ЕЩЕ О ЛАМБАРЕНЕ

Больница

Двадцать пять лет работы в больнице

Больше года прошло с тех пор, как я послал последнее письмо с рассказом о жизни здесь. Все эти месяцы я ничего не писал, был очень занят. У нас все время было много больных. К тому же для того, чтобы придать нашей больнице окончательный вид, необходимо было немало еще потрудиться каменщикам и землекопам. Надо было также закончить постройку нужных больничных бараков. Много времени и сил потребовалось на то, чтобы отвести воду, хлынувшую после вызванных неистовым торнадо проливных дождей, от расположенных на берегу реки строений. Потоки эти несли с собою куски земли, заливали дороги и размывали фундаменты наших построек. Теперь у нас сооружена целая система бетонированных каналов, по которым вся вода направляется в реку. Этой крайне необходимой для нас работой в течение месяца занимались два каменщика и их многочисленные помощники.

Землекопам, каменщикам и плотникам работы осталось еще на несколько недель. После этого постройку больницы в основном можно будет считать законченной. Мне уже почти не верится, что когда-нибудь настанет день, когда я не буду тратить на такого рода работы большую часть своего времени.

Большинство туземцев умеют ценить ту помощь, которую они получают в нашей больнице, и испытывают чувство благодарности к врачам и сиделкам за их заботы. Разумеется, понять, какой дорогой ценой нам достаются лекарства, которыми мы их лечим, они не в силах. Тщетно стараемся мы разъяснить больным фрамбезией, чего нам стоят внутривенные вливания неосальварсана, которые они получают по два раза в неделю. Им кажется само собой разумеющимся, что у нас не переводятся маленькие стеклянные ампулы с целительным желтым порошком, предназначенным для многочисленных больных этой болезнью. Если бы я назвал им огромную сумму, которую нам приходится платить ежегодно, чтобы обеспечить себя достаточным количеством этих ампул, то они бы не поверили и стали бы только посмеиваться, решив, что я просто шучу. Даря нам за весь курс лечения тощего цыпленка или связку бананов, они уверены, что щедро вознаградили нас за все [246] понесенные расходы. Точно так же и оперированные больные не могут представить себе, во что обходятся перевязочные материалы, которые мы на них тратим. Очень хорошо еще, если в уплату за операцию они принесут козленка. Что же касается людей, прибывающих на операцию из отдаленных районов, — а нам приходится не только нести расходы, связанные с самой операцией, но и в течение нескольких недель их кормить, — то они обычно не в состоянии выказать свою признательность даже подношением цыпленка.

Никак не могу привыкнуть к тому, что, когда больной умирает у нас в больнице, родственники, как правило, не испытывают ни малейшей потребности поблагодарить нас за все наши усилия спасти его, равно как и за лекарства, затраченные на лечение этого больного. Уезжая, они часто даже не прощаются с нами. В какой-то степени это, правда, объясняется тем, что соблюдение траура у местных жителей подразумевает также молчание. Однако, несмотря на это, мне бывает обидно сознавать, что в тех случаях, когда мы старались сделать для больного все, что только было в наших силах, а спасти его все же не удалось, мы не получаем никакой благодарности. Примитивный человек смотрит на многие вещи иначе, то есть простодушнее, чем мы. Только очень редко бывает, что родственники умершего, перед тем как уехать, скажут нам несколько теплых слов. С этой особенностью местного населения всегда необходимо считаться. Вместе с тем, если, мы спасаем опасного больного от грозившей ему смерти, то нас всякий раз сердечно благодарят.

16 апреля исполнилось двадцать пять лет с тех пор, как мы с женой в первый раз приехали в Ламбарене. Мне никогда не случалось говорить об этом, и я был уверен, что никто и не вспомнит об этом дне. Однако кое-кто из старшего поколения живущих здесь европейцев запомнил эту дату, которую можно было найти в описании моей первой поездки сюда в книге «Между водой и девственным лесом». И вот живущие здесь белые собрались, чтобы отметить этот памятный день. От меня эти приготовления были так тщательно скрыты, что я узнал обо всем только тогда, когда само чествование началось.

В начале лета, как сейчас, и в его разгаре, до которого осталось уже недолго, нам приходится очень страдать от жары и от душной сырости. Однако радость от того, что нам дано работой своей облегчить страдания стольких несчастных, и сознание, что столько друзей в Европе преданы дорогому нам делу и обеспечивают нас средствами, чтобы справиться с этим трудным периодом, вновь и вновь позволяют нам преодолевать томительную усталость, которую вызывает в нас этот вредный климат.

Африканский дневник 1939 — 1945 гг.

12 января 1939 г. покидаю Ламбарене после двухлетнего безотлучного пребывания там, чтобы поехать в Европу, где я собираюсь провести несколько месяцев. Настоящей радости от того, что мне предстоит отдых, у меня нет. Тяжелым бременем становятся мысли, которые пробуждает [247] во мне все, что я узнаю о событиях в Европе, и не дают мне покоя. Во всех гаванях, куда мы заходим на пути, мы встречаем военные корабли — олицетворение нависшей над миром опасности. От всех передач которые исторгают установленные на палубе и в кают-компании репродукторы, и от ведущихся на пароходе разговоров наши опасения не только не рассеиваются, но, напротив, становятся еще сильнее.

Высадившись в Бордо, я решил отказаться от посещения Европы и через двенадцать дней с тем же самым пароходом вернуться в Африку. Те несколько дней, которыми я располагаю в Эльзасе, я использую, чтобы заняться как делами больницы, так и моими собственными. Если действительно разразится война, то я должен быть на своем посту и среди всех трудностей, которые она за собой повлечет, руководить больничной работой.

3 марта на маленьком речном пароходике снова вступаю я в воды Огове. В то время как мы плывем между открывающимися перед нами лесистыми берегами и море скрывается от наших глаз, я спрашиваю себя с тоской и страхом, как все сложится, когда я снова выйду из этой реки в море. В последующие месяцы использую все возможности, которыми располагает больница, чтобы приобрести медикаменты и необходимое оборудование, либо купив все это на месте, либо выписав из Европы. Мне посчастливилось: я успеваю получить все посылки еще до того, как вспыхивает война.

С тяжелым сердцем отправляем мы в самом начале войны по домам большую часть прибывших из отдаленных районов больных, которых мы должны были оперировать по поводу грыжи и элефантиазиса. Приходится экономить необходимые для операции медикаменты и перевязочные средства, ибо мы не знаем, когда получим новые. Решаемся оперировать только в самых крайних случаях. Нам и вообще-то приходится выписывать всех наших пациентов, за исключением тех, кто нетранспортабелен. Теперь мы уже не имеем возможности прокормить такое большое число людей.

Какие это печальные дни, когда начинается отправка больных домой! Вновь и вновь приходится нам отказывать еще не отправленным больным в их слезных просьбах, вновь и вновь пытаться объяснить им то, чего они так и не в силах постичь, — что им больше не позволено оставаться в больнице. Многие из возвращающихся домой могут ехать на пароходе или на катере, владельцы которых настолько добры, что соглашаются их отвезти. Другим же придется проделать трудный и долгий путь по тропинкам девственного леса, чтобы добраться до своей далекой деревни. Но вот все намеченные к отправке больные отбывают. Душераздирающим сценам приходит конец. Мертвым царством кажется нам больница, число обитателей которой так сократилось. Отпустили мы также и кое-кого из наших лекарских помощников.

В факториях пока еще можно купить все что угодно. Пользуемся этой возможностью, чтобы в той мере, в какой позволяют наши средства, приобрести все необходимое для больницы. [248]

Много раз меня осаждают владельцы факторий: они предлагают мне большие партии риса по исключительно низкой цене. Выясняется, что речь идет о таком рисе, от которого им хочется избавиться, ибо он далеко не лучшего качества и в нем уже завелись жучки. Говорю им, что, по всей видимости, в ближайшее время никакого другого они не получат. Но владельцы факторий твердо убеждены, что в этой войне все будет иначе, нежели в предыдущей, что морское судоходство она не затронет и поэтому не отразится на регулярном подвозе товаров и продуктов питания. Вот почему они и хотят отделаться от своих запасов. Они ждут, что прибудет партия нового риса из Сайгона. И мне навязывают много мешков старого. По счастью, у меня есть место, куда их сложить. Но ресурсы нашей больницы чрезвычайно от этого оскудевают.

Три года уже, как мы живем на этом рисе. Он играет очень важную роль в питании наших больных-негров. В этих краях необходимо постоянно иметь в своем распоряжении какой-то запас риса, ибо каждый год наступают периоды между двумя урожаями, когда бананов и маниока, главных продуктов питания туземного населения, не хватает. В эти периоды, которые могут быть то длиннее, то короче, нам приходится кормить наших больных и туземный персонал рисом.

Случается, однако, что в стране месяцами господствует голод, как то было в 1925 году и снова — в 1934 году. Воцаряется он обычно тогда, когда во время сухого сезона, то есть между июнем и сентябрем, выпадают ливневые дожди. Местные жители перестают тогда обзаводиться необходимым количеством новых плантаций, потому что на приготовленных для них участках нет возможности сжечь весь срубленный для этого лес: отсыревшее дерево не горит. Они, правда, могли бы и в этих случаях выкроить какое-то место для насаждений, если бы дали себе труд распилить все поваленные стволы и сложить их потом в кучи. Белые, в том числе и работники нашей больницы, показывают своим примером, что все это осуществимо. Но туземцы твердо стоят на своем: если сыро и лес сжечь нельзя, они не хотят ничего сажать. Вот почему ко времени, когда на этих заброшенных участках должны были бы созревать плоды, весь округ испытывает большой недостаток в бананах и маниоке.

По счастью, такой вот периодически наступающий голод щадит нас все годы войны. Что сталось бы с нами, если бы он наступил теперь, когда нам нечем пополнить наши запасы риса!

С началом мобилизации из нашего района уезжает большое число европейцев. Жены их, которые теперь остались одни в разбросанных среди леса домах, ищут у нас прибежища. На их счастье, у нас достаточно комнат и прочих помещений, чтобы принять их самих и вместить бесчисленные чемоданы с их вещами.

11 января 1940 года сюда снова приезжает доктор Анна Вильдиканн, которая уже работала здесь с 1935 по 1937 год. Ей удалось совершить то, что казалось невероятным: во время войны пробраться из ее родного города Риги в Бордо и оттуда приехать морем в Экваториальную» Африку. [249]

В марте курсирующий в течение ряда лет между Бордо и Экваториальной Африкой большой океанский пассажирский пароход «Бразза» наскакивает на мину вблизи мыса Финистер. ¹ Пароход так быстро гибнет, что лишь немногим из пассажиров удается спастись. Среди погибших немало людей из нашего округа. Хорошо знали мы и кое-кого из членов экипажа, с которыми мы свели знакомство во время плавания. На этом пароходе погибает последняя партия медикаментов и перевязочных средств, которые были высланы из Европы. Теперь для тех, кто по сю пору заблуждался, становится ясным, что в этой войне морской транспорт подвергается не меньшей опасности, чем в предыдущей. Грозные события мая 1940 года ² доводят до сознания всех, что война действительно разразилась и что масштабами своими она не только не уступит предыдущей, но, напротив, скорее всего ее превзойдет.

Борьба между войсками генерала де Голля и военными частями правительства Виши, которые в октябре и ноябре находятся в Ламбарене, не затрагивает нашей больницы. Этим она обязана своему местоположению, равно как и дислокации обеих враждующих армий. Дело в том, что больница наша находится не в самой Ламбарене, а в четырех километрах выше по течению Огове и отделена от нее рукавом этой реки, ширина которого пятьсот метров. Командование той и другой стороны дало указание военным частям не бомбить нашу больницу. Поэтому она становится убежищем и для белого, и для черного населения. От множества шальных пуль мы защищаемся толстыми листами рифленого железа, которыми укрепляем деревянные стены больничных строений, обращенные в сторону Ламбарене. По счастью, рифленого железа у меня в запасе еще порядочно.

Начиная с весны 1940 года наша колония подчинена общему с союзными государствами управлению. Это привело к тому, что мы теперь отъединены от Франции и стран Европейского континента и можем общаться только с Англией и Соединенными Штатами Америки. Проходит еще немало времени, прежде чем почтовое сообщение с этими странами более или менее налаживается. Морское сообщение с ними так долго еще продолжает оставаться опасным, что о регулярной доставке корреспонденции не может быть и речи. Через Англию устанавливается связь со Швецией, но только от случая к случаю.

Из Эльзаса долгое время нет никаких известий. Из последних полученных оттуда писем узнаем, что события начала лета 1940 года очень тяжело отразились на многих родных местах и что Вейер-им-Таль, близ Гюнсбаха, увы, почти целиком разрушен.

Летом 1941 года моей жене удается выехать из Франции в Лиссабон и оттуда на португальском пароходе добраться до Сазайре, гавани в португальской колонии Анголе, расположенной в устье Конго, откуда она кружным путем через Бельгийское Конго приезжает 2 августа сюда. Тем же самым путем в это время хоть и с трудом, но все же еще можно проехать от нас во Францию и оттуда — в Швейцарию. Дело не только в том, что получение проездных виз в различные страны до [250] чрезвычайности затруднено, — приходится считаться и с тем, что франко-испанская и франко-швейцарская границы в любую минуту могут без предварительного оповещения оказаться закрытыми.

Врачебную работу разделяют между собой и со мной доктор Гольдшмидт, который у нас с 1933 года и в конце 1938 возвращается к нам после отпуска, проведенного в Европе, и доктор Анна Вильдиканн. Сам я наряду с этим бываю занят еще разными другими делами: ремонтом наших помещений и дорог и руководством работами на плантации. Оттого что в военное время, в связи с прекращением торговли лесом, рабочая сила дешевеет, я решаю теперь взяться за отложенные мною работы. Необходимо возделать много гектаров земли, чтобы пересадить все молодые деревья, растущие в нашем питомнике и в других местах. Когда будет собран урожай со всех наших плодовых деревьев, мы сможем на бананы и маниок выменивать в Порт-Жантиле рис. Большие рощи масличных пальм начинают уже снова зарастать кустарником и лианами, ибо в течение последних нескольких лет мы ограничивались тем, что только обрубали их, вместо того чтобы выкапывать с корнями. Значит, необходимо взяться и за эту утомительную и растянувшуюся на многие гектары работу, откладывать которую больше нельзя.

Наличие на нашей плантации большого количества масличных пальм позволяет разрешить проблему жиров, необходимых в рационе нашей больницы для негров. Они могут теперь в течение всего года собирать пальмовые орехи и добывать из них масло. Дело в том, что из орехов, сбором которых занимаются наши рабочие, мы изготовляем пальмовое масло и даем его тем из наших больных, которые не могут себя обслуживать, а кроме того, мы еще делаем из этого масла мыло. Много труда приходится мне потратить вместе с рабочими на то, чтобы укрепить наш большой, расположенный на склоне холма сад: за последние годы он все больше и больше сползает в реку. Чтобы положить конец этим гибельным для него оползням, необходимо возвести несколько сот метров крепкой, поставленной на глубоком фундаменте ограды. Доставка необходимого для этой цели камня сама по себе является тяжелой и долгой работой, ибо поблизости этого камня нигде нет. Управиться с этой работой за время сухого сезона мы не успеваем. Заканчиваем ее только на следующий год. Теперь нашему раскинувшемуся на уступах холма саду больше не угрожает опасность сползти вниз.

Для того чтобы привести в порядок дороги, сильно пострадавшие за этот год от страшных грозовых дождей, и хоть сколько-нибудь уберечь их от низвергающихся с холмов потоков воды, надо потратить много сил и соорудить много стен. Давно уже некоторые дороги между больничными бараками сделались опасными.

Первые два года войны я почти ежедневно провожу вторую половину дня с занятыми этим неотложным делом рабочими.

В конце 1940 года меня ждет неожиданная радость. Доктор Эдвард Хьюм, секретарь Комитета по делам работающих в миссиях врачей, которого я знаю еще по Гюнсбаху, предлагает выписать для меня из Америки [251] необходимые лекарства. Одновременно получаю письмо от профессора Миддлбургского колледжа Эверетта Скиллингса, который однажды был у меня в Гюнсбахе: он и его друзья, обеспокоенные тяжелым положением, в котором находится моя больница, стараются собрать для нее пожертвования в Соединенных Штатах. В ответ я посылаю доктору Хьюму список медикаментов и вещей, в которых мы больше всего нуждаемся, и прошу его достать их и выслать мне в том количестве, какое только позволят пожертвования, собранные по инициативе профессора Скиллингса. Проходит больше года, прежде чем мы получаем этот груз; сначала он попадает в Дуалу (Камерун), а оттуда уже следует дальше. С каким трепетом в течение долгих месяцев ждали мы все эти ящики, которые И мая 1942 года разгружает у нас речной пароход! Новая партия медикаментов приходит как раз вовремя. Запас, который у нас был, почти совершенно уже иссяк. Теперь мы снова заполняем пустые полки нашей аптеки. Весной 1945 года приходят также медикаменты из Англии.

Денежные пожертвования, собранные в 1941 году, поступают к нам как раз вовремя, чтобы поддержать нашу больницу. То, что было послано нам в 1942 и 1943 годах, позволяет нам постепенно принимать все большее число больных. У нас есть не только необходимые медикаменты для их лечения, но и средства, чтобы их прокормить. Как благодарен я моим верным друзьям за то, что и теперь, как прежде, могу принимать и лечить всех пациентов, которые в этом нуждаются! Мы имеем также возможность снова делать больше операций, чем до сих пор. Временами в больнице у нас находится до сорока больных, ожидающих, когда я избавлю их от грыжи или опухолей. Они приезжают издалека, и мы не можем отсылать их обратно домой ждать, пока до них дойдет очередь, нам приходится оставлять их на это время в больнице. Среди них встречаются и те, кого мы после наступления войны отослали домой. Проведав, что в больнице снова будут делать операции, они к нам вернулись. Временно уволенные лекарские помощники также снова возвращаются на свои места. С воодушевлением и радостью принимаемся мы вновь за работу.

Большие перемены совершаются в нашем краю начиная с 1941 года с постройкой дорог, по которым теперь могут курсировать грузовые автомобили. Дороги эти необходимы в стратегических целях.

Они нужны для того, чтобы перебрасывать войска в тех случаях, когда переброска их с юга на север или с запада на восток морским путем оказалась бы слишком трудной или слишком опасной. До сих пор в нашей колонии сообщение осуществлялось главным образом по рекам, теперь же, когда построены эти дороги, они связывают между собой те, что были проложены раньше, — на севере и на юге. Разумеется, через главные реки Габона до сих пор еще не перекинуты мосты. С одного берега на другой перевозят на пароме.

Шоссейная дорога, ведущая из Капштадта в Алжир через Леопольдвиль и Браззавиль, проходит и через Ламбарене. Здесь на обоих рукавах Огове курсируют паромы. В каких-нибудь пятистах метрах от больницы [252] ниже по течению реки начинается та часть дороги, которая идет на север, в Камерун и Нигерию. Англичанам, направляющимся из Нигерии в Капштадт, не миновать Ламбарене.

Конечно, эти новые дороги пока еще далеко не совершенны. Ездить по ним не всегда бывает приятно. Но уже много значит, что путь, на который до войны приходилось затрачивать недели, проделывая его с караваном носильщиков по лесным тропам, теперь занимает всего несколько дней. Новые дороги, по которым ходят грузовые машины, позволяют нам поддерживать связь с расположенными в глубине страны английскими, американскими и шведскими миссионерскими пунктами, которые раньше были для нас недостижимы.

Семена для нашего большого сада мы с 1941 года получаем из Южной Африки — из Капштадта. Впоследствии начинаем получать их также из Америки.

Из-за того, что с конца 1941 года голландские колонии с большими плантациями каучука захвачены японцами, каучук у нас стали снова добывать, как и прежде, — из лиан девственного леса. Весь бывший у нас ранее каучук отправлен в Америку.

Когда я приехал сюда в 1913 году, эта примитивная добыча каучука прекратилась, ибо наш каучук не выдержал конкуренции с тем, который добывался на голландских плантациях, где он к тому же обходился дешевле. Как мы тогда радовались, что пришел конец этому тягостному труду, от которого изнемогают местные жители, работавшие на болотах девственного леса вдали от своих деревень и от плантаций! А теперь они вынуждены снова отправляться туда — и на долгие месяцы. К тому же для людей нового поколения труд этот становится еще тяжелее оттого, что они не приучены к нему и у них нет необходимого опыта. Сколько же больных — а среди них есть и случаи ущемленной грыжи — прибывают к нам в безнадежном состоянии только потому, что привозят их не из расположенных на реке или на лесной тропе деревень, а из далекой непроходимой лесной чащи!

В 1943 году доктор Гольдшмидт проводит свой длящийся несколько месяцев отпуск в Бельгийском Конго. В его отсутствие я снова оперирую сам, как то было в начале моей деятельности в Африке, тогда как в остальное время я являюсь только его ассистентом.

Доктор Анна Вильдиканн, которая в отсутствие доктора Гольдшмидта отвечала за больницу и положила на это много сил, уезжает в 1944 году на несколько месяцев отдыхать.

С апреля 1944 года доктор Гольдшмидт начинает замещать занимавшегося борьбою с сонной болезнью полкового врача в Ламбарене, которого призывают в армию. С этого времени для нашей больницы у него остаются только те утра, когда он делает операции, и промежуток от двух до трех часов дня.

В 1944 году мы сами уже понимаем, до какой степени мы устали. Причина этой усталости — как слишком длительное пребывание в жарком влажном африканском климате, так и постоянное переутомление, [253] вызванное непомерной нагрузкой. Приходится напрягать последние силы, чтобы справиться с работой, которой ежедневно требует от нас наше дело. Только бы не захворать, только бы быть в состоянии его продолжать: вот чем мы повседневно озабочены. Ни одному из нас сейчас уже нельзя оставить работу, и мы все это понимаем. Ни одного из нас еще долго никто не сменит... И мы не сдаемся.

В то время как мы все больше устаем, работы все прибавляется. В значительной степени это происходит за счет притока белых больных, которые нуждаются в госпитализации. Число белых, состояние здоровья которых до такой степени ухудшилось, что им необходимо стационарное лечение, все растет и растет. Некоторые больные лежат у нас месяцами. Ежедневно приходится готовить еду для двадцати белых больных, а иногда и больше. Особенных забот требуют от нас лежачие больные, которым еду надо приносить в палату. Иногда по целым неделям бывают заняты все свободные койки. Много внимания приходится уделять женщинам и детям, ослабевшим от длительного пребывания в Африке, Главные причины их плохого состояния — это, наряду с тропическим климатом, недостаток кальция в питании. Вода здесь до такой степени бедна известью, что на посуде, в которой ее кипятят, никогда не образуется известкового налета. Дело еще и в том, что из-за отсутствия сколько-нибудь чистой воды мы вынуждены всегда пить кипяченую, в которой все равно никакой извести не остается. По счастью, у нас есть драгоценные швейцарские препараты кальция, и притом такие, что мы имеем возможность не только давать их в концентрированном виде слабым больным внутрь, но и вводить внутривенно. Большую услугу оказывает нам французский препарат фосфора фозоформ, способствующий лучшему усвоению кальция. В аптеке у нас хранится порядочный, сделанный еще до войны запас этого препарата. Мы так экономно его расходуем, что для больных, которым он настоятельно необходим, нам его хватит на несколько лет.

В посылках с медикаментами, которые мы получаем из Америки, Англии и Швейцарии, оказываются мышьяковистые и железистые препараты, а также препараты печени, необходимые нам для борьбы с анемией. Благодаря им многие европейцы, которые прибывают к нам истощенные и бледные, покидают нас в более или менее удовлетворительном состоянии. Мы и сами время от времени прибегаем к этим медикаментам, чтобы сохранить работоспособность.

Немало европейцев обращается к нам по поводу язвы желудка. Ввиду того что у нас нет возможности отправить этих больных в Европу, приходится — худо ли, хорошо ли — лечить их в наших условиях. По счастью, у нас есть особенно эффективные в этих случаях средства ларистин в алуколь. Причиной сильного распространения здесь язвы желудка является не только общее ослабление организма, вызванное длительным пребыванием в этих краях, но равным образом и то обстоятельство, что из-за отсутствия животных пищевых жиров очень многие европейцы вынуждены готовить пищу на содержащем кислоты пальмовом, масле. [254]

Разумеется, среди белых больных больше всего у нас страдающих малярией. Хорошо еще, что хинин и атебрин у нас все время не переводятся. Ослабевшие от длительного пребывания здесь европейцы довольно часто страдают глубокими и множественными мышечными абсцессами. Абсцессы назревают постепенно один за другим в глубине мышц, где их приходится отыскивать, для того чтобы ликвидировать. Эти несчастные до такой степени ослабевают от изнурительной и протекающей с высокой температурой лихорадки, что состояние их становится угрожающим. В настоящее время у нас несколько месяцев лежит один такой больной; мы едва не потеряли его, но теперь он начинает медленно поправляться. С тех пор как мы получили пенициллин, новейшее средство от гнойных воспалений, подобные случаи не требуют уже с нашей стороны таких больших усилий. Разумеется, белые больные возмещают нашей больнице все расходы, связанные с их содержанием и лечением. Те же, которым позволяют средства, сверх того стараются поднести ей какой-нибудь подарок, чтобы выразить этим свою признательность.

Среди наших черных пациентов у нас по-прежнему больше всего больных с разъедающими язвами. Надежды, которые мы возлагаем в этом отношении на сульфаниламидные препараты, последнее достижение фармацевтической промышленности, оправдываются лишь отчасти. К тому же мы должны очень экономно расходовать наш скромный запас сульфаниламидов, ибо они крайне необходимы нам для лечения пневмоний и немалого числа других заболеваний. Как много для нас значит иметь в своем распоряжении такие ценные новые медикаменты!

Примечательно, что за последние несколько лет вызванные укусом песчаной блохи (Sarcopsylla penetrans) язвы стопы встречаются значительно реже, чем раньше. Да и вообще стало меньше песчаных блох, и можно только радоваться за несчастных детей, которым нам прежде каждый вечер приходилось вытаскивать этих назойливых насекомых из-под ногтей.

Среди туземцев часто встречаются сердечные заболевания. Поступают к нам такие больные обычно лишь тогда, когда у них уже начались одышка и отеки. Замечательные сердечные средства, которые мы получили из Швейцарии, позволяют нам в большинстве случаев помочь даже тем, кто является к нам с таким опозданием.

Многие негры поступают к нам по поводу ревматизма и ишиаса. Тяжёлые случаи мы лечим теперь внутривенным введением салицилового натрия, и, как правило, лечение это оказывается очень эффективным.

Случаи язвы желудка среди них также нередки. Исследуя внутренности крокодила, чье мясо охотники-негры продают нашим больным, мы обнаруживаем, что от язвы желудка страдают даже и крокодилы.

Нам постоянно приходится лечить негров, страдающих амёбной дизентерией. У нас есть для них отдельный барак, где мы можем их изолировать и уберечь от контактов е ними других больных. Днем они находятся на тенистом дворе, отгороженном проволочного сеткой. Теперь мы [255] располагаем достаточным количеством эметина, необходимого для лечения множества этих больных.

Лечением большого числа больных, страдающих от кишечных паразитов, занимается главным образом доктор Анна Вильдиканн. Многие дети, производящие впечатление тяжелобольных, доходят до этого жалостного состояния оттого, что в течение длительного времени являются носителями неимоверного количества круглых глист (аскарид).

Лечение всех этих заболеваний затрудняется еще и тем, что пациентов наших невозможно заставить регулярно в назначенные дни и часы являться на процедуры, даже тогда, когда они лежат у нас в больнице.

Число случаев туберкулеза не уменьшается, а, скорее, растет. Туберкулез легких протекает, как правило, неблагоприятно, и случаев выздоровления мало. Что же касается туберкулеза костей, то у нас часты случаи заболевания грудных позвонков, которые довольно хорошо поддаются лечению. Среди туземцев встречается также и туберкулез кожи.

Многочисленные случаи фрамбезии (pian), этой сопровождающейся рядом тяжелых осложнений тропической болезни, мы лечим внутривенными вливаниями неосальварсана, на которые больные должны являться два раза в неделю. Одно время мы пытались в целях экономии прибегать к впрыскиваниям препаратов висмута. Однако нам пришлось от них отказаться, ибо применение их нередко приводило к тяжелым язвенным заболеваниям слизистой оболочки рта (стоматит), требовавшим длительного лечения и причинявшим больным большие страдания. Осложнение это протекает здесь значительно тяжелее, чем в Европе, ибо для того, чтобы избавиться от него, нужен тщательный уход за зубами и полостью рта, которого от наших пациентов добиться невозможно.

При лечении многочисленных случаев столбняка мне не удается применять противостолбнячную сыворотку, ибо срок годности той, что у нас имеется в запасе, давно уже истек и она утратила силу. Но вместо этого я делаю столбнячным больным впрыскивания сернокислой магнезии и, кроме того, даю им морфий, люминал и хлоралгидрат.

С сонной болезнью нам приходится теперь иметь меньше, дела, ибо в нашем районе борьбою с ней специально занимается один полковой врач. Большая колония больных сонной болезнью находится на некотором расстоянии от Ламбарене ниже по течению реки. Для того чтобы борьба эта оказалась действенной, необходимо прежде всего, чтобы через определенные промежутки времени врач или замещающий его лекарский помощник из белых обследовал кровь и спинномозговую жидкость у жителей всех деревень данного округа и с помощью микроскопического анализа установил наличие или отсутствие в них возбудителя сонной болезни. В силу этого мы ограничиваемся тем, что при малейшем подозрении на сонную болезнь у поступающих к нам больных мы направляем их к упомянутому полковому врачу. К сожалению, за последнее время в нашем районе число случаев сонной болезни не только не уменьшилось, но, напротив, возросло. [256]

Что же касается больных проказой, то, как и прежде, мы уделяем им много внимания. Из Англии мы получаем дифтериетоксоид, который последнее время применяется при лечении этой болезни. Впрыскивания эти в комбинации с хаульмогровым маслом, препаратами мышьяка и впрыскиваниями трипафлавина и метиленблау, по нашим наблюдениям, дают хорошие результаты. Однако и теперь, как и раньше, у этих несчастных больных не хватает терпения пробыть у нас те несколько месяцев, которых требует надлежащим образом проводимое лечение проказы. Как только им становится немного лучше, как только края язвы начинают чуть заживать, они решают, что теперь уже могут обойтись без лечения. Они уезжают к себе в деревню и возвращаются к нам лишь спустя несколько месяцев, когда состояние их значительно ухудшилось.

За последнее время у нас появляется, правда, вполне обоснованная надежда, что в лечении больных проказой мы добьемся существенных сдвигов. Начиная с 1937 года несколько французских врачей проводят многообещающие испытания вещества, получаемого из одного местного растения (Hydrocatylus asiatica). Применяя его, они добиваются быстрого излечения вызванных лепрой язв.

В Америке проводят испытания — и тоже с успехом — промина, близкого к сульфаниламидам вещества.

Как будем рады мы, врачи, которым приходится лечить прокаженных, когда в нашем распоряжении окажется более быстродействующее и более радикальное средство, чем то было до сих пор!

Как только в больницу попадают психические больные, работы у нас сразу прибавляется. Один из наших туземных лекарских помощников бывает занят с ними весь день. Ему приходится выводить их на воздух, мыть, когда это возможно, три раза в день кормить, раздавать лекарства. Он постоянно пребывает где-то в пути между больницей и отстоящим от нее на 150 метров отделением для психических больных. Не всех находящихся в состоянии возбуждения больных, которых мы туда помещаем, действительно можно считать психическими больными. Нам часто, приходится иметь дело с состоянием возбуждения, вызванным сонной болезнью или употреблением корня iboga.

О том, что больница наша находится в девственном лесу, нам постоянно напоминают термиты. То они появляются на аптечных полках, то залезают в сложенные штабелями доски, то — в бумаги, где бы те ни лежали. И всякий раз присутствие их обнаруживаешь только тогда, когда они уже успеют немало навредить. Приходится все перебирать, чтобы установить, откуда они могли забраться. Сколько дополнительной работы причиняют нам эти пакостные насекомые и сколько времени они у нас отнимают! Из-за них все медикаменты, прибывающие к нам в деревянной или картонной упаковке, приходится сразу же перекладывать в склянки или плотно закрывающиеся жестяные коробки. Существующие же против них средства оказываются недейственными. Последнее время мы пытаемся производить дезинсекцию неоцидом (ДДТ). Препарат этот был [257] открыт в Страсбурге в 1872 году, но потом о нем забыли и в обращение он был пущен только в 1941 году.

О том, что мы находимся в девственном лесу, напоминают нам также появляющиеся у нас в больнице израненные хищниками туземцы. Последнее время у нас лежит один такой больной. На него напала горилла: она впилась в него зубами и когтями и скальпировала его, а потом убежала.

Очень страдаем мы от слонов; те вторгаются на плантации, посаженные туземцами, которые снабжают нас бананами, и варварски их опустошают. Из-за них больным нашим часто приходится голодать.

В том, насколько близко звери девственного леса подходят к больнице, я имел случай убедиться на днях. Первое, что мне пришлось сделать, перед тем как туземцы начнут разводить плантации на принадлежащем больнице участке, это заново разметить его границы. Когда мы с одним из негров прошли так несколько сот метров, мы обнаружили на лесной поляне много свежих следов буйволов. А в то время как я давал указания рабочим, куда надо ставить столбы, окликая их, я всякий раз слышал у себя за спиной визги женщин и детей.

— Что это такое? Что тут делают женщины и дети? — спрашиваю я рабочих.

— Эти женщины и дети, — отвечают они, хохоча, — шимпанзе — услыхали твой голос в лесу, вот и всполошились!

Работу, которой требует от нас лечение множества больных с различными заболеваниями, мы выполняем в мирных условиях, в то время как там, вдали, бушует война. Мы не знаем, какие события происходят за день, ибо радиоприемника в больнице нет и обзавестись им мы не стремимся. Главный источник нашей информации — это около полусотни строк, которые каждый день отстукивает на пишущей машинке радист в Ламбарене. За этой сводкой мы посылаем туда два раза в неделю. Когда в больнице у нас лежит какой-нибудь белый, у которого есть свой радиоприемник, то в течение нескольких дней или недель мы узнаем все новости ежедневно.

Хоть мы и не каждый день бываем в курсе событий, мы постоянно думаем об ужасах, что творятся сейчас, и совершенно ими подавлены. Нас тревожит участь близких нам людей, которые страдают от всего происходящего, — а их так много. Становится стыдно от того, что мы не испытываем здесь недостатка в продуктах питания, в то время как там миллионы людей голодают. Известия о жестокостях в немецких концентрационных лагерях, об издевательствах над евреями и о страданиях, которые претерпевает увезенное из родных мест население, повергают нас в ужас. Тяжелое положение голландцев, о котором мы последнее время с каждым днем узнаем все больше, не дает нам покоя.

Мы знаем, что каждый из нас должен преодолевать в себе эту подавленность, чтобы быть в состоянии выполнять свою повседневную работу. Общаясь между собой, мы не перестаем поражаться, как чему-то [258] непостижимому, что, в то время как другим приходится претерпевать страдания или нести себе, подобным мучения и смерть, мы имеем возможность проявлять к людям милосердие и облегчать их страдания. Сама мысль о том, что нам даровано это право, каждый день преисполняет нас новой силы для нашей работы, которая для нас становится еще важнее.

Первые известия об Эльзасе я получаю в письме Матильды Коттман от 6 декабря 1944 г. из Страсбурга, которое приходит сюда в день св. Стефана. Так как прямой почтовой связи с Эльзасом у нас все еще нет, ей пришлось передать это письмо кому-то, кто ехал в Париж, а тот отправил его оттуда с воздушной почтой. Но к моменту получения ее письма мы снова в большой тревоге за Эльзас. Из скудных отрывочных известий, содержащихся в листке, выпускаемом радиостанцией в Ламбарене, мы узнаем, что наши родные места в большой опасности. С глубокой печалью читаем мы обычно искаженные названия хорошо знакомых нам эльзасских городов и деревень, разрушенных бомбами! В первые дни февраля приходят сообщения, что Эльзас спасен. Из телеграммы, посланной из Парижа 28 февраля и дошедшей до нас 2 марта, мы узнаем, что села и деревни Мюнстерталя в эти ставшие роковыми для других районов месяцы не пострадали. Мне уже трудно себе представить, что Гюнсбах, который я считал разрушенным, пока еще цел. Брожу эти дни как во сне.

Известие о прекращении войны в Европе мы получаем в понедельник 7 мая около полудня. В то время как после обеда я сижу у себя за столом и дописываю спешные письма, которые должен отправить с уходящим в два часа вниз по течению речным пароходом, у окна моего появляется один из белых больных; в руках у него радиоприемник. Он объявляет, что, по немецким сообщениям, переданным в Бельгийском Конго либревильской радиостанцией, военные действия в Европе прекращены как на море, так и на суше. Но мне приходится оставаться за столом, чтобы закончить писание писем. А потом надо еще идти вниз в больницу, где в два часа у меня назначен прием сердечных и других больных. Спустя некоторое время раздается удар колокола и собравшимся сообщают, что война окончилась. После приема больных, как я ни устал, мне надо еще непременно идти на плантацию, чтобы посмотреть, что там сделали за день.

Только вечером прихожу я наконец в себя и стараюсь представить, что означает для Европы конец этой вражды и какие чувства испытывает множество людей, когда впервые за несколько лет они могут, ложась спать, не бояться, что их ночью разбудят бомбы. В то время как за окном в темноте тихо шелестят пальмы, беру с полки книжечку изречений Лао-цзы, великого китайского мыслителя VI века до нашей эры, и читаю его проникновенные слова о войне и победе. ³

«Оружие — недоброе средство, оно не для того, кто благороден душою. Только когда не остается ничего другого, берется он за меч... Покой и мир для него высшее благо. [259]

Он побеждает, но победа не приносит ему радости. Тот, кто радуется победе, радуется убиению людей...

На празднике победы государственный муж должен занять место свое, как то в обычае на похоронах. Убиение множества людей надлежит оплакивать слезами сострадания. Поэтому победивший на войне должен вести себя, как на похоронах».

В октябре приходит наконец долгожданный пароход «Providence», (Провидение (франц.)) который должен доставить на родину оставшихся в нашей колонии европейцев. Он увозит сотни белых людей, в числе их немало жителей нашего округа, состояние здоровья которых требует, чтобы их как можно скорее отправили в Европу. Люди эти в течение долгого времени непрерывно или почти непрерывно находились в нашей больнице. Работы у нас теперь соответственно меньше. В пустующих палатах, — а занято сейчас только шесть, — радуясь представившейся возможности, фрейлейн Кох устраивает большую уборку...

* * *

К нам должны прибыть двое новых врачей: один из Швейцарии, другой из Эльзаса. Мне хочется, чтобы они поехали сюда пароходом: тогда они смогут захватить с собой порядочный багаж и привезти нам множество вещей, в которых мы нуждаемся. Швейцарский врач прибудет на португальском пароходе, эльзасский — на французском. Но выехать они оба смогут только зимой.

Итак, у доктора Гольдшмидта и у меня впереди еще немало тяжелых недель. Но теперь, когда мы твердо знаем, что новые врачи приедут, мы находим в себе силы продержаться до этого времени.

Впрочем, даже и после приезда новых врачей пройдет еще несколько месяцев, прежде чем я смогу вернуться в Европу. Потребуется определенное время, чтобы так ввести их в курс нашей работы, чтобы и в дальнейшем деятельность больницы протекала в том же духе и сохраняла все свои традиции. А происходящие сейчас в колонии глубокие преобразования, от которых изменяются условия жизни, заставляют меня еще на некоторое время отложить свой отъезд.

Начиная с осени 1945 года нам трудно становится прокормить большое количество находящихся у нас больных. Недостаток бананов и маниока, от которого мы страдаем, объясняется тем, что из-за дождей, прошедших в сухое время года, местные жители не имели возможности сжечь на новых участках поваленный лес и произвести необходимые посадки. Обстоятельство это становится особенно заметным теперь, когда плантации должны были бы принести плоды. То, чего я боялся в годы войны, произошло, когда война уже окончилась. По счастью, один очень деятельный комендант округа в глубине страны, в районе Чибанги, начиная с 1942 года [260] приучил население этих земель возделывать рис. На грузовых автомобилях рис привозят по новой дороге в Ламбарене, и, имея в виду, что цены неминуемо должны возрасти, я с начала 1945 г. стараюсь закупить риса елико возможно больше. Таким образом, с октября, когда прекратится всякий привоз бананов и маниока из деревень, я смогу кормить моих больных рисом. Если бы комендант округа не завел достаточно рисовых плантаций и если бы благодаря пожертвованиям друзей нашей больницы мы не собрали достаточно денег, чтобы обеспечить себя большим запасом риса, мне в октябре пришлось бы вообще закрыть больницу, так же как на миссионерских пунктах закрыли школы, из-за того что было нечем кормить детей. Я, правда, еще не совсем уверен, что моего запаса хватит до того времени, когда мы снова начнем получать бананы и маниок.

К тому же и цены на продукты, которые во время войны были относительно устойчивы, с окончанием ее сильно и неуклонно растут. Я должен быть готов к тому, что содержание больницы, как ни экономно стараемся мы вести наше хозяйство, обойдется нам теперь почти в четыре раза дороже, чем прежде! И дело не только в том, что приходится тратить значительно больше средств на все, что привозится издалека, — цены на бананы и маниок теперь тоже сильно поднялись, и по этой причине увеличиваются не только расходы на содержание больных, но и оплата труда наших лекарских помощников и рабочих на плантациях, которые требуют, чтобы им повысили жалованье. Тяжелее всего на нас отражается повышение цен на пароходные билеты, ибо тут уже нет возможности ничего сэкономить. Проезд в один конец в Европу со всеми сопутствующими расходами стоит теперь около тридцати тысяч франков.

Чрезвычайно мрачным рисуется и будущее нашей больницы. Начинаешь сомневаться, сможет ли дальше развиваться наше дело в условиях огромного повсеместного обеднения, полную картину которого нам пока еще трудно себе представить.

Но мы все же верим, что друзья нашей больницы не оставят ее и при всех тех трудностях, которые ей угрожают. В одном только мы их можем заверить — в том; что дело это необходимо и в будущем станет еще более необходимым, чем сейчас. Мы, которые знаем, сколь много здесь физических страданий и как велико значение этой больницы для тех, кто мучим ими, берем на себя смелость просить друзей: «Помогите, чтобы все осталось для них так, как было».

Комментарии

«Еще о Ламбарене» объединяет написанные в более поздние годы корреспонденции и отчеты о работе больницы (под общим названием «Berichte aus Lambarene»), а также очерки и рассказы об Африке.

«Двадцать пять лет работы в больнице» является выдержкой из письма Альберта Швейцера от 4 декабря 1938 г. Впервые была напечатана: 7. Rundbrief fur den Freundeskreis von Albert Schweitzer, Heidenheim — Brens, 1. Januar 1955.

Африканский дневник 1939-1945 гг. («Afrikanisches Tagebuch») — Universitas. Stuttgart. November 1946.

«Больница в Ламбарене от осени 1945 до весны 1945» — там же

«Будничный день в Ламбарене» — 15. Rundbrief..., 14. Januar 1960

«О дождях и хорошей погоде на экваторе» — 8. Rundbrief..., I. November 1955

«Африканские охотничьи рассказы» («Afrikanische Jagdgeschichte») — Felix Meiner Verlag, Leipzig, 1937.

«Ойембо, школьный учитель в девственном лесу» — там же.

«Речь, произнесенная в Анденде» — 22. Rundbrief, 1973.

1. ... вблизи мыса Финистер. — Мыс Финистер (от лат. finis terrae — конец земли) — самая западная точка Пиренейского полуострова.

2. Грозные события мая 1940 года... — 10 мая 1940 г. немецко-фашистские войска в количестве 135 дивизий вторглись в Бельгию, Нидерланды, Люксембург, а затем во Францию. 14 мая капитулировали Нидерланды, 28 мая — Бельгия.

3. ... беру с полки книжечку изречений Лао-цзы, великого китайского мыслителя VI века до нашей ары, и читаю его проникновенные слова о войне и победе. — Лао-цзы, китайский философ, по одним источникам, жил в VI — V вв. до н.э. и был современником Конфуция, а по другим — в IV — III вв. до н.э. Трактат Лао-цзы — основа философии даоизма (см.: Ян Хин-шун. Древнекитайская философия. М., 1972, 115).

К философии Лао-цзы Швейцер не раз возвращается и в своих больших трудах «Культура и этика» (1923) и «Мировоззрение индийских мыслителей» (1935), и в ряде статей. Он противопоставляет древнекитайскую философию индийской с ее уходом от мира и находит в первой зачатки этических представлений (см.: Швейцер А. Культура и этика. М., 1973).

«Подобно Толстому, Швейцер осознает основную категорию дао в философии Лао-цзы как любовь, т. е. как высшую форму отношения человека к миру. Жизненно важной казалась Швейцеру мысль Лао-цзы об относительности понятий силы и слабости: «Человек при своем рождении нежен и слаб, а при наступлении смерти тверд и крепок. Все существа и растения при своем рождении нежные и слабые, а при гибели сухие и гнилые. Твердое и крепкое — это то, что погибает, а нежное и слабое — это то, что начинает жить. Поэтому могущественное войско не побеждает и крепкое дерево гибнет. Сильное и могущественное не имеют того преимущества, какое имеют нежное и слабое».

Этот отрывок из «Дао дэ дзина» Швейцер комментирует как образец глубокой диалектики в области осмысления человеческой личности. Он включает этику Лао-цзы в общую этическую систему, выработанную человечеством» (Завадская Е.В. Культура Востока в современном западном мире. М., 1977, с. 79 — 80. Подробнее об отношении Швейцера к учению Лао-цзы и древне-китайской философии см. там же, с, 78, 81 и др.).

Швейцер особенно ценит древнекитайскую философию за ее уважение ко всему живому — и не только к животным, но и к растениям. Это относится к даоизму вообще, в высоконравственных заповедях которого подробно говорится о бережном отношении ко всем живым существам (Schweitzer A. Die Weltanschauung der Indischer Denker. — Ausgewahlte Werke, Bd 2. Berlin, 1971, S. 533). Работа Швейцера, посвященная древнекитайской философии, написанная в период с 1937 по 1940 г., до настоящего времени еще не опубликована. Приведенный в тексте отрывок из «Даодедзина», который Швейцер цитирует в ряде своих трудов, важен для него как признание бессмысленности всякого убийства и разрушения и находится в прямой связи с его собственным учением о благоговении перед жизнью.

Текст воспроизведен по изданию: Альберт Швейцер. Письма из Ламбарене. Л. Наука. 1978