(Обязанностью почитаем благодарить за сообщение сей статьи, содержащей в себе драгоценные, на месте собранные сведения, знаменитого мореплавателя нашего, Барона Ф. П. Врангеля. Ред. С. О.)

Угаленцы.

Мыс св. Илии можно принять за границу жительства приморских Колош, к северо-западу. Далее к западу обитают Угаленцы, поколение малолюдное, в коем считается 38 семейств. Зимою они живут в бухточке, восточнее острова Каяк, a к лету переходят к восточному устью р. Медной, для рыбных промыслов. Земля, занимаемая ими, поотдаль морского берега, изобилует речными бобрами более окрестностей Якутата; они добывают в год от 5-ти до 7-ми сот сих животных, и для продажи шкур их приезждют на батах (подобных Колошенским) в Константиновский редут, к ведомству коего они и причислены. Народ сей миролюбив и покорен; живет в бревенчатых сараях над землею, в коих по сторонам отделены для каждого семейства особые места, a по средине разводят огонь для всех вообще; от 2 до 6 родных между собою семейств, занимают таким образом один сарай. Понятиями, поверьями и образом жизни Угаленцы сходствуют [52] с Колошами, с коими (Якутатскими) и перероднились; язык их, хотя и разнствует от Колошенского, однакожь происходит от одного корня, и оба сии народа суть два различные поколения одного племени. Смежные с ними Якутатские Колоши и жители Медной Реки называют их тем именем, под коим они в колониях известны.

Медновские.

Небольшое сие поколение, в коем ныне считается до 60 семейств, обитает по берегам реки Атны и называет себя Атнахитяне. Они миролюбивы,живут в согласии со всеми соседними поколениями, и имеют торговые связи с Чугачами, Угаленцами, Koлошами, Кольчанами, Кенайцами. У всех сих народов страна Медновская славилась прежде (с прихода сюда Европейцов) медью, в ней находимой; туземцы выковывали из сего металла топоры, ножи, нагрудники, для себя и в продажу Угаленцам, Колошам и другим соседям. И теперь они единственные кузнецы, умеющие ковать железо, получаемое ими от Руских; ни Колоши, ни другие народы в колониях, не знают сего искуства. Атнахтяне называют Руских: Кетчетняи, от кетчи, железо.

Главное занятие Медновских составляет охота за дикими оленями. Весною, когда льды на реках и озерах еще крепки, заганивают они табуны являющихся тогда оленей, в нарочно поставленные из жердей загоны, наподобие лежащей Римской цыфры <, коей отверстие иногда на 10 верст простирается. Когда звери войдут в самый угол загона и начнут тесниться, тогда дикари колют их. Другая поколка оленей случается осенью, на обратном переходе оленей к местам, где они [53] проводят зиму; их заганивают в озера, и на лодочках в воде закалывают. На удачном промысле оленей основано самое существование народа: олень доставляет ему и одежду и пищу; рыба не доходит до жительства Медновских в таком изобилии, чтобы они могли запасать ее на целую зиму, и от того случается, что после неудачных оленьих поколок, народ подвергается ужасному голоду и целые семейства умирают. Так, в 1828 году, при подобном несчастии, более 100 человек взрослых и детей соделались жертвами голодной смерти. Для собственной одежды и на продажу, Медновские добывают также лосей, которые к ним забегают, тарбаганов, еврашек, лисиц и черных медведей, но речных бобров они не бьют, хотя и водится сие животное в их стране. Величайшим богатством почитают они бисер; зажиточнейшие собирают его сколько могут, закапывают в землю и передают, как сокровище, наследникам, которые стараются умножить его.

Подобно Угаленцам, принадлежа к одному племени с Колошами, Медновские сходствуют с ними в поверьях, обрядах, и в языке сохранились слова, указующия на общий корень. Приведу некоторые;

В языке Атнахтян гортанные слоги Колош не заметны, и часто встречаемое окончание тль в словах колошенских, заменено y Медновски гласными буквами яй и е; вообще язык их легок и звучнее Колошенского наречия.

Медновские разделяют год на 15 месяцев, которых не называют особенными именами, a считают: первый, второй, и так далее, 10 месяцев зимних и осенних, да 5 весенних и летних. Зажиточные имели y себя калгов, рабов, которых покупали от Кольчан, однакожь они не приносили их в жертву умершим старшинам, как то делают Кольчане и Колоши. Впрочем, подобно сим последним, они сожигают трупы, собравши кости завертывают в чистые, недержанные ровдуги (выделанные без шерсти оленьи кожи), и в ящике хранят их на столбе, или на дереве. Поминки умерших родственников празднуются каждогодно. Атнахтяне, подобно Колошам и прочим поколениям сего племени; приписывают создание земли и человека, ворону, который похищал где-то стихии, одну за другою. Сказание о могучей птице, сотворившей вселенную, украшенное поэтическими вымыслами y Книстено, Чипивейан, и других дикарей восточных равнин Северной Америки, превратилось на западном берегу в простую сказку о вороне. О всеобщем потопе не сохранилось здесь никакого предания.

Кольчане или Гальцане.

Поколения, занявшия северные и восточные реки и речки, в Атну впадающия, и те, кои живут еще далее за хребтами, называются Медновскими Кольчане, что означает: чужие люди. Они различают ближних от дальних Кольчан; с первыми [55] торгуются, получая лосьи шкуры, рысей, речных бобров, a дальних знают только по слухам. Ближние Кольчане посещают нередко и нашу Медновскую одиночку, для продажи речных бобров и других звериных шкур, спускаясь вниз по течению речек на лодочках, обтянутых сырыми оленьими шкурами, нередко внутрь, куда нагружают все промыслы, приобретенные летом у хребтов и на озерах. Приплыв к одиночке, лодочки разбираются, оленьи шкуры выделываются в меха, или ровдуги, на продажу, а сами дикари возвращаются пешком домой, с полученным бисером и табаком.

Разные поколения Кольчан враждуют между собою; дальних описывают весьма свирепыми, и сказывают, что они употребляют человеческое мясо для утоления голода при недостатках. Ближние принадлежат к одному племени с Медновскими и Кенайцами, и хотя говорят другим наречием, однакожь друг друга понимают.

Кенайцы называют их Гальцане, то есть, гости, также те поколения, которые бродят в верховьях рек, текущих в Берингово море, известны им под тем же именем. Они сходятся с теми и другими Гальцанами во время оленьих промыслов, в исходе лета, за хребтами, на озерах, и выменивают y Медновских Гальцан лосиные кожи, a от других получают соболей и речных бобров. Самое ближнее к северным Кенайцам жилище сих последних Гальцан называется Титлогать, откуда в 10 дней, через хребты, они приходят к озеру Кнытыбен, для оленьей поколки, a к сему озеру, для свидания и торговли с Титлогатскими дикарями, приходят Кенайцы, промышляющие оленей на озере Хтубен, лежащем в 6-ти дневных [56] переходах южнее Кнытыбена; от озера же Хтубень до северного угла Кенайского залива, расстояние 14 переходов: Медновских Гольцан самое ближнее жило к Кенайцам называется Нутатльгат, и отсюда жители приходят иногда к озеру Хтубень для торга с Кенайцами, достигая его в 10 дней самого скорого хода чрез хребты. От Нутатльгатских Гальцан Кенайцы получают иногда Английской работы ружья, медные деньги и корольки, не Русского привоза, сказывая, что вещи сии переходят к ним чрез третьи руки, от народа, торгующего с людьми, живущими в крепости {Сообразив сбивчивые сведения о стране, в которой мнимая сия крепость находится, делается вероятным, что Английские изделия и ружья передаются от Чилъхатских (Ljnn's Canal) Колош, которые получают их от торгующих в проливах Американцев Соединенных Штатов. Вр.}. За дальними Гальцанами, в воображении Кенайцев, живут народы с хвостами.

Кенайцы.

Они называют самих себя: Тнайна, от Тнай, то есть, человек, a Кадьякцам известны под названием Кина-ют, что принято и Рускими. — Народ сей, в числе 460 семейств, обитающий по берегам и в окрестностях Кенайского залива (Cookie Inlet), и около озер Илямны и Кызжах, принадлежит к тому же коренному племени, как и Гальцане, Кольчане, Атнахтяне и Колоши. В том свидетельствует не токмо сходство, сохранившееся в некоторых словах языков сих народов (которое, правда, в языке Колош едва уже становится заметным и почти исчезло), и не токмо одинаковость в их поверьях и обрядах, но мнение сие наиболее подтверждается общим разделением на два главные поколения, подразделенные на роды, [57] известные род различными именами. Кенаец вороньего рода принимается, как родственник, Гальцаном, Медновским, Угаленцом, или Колошею того же рода, или того же поколения:, хотя бы он и не понимал разговора другого. Общих отличительных знаков, для познания, к какому роду принадлежат они, кажется, не существует, и простое о том объявление принимается всегда дикарями с полною верою.

По преданиям Кенайцев, ворон сотворил из различных веществ двух женщин, из коих каждая сделалась родоначальницею особого поколения. Одно из сих поколений произошло от 6 родов одной, a другое поколение от 5 родов другой жеящины. Имена первых шести родов суть: Кахгия от крика ворона, Кали от рыбьего хвоста, Тлахтана от травяной цыновки, Монтохтана от заднего угла в избе, Чихей от краски, и Нухиии, упавший с неба. Вторые пять родов называются Тульчина, от охоты купаться в холодной воде, когда она осенью уже начинает замерзать, Катлухтана, охотницы нанизывать бисер, Шшулахтана, обманщики, подобно ворону, который при сотворении земли и людей безпрестанно сих последних обманывал, Нучихги и Цальтана, от горы около озера Скилях (близ вершины р. Коктну. По древнему постановлению, мужчины поколения шести родов не могут жениться в тех же родах, a должны выбирать своих жен в другом поколении, так, что всегда должно избрать жену в поколении приятелей, a не в поколении своих (родственников). Дети причисляются к тому роду и поколению, к которому принадлежит мать. Постановление сие в настоящее время не строго соблюдается, и дозволено жениться в своем роде; однакожь старики [58] приписывают сему кровосмешению великую смертность, постигшую Кенайцев. Ближайшим наследником почитается дитя, рожденное от сестры, a сын наследует весьма малую часть от отца, потому, что еще при жизни родителя выбрал свою долю пищею и одеждою.

Обряды сватовства весьма просты. Жених рано утром является в дом отца избранной им невесты, и не говоря ни слова, топит баню, таскает воду, добывает пищу, что продолжается, пока не спросят его: кто он такой и для чего так трудится? Тогда объявляет он о своем желании, и будучи обнадежен, остается целый год в доме работником. По истечении года, отец невесты отдает жениху соразмерную плату за его прислугу, и дикарь уводит запросто молодую жену в свою барабору. Свадебных обрядов ни каких не бывает. Зажиточные имеют по три и по четыре жены. Жена, хотя и трудолюбивейшая работница в семействе, но не рабыня своего мужа; она имеет право возвратиться в дом отца своего, и муж должен в таком случае возвратить и плату, полученную им за работу при сватовстве. Жена полная владетельница принадлежащих ей, или приобретаемых ею вещей, и нередко муж покупает их y жены; когда же y него жен более одной, то каждая имеет свое отдельное хозяйство, неприкосновенное для остальных жен, или членов семейства.

Умершего оплакивает целое поколение. Собираются к ближайшему родственнику покойного, садятся вкруг огня и воют; родственник, хозяин бараборы, надевает лучшее свое платье и головной убор из орлиных перьев, продевает сквозь носовой хрящ орлиное перо, и с вычерненным лицом является перед собранием плакать. Держа в [59] обеих руках побрякушки, сделанные довольно красиво из топорковых посков, запевает он надгробную песню; голосом твердым, гремя побрякушками, и делая всем телом, a особенно одною ногою, сильные движения, топая в землю, но не сходя с места. Он воспоминает славные подвиги покойного; слово его принимается за текст стиху, составляемому экспромтом всем собранием, которое хором поет его, ударяя в бубен, и по окончании каждого стиха плачет громко в один голос, между тем, как хозяин наклоняется телом вперед, опускает голову на грудь, и отдыхает от сильного напряжения, пока почувствует себя опять в состоянии продолжать плакание. Обряд сей есть изображение глубокой печали грубого неизнеженного дикаря, жителя Севера, одаренного чувством сильным, продолжительным, безпритворным. Приведу содержание одной, слышанной мною песни:

Ближайший родственник.

«Он лучший был промышленник!»

Хор, родное поколение.

«Он всех смелей гонялся за белугами;
«Никогда не возвращался домой без добычи;
«Пойдет ли на хребты за оленями,
«Стрела его летала прямо в сердце зверя;
«Встретит ли медведя в лесу,
«Не упускал он ни черного, ни бурого!»

Ближайший родственник.

«Был щедр и веселил других!»

Хор:

«Всегда делился он промыслами.
«Что добудет в море ли, на хребтах, ли,
«Он все раздаст и бедным помогает;
«Когда работал с своими вместе,
«Он песни пел, плясал и веселился!» [60]

После пения, хозяин раздает платье и прочее имущество умершего между родственниками его, принявшими участие при плакании. Лучшие приятели покойного, из другого поколения, приходят без зову к сему обряду, и дарят разными звериными шкурами ближайшего родственника, но не поют и не плачут. Тотчас после смерти, они сожигают тело умершего, и собранные кости хоронят в землю, не допуская ни кого из родного поколения упредить исполнение сего обряда. Ближайший родственник покойного старается в течение целого года, или более, добыть сколько ему возможно оленьих шкур, ровдуг и звериных кож, и тогда празднует поминки о покойнике,— делает игрушку. Он сзывает своих, и тех приятелей, которые схоронили кости, угощает приятелей до пресыщения, одаривает их за прежнее приношение и за труды погребения, расточая свое имущество, в чем ставят величайшую славу и стараются превзойти друг друга; родственники пляшут, поют печальные песни, и стараются заслужить одобрение от гостей-приятелей. Имя покойника не должно произносить более пред ближайшим родственником, и сей переменяет также свое имя, которым звал его покойник при жизни. Кто осмелится нарушить первое условие и выговорить имя умершего, того вызывает родственник на бой, если виноватый принадлежит к поколению приятелей, и он должен откупиться подарками; между своими же подобные взыскания не соблюдаются, a довольствуются одними выговорами. Бедняк не редко вводит богатого приятеля в искушение, а сей, заметя замыслы другого, не медлит назвать покойника по имени, дабы с хвастливою щедростью утешить пробудившуюся печаль и гнев бедняка. [61]

Кенайцы употребляют разные способы для поправления расстроенного состояния. Например, бедняк выжидает, пока зимою озерко, y которого поселился, не промерзнет до дна, так, что в окрестностях не случится воды; тогда он сзывает богатых приятелей другого поколения на игрушку, и подчивает их растаянным снегом. Родственники его между тем замечают насмешливые гримасы приятелей, и подслушав их речи, сказывают о том хозяину, который тотчас выбегает из бараборы, надевает свое лучшее платье, вооружается луком со стрелою, и в бешеном виде являясь перед гостьми, вызывает дерзновенного, осмелившегося над ним насмехаться; он втыкает стрелу себе в щеку, губу или лядвею, в удостоверение, что предпочитает смерть поношению своего имени. Присутствовавшие, разумеется, предвидели подобное представление; богач-насмешник объявляет себя готовым заплатить раненому, и тем вполне удовлетворяет оскорбленного честолюбца и хитрого спекулянта, подобные которому, может быть, найдутся и в других странах.

Игрушки, то есть, пляски, пения, угощение и подарки, делаются по разным поводам. От тяжкой болезни исцелившийся делает игрушку для тех, кто показывал сожаление о больном, приходил к нему в жило и плакал, заботился о нем, приносил лучшую пищу и лечил его. Кто в состоянии при игрушках расточительностью наиболее удивить единоземцев своих, тот пользуется и наибольшим уважением в своем жиле и в целом поколении; прочие внимают его советам и ни в чем ему не прекословят. Таково начало тоёнства, или лучше сказать, уважение к нему; [62] власть старшины (кьиика) не основана на родословной, хотя большею частию переходят к наследнику; она притом условна, и всяк волен признать старшину, или переселиться в другое жило, куда ему заблагорассудится, a также жить отдельно от всех.

Между двумя поколениями сего народа, заметно щекотливое соревнование, даже в самых безделицах. Смертоубийство, или обида, нанесенные, своим отомщаются обиженным лицом, или ближайшим его родственником, убийством же, или побоями, без всякого в том участия сторонних людей; но когда подобный случай коснулся приятеля другого поколения, тогда все роды его готовы защитить честь обиженного семейства, и в важных случаях возжигались междоусобные войны, которые однакож стараются скорее утушить, и пленных никогда не употребляют в невольники, a возвращают за плату. До занятия страны сей Россиянами, оба поколения соединенно ходили войною на Кадьякцев, и должны были отбивать нападения сих последних; пленники были обращаемы в невольники, почему Кенайцы и называют природных жителей Кадьяка: Ульчна, от ульчага, то есть, невольник. Ныне брани прекратились; несогласия между семействами, или поколениями передаются на решение управляющего Николаевским редутом, который старается кончить каждое дело миролюбно.

Кенайцы роста среднего, сложены стройны, складом лица и цветом тела обнаруживают прямое Американское происхождение; многие имеют высокий рост, однакож я не видал в другом народе в колониях столько горбатых, как здесь. Нрава они веселого; каждую работу сопровождают пеньем, и при окончании ее в пляске отдыхают. [63] Зимние их хижины подобны Угаленским и Медновским: обширный, высокий бревенчатый сарай, с очагами в средине, разделенный по сторонам на столько отделений, сколько родных семейств, расположилось жить вместе, и с двумя, или более банями на концах, в коих проводят большую часть зимы. Бани сии похожи на Алеутские жупаны, но не так просторны и светлы; оне более уподобляются берлогам медвежьим, завалены со всех сторон землею, так, что оставляется со стороны сарая только круглое отверстие, чрез которое человек с трудом влезает; нагреваются оне раскаленными камнями.

Упомянув выше о некоторых обрядах Кенайцев, замечу здесь, что по учению шаманов (лыкин), и Кенайский народ обязан своим происхожднеием ворону, который находил особенное удовольствие беспрестанно обманывать свое создание — человека. По смерти люди продолжают жить внутри земли, где не тепло, не светло, и где ведут жизнь, подобную жизни оставшихся над землей, с тою разностию, что там спят, когда здесь бодрствуют, и на оборот.

Думать должно, что Кенайцы пришли к местам, ныне ими занимаемым, из-за хребтов. Это народ горный, бродячий, сделавшийся в последствии приморским и полуоседлым: употребляемые ими некогда на реках и озерах челноки из березовой коры, остались и теперь при них, a лафтаками (выделанные кожи морских животных) обтянутые байдарки и байдары переняты, вероятно, y Кадьякцев, или Чугач, с коими Кенайцы далеко не могут равняться в искустве и смелости байдарочного плавания. Любимейшим занятием их осталась звериная ловля в лесах, за хребтами. [64]

При устьях речек, или на берегу самого залива, на струе прилива и отлива, расположены летники Кенайцев для рыбной ловли, Чавыча, красная, горбуша, голец, кижучь, и пр. проходят в величайшем множестве из моря в залив, и во все речки и ручья, с весны до осени. Употребляемый дикарями способ ловить рыбу, идущую всегда против течения, крайне прост: из кореньев, наподобие невода сплетенные корзины привязаны к длинным шестам, на коих оне опускаются в воду, и вынимаются, как скоро в них зайдет несколько рыб; таким черпанием рыбы из воды занимаются старики и дети. Для большего удобства ставят поперек струи течения, на несколько сажен, род перил на козлах, кои во время густого хода рыбы, усеяны бывают рыболовами, вооруженными саками, на длинных шестах. Женщины вялят юколу, приготовляют икру, собирают ягоды, сараку, и вываривают жир из маленькой рыбки, называемой здесь сак, или из белуг (Delphinus leucas), добываемых лучшими промышленниками следующим образом: на мелководных местах вблизи берегов: на струях течения, куда белуги приходят гоняясь за рыбами, вбиты столбы, на коих садятся промышленники и сторожат рыбу; коль скоро она довольно приблизится, то со столба бросает Кенаец стрелу, или, лучше сказать, копьецо, стрелки, воткнутое в шест, 1 1/2 сажени длиною, и привязанное к ремню, сажен 10 длины, с надутым пузырем на конце; белуга, с вонзившеюся стрелкою, быстро уплывает, a пузырь на воде показывает место животного, за которым в готовой байдарке промышленник тотчас пускается в погоню, и поймав шест, освободившийся от стрелки, вкладывает аспидные [65] носки, колет белугу еще несколько раз, и наконец пробуксировывает мертвую к берегу. Киты хотя и заходят в залив, но Кенайцами не промышляются, a когда выбросит кита на берег, то они пользуются мясом и жиром его. Сии занятия прекращаются в Июле; в начале Августа все, кроме слабых и хворых, уходят на хребты гор, подышать горным воздухом древней родины, погоняться за лесными зверьми и повидаться с Гальцанами. Отправляются с детьми и женами, которые добывают тарбаганов и еврашек, между тем, как мужчины гоняются за оленями. Живущие около средней и южной части Кенайского залива уходят на ближние горы, где, вместо оленей, промышляют горных баранов. Северные же Кенайцы, из жил Кныку и р. Сушитны, предпринимают гораздо дальнеший путь; от самого северного угла залива идут они к северо-востоку, следуя падями между гор, и достигают в 7 дней скорого, или в 10-ть обыкновенного хода, высокого горного хребта, где оставляют жен, детей и посредственных промышленников, a лучшие переходят чрез хребет, и в 7 дней достигают до небольшого озера Хтубен, лежащего на лесной равнине между гор, близ верховья р. Сушитны. Здесь водится великое множество оленей, которые там и зимуют. Промышленники выгоняют их табунами из лесов в озеро и колют на воде, плавая в челноках из берестовой коры. Сюда приходят и Атнахтяне (Медновские), от озера Мантыльбана, в 14 дней; также Медновские Гальцане чрез хребты, в 10 дней самого скорого пути, для свидания и торговли с западными Гальцанами, Кенайцы проходят еще далее 6 дней, до озерка, где их встречают. Все сии народы имеют решительную [66] склонность меняться произведениями своими, и с утонченностью знатоков избирают и оценивают вещи лучшей доброты. Так, например, иглы дикобраза, употребляемые для вышивания узоров на камлеях, почитаются лучшими привозимые с р. Атны, и особенно уважаются выкрашенные в красный цвет; Медновские употребляют на то клюкву, a Кенайцы бруснику. Кончив промысел, в исходе Сентября, или в Октябре, спускаются в лодках, обтянутых оленьими, невыделанными шкурами, вниз по быстрому течению р. Сушитны, и в 4 дня приплывают в Кенайский залив; оставленные же y хребта семейства возвращаются домой прежним путем. От трудов, переносимых на сих переходах и промыслах, возвращаются они с хребтов домой изнуренные и тощие. Однакожь, если не настали еще сильные морозы, то спешат упромыслить в окрестностях своих жил речных бобров, и уже с наступлением зимы предаются увеселениям и отдыху, празднуют игрушки, расточают плоды летних и осенних трудов своих, и под конец претерпевают недостаток в съестных припасах, но весна и свежий привал рыбы избавляют их от продолжительной голодовки. Вот образ жизни, которому следовать есть величайшее блаженство туземцов, a изменить древнему обычаю отцов своих, почитается y них первым шагом в бездну злополучий.

Чугачи и Кадьякцы.

Первые суть пришельцы с острова Кадьяка, прогнанные в междоусобные брани к местам, ныне ими занимаемым, по берегам Чугацкого залива (Prince William's Sound) и к западу до самого входа в Кенайский залив. Они принадлежат бесспорно [67] к одному племени с Кадьякцами, говорят тем же языком, сходствуют в поверьях и образе жизни, и разнствуют от вышеописанного племени Американцев в двух главных статьях: происходят не от ворона, a от собаки, и не разделены на два главные поколения, отличающия племя, к коему принадлежат Колоши, Угаленцы, Медновские, Кольчане, Гальцане, и Кенайцы. Сверх того Чугачи и Кадьякцы суть народы исключительно приморские; на своих байдарках, обтянутых лахтаками, объявляют они непримиримую войну всем морским животным, бьют сиучей, нерп, китов, морских бобров, одеваются не в оленьи кожи, как прочие народы сего края, a шьют свои парки из птичьих шкур, и камлеи из кишок и горл морских и земноводных животных. По преданиям пришли они от севера, где по всему берегу, от губы Бристоль до Берингова пролива, находят и поднес своих единоземцов.

В настоящее время Чугачи, Кадьякцы и жители всей Алеутской гряды, от долгого сношения с Россиянами, изменились в обычаях и утратили предания народные, почему и не представляю здесь описания сего народа, коего первобытное состояние подробно описано Гг. Сарычевым, Давыдовым и Лангсдорфом. Ограничусь замечанием, что Чугачи и Кадьякцы перемешались с другими Американскими народами, коих жен брали в плен; от того, и под влиянием умеренного климата, в наружном виде гораздо более походят на горных Американцев, чем на Эскимосов севера. Чугачи называют себя Чугачик; их теперь считается около 100 семейств.

Инкюлюхлюаты.

Ha p. Хулитне, в верховьях Кускоквима и [68] Квикпака, обитает племя, известное в Александровском и Михайловском редутах под названием Инкюлюхлюатов. Их описывают весьма похожими на Колош, как в наружном виде, так и нравами и обычаями. Г. Васильев говорит о Хулитновских Инкюлюхлюатах следующее: «Для пляски, они осыпают себя лебяжьим пухом и все тело раскрашивают в красный цвет; песни и пляски их очень много сходствуют с Колошенскими; плясуны, подобно Колошам, имеют в руках копья, или ножи, коими вертят над головами, и делают пример сражения, беспрестанно произнося: ха! ха! и оголе! еоле! Оружие дикарей состоит из стрел, луков, копий и кинжалов; копьецы y стрелок сделаны из железа и красной меди; первое получают они от Кенайцев, a последнюю от Тутнов. Парки, штаны и зимние торбаса носят из бобровых и выхухольих шкур, камлейки же из рыбьей шкуры, преимущественно чавычьей. Домашняя посуда деревянные чашки, глиняные, узкие горшки. Домы их рубятся из бревен, на подобие Русских. но весьма низки, и многие обложены дерном, y некоторых же настоящия Колошенские барабары, с круглым напереди отверстием вместо дверей; байдарок не имеют, a употребляют лодочки, вмещающие не более двух человек, и столь легкие, что оне могут быть носимы одною рукою, куда угодно. Инкюлюхлюаты воинственны и храбры: не более 100 человек, живущих на р. Хулитве, нимало не страшатся многочисленности Кускоквимцев.

Следующие, собранные Г. Васильевым, слова языка Инкюлюхлюатов также указывают на сходство сего племени с Кенайцами, Медновскими и Колошами. Кенайцы называют Гальцами тех из них, [69] кои живут в верховьях р. Квиклока, a Хулитновских именуют Тутнами, наранке с Киятенцами и Агалегмютами, обитателями около рек и озер Нушагакских, хотя сии последние и принадлежат к племени, совершенно различному от Инкюлюхлюатов.

Слова Инкюлюхлюатские.

(С реки Хулитны).

Бобр — Нулк.

Выхухоль — Вычиной.

Лисица — Соголёкой, Накостай

Соболь — Кыцгари.

Медведь — Секгожа.

Волк — Ныкугпа.

Топор — Цыналх.

Котел — Исюк.

Табак — Кытун.

Рыба — Хаиячки.

Человек — Тынни.

Торговаться — Кпыкхати.

Приятель — Хутайснтаглюк.

Где товарищ? — Хтуай валёхток?

Игла — Тылякхони.

Река — Туч-чгала.

Селение — Кха-ях.

Юрта — Ях.

Хорошо — Нынньчип.

Худо — Чдуатак.

Далее, Инкюлюхлюатов Квикпакских, внутри земли обитают Чынкаты, о коих идет молва, что они имеют природный хвост, и обросли, как звери, шерстью. Квикпакские Инкюлюхлюаты сообщаются с низовыми жителями чрез посредство Магачмюнов, племени, сходного с Инкалитами.

Инкалиты.

Так называются народы, обитающие по рекам Квикпака, Кускоквима, и по другим, в них впадающим, и составляющим среднее звено между прибрежными и горными жителями. Глазунов делает следующее описание Инкалитов: «Они говорят языком совершенно различным от прибрежного, который есть язык Кадьякских Алеутов; наречие Инкалитов есть смесь языков Кенайцов, Кадеякцов, Уналашкинцов и Медновских. Это народ [70] крупный, смуглый; волосы имеют грубые, черные губы прорезаны, и в прорезах вставлены камешки и корольки; женщины имеют чистые лица, и лишь по подбородку проведены две синия узенькие черты; их длинные волосы заплетаются в косы по обеим сторонам, и изукрашены разноцветным бисером; мужчины же до кожи выбривают головы, посредством острого камня. Одежда мужчин почти вся сшита из кож речных бобров, какъ-то: парки, штаны, шапки, рукавицы, торбасы, и самые одеяла и постели, a в мокрые погоды надевают они камлеи и верхния торбасы из рыбьих кож; парки для женщин шьются из собольих, выхухольих и заячьих мехов. Домашняя посуда деревянная, гнутая, весьма чистой работы, и выкрашенная разноцветною глиною в красный, зеленый и голубой цвета; для варения пищи употребляют глиняные пережженые горшки. Летом плавают по речкам и озерам в берестяных челноках, очень хорошей работы, a зимою ездят на нартах, запряженных собаками. По реке Квикпаку главное их селение, и смежное с народами, говорящими прибрежным языком, называется Анилухтахпак; здесь считается до 700 жителей; Анвигмюты и Магимюты суть также Ивкалиты.

Народы, говорящие общим языком прибрежных жителей, весьма сходным с Кадьякским.

Аголегмюты, на устьях рек Нушагака и Пакнек, числом около 500 душ; Киятенцы, или Киятайгмюты, по рекам Нушагаку и Ильгаяку, около 400 душ; Кускоквимцы по р. Кускоквиму, и другим речкам, в сию впадающим; и около озер, лежащих южнее р. Кускоквима, числом, по [71] мнению Г. Васильева, до 7000 душ; Квихнакцы, со всеми их подразделениями на Магмютов (на р. Кыжунак), Агульмютов (на р. Квихлюваке), Паштулиглиютов (на р. Паштуле); Тачигмюты (около Михайловского редута), Малимюты (близ берегов губы Шактулах, или Шактоль), Аклыгмюты (в заливе Головнина), Чнагмюты (к северу от Иаштулигмютов, и к западу до мыса Родней). Кувихнагмюты (на р. Кувихналъ); все сии народы говорят одним языком, и, принадлежат к одному племени, которое простирается и далее к северу вдоль берегов Америки, по замечанию капитана Бичи, до широты 71° 24'. Бичи полагает южною границею на западных берегах Америки поколения, называемого им Западными Эскимосами, широту 60° 34'. И в языке, чертах лица и обычаях, находит он тесную связь сего поколения с Восточными Эскимосами залива Гудзона, Гренландии, Иглюлика, и вообще северных приморских берегов Америки. Не менее того заметил он сходство западных Эскимосов с Чукчами, от коих и полагает их происшедшими. Кук думал видеть в Чугачах и Алеутах острова Уналашки отрасли Эскимосов Гренландии. Жители Кадьяка говорят почти одним языком с Чугачами и обитателями приморского берега между бухтой Бристоль и заливом Нортона. Таким образом, мы встречаем язык Эскимосов y Берингова Пролива, и вдоль берегов Америки к югу, до Чугач, и к востоку до Гренландии и по всей Алеутской гряде и Кадьяку. Однакоже, вникая основательнее в состав наречий сих, сродных между собою народов, и сличая их обычаи, поверья и облики лиц, открываем разительные различия. Именно, островитяне Алеутской гряды во многом разнствуют [72]от Кадьякцов и Чугач, хотя в языках сих народов и встречаются слова, похожия между собою, но таких слов мало. Уналашкинец вовсе не понимает Кадьякца; в названиях предметов, так сказать, неразлучных в понятиях о существовании Эскимосов, не видим ни малейшего, даже весьма отдаленного сходства:

Тоже в названиях чисел:

С первого взгляда на островитянина Алеутской гряды видишь в нем происхождение Азиятское, Монгольское, или Манджурское, и бывшие в Нижне-Архангельске Японцы, с разбитого на Сандвичевых островах судна, напоминали собою жителей Уналашки. Напротив того, Кадьякцы ближе подходят к Американским племенам, и в наружном виде во-все не сходствуют с Эскимосами, или с Азиятскими народами. Вероятно, они смешались с Американскими племенами, и сохранив язык, утратили тип образования Азии в телосложении и облике лица. По преданиям народным, Кадьякцы, Чугачи, Кускоквимцы, и прочие, им сопредельные народы, пришли от севера к местам, ныне ими занимаемым, Уналашкинцы же от запада. Если сопричислить все сии народы к одному коренному племени Эскимосов, то, основываясь на различии [73] в наречиях, наружном виде и преданиях их, мы можем сделать следующее разделение: Эскимосов Берингова Пролива, и обитающих по всему протяжению северных берегов Америки до Гренландии, назовем Севверными. Эскимосов, обитающих южнее Пролива Берингова (начиная около мыса Родней) до полуострова Аляски, на острове Кадьяке и в Чугацком заливе, назовем Южными, a островитян Алеутской гряды — Западными. Северные Эскимосы, и в особенности восточная отрасль оных, занимая самую холодную и бедную страну и живя отдельными, малочисленными обществами, остались на самой низкой степени умственного развития; Южные, обладая страною уже не безлесною, в которой водятся не одни песцы и волки, но и речные бобры и выдры, столкнувшись с горными поколениями, кои спускались к приморским берегам, приобрели множество новых понятий и смешались с другими народами; Западные, пришед с другой стороны света, и при общем движении Эскимосского племени к востоку не коснувшись полярных стран, представляют наименьше сходства с другими отраслями; их умственные способности и душевные качества соделывают весьма способными к принятию просвещения, гораздо более Кадьякцов.

Почтенный и трудолюбивый священник Иоанн Вениаминов, изучив язык и характер Уналашкинских Алеутов, составил грамматику и словарь, которые, вероятно, будут изданы в свет {Катихизис на языке Уналашкинских Алеутов уже напечатан.}. Отец Иоанн доставит публике самые верные сведения о сем народе, почему я здесь говорить о нем не буду. Северные Эскимосы известны по описаниям Кранца, Парри, Росса, Бичи, и других; Кадьякцы [74]описаны Давыдовым, Лисянским и Лангсдорфом. Остается пополнить сии сведения известиями о Куококвимцах, Квилполках, обитателях заливов Бристоль и Нортон. Ограничусь описанием Кускоквимцов, с которыми познакомился Г. Васильев; из его журнала почерпнута мною большая часть сведений о сем народе.

Кускоквимцы.

Направления водных истоков, составляющих систему реки Кускоквима, в стране, по которой сия река протекает, становятся нам известны от устья реки Хулитны, вниз по течению до моря; вершины ея еще не были посещаемы. Г. Васильев описывает местоположение, от устья р. Хулитны до впадения р. Маналяктули, весьма приятным; берега образуют не высокия горы, обросшия густыми лесами листвяницы, ели, тополя и березы, a холмы испещрены травами и цветами. Далее же к устью, река Кускоквим протекает по низменной, болотистой равнине, которая далее 80 миль от устья реки становится вовсе неплодородною, состоя из жидкого, наносного ила, на коем, кроме жесткой травы и низких кустарников ничего не произрастает. С прекращением лесов прекращаются и жилища речных бобров. Леса обитаемы черными медведями, Американскими соболями (род куниц), выхухолями и лисицами, которые зимою забегают и к приморским местам; дикие олени водятся в значительном множестве. Река изобильна рыбою различных родов, и морская белуга заходит в нее на большое расстояние. На всем пространстве своего течения, р. Кускоквим не имеет порогов и судоходна для гребных судов, a хотя устье ее и забросано лесами, но в высокия воды оно от них [75] очищается; обыкновенное возвышение вод бывает до 11 футов выше низкого их стояния. В осыпях песочных яров, образующих местами берега реки, или ручьев, в первую впадающих, находят клыки мамонтов; по мнению диких, это были большой величины олени, которые в древние времена приходили от востока, но ныне никогда уже более не появляются, потому, что какой-то великий чародей, живший на вершине р. Квикпака, умирая, с досады уморил и всех тех больших оленей, до одного; однакоже другие говорят, что мамонты ревут еще. и доныне под землею, откуда выходят только на одну ночь в году. Озера, лежащия на равнинах и в долинах, изобилуют рыбою.

В сей-то стране, заключенной между течениями рек Нушагака, Ильгаяка, Хулитны и Кускоквима, до морского берега, обитают Кускоквимцы, и наибольшая населенность их сосредоточилась на берегах сей последней реки, к западу от впадения в нее реки Анигак. Г. Васильев полагает сих дикарей не менее 7000 душ обоего пола и всех возрастов. Их называют также Кушкукхвакъмютами, от Кушкукхвак, означающего то же, что Кускоквим.

Аголегмюты и Киятайгмюты, или Киятенцы, ни в чем не различествуют от Кускоквимцов, и последние считаются одним с ними народом. Аголегмюты и Кускоквимцы разделены враждою, бывшею причиной изгнания первых от мест родины, с берегов реки Кускоквима. Настоящее имя присвоено ими от одного селения Аголегма, в котором они жили во время осады; наконец одна часть удалилась на остров Нунивок, a другая к устью Нушагака, где, под покровительством начальника Александровского редута, соделалась [76] оседлою, не опасаясь более набегов Кускоквимцов; однакоже в песнях оплакивают и поныне древнюю свою родину. Аголегмюты в свою очередь вытеснили природных обитателей устья Нушагала, которые переселились на восточную половину полуострова Аляски, и известны нам теперь под названиями Северновских и Угашенцов.

Кускоквимцов нельзя назвать ни кочующим, ни бродячим народом. Зимою съезжаются они всегда в постоянные селения, расположенные на берегу реки; летом же расходятся для запаса пищею по разным местам. Их привязанность к местам жительства предков весьма сильна, и участки земли, в коих производили они промыслы и охотничали зверей, почитаются родовою принадлежностью.

В каждом селении находится одно общественное здание, кожим, величиною соответствующее населению жила, коего мужчины все должны помещаться в нем; для сего вокруг стен расставлены скамьи в несколько ярусов, по средине очаг, a свет входит из верхнего отверстия над очагом. Кожимы, как и частные хижины, строятся из бревен, бывают углублены в землю, и со всех сторон завалены землею. В общественном кожиме собирается народ целого селения, для совещания о важных происшествиях, войне и мире, народных празднествах, и т. п.; в обыкновенное же время, он служит общим жилищем всех мужчин селения, кроме стариков и детей. Этот обычай весьма замечателен, и в связи с дневными занятиями Кускоквимцов и других поколений одного с ними происхождения. По закате солнца, все ложатся спать, взрослые мужчины в кожиме, a женщины, дети, старики, хворые и шаманы в [77] юртах своих. Рано утром, до восхода солнца, зажигает жировые плошки в юртах мальчик, нарочно для сего приставленный; жены тотчас встают и принимаются приготовлять пищу мужьям и родным: толочь ягоды и мешать их с жиром, кровью (оленя) и вареною травой особого рода. Шаман надевает платья свои, берет бубен, и с помощником своим уходят в кожим, где мужчины, уже одетые, готовы принять их. Начинается шаманство — богослужение сего народа. По совершении обряда, жены приносят пищу мужьям и родственникам в кожим; после их едят в своих юртах прочие члены семейства, и насытившись, отправляются все, девки и дети в поле для сбора дров, которые должны быть припасены на целый день для кожима и каждой юрты, еще до рассвета; Когда рассветает, мужчины отправляются на промысел, кто куда хочет, в байдарках, зимою на нартах с собаками, a иной остается дома. Возвратившись домой, промышленник выходит из байдарки, или из нарты не заботясь прибрать их, и прямо уходят в кожим, где садится y огня; жена, сестра, или мать уносит привезенную добычу, распрягают нарту, относят байдарку и спешат накормить приехавшего и просушить его платье. Должно заметить, что женатые мужчины посещают жен своих ночью, не раньше того, когда в кожиме все заснут; тогда они выходят тихонько, и возвращаются в кожим, пока прочие не встали. Луки, стрелы, копья, ножи и вообще все оружия мужчин висят по стенам кожима. Народные увеселения, игрушки, даются в кожиме. С наступлением зимних морозов, по окончании промыслов, в каждом селении дается годовая игрушка, непременно в каждом году. [78] Для сего празднества приготовления бывают немалые, ибо цель его — народная выставка промыслов и знаменитости каждого, от мала до велика, и это, льстя честолюбию, напрягает общую деятельность. Мать семейства собирает тщательно всех птичек, пташек, мышенков, и т. п., застреленных, или пойманных ея малолетными сыновьями в течение целого года, делает из них Чучелы, нанизывает их на нитки, и по средине привязывает к шнуру вырезанную из дерева птичку, с распущенными крыльями; такой прибор подвешивается в кожиме, и под деревянною птицей на полу зажигается жировая плошка; всех нитей и плошек собирается весьма большое число. На очаге среди кожима горит костер сухих дров, когда мужчины и женщины собрались и расселись на скамьях по старшинству, выступает на средину один из лучших промышленников; к нему пристают все его родственники, становятся с ним рядом, и начинается пляска, под звуки бубнов и песней, раздающихся в собрании. Кончив, плясуны возвращаются на свои места; мужчина-промышленник раздает между присутствующими плоды своих трудов, даря каждого чем нибудь, лоскутком звериной шкуры, иль лафтака, целою одеждою, съестными припасами, украшением, и пр., наделяя преимущественно стариков, старух и неимущих; количеством и добротою разданных вещей измеряется удальство и богатство промышленника, a числом родственников, становившихся с ним рядом при пляске, знаменитость его. По раздаче подарков, жена ставит в огромных посудинах различные ества пред собранием, в доказательство запасливости в хозяйстве, и угощает гостей с возможным усердием. Потом [79] наступает очередь другому, третьему, и вообще все, один за другим, являются на сцене. Иногда случается, что промышленник, не женатый и лишившийся ближних родственников, выступая на средину,остается одиноким, но природное чувство сих дикарей таково, что никогда не оставляют его надолго посмешищем в сем положении, и обыкновенно отыскивается какая либо старуха, или и несколько, которые вспомня дальнее родство с мужчиной, становятся к нему, и тем объявляют что готовы ему помогать, пока он одинок. Разумеется, что такая игрушка в больших селениях должна продолжаться много дней; также заметно, что как ни похвальна первоначальная цель сего обряда, однакоже люди везде одинаковы, и Кускоквимцы на народных пиршествах расточают имущества и запасы свои из хвастливости так, что под конец зимы терпят голод. Но голодовка не бесславит их, a щедрое угощение становит на высокую степень общественного уважения, и тщеславию дикаря покаряется рассчетливость его в предохранении себя от недостатков.

Кроме народных игрушек бывают и частные, по разнообразным поводам. Например, в Чуждом селении умертвили y кого нибудь ближнего родственника, исправного промышленника; мститель созывает в кожим всех мужчин своего жила, и из других соседних селений, одаривает каждого какою либо вещью, угощает их, и потом открывает им об обиде, нанесенной его роду, приглашая соединенно с ним отмстить. Тотчас закипает война, которая прекращается убийством одного человека того рода, к которому принадлежит зачинщик ссоры. Конечно, не всегда месть остается в сих границах, и за одного [80] падает нередко несколько человек; в таких случаях война становится иногда наследственною между двух родов, и кончится иногда изгнанием целого поколения из мест, им занимаемых. Замечательно, что дикари никогда не убивают стариков и детей; женщин уводят в неволю, a прочих пленников предают смерти, и кровью их мажут лица своих детей, для того, как говорят, чтобы они не страшились умирать. Колоши, как известно, обращают пленников в невольники, и при примирениях с другими поколениями аманатятся; Кускоквимцам чужды сии обряды.

К совещаниям не допускаются женщины в кожим, да и в празднествах народных те только женщины могут присутствовать, которые были когда либо всенародно введены в него, Этот обряд введения женщины в кожим исполняется после потери ее девственности, хотя бы она и не была еще замужем. Ближний родственник сзывает народ, дарит присутствующих, угощает их, и потом представляет родственницу свою. При сем случае подносят жертву шаману, состоящую из бисера, табаку и лучшего платья, что все передается им духам, воле коих приписывается рождение удалых бойцов в народе. Шаман объявляет, что по обязанности своей, или по особенной благосклонности к родителям девушки, лишил ее девственности, и она была бы недостойна предстать пред собранием, если бы отдала свою первую любовь не шаману. Пляски и песни, относящияся к предмету празднества, кончают обряд. Разумеется, бедные девки навсегда бывают исключены из кожимных собраний, потому, что не были введены в сие святилище,

Каждый Кускоквимец, добыв животное, [81] оставляет y себя какой либо знак в память: или нарисует это животное на луке своем, или (обыкновеннее) выбив y него один зуб, составляет наконец из большого числа зубов убитых оленей пояс, который надевает в собраниях, не мало гордясь таким знаком отличия.

Кускоквимцы страстные охотники до бань, и зимою парятся ежедневно по 3 и 4 раза — одни в кожиме, другие в малых банях, особенно пристроенных к каждой юрте, где нагревается воздух раскаленными каменьями. Тайны никто не передает своему другу в другом месте и иначе, как запершись с ним наедине в бане, и облившись потом от жестокого жара. Если отец имеет неудовольствие на взрослого сына, то он, не сказав виновному ни слова, приглашает близкого своего приятеля к себе в баню, и тут, открывая ему свою скорбь, просит сказать сыну, чтобы поправился и что отец на него гневается.

Кускоквимцы меряют расстояния числом ночей, проведенных на переходе, или переезде его. Они не ошибаются во временах года, и всегда верно определяют день равноденствия, или солнцестояния; распознают даже некоторые созвездия и планеты: Большую Медведицу называют Тунтунок — Олень, Ориона Миссюшкит — восходящий, Плеяд Каввягат — лисьи норы, Алдебарана Азьгук, Венеру Улюхтугалья — убийца лисиц и зайцов, Сириуса Агьяхляк — изобилие зверей. Год составляют из 12 месяцов, начиная с Сентября, под следующими названиями:

Сентябрь Нулигун — самцы скопляют маток, Октябрь Кангуян — иней; Ноябрь Кангуя гучих — шуга; Декабрь и Январь Игалюльх — время великих морозов; Февраль Кыпныхчак — [82] куропатки начинают пестреть; Март Тынгвагвак и Клюгвсак — предвестник птиц; Апрель Якулы, гик — появляются перелетные птицы; Май Куляват, Игальвит — олени плодятся; Июнь Тагъякват и Гальват — чавыча появляется; Июль Ныкыть, Шакт Игальват — красная рыба приходит; Август Амагайгун — олени рога снимают.

Кускоквимцы, говоря вообще, среднего роста, стройны проворны, и часто сильны; тело y них, большею частью, смуглое, но много и таких, кои белизною тела превосходят Европейца; волосы черные, y иных русые и даже рыжие. Мужчины красивее женщин; они прорезывают себе нижнюю губу, и вставляют в отверстие корольки, кости, или камешки; носовой хрящ также бывает пронят. Обыкновенные болезни их: лом в костях, грудная боль и чирьи. Шаманы и старухи знают много различных средств лечения. Между многими врачебными веществами, в большом уважении, них то масляное вещество, которое находится y речного бобра, в двух меньших пузырьках, около заднего прохода; им лечат ревматизмы, колотья, кровохаркание, грудную боль; в последнем случае жарят сии пузырьки на огне и употребляють внутрь, съедая по паре за каждый прием.

Ограничиваюсь сими замечаниями. Предания, поверья и понятия религиозные обитателей той страны нам еще столь поверхностно известны, что невозможно сказать чего либо положительного о столь важном и любопытном предмете. Описания одежды, утвари домашней и оружий не включаю, потому, что вещи сии суть общи всем диким племенам севера и не представляют ничего замечательного.