ПАУЛЬ ЭМИЛЬ ФОН ЛЕТТОВ-ФОРБЕК

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ

КНИГА ТРЕТЬЯ

БОИ НА НЕПРИЯТЕЛЬСКОЙ ЗЕМЛЕ

(Ноябрь 1917—январь 1918 года)

(Чертежи XV, XVI и XX)

Рано утром 25 ноября 1917 года наша авангардная рота переправилась в брод через Ровуму немного выше устья реки Лудженды. Главные силы, 9 рот, двигались до 12 часов дня сзади на расстоянии около двух переходов. Капитан Геринг с 3 ротами был направлен ниже по течению на южный берег Ровумы, чтобы попытаться атаковать португальский лагерь, о котором имелись донесения. О капитане Тафеле совершенно отсутствовали какие-либо сведения, и я рассчитывал, что он, вероятно, достигнет Ровумы значительно западнее нас.

Чувство отсутствия всякой поддержки, а также абсолютная неуверенность в будущем вызывали у многих ощущение, которое можно было характеризовать, как полное безразличие. На походе охотничьи патрули относились беспечно к тактическим требованиям скрытности марша, и, как позднее выяснилось, их выстрелы были отчетливо слышны у неприятеля. Во время перехода через реку некоторые спокойно и основательно мылись в воде на глазах у неприятеля. По отношению к многим потребовалась известная настойчивость, чтобы внушить им правила боевой службы.

Скоро после переправы на южный берег раздались выстрелы. Авангардная рота наткнулась на неприятельских разведчиков, из которых многие остались убитыми на месте перестрелки. Следующее время, в течение которого постепенно прибывавшие роты переправлялись и, в свою очередь, прикрывали переправу следующих частей, я использовал для производства разведки. Недалеко перед нашим фронтом, на другом берегу Лудженды, были слышны сигналы и видны люди. Мы подошли вплотную к неприятельскому лагерю и могли рассмотреть с расстояния нескольких сот метров [222] расхаживавших людей, одетых в белое. Другие рыли окопы. Была также замечена колонна носильщиков. По-видимому, перед нами находились значительные силы противника.

В то время, как я еще обдумывал, можно ли рассчитывать на успех атаки и как организовать наступление, из лагеря показалась колонна, одетых в хаки (Хаки — обмундирование защитного цвета) аскари, силою около роты, и начала наступление против наших частей. Я предполагал, что противник совершенно правильно рассчитывает атаковать всеми своими силами наши войска, занятые переходом через реку, а потому бросился бегом назад и приказал переправившимся уже ротам занять соответствующую оборонительную позицию. Но благоприятный момент, на который я рассчитывал, не наступил: неприятель не появлялся. Опять передо мной встал вопрос: что следует предпринять? Могло возникнуть сомнение, не будет ли более целесообразным, принимая во внимание наших многочисленных носильщиков, пройти мимо расположенного здесь, у Нгомано, противника и двигаться дальше вверх по реке Лудженде. При этом неприятель должен был бы или пропустить нас без задержки или же был бы вынужден выйти из своего укрепленного лагеря и решиться на тяжелую атаку.

С другой стороны, было вполне вероятным, что неприятель не успел еще укрепить слишком сильно свой лагерь, и наша атака не встретит больших препятствий. Разведка показала, что полоса густого строевого леса тянулась вдоль берега по ту сторону реки Лудженда и примыкала непосредственно к лагерю. Это давало возможность неожиданно и решительно атаковать здесь более крупными силами. Я еще колебался, когда капитан Мюллер заставил меня остановить свой выбор на последнем решении, которое хотя и было очень рискованным, но в то же время давало надежду на долгожданный решительный успех и, кроме того, на захват патронов и военного снаряжения, в которых мы, безусловно, нуждались. Нельзя было терять времени.

Поэтому атака была предпринята еще в тот момент, когда последние части переправлялись через реку. В то время, как наше легкое горное орудие обстреливало стрелковые окопы противника на западной окраине лагеря, и несколько рот, наступая с запада и севера, отвлекали внимание противника, отряд капитана Келя переправился через реку Лудженду в одном километре выше [223] Нгомано, двинулся вдоль берега по густому строевому лесу и стремительно атаковал неприятельский лагерь с юга. Я лично сходился на небольшом холме, западнее лагеря, недалеко от нашего орудия. Непосредственно за мной постепенно подтягивался отряд генерала Вале, который переправлялся через реку последним. Я имел перед собой через густой, но низкий, кустарник сносный обзор неприятельской позиции. Пулеметы противника стреляли недурно, и снопы пуль ложились очень часто на наш небольшой песчаный холм. Я должен был отослать назад в укрытое место несколько европейцев и аскари, которые бесполезно здесь толпились и были хорошо видны неприятелю. Знакомый нам по прежним боям чистый звук неприятельских ружей и отсутствие минометов говорили за то, что перед нами, вероятно, португальцы. За время войны мы научились точно распознавать глухой полный звук наших старых ружей 71 года, резкий треск наших винтовок с остроконечной пулей, двойной звук выстрела английских ружей и чистый тон португальских винтовок, не превышавших 6 мм калибра. Точно так же и наши аскари это тотчас заметили. В прежних боях представлялось очень неприятным, что минометы противника всегда так быстро пристреливались по нашему расположению; от их действия при дымном патроне наших винтовок образца 71 года было очень трудно укрыться. Однако, сегодня минометов не было, и предательский дым наших добрых старых ружей 71 года не приносил большого вреда, но зато когда их пули попадали, то они производили солидные дыры. Скоро наши аскари поняли, что они могут в этом бою проявить свою солдатскую доблесть, несмотря на недостатки своего вооружения. «Сегодня день старых ружей», — кричали они своим немецким командирам, и я увидел со своего холма, как стрелковые цепи отряда капитана Келя атаковали бегом неприятельские окопы и их захватили.

Это послужило сигналом для штурма также и на других участках. Со всех сторон наши части ворвались в расположение противника, который был сильно потрясен концентрическим огнем. Из неприятеля, силой около 1.000 человек, смогли спастись едва ли больше 300 человек. Наши аскари набросились на добычу, не обращая внимания на продолжавшего еще стрелять неприятеля. Точно так же толпа носильщиков и боев быстро учла положение и немедленно появилась в лагере. Они рылись в горшках с жиром и других продовольственных запасах, открывали консервные банки [224] и опять отбрасывали их, когда рассчитывали найти в другой банке что-нибудь более вкусное. Царил ужасный беспорядок. Взятые только что в плен португальские аскари принимали наравне с другими деятельное участие в грабеже своих собственных запасов. Не было никакого другого выхода, как только энергично вмешаться. Я стал очень внимательно следить и примерно семь раз охотился за одним знакомым мне носильщиком, который каждый раз вырывался от меня и немедленно опять появлялся для грабежа в другом месте. Все-таки, в конце концов, удалось восстановить порядок.

Мы похоронили около 200 убитых. Примерно 150 европейцев было отпущено на свободу под честное слово не принимать больше участия в этой войне против Германии и ее союзников. Несколько сотен аскари были взяты в плен. Были захвачены ценные и крайне необходимые для нас медицинские медикаменты, которые, благодаря столетнему колониальному опыту португальцев, были отличного качества. Нам досталось также несколько тысяч килограмм европейского продовольствия и всевозможное вооружение, 5 пулеметов и около 30 лошадей, но, к сожалению, не оказалось продовольствия для туземцев. Почти половина нашего войска была вновь перевооружена, на этот раз по-португальски, и имела достаточное количество боевых припасов. Было захвачено до 250.000 патронов, и эта добыча в течение декабря возросла почти до целого миллиона. Из захваченных документов выяснилось, что португальские европейские роты только за несколько дней перед этим прибыли в Нгомано, чтобы выполнить непосильный приказ англичан — помешать немцам отступить через реку Ровуму. Просто удивительно, как, к нашей большой удаче, все эти части были сосредоточены в Нгомано именно в такое время, что захват этого пункта окупил затраты, и мы одним ударом избавлялись от большей части наших затруднений.

Однако, продолжало все-таки существовать одно основное затруднение, и оно беспрестанно гнало нас вперед. Это была забота об обеспечении продовольствием всей массы наших туземцев. Вследствие этого мы поднялись вверх по реке Лудженде. День за днем искали наши патрули проводников-туземцев и продовольствия. Но ближайшие дни принесли мало утешительного. Туземцы, и без того немногочисленные в этой местности, бежали ввиду появления португальцев от их беспощадной жестокости и прятали свои ничтожные запасы. Один мул и лошадь [225] отправились друг за другом в наши котлы. К счастью, местность была очень богата дичью, и охотник почти на каждом шагу мог подстрелить одну из многочисленных антилоп или цесарок.

Если вначале походные колонны непомерно растягивались и двигались беспорядочно, то скоро выработались необходимые навыки. Носильщики, бои, женщины и дети научились наравне с аскари соблюдать дистанции и скорость движения. В порядке, равномерно тянулась в неизвестную страну длинная лента войск гуськом, друг за другом, по узкой туземной тропинке и сквозь кустарник. Спустя два часа после выступления назначался обыкновенно первый получасовой привал, а спустя еще два часа — второй такой же привал. Шесть часов в день чистого походного движения, то есть 25—30 километров, составляли норму дневного перехода, но очень часто переходы делались длиннее. Войска разделялись на отдельные отряды, при чем каждый из них состоял из трех рот, одной колонны носильщиков и полевого лазарета. Передовой и тыловой отряды двигались в одном переходе впереди и сзади главных сил. В каждом отряде боевые роты со своими пулеметами находились впереди. Они имели при себе только самый необходимый патронный и санитарный груз и небольшие вьюки, по одному на каждого европейца. Аскари бодро маршировали вперед, вытянувшись прямо, как свечки, с ружьями на плечах, прикладом назад, как это издавно было в обычае у колониальных частей. Шла оживленная беседа, и, как результат многочисленных трофеев из неприятельских лагерей, везде дымились папиросы. Храбро маршировали вместе со всеми маленькие музыкантские ученики, подростки в форме аскари; большая часть из них несла свое имущество в узле на голове. Доверчиво окликали меня аскари на своем языке: «Ямбо, бвана обас» (добрый день, полковник) или «Ямбо, бвана генерали», а маленький музыкантский ученик выражал свою надежду поехать когда-нибудь в «Улейа» (Европу) и в Берлин. Однако, развлекаясь болтовней, аскари в то же время зорко наблюдали за всем, и никакое движение в густом кустарнике не могло ускользнуть от их рысьих глаз. Головной изучал каждый след и мог по ним судить о движении и близости неприятельских частей. Точно так же находились в строю и носильщики пулеметов, большей частью бравые ваниа-мунзи и васукума. За ротами или отрядами следовали носильщики с грузом продовольствия, багажа, лагерных принадлежностей [226] и с больными, которых надо было нести. Груз, весом около 25 килограмм, переносился на голове или попеременно на одном плече Выносливость этих людей была огромна. Все они прочно сжились с войсковыми частями. Когда случалась нехватка продовольствия или неудачная охота, они только говорили «хайзуру» (ничего не значит, в другой раз получим). Многие ходили босиком и часто с занозами в ногах. Иногда во время перехода кто-либо из них решительно вынимал свой нож и отрезал себе целый кусок мяса от поврежденной ноги, затем маршировал дальше. За носильщиками следовали женщины («биби»). Многие аскари имели при себе во время похода жен и детей. Некоторые из последних родились во время переходов. Женщины несли «мали» (собственность) свою и мужа, связанные в один узел, на голове. Часто они имели еще завернутого в платок маленького ребенка, который висел за их спиной, и из платка выглядывала курчавая головка. О защите и порядке у женщин заботился европеец или надежный старослужащий аскари с несколькими другими аскари. Все любили пестрые и яркие краски, и после какой-нибудь крупной добычи все шествие, длиною в несколько километров, имело из-за пестрых платков вид карнавала.

Также и во время марша надо было заботиться о добывании продовольствия. Охотничьи патрули двигались через кустарник впереди или по сторонам колонны. Некоторые из их оставались с несколькими носильщиками поблизости от старых лагерных стоянок, если здесь появлялись следы или дичь. Другие патрули направлялись по следам людей в поиски деревень, чтобы там раздобыть продовольствие.

По прибытии на лагерную стоянку четыре аскари и мой бой Серубили рубили ветки и делали стойки для палаточных полотнищ или для хижины из травы. Иногда устраивалась также высокая походная кровать из ветвей, которые покрывались травой. Скоро появлялся бородатый «Баба», мой повар, и с озабоченным видом давал свои указания по устройству кухни. Прибывшие носильщики приносили воду, рубили своими топориками дрова и срезали траву. Охотничьи патрули приносили свою добычу, и скоро везде дымились кухонные костры.

Колонны носильщиков вымолачивали между тем в деревнях зерно и доставляли его на бивак. В «киносе» (толстый деревянный сосуд) зерно толклось большими дубинами, и далеко в кустарнике [227] слышались глухие удары. Доставлялись донесения, кроки местности, захваченные документы, и ящик, поставленный в тенистое место, заменял письменный стол. При более продолжительной стоянке устраивался стол из ветвей. По вечерам ели все вместе, по-товарищески, у огня; бои приносили ящики для сидения, а старшие командиры имели складные стулья. Затем все шли на отдых под москитную сетку и рано утром двигались дальше в неизвестность. Найдем ли мы продовольствие и хватит ли нам наличных скудных запасов до этой находки? Эти вопросы ежедневно вставали перед нами в продолжении недель и месяцев. Вечное передвижение не было одним сплошным удовольствием. Проезжая, я иногда случайно слышал о себе лично замечания, вроде: «Как, все еще дальше? Малый, право, родился в семье деревенского почтальона».

Когда мы достигли устья реки Хиулези, затруднения по части продовольствия сделались так велики, а местность, которая до того считалась богатой, так изменилась, что я отказался от своего первоначального намерения держать все части вместе. Это казалось в данный момент бесполезным и в тактическом отношении. От англичан, если они следовали за нами, не приходилось ожидать настойчивого преследования крупными силами, в связи с ежедневным удлинением их тыловых сообщений и ввиду усиливавшихся в связи с этим затруднений в подвозе. Переданное мне через парламентера письмо английского главнокомандующего генерала ван-Девентера, в котором он мне предлагал сдаться, укрепило меня в предположении, что генерал ван-Девентер не ожидал нашего отступления и не мог в данный момент помешать нашему вторжению в португальскую колонию. Ни он, ни раньше его генерал Смутс не думали о том, чтобы предлагать нам сдаться в то время, когда обстановка складывалась для англичан благоприятно. Почему же делали они это при настоящем положении вещей или в сентябре 1916 года у Киссаки, когда обстановка была для нас безусловно хорошей? Это, конечно, было не трудно разгадать. Времени до наступающего в конце декабря периода дождей оставалось очень мало для подготовки к новой операции, а с началом дождей подвоз, который у противника производился, главным образом, на автомобилях, должен был натолкнуться на непреодолимые затруднения.

Следовательно, мы располагали временем и могли без колебаний разделиться на несколько колонн. Временной потери связи [228] между собой нечего было опасаться. Таким образом, отряд генерала Вале отделился и двинулся через горы Мкула, сам же я направился дальше вверх по реке Лудженда.

В указанном выше письме генерала ван-Девентера упоминалось также о сдаче капитана Тафеля. Это сообщение было для нас тяжелым и неожиданным ударом.

Когда генерал Вале в мае 1917 года отправился для руководства войсками у Линди, капитан Тафель принял на себя командование в Махенге. Для обеспечения богатого местными средствами Махенгского округа с севера он выделил отряд из нескольких рот под командой капитана флота Шенфельда. Этот последний сумел придать устойчивость своему маленькому отряду искусным использованием 10 1/2-см. кенигсбергского орудия; кроме того, он хорошо обеспечил свои части в продовольственном отношении обработкой полей и садов.

У среднего Рухудже был расположен также слабый отряд под командой капитана Аумана, а северо-восточнее Сонги в районе Ликуджу — отряд капитана Линке. Этот последний имел частые столкновения с неприятелем и страдал от недостатка продовольствия в бедной местности. Поэтому он постепенно отошел к северу в направлении на Мпонду. Здесь он был усилен двумя ротами и одним орудием, переведенными сюда из главных сил. Командование этим отрядом принял капитан Отто. Сильные английские и бельгийские части двинулись в августе 1917 года со всех сторон на Махенге. Капитан Тафель предвидел это и переправил свои продовольственные запасы из района Махенге на Мгангиру. 11 сентября Махенге было очищено.

Хотя отдельные бои протекали все время благоприятно, но превосходство неприятеля становилось все-таки очень заметным, а недостаток боевых припасов делался все более чувствительным в ротах аскари, вооруженных большей частью ружьем 71 года с дымным патроном.

Позднее я узнал от капитана Отто, который пробился с одним патрулем отряда Тафеля и явился ко мне в декабре 1917 года в Хирумбу, что капитан Тафель двигался на юг тремя колоннами западнее Ливале. При этом он имел несколько, большей частью удачных, боев в районе верхнего Мбемкуру и захватил большое количество боевых патронов. Затем он двинулся дальше на юг к реке Бангалле и, предполагая, что я нахожусь в районе Массасси, [229] повернул на восток. Прибыв южнее этого пункта, он узнал от туземцев, что прошло уже несколько дней, как немцы не дерутся больше севернее Ровумы. Капитан Тафель повернул тогда к Ровуме, переправился через нее около устья реки Бангаллы, так как рассчитывал найти продовольствие на южном берегу. Его запасы были совершенно истощены. Но он ничего не нашел и не подозревал, что на расстоянии около перехода высланный мною отряд Геринга захватил португальский лагерь Нампакешо и обнаружил в этом богатом районе так много продовольствия, что мог отлично просуществовать в течение 14 дней. Тогда капитан Тафель вернулся назад на северный берег Ровумы и сдался противнику.

Известие о сдаче оружия капитаном Тафелем, в то время когда мы так близко находились друг от друга и легко могли соединиться, заставило меня опять призадуматься, стоило ли разделять свои войска. Я прямо подвергался пытке, когда прекратились всякие сведения из отряда Геринга, с которым у Нгомано поддерживалась связь при помощи патрулей. Точно так же и позднее я был вынужден постоянно обращать внимание младших начальников на необходимость самой тесной связи, когда при дальнейшем движении вверх по реке Лудженде пришлось сильно разбросать отдельные отряды и роты, чтобы облегчить поиски продовольствия. Нельзя было, конечно, требовать от младших начальников, которые позднее выказали превосходные качества по управлению отрядами и научились действовать в духе общей обстановки, чтобы они уже с самого начала имели необходимые для этого навыки.

Губернатор остался при армии и после очищения нами нашей колониальной области. По закону, который, конечно, не предусматривал случая войны в колониях с европейской державой, высшее военное командование принадлежало ему. Этому праву он придавал чрезвычайно стеснительное для командующего толкование и много раз очень неудачно вторгался в круг моей деятельности. Против этого я был раньше бессилен и потому должен был очень ценить, что, по крайней мере, теперь, за пределами колониальной области, у меня были развязаны руки. Ведь если я и не соглашался с требованиями губернатора, то необходимо понять, что в этой крайне тяжелой военной обстановке существовало достаточно противоречий во мнениях, а это чрезвычайно затрудняло работу военного начальника, с которого можно было снять только формальную ответственность, но ни в коем случае не моральную. [230]

Быть может, будет понятно, что в то время я не всегда был достаточно нежен и внимателен с окружавшими меня людьми. Таким образом, случалось, что именно офицеры штаба, работавшие, однако, с большой преданностью делу и достойные признательности, терпели иногда несправедливые упреки. Если они тем не менее не приходили в дурное расположение духа и продолжали бодро дальнейшую работу, то за это им следует принести особую благодарность. Главным образом, благодаря их работе удалось при таких неблагоприятных обстоятельствах достигнуть успеха, который все охотно приписывают исключительно одному мне. Я, с давних пор дорожа дружескими, товарищескими отношениями, желал, конечно, лучшего, чем такое положение, когда все сотрудники немного ворчали. К счастью, это было только временно.

Наше положение было теперь таково, что при встрече с противником мы не могли справляться об его силах. У нас не было времени для продолжительных разведок. Может быть, этому следует приписать ту твердость и решительность, которая привела к тому, что при столкновениях с португальскими войсками было захвачено в течение декабря три укрепленных лагеря. Решающее значение при этих предприятиях имели младшие начальники, которые иногда впереди всех бросались на неприятеля. Они не должны были терять времени и потому не ожидали особых приказаний. Лейтенант резерва Кемпнер, двигавшийся с 11 ротой в авангарде вверх по реке Лудженде, наткнулся 2 декабря у Нангвале на укрепленный португальский лагерь. Как и большинство португальских лагерей, он был расположен на голой возвышенности с широким обстрелом. Доблестная 11 рота немедленно развернулась и двинулась в атаку по открытому пространству, шириной в 300 метров. Аскари несли полное походное снаряжение и не могли развить такой скорости, как ротный командир и его эфенди (черный офицер). Последние вскочили на бруствер и оттуда — внутрь неприятельского укрепления и, таким образом, находились некоторое время совсем одни среди неприятельского гарнизона, силою около одного взвода. Неприятель, по-видимому, настолько растерялся, что под впечатлением «ура» наших налетевших, как буря, аскари немедленно исполнил приказ — сдать оружие. Кроме того, следует упомянуть, что в наши руки попал склад боевых патронов и продовольствия, которых хватило для всего войска на несколько дней. Когда португальский офицер [231] хотел предложить лейтенанту Кемпнеру стакан коньяку очень хорошего сорта, то бутылка оказалась пустой. Это вторично заставило смутиться ее владельца, но только с той разницей, что на этот раз был смущен и его противник, лейтенант Кемпнер. Только один из амбашей (черный ефрейтор) при этом смеялся.

Меня серьезно беспокоила судьба капитана Геринга, об отряде которого не было никаких сведений. Точно так же об отряде генерала Вале, который двигался вверх по реке Хиулези, было известно только, что он разбил и уничтожил в горах Мкула португальский отряд из нескольких рот, занимавший укрепленную позицию. Продолжительная попытка установить связь с генералом Вале при помощи гелиографа успеха не имела, хотя португальцы с гор Мкула отчетливо видели наши сигналы из Нангвале. Взятые в плен европейцы-португальцы отказались дать обязательство не сражаться против нас в этой войне и были тогда отправлены генералом Вале на север к Ровуме по продовольственным соображениям.

Капитану Штеммерману удалось только после многодневной осады взять одно сильное укрепление, бому Хао, которая упорно оборонялась противником. Так как на успех штурма рассчитывать было нельзя, то неприятель был отрезан от воды; его положение в окопах сделалось невыносимым, и он принужден был сдаться.

Мы потеряли, между прочим, несколько хороших черных унтер-офицеров и офицеров.

Я отсутствовал в день боя у Нангвале, так как должен был устранить задержки в движении следующих сзади рот и позаботиться, чтобы этот марш шел по намеченному плану. Затем, ускорив свое движение, я легко наверстал происшедшую со мной задержку и прибыл в Нангвале настолько своевременно, что успел принять на себя распределение добычи. Все-таки в самом лучшем случае мы жили изо дня в день. У Нангвале, где полгода тому назад наши войска нашли такой богатый местными средствами район, картина теперь совершенно изменилась. Кроме захваченных запасов, здесь положительно ничего не имелось; даже дичь была на далеком расстоянии в окружности или перебита, или разогнана. Это было большим разочарованием, так как я рассчитывал избавиться в этом районе от очень тяжелых продовольственных затруднений. Поэтому части пришлось опять разделить. По [232] сведениям от пленных и из захваченных бумаг, выяснилось, что гарнизон в Нангвале снабжался продовольствием при помощи колонн носильщиков, приходивших издалека из района Мвалиа. Следовательно, там можно было кое-что найти.

5 декабря капитан Кель с 5 ротами, одним орудием и колонной носильщиков боевых припасов выступил из Нангвале в район Мвалия—Медо. Я сам продолжал движение вверх по Лудженде. К счастью, оправдались заявления лейтенанта резерва фон-Шербенинга и других европейцев, производивших раньше разведки с патрулями в этой местности, что мы скоро вступим в область, богатую продовольствием. Однако, запасы оказались не особенно обильными, и мы были очень довольны, что охота могла опять покрывать большую часть нашей потребности в продовольствии. Действительно, большое количество гиппопотамов, встречавшихся в реке на протяжении нескольких переходов, иногда большими стадами, от 15 до 20 голов, сделалось для нас очень существенным средством питания. И я лично не мог отказать себе в удовольствии выстрелить в голову сильного гиппопотама; животное сразу шло ко дну, образуя над собой водоворот, как тонущее судно. Спустя некоторое время оно опять всплывало на поверхность воды с поднятыми кверху ногами и только слабо билось. Тогда его притягивали к берегу при помощи каната. Водящиеся здесь в большом количестве крокодилы напоминали при этом об осторожности, и много хорошей добычи не могло быть вытащено вследствие этой опасности. Жареное мясо гиппопотама напоминало вкусом жесткое воловье мясо, при чем язык является особенно вкусным. Но самое главное, это — превосходный жир, который, между прочим, войска быстро научились приготовлять. Его белоснежный аппетитный цвет был теперь совсем другим, чем у грязно-желтого жира во время первых попыток у Руфиджи. Во время моих многочисленных разведывательных и охотничьих скитаний в лесах сопровождавшие меня аскари и люди, которых мы брали с собой для переноски дичи, выдали мне некоторые тайны африканского кустарника и леса. Мы уже давно выучились готовить очень хорошее кушанье из различных лиственных растений (называемых млендой); теперь туземцы показали мне также всевозможные очень вкусные дикие плоды. Мы также узнали, что косточки от плода мбинджи, мякоть которого раньше была мне известна, как содержащая синильную кислоту, безусловно лишены этой [233] кислоты и в жареном виде представляют исключительно вкусное блюдо, напоминающее наши орехи.

17 декабря 1917 года командование прибыло в Хирумбу (Мтарика). Обер-лейтенант Руктешель выдвинулся со своей ротой вперед и быстро прогнал слабый португальский пост. Это была одна из факторий португальской Ниасской компании. В руках этой торговой компании находилось также и гражданское управление северной частью португальской колонии, которая и далее на юг управляется другими частными компаниями. Португальский чиновник в Хирумбе, по имени Фернандец, был, по-видимому, очень дельным человеком. Солидные постройки его фактории, расположенной на совершенно открытой возвышенности, содержались е безукоризненной чистоте; подходящие вплотную к фактории окопы обеспечивали ее от нападения. Прекрасные сады и огороды с фруктами и овощами находились на берегу протекающей вблизи Лудженды. Аллеи из тутовых и манговых деревьев окаймляли хорошо устроенные дороги; манговых деревьев, которые называются туземцами «эмбе», было много, и притом различных сортов, около фактории и в ближайших туземных деревнях. Их плоды начали уже созревать и были так многочисленны, что стоило организовать правильный сбор войсковыми частями. Этим отчасти предупреждалось бесцельное расхищение манго, чем вообще отличаются чернокожие. Превосходный сладкий фрукт пришелся по вкусу всем европейцам и большей части цветным и при недостатке сахара являлся в течение целых недель действительно ценной добавкой к пище. Когда я после прибытия в Хирумбу вышел на веранду европейского дома, обер-лейтенант Руктешель положил передо мной свиное сало, которого мы были уже давно лишены; здесь, как и на многих других португальских факториях, разводились европейские породы свиней.

Мы устроились оседло на несколько недель. Один отряд двинулся дальше вверх по течению и занял небольшую факторию Луамбалу. Генерал Вале тоже двигался в знакомую уже нам область Мвембе, густо покрытую факториями. Скоро наши патрули по сбору продовольствия и летучие отряды очутились в отлично обработанном районе Хирумба—Луамбала—Мвембе и продвинулись за границы этого района. Туземцы этой области вели себя большей частью благоразумно и относились к нам дружелюбно, так как они по прежнему опыту знали, что им нечего бояться немецких войск. [234]

Несмотря на это, некоторые спрятали свои запасы в кустарнике и не хотели ничего поставлять или давали очень мало. Но наша люди давно уже научились тщательно обыскивать все места, которые казались им подозрительными; так, например, они обнаруживали запасы продовольствия, спрятанные в дуплах пней. Другие протыкали палкой рыхлую почву вновь устроенной огородной грядки и находили под ней скрытые склады урожая. Одним словом, было обнаружено множество таких тайников, и когда мы во время рождественских праздников сидели все вместе в большой тростниковой хижине, то были освобождены от самых тяжелых продовольственных забот. По рассказам наших чернокожих, река Лудженда была несколько месяцев тому назад настолько богата рыбой, что в некоторых местах ее можно было вылавливать целыми корзинами. Но почему-то в это время рыбы попадалось очень мало, и это были почти исключительно сомы, длиною в руку, и более мелкая рыба, которые тоже слегка разнообразили нашу пищу.

Связь с отрядом Келя, продвинувшегося в район Медо, поддерживалась постами летучей почты. Я предполагал, что противник, вероятно, по своему обыкновению готовится окружить нас со всех сторон, и считал, что подготовка этой операции займет, по крайней мере, месяц. Следовательно, можно было ожидать крупных действий со стороны неприятеля только после периода дождей, который должен был окончиться, по моим предположениям, в конце февраля. К этому примерно времени я и решил расположить более сосредоточенно свои силы в районе Нанунгу. Следовательно, к этому времени мы должны были сохранить продовольственные запасы этого района и жить, насколько это возможно, запасами, которые можно было получить из других более отдаленных областей, лежавших за пределами нашего теперешнего широкого квартирного расположения. Сначала результаты охоты у Хирумбы были незначительны, но затем повысились, когда на восточном берегу реки Лудженды и особенно вверх по течению были обнаружены крупные стада антилоп. Теперь в сухое время года при низкой воде переход через реку караванов носильщиков, доставлявших свои грузы на восточной берег, производился по многочисленным бродам. Кроме того, для переправы имелось налицо несколько больших пирог. Для дальней разведки и сбора продовольствия высылались на несколько недель патрули. Патруль [235] лейтенанта Шербенинга, высланный на несколько месяцев, двинулся от Хирумбы через Мтенде, Махуа, затем дальше на юг через реку Лурио и, наконец, вверх по реке Малеме и захватил врасплох португальскую бому Малему. Один итальянец, охотившийся на слонов у реки Лудженды, добрался до нас совершенно ободранный и изголодавшийся; он сопровождал затем патруль лейтенанта Шербенинга. Однако, его здоровье было настолько подорвано затянувшейся малярией, и селезенка так непомерно распухла, что, в конце концов, его пришлось отнести из района Махуа на его плантацию, расположенную у Малакотеры.

В начале января 1918 года англичане начали шевелиться. Два неприятельских батальона (1 и 2-й батальоны 1 полка Королевских африканских стрелков), направленных от юго-восточного берега озера Ниасса, сблизились с отрядом капитана Геринга, который занял укрепленный лагерь в остром углу при слиянии рек Луамбалы и Лудженды с целью обеспечить склады продовольствия, находившиеся дальше вверх по Лудженде. 9 января, утром, атака противника, произведенная только частью сил, была отбита. Когда же неприятель пополудни, получив подкрепление, снова перешел в наступление, при чем части противника двигались также и по восточному берегу Лудженды, на север, в направлении на магазины, го и капитан Геринг со своими главными силами перешел на этот берег реки. В лагере на западном берегу остался только один сильный патруль, сдерживавший неприятеля. К этому же времени неприятельские войска перешли в наступление от Мтангулы на Мвембе. Было установлено, что здесь действует 11 Капский отряд, состоящий из южно-африканских метисов.

Теперь начались мелкие набеги и стычки патрулей, а это, при невозможности выделить достаточную охрану для наших носильщиков, доставлявших продовольствие, ставило нас часто в затруднительное положение. Англичане ловко использовали эту тяжелую для нас обстановку для попыток подорвать верность наших аскари и носильщиков. Конечно, многие из них были утомлены войной: лишения были действительно очень велики. Многие колебались и чувствовали себя неуверенно, не зная, куда могут еще забросить их наши скитания. Большинство черных очень привязаны к своим родным местам и родичам. Они говорили себе: «если мы будем продолжать движение дальше, то мы попадем в совершенно незнакомую нам страну. Отсюда, где мы находимся теперь, мы [236] найдем еще дорогу обратно; позднее мы не сумеем уже вернуться». Английское нашептывание и листовки, которые ежедневно посылались полковником Бакстером в наши части, нашли благоприятную почву, и много хороших аскари и старослужащих дезертировало. К этому надо прибавить неизбежные мелкие неприятности, семейные обстоятельства и тому подобное, которые облегчали людям их стремление к побегу. Случилось, что один старый «сол» (черный фельдфебель), выполнивший самостоятельно блестящий набег, ловко проведший при возвращении крупный караван носильщиков между неприятельскими отрядами и представленный за подвиги в эфенди (черные офицеры), внезапно исчез. Он тоже дезертировал. Много значила еще и впечатлительность черных, а также их способность к быстрым и необдуманным решениям под влиянием посторонней пропаганды. Но если полковник Бакстер может похвастаться, что внес своей деятельностью в наши ряды некоторое разложение, то это все-таки было кратковременным явлением. Скоро вернулись опять прежняя предприимчивость и доверие даже у тех, кто повесил было голову. Пример хороших аскари, которые попросту смеялись над неприятелем, сулившим им золотые горы, если они дезертируют, одержал верх. При такой длительной и кровопролитной войне настроение бывало иногда подавленным. Этому надо не только удивляться или возмущаться, а следует упорно бороться с этим, как боролись лучшие люди, которых было много среди наших европейцев, аскари и носильщиков.

(Январь—май 1918 года)

(Чертежи XVIII и XX)

Патруль капитана Отто, посланный ко мне капитаном Тафелем до его сдачи, прибыл в Хирумбу. Он доложил мне подробно о тамошних событиях. Теперь капитан Отто двинулся с двумя полевыми ротами на Луамбалу и принял на себя там общее командование также и над отрядом капитана Геринга (3 рота). Надо считать, что наибольшую опасность представляло для нас наступление неприятеля в районе Луамбалы и именно на восточном берегу Лудженды. Ведь было ясно, что если противник будет наступать там вниз по течению, то мое положение у Хирумбы, на западном берегу реки, в области, продовольственные запасы которой постепенно истощались, будет крайне неблагоприятным, особенно при наличии в моем тылу реки, которая сильно вздулась от выпавших в то время дождей.

Мне было нужно выйти из этого положения и своевременно оттянуть свои силы на восточный берег Лудженды. К сожалению броды были уже непроходимы вследствие высокого уровня воды, и общую переправу с одного берега на другой предполагалось произвести при помощи трех наличных пирог.

Роты были постепенно переведены на восточный берег без всякой помехи. Сбор продовольствия становился крайне затруднительным. К счастью, капитан Кель задержал в районе Медо и Намуну наиболее благоразумных туземцев для возделывания быстро поспевающих полевых овощей и доложил, что уже с половины февраля можно рассчитывать на сбор нового урожая. Но до того времени оставался еще целый месяц, следовательно, мы всеми силами должны были стремиться возможно дольше оставаться в районе Хирумбы. К счастью, нас вывело из затруднения, как некогда манна сынов Израиля, огромное количество грибов, [238] появляющихся в это время года. Еще в Германии я интересовался сведениями о грибах, а потому очень легко нашел в африканском лесу близких родичей наших немецких сортов, вроде шампиньонов, боровиков и других. Я часто собирал их целыми корзинами в очень короткое время, и если даже грибы представляли слишком однообразную, малопитательную и неудобоваримую пищу, все-таки они были для нас значительной поддержкой.

При дожде, как из ведра, мы двинулись дальше на восток. Сухие обычно горные ущелья обратились теперь в быстрые реки. Для устройства переправы рубились росшие на берегу деревья, которые валились поперек ущелья, а из жердей устраивались самодельные перила. Я из-за приступа лихорадки двигался верхом на муле. По-видимому, я оказался особенно восприимчивым в отношении малярии и часто страдал от нее. Мой мул перебрался на другую сторону вплавь вместе с другими немногими верховыми животными, не попавшими пока в котел. По прибытии на лагерную стоянку мои люди быстро выстроили для меня из веток походную постель, которую постарались сделать выше, чтобы избежать сырой почвы, и растянули оба моих палаточных полотнища. Обер-ветеринар Губер заботился о материальном благополучии сотрудников штаба, и под его руководством наш ловкий черный повар, бородатый старый «Баба», принимался немедленно за работу. Таким образом, несмотря на мокрые от дождя дрова, мы могли всегда быстро собираться за общим столом у огня. Часто доктор Губер успевал распорядиться и срочно устроить навес, покрытый травой.

В солнечные дни быстро сушился и резался табак. Деятельный полевой интендант, лейтенант флота Беш, всегда очень изобретательный, когда дело шло о материальном обеспечении войск, позаботился и об этом и собрал у туземцев очень хороший табак. Однако, несмотря на все это, лишения были чрезмерно велики, и пропаганда противника не всегда пропускалась мимо ушей, так как он обещал, что каждый перебежавший к нему черный сможет свободно вернуться на свою родину и жить спокойно на своей земле. Вместе с некоторыми исчез однажды утром один бой, верно служивший в течение многих лет одному из офицеров, — вероятно, его «биби» (жене) надоела военная служба.

Отряд капитана Отто выступил от Луамбалы прямо на восток в Махуа и встретил здесь у реки Лурио местность, богатую [239] продовольствием. Отряд Геринга, двигавшийся от Луамбалы на Мтенде, нашел по пути большие запасы продовольствия. Жатва в этой области собиралась значительно раньше, чем в германской Восточной Африке; мале (кукуруза) начала уже созревать и большей частью годилась в пищу.

Командование перешло сначала от Хирумбы в Мтенде, а затем через несколько дней двинулось дальше в Нанунгу. Отряд Вале, направленный от Хирумбы на Мтенде, был здесь обойден несколькими неприятельскими ротами, которые неожиданно появились на одном из холмов в тылу отряда и прервали, нарушили службу летучей почты и подвоз. Генерал Вале ускользнул из этого неудобного положения окольной дорогой и перешел в Нанунгу, поближе к командованию.

У Нанунгу мы нашли богатые запасы продовольствия, и можно было опять, как и в прежнее время, организовать закупочные посты и устроить магазины в районе Нанунгу, Намуну и еще южнее, у Лурио. Большое количество дичи обеспечивало хорошую добычу, и, кроме того, туземцы охотно обменивали садовые плоды и мед на мясо, но еще. охотнее брали различные части одежды. Особенно был приятен на вкус очень похожий на вишню сладкий фрукт пори, который в изобилии произрастал в районе Нанунгу. Мне он очень нравился, и я заставлял приготовлять из него варенье. Мы случайно получали также и другие лакомства, главным образом земляные орехи, а крик петухов выдавал, что повсюду и в лагерях и в туземных деревнях имеются куры и яйца.

Наступление периода дождей не вполне точно совпало с предсказанием туземцев. Правда, случались сильные ливни, но, благодаря холмистому характеру местности, вода быстро стекала и собиралась в главной артерии этой страны, в реке Мсалу, которая превратилась в серьезное препятствие. Принятый в армию вице-фельдфебелем секретарь полевой почты Гартман навел через реку Мсалу понтонный мост, который связал нас с отрядом генерала Вале. Этот последний оставался еще на западном берегу реки. Плавучими устоями для моста служили лодки из коры. Необходимость беспрепятственного сообщения через вздувшиеся реки в этой богатой водою местности занимала мое внимание. До сих пор мы носили с собой на всякий случай несколько пирог. Но переноска их в течение долгого времени была тяжела, и, кроме того, это средство приносило слишком мало пользы. Доброволец [240] военного времени Герт, плантатор с нижнего Руфиджи, особенно заинтересовался этим вопросом и научился постройке лодок из коры у местных туземцев, хорошо знакомых с этим делом. После того как эта попытка быстро увенчалась успехом, во всех ротах усердно занялись постройкой таких лодок, для изготовления которых при известном навыке требовалось не более двух часов. Такие лодки не были использованы нами в большом количестве, но они дали нам уверенность, что в случае необходимости даже сильные потоки не будут служить препятствием для наших неповоротливых караванов и грузов.

После некоторого знакомства с местностью мы открыли на реке Мсалу броды, которые даже при высокой воде давали нам возможность поддерживать сообщение между обоими берегами. Наши боевые патрули под командой сержанта Валетта и других отправлялись из наших укрепленных лагерей у Нанунгу, переправлялись через реку, составлявшую западную границу нашего лагерного района, и производили поиски неприятеля, занимавшего лагери у Мтенде. Одному из этих патрулей, усиленного состава и снабженному двумя пулеметами, удалось западнее Мтенде атаковать неприятельский караван с продовольствием. Но затем наши недостаточно быстро оторвались от частей противника, прикрывавших караван, и, атакованные со всех сторон, оказались в тяжелом положении. Оба пулемета были потеряны, а их прислуга, европейцы, — перебиты. Правда, аскари постепенно вернулись в полном составе в Нанунгу, но командир патруля, фельдфебель Мюслин, отстал во время отхода и попал в руки противника. Другой патруль, с которым капитан Мюллер переправился на севере через Мсалу, быстро выбил английский пост у Лосиндже. В этом же районе был захвачен лагерь английского лейтенанта Вингольта, который, как об этом упоминалось раньше, бежал из нашего плена и сделался одним из лучших английских патрульных начальников. Туземцы, на которых усиленно влияли английские патрули, оказывали неприятелю услугу в качестве шпионов и получали за это различные части одежды. Кроме того, на строителя лодок, добровольца Герта, было произведено туземцами нечаянное нападение у реки Мсалу около хижины одного из вождей, и он был убит.

В то время, то есть во второй половине марта 1918 года, у нас сильно приподняли настроение вести, принятые нашей [241] станцией беспроволочного телеграфа, о чрезвычайно мощном германском наступлении на западном фронте. Я держал пари с санитарным офицером при штабе, доктором Тауте, что Амьен будет скоро взят. Период многонедельного затишья, которое наступило теперь в связи с приостановкой наших операций, я использовал, чтобы привести в порядок мою правую ногу, которая из-за песчаной блохи в течение полугода причиняла мне большие неудобства. Песчаные блохи, которые встречаются в некоторых лагерях в несметном количестве, въедаются в тело, главным образом, у края ногтей на ногах и причиняют болезненное воспаление. Если не обращать внимания, то они проникают в мясо все глубже и, по мнению врачей, служат причиной уродства ног у многих туземцев и потери пальцев. Я тоже страдал от этих насекомых, и при ходьбе постоянно образовывались нарывы. К счастью, наш штабной врач Тауте смог сделать мне операцию и безболезненно вырвал ноготь.

Я пострадал еще и в другом отношении. Во время одной из разведок я наткнулся правым глазом на стебель травы выше человеческого роста. Затем, ввиду лечения атропином, хрусталик потерял способность сокращаться, а потому я не мог хорошо видеть правым глазом, а также разбирать какой бы то ни было шрифт или карту. Такое состояние было очень тягостным, так как мой левый глаз был сильно поврежден вследствие огнестрельной раны, полученной еще в 1906 году при усмирении восстания готтентотов в юго-западной Африке, и я мог читать им только при помощи увеличительного стекла.

Но таких стекол нельзя было достать, и, таким образом, я был вынужден разрабатывать различные операции, будучи лишен возможности хорошо видеть.

Патрули отряда Келя продвинулись из района Медо—Намуну до морского побережья, захватили у нижнего течения реки Лурио и далее к югу от этой реки португальские укрепления и взяли несколько пушек, некоторое число ружей и патронов, преимущественно старой системы, а также значительное количество продовольствия. Туземцы относились к нашим патрулям дружелюбно и видели в них освободителей от португальского гнета. В свою очередь, патрули отряда Отто высылались от Махуа в район южнее реки Лурио, и обер-лейтенант Метнер, главный докладчик нашего правительства, отлично изучивший нравы и обычаи [242] туземцев, хорошо отзывался об уме и благоразумии португальских туземцев и о разумных и широких взглядах их вождей.

Лейтенант фон-Шербенинг, захвативший со своим патрулем бому Малему, доносил о большом богатстве этой страны. Чтобы нам тоже что-либо досталось из этого изобилия, он прислал в Нанунгу добытую свинью, а так как она не могла идти, то ее несли на протяжении 300 километров. К сожалению, оказалось что это была не европейская свинья, а из породы водящихся в пори свиней, которых мы часто убивали в лесу.

Опять наступил период, когда сведения о неприятеле получались с большим трудом. Однако, многое можно было все-таки извлечь даже из тех несовершенных карт, которые находились в нашем распоряжении. Я не сомневался, что неприятель следующие свои операции начнет главными силами от морского побережья, из района Порт-Амелия. В то же время было установлено появление более крупных сил противника у Мтенде, а также имелись, правда очень неопределенные, сведения о движении неприятельских войск на Махуа с юго-запада. Это давало мне основание предполагать, что одновременно с предстоящим наступлением главных сил противник намерен другими частями вести операции с запада. Казалось, создавалась обстановка, при которой я мог использовать действия по внутренним операционным линиям и отдельно атаковать одну из колонн противника. Условия, в которых противник находился в отношении подвоза, говорили за то, что его колонны, наступавшие с запада, не могли быть особенно сильными. Таким образом, именно здесь мог представиться благоприятный случай, которого я искал. Поэтому я остался с главной частью своих войск в районе Нанунгу и, кроме того, перевел сюда от Лурио отряд капитана Отто. С этими силами я предполагал развить наступление в западном направлении. Капитану Келю ставилась задача сдерживать продвижение главных неприятельских сил от Порт-Амелия и постепенно, шаг за шагом, отходить назад в направлении на меня.

Капитан Мюллер, который после долголетней службы в штабе принял на себя командование отдельным отрядом из 2 рот, был выдвинут вперед из района Нанунгу на Махуа, чтобы нанести здесь возможный вред неприятелю. Он обошел Махуа и напал врасплох юго-западнее этого пункта на укрепленную продовольственную факторию Канене. Защитники, англичане-европейцы, [243] поняли, что потеря запасов неизбежна. Чтобы этому помешать хотя бы отчасти, они растащили запасы спирта и попали в наши руки сильно навеселе.

Сам я в середине апреля двинулся также на Махуа и уже с далекого расстояния услышал со стороны этого пункта оживленную перестрелку. Капитан Мюллер столкнулся у Коривы, северо-восточнее Махуа, с батальоном противника под командой полковника Бартона. Последний был послан в набег и тут-то атакован нашими на походе. Несмотря на то, что с нашей стороны в бою участвовало едва 70 ружей, нам все-таки удалось произвести охват правого фланга противника и так энергично взять его под действительный пулеметный огонь с термитного холма (Термиты — насекомые (см. стр. 129); их гнезда из земли или дерева образуют в Африке целые ряды небольших холмов), что неприятель обратился в паническое бегство. При этом он потерял свыше 40 человек. Обер-лейтенант Вундерлих получил тяжелую рану в нижнюю часть живота, был отправлен в лазарет в Нанунгу на расстоянии двух переходов от места боя и скоро умер. [244]

Удар, для которого я предназначал главные силы, был уже успешно проведен слабым отрядом Мюллера. Поэтому я опять вернулся со своими частями в район, лежащий непосредственно к западу от Нанунгу. Там в то время обнаружилось наступление более серьезного противника, сильные патрули которого переправились через реку Мсалу. Мой план — захватить врасплох более крупную часть противника непосредственно после ее переправы через реку — не удался; полученные мною сведения оказались неверными. Но все-таки наши боевые патрули в целом ряде мелких столкновений у реки Мсалу и западнее нанесли противнику в общем значительные потери, и его боевые отряды скоро очистили восточный берег Мсалу. Наши продовольственные патрули, задача которых состояла в доставке продовольствия дальше по направлению на Махуа, неожиданно натолкнулись 3 мая в районе Сайди на более сильные неприятельские отряды, которые представляли большую угрозу для нашего полевого лазарета и наших запасов продовольствия у Макоти.

Для обеспечения наших будущих операций, которые предполагалось вести преимущественно в западном направлении, часть нашего продовольствия была перенесена в Макоти, Мы немедленно выдвинули боевые патрули, которые имели у горы Кирека, около Макоти, несколько столкновений с неприятелем. Я решил принять сначала меры против неприятельских патрулей, а потому выслал туда капитана Шульца с сильным патрулем для поддержки наших передовых частей и сам двинулся 4 мая с главными силами по дороге Нанунгу—Махуа. Я рассчитывал получить здесь возможность быстро атаковать неприятельские части, если бы они где-либо неожиданно появились. Общая обстановка скоро выяснилась, благодаря тому, что в течение дня наши патрули наткнулись на нового противника у горы Кирека. Один из отрядов противника был отброшен, и можно было предполагать, что сзади, в укрепленных лагерях, находятся более крупные силы. 5 мая, утром, я выступил из своего лагеря на Макоти. Во время передвижения я страстно желал, чтобы неприятель избавил нас от атаки на его укрепленную позицию, и надеялся, что он выйдет из своих окопов и тогда бой развернется в открытом поле.

Если бы нам в этом случае удалось внезапно атаковать неприятеля нашими главными силами, то мы могли рассчитывать на значительный успех. [245]

В 11 часов утра я прибыл к горе Кирека и отправился вперед к капитану Шульцу, занявшему своими патрулями несколько скалистых пещер в строевом лесу. Как раз когда я подходил, я получил донесение от одного соля (черного фельдфебеля), вернувшегося с патрульного обхода, что большие силы неприятеля двигаются развернутым порядком и должны сейчас появиться на близком расстоянии. Я дал знать об этом обер-лейтенанту Белю, только что подошедшему со своей ротой к отряду Шульца, и поручил ему в случае неприятельской атаки немедленно вступить и бой. Затем я вернулся назад и отдал приказ о движении наших следовавших сзади рот, которые постепенно прибывали. Между тем впереди завязался бой. Неприятель, наступая густыми стрелковыми цепями, быстро отбросил наши патрули, но затем, к своему большому удивлению, попал под сильный пулеметный огонь роты Беля и слегка отступил. Прибывший вслед затем отряд Геринга был немедленно направлен для обхода справа. Этим движением противник был совершенно застигнут врасплох и с крайне тяжелыми для себя потерями был отброшен.

Таким образом, после многих километров стремительного преследования мы подошли к неприятельским позициям. На нашем левом фланге, где были введены в дело две подошедшие последними роты, сражение неоднократно передвигалось с места на место, и мне было трудно отличить в кустарнике своих от противника. По этой причине прошло некоторое время, прежде чем я смог составить себе точную картину положения дел на этом фланге. Только донесение майора Краута, посланного мною туда для ознакомления, показало мне, что наш левый фланг при своем продвижении вперед попал на одной из прогалин под очень сильный огонь неприятеля и остановился. Контратака противника, которая почти достигла места расположения командования, могла поставить нас в очень тяжелое положение. Но, к нашему большому счастью, как раз в этот момент прибыл обер-лейтенант Бюксель, который был со своей ротой в отделе, а потому поздно появился на поле боя и мог теперь отразить атаку.

Между тем на нашем правом фланге капитан Геринг убедился, что фронтальная атака неприятельских укреплений не имела никаких шансов на успех. Поэтому он приказал лейтенанту Мейеру обойти с сильным патрулем позицию противника, чтобы взять под огонь с тыла неприятельский миномет и, если возможно, [246] захватить его. Это предприятие не удалось, так как неприятель совершенно неожиданно выдвинул новые резервные части, которые оказались в состоянии сдержать патруль Мейера. Таким образом, бой затих. К наступлению полной темноты мы находились в тесном соприкосновении с неприятелем. С обеих сторон изредка раздавались отдельные выстрелы.

Во время боя канцелярская работа — в Африке тоже приходилось писать, хотя и меньше, чем это обычно практикуется — прекращалась. Однако, и тут нельзя было обойтись без некоторого количества входящих бумаг, вроде жалоб и других неприятностей. С командирами рот я мог время от времени переговорить лично, для чего я их вызывал к себе. Сам я менял свою стоянку по возможности реже, чтобы избежать затруднений и досадных проволочек в доставке донесений. Пища приготовлялась в тылу, где был также устроен и перевязочный пункт. Наш штаб получал тоже уже готовое продовольствие, которое доставлялось в боевую линию нашими черными слугами.

Чтобы восстановить управление частями для дальнейшего ведения боя, войска были отведены назад и сосредоточены. Я нашел более целесообразным провести ночь в таком положении с тем, чтобы иметь возможность возобновить на следующий день бой и попытаться, прежде всего, отрезать неприятеля от источника воды, который должен был находиться где-либо вне его лагеря.

Около полуночи поступило донесение, что один из наших патрулей наткнулся на дороге Нанунгу—Махуа на превосходившего его противника. Я должен был опасаться, что эта часть противника, которую я считал достаточно сильной ввиду ее самостоятельного выступления, будет продолжать наступление дальше на Нанунгу и таким образом захватит расположенные на этой дороге ротные обозы (боевые припасы, перевязочный материал, продовольствие, больные и т. д.), а также магазины в Нанунгу. Поэтому я еще ночью отошел с главными силами через Макоти опять на дорогу Нанунгу—Махуа. В соприкосновении с противником были оставлены только сильные патрули, которые, однако, не заметили, что противник, в свою очередь, еще в течение ночи очистил позицию и отступил в направлении на Махуа. 6 мая выяснилось, что донесение о присутствии крупных сил противника на дороге Нанунгу—Махуа, вызвавшее мое [247] отступление, было ложно; там вообще не оказалось никакого неприятеля. За противника был, по-видимому, принят капитан Мюллер. Последний, услыхав выстрелы английских минометов, проявил похвальную инициативу и двинулся форсированным маршем к месту боя из своего лагеря, находившегося северо-восточнее Махуа. По прибытии на поле сражения он установил, что неприятель уже отошел. Противник состоял из 4 стрелковых и одной пулеметной роты, и его силы, судя по размерам его позиции, доходили до 1.000 человек. Несмотря на это он был совершенно разбит нашими 300 бойцами (мы имели 62 европейца и 342 аскари). У противника было убито 14 европейцев и 91 аскари, и попало в наши руки 3 европейца и 3 аскари. Кроме того, мы взяли госпиталь примерно со 100 ранеными, а остальные раненые, по показаниям туземцев, были противником захвачены с собой. Наши потери составляли: убитыми 6 европейцев, 24 аскари и 5 других цветных и ранеными 10 европейцев, 67 аскари и 28 других цветных.

В то время, когда мы одержали успех над неприятельскими колоннами, наступавшими с запада, отряд Келя должен был выдерживать длительные и иногда очень серьезные бои с дивизией противника, двигавшейся от Порт-Амелия на Нанунгу. У Медо неприятель, по своему собственному признанию, понес очень большие потери; в другом бою, западнее Медо, капитану Шпангенбергу со своими двумя ротами удалось очень ловко обойти неприятеля, подойти с тыла к его полевой гаубичной батарее и атаковать ее. Почти вся прислуга и упряжка были перебиты. К сожалению, нельзя было увезти с собой орудия и боевые припасы, и они были приведены в негодность. Но, несмотря на такие отдельные успехи, отряду Келя пришлось отступить дальше. Наступал момент, когда своевременные действия моих главных сил на участке Келя могли, по-видимому, привести к решительному успеху над генералом Эдвардсом.

Снова вопрос о продовольствии тяжелым бременем ложился на нашу свободу передвижения. Основные местные хлебные продукты были съедены включительно до мтамы, которая созревает в этой местности раньше, чем в немецкой Восточной Африке. Но нового урожая мтамы еще не было. Для ускорения созревания мы сушили не совсем поспевшие зерна мтамы, чтобы не оказаться вынужденными к отступлению исключительно из-за [248] продовольственных соображений. Высушенное таким образом зерно вполне годилось для употребления, и так как мтамы было много в этой местности, то каждый мог получить неограниченное число, и никто не терпел недостатка.

Я перешел с главными силами дальше на юго-запад в направлении на Махуа и расположился лагерем в районе гор. Тим-бани у горы Корома. Это передвижение было вызвано наличием засеянных полей в этом районе, откуда я предполагал, в случае крайней необходимости, направиться еще южнее, чтобы использовать богатые продовольственные районы плодородной местности при слиянии рек Малема и Лурио. К западу от горы Тимбани местность была благоприятна для завязки решительного боя с генералом Эдвардсом, который двигался вслед за отрядом Келя от Нанунгу и дальше в юго-западном направлении. Необыкновенно скалистая и пересеченная местность у горы Тимбани и в 6 километрах северо-восточнее этой горы до позиций, на которые отходил отряд Келя, была неблагоприятна для задуманного мною решительного боя. 21 мая обнаружили себя дымом своих костров новые лагери противника к западу от позиций отряда Келя. Я предполагал, что 22 мая эти новые части противника двинутся в тыл отряда Келя. Тут, к сожалению, я упустил дать последнему вполне определенный приказ о немедленном отходе с его главными силами из неблагоприятного района на юго-запад от горы Тимбани. Вместо точного и ясного распоряжения я дал указания, предоставлявшие большую свободу действий.

Таким образом, случилось, что отряд Келя только утром 22 мая отправил своих носильщиков с грузом боевых припасов и с остальным багажом. Но и это было бы недурно при правильном управлении колонной носильщиков и разумном исполнении приказа — отступить назад на расстояние в полтора часа. Однако, не отдавая себе ясного отчета в серьезности положения, носильщики и находившийся с ними губернатор остановились в закрытой и пересеченной местности, где они могли ежеминутно подвергнуться неожиданному нападению, не будучи в состоянии успешно обороняться. Сам я в тот день утром произвел еще раз разведку очень благоприятной для стоянки носильщиков местности юго-западнее горы Тимбани и между прочим встретил здесь раненого накануне в отряде Келя лейтенанта Кемпнера, которого несли с тыл. Со стороны отряда Келя, где утром было отбито несколько [249] атак противника, был слышен на далекое расстояние шум боя. С капитаном Келем была установлена телефонная связь, и я, не имея никаких сведений о судьбе его багажа, решил около 11 часов вернуться обратно в лагерь Коромы.

Как раз, когда я в 12 часов прибыл в лагерь, внезапно в очень близком расстоянии раздался минометный огонь. Не могло быть никакого сомнения, что минометы появились между нами и отрядом Келя. Вслед за этим прервалось телефонное сообщение с последним. Не оставалось теперь другого решения, как немедленно двинуться из лагеря Коромы в полном составе против этого нового противника, при чем у меня была некоторая надежда, что, несмотря на неблагоприятную местность, может быть, удастся его захватит врасплох и разбить. Не прошло и часа, как мы прибыли к горе Тимбани и быстро отбросили передовые отряды противника. Некоторые из наших разбежавшихся носильщиков сообщили, что губернатор и багаж отряда капитана Келя подверглись внезапному нападению и что весь багаж погиб. Самому же губернатору, яко бы, удалось с трудом убежать; другие говорили, что он взят в плен. Противник вел оживленный огонь из минометов и был атакован нашими ротами с нескольких сторон. Но он занял выгодную позицию, на которой окопался и укрыл часть захваченного багажа. К сожалению, мы отбили у него очень мало вещей. Все-таки неприятель был окружен и взят под концентрический огонь, от которого он понес большие потери. По перехваченному позднее сообщению, один только 1-й полк Королевских африканских стрелков потерял около 200 человек.

В этом окружении противника приняли также участие несколько рот и патрулей капитана Келя. Наконец, и этот последний повернул со всеми своими силами против нового противника, появившегося у него в тылу, и рассчитывал его разбить, в то время как крупный патруль был оставлен фронтом на северо-востоке, чтобы сдерживать наступавшего здесь неприятеля. Но этот патруль оказался слишком слабым. Он был оттеснен назад, и пришлось для его усиления вновь выделить подкрепления из отряда капитана Келя. Если неприятель и понес в общем значительные потери, то все-таки мы не смогли достигнуть полного успеха. С наступлением темноты бой прекратился, и мы отошли в удобный для боевых действий район между горами Тимбани и Коромой, которой был мною разведан. [250]

Между тем губернатор оказался в лагере у горы Коромы. Во время этого приключения он потерял весь свой багаж и был взят на попечение унтер-офицером Редером, испытанным и способным начальником одной из колонн носильщиков. Я также внес свою долю, чтобы выручить губернатора из его затруднительного положения, и преподнес ему пару синих носок, которые мне были приготовлены его женой еще в начале войны и которые, к сожалению, красили ноги.

Кроме очень чувствительной потери около 70.000 патронов, мы могли пожаловаться на потерю большого запаса бумажных денег, которых, насколько мне помнится, было 30.000 рупий. Раньше было отклонено мое предложение расплачиваться реквизиционными расписками вместо бумажных денег и тем избавиться от больших нарядов на охрану и избежать бесполезных потерь. Печатались миллионы бумажных рупий, которые было очень тяжело таскать с собой, особенно в этот период войны. Теперь, чтобы все-таки в будущем избежать подобного рода потерь, интендант уничтожил, по моему настоянию, большую часть бумажных денег, которые с такими затруднениями возились за нами.

(Май—июнь 1918 года)

(Чертеж XX)

23 мая ил лагеря Коромы были двинуты в Кориву остатки багажа и главные силы по дороге, проложенной через кустарник. Главная часть нашей колонны носильщиков и больные были отправлены раньше. Арьергард под командой капитана Отто оставался еще несколько дней у горы Коромы и успешно отбил здесь несколько атак неприятеля. Можно было предполагать, что в результате только что окончившейся операции противника на окружение главная масса его войск должна была собраться у Тимбани, и что ему требовалось некоторое время для налажения своего подвоза до возобновления наступления. Возвращавшиеся патрули сообщали об усиленном автомобильном движении по дороге Нанунгу — гора Тимбани. Другие патрули отмечали наступление неприятельских колонн с востока на северный берег Лурио.

Без помехи со стороны противника я перешел сначала в богатую область Квири, южнее Махуа, а затем дальше к реке Лурио. При этом выяснилось, что часть наших тяжело раненых и больных не смогут выдержать многодневных переходов в своих носилках. При настоящих условиях было трудно оказывать врачебную помощь, и имелось слишком мало санитаров, чтобы было можно оставлять отдельных больных в различных местах. Таким образом, не оставалось ничего другого, как собирать время от времени всех больных, которые не могли выдержать дальнейшей переноски, организовывать отдельный лазарет и оставлять их на месте под наблюдением врача. Сам главный врач колониальных войск, доктор Мейкснер, был оставлен больным в таком лазарете в Квири. Здесь я пришел проститься с лейтенантом резерва Шефером, который оказал нам такую большую помощь в 1915 году при подготовке к сражению у Яссини и который теперь заболел болотной [252] лихорадкой. Опытный африканец ясно сознавал свое положение, был, как всегда, любезен и спокойно ожидал своей скорой неизбежной смерти.

Я не хотел задерживаться долго севернее Лурио, так как предполагал, что эта река, вода в которой незадолго перед этим сильно поднялась, будет представлять серьезное препятствие. Мне было необходимо быстро и без замедления переправить через это препятствие наши большие обозы. Когда же мы подошли к реке Лурио, то оказалось, что многочисленные в это время года броды представляют удобное сообщение между обоими берегами. Поэтому мы оставили часть своих сил на северном берегу, а с остальными, войсками расположились лагерем на южном.

Страна была очень богата; жители доверчивы; во время прежних действий патрулей и разведывательных отрядов создались хорошие отношения, и один из моих ординарцев был радостно встречен старыми знакомыми.

Мне надо было привлечь сюда англичан и заставить их направлять сюда все новые и новые части. Если бы я затем начал медленно отходить, то, по моим предположениям, крупные отряды противника последовали бы, вероятно, за нами, но не смогли бы ничего предпринять вследствие больших затруднений с организацией подвоза. Таким образом, можно было выиграть достаточно времени, — а это было главной целью, — для действий против более слабых неприятельских лагерей и постов, расположенных дальше на юг. Такой лагерь был обнаружен высланным вперед в южном направлении отрядом капитана Мюллера у Малемы, в том самом районе, где наши войска имели уже раньше удачные дела.

Капитан Мюллер после многодневного боя захватил бому Малему. Она была занята английским полубатальоном, который отступил ночью в южном направлении. Одновременно из этой бомы ушел на север и португальский патруль, который затем повернул обратно. Капитан Мюллер принял его за отступающих англичан, атаковал во время движения и был очень удивлен, что убитые оказались португальцами.

После боя капитан Мюллер переменил место своего лагеря. При этом обер-лейтенант Шроттер, больной малярией, остался в боме на короткое время и был взят в плен появившимся неожиданно английским патрулем. Во время движения этого патруля на бому Шроттеру удалось бежать, потеряв все свои вещи. С [253] непокрытой головой, — а это много значит при тропическом солнце, — добрался он, в конце концов, до наших частей, совершенно истощенный.

Сообщения туземцев и патрулей не оставляли больше никаких сомнений в том, что крупные неприятельские силы, высадившиеся в Мозамбике, наступают с запада на бому Малему и уже находятся на расстоянии нескольких переходов. Одновременно были получены донесения о движении неприятельских войск на бому Малему с запада со стороны Малакотеры. Наступавший же с севера противник достиг через несколько дней реки Лурио, так что мы были: вынуждены очистить северный берег. По захваченным документам и по боям, которые мы имели на северном берегу, можно было установить, что этот неприятель сильнее, чем я это предполагал. При. помощи летучих автомобильных колонн он мог быстро двигаться вслед за нами со всеми своими тыловыми учреждениями, а также с войсковыми частями, которые я оценивал в 3—4 батальона с приданными частями.

Местность вдоль реки Малема, в которой находились наши лагеря, была на редкость богата. Мтама вполне созрела; томаты, бананы, сладкий картофель (бататен) и другие плоды и овощи встречались в изобилии. Пища была очень разнообразна. Дичи и рыбы было тоже достаточно. Туземцы уже раньше имели дело с немецкими войсками и были очень доверчивы. Когда я однажды ехал верхом из одного отряда в другой, то из своих хижин сбежались женщины, чтобы посмотреть на совершенно незнакомого «джаму» (животное), так как я ехал верхом на лошади. Богатая продовольствием область была так обширна, что мы не могли использовать полностью местные средства, а также прикрыть целиком весь район от противника. Было совершенно невозможно помешать крупным массам неприятельских аскари и его тылам пользоваться продовольствием этой области. Мы не были в состоянии лишить неприятеля возможности широко базироваться на эту богатую страну и тем сократить свою линию подвоза. Мы не могли также настолько полно использовать местные средства, чтобы после нашего отхода оставшегося продовольствия не хватило для крупных неприятельских отрядов; к тому же в настоящее время мы были очень подвижны. Благодаря продолжительной остановке раненые и больные настолько поправились, что все, даже находившиеся в лазарете, были вполне способны к походу. [254]

Это преимущество было бы опять потеряно в случае крупных боевых действий. Я решил постепенно очистить район, несмотря на его исключительное богатство, чтобы уйти из кольца, которое образовали вокруг меня неприятельские колонны в плодородной области реки Малемы. При этом я хотел задержать эти неприятельские колонны меньшей частью своих сил с тем, чтобы они действительно увязались за моим арьергардом. Попавшие в наши руки директивы английского командующего существенно помогли мне при разработке оперативных соображений. Он не хотел вторично, как при Кориве, позволить себя провести и потому приказал во всех случаях, как только будет установлено с нами соприкосновение, немедленно высылать несколько отрядов в обход в расстоянии 5—10 английских миль от наших флангов. Генерал Эдварде, которому я однажды позднее об этом рассказывал, чрезвычайно смеялся тому, что я получил сведения о его указаниях и сообразно этому принимал свои меры. Было ясно, как на ладони, что при соответствующем эшелонировании моих частей в глубину неприятельские обходные колонны подвергались большой опасности попасть между моими отрядами и подвергнуться внезапной атаке с фланга или тыла наших частей, расположенных сзади. К сожалению, мне не всегда удавалось выполнение этого плана действий. В этом чрезвычайно густом кустарнике, даже при очень тщательном наблюдении за бивуачными огнями и пылью, можно было располагать только ограниченными отправными данными, чтобы верно направить колонну, а последней было очень трудно сохранить правильное направление. К этому еще следует прибавить массу препятствий вроде густого кустарника, болот и речных потоков. Несмотря на все это, все-таки удавалось иногда брать под неожиданный огонь одну из неприятельских обходных колонн. Неизбежные трения при движении отдельными колоннами в густом кустарнике должны были быть у англичан больше, чем у нас. Часто при столкновении происходила путаница, при которой и свои и противник не знали, кого именно они имеют перед собой. Так, например, однажды отряд обер-лейтенанта Руктешеля, стоявший недалеко от неприятеля, отходил в направлении на наши расположенные сзади части. При этом он натолкнулся в кустарнике, на расстоянии 30 шагов, на разведывательный отряд, который оказался неприятельским. Совершенно спокойно на глазах у неприятеля были выдвинуты на позицию пулеметы, и противник, принявший наших за [255] англичан, был внезапно обстрелян с близкого расстояния действительным огнем и обратился в бегство. Также наши собственные патрули часто попадали случайно в расположение неприятельских войск. При такой именно обстановке вице-фельдфебель резерва Шаффрат приказал своему патрулю залечь в густой траве, открыл действительный огонь по тыловым частям наступающих неприятельских колонн и затем быстро спрятался. Таким образом, в течение нескольких часов ему удалось несколько раз нанести противнику чувствительные потери и захватить добычу.

Задерживая противника мелкими частями, я хотел выиграть время, чтобы напасть с главными силами на лежащую далее к югу страну, разбить и рассеять расположенные там слабые неприятельские гарнизоны. Эту область, по имеющимся у нас под рукой описаниям, можно было считать богатой продовольствием. Ближайшей целью при осуществлении этого плана являлась португальская бома Молоке. Судя по захваченной карте, она в мирное время служила местопребыванием высшего гражданского управления и штабом какого-то войскового соединения, крупнее роты. Следовательно, там можно было найти туземцев и продовольствие. Между нами и Альто-Молоке лежала высокая горная цепь Инагу. Дорога от бомы Малемы на Молоке, ведущая западнее в обход гор Инагу, была закрыта английским батальоном, занимавшим укрепленный лагерь у Инагу. Таким образом, можно было ожидать, что наше движение по этой дороге будет нарушено, а это при длине наших колонн носильщиков было нежелательным. По меньшей мере, мы должны были задержаться, и план внезапного нападения на Альто-Молоке был бы расстроен. А мне как раз было необходимо застигнуть противника врасплох, так как можно было рассчитывать захватить в Молоке большое количество боевых припасов и оружия.

Поэтому мы оставили противника, укрепившегося у Инагу, в покое и выступили на Альто-Молоке в обход гор Инагу с восточной стороны. Оперативная обстановка складывалась довольно своеобразно, и ее очень хорошо характеризовал один южноафриканец на своем не вполне чистом южно-германском наречии: «Эго очень смешная война: мы бегаем за португальцами, а за нами бегают англичане». Мы двигались по тропинкам, проложенным неприятелем, а также напрямик через кустарник. Во время нашего похода мы должны были переправиться через несколько больших [256] рек. Эта область тоже отличалась богатством, и мы скоро наткнулись на свежие человеческие следы, тянувшиеся по направлению на Альто-Молоке, а также на такого рода лагерные постройки, которых я еще ни разу не встречал. Это были плотные и очень аккуратно построенные тростниковые хижины. Некоторые костры еще: тлели, а валявшиеся кругом отрезанные куриные головы имели совсем свежий вид. Происходили также перестрелки с португальскими патрулями, и мы захватили несколько ружей с боевыми патронами.

Теперь нельзя было терять времени. Отряд Мюллера был сделан очень подвижным путем освобождения от всякого багажа. Этот отряд двинулся вперед и застал в Альто-Молоке только несколько-португальских офицеров и унтер-офицеров, пивших в этот момент кофе на веранде очень красивого европейского дома и захваченных: в плен. Я с главными силами двигался медленно. Авангард под, командой капитана Келя имел целый ряд мелких стычек, которые в целом стоили неприятелю значительных потерь. Один из наших патрулей аскари был застигнут врасплох более сильным неприятельским патрулем во время сбора продовольствия и захвачен в плен. Он был затем свидетелем, как тот патруль вместе с другим английским отрядом имели в кустарнике столкновение с нашими частями и понесли большие потери; во время этой стычки аскари удалось бежать. Беспечность, с которой многие из наших европейцев начали опять действовать, несмотря на все предостережения, повела к нескольким бесполезным потерям. Один аскари, отец которого старый эфенди Плантан раньше принадлежал к аскари Висмана из племени зулу, был особенно надежным и развитым человеком, и я охотно брал его с собой на разведку. Он не вернулся назад из одного совершенно бесполезного патрульного предприятия и, вероятно, попал в плен. В общем можно утверждать, что большая часть наших потерь в Восточной Африке была излишней и вызывалась необдуманными действиями.

В конце концов главные силы соединились с авангардом — отрядом капитана Келя. Это произошло на большой дороге Альто-Молоке—Инагу, на одной европейской плантации с богатыми запасами продовольствия для войск. Отсюда была восстановлена связь с капитаном Мюллером по телефону, установленному неприятелем. Капитан Мюллер сообщил, что боевых припасов захвачено мало и что они, большей частью, были заблаговременно вывезены [257] многочисленными караванами носильщиков в юго-западном направлении. Сильные патрули были немедленно высланы по их следам. 16 июля главные силы вступили в Альто-Молоке, и здесь мы нашли прекрасные массивные европейские дома. Они были расположены очень живописно на небольшой возвышенности, с которой открывался вид на далекое расстояние — на окрестные леса и на могучие, крупные и скалистые горы на горизонте. На многочисленных апельсинных, деревьях как раз в это время окончательно созрели апельсины, и фактория сразу получила у цветных название «бома я махунгва» (апельсинная бома).

Многочисленные карты и всякого рода переписка, найденные в фактории, дали нам довольно ясное представление о местности, лежавшей в направлении на Квелимане. Судя по этим документам, от Альто-Молока через или до Квелимане существовала проволочная связь; при впадении реки Лугелла в реку Ликунго находилось управление крупного общества — Лугелльской компании. Там имелись обширные плантации и сады, и хранились большие запасы продовольствия. В общем, главная фактория Лугелльской компании была, по-видимому, центральным складом продовольствия и военных предметов для крупных войсковых соединений. Если мы желали использовать шансы, которые нам давала такая обстановка, то младшие начальники должны были действовать очень быстро и решительно, и их нельзя было ограничивать никакими слишком точными указаниями, так как картина, которую я себе рисовал, была построена, главным образом, на непроверенных предположениях. Наши патрули, высланные для преследования, должны были уметь быстро и самостоятельно применяться ко всем изменениям обстановки в том случае, если бы первоначальные предположения не оправдались в действительности. Они не должны были терять времени; иначе неприятель мог своевременно увезти продовольствие. Для этого в его распоряжении была железная дорога, которая начиналась недалеко от главной фактории Лугелльской компании и шла на юг к реке Намакурра, по которой ходили пароходы.

Как это иногда бывает, наши патрули и роты, высланные для преследования, только случайно не достигли полного успеха. Но не надо забывать, что, помимо многих других условий, требуется очень здравое тактическое суждение для самостоятельного решения вопроса, когда следует продолжать настойчивое преследование всеми силами и когда нужно его прекратить. Но, чтобы все-таки [258] использовать, по возможности, выгоды своего положения, я, еще в день своего прибытия в Альто-Молоке, выдвинул для преследования весь отряд капитана Мюллера, главные силы которого я до сих пор задерживал. Различными патрулями и мелкими летучими партиями были захвачены в районе Альто-Молоке отдельные португальские аскари, которые самочинно водворялись маленькими тиранами в окрестных деревнях и на которых нам жаловались туземцы. Район Альто-Молоке, как это мы и предполагали, оказался очень богатым. Поэтому мы были в состоянии обеспечить всем необходимым отряд Мюллера, чтобы облегчить ему преследование неприятеля. Один из патрулей этого отряда захватил у Или магазин противника. Неприятельская колонна носильщиков была отпущена англо-португальским отрядом, расположенным в расстоянии нескольких переходов к востоку от Альто-Молоке. Эта колонна, ничего не подозревая о нашем присутствии, хотела пройти через район Альто-Молоке и была направлена нашим интендантом для переноски продовольствия, захваченного в Или. Это мероприятие, к сожалению, не удалось, так как у Или появился новый английский отряд, по-видимому из Инагу, и прогнал наш патруль.

Дальнейшее движение на Или наших главных сил затруднялось сильными неприятельскими патрулями, подошедшими с севера к дороге Альто-Молоке—Или. Наши энергично преследовали один из этих патрулей и атаковали на биваке. Но у меня получилось впечатление, что более крупные части противника приближаются к нам с севера от Или и Альто-Молоке. Я не хотел задерживаться, а, наоборот, стремился возможно скорее соединиться с отрядом Мюллера, который направлялся к реке Лугелла. Итак, я обошел Или с юга и захватил португальскую факторию Нампепо. В этой стороне основаны различными португальскими компаниями небольшие чисто построенные фактории, которые расположены друг от друга в расстоянии около перехода и находятся в центре районов, управляемых компанией. Целый ряд таких факторий вместе с их магазинами попал в наши руки во время передвижений. Нампепо было одной из таких факторий, но более крупной, чем остальные, и находилось, кроме того, в исключительно богатой местности. Особенностью бивака у Нампепо являлась охота на домашних свиней, которые одичали и в большом количестве водились в кустарнике. Таким образом, мы кроме свиного жаркого и студня, имели также и великолепную кровяную колбасу. Один немецкий плантатор из [259] окрестностей Морогоро Гаутер, доставлявший много колбасы в Морогоро во время войны, приобрел достаточные знания в колбасном производстве и был нам очень полезен. Воловьи кишки он заменил свиными, и удовольствие от этого лакомства было так велико, что мы не обращали внимания на пули, попадавшие в наш лагерь.

Значительная неприятельская колонна приближалась с севера к боме Нампепо, которую удерживало наше охранение под командой капитана Шангенберга. С высоты можно было отчетливо наблюдать наступление большой колонны противника. Ввиду того, что наше положение было чрезвычайно благоприятно для контр-атаки, мы не беспокоили неприятеля во время его движения. Однако, против всякого ожидания противник нас не атаковал. Поднимавшиеся из кустарника в расстоянии около 1.500 метров клубы дыма показали нам, что противник расположился там биваком. Наши патрули обошли неприятеля, подкрались ночью к его лагерю и обстреляли последний. Отряд Келя присоединился к нам, и я с главными силами выступил дальше, чтобы двигаться вслед за отрядом Мюллера в направлении на реку Лугеллу. Капитан Шпангенберг остался в соприкосновении с противником и должен был затем следовать за нами в качестве арьергарда на расстоянии одного перехода.

Между тем отряду капитана Мюллера удалось переправиться в брод через реку Ликунго у устья реки Лугеллы и здесь нанести чувствительное поражение португальскому батальону, который был выдвинут сюда с юга для прикрытия района. Мы захватили несколько пулеметов. Громадные запасы Лугелльской компании попали в наши руки. Можно было с избытком снабдить всех продовольствием и материалом для одежды; остальные же продовольственные запасы (около 300.000 килограммов) и оборонительные постройки были сожжены. Капитан Мюллер считал свою задачу выполненной, и, так как в виду не имелось другой выгодной цели, он вернулся обратно на восточный берег Ликунго, где и ожидал моего прибытия.

Я опасался, что богатая добыча последних недель соблазнит отдельных европейцев к самовольному присвоению себе различных вещей, и воспользовался случаем, чтобы доказать неправильность подобного образа действий, подтвердив поэтому, что военная добыча принадлежит правительству и каждый [260] нуждающийся в чем-либо из добычи обязан был заявить об этом. Тогда вещь оценивалась и оплачивалась желающим ее получить. Мне было важно не допустить разложения войск, чтобы иметь возможность обращаться к чувству чести и требовать исполнения приказов.

Время от времени мы захватывали боевые припасы, и даже небольшое португальское орудие попало в наши руки. Но крупной добычи патронов, на которую мы рассчитывали и к которой стремились, мы не находили. Я вообще сомневался, были ли в Альто-Молоке и Или такие большие запасы, и не имел ли я в этом случае дело с обычной привычкой туземцев к преувеличению. Это еще совершенно не указывало на злой умысел с их стороны, наоборот, туземцы относились к нам очень хорошо. Так, например, они по собственной инициативе привели к нам обратно бежавшего от нас пленного португальского офицера. Точно так же туземцы задержали и избили нескольких наших черных боев, вероятно, во время грабежа и доставили их в лагерь, извиняясь тем, что они их приняли за португальцев. Если даже европейцу трудно верно определять численность, то туземец и подавно путает крупные цифры, и употребляемые им выражения «минги» (много) или «кама маджани» (как трава) может одинаково означать 50, как 5.000.

(Июнь—июль 1918 года)

(Чертеж XX)

Но, где бы ни хранились крупные запасы патронов, они во всяком случае не попали в наши руки. Они стоили того, чтобы возобновить поиски. Что они должны были находиться где-либо в этом районе, на это указывала общая оперативная обстановка, а также захваченные нами документы. Весьма вероятно, что более крупные запасы хранились далее к югу; их или переправили туда ввиду нашего наступления, или же они еще раньше находились там. Не исключалась возможность, что патроны будут быстро переброшены к морскому побережью для погрузки их, в случае необходимости, на пароход.

Во время похода наши сильные патрули обследовали местность более чем на один переход и захватили несколько мелких продовольственных магазинов, но не нашли никакого оружия или боевых припасов. Отряд Мюллера, с которым мы 27 июня соединились у Муджебы, выступил еще в тот же день дальше на юг. Туземцы говорили об одной большой боме Орига, которая была расположена где-то еще южнее в приморском районе и где должно было находиться очень много боевых припасов. На отряд Мюллера возлагались поиски этой бомы. Сведения об этой боме, как всегда бывало в таких случаях, не отличались большой точностью. Я не сомневался, что во время похода, наверно, поступят другие противоречивые донесения. Но для поверки сведений не имелось много времени. Приходилось верить, что в них есть хотя бы немного правды. Учитывая эти данные, капитану Мюллеру предоставили самую широкую свободу действий. Если бы ему по дороге попался достойный внимания предмет действий, то, не теряя времени, он обязан был решить, как следует лучше всего поступить. Я с главными силами, конечно, двинулся бы к нему [262] на помощь и во всяком случае справился бы с создавшимся положением. Главные образом, он не должен был выжидать особых приказов и инструкций. Я сознавал, что этим самым ведение операций передавалось почти исключительно в руки младшего начальника; это было возможно только при отличной тактической подготовке и широкой инициативе последнего.

Наш авангард, в составе трех слабых рот, должен был в то же время выполнять задачу, возлагаемую обыкновенно на конницу, выдвинутую далеко вперед для разведки, и действовать со всей решительностью, какой вообще необходимо требовать от авангарда. При другой обстановке я бы сам двигался вместе с авангардом и обеспечил себе таким образом большее влияние на ход операции. Но опыт научил меня, что мое присутствие при главных силах необходимо ввиду больших расстояний между нашими отдельными колоннами, так как это давало возможность быстро устранять задержки, а также своевременно вмешиваться при непредвиденном изменении общей обстановки. Не надо забывать, что все наше движение было всецело основано на учете обстановки и, как это в самом деле часто случалось, неожиданное появление неприятельских отрядов с другого направления могло сразу, одним ударом коренным образом изменить положение и потребовать новых срочных распоряжений. В то время мы двигались по узким туземным тропинкам или прямо без дорог через густой кустарник в походной колонне по одному. При величине дневного перехода в 30 километров и при большой длине походной колонны голова ее должна была выступать еще в темноте, то есть в 5 часов утра, чтобы хвост мог достигнуть новой стоянки в тот же день, хотя бы поздно вечером, перед самым наступлением темноты. Это было необходимо, так как нужно было заготовить материал для нового лагеря, нарубить дров, нарезать травы и построить для больных навесы. Из сказанного вытекает, что все войска не могли двигаться в одной колонне; иначе получалась бы непомерная растяжка.

Отряд Мюллера, составлявший авангард, двигался в одном или двух переходах впереди главных сил. Арьергард, отряд капитана Шпангенберга, следовал сзади в расстоянии одного перехода. Связь поддерживалась постами летучей почты.

В донесениях, которые я получал по летучей почте из отряда Мюллера, упоминалось теперь довольно часто название [263] «Кокозани». Здесь, по полученным сведениям, должны были находиться обширные склады неприятеля, охраняемые сильными войсковыми частями. Но где же было расположено это Кокозани? На наших картах нельзя было найти этого пункта. Только постепенно выяснилось, что на португальских картах Кокозани носило название Намакурру. По всем имеющимся данным, как и по географическому положению этого пункта Кокозани являлось наиболее подходящим объектом для действия. Но могли ли мы рассчитывать захватить этот, вероятно сильно укрепленный, лагерь при наших сравнительно ограниченных средствах? Об этом трудно было судить ввиду полного отсутствия соответствующих данных, и наши шансы можно было выяснить, только произведя нападение. Капитан Мюллер по собственной инициативе повернул на запад и двинулся на Кокозани. Во время марша подтвердилось, что действительно через реку Ликунго имеется брод, о котором говорили туземцы.

Теперь я двинулся с главными силами на соединение с капитаном Мюллером и отдал такое же распоряжение и арьергарду, которым руководил капитан Шпангенберг. 1 июля после обеда главные силы достигли реки Ликунго и немедленно через нее переправились. Этот мощный поток имел в ширину около 400 метров, и вода в самых глубоких местах брода была по шею. Каждому пришлось двигаться в воде около часу. Переправа закончилась благополучно, и части расположились лагерем на западном берегу. На следующее утро мы выступили дальше по следам двигавшегося впереди отряда Мюллера.

По дороге мы встретили около 30 туземцев. Они работали в Кокозани и сообщили нам, что там стоит лагерем много португальцев и аскари и что туда прибыло большое количество ящиков. Разговор с этими людьми, не знавшими языка Кизуахели, велся через переводчика. Некоторые из наших аскари владели местным наречием или родственными ему диалектами. Скоро мы получили от авангарда важное донесение о том, что накануне капитан Мюллер обошел неприятеля у Кокозани и захватил его совершенно врасплох. При полном дневном свете наш отряд совершенно открыто повел стремительное наступление с севера на постройки фактории через поле, засеянное сизой. Нашим удалось ворваться в португальские укрепления и после крайне ожесточенного рукопашного боя, длившегося несколько часов, разбить находившиеся [264] там три португальские роты. Неприятель понес тяжелые потери. Было захвачено много ружей, патронов и два полевых орудия.

Сам я двигался несколько впереди головы колонны главных сил и утром вступил в обширные и открытые поля плантации. Затем я продолжал движение вдоль полевой железной дороги, которая была проложена через поля посередине большой грунтовой дороги и пересекала ширококолейный железнодорожный путь. Этот последний, как выяснилось позднее, вел от реки Намакурры на север и кончался недалеко от реки Лугеллы. Когда накануне капитан Мюллер подошел к этому железнодорожному пути, он задержал там поезд, только что прибывший из Лугеллы. Можно себе представить взаимное изумление, когда из вагонов вышло несколько португальских унтер-офицеров, которых капитан Мюллер захватил в плен у Лугеллы и опять отпустил.

При нашем вступлении в факторию ко мне вышел навстречу капитан Мюллер, сильно прихрамывая. Он высказал свое удивление, что я со своим отрядом прошел спокойно по большой дороге прямо в Кокозани, так как где-то поблизости, он предполагал, должны находиться еще две английских роты. Он до сих пор не мог установить точно их местопребывания, но на основании захваченной переписки нельзя было сомневаться в их присутствии в этом районе. Затем капитан Мюллер сообщил мне, что ему не удалось до сих пор найти более крупных запасов ружейных патронов и поиски все еще продолжались. При более глубоком размышлении мне теперь казалось наиболее вероятным, что разыскиваемые склады огнеприпасов должны были храниться не в самой фактории, а непосредственно у ширококолейной железной дороги и именно у ее южного конечного пункта. Там противнику было необходимо, конечно, устроить большие склады; здесь же могла производиться только перегрузка с транспортных судов реки Намакурры на железную дорогу. Надо было выяснить, насколько эти предположения могут оказаться верными. Я немедленно вернулся назад и у самой плантации наткнулся на голову колонны наших главных сил.

Передние роты были не очень довольны тем, что должны повернуть обратно к железной дороге для дальнейшего движения на юг вдоль этой дороги. Были также вполне понятны после утомительного перехода нелестные выражения о моем распоряжении. К счастью для себя, я их не слышал. [265]

В сравнительно плохом настроении подходили передние люди к железнодорожной станции; они не верили серьезно в возможность столкновения. Вдруг совершенно неожиданно несколько аскари нашей головной части упали, сраженные неприятельскими пулями с совсем близкого расстояния. Были стянуты остальные части главных сил, успевшие развернуться для боя. К моменту моего прибытия положение еще не совсем выяснилось; неприятель, по-видимому, укрепился, а ближняя разведка была еще не закончена. Завязался затяжной огневой бой. Начался дождь, было холодно, и все чувствовали себя скверно. Сам я отправился к роте обер-лейтенанта Руктешеля, расположенной приблизительно в расстоянии 70 метров от глинобитных станционных построек. Как только кто-нибудь показывался у неприятеля, рота открывала меткий ружейный и пулеметный огонь с высоких термитных холмов.

По моему мнению, в данное время обстановка для штурма станции была неблагоприятной. Мы должны были двигаться в атаку по густому кустарнику, который держался противником под сильным огнем. Это вряд ли позволяло надеяться на успех. Можно было ожидать, что многие стрелки не пошли бы в атаку, а те которые бы добрались до неприятельских укреплений, залегли бы, вероятно, перед ними и не двинулись бы дальше. Следовательно, ничего нельзя было бы достигнуть. К тому же моя разведка навела меня на мысль, что артиллерийский огонь, особенно с двух сторон, по целям, которые частью были очень хорошо видимы, мог оказаться очень действительным, напугать неприятельских аскари и заставить их бежать. Это был бы благоприятный момент для хорошего пулеметного огня. Но начинало темнеть, а наша пушка была разбита. Таким образом, сегодня уже ничего нельзя было предпринять. Поэтому главная масса войск вернулась обратно в лагерь, и только отряд капитана Поппе в составе трех рот остался в тесном соприкосновении с противником.

На другой день с большим трудом мы привели в порядок нашу пушку. К счастью, она оказалась того же образца, как и орудия, захваченные капитаном Мюллером, и таким образом можно было, путем замены отдельных частей, составить из этих трех орудий одно годное для стрельбы орудие. Следовательно, имелась надежда использовать с успехом захваченные третьего дня 200 патронов. После обеда орудие должно было открыть по станции [266] огонь с расстояния нескольких сот метров. Другое, меньшее орудие, калибром в 4 см, находилось в передовых пехотных цепях то есть на дистанции около 100 метров, и было готово вести перекрестный огонь совместно с первым орудием. Все пулеметы были наготове. Сам я утром опять посетил факторию для переговоров и приказал передать тамошним мирным жителям, что им нечего бояться, если после обеда будет небольшая стрельба. Белые женщины и дети были очень напуганы боями, и часть из них бежала в кустарник.

Сильно измученный, я отправился в лагерь, когда внезапно у станции прекратился шум боя. По телефону передали, что впереди у станции слышны громкие крики — ура. Постепенно выяснилась следующая картина: неприятель был, по-видимому, несколько потрясен метким концентрическим огнем, который мы вели с 12 часов 2 июля. Теперь начался обстрел сразу с двух сторон артиллерийскими снарядами, и, как только противник пытался шевелиться, по нем открывался пулеметный огонь. Молодые войска неприятеля не выдержали и начали волноваться. Наши роты учли этот критический момент и с превосходной инициативой немедленно его использовали. Они сразу бросились на противника с громкими криками «ура» и одним прыжком очутились на неприятельской позиции. Противник обратился в бегство; англичане уверяли, что они были увлечены португальцами. Во всяком случае они бежали, а наши роты энергично преследовали. Неприятель бросился к реке Намакурре, которая протекала непосредственно в тылу его позиции. Многие быстро сбрасывали сапоги и кидались в воду; при этом утонула главная масса неприятельских войск и в том числе их начальник майор Горе-Браун.

За время с 1 по 3 июля неприятель потерял: 5 европейцев и 100 аскари убитыми, 4 европейца и около 100 аскари утонувшими, и 421 аскари пленными. Кроме европейцев, взятых в плен (5 англичан и 117 португальцев), 55 португальцев было эвакуировано, и 46 больных и раненых португальцев были оставлены в лазарете Кокозани. У нас было убито 8 аскари, 1 носильщик пулемета и ранено 3 европейца, 11 аскари и 2 носильщика пулеметов. В первый момент после боя нельзя было определить, насколько велико количество боевых припасов и продовольствия, захваченных нами на станции. 7 станковых и 3 ручных пулемета, а также 2 орудия попали в наши руки; последние были приведены в негодность. [267]

Все новые и новые ящики захваченных боевых припасов доставлялись в наш лагерь. Интендант, лейтенант флота Беш, был в отчаянии, так как он не знал, откуда достать носильщиков для переноски этого груза. К этому еще прибавилось более 300.000 килограмм продовольствия и запасы сахарного завода Кокозани. Каждый из наших цветных мог получить из добычи материалу для одежды, сколько ему было угодно, и мой бой Серубили заявил мне: «Это все-таки совсем другое дело, чем у Танги; ведь каждый получает здесь столько сахару, сколько он пожелает». Действительно, весь лагерь был завален сахаром; каждый черный был так богато снабжен продовольствием всякого рода и одеждой, что люди, как по команде, перестали воровать, а это, пожалуй, что-нибудь да значит для черных. Также было захвачено много европейского продовольствия и консервов. Все наши европейцы могли быть обеспечены на несколько месяцев. К сожалению, мы не смогли увезти с собой полностью большое количество найденных хороших вин. Часть вин была выделена для больных, как укрепляющее средство; остальное вино необходимо было выпить тут же, на месте. На вызванное этой выпивкой очень бурное веселье смотрели сквозь пальцы, и каждый после такого долгого периода лишений позволил себе дать волю своим чувствам. На заводе в Кокозани имелось также большое количество бочек с отличной водкой, заготовленной для английских войск. Но, несмотря на самое горячее желание, все-таки было невозможным выпить всю водку, и пришлось большую часть вылить в реку Намакурру.

Все новые и новые караваны носильщиков продолжали прибывать с добычей, и наш интендант все сильнее приходил в отчаяние. Последнее достигло высшего предела, когда со станции было передано по телефону, что только что подошел речной пароход. С него сошел английский штабной врач, который не имел никакого представления о событиях у Кокозани. Ближайший осмотр парохода обнаружил крупный груз патронов, свыше 300 ящиков.

В общем мы захватили около 350 современных английских и португальских ружей, — приятное приобретение для перевооружения еще один раз в соответствии с обстоятельствами. Ружья образца 71 года были почти совсем изъяты из обращения, а ставшие лишними патроны к этим ружьям были употреблены с пользой для боевых стрельб.

(пер. ??)
Текст воспроизведен по изданию: Пауль Эмиль фон Леттов Форбек. Мои воспоминания о Восточной Африке. М. Военный вестник. 1927