ПАУЛЬ ЭМИЛЬ ФОН ЛЕТТОВ-ФОРБЕК

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ

КНИГА ВТОРАЯ

(Вторая половина 1916 года)

(Чертежи XI и XV)

В августе 1916 года майор Краут выступил из Килоссы на Махенге и оставил у Кибаты на Руахе только отряд Шенфельда.

Части капитана Бранушвейга поступили в распоряжение майора Краута. Из них в конце мая 1916 года капитан Фалькенштейн с 5 полевой ротой из Ипианы и капитан Оман со своей ротой отошли назад из района Мбози в направлении на Лупембе и Мадибиру с постоянными мелкими стычками с наступающим неприятелем. Наши слабые отряды должны были задержать наступающего противника, силой не менее бригады. Поэтому в конце июня 1916 года отряд капитана Брауншвейга, находившийся в Додоме, был направлен через Ирингу и при помощи рот, подтянутых от Кондоа и из Даресалама, он был доведен до пяти рот, включая обе роты из Нейлангенбурга. В составленный им отряд входили и сто человек команды Кенигсберга (из Даресалама) и одна полевая гаубица. При Малангали он принял атаку противника и, по-видимому, причинил ему значительные потери. Затем он очистил позицию и оставил на месте, приведя в негодность, гаубицу, которую трудно было увезти. Положение Брауншвейга затруднялось еще тем, что в. его тылу восстал крупный туземный вождь племени Вахехе и перешел на сторону неприятеля, со всеми людьми и скотом. Капитан Брауншвейг отступил тогда с целым рядом небольших арьергардных боев на Махенге и был подчинен майору Крауту. После многочисленных мелких стычек выдвинутые отряды последнего удерживали в общем линию рек Рухудже и Руаха. В богатом местными средствами округе Махенге снабжение продовольствием было отличное, несмотря на то, что лежащие западнее Рухудже рисовые поля были нами оставлены. У этой реки, при Мкапире, неприятель занял сильно укрепленный лагерь. Если этим лагерем [175] нельзя было овладеть имевшимся у нас средствами, даже при помощи сильной атаки, то все-таки представлялся случай повлиять на неприятеля, перерезав его сообщения, шедшие на Лупенбе, чтобы он был вынужден из-за недостатка продовольствия выйти из своих укреплений.

Майор Краут перешел реку с 5 ротами и одной легкой пушкой и занял в тылу неприятеля, поперек его пути подвоза, укрепленную позицию на горной цепи. На фронте противника наши слабые части прикрывали берег реки, прилегающий к Маханге. К сожалению, наши отдельные роты были так сильно отделены друг от друга, что при трудно доступной местности не могла быть оказана своевременная поддержка. 30 октября 1918 года, перед рассветом, расположенная на правом фланге десятая рота была застигнута врасплох охватывающей неприятельской атакой. Противник искусным маневром зашел также в тыл роты и, нанеся нам тяжелые потери, привел к молчанию наши пулеметы. Точно так же и на левом фланге рота обер-лейтенанта фон-Шретера была атакована со всех сторон и должна была прокладывать себе дорогу штыками, потеряв легкое орудие и один пулемет. Учитывая тяжелые потери, понесенные неприятелем, майор Краут мог оставаться на западном берегу Рухуджи, несмотря на эту частичную неудачу, но также и в его тылу со стороны Лупембе стал слышен шум боя у обеспечивающей его 25 полевой роты. Капитан Краут ошибочно ожидал оттуда серьезной атаки и потому отошел назад на восточный берег Рухуджи. К его удивлению, несколько дней спустя неприятель бросил сильные укрепления у Мкапиры и отступил ночью. Ближайшее обследование показало, что неприятель понес тяжелые потери во время предыдущего боя. Все-таки, этим нельзя было объяснить его отступление; эта загадка разъяснилась только позднее при появлении генерала Вале, с которым до сих пор не было никакой связи.

В предвидении крупного наступления неприятеля в начале 1916 года, подкрепления, направленные мимо озера Виктории на Руанду к Руссисси и в Танганайкскую область, были отозваны назад и притянуты к главным силам, расположенным в районе Северной железной дороги. Необходимо было создать общее руководство боевыми операциями на этом второстепенном театре военных действий. С этой целью было сформировано «Западное командование» под начальством генерал-майора Вале, который в общем [176] руководил действиями из Таборы. В апреле и мае 1916 года английские главные силы закончили свое выступление в области Килиманджаро и двинулись по окончании периода дождей дальше в южном направлении. Одновременно с этим началось также и на этом второстепенном театре военных действий наступление англичан и бельгийцев со всех сторон на Табору, — от Муанзы, от озера Киву, от Руссисси и от Бисмаркбурга. Наши слабые отряды отошли к Таборе.

Майор фон-Ланген сначала отошел от Чангугу назад на Иссави и отвел сюда также и капитана Видгенса от Кисенджи. Обеим наступающим бельгийским бригадам были нанесены значительные потери во время благоприятных для нас отступательных боев. Затем наш отряд отступил дальше на Мариахильф. Опасность для округа Букобы, заключавшаяся в движении преследующих крупных бельгийских сил, была правильно понята капитаном Гудовиусом. Когда в июне 1916 года более или менее значительные английские части начали наступать на Кагеру, он отошел со своим отрядом от Букобы на юг. Вследствие трудности связи и передачи сведений с ним случилось при этом несчастье: часть его войск 3 июля в районе Уссуви натолкнулась на крупные бельгийские силы. Сам капитан Гудовиус был тяжело ранен пулей в живот и попал в руки неприятеля. Бой принял неблагоприятный для нас оборот и дал большие потери. Все же отдельным частям отряда удалось пробиться к Муанзе и Уширомбо. Великий султан Букобы Кагиги дал в эти тяжелые дни доказательство привязанности, показательное для отношений цветных к немцам. Он наотрез отклонил предложение английских начальников подчиниться и предоставить носильщиков и покончил самоубийством.

В середине июля 1916 года англичанам удалось неожиданно произвести десант, силой около одной бригады, в районе Муанзы. Также и там произошло несколько удачных для нас отдельных боев, но затем старший начальник, капитан фон-Шаппюи, отошел в направлении на Табору. Примерно на линии Шиджанга—С-нт Михаель войска из Муанзы, а также части майора фон-Лангена и капитана Видгенса образовали новый фронт и отбили многие атаки бельгийцев. Капитан Циммер потопил в Кигоме пароход «Гецен» и взорвал пароход «Вами». Затем он медленно отошел назад к Таборе вдоль железной дороги. Отошла из Узумбары и рота капитана Геринга. Приближение района военных [177] действий к Таборе дало генералу Вале случай быстро стянуть часть стоявших севернее Таборы войск, перебросить их по железной дороге на запад для короткого удара и затем быстро направить обратно. При этом 8 полевая рота основательно разбила бельгийский батальон западнее Таборы, а отряд Винтгенса, так же внезапно и удачно, ввязался в бой западнее и севернее Таборы. Эти частичные успехи были иногда очень значительны, и неприятель терял в отдельных боевых столкновениях сотни убитых; при атаках было взято также несколько легких гаубиц.

2 июня 1916 года в местностях Бисмаркбурга 29 полевая рота была окружена на своей укрепленной позиции на горе Намема превосходящими английскими и бельгийскими войсками.

Прорываясь через войска противника попал в плен, тяжело раненый, храбрый командир роты обер-лейтенант резерва Франкен. Лейтенант резерва Гасляхер отступал шаг за шагом к Таборе. Он нашел геройскую смерть в стычке патрулей южнее этого пункта.

Таким образом, в сентябре 1916 года значительная часть войск Западного командования собралась вокруг Таборы, и наступил момент для намеченного уже, в общих чертах, отступления в юго-восточном направлении. О последних операциях и о занятии противником Таборы 19 сентября 1916 года командование узнало только значительно позже. Под рукой не было никакой связи с Западным командованием. Последнему было известно, что при отходе наших главных сил принималась во внимание, главным образом, местность Махенге. Сообразно этому генерал Вале направлял свои передвижения; для перевозки грузов и продовольствия могла быть использована железная дорога. Затем восточная колонна под начальством майора фон-Лангена двинулась на Ирингу средняя колонна, под начальством капитана Винтгенса, при которой находился также генерал Вале, — на Мадибиру, западная колонна, под начальством обер-лейтенанта в отставке Гюбенера, — на Илембуле. Они вышли на путь подвоза от Нейлангенбурга на Ирингу и на расположенные на этой дороге неприятельские магазины. Отряд Гюбенера оторвался и после упорного боя капитулировал, будучи в конце ноября окружен при Илембуле превосходным противником. Отряд фон-Лангена имел несчастье при переправе через реку, вблизи Иринги, быть застигнутым врасплох огневым нападением и потерял при этом много людей. [178] Последующее затем его нападение на Ирингу было безуспешно и причинила ему большие потери.

Отряд Винтгенса напал врасплох в окрестностях Мадибиры на несколько неприятельских магазинов и войсковых колоны и захватил при этом также орудие и радиотелеграфные принадлежности. Многодневный бой этого отряда у Лупембе, при всем упорстве, не закончился захватом этого пункта и его запасов. Влияние появления отряда Вале в районе Махенге дало себя немедленно почувствовать на военном положении здесь. По-видимому очень хорошие, неприятельские войска, произведшие 30 октября из своей укрепленной позиции у Мкапиры успешное нападение на майора Краута, почувствовали себя крайне угрожаемыми с тыла, очистили укрепленный лагерь и перешли обратно к Лупембе. Генерал Вале взял теперь на себя общее командование у Махенге.

В конце ноября 1916 года войска Западного командующего, генерала Вале, были сгруппированы вокруг Махенге. Отсюда он управлял операциями, производившимися, примерно, до Сонги—Лупембе—Иринга—Кидоди.

Уже упоминалось, что, начиная с июля 1916 года, прекратилась всякая связь с генералом Вале; только в октябре 1916 года южнее Иринги его патрули вошли в соприкосновение с майором Краутом.

Только теперь, т.-е. после боя у Мкапиры, майор Краут, а через него также и командование узнали о движении генерала Вале. Но совершенно иначе представлялась создавшаяся обстановка в глазах противника. Последний должен был усмотреть в движении генерала Вале против английской этапной дороги от Иринги к Нейлангенбургу и совпавшей случайно по времени угрозе у Мкапиры со стороны майора Краута широко задуманную общую операцию, которая представляла большую опасность для его частей, расположенных у Мкапиры, даже теперь, после того, как майор Краут опять отошел назад на восточный берег Рухуджи. Противник, ускользая от этой опасности, быстро отступил от Мкапиры в западном направлении к Лупембе.

Колонны генерала Вале сосредоточились затем в районе между Лупембе и Мкапирой.

О колонне обер-лейтенанта Гюбенера, двигавшегося западнее других, отсутствовали всякие сведения; об ее сдаче у Илембуле стало известно значительно позднее. [179]

Хотя усиление западной группой войск являлось для нас очень желательным, но выявившиеся затруднения в снабжении сделали необходимым использовать и занять для продовольствия более широкий район, почти до Сонги. Отряд майора фон-Граверта перешел к Ликуджу на дороге Сонга—Левале, отряд майора Краута — в район Мпепо, а капитан Винтгенс окружил неприятельский отряд, расположенный в укрепленном лагере у Китанды. Вскоре неприятель двинулся на выручку этому отряду, но посланные части были отбиты с тяжелыми для них потерями. В то время обстановка в отряде фон-Граверта сложилась крайне неблагоприятно. Неприятелю удалось угнать скот этого отряда, а запасы продовольствия в этом районе были ограничены. Майор Граверт, считая отход, ввиду недостатка боевых припасов, не имеющим надежды на успех, 24 января 1917 г. сдался, не сделав попытки к отступлению. Одно из приспособленных для передвижения 8,8-сантиметровое морское орудие, доставленное с большим трудом в Лукуджу, и два пулемета — после приведения их в негодность, попали в руки неприятеля. На самом же деле положение отряда Граверта не было, по-видимому, настолько безнадежным; по крайней мере, один сильный патруль под начальством вице-фельдфебеля Винцера, не пожелавший сдаться вместе с ними, ушел оттуда в южном направлении без помехи со стороны неприятеля. Этот патруль, после нескольких дней недоедания, нашел в областях западнее Тундуру обильное продовольствие. Поведение этого патруля показало мне, что и из безнадежного, на первый взгляд, положения почти всегда имеется выход, если начальник решается пойти на больший риск.

Продовольственные затруднения у генерала Вале увеличивались теперь с каждым днем. Находясь у озера Утунги, я не был в состоянии судить, можно ли эти затруднения значительно смягчить беспощадной отправкой в тыл всех нестроевых, как это было сделано у Руфиджи, или имелась возможность существенно улучшить материальное положение западной группы войск большей энергией в отношении поставки и распределения припасов. Временная проволочная связь с Махенге была мало практична, часто прерывалась, и при этом всегда требовалась посылка курьеров от генерала Вале в Махенге к войскам, которая отнимала несколько дней. Таким образом, мне было трудно получить представление по отрывочным сведениям. Во всяком случае, продовольственные затруднения были настолько значительны, что [180] сосредоточение таких крупных войсковых масс не признавалось более возможным, и некоторые части необходимо было отвести.

Отряд Краута и отряд Винтгенса были направлены на запад на Гумбиро с тем, чтобы оттуда, двигаясь на юг, пересечь дорогу Сонга—Видгафен, где предполагалось достаточное количество продовольствия в горах южнее Сонги. Сообщение об этом передвижении дошло до меня настолько поздно, что я не мог уже ничего изменить. От Гумбиро капитан Винтгенс повернул на север и в окрестностях озера Руквы дал успешный бой преследовавшей его неприятельской колонне. При приближении к Таборе он, совсем больной тифом, попал в плен. Его преемник, капитан Науман, старался теперь нанести вред неприятелю, действуя в его тыловом районе, и этим облегчить положение главной группы войск. У Иконии, восточнее озера Виктории, он основательно потрепал один бельгийский батальон; уничтожил у Кахе два железно-дорожных поезда с боевыми припасами и перебил сопровождающее их прикрытие. Его попытка пробиться ко мне, западнее Морогоро, привела к столкновению с сильными частями противника, от которых он опять уклонился к северу. Разделение его сил на три отдельных колонны закончилось сдачей двух из этих колонн. Сам он в течение четырнадцати дней оборонялся на горе Люита в Массейской степи против трех тысяч неприятеля, окружившего его и вынудившего его 2 октября 1917 года сдаться на почетных условиях. Несмотря на это, капитан Науман очутился спустя несколько дней в скверной камере в Даресаламе, где он должен был исполнять самую грязную работу. Лишь по прошествии нескольких месяцев он узнал, что основанием к этому послужил якобы отданный им приказ не брать пленных. Судебное расследование сняло с него это обвинение. Следует пожалеть, что эта отдельная операция, проведенная с большой инициативой и упорством, была совершенно не связана с общим планом военных действий и потому не принесла должной пользы.

В Гумбиро капитан Краут отделился от капитана Винтгенса и двинулся на юг, согласно приказа, данного ему генералом Вале. Переход этапной дороги противника Сонга—Видгафен не представлял никаких затруднений, но и не дал никакой добычи, так как неприятель хорошо обеспечил свои запасы, сильно укрепив этапные пункты. Точно так же и в стране теперь, в марте 1917 года, т.-е. в самое скудное время года, за несколько месяцев до нового [181] урожая, можно было найти лишь ограниченное количество продовольствия. После нескольких арьергардных боев против английских войск удалось произвести успешное нападение у Ровумы и на небольшой португальский лагерь у Митомони. Затем майор Краут двинул свой отряд вниз по реке Ровуме к Тундуру, а затем отправился в Мпотору для личного доклада командованию. Его две роты остались у Тундуру для охранения тамошней, богатой местными средствами, области. Три остальные роты продолжали движение дальше на восток и были временно подчинены капитану Лофу, который находился перед Линди.

(Январь—август 1917 года)

(Чертежи XIV—XVI)

Операциями последних месяцев значительно сузился район, на который можно было рассчитывать для продовольствия частей. Плодородные области Лупембе, Иринги, Киссаки и нижнего течения Руфиджи были потеряны; занятая еще область включала в себе большие пространства необработанной земли. Наиболее выгодные для посева районы не были достаточно оценены; лишь позднее, во время операции, само собой выявилось, сколько были в состоянии доставить, например, области юго-западнее Кильвы и Ливале. Мне в то время было известно только в общих чертах, что восточная часть округа Линди была очень плодородна и характеризовалась как житница колонии.

Но этот богатый район был очень опасен своей близостью к побережью, и надо было теперь уже поставить вопрос, что предпринять в случае его потери.

Взоры, само собой, обращались через Ровуму на португальскую область. Но о последней имелось еще меньше сведений, чем о различных частях немецкой колонии. Однако, к счастью, некоторое число португальских туземных вождей переселилось в немецкую область, из-за ненависти к своим угнетателям, и, кроме того, мы, немцы, пользовались очень хорошей славой у более развитых черных, неоднократно работавших на наших плантациях. Таким образом, удалось составить себе, по крайней мере, приблизительную картину области восточнее озера Ниасса и установить, что, вероятно, южнее мало населенной степной полосы у Ровумы, шириной в несколько переходов, находится плодородный район Мвембе. Экспедиционный отряд из нескольких сот ружей под начальством майора Штюмера перешел Ровуму южнее Тундуру и очень быстро овладел Мвембой, откуда наши патрули [183] производили поиски на берегу озера Ниасса до форта Джонстау и на восток на полпути до порта Амелия.

При слабой связи (гонцы от телефонной станции Ливале к Тундуру шли около трех, а от Тундуру к Мвембе — пяти дней) было трудно дать себе ясный отчет о положении у Мвембе. Лишь лейтенант резерва Брукер, прибывший из Мвембы в январе 1917 года для личного доклада командованию, внес необходимую ясность. Уже привезенный им европейский сорт картофеля заставлял предполагать, что там можно на кое-что рассчитывать в отношении продовольствия. Он описал нам местность, как плодородную, и рассказал, что район Тундуру богат и война там до сих пор не чувствовалась. Яйца и куры имелись еще в большом количестве в отличной плодородной стране. Когда Брукер спал в Тундуру на земле, тамошние европейцы считали это хвастовством, — так мало были они знакомы с войной. При общем затруднении в подвозе и при частых передвижениях войск все более и более острой становилась необходимость избавить войска от приносящих мало пользы этапных учреждений. Вследствие этого отряды капитанов Геринга и Либермана получили приказ передвинуться к району южнее Кильвы, где, по рассказам некоторых европейцев, должно было быть много продовольствия в горах Китурака. Чтобы сократить подвоз продовольствия с тыла, войска были двинуты на Кильву и при этом без отнимающей время разведки. К счастью, сведения о богатых местных средствах тамошних районов оправдались.

Отряды Геринга и Либермана описали большую дугу на юг от Мпоторы и начали затем наступление с юга на север — отряд Геринга ближе к морскому побережью, прямо на Кильву, а отряд Либермана — немного западнее последнего — против дороги Кильва—Левале. Целью этой операции являлось — по возможности атаковать с юга высаживавшегося в Кильве противника, мелкие отряды которого появились уже на полпути между Кильвой и Левале, и одновременно обеспечить плодородную область, расположенную на юг от Кильвы до реки Мбемкуру. Вдоль дороги Кильвы—Левале двигался более слабый отряд на Кильву, служивший поддержкой для боевых патрулей, которые очень часто заставали врасплох неприятельские летучие отряды в их стоянках и отбрасывали их назад. Скоро район Кильвы кишел нашими боевыми патрулями. Несколько неприятельских магазинов были [184] захвачены врасплох, и часть гарнизона уничтожена. Во время одного из таких нападений убитый позднее храбрый фельдфебель Струве ловко ворвался с большей частью 3 полевой роты в помещение одного магазина и укрывшись за мешками с мукой, нанес большие потери неприятелю, который появился снаружи в большом числе. Но было затруднительно захватить много с собой из этого склада, и патруль должен был удовольствоваться уничтожением большей части запасов. Отметим также редкий случай, когда патрулю было придано полевое орудие, которое двигалось вместе с ним. Этот патруль после тщательной разведки, достиг побережья у Кильвы — Кисивани и обстрелял несколько стоявших там транспортных судов. 18 апреля 1917 года капитан фон-Либерман, стоявший с 11 и 17 ротами на укрепленной позиции в расстоянии одного перехода юго-восточнее Кильвы, на дороге Кильвы — Левале у Нголы, был атакован 8 ротами при двух орудиях. Обер-лейтенант флота Бюксель произвел со своей ротой такой яростный фланговый удар, что опрокинул одну за другой несколько рот аскари и обратил также в дикое бегство 40 индусский Патанский полк. Неприятель оставил около 70 убитых, и лишь случайно, как позднее передавали англичане, нами не были найдены их орудия застрявшие в реке.

В общем, получалась впечатление, что силы неприятеля снова значительно истощены. Можно было предвидеть, что если он не придвинет очень крупных подкреплений, то имеющиеся налицо войска будут в недалеком будущем уничтожены, и его операции окажутся безуспешными. Очевидно, его теперешняя операция потребовала уже большего напряжения сил. Было установлено, что подвезена одна батарея из южной Индии и сформировано большое число новых рот аскари

Материальное положение войск казалось мне опаснее неприятеля. Запасы пшеницы доставленные вспомогательным пароходом, приходили к концу и сомневался в том, будет ли возможным печь хлеб из одной только туземной муки мтамы, без примеси пшеничной. Я считал в то время, что хлеб составляет необходимую потребность для пропитания европейцев и потому сам лично попытался выпекать хлеб без пшеничной муки. Выпечка получалась уже сравнительно удовлетворительная. Позднее, под влиянием необходимости, все мы научились приготовлять отличный хлеб без пшеничной муки. Способы были очень различные. Затем [185] мы выпекали хороший хлеб не только из мтамы, но также из мухобо, из сладкого картофеля, из кукурузы, — одним словом, почти из всякой муки и в различных смесях, и, таким образом, с прибавлением вареного риса и вареной мтамы, также достигали желательного качества.

Одежда также требовала внимания. Надвигался кризис в снабжении сапогами. Мои опыты скоро показали мне, что хотя европеец может продолжительное время идти босиком по дорогам среднего качества, но ни в коем случае не через кустарник. Сандалии, которые каждый может изготовить сам из куска кожи, облегчают положение, но не могут, однако, заменить сапог. При случае я выучился выделке от руки кожи и изготовил себе, под руководством инструктора, вещь, которую, в крайнем случае, можно было принять за левый сапог, хотя, в сущности, она должна была быть правым сапогом. Очень полезно для европейца, если он настолько знаком с самыми простыми правилами этого ремесла, чтобы иметь возможность в несколько дней изготовить сапоги из шкуры антилопы, которую он сегодня застрелил и, кроме того, починить старый сапог, сделав его опять годным к употреблению без обычно требуемых сапожных инструментов: гвоздь должен служить шилом, древесный сук — колодкой, а нить вырезывается из мягкой кожи маленькой антилопы. На самом деле, нам никогда не пришлось очутиться в действительности в таком тяжелом положении, так как всегда новая добыча нам давала опять необходимое обмундирование и снаряжение, и мы не раз использовали трофейные седла, чтобы из них вырезывать подошвы и заплаты.

Почти каждый европеец все больше и больше становился южно-африканским путешественником и привыкал сам себя обслуживать, конечно, не всегда единолично, но в пределах своего маленького хозяйства, которое он вел самостоятельно, совместно со своим черным поваром и черным слугой. Многие обзавелись несколькими курами, которых перевозили вместе с собой, и крик петухов выдавал так же немецкий лагерь, как и селение туземцев. Приказ по одному отряду, который запрещал пение петухов до 9 часов утра, не принес никакой пользы.

Важный вопрос о соли был просто разрешен войсками у Кильвы при помощи добывания ее из морской воды. Но вместе с тем, чтобы при потере побережья можно было обеспечить снабжение солью, запасы которой начали истощаться в магазинах, [186] начали искать растения, содержащие соль, и обрабатывать их золу. На это обратили наше внимание туземцы этой местности, которые таким же способом покрывали свою потребность в соли. Добытая таким образом соль не была плохой по качеству, но не применялась в широких размерах, так как поздней мы могли своевременно покрывать нашу потребность в соли при помощи захваченной добычи. Большое количество слонов в этой местности давало много жира; сахар заменялся превосходным диким медом, который находился в изобилии. Войска очень хорошо научились добывать себе продовольствие, умели также предохранять от порчи полевые овощи и, таким образом, обеспечивать себя от недостатка.

Здесь необходимо особенно подчеркнуть, что санитарная часть в быстро сменявшейся трудной обстановке походной жизни сумела удовлетворительным образом разрешить особо важные вопросы о хине и перевязочных средствах. Уже упоминалось, что на севере приготовлялись из состава хинной коры хинные лепешки, по качеству лучше английских. После очищения северного округа большая часть хинной коры была доставлена в Килоссу; из этих запасов часть была транспортирована дальше на юг, по настоянию исполнявшего тогда должность санитарного офицера при штабе штабного врача Тауте. Приготовление лепешек не могло долго продолжаться за недостатком соответствующего оборудования; зато приготовлялась жидкая хина посредством вываривания хинной коры; она имела удовлетворительный вкус и под названием «Летовской водки» принималась, хотя и неохотно, но зато с пользой для больных.

Другим трудным вопросом было изготовление перевязочного материала. Чтобы пополнять недостаток в нем, который ощущался ввиду исчезновения изделий из полотна, употребляли даже части одежды всякого рода после дезинфекции; после перевязки их снова вываривали и делали, таким образом, опять годными для употребления; кроме того, перевязочный материал с успехом изготовлялся также и из коры деревьев. Этому мы научились у туземцев, которые давным-давно изготовляли материю для одежды и мешков из коры миомбо. Врачебный и аптекарский персонал делал все возможное, чтобы сохранить отряд здоровым и жизнеспособным. Соответствующее хозяйственное обращение с наличными простыми средствами тем более заслуживает признания, что [187] именно санитарный состав, естественно, привык, вследствие климатических условий, несколько широко использовать свои запасы. Санитарный офицер при штабе, штабной врач Столовский, и позднее его преемник Тауте развили при этом самоотверженную деятельность, достойную подражания.

На такой же высоте находилась и хирургическая помощь. Лазареты, которые в течение первой части кампании располагались, большей частью, в массивных постройках, и где работали в продолжение нескольких лет стационарно, без перемены места, превратились теперь в подвижные учреждения, которые в каждый данный момент должны были быть в состоянии подняться со всеми больными и грузом и не отставать от войск в их многочисленных передвижениях. Был оставлен только самый необходимый материал; все остальное было отброшено. Поэтому, приготовления к хирургической операции всегда более или менее импровизировались. Местом для этого служила, большей частью, только что поставленная тростниковая хижина. Несмотря на это, штабной врач Мюллер, главный врач Тирфельд и другие не смущались при тяжелых случаях, среди которых было много операций слепой кишки.

Доверие, которым пользовались немецкие врачи, даже у неприятельских солдат, как это упоминалось выше, было ими вполне заслужено. Успешная и самоотверженная врачебная деятельность чрезвычайно укрепляла взаимное доверие между белыми и черными.

Таким образом, образовывалась все более и более тесная связь, соединявшая до конца различные элементы войска в одно спаянное целое.

У Линди неприятель все время усиливался, и было установлено, что части войск, расположенные до сих пор в районе западнее Кильвы, были переброшены в Линди на судах. Также и генерал О’Гради, командующий у Кибаты, появился у Линди. Невольно напрашивалась мысль, что неприятель крупными силами перейдет в наступление от Линди против наших слабых там частей войск и против нашей главной в продовольственном отношении области, как это он предполагал сделать раньше из Кильвы. Несколько попыток наступления, западнее Линди, были отбиты войсками стоявшего там капитана флота Лофе. Три из рот, прибывших с майором Краутом, не были использованы, как это первоначально [188] имелось в виду по настоянию губернатора, на быстрое и основательное подавление восставшего племени Маконде, в юго-восточной части нашей колониальной области, но были подчинены капитану Лофу. Две из них приняли участие в действиях против Суди, южнее Линди, где неприятельские части сильно укрепились. Атакующие двинулись очень решительно на укрепления, но понесли при этом значительные потери, и атака не могла быть доведена до успешного окончания.

Позднее для поддержки был послан из Мпоторы капитан Роте с тремя ротами. Но дождливый период причинил нам много вреда. Уже переход через реку Матанду был затруднительным. Эта река в сухое время года состояла из немногих болот, но сейчас вода всех дождей, выпавших в районе Донде, стекала в долину Матанду. Образовался быстрый могучий поток, который можно было сравнить с рекой Фульдой у Касселя во время разлива и который увлекал за собой большие стволы деревьев. Хотя под руководством опытных инженеров были вбиты деревянные сваи и мы, воспользовавшись некоторыми островами, навели мост для повозок, но внезапно поднимавшаяся вода снова и снова сносила мост, при чем утонуло несколько человек. Построенные затем ниже по течению мосты постигла подобная же участь. Узкий висячий мост на канатах, сплетенных из коры деревьев, представлял собой незначительную и довольно сомнительную поддержку при нужде, так как можно было опасаться, что, подвергаясь действию воды и тропического солнца, канаты могли перепреть и порваться.

У Мбемкуру, при Нахунгу, капитан Роте натолкнулся на своем пути на такую же водную преграду. Течение было настолько быстрым, что уже первые попытки переправы на немногих находившихся налицо паромных лодках закончились неудачей. Ввиду недостатка продовольствия в районе Нахунгу, капитан Роте направился в богатую область северо-восточнее этой местности и этим совсем невольно очень резко разошелся с планами командования, по которым именно эту богатую область на северо-востоке от Нахунгу необходимо было сохранить, чтобы она могла служить резервом для войск, стоявших южнее Кильвы, и в случае необходимости, по тактическим соображениям, подкреплений можно было их также обеспечить продовольствием. Потеря времени, которое прошло, пока распоряжение по летучей почте достигло капитана Роте, являлось очень досадным, но в конце концов отряд Роте [189] был направлен в Линди еще настолько своевременно, что успел принять участие в нескольких удачных боях.

Ввиду обострения военного положения у Линди, стало необходимым усилить расположенные там войска. Поэтому генерал-майор Вале был привлечен из Махенге и принял на себя руководство у Линди; командование у Махенге перешло к капитану Тафелю. В середине июня 1917 года генерал Вале после нескольких боев, обнаруживших значительное усиление противника, отошел так далеко вверх по реке Лукуледи, что преследующий его неприятель, казалось, неосторожно обнажил свой северный фланг.

Я решил использовать этот случай, не зная еще точно, каким образом это будет выполнено. Было только ясно, что успех возможен при условии внезапного наступления, поэтому я двинулся с четырьмя ротами и двухорудийной горной батареей через Нахунгу по большой дороге, ведущей через Лютенде к Линди. У Лютенде находилась рота капитана Шаппюи, который лично вышел мне навстречу на один переход для ориентировки. 29 июня я с ротами прибыл в окрестности Лютенде, где приказал роте лейтенанта Вундера стать бивуаком позади роты Шаппюи, а остальным — расположиться еще в более глубоком тылу. Лично я со своим ловким спутником Нивенгузеном, который уже раньше играл главную роль при захвате лошадей у горы Эрок, отправился вперед для разведки. С высоты, на которой стояла рота Шаппюи, открывался далекий обзор, и были видны одиночные дома ферм окрестностей Линди, река Лукуледи и лежавший в ней пароход «Президент», укрывшийся там и приведенный в негодность. Может быть, было счастьем, что в этой, впрочем, бедной дичью местности мы не стреляли в несколько кабанов и в дикого козла, так как не особенно далеко от лагеря роты Шаппюи мы натолкнулись на свежие следы сильного неприятельского патруля, который, по-видимому, прошел здесь недавно. Точно так же и разговор туземцев, за которыми мы наблюдали, дал нам основание заключить, что эти люди только что видели что-то интересное. Когда мы их позвали, они, однако, это отрицали. Сделав большой круг, мы прибыли вечером в темноте в лагерь Вундера. Мы поделились нашими наблюдениями с командиром роты, с опытным штурманом Инкерманом, который на следующий день погиб смертью героя, и напомнили о необходимости усилить меры предосторожности. Точно так же было приказано, чтобы лагерь роты, находившийся на большой [190] прогалине и подвергавшийся опасности внезапного обстрела из окружающего кустарника, был перенесен на другое место. После чашки чая мы вернулись к нашим главным силам, расположенным сзади на расстоянии около четверти часа.

Утром 30 июня мы услышали в роте Вундера ружейную перестрелку, которая все больше усиливалась. Можно было предположить, что неприятель, учитывая условия местности, открыл огонь по лагерю роты из окружающего кустарника. Поэтому я немедленно двинулся с тремя ротами через кустарник, правее, т.-е. южнее, дороги, чтобы врасплох напасть на неприятеля с тыла. Но там мы скоро встретили аскари, которые рассказали, что противник в большом количестве неожиданно ворвался в лагерь и выбил оттуда роту. Один молодой аскари жаловался старому «бетшаушу» (сержанту) третьей роты, что неприятель у них все отобрал. «Ниамаза ве тутавафукузи» (заткни глотку, мы их выкинем) — был гордый ответ, который заставил немедленно замолчать возбужденного юношу и пристыдил его. Ответ бетшауша, действительно, лучше всего характеризовал положение. Неприятель, состоявший из нескольких рот 5 индусского полка и нескольких черных рот, рассчитывал встретить у Лутенде только слабый немецкий пост. Он неосторожно ворвался в наши невыгодно расположенные окопы и теперь, в свою очередь, попал в неблагоприятное положение — под обстрел со всех сторон из окружающего кустарника.

Положение было настолько ясно, что все младшие начальники даже без приказов поняли, что надо действовать быстро и решительно, и капитан фон-Шаппюи немедленно вмешался. Неприятелю было теперь скверно. Убитый позднее штабной врач Моон, оставшийся в лагере роты Вундера, попал там временно в руки противника и передавал потом, как чрезвычайно неприятно действовал наш сосредоточенный огонь с совсем близкого расстояния и как велика была паника, возникшая у неприятеля. Тем не менее, прикрытия, которыми являлись овраги и растительность, дали возможность части неприятеля уйти. Он обратился в дикое бегство. Но некоторые из его людей так сбились с пути, что спустя несколько дней одиночные люди, наполовину умирающие с голоду, забирались в плен нашими патрулями в кустарнике. Было похоронено около 120 убитых. Кроме наших огнеприпасов, временно .захваченных неприятелем, нам попали в руки также его [191] собственные боевые патроны, которые он успел доставить в лагерь, и еще около ста ружей и несколько пулеметов. Между тяжело ранеными, переданными нами в английский лагерь при Найтиви, находился также умерший позднее от своей раны командир английского полка.

Мы оставались теперь еще несколько недель в плодородном районе Лутенде и старались партизанскими действиями вредить неприятелю, который находился в своих укрепленных лагерях в районе Найтиви и южнее этого пункта, — потому мы не могли рассчитывать на успешное нападение. Далеко в юго-западном направлении мы часто слышали разрывы бомб с аэропланов и снарядов тяжелых орудий, направленных против отряда Вале. Рота фон-Шаппюи была, двинута для усиления отряда Вале. За исключением сравнительно мелких действий у Линди, наступило некоторое затишье, которое являлось результатом нашего успеха у Лутенде.

Однако, противник, по-видимому, усиленно сосредоточивал новые силы. Это подтверждали не только донесения о значительных транспортах войск, прибывавших в Кильву, но также и то обстоятельство, что в конце мая британский генерал Госкинс, принявший командование от генерала Смутса, был, в свою очередь, сменен генералом ван-Девентером. Таким образом, опять появлялся бур в качестве главнокомандующего, и слухи об ожидаемом прибытии новых европейских войск из Южной Африки, благодаря этому, казались правдоподобными. Южнее Кильвы неприятель тремя бригадами атаковал наши девять рот, но капитан фон-Либерман, принявший там командование вместо тяжело больного капитана Геринга, сумел чрезвычайно искусным маневром справиться с превосходными силами противника. 6 июля противник силой не менее одной бригады атаковал капитана Либермана у Унинди с фронта, но был отбит с большими потерями. Отважное поведение наших рот не обошлось без потер и у нас; между ними находился лейтенант резерва Блек, который, будучи ротным командиром, получил смертельную рану в нижнюю часть живота. В качестве храброго начальника патрулей в многочисленных боях, а также в штабе командования, этот доблестный и прямой человек оказал много выдающихся услуг и был тесно связан со мной. Капитан Шпангенберг с двумя ротами прикрывал правый фланг капитана фон-Либермана против другой неприятельской [192] бригады. Он выполнил эту задачу и так решительно двинулся, вперед с двумя ротами против этой группы противника, что английское донесение, о котором мы узнали позднее, говорило о наступлении очень больших немецких сил.

Несмотря на этот успех у Унинди, большое численное превосходство противника и опасность, в случае обхода, потерять тыловые магазины и запасы вынудили капитана фон-Либермана постепенно, с непрерывными боями, отходить на юг. Мне казалось, что наступил момент для быстрого использования имевшихся в моем распоряжении рот и горной батареи, расположенной у Лутенде, для того, чтобы вмешаться, неожиданно для противника, в бои, которые вел капитан фон-Либерман, и таким образом, быть может, использовать благоприятный случай для решительного поражения неприятеля. Усиленными переходами двинулись мы от Лютенде прямо на север и беспрепятственно переправились в двух переходах ниже Нахунгу через Мбемкуру, которая снова превратилась в незначительный ручеек. Рои диких пчел, заставивших нас сделать крюк, причинили нам только незначительную задержку. После перехода Мбемкуру мы двинулись дальше на север в горы Руавы.

Два дня, пока происходило сосредоточение войск, я использовал для подробных разведок, и 28 июля, к своему удивлению, случайно узнал от туземцев, что от нашего лагеря в Руаве в 6 часах пути имеется почти прямая дорога через горы к лагерю капитана фон-Либермана, который находился у источника воды Нарунгомбе. Немедленно же был послан европейский патруль, чтобы исследовать эту дорогу. 29 июля в лагере у Руавы я услышал перед обедом несколько выстрелов по направлению отряда Либермана; этим дело и ограничилось. Кроме того, посланный мной к отряду Либермана европеец вернулся утром и сообщил, что там все спокойно, поэтому я не предполагал серьезного боя. Однако, я должен был отказаться от этого предположения, так как в полдень явился с охоты очень надежный ван-Ройен и доложил, что он безусловно слышал продолжительный пулеметный огонь. Читатель, может быть, будет удивляться, что я только теперь начал движение к отряду Либермана, но надо принять во внимание, что переход туда был совершенно безводный, мои части были действительно до крайности истощены, и некоторые из них только недавно прибыли в Руаву. Уже начало темнеть, когда я придвинулся на [193] расстояние трех часов от поля сражения отряда Либермана; роты же подошли уже глубокой ночью. Дальнейший переход через кустарник в полной темноте был бы бесцельным и, наверняка, привел бы к массе недоразумений, а уже сильно утомленные части окончательно и бесполезно утомились бы.

Вскоре после этого, в три часа утра, когда началось дальнейшее движение, поступило донесение от высланного вперед офицерского патруля, которое говорило, что хотя капитан фон-Либерман и разбил противника, но что затем, за недостатком патронов, он должен был отступить ночью на Михамбию. Арьергард очистил источник воды и во время отправления донесения готовился продолжать отход. Во всяком случае мой приказ удержать источник, так как я, безусловно, прибуду не позже 6 часов утра и вступлю в бой, был, к сожалению, опережен событиями. Я считал вполне вероятным, что, по своему обыкновению, неприятель, имевший в общем все-таки перевес в силах, немедленно укрепит источник воды и, таким образом, мне теперь придется при своей атаке вести бой, имея части, истомленные жаждой. А потому мне казалось, что атака имеет слишком мало шансов на успех. Теперь, после того, как я узнал о действительном положении дел у неприятеля, я, разумеется, прихожу к противоположному выводу. На самом деле, неприятель потерпел одно из самых тяжелых поражений за всю кампанию, несмотря на свое превосходство. Его седьмой и восьмой южно-африканские европейские полки были почти уничтожены. Все снова и снова производил он атаки густыми стрелковыми цепями на фронт наших рот аскари и каждый раз отбрасывался назад нашими контрударами. Возникший лесной пожар расстроил его боевой порядок. В конце концов вся масса его войск рассеялась в кустарнике в страшном беспорядке и бежала. Он бросил на поле боя пулеметы, массу ружей и сотни ящиков с патронами. При такой обстановке весьма вероятно, что мое вмешательство, даже после отхода отряда Либермана, довершило бы поражение этой главной группы противника. В то время многие из наших частей, к крайнему сожалению, не обладали еще достаточной ловкостью для того, чтобы в случае недостатка своих собственных патронов немедленно в течение боя вооружаться неприятельскими ружьями и патронами, которые валялись кругом в большом количестве. Жаль, что такой близкий и крупный успех был упущен благодаря случаю. Но все же следовало быть [194] благодарным за героические действия, которые совершила 7 храбрая рота аскари, при безусловно блестящем управлении боем капитана фон-Либермана, против подавляющего превосходства противника.

Все это стало ясным только позднее; в то время я считал правильным двинуться обратно к Михамбию на соединение с отрядом Либермана для того, чтобы обеспечить общее руководство, сделать его боеспособным, снабдив патронами, и, если это было необходимо, поднять настроение войск после тяжелого боя появлением подкрепления. Последнее оказалось ненужным: при моем прибытии я нашел отряд Либермана в блестящем настроении, и все роты гордились тем, что нанесли такие тяжелые потери превосходящему их неприятелю. Для меня операция у Нарунгомбе явилась новым доказательством того, как тяжело, даже при благоприятных условиях, нанести совместный удар на поле битвы при проведении операции многими колоннами в незнакомом африканском кустарнике при ненадежности связи. У Нарунгомбе, где вся обстановка сложилась на редкость благоприятно, проведение операции было в конце концов сорвано из-за ничтожной случайности, и, таким образом, я еще более убедился в необходимости еще до боя устанавливать самую тесную связь между войсками, с которыми я хотел действовать.

Удар у Нарунгомбе имел следствием бездействие противника у Кильвы в течение продолжительного времени, и мы снова вынуждены были обратиться к отдельным партизанскими действиям, которые причиняли неприятелю потери на его тыловых сообщениях, при чем патрули обстреливали из кустарника его автомобили и проходящие мимо отряды, а также при благоприятном случае производили штыковые атаки. Я растянул свой фронт дальше в сторону на Михамбия—Ндесса с целью дать теперь своим патрулям более широкую базу для их партизанских действий, а также для того, чтобы обеспечить себя от обходного движения неприятеля с запада и, наконец, облегчить снабжение продовольствием. В богатой стране Ндесса появлялись многочисленные летчики, против бомб которых мы были беззащитны, и в результате у нас были случаи нескольких тяжелых ранений. По воздушной разведке можно было заключить о повышенном интересе неприятеля к этому району, и скоро было также обнаружено его обходное движение еще глубже на запад. Хотя наши боевые [195] патрули работали так удачно, что иногда целые роты неприятеля обращались в бегство с тяжелыми для них потерями, но противник все время пытался вести разведку. Он почти не скрывал своего намерения разведывать при помощи парламентеров. Я вспоминаю один случай, когда парламентер пришел сзади к нашему лагерю через кустарник; таким образом, он умышленно пересек все дороги, ведшие к нашему лагерю, и их обследовал. Ввиду приближения неприятеля сбор продовольствия, запасы которого постепенно истощались, становился все труднее. Мы не могли помешать тому, что наши беззащитные фуражиры и охотничьи команды, которые направлялись далеко во все стороны, выдавались неприятелю и затем настигались им врасплох. Влияние противника на туземцев выражалось в том, что южнее Михамбии некоторые деревни были внезапно покинуты туземцами. С давних пор это явление было для меня верным признаком, что неприятель предполагает двинуться туда. Наше продовольственное положение исключало возможность содержать продолжительное время такое большое количество войск в районе Михамбия—Ндесса. Очищение этой области становилось, по-видимому, неизбежным; в то же время неприятель со значительными силами развивал усиленную деятельность на фронте генерала Вале, западнее Линди. Поэтому я решил с несколькими ротами перейти от Ндессы к генералу Вале с тем, чтобы достигнуть, может быть, того, что не удалось при Нарунгомбе, а именно — решительного частного успеха неожиданным усилением наших частей. Во всяком случае, войска генерала О’Гради попали 8 августа в очень тяжелое положение. При этом один индусский полк, ворвавшись через незанятый промежуток между двумя сильными немецкими опорными пунктами, был атакован и почти полностью уничтожен нашими расположенными сзади резервами. При преследовании в наши руки попало много ценного материала. Но неприятель вновь, спустя несколько дней, повторил атаку, и генерал Вале отошел перед его сильными обходящими отрядами к Нарунджу и на горы, лежащие на одной линии с Нарунджу, южнее реки Лукуледи.

Капитан Кель был оставлен на месте с 6 ротами и одной батареей; сам же я, с четырьмя ротами и двумя горными орудиями, перешел реку Мбемкуру, ниже Нахунгу, и двинулся затем через плоскогорье Муэра к миссионерской станции Намупа. Тамошний управляющий угостил нас, между прочим, мухобо (вид полевых [196] овощей со съедобными корнями), который был приготовлен, как картофель, и пополнил убывающие продовольственные запасы наших европейцев бананами и другими фруктами своих обширных садов.

При плохой дождливой погоде мы заняли с ранее прибывшими ротами лагерь при Ниенгеди у большой дороги Ниангао—Линди сзади отряда Вале. Я немедленно отправился в Нарунджу к генералу Вале для ознакомления с обстановкой. Здесь, совсем близко друг против друга, стояли наши войска и противник в почти непроходимой местности, густо заросшей и перерезанной ущельями; в более низких местах встречались многочисленные глубокие болота. Наши войска работали над стрелковыми окопами полной профили, которые были прикрыты с фронта засеками. Из семи рот, имевшихся в распоряжении генерала Вале, только наиболее слабые пять стояли у Нарунджу, две же остальные — на горе Кухо, на южном берегу реки Лукуледи. Ввиду опасности неожиданного нападения на наши слабые силы у Нарунджу, я распорядился об их усилении ротами горы Кухо, а на эту гору направил две из числа прибывших со мной рот. Уже на следующий день, 18 августа 1917 года, неприятель атаковал Нарунджу. Кроме капитана Либермана, с горы Кухо подошли также обе другие роты, прибывшие со мной. Я еще и сейчас вижу аскари третьей роты, которые прибыли до наступления темноты в Нарунджу после форсированного марша без остановки в Ниенгеди и слышу их радостные оклики, так как они рассчитывали еще раз основательно разбить неприятеля.

Но наше наступление в обхват правого неприятельского фланга привело только к его оттеснению назад; кустарник был слишком густым для наступления, которое должно было развернуться на коротком расстоянии под беспрерывным ружейным и пулеметным огнем противника. Темнота еще больше затрудняла управление боем, и не может быть никакого сомнения, что при передвижениях в пересеченной местности наши части не раз обстреливали друг друга, так как отличить противника от своих было теперь едва ли возможно. Так, например, когда я в полнейшей темноте услышал перед собой в кустарнике громкие голоса, то счел, что они принадлежат нашему обходному отряду, который совершенно отбросил неприятеля. Только спустя продолжительное время выяснилось, что это был противник, и скоро [197] можно было также услышать шум от его фортификационных работ. Точное выяснение места расположения неприятельских позиций имело для нас то значение, что мы могли при хорошем наблюдении взять его под обстрел 10 1/2-сантиметрового кенигсбергского орудия отряда Вале. Это было проделано с успехом; во всяком случае на следующий день неприятель очистил свою позицию и отступил.

Решительный успех, к которому мы стремились, не был достигнут, да и нельзя было на него рассчитывать при наличии трудных местных условий, а также потому, что мы во время боя 18 августа обнаружили свои силы неприятелю и, таким образом, лишились выгод внезапного нападения. Я должен был опять довольствоваться оборонительными действиями. Продолжительная стоянка в этой богатой местности не представляла никаких затруднений в отношении продовольствия. Войска редко продовольствовались так хорошо, как в районе Линди. Обширные поля сладкого картофеля и мухого простирались так далеко, насколько можно было охватить взглядом; точно также было достаточно и сахарного тростника. Уже многочисленные арабские плантации указывали на богатство и древнюю культуру страны. Итак, мы устроились по-домашнему, и если ружейные пули и залетали часто в наш лагерь, а летчики сбрасывали свои бомбы, то они едва ли вредили нам. После долгого перерыва зубной врач возобновил свою работу, в которой мы так нуждались, и открыл свой кабинет в европейском доме; он как раз занимался с больным, когда в комнату ударила граната. При произведенном обследовании помещения оказалось, что плантатор хранил свои запасы динамита именно в этой комнате. К счастью, граната в них не попала, иначе зубной врач и больной были бы навсегда избавлены от всякой зубной боли.

Возникал нелегкий вопрос, что может ожидать немецких женщин и детей, бежавших из Линди и теперь не знавших, что им делать. Некоторые из них получили приют в строениях плантации Мтуа, находившихся под неприятельским артиллерийским огнем. При уменьшении запасов продовольствия и при большом затруднении с транспортом и в квартирном отношении было желательно отправить женщин и детей в Линди. Некоторые были достаточно разумными, чтобы понять необходимость этого. Путем переговоров была обеспечена их правильная перевозка через [198] английские линии, и, таким образом, они могли отправиться в Линди. Однако, по неизвестным мне причинам, англичане затем не захотели больше продолжать такую перевозку. Поэтому мало-помалу в католической миссии Нданда скопилась масса женщин и детей, а также небоеспособных мужчин. Там еще раньше была открыта военная санатория для выздоравливающих, которая была развернута в большой лазарет.

Все помещенные здесь люди нашли хорошее убежище и пищу в обширных постройках миссии и ее многочисленных садах.

(Август—октябрь 1917 года)

(Чертежи XVI и XVIII)

В то время как теперь в районе Нарунджу наступило на несколько недель затишье, неприятель обнаружил более оживленную деятельность в занятой отрядом Штюмера части португальской области. Несколько английских колонн двигались концентрически с юго-запада и юга на Мвембе, и майор фон-Штюмер, который не считал себя достаточно сильным для обороны, очистил этот пункт. Затем отдельные роты постепенно отошли на Ровуму. Севернее этой реки общее руководство принял на себя капитан-лейтенант резерва Янцен, которого командование направило в Тундуру с двумя ротами и к которому присоединились отдельные роты прежнего отряда Штюмера. Одновременно и от Сонги наступали неприятельские отряды в направлении на Тундуру.

Выяснить точно группировку противника было трудно; у меня создалось впечатление, что он только хотел задержать у Нарунджу наши главные силы, чтобы вторгнуться крупными частями в район, который снабжал нас продовольствием, т.-е., главным образом, в области Тундуру—Массасси—Рупонда, и захватить наши запасы. Мне тогда казалось, что не исключена возможность одержать успех против этих частей противника, и потому 10 сентября 1917 года я выступил с пятью ротами из лагерей Нарунджу и Мтуа к Массасси. Первым выступил капитан Геринг с тремя ротами на Тундуру, которая к этому времени были занята неприятелем; отряд Янцена находился северо-восточнее этого пункта. Я разведал на велосипеде дорогу в Тундуру и опасался, что продовольственные затруднения будут очень велики. Это, к сожалению, подтвердилось. В самом районе было трудно организовать сбор и доставку продовольствия, а для более длительной операции не хватало времени организовать подвоз из Массасси. [200]

Мелкие патрульные действия англичан и португальцев, появившихся с юга через Ровуму и беспокоивших наши склады и транспорты, во всяком случае задерживали наше передвижение. Капитан Кель не мог удержать противника, наступавшего со стороны Кильвы, несмотря на тяжелый бой у Мбео—Хини и целый ряд более мелких столкновений, и неприятель появился в районе Нахунгу. Его летучие колонны, преимущественно конные, обошли отряд капитана Келя глубоко с запада и продолжали движение вверх по реке Мбемкуру на Нангау. Связь с капитаном Келем, которая была установлена по телефонной линии Нахунгу— Нангау, была прервана сначала на несколько дней, а затем на более продолжительное время. Расположенные вдоль этой линии полевые магазины попали в руки противника и были им уничтожены. В предвидении перерыва этой необеспеченной от покушений противника телефонной линии была проложена новая линия от Рупонды в северо-восточном направлении. Однако, эта линия не доходила до расположения капитана Келя, и летучая почта от нее к последнему требовала несколько дней.

При медленной передаче сведений от и к отряду Келя было невозможно составить себе своевременно картину его положения и, так как нельзя было рассчитывать на успешные действия у Тундуру, то в начале октября я перешел с пятью ротами от Массасси к Рупонде, а затем дальше на северо-восток и соединился у Ликангары с отрядом Келя. При получении сведения, что неприятельские отряды приближаются к Рупонде с северо-востока, было приказано переправить больных и запасы из Рупонды к Лукуледи и к Мнахо. 9 октября 1917 года у Рупонды был отбит неприятельский патруль с некоторыми потерями для неприятеля. 10 октября более сильный противник — был установлен 25 индусский кавалерийский полк — напал на Рупонду с нескольких сторон. К сожалению, передвижения наших рот к Ликангаре произошли несколько раньше; иначе неприятель у Рупонды, вполне вероятно, столкнулся бы с частью наших рот и, может быть, потерпел бы поражение. Теперь же, кроме нескольких патрулей, в Рупонде совсем не было войск; большая часть больных попала в руки неприятеля, а также, к несчастью, и магазин, содержавший около 90.000 килограммов продовольствия. При Ликангаре не произошло никакого достойного упоминания сражения. Правда, появлялись неприятельские патрули и более слабые партии, но это [201] не мешало нашим боевым патрулям, которые направлялись против шедшей вдоль реки Мбемкуры главной тыловой дороги неприятеля, обстреливать и уничтожать иногда автомобили и захватывать почту и припасы. Это навело меня на предположение, что главные силы неприятельских войск, высадившиеся в Кильве, совершали обход еще дальше на север, по направлению к Рупонде.

Усилившаяся деятельность неприятеля в нескольких переходах восточнее Ликангары, где противник снял наши закупочные посты, а также рассказы туземцев, указывали на возможность передвижения более крупных неприятельских частей от Нахунгу в южном направлении, т.-е. против генерала Вале. Захваченная почта отмечала, что неприятель, несмотря на его широко развитую разведывательную и шпионскую системы, действовал почти вслепую. Например, он не знал, где я находился, хотя, казалось, придавал этому особенно большое значение. Все-таки, сведения о моем прежнем месте пребывания указывали ему, где можно предполагать главные силы наших войск. В то время как одно из его донесений говорило, что я нахожусь теперь в местности Лукуледи, другое предполагало, что я у Тундуру, а третье, такое же достоверное, говорило о Махенге. Болтливость наших европейцев, которые, несмотря на все указания, не переставали сообщать друг другу в своих частных письмах свои Сведения о военном положении и свои предположения, принесла на этот раз кое-какую пользу; именно так много болтали, слухи были так противоречивы, а также так слепо верили всяким небылицам, что из переписки немцев можно было получить самые противоположные сведения. Несмотря на это, невольное, введение противника в обман, было все же непонятно, как разумные люди могли важные дела и сведения, сообщение которых необходимо было скрывать от неприятеля, доверять почте, о которой они знали, что она ненадежна, так как письма часто попадали в руки противника.

Мне было ясно, что неверная оценка положения, в котором, очевидно, находился неприятель, может мне принести небольшую выгоду, если действовать быстро и решительно. Я надеялся, что теперь можно рассчитывать на решительный удар, которого я дважды искал в районе Линди и один раз у Тундуру и успех которого у Нарунгомбе висел на тонком волоске. При оценке общего положения мне казалось, что обстановка в отряде Вале складывается благоприятно. Принятый неприятелем план ведения [202] войны должен был навести на мысль, что отдельные колонны противника будут энергично подвигаться вперед, чтобы раздавить нас посредством окружения со всех сторон. Также и дивизия неприятеля из Линди вела настойчивое наступление. Перед ней, ведя беспрерывные бои, отходили от Махивы девять слабых рот генерала Вале. Местность у Махивы была лично мне немного знакома. Казалось очень вероятным, что мой отход туда не будет своевременно обнаружен неприятелем.

14 октября 1917 года, в надежде на военное счастье, я перешел с пятью ротами и с двумя горными орудиями через горы Ликангары в Мнахо, куда и прибыл ночью, и 15 октября на рассвете продолжал движение. При движении на узкой тропинке над обрывом походная колонна растянулась. Орудия оказались далеко позади; вьючные животные выбивались из сил, требовалась помощь со стороны аскари и носильщиков, и вице-вахмистр Сабат каждый раз умел преодолеть препятствия и двигать дальше свои пушки. Меня удивляло, что мне не посылались навстречу донесения из Махивы, но ружейный и пулеметный огонь заставлял предполагать, что там происходил бой. Перед наступлением темноты я прибыл к роте обер-лейтенанта Метнера, который находился в резерве сзади левого фланга отряда Вале. Неприятель, казалось, наступал в обход этого фланга через кустарник. Падающие пули имели для меня то неприятное последствие, что носильщик, который нес мою полевую сумку с самыми важными донесениями и картами, исчез на два дня. Обе прибывшие первыми роты были тотчас же направлены для контр-атаки против неприятельского обхвата, и противник был здесь отброшен. После этого роты окопались. 16 октября утром я направился туда и твердо установил, что противник там уже укрепился на расстоянии от 60 до 100 метров. Между тем как обер-лейтенант фон-Руктешель предлагал мне чашку кофе, надо было быть настороже, так как неприятель был довольно бдителен и, к сожалению, хорошо стрелял.

Случай для внезапного решительного наступления казался мне благоприятным. Обер-лейтенант фон-Руктешель должен был начать в полдень обход неприятеля слева (т.-е. севернее); еще левее направлялся отряд Геринга.

После того, как мы спокойно пообедали, я быстро отправился на левый фланг, где капитан Геринг с двумя ротами только что [203] развернулся. Затем, после того, как он перешел широкую долину, он, к моему удивлению, начал обходить еще дальше влево. Скоро роты вступили в бой. Только постепенно для меня стало ясным это непонятное движение. Капитан Геринг неожиданна натолкнулся на нового противника, который прибыл от Нахунгу и теперь наступал с севера. Это было несколько батальонов Нигерийской бригады с двумя орудиями, которые ничего не знали о нашем прибытии к Махиве и рассчитывали разбить на голову войска генерала Вале, наступая на его левый фланг и тыл, в то время, как фронт генерала будет энергично атакован дивизией из Линди. Нигерийская бригада была теперь так удивлена, как и капитан Геринг, но не так быстро разобралась в новой обстановке. Капитан Геринг, за которым непосредственно следовали резервы, наступал к кустарнику со своими двумя ротами так энергично, что совершенно смял отдельные части противника, отбросил их в беспорядке и окончательно обратил в бегство. Один неприятельский офицер, который вел патронную колонну, принял наши войска за свои, и таким образом нам удалось захватить около 150.000 патронов. Во время штурма было взято одно орудие со снарядами, и мы насчитали более ста нигерийских аскари убитыми. Правее капитана Геринга, где вели бой две роты под командой обер-лейтенанта фон-Руктешеля и тяжело раненого лейтенанта резерва Брукера, неприятель также был оттеснен несколько назад, в кусты.

Одновременно с этими боями на левом фланге, а также в следующие дни, неприятель вел настойчивое наступление на отряд Вале. При этом обнаружилось большое численное превосходство противника; все снова и снова прибывали свежие части против нашего фронта. Опасность, что фронт генерала Вале не выдержит, усиливалась, бой становился тяжелым. В то время можно было сильно опасаться, что наше обходное движение в трудно доступной болотистой местности может быть задержано слабыми силами противника, между тем как на фронте генерала Вале дело примет неблагоприятный для нас оборот. Тогда сражение было бы для нас потеряно. Я считал целесообразным, насколько возможно, увеличить потери, которые нес неприятель при своих фронтальных атаках, и так использовать все мои части, чтобы противник, усиливавший нажим на отряд Вале, действительно истощил все свои силы. [204]

Поэтому предполагавшийся сначала охват неприятельского правого крыла не развивался дальше в следующие дни, а, наоборот, все свободные роты были переброшены для усиления фронта генерала Вале. Таким образом, удалось не только достигнуть того, что наш фронт прочно удерживался, но также и иметь достаточные резервы для сильных контр-атак, чтобы немедленно использовать каждую ошибку неприятеля и нанести ему действительное поражение. На такой странный тактический прием ведения боя меня натолкнула личность неприятельского начальника. О генерале Бевесе мне было известно по сражению у Реаты (11 марта 1916 года), что он действует очень прямолинейно. Вместо того, чтобы стремиться достигнуть успеха умелым маневром, он предпочитает добиваться победы настойчивыми фронтальными атаками, которые ведут к очень большим потерям, если оборона держится прочно или располагает достаточными резервами. Я предполагал, что генерал Бевес и тут, у Махивы, будет руководствоваться подобными соображениями. Я считаю, что именно использование этой слабости в действиях неприятельского главнокомандующего и доставило нам здесь, у Махивы, такую блестящую победу. До 18 октября, т.-е. в общем в продолжение четы рех дней, продолжались атаки нашего фронта все новыми и новыми силами, но несколько личных наблюдений показали мне, что [205] на нашем правом фланге сила атаки постепенно ослабевает и полное поражение противника здесь становится очевидным.

Вечером 18 октября мы, в числе примерно в 1.500 людей, окончательно разбили неприятельскую дивизию, которая ввела в бой от четырех до шести тысяч человек, а также нанесли неприятелю самое тяжелое поражение, которое он когда-либо испытывал, за исключением Танги. По заявлению одного высшего английского офицера, неприятель потерял 1.500 человек, но у меня есть основание предполагать, что эта цифра слишком низка. У нас было убито 14 европейцев, 81 аскари и ранено 55 европейцев и 367 аскари; один европеец и один аскари пропали без вести. Принимая во внимание наши сравнительно небольшие силы, эти потери были для нас очень тяжелыми и тем более чувствительными, что не могли быть пополнены. Наши трофеи состояли из одного орудия, шести станковых и трех ручных пулеметов, а также двухсот тысяч патронов.

К сожалению, общая обстановка не позволяла теперь использовать нашу победу; у нас в тылу неприятель, занявший 10 октября Рупонду, продолжал большими силами движение дальше на юг и 18 октября атаковал у Лукуледи майора Краута. В заключение надо отметить, что наши войска, дравшиеся под командой капитана-лейтенанта Янцена в районе Тундуру, постепенно отошли оттуда на северо-восток к верховьям Мбемкуру и были переброшены к командованию через Рупонду еще до захвата 10 октября неприятелем этого пункта. Две из этих рот усилили наши роты, расположенные поблизости от Лукуледи для защиты магазина. Это были те три роты отряда майора Краута, которые 18 октября у Лукуледи были атакованы с севера превосходным противником. Хотя противник, силой, на наш взгляд, в шесть рот Золотобережного полка, и был отбит, но, чтобы прикрыть наши подвергавшиеся опасности запасы продовольствия и материала, хранившиеся в Хигугу и Хивате, майор Краут отошел к первому из этих пунктов. Кроме Хигугу и Хиваты, неприятель, который, по моим предположениям, безусловно, усиливался у Лукуледи, мог угрожать также и Нданде, где хранилось большое количество наших боевых припасов. Каждую минуту можно было ожидать, что неприятель вторгнется из Лукуледи в наш тыловой район, захватит наши припасы продовольствия и, таким образом, сделает нас небоеспособными. Мы не имели достаточно [206] сил для непосредственного прикрытия наших сообщений с тылом, так как те 2.000 человек, которыми мы располагали, были нам необходимы для боя. Но, так как войска хотели и должны были остаться боеспособными, надо было устранить опасность другим способом.

Для этого имелось только одно средство, а именно окончательно разбить неприятеля у Лукуледи. Поэтому мы не могли терять времени при Махиве, и я должен был, как это ни было мне тяжело, отказаться от мысли об уничтожающем преследовании. В то время, как 19-го, рано утром, обстреливались некоторые части противника, расположенные открыто, я уже выступил в поход со своими шестью ротами и двумя орудиями. На следующий день мы находились в двухчасовом расстоянии восточнее Лукуледи, и на рассвете 21 октября неприятель был атакован, по-видимому, совершенно неожиданно для себя. Колонна майора Краута застигла врасплох севернее Лукуледи у дороги в Рупонду лагерь 25 индусского кавалерийского полка, стоявшего как раз с запряженными повозками наготове к выступлению на Массасси; лагерь был атакован, и неприятельский полк потерял всех обозных животных, в общем 350. В то время как я с отрядом Келя и Руктешеля вел у Лукуледи довольно серьезный бой против укрепившегося там противника, я тщетно ожидал наступления отряда Краута. Штурм на лагерь, без элемента внезапности, не обещал успеха. Когда же отряд был, в свою очередь, достаточно обстрелян с фланга минометами, я после отражения серьезной неприятельской контр-атаки отвел главные силы из-под действительного перекрестного огня во избежание бесполезных потерь. Новый противник, внезапно появившийся из кустарника и состоявший из сильного патруля и одной роты полка Королевских африканских стрелков (английские восточно-африканские аскари), был быстро отброшен. При этом обер-лейтенант Крегер был убит во главе своей роты. Тогда бой прекратился. Только ночью поступило донесение от майора Краута: не рассчитывая больше на успех атаки у Лукуледи и не слыша шума боя, он, описав большую дугу, отошел от этого пункта и расположился лагерем юго-восточнее Лукуледи.

Из-за неудачно сложившейся обстановки нам не удалось на самом деле окончательно разбить неприятеля у Лукуледи, и цель моего предприятия была достигнута только отчасти; но потери [207] неприятеля можно было считать значительными. Кроме того, он был потрясен сильнее, чем я сначала предполагал. Во всяком случае произведенные разведки выяснили, что он опять очистил Лукуледи и отступил в северном направлении. В числе наших потерь было три убитых ротных командира. Еще и сейчас стоит перед моими глазами лейтенант резерва Фольквейн, как он, тяжело раненый в ногу, с трудом двигался, хромая, через кустарник впереди своей роты. Я также говорил с лейтенантом резерва Бацнером и обер-лейтенантом Крегером незадолго перед тем, как они были убиты. Здесь был убит также великолепный пулеметный начальник вице-фельдфебель Клейн, так часто водивший свой патруль к Угандской железной дороге. Но наши потери были не напрасны. Наши патрули преследовали неприятеля, обстреляли его лагерь в районе Рупонды и действовали на его сообщения с тылом. Но возможность для нас обеспечить продовольствием в районе Рупонды более крупные войсковые массы — наши собранные там запасы попали в руки неприятеля — вынудила меня отказаться от более широкого преследования.

В то время я считал вероятным, что наступление противника от Лукуледи на север было вызвано движением войск, которые под начальством капитана Тафеля направлялись сюда от Махенге. С ним с начала октября не было никакой связи. Он получил указания медленно отходить под натиском сильных неприятельских колонн, наступавших от севера (из Ифакары), с запада и юго-запады (Лукуджу, Мпонда) и искать соединения с главными силами, находившимися под моей командой. Я считал возможным, что он уже прибыл теперь в район Нангау или западнее этого пункта и что неприятель, обеспокоенный за свои собственные сообщения с тылом, повернул теперь обратно к Лукуледи.

(Октябрь—ноябрь 1917 года)

(Чертеж XVI)

24 октября ко мне в лагерь восточнее Лукуледи прибыл для переговоров губернатор из Хиваты, которая сделалась, между тем, центром гражданского управления. Я высказал свое твердое убеждение в том, что, несмотря на все продовольственные затруднения, которые должны были скоро возникнуть в немецкой Восточной Африке, возможно и необходимо было продолжать войну и дальше, если при этом мы будем базироваться на португальскую область. Это возможно было выполнить только в том случае, если мы очистим немецкую Восточную Африку и вторгнемся в португальскую колонию.

Вопрос о продовольствии становился очень острым: в оставшихся у нас магазинах мы имели налицо в круглых цифрах около пятисот тысяч килограмм. Этого должно было хватить примерно на полтора месяца. Но оказалось, что цифры не давали абсолютно верной картины. Наваленные в кучу мешки были неполного веса, а зерно пострадало от насекомых. Новой жатвы можно было ожидать не ранее марта. Поэтому при дальнейших операциях необходимо было двигаться на юг, хотя бы только из чисто продовольственных соображений. Во всяком случае, я рассчитывал на возможность, что капитан Тафель со своими войсками прибудет в район Массасси и Хиваты, и что я тогда смогу оставить ему запасы магазинов, расположенных, главным образом, в районе Хиваты, чтобы самому с частью войск перейти от Хиваты через плоскогорье Маконде по направлению на Линди и произвести нападение на главную этапную дорогу неприятеля у реки Лукуледи. Для дальнейшего ведения войны район Хиваты, по своему богатству местными средствами, имел для нас наибольшее значение. Но Хивата не была защищена и подвергалась опасности еще потому, [209] что неприятельские действия против Мнахо велись также и с севера, где в районе Нданды на дороге Лукуледи—Линди появились неприятельские конные отряды. Аэропланы противника также уделяли нашим лагерям у Хиваты усиленное внимание.

Вот причины, почему я в конце октября 1917 года со своими главными силами отошел от Лукуледи. Еще нельзя было предвидеть, представится ли снова случай для нападения от Хиваты на одну из колонн неприятеля, который, по-видимому, собирался возобновить здесь наступление. Следующие недели наступление неприятеля было опять направлено против отряда Вале. Там появились совсем новые части, между ними также Капский отряд, сформированный из южно-африканских метисов. Последний находился у Центральной железной дороги и был переброшен через Даресалам—Линди для подкрепления генерала Бевеса. К счастью, генерал Бевес еще не дождался этого подкрепления, когда он, по собственной вине, понес поражение у Махивы.

Генерал Вале шаг за шагом отступал вверх по Лукуледи. К сожалению, я не мог послать никакой поддержки и даже должен был взять у него несколько рот, чтобы в случае благоприятного стечения обстоятельств иметь под рукой части для наступления от Хиваты и в то же время охранять наши магазины. Во время боев в кустарнике с отрядом генерала Вале, которые происходили почти ежедневно, неприятель, по-видимому, понес значительные потери, но настойчиво продолжал наступление; однако, нам не удавалось одержать решительного частного успеха и получить значительную добычу боевых припасов, а, между тем, патроны у нас все больше и больше истощались. 6 ноября я приехал верхом от Хиваты в Нангоо у Нданды и произвел здесь разведки местности вплоть до места расположения отряда Вале с целью выяснить условия наступления с войсками, расположенными у Хиваты. 7 ноября я отправился верхом от Нангоо в южном направлении через возвышенность Маконды назад в Хивату. В этот же день были опять обнаружены неприятельские части у Лукуледи: 9 ноября у Хигугу, рядом с Хиватой, произошло столкновение патрулей.

В этот критический момент, когда к Хивате начали приближаться головы неприятельских колонн, мы, естественно, должны были настолько своевременно броситься со всеми нашими силами на одну из неприятельских колонн, чтобы другие не успели [210] ввязаться в бой. Обязательным условием для такого удара являлось требование ввести в дело все наши наличные части, которые в общем были немногочисленны. При этом на первом плане стоял вопрос о боевых припасах, которые уменьшились круглым числом до четырехсот тысяч патронов; для 2.500 ружей и 50 станковых и ручных пулеметов этого количества было недостаточно для серьезного боя, и дальнейшее ведение операции было бы возможным только при условии захвата боевых припасов у противника. Для этого местность была неблагоприятна. В густом кустарнике каждый отдельный боец был склонен много стрелять и мало попадать, и запасы патронов были бы израсходованы раньше, чем мы могли бы достигнуть благоприятных для нас результатов. Удовлетворительное разрешение вопроса боевого снабжения затруднялось еще тем, что большинство запасов состояло из патронов с дымным порохом для ружья 71 года, в то время как войска только примерно на одну треть были вооружены ружьями этой системы, а две трети имели немецкие, английские или португальские современные винтовки; для последних же количество наличных патронов было недостаточно. Ничтожные запасы современных патронов необходимо было беречь для нашего главного оружия — пулеметов. В то время хороший совет был бы очень ценным. Ничего не оставалось другого, как выделить из каждой роты боевые отряды, вооруженные ружьями 71 года, и поручить им вести огонь; в резерве же держать два других отряда, имевших современные винтовки, в которых каждый человек нес, кроме 20 патронов соответствующего калибра, еще и патроны 71 года с дымным порохом. В таком случае отряды чередовались бы таким образом, чтоб когда первый отряд кончал бой, то он передавал бы свои ружья 71 года сменяющему его второму отряду, сам же брал бы у него современные винтовки и отходил бы в резерв. Таким образом, в лучшем случае, только одна треть имеющегося налицо боевого состава могла быть действительно введена в бой, и эти люди тоже должны были чрезвычайно беречь патроны.

Артиллерийские боевые припасы были израсходованы до последнего патрона, за исключением нескольких снарядов для обоих горных орудий и небольшого количество португальских артиллерийских патронов. Наша последняя полевая гаубица, а также захваченное при Махиве английское орудие были взорваны. Мы также уничтожили несколько дней тому назад и оба последние [211] 10 1/2-сантиметровые кенигсбергские орудия. Днем позднее при Китангаре было уничтожено и потоплено одно немецкое горное орудие. Таким образом, остались только одно немецкое и одно португальское горные орудия. Недостаток в артиллерийском снабжении был в течение последних месяцев уже настолько велик, что мы редко имели более трехсот выстрелов. Это составляло примерно боевой комплект каждого из многочисленных английских орудий.

При таких условиях успешный переход в наступление был возможен только при исключительно благоприятной обстановке. Этот случай не наступил. Хотя высылались боевые патрули и неприятелю, по возможности, наносили вред, но, кроме этого, не оставалось ничего другого, как повести на Хивату отряд генерала Вале, а также оставшуюся еще при Мнахо для вывоза оттуда запасов 11 полевую роту. 10 ноября была неожиданно занята подошедшим с севера сильным противником миссия Нданда, находившаяся непосредственно в тылу генерала Вале, стоявшего у Нангоо. Тамошний полевой лазарет и часть наших запасов попали в руки неприятеля. Стоявший южнее Нданды отряд Либермана прикрыл отступление генерала Вале, который от Нангоо поднялся на плоскогорье Маконды по разведанной мной 7 ноября дороге, проходящей юго-восточнее Нангоо, затем отошел через плоскогорье к Хивате и, таким образом, ускользнул из поставленной ему неприятелем ловушки. 11 рота также отошла от Мнахо, и, таким образом, все части соединились у Хиваты, за исключением отряда капитана Тафеля и более мелких, расположенных южнее отрядов. Постепенная переброска наших запасов в восточном направлении на Намбиндингу производилась полным ходом, и, таким образом, могло начаться дальнейшее отступление на Китангари. При этом я внимательно наблюдал, не сделает ли одна из неприятельских колонн какую-либо ошибку. 14 ноября мне показалось, что я уловил такой случай.

Сильная неприятельская колонна, в состав которой входил 10 полк южно-африканской ездящей пехоты, обошла нас — от Лукуледи через Массасси, и в тот же день атаковала с юга Мвити, расположенную в двухчасовом расстоянии южнее Хиваты. В этом пункте, до сих пор слабо занятом, был днем раньше сосредоточен отряд фон-Либермана (три роты), прибывший из Хиваты. Несмотря на все затруднения с боевыми припасами, представлялась, [212] как я думал, возможность расположенному у Хиваты отряду Келя завязать у Мвити бой настолько внезапно, чтобы возможно было этого противника разбить отдельно; но я был слишком занят сложными распоряжениями по отступлению на Нанбиндингу и, к сожалению, отступил, не использовав представлявшийся у Мвити благоприятный момент.

Таким образом, мне оставался только постепенный отход на Намбиндингу. При очищении Хиваты в руки неприятеля попал лазарет, наполненный, большей частью, тяжело ранеными, а также взятыми раньше нами в плен европейскими солдатами противника и индусами, перенесенными в этот лазарет.

Отступление на Намбиндингу было произведено с 15 по 17 ноября, с непрерывными боями. Я хотел, чтобы неприятель действительно довел свое концентрическое движение с севера, запада и юга до полного соединения своих колонн; тогда, в то время как большая беспомощная масса людей неприятеля была бы расположена на узком пространстве, я мог отступить куда угодно. 17 ноября я должен был при Намбиндинге принять окончательное решение. Продолжительный бой в кустарнике грозил истощить наши последние боевые припасы. Было бы бессмысленным продолжать дальше это сражение, которое не могло дать нам никакого благоприятного результата. Следовательно, мы должны были отступить.

Одновременно мы должны были уменьшить наш боевой состав, так как наши многочисленные бойцы с малым количеством патронов представляли меньшую боевую ценность, чем малое число отборных людей с достаточным количеством боевых припасов. Этого же требовало и продовольственное положение. Только значительным сокращением числа едоков можно было достигнуть того, чтобы имеющихся наличных запасов хватило еще на двенадцать дней. Район, из которого мы могли собирать продовольствие, значительно сократился; новая закупка была расстроена неприятелем, а местные средства района — истощены. Запаса хины для европейцев могло хватить еще на один месяц. После израсходования этого последнего количества хины европейцы должны были погибнуть от малярии и ее последствий; мы не смогли бы больше выносить трудностей войны под тропиками. Только при условии сокращения числа европейцев до последнего предела наличной хины было бы достаточно для того, чтобы мы могли еще в [213] течение нескольким месяцев продолжать войну. Из этого вытекало, что нам следовало сократить наши войска примерно до 2.000 ружей и при этом установить число европейцев не свыше 300 человек. Все те, которые не вошли в эту норму, должны были быть оставлены. Следовало примириться с тем, что среди нескольких сотен европейцев и шестисот аскари, которых, в силу необходимости, мы покидали в лазарете Намбиндинги, находились также люди, которые охотно продолжали бы сражаться и по состоянию здоровья были бы к этому способны. К сожалению, нельзя умолчать, что между остававшимися здесь у Намбиндинги было также известное число европейцев, которые были не прочь сложить оружие. Но все-таки заслуживает внимания, что не только большинству европейцев, но также и многим аскари было очень тяжело оставаться вопреки своему желанию. Приходилось отказывать некоторым храбрым аскари в их просьбе следовать и сражаться вместе с нами. Когда же спустя два дня обер-лейтенант Грундман, несмотря на то, что он едва мог ходить после тяжелого ранения, опять прибыл ко мне и доложил, что он, невзирая на приказ, не мог заставить себя идти в плен, то я редко когда-либо радовался так, как этому непослушанию.

Здесь можно упомянуть, что неприятель в общем обращался по-человечески с нашими пленными, насколько я в состоянии об этом судить, но все же мне кажется, что он стремился нас обвинять в жестокости против английских пленных, чтобы этим иметь может быть, право принимать жестокие меры, а возможно, и па другим причинам. Лейтенант резерва Гуч был оставлен больным в Нданде и попал в неприятельские руки. По совершенно недоказанному и взятому с потолка заявлению одного черного, якобы лейтенант Гуч, во время одного набега, сжег английских раненых, он был закован в ручные кандалы и затем в течение морского переезда в Даресалам в продолжение нескольких дней был заперт в помещении рядом с уборной. В Даресаламе он несколько недель провел в тюрьме, не будучи вообще допрошен; когда же, наконец, с него сняли показания, оказалось, что произведенная над ним безрассудная жестокость была основана только на одном лживом заявлении черного. Далее, генерал Девентер сообщил мне, что против капитана Наумана, сдавшегося восточнее Кондоа-Иранги, было возбуждено преследование за убийство; как я позднее узнал, он также был посажен в тюрьму на [214] продолжительное время и тоже не был допрошен, пока, наконец, не выяснилась его невиновность. Мне тем менее понятна причина этого издевательства над чувством справедливости, что у нас с английскими пленными обращались в высшей степени по-человечески, и очень часто они в материальном отношении были обставлены лучше, чем наши собственные люди (Английское правительство доставляло для своих пленных предметы продовольствия, которых у нас самих не хватало. Автор.).

Принятые решения заставляли совершенно изменить приемы ведения войны. До сих пор мы собирали продовольствие в магазины и из них, главным образом, снабжали наши части; также и пополнение боевыми патронами всегда могло производиться из хранящихся запасов. Правда, при этой системе мы имели много легко уязвимых со стороны неприятеля слабых пунктов, которых не могли защищать, но она давала нам возможность держать под ружьем значительное количество частей, необходимых при наших условиях, а также применять их сосредоточенно и притом продолжительное время. Затем можно было иметь несколько постоянных лазаретов, позволявших спокойно лечить здесь больных и раненых и, таким образом, пополнять происходящую на фронте убыль выздоравливавшими людьми, имевшими боевой опыт. Естественно, такая система ставила наши боевые операции в большую зависимость от продовольственных и тыловых учреждений и затрудняла свободу маневрирования. Однако, я старался сохранить эту систему, так как она давала возможность содержать сравнительно сильные при наших условиях войска, вести успешную борьбу, а иногда основательно разбивать крупные войсковые соединения противника.

Теперь это не было больше возможным, и я был вынужден отказаться от указанных преимуществ. Конечно, являлось сомнительным, удастся ли содержать даже более слабые части без всяких магазинов. Перспектива через двенадцать дней сидеть в степи без продовольствия с пятью тысячами голодных негров была мало соблазнительна. Чтобы иметь возможность дальнейшего ведения войны, необходимо было рассчитывать только на захват неприятельских запасов. Удастся ли таким путем удовлетворять в нужных размерах те потребности частей, которые не могли быть покрыты с туземных полей? Удастся ли захватить [215] достаточное количество боевых припасов и подходящего к ним оружия? Это были серьезные вопросы. Но если бы удалось сделать части боеспособными при новом способе ведения войны, то необходимо было бы широко использовать независимость от тыла и подвижность с тем, чтобы все-таки при случае добиться местного превосходства над менее подвижным противником, несмотря на его подавляющую численность. При бесконечно обширном находящемся в нашем распоряжении пространстве мы могли ускользать из неприятного положения. Неприятель был бы вынужден постоянно держать в движении большое количество людей и материалов и терять свои силы в несравненно большей степени, чем мы сами. Таким образом, если мои соображения были правильны, представлялась возможность и в дальнейшем связывать большие неприятельские силы и бесконечно долго продолжать сопротивление. В то время было сомнительно — удастся ли это, но необходимо было пойти на риск.

Наше пребывание у Намбиндинги было непродолжительным; этот пункт, расположенный на плоскогорье, был лишен воды, а имевшийся в долине источник находился под огнем неприятельских орудий и пулеметов. Под прикрытием патрулей, сдерживавших неприятеля у Намбиндинги, командование и главная часть войск отступили 18 апреля на Китангари. Неприятель нас не преследовал, да, вероятно, и не был в состоянии это сделать. Как это можно было заранее предвидеть, он употребил все усилия, чтобы нанести при Хивате так долго ожидаемый последний удар, и должен был теперь произвести новую перегруппировку и расчленять войска для дальнейших операций. В Китангаре повторилась старая история, что запасы продовольствия местного магазина были оценены слишком высоко. Все вместе взятые запасы, которыми можно было располагать, обеспечивали войска продовольствием примерно на десять дней; нельзя было рассчитывать на значительное пополнение этих запасов из района к югу от Китангари. Вопрос, куда необходимо было теперь направить дальнейшее движение, сводился, главным образом, к тому — где представлялось возможным опять в достаточной мере доставать продовольствие для войск. Нельзя было терять времени.

Мне было известно, что вдоль реки Ровумы англичане и португальцы систематически уничтожали наши продовольственные запасы. На наши маленькие магазины, закупочные пункты и [216] продовольственные колонны был произведен ряд нападений, и запасы уничтожались. От туземцев требовали, чтобы они относились к нам враждебно. Северный и южный берега средней Ровумы были слабо населены; вверх по Ровуме, у Тундуру, в течение долгого времени дрались крупные войсковые соединения с обеих сторон, и продовольственные запасы были там, вероятно, истощены. О лежащем к югу от Нижней Ровумы плоскогорье Мафия я не мог получить действительно достоверных сведений. Даже если бы, как многие утверждали, там существовали в мирное время многочисленные хорошо обработанные поля, то теперь все-таки возникал вопрос, можно ли там и сейчас найти продовольствие после того, как сравнительно крупные португальские войска хозяйничали там в течение многих лет. В то время мне казалось возможным найти продовольствие в районе, где майором фон-Штюмером велись операции, а именно, в португальской области у слияния рек Ровумы и Лудженды, а также далее на юг в районе Нангавари и Мвембе. Это было также сомнительно: и там военные операции помешали туземцам обрабатывать землю. Однако, я думал, что между различными сомнительными перспективами эта последняя наиболее благоприятна, и решил пока двинуться вверх по Ровуме.

В зависимости от этого передвижения находилось также желание сделать части на долгое время боеспособными, добившись крупной добычи патронов и других военных материалов. Прежние сведения, а также сообщения туземцев, наводили на мысль, что и теперь где-нибудь в районе реки Ровумы хранятся необходимые для нас неприятельские запасы. 20 ноября мы достигли Невалы, где присоединилась последняя из тех частей, которым было поручено обеспечивать южное направление, и была закончена новая организация войск. В Невале были оставлены последние неспособные к передвижению, и 21 ноября 1917 года я двинулся дальше на юг к Ровуме с 300 европейцев, 1.700 аскари и 3.000 носильщиков и прочих цветных. Для переноски груза был использован весь наличный состав. По мере того, как во время похода уничтожалось продовольствие, свободные носильщики отпускались, чтобы по мере возможности уменьшать число едоков. Многим из наших хороших старых носильщиков мы вынуждены были отказать в их просьбе оставаться у нас; большинство из них было согласно продолжать службу без вознаграждения, некоторые [217] хотели даже оставаться не только без платы, но и без продовольствия и доставлять себе свое пропитание самостоятельно из остатков нашей пищи и диких плодов пори. Тогдашний полевой интендант, лейтенант флота Беш, с большой предусмотрительностью произвел в эти тяжелые дни необходимую теперь новую реорганизацию в отношении носильщиков и снабжения.

Ему принадлежит главная заслуга сохранения дальнейшей боеспособности войск.

Как и можно было предполагать, донесения отмечали только слабые отряды неприятеля поблизости от Ровумы. 21 ноября мы прибыли к Мпили на берегу реки и только что собрались стать лагерем, как впереди послышались выстрелы охотничьего патруля. При обследовании мы заметили перед нами большой пруд, на противоположном берегу которого купали лошадей. Сзади него была скалистая гора. Скоро появился туземец, по-видимому, шпион, который передал письмо: «мы — английская кавалерия и хотим войти в соприкосновение с португальскими пехотными полками». Трудно было установить, являлось ли это хитростью. Было ясно, что в настоящий момент мы могли иметь дело только со слабым кавалерийским отрядом. Неприятель был быстро отброшен атакой во фланг и понес, по-видимому, во время преследования некоторые потери; пять пленных европейцев принадлежали к 10 Южно-Африканскому конному полку и по продовольственным соображениям были отправлены обратно в Невале к неприятелю. Добытым лошадям, числом около десяти, мы были очень рады, как верховым и как возможной прибавке к продовольствию.

Дальнейшее движение вверх по Ровуме совершалось очень медленно. Большинство не привыкло к продолжительным переходам крупными войсковыми соединениями. Колонны непомерно растягивались. Жены аскари следовали поодиночке на расстоянии нескольких сот метров друг от друга. Прошло некоторое время, прежде чем они стали соблюдать правильный порядок движения. Выяснилось, что отбор взятых с собой аскари не во всех ротах производился с необходимой тщательностью. При новой реорганизации рот, которую волей-неволей приходилось производить во время боя, были оставлены некоторые хорошие надежные люди, а вместо них были взяты с собой другие, правда, более выносливые, но менее надежные. Некоторые шли в бой со своими сыночками на плечах; вместо них лучше было бы взять таких же надежных [218] людей, не таскавших с собой балласта — жены и ребенка. Теперь же всего этого нельзя было уже изменить.

Очевидно, мы теперь избавились от дальнейшего наблюдения со стороны неприятеля; летчики, обыкновенно сопровождавшие наши передвижения, не показывались, в наш лагерь не падала ни одна бомба. Одна из неприятельских колонн с продовольствием переправилась через Ровуму с одного берега на другой через наш лагерь. Она была желанной добычей. В этой местности мы почти что ничего не находили из полевых плодов, но зато охота давала нам значительную прибыль. Несколько буйволов и большое число антилоп, особенно из водяных козлов, попадались по дороге. Но мы не должны были задерживаться; таявшие продовольственные запасы постоянно напоминали нам о движении. К счастью, я имел в своем распоряжении несколько знающих страну европейцев, которые незадолго перед тем работали в районе впадения реки Лудженды в Ровуму. Там уже в мирное время находилась португальская фактория, а во время войны был установлен более или менее сильный гарнизон. Можно было предполагать, что и теперь там, вероятно, найдется что-нибудь у неприятеля. Те немногие туземцы, которых мы встречали, говорили также о более или менее сильном гарнизоне, который некоторые определяли в две тысячи англичан или португальцев.

Правда, таким сообщениям туземцев нельзя было придавать особенного значения но все же эти сообщения давали мне уверенность в том, что в той местности у Нгомано можно было кое-что сделать.

(пер. ??)
Текст воспроизведен по изданию: Пауль Эмиль фон Леттов Форбек. Мои воспоминания о Восточной Африке. М. Военный вестник. 1927