжения принято было называть: “спущенными”), новый приказ, в котором предлагал конторе кредитовать счет того же Тиллинга суммой, вырученной за проданное мясо, не усмотрев того обстоятельства, что стоимость проданного обывателям мяса в два раза превышала стоимость живого быка, по инвентарю компании, которой счет доктора Тиллинга был дебетован, вследствие чего Тиллинг получил, некоторым образом, награду за учиненное убийство и устроенный им мясной праздник для жителей Ново-Архангельска; но поправлять промах было бы несвоевременно.

Деревянный двухэтажный дом, носивший громкое название, в отчетах компании, “больницы в русских колониях”, собственно говоря, вмещал в себе только две, для больных, комнаты, на 20 кроватей, комнату для аптеки, небольшую [613] квартиру доктора, чулан служителя; остальное помещение было занято для квартир другими служащими, кроме фельдшера, не имевшими отношения к медицинскому ведомству. В больнице пациентов было мало, преимущественно креолы или случайно зашибленные рабочие, да и тех лечить было нечем: в аптеке, кроме засохшего пластыря, чаю, бинтов, свиного сала, камфоры, ромашки, лакрицы, магнезии, скипидару и горчицы, вряд ли нашлись бы какие-либо медикаменты, если в число их не включать пауков и мух, поселившихся в стеклянном шкафу, также мирно живших и умиравших там вместе с патентами приснопамятной больницы.

Кроме доктора Тиллинга, в Ново-Архангельске проживал еще доктор морского ведомства, вообще для обывателей и на случай смерти одного из них, дабы колонии, или точнее Ново-Архангельск, не остались совсем без доктора; сей последний получал 7,000 руб. ассигн. жалованья, комнату в клубе, прислугу, отопление (Квартира и отопление были даровые для всех обывателей. – прим. М. В.) и стол, который обязательно предлагался ему от главного правителя колоний, как офицеру флота.

Все лица военного звания, начиная с обер-офицера (Штаб- и обер-офицеров служило 9 человек. – прим. М. В.), а равно правитель конторы и секретарь главного правителя обязательно столовались у губернатора даром и составляли его, так сказать, штаб или приближенных; прочие же почетные лица приглашались к столу по очереди, раз в неделю и реже, смотря по тому, кто губернатору или, скорее, губернаторше более нравился. На обедах военные должны были быть в эполетах, прочие приглашенные лица во фраках, хотя бы и допотопной конструкции.

Русские люди, даже на скалах Америки, внесли этикет и формалистику; даже сараи Ново-Архангельска, носившие названия магазинов: ромового, запасного, торгового, пушного, колошенского, расходного и т. д., вели дела свои по двойной бухгалтерии.

Если, напр., кусок миткалю или бочка сахару тут же рядом переходила из одного сарая в другой, то контора, по получении от приказчиков счетов, неминуемо счет одного магазина дебетовала, а счет другого кредитовала и при [614] отчетах, хотя и однажды в год, но все-таки доводила до сведения главного правления в С.-Петербург. Это из Аляски-то!

А то еще лучше. Делает главное правление из Петербурга приказание ново-архангельской конторе опросить крестьянина такого-то, желает ли он помогать своей матери, живущей в России, в такой-то губернии, уезда, волости и деревни? “Под высочайшим его императорского величества покровительством российско-американской компании ново-архангельская контора доносит правлению, что такой-то крестьянин действительно находится в колониях и что она, т. е. контора, своевременно, при отходе весной судна на Курильские острова, сделает надлежащее по сему предмету распоряжение, так как означенное лицо находится там и на таком-то острове”. В заключение, через год и более контора доносить, что такой-то крестьянин давно уже умер, о чем контора доносила главному правлению при отчетах, приложенных в донесении своем от такого-то числа и года за № таким-то.

Вот уж, по истине, делать было нечего, как только разводить руками на то удобство, какое представляла высшая власть, т. е. главное правление, управлявшая колониями в с.-з. Америке из С.-Петербурга. Это еще сравнительно мелочь. Между тем дела приснопамятной компании, не смотря на правительственные субсидии, привилегии и гарантии, не могли иметь успеха и акционеры в последнее время вовсе не получали дивиденда, русское же правительство приплачивало, имея в виду поддержать российско-американскую компанию только в силу исторических соображений. И вот, во время этих предписаний, приказаний, указаний, отношений, предложений, донесений, пояснений, над домом главного правителя развился флаг республики Соединенных Штатов — и русская жизнь рухнула, а дикая первобытная природа с дикими, еще находившимися в младенчестве, племенами так и просилась к жизни, предлагая взамен ее открыть скрытые сокровища земли и моря, до которых не прикасался еще человеческий ум и знание.

M. И. Вавилов.