ПАУЛЬ ЭМИЛЬ ФОН ЛЕТТОВ-ФОРБЕК

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ

(Июнь—август 1916 года)

(Чертежи XI и XII)

В конце июня 1916 года события на других боевых участках получили решающее влияние на наши действия у Кондоа. Из района озера Киву и от Руфиджи двигались бельгийцы; западнее озера Виктории, а с середины июля также и от Муанзы наступали на Табору английские войска. Генерал Вале, командовавший из Таборы всеми находящимися на северо-западе частями, постепенно оттянул свои отряды с границы к Таборе.

С юго-запада из района между Танганайкой и Ниассой также наседали неприятельские отряды. Наша рота из окрестностей Бисмаркбурга медленно с боями отходила перед ними в северо-восточном направлении на Табору. Из округа Нейлангенбурга обе наши охраняющие роты постепенно отходили в направлении на Ирингу. За ними следовал генерал Нортей, дивизия которого была снабжена всеми средствами современного ведения войны. Об этих событиях при трудности связи командования имело лишь отрывочные сведения.

У Северной железной дороги патрули майора Краута, которые высылались с его постоянной позиции у Лембени, достигли случайных успехов. Несколько аэропланов были вынуждены к спуску и разбились; летчики были захвачены в плен, а аппараты уничтожены. Когда прекратился период дождей, неприятель начал движение от Кахе вдоль Северной железной дороги, а также восточнее ее через горы Паре и западнее вдоль Пангани. Наблюдались сотни автомобилей и большие массы конницы. Чтобы не быть отрезанным ввиду большого превосходства противника, майор Краут оттянул по железной дороге в Буйко свои главные силы, оставив против неприятеля лишь слабые отряды. В этой [134] местности, как и у Момбо, произошло затем несколько столкновений, во время которых наши роты иногда проезжали через неприятельское расположение и обстреливали противника из вагонов при его попытке загородить за ними полотно железной дороги. Хотя неприятель, благодаря своему численному превосходству, мог легко производить обходные движения постоянно свежими частями, но трудные условия местности в высшей степени влияли на действительность подобных мероприятий. Поэтому казалось, что неприятель очень часто отказывался от мысли производства обходов, но зато придерживался своего рода тактики изнурения. Сегодня он действовал одной частью своих войск, затем давал ей отдых, а на следующий день выдвигал другие части и еще на следующий день опять новые. Несмотря на всю очевидность превосходства противника и благоприятные условия его снабжения, его наступление шло довольно медленно. Ни разу войска майора Краута не попали в действительно тяжелое положение; наоборот, нашим частям удавались огневые нападения, и мы имели частичные успехи, нанося неприятелю очень чувствительные потери, как, например, в арьергардном бою, который вел капитан фон-Бодекер в районе Гандени.

При таком обозначившемся со всех сторон наступлении противника нужно было поставить себе вопрос, что теперь случится с находящейся в Кондоа главной частью войск. Для нападения обстановка была слишком неблагоприятной. Таким образом, возникал вопрос, в каком направлении должно быть произведено наше отступление. Я обратил внимание на район Махенге. Этот район избавлял нас от обхода противника, был богат местными средствами и допускал ведение малой войны. Кроме того, отсюда представлялось возможным уклониться дальше на юг и еще долго продолжать войну.

Другим важным пунктом было обеспечение наших военных запасов у Центральной железной дороги, особенно находившихся в районе Морогоро. Последние подвергались большой опасности при наступлении генерала Смутса, перед которым майор Краут вынужден был отойти до окрестностей Гандени. Если можно было даже предположить, что постоянно увеличивавшаяся длина тыловых сообщений и свяжет генерала Смутса, то все-таки я считал его самым серьезным и опасным противником. Поэтому я решил оставить против неприятеля у Кондоа только один отряд у Бурунги, [135] под командой капитана Клингарта, а с главными силами перейти снова к Додоме, откуда перебросить части по железной дороге к Морогоро и соединиться с майором Краутом. Позднее обнаружилось, что англичане были до мелочей осведомлены об этом передвижении и знали, например, подробно о несчастном случае с одной из наших рот на железной дороге во время этой перевозки. По прибытии наших рот у европейцев в Морогоро, вследствие отличного поведения аскари, исчезли последние следы подавленного настроения. Каждый мужчина и каждая женщина поняли, что хотя наше положение и было тяжелое, но что не было никакого другого выхода, как только продолжать войну, и что наши войска по своим качествам в состоянии еще долго успешно сражаться. В начале июля я прибыл к майору Крауту. Он занимал укрепленную позицию у горы Канга, северо-восточнее Тулиани. Я думал, что аскари подавлены отступлением, но нашел их в отличном настроении и уверенными в своих силах. Перед позицией они расчистили поля обстрела от 50 до 100 метров и были твердо убеждены, что атака противника будет отбита.

Время, которое оставалось до прибытия остальных отрядов к Тулиани, я использовал для разведки и таким образом скоро получил представление о проходах, которые пересекали тяжелую, скалистую и лесистую местность к западу от нашей этапной дороги.

Попытка нашего сравнительно крупного отряда обойти неприятельский лагерь и атаковать его с тыла не увенчалась успехом ввиду чрезвычайного густого кустарника. Однако, неприятель понес потери, благодаря деятельности многочисленных мелких патрулей, обстреливавших его транспорт и его автомобили, курсировавшие позади фронта. При этом был также удачно обстрелян автомобиль одного из штабов. Неприятель также высылал патрули, и некоторые из его дальних патрулей забрались к нам в тыл. Один из них, под командой лейтенанта Виенгольда, обнаружил себя тем, что напал на колонну наших носильщиков и сжег их грузы. Между последними имелось некоторое количество прибывших на вспомогательном пароходе и нетерпеливо ожидаемых шаровар. Поэтому Виенгольд возбудил в каждом чувство досады, был выслежен на своей стоянке в густом кустарнике и атакован. Лично ему удалось скрыться, и он, рассчитывая, что в африканском кустарнике трудно кого-нибудь найти, попытался пробраться [136] сквозь наши линии назад к англичанам. Нашим опытным разведчикам, которые раньше совершили успешный захват лошадей у Лонгидо — Ван-Ройену, Нивенгизену и Трупелю, удалось напасть на его след и поймать его. При возвращении с разведки я нашел Виенгольда в нашем лагере Тулиани за веселой пирушкой с теми, кто его захватил. Мы все должны были честно признать отличными действия его патруля, путь которого был точно нанесен на взятой у него карте. Виенгольд был затем направлен вглубь страны — в лагерь пленных, но через несколько месяцев бежал оттуда во время купания. В 1917 году в районе Кильвы и Левале, а также позднее, в 1918 году, в Португальской Восточной Африке, он снова развил блестящую партизанскую деятельность против нас. Меня живо заинтересовало его описание нападения леопарда, который с большой дерзостью набросился на стоянке на одного из спутников Виенгольда. Весьма вероятно, что он успел познакомить своих родных и знакомых с этим живым рассказом, оригинал которого был для него, к сожалению, потерян, попав позднее в наши руки при столкновении патрулей.

Теперь, в течение следующих недель, англичане нас беспокоили, главным образом, бомбами с аэропланов. По-видимому, они точно узнали место расположения командования лагеря в Тулиани. Я вспоминаю день, когда четыре аэроплана, против которых мы ничего не могли предпринять, часами кружились над нашим лагерем и, сбрасывали бомбы. Однако, мы научились маскироваться; только европеец, занятый на телефонной станции в хижине, был так тяжело ранен, что потерял руку. Расположенная рядом хижина с ценными документами загорелась от зажигательной бомбы.

Мои автомобили были тогда еще на ходу, и я имел возможность часто быстро добираться до отряда Краута, который находился на хорошей этапной дороге. Здесь капитан флота Шенфельд отлично руководил огнем 10 1/2- и 8,8-сантиметровых морских орудий. С его артиллерийского наблюдательного пункта, расположенного на вершине горы Канга, открывался хороший обзор неприятельского лагеря. Более мелкие немецкие отряды не последовали из Узамбары за майором Краутом в Тулиани, а отошли вдоль Узамбарской железной дороги в направлении на Тангу. В этом районе, так же как и у Корогве, они имели мелкие столкновения с противником и постепенно отступали на юг, правее отряда Краута. За ними следовали более или менее сильные [137] отряды неприятеля. С течением времени для войск, расположенных у Тулиани, росла опасность быть обойденными с востока и потерять связь с районом Морогоро, таким важным не только в отношении снабжения боевыми патронами и материалом, но и в смысле продовольствия. Одновременно в южном направлении от Кондоа наступал генерал ван-Девентер, войска которого были доведены до одной дивизии. Перед ним капитан Клингарт отходил сначала на юг, а затем в направлении на Мпапуа.

Закрытый и бездорожный характер местности вынудил при этом капитана Клингарта еще больше раздробить уже сам по себе незначительный отряд (5 рот), чтобы наблюдать и запереть важнейшие проходы. Неприятеля сопровождало большое число автомобилей, и нам удалось случайно повредить один из них заложенными минами. При вынужденной разброске сил капитана Клингарта и при трудности связи между ними одна часть часто могла не знать, что происходило в соседнем отряде. Сильный немецкий конный патруль, следуя с востока, искал связи с отрядом, который, по его предположению, находился у Мейамеи на дороге Додома—Кондоа-Иранги. Ничего не подозревая, он прямо въехал в английский лагерь и был почти целиком взят в плен. Обратное движение нашей Кондоаской группы, которая стремилась не только уйти, но и нанести неприятелю урон, было очень трудным маневром; нелегко уловить момент, когда следует отойти, когда нужно снова задержаться и когда необходимо снова быстро перейти в наступление для контрудара, чтобы затем немедленно, вовремя отступить. Отсутствовали достоверные сведения; при отступательном марше нескольких колонн через незнакомую местность, при недостатке средств связи, трудности росли до бесконечности. Влияние командиров часто сводилось на нет, и слишком многое предоставлялось случаю. 31 июля 1916 года неприятель достиг Центральной железной дороги у Додомы. Капитан Клингарт отступил на восток вдоль железной дороги.

В боях, разыгравшихся западнее Мпапуа, не были оценены некоторые благоприятные моменты, и соседние отряды, на поддержку которых рассчитывали, не прибыли вовремя. Такие случаи легко внушают войскам чувство неуверенности и действуют отрицательно на доверие и дух предприимчивости. Обстановка здесь усложнялась еще тем, что командир, капитан Клингарт, заболел тифом и выбыл как раз в критический момент. В качестве [138] его заместителя из Тулиани был направлен капитан Отто. Последнему удалось снова собрать разбредшиеся части и использовать их сосредоточенно.

Точно так же, вторая стрелковая рота, которая была вынуждена отступать по дороге Кондоа—Саранда к последнему пункту и связь с которой была совершенно прервана, присоединилась, описав большую дугу, снова к отряду Отто, южнее железной дороги. Бои отряда Отто, при превосходстве сил противника, часто представляли картину фронтальной атаки при одновременном обходе обоих наших флангов. Неприятелю не всегда удавалось согласованно проводить этот маневр, так, например, у Мпапуа противник слишком близко развернулся перед нашим фронтом и понес значительные потери; точно так же и обхваты, даже когда они направлялись в глубокий тыл наших позиций, не имели никакого решающего влияния. В закрытой местности было всегда возможно уйти от опасности и атаковать обходящие части порознь, если к этому представлялся благоприятный момент. Во всякой случае, неприятельская тактика охватов в чрезвычайно густом кустарнике и среди многочисленных скал требовала большого напряжения и истощала силы его войск. Капитан Отто каждый день отступал только на несколько километров на восток, и железная дорога позволяла ему при этом менять по желанию позицию своих тяжелых орудий. Когда отряд Отто подошел к Килоссе, стало необходимым предпринять перегруппировку наших главных сил, находившихся у Тулиани. Штаб и часть войск двинулась к Морогоро. Майор Краут с несколькими ротами и 10 1/2-сантиметровым орудием направился к Килоссе. У Тулиани командование принял капитан Шульц.

Мне приходилось учитывать, что наступающие с севера колонны скоро достигнут района западнее Багамоджо и в этом пункте произойдет также высадка войск. Для личного ознакомления я отправился на станцию Руву и оттуда на велосипеде по песчаной и холмистой дороге к Багамоджо. В однодневном переходе от Багамоджо я натолкнулся на стоянку двух европейцев. Это был управляющий округом Михельс, который хотел перенести местопребывание Управления дальше в глубь страны. Население было доверчиво и продолжало жить, как в мирное время. Мировая война проходила до сих пор мимо него бесследно. Так как время не терпело, я должен был возвращаться назад. Быстрый мул [139] Михельса доставил меня в несколько часов обратно в Руву. На следующий день я, на велосипеде, начиная с Кидугалло, произвел осмотр продовольственных магазинов, расположенных там, и далее на север, а затем снова отправился в Морогоро. Другие поездки, также на велосипеде, привели меня к горам, расположенным на запад в направлении на Килоссу, а также к дорогам, которые проходили западнее и восточнее гор Улугуру. Проходы, ведущие от Морогоро вверх по северному склону гигантского массива гор Улугуру и далее на Киссаки, можно было разведать только пешком. При наступлении генерала ван-Девентера на Килоссу и при опасности, что капитан Шульц будет также обойден у Тулиани, нельзя было упустить момента притянуть отряд последнего к Морогоро. Чтоб, несмотря на это, быть в состоянии производить контрудары, мы должны были возможно больше удерживать за собой район Тулиани. [140]

Отряд капитана Штеммермана, выдвинутый из Тулиани на короткий дневной переход, непосредственно на север, был атакован от Матомондо сильными европейскими и индусскими частями. Неприятель действовал очень искусно. Один из пулеметов 6 роты, стоявший на скалистом утесе, был захвачен одиночными индусами, незаметно подкравшимися спереди, и быстро сброшен с кручи вниз, так что его нельзя было найти. Вторгнувшись на нашу позицию, неприятель был с тяжелыми потерями отброшен контрударом 21 роты. Английский майор Буллер, сын известного генерала — участника бурской войны, прострелил с близкого расстояния шляпу ротного командира обер-лейтенанта фон-Руктешеля, но затем сам был тяжело ранен последним. Майор Буллер был потом отправлен в немецкий лазарет в Даресалам, и его выходила жена его противника, работавшая там в качестве сестры милосердия. Во время боя у Матомондо английская кавалерия произвела обход с севера; она неожиданно появилась в горном проходе, идущем с севера к Тулиани. Это была вторая конная бригада, прибывшая из Южной Африки под начальством генерала Бритса; она, по-видимому, понесла в густом кустарнике тяжелые потери.

Капитан Шульц, с одобрения командования, отступил к Деркаве, которая лежит в степи, покрытой густым кустарником, у дороги Тулиани—Морогоро, на реке Вами. Он находился здесь на укрепленной позиции на южном берегу и 13 августа был атакован наступающим от Тулиани неприятелем, силой, по меньшей мере, в пехотную и конную бригаду Бритса, а также одновременно и с востока бригадой, которая двигалась вверх по Вами, вдоль правого берега. Во время боя у Морогоро действовала постоянная телефонная связь с капитаном Шульцем; потери неприятеля оценивались в несколько сот человек, что было позднее подтверждено англичанами. Неприятельские атаки были отбиты, но в густом кустарнике обстановка была настолько неясна, что решительный успех казался недостижимым. Капитан Шульц колебался пустить в ход свою последнюю резервную роту. Я одобрил его намерение отойти по окончании боя к Морогоро, так как общая обстановка делала желательным сосредоточение моих сил. После прибытия майора Краута в Килоссу я притянул в Морогоро также и капитана Отто, с частью его рот. Майор Краут прошел через Килоссу вслед за отрядом Отто и, после боев у этого пункта, занял позицию немного южнее у дороги на Махенге. Уже после того, как [141] неприятельские войска заняли Килоссу, несколько часов продолжалась связь с отрядом Краута через неприятеля.

Однако, после этого непосредственная связь с майором Краутом прервалась. Связь по гелиографу не действовала, а проволочная линия, шедшая от Киссаки и позднее от Руфиджи к Махенге и оттуда к войскам майора Краута, не была еще готова, а местами еще совсем не строилась. Со второй половины июля, т.-е. более месяца, отсутствовала всякая связь с генералом Вале у Таборы. Багамоджо попало в руки неприятеля. Надо было ежедневно считаться с возможностью падения Даресалама и перерывом связи. 

(Август—сентябрь 1916 года)

(Чертежи XII и XIII)

Против войск генерала Нортея, наступавшего от Нейлангенбурга, был направлен в конце июня из Додомы капитан Брауншвейг. Последний привел пополнение из Кондоа и Даресалама обеим ротам аскари, отступавшим из района Нейлангенбурга, и сосредоточил у Малангали свои собственные части, в общем пять рот при одной полевой гаубице. Там его отряд сражался против превосходных сил противника, но был вынужден отойти в направлении на Махенге.

Возникал вопрос, как следует вести наши дальнейшие операции в данное время, когда двигающиеся со всех сторон на Морогоро неприятельские колонны сближались между собою. Неприятель рассчитывал, что мы задержимся у северного склона гор Улугуру, у Морогоро, для последнего решительного боя. Эти расчеты были мне не совсем понятны. Ввиду нашей значительной слабости было бы безумием ожидать здесь соединения неприятельских колонн, из которых каждая в отдельности была численно сильнее нас, и затем драться спиной к крутым скалистым горам, проходы через которые могли быть легко заперты и которые стесняли всякую свободу передвижения в нашем тылу. Я считал более целесообразным вести операции так, чтобы иметь дело только с одной частью неприятеля. При известном стремлении противника, и в особенности генерала Бритса, к глубоким обходным движениям я рассчитывал, что от Деркавы, где были обнаружены сильные неприятельские лагеря, и от Килоссы будут двинуты колонны с тем, чтобы западнее гор Улугуру зайти нам в тыл. Эта возможность казалась настолько вероятной, что я ежедневно выезжал на велосипеде к горам, расположенным западнее Морогоро, чтобы там вовремя принять донесения наших патрулей и [143] дополнить их собственными наблюдениями над облаками дыма и пыли. Последние скоро не оставили никаких сомнений в том, что сильные колонны начали движение из района Деркавы к железной дороге между Морогоро и Килоссой. Патрули обнаружили неприятельские части, которые перешли железную дорогу и двигались далее на юг.

Наблюдательные посты на высотах доносили, что облака пыли отмечают направление на Млали.

Так как в мои планы входило дать этому движению широко развернуться и затем атаковать отдельные части всеми силами, то я выждал, пока, по моим расчетам, эта колонна могла подойти совсем близко к Млали. Капитану Отто, находившемуся у Морогоро, вечером 23 августа было приказано ночью с тремя ротами отступить к Млали. Он и прибыл туда 24 рано утром, и к этому же времени английская конница захватила склады у Млали. Когда я в автомобиле прибыл в отряд Отто, бой был в полном разгаре. Однако, местность не была благоприятна для коротких решительных наступательных действий, вследствие многочисленных крутых высот, затрудняющих движение. По телефону были стянуты все остальные войска, за исключением отряда капитана Штеммермана. Я сам еще раз съездил в Морогоро для личных переговоров. Отряд Штеммермана, которому, учитывая состояние дорог, я придал также 10 1/2-сантиметровое Кенигсбергское орудие и гаубичную батарею, получил задачу отступать вдоль восточного склона гор Улугуру и там задержать неприятеля. Сами же проходы гор Улугуру были заперты слабыми патрулями. После полудня я прибыл снова в район Млали, где исход боя еще не определился. Неприятельские части были в нескольких местах отброшены, и некоторым из наших казалось, что они заметили у противника значительные потери. Однако, с наступлением темноты мы так глубоко забрались в горы, что передвижения были сильно затруднены и отнимали много времени, а потому мы были вынуждены остановиться.

На следующее утро многочисленные взрывы наших магазинов, захваченных неприятелем врасплох, показали, что противник отошел, уничтожив сложенные там 10 1/2-сантиметровые снаряды. Мы предполагали, что этот обход совершался в юго-западном направлении, что и подтвердилось позднее. Казалось вероятным. что неприятель совершал обходное движение, чтобы раньше нас [144] достигнуть Киссаки. В обширном продовольственном складе этого пункта было собрано 600.000 килограммов продовольствия, а также вывезенные из Морогоро военные материалы. Дикие слухи опережали действительность и сообщали, что большие силы противника уже появились южнее нас на дорогах, ведущих к Киссаки. Хотя колесная дорога кончалась у Млали и дальнейшие пути сообщения по направлению к Килоссе представляли собой лишь тропинки с многочисленными спусками, подъемами и препятствиями, тем не менее, приходилось очень серьезно считаться с возможностью быстрого появления противника у Киссаки, и нам нельзя было терять времени. Вечером в миссии Мгета мы встретили у местного патера чрезвычайно радушный прием. Здания были красиво расположены в глубоком ущелье реки Мгеты, которая здесь отличалась довольно быстрым течением. Многочисленные огни на склоне горы производили впечатление, будто приближаешься к маленькому курортному месту Германии. Несколько европейских женщин из Морогоро также находились здесь и в последний раз прощались с войсками. За исключением нескольких сестер милосердия, все женщины должны были остаться.

Вывоз наших грузов проходил удовлетворительно. Пришлось очень кстати, что около тысячи чернокожих рабочих, которые еще несколько дней тому назад работали в лесничестве у Морогоро, были, по настоянию предусмотрительного капитана Фейльке, предоставлены в распоряжение войск.

Однако, разрешение вопроса о носильщиках начинало становиться трудным. Население видело, что мы очищаем местность; некоторое число туземцев, обещавших явиться, не прибыло, к отчаянию более разумных вождей, которые охотно хотели нам помочь. Так как в районе Мгеты появились только слабые отряды противника, то было весьма вероятно, что его главные силы выполняют обходное движение. Поэтому, оставив арьергард, который только медленно следовал за нами, я стянул наше главное ядро в следующие дни ближе к Киссаки. Однажды ночью у моей постели появился аскари и стал на вытяжку; это был эффенди Юма Мурзаль, 4 полевой роты, оставленный больным у Морогоро. Он ушел из лазарета и последовал за нами через горы. Он сообщил, что неприятель, примерно такой же численности, как раньше — у Кахе, двигается от Морогоро на запад вокруг гор Улугуру и что некоторым немецким аскари надоели слишком частые бои [145] последнего времени. Они отстали от частей и грабят на плантациях юго-западнее Морогоро.

Из Киссаки к нам был протянут телефонный провод, и но нем капитан Тафель сообщал нам все время, что у Киссаки не обнаружено никаких следов неприятеля. Но к западу от нас нашими патрулями было установлено наступление неприятельских сил в южном направлении. Поэтому я отошел к Киссаки и был вынужден уничтожить часть военных материалов, находившихся в небольшом складе у нашей дороге. К сожалению, при этом, благодаря несчастному случаю, опять как и раньше, при таких же обстоятельствах в Морогоро, погиб отличный фейерверкер. Прошло несколько дней, пока мы не вошли в непосредственное соприкосновение с неприятелем. Занимать самую бому (крепость) было бесполезно; она состояла из нескольких зданий, окруженных высокой, массивной стеной, и находилась среди совершенно открытой местности. Таким образом неприятель мог ее взять только с большими потерями, но ему не надо было ее атаковывать; артиллерией и бомбами с аэропланов он сделал бы невозможным пребывание в тесном пространстве бомы, и защитники оказались бы вынужденными со своей стороны произвести вылазку через открытое поле и под спокойным выдержанным огнем противника. Поэтому наши позиции, подготовленные для боя, были расположены далеко вне бомы, замаскированы от воздушных нападений и оборудованы так, чтобы их можно было незаметно занять и снова очистить.

Отчетливое представление о количестве запасов, боевых материалов и продовольствия в Киссаки я получил только после своего прибытия туда и выяснил, что, вопреки моим распоряжениям, далее на юг от Бехобехо и на Руфиджи, у Кунгулио, почти никаких складов не имелось. У Киссаки находились большие запасы, но, несмотря на густое туземное население, перенести их было невозможно. Многочисленное находящееся там население, для которого война и большое число аскари было чем-то совсем новым, потеряло голову и скрывалось в кустах. Гражданское управление, которое пользовалось полным доверием населения, оказалось бессильным против впечатлений, непреодолимо нахлынувших на туземцев. Даже подарки различных предметов одежды, которые обычно высоко ценились, не смогли удержать людей. Казалось, что все злые духи поклялись лишить нас транспортных [146] средств. Нашу колонну из нескольких сот вьючных ослов гнали из Морогоро через горы. Она прибыла в Киссаки с опозданием и совершенно истощенной. Немногие запряженные быками повозки, которыми мы располагали и которые, ввиду состояния дорог, должны были объезжать восточнее гор Улугуру, почему-то не прибывали. Начальник снабжения не видел никакой возможности для дальнейшего транспорта наших запасов, необходимых для войны, и в то же время было ясно, что, ввиду превосходства неприятельских сил, мы должны продолжать отступление на юг к Руфиджи. Все же утешением являлось, что наши большие гурты скота, пасшиеся восточнее Мпапуа, были выведены оттуда вовремя. Несколько тысяч голов рогатого скота, в большинстве хорошего, прибыло в Киссаки и могло представлять в высшей степени удобный продовольственный резерв. Однако, к сожалению, радость была омрачена мухой це-це, часто встречающейся в некоторых местах; если животные заболевали от ее укуса, то они очень теряли в теле и погибали через несколько недель. Поэтому главная масса скота была направлена далее, в здоровую местность у Руфиджи. Впрочем, переноска грузов к Бехобехо и далее к Кунгулио производилась очень энергично всеми войсковыми носильщиками и затем всеми людьми, которых можно было достать в округе, а также немногими повозками. Для этого нужно было выиграть время, а капитан Штеммерман, двигавшийся по восточной дороге, вокруг гор Улугуру, должен был очень медленно отступать перед дивизией противника, которая вела настойчивое наступление.

У Киссаки я выждал с главными силами, чтобы иметь возможность, быстро выявив благоприятную обстановку, немедленно ее использовать. Как и нужно было ожидать, вследствие нашего отступления на Киссаки неприятель отказался от сосредоточения своих войск у Морогоро и двинулся частью своих сил непосредственно через горы Улугуру, а другими отдельными колоннами — в обход далеко западнее и восточнее этих гор. Наша надежда разбить одну или несколько из неприятельских колонн порознь оправдалась теперь выше всякого ожидания. Генерал Бритс разделил, западнее гор Улугуру, свою дивизию на отдельные бригадные колонны (две конные и одну пешую бригады), которые с трудом могли поддерживать между собой связь. Скоро были установлены, в одном переходе западнее Киссаки, большие неприятельские [147] бивуаки, и 7 сентября 1916 года находившийся на плантации у Киссаки отряд капитана Отто был атакован сильным конным европейским противником, а также черными и белыми пехотными частями. Позднее выяснилось, что неприятель состоял из конной бригады генерала Энслинга и частей пехотной бригады дивизии Бритса. Обход, предпринятый неприятелем против левого фланга отряда Отто, развивался без препятствий с нашей стороны, вплоть до того момента, пока неприятельский обходящий отряд не [148] очутился почти совсем в тылу отряда Отто, в районе крепости Кис-саки. По-видимому, противник не рассчитывал, что в более глубоком тылу были скрытно расположены немецкие резервы, которые в этот момент перешли в наступление. Доблестная 11 полевая рота, во главе с лейтенантом резерва Фольквейном, настигла в густом кустарнике обходившего противника и немедленно бросилась на него с примкнутыми штыками и криком «ура». Этим были разрушены прекрасные планы противника; при дальнейшей атаке он был теперь попросту смят и окончательно разбит. Энергичное наступление и преследование в широких размерах через едва проходимый кустарник были невозможны, но неприятельские войска были большей частью расстроены и мелкими группами, в большом беспорядке рассеяны по кустарнику, — верховые лошади с их коноводами были захвачены, и около 15 европейцев взято в плен. Еще на следующий день явился в совершенно противоположном направлении английский коновод, заблудившийся в густом кустарнике со своими лошадьми и не имевший никакого представления о том, куда он должен был направиться. Этот человек обладал юмором; он перебросил через ручей свою винтовку и патроны и сказал: «все — дело случая; я мог выбрать верную или неверную дорогу. Я имел несчастье попасть на неверный путь, и в этом моя ошибка».

Отряд Тафеля, который был расположен лагерем на нашем пути наступления, севернее Киссаки, вступил в бой 7 сентября только вечером; я задержал его движение, так как предполагал, что, одновременно с происходящей 7-го атакой противника с запада, необходимо также ожидать его наступления с севера. Весьма вероятно, генерал Бритс и имел в виду это само по себе целесообразное движение; однако, выполнить это ему не удалось. Конная бригада генерала Нусси, не имея никакого понятия о столкновении, происшедшем 7 сентября, подошла 8-го с севера к отряду Тафеля. Она была так же основательно разбита, как и ее товарищи накануне.

Часть взятых в течение двух дней пленных (около 30 европейцев) была отпущена к противнику на честное слово не сражаться больше в этой войне против Германии и ее союзников. Это было в интересах самих пленных, особенно в тропической обстановке; однако, эта человечная мера была неправильно понята англичанами. Они, подозревая шпионаж, задержали парламентера, [149] передававшего пленных, затем вывели его с завязанными глазами на середину густого леса и оставили там на произвол судьбы. Чудо, что этому человеку, истощенному долгим блужданием, удалось вернуться к нам назад. Это показывает, насколько англичане заставляли нас обращаться с излишней суровостью с неприятелем. При этом, однако, английский солдат доверял нашему отношению к пленным. Раненые англичане при уборке поля сражения, в которой участвовали немецкие и английские врачи, все же просили, чтобы их пользовал немецкий врач. Позднее раненые также заявляли, что при уходе английского медицинского персонала они с трудом выздоравливают.

Я считал, что эти удовлетворительные успехи у Киссаки не принесли окончательных результатов в отношении войск генерала Бритса, и думаю еще и теперь, что, при густом кустарнике и пересеченной местности, нельзя было осуществить энергичного преследования, а последнее только одно могло завершить победу, к которой мы стремились. Мое внимание было, главным образом, направлено теперь на двигающегося вслед за отрядом Штеммермана неприятеля, который подошел на расстояние двух переходов, северо-восточнее Киссаки. Положение там за последние дни сложилось очень неблагоприятно; пересеченная местность вынуждала часто к дроблению наших и без того слабых сил. Отдельные части попадали в засады, войска находились в напряженном состоянии, и у многих такая обстановка сильно повлияла на нервы. 9 сентября отряд Штеммермана приблизился к району Дутуми, который был мне знаком по прежней разведке. Я предполагал, что уже на следующий день неприятель будет продолжать наступление, и считал случай благоприятным для того, чтобы быстрым движением наших главных сил от Киссаки к Дутуми добиться там успеха. Мы выступили вечером из Киссаки по прекрасной широкой дороге и в течение ночи достигли Дутуми. Капитан Отто остался с 5 ротами в Киссаки. По прибытии я решил захватить противника врасплох и рано утром обойти и атаковать неприятельский левый фланг, на котором неприятель находился в тесном соприкосновении с отрядом Штеммермана. Мне было известно, что этот фланг расположен в долине, в то время как, если смотреть с нашей стороны, неприятельский центр и правое крыло тянулись влево, по предгорьям хребта Улугуру. Именно благодаря этим предгорьям, условия атаки на нашем левом фланге были не совсем [150] благоприятны. 10 сентября, рано утром, на нашем правом фланге отряд Шульца перешел в наступление. Скоро с обеих сторон был открыт ружейный и пулеметный огонь, а также начала стрелять неприятельская легкая артиллерия; однако, вследствие густой высокой травы, покрывавшей долину, нельзя было получить ясного представления об обстановке. Я считал, что наступление развивается хорошо, и отправился для ориентировки на левый фланг. Высоты здесь также густо заросли. Требовались большие усилия для движения вперед, и было трудно кого-нибудь отыскать. Достаточно измученный, лазил я кругом в полуденной тропической жаре, когда, к счастью, услышал звук жестяной посуды, и оправдалось мое предположение, что здесь обедают именно европейцы. Это был капитан Геринг, который расположился в кустах на одной из высот, дающей хороший обзор. Здесь, около 3 часов дня, было получено мало утешительное сообщение, что на нашем правом фланге атака капитана Шульца не увенчалась успехом, — попросту, не удалось добраться до противника сквозь густую траву. Таким образом, если теперь вообще необходимо было предпринять какие-либо решительные действия, то это было возможно выполнить только на нашем левом фланге. Весьма вероятно, что, ввиду тяжелых условий местности, здесь также нельзя было достигнуть успеха. Наступавшие роты попали в очень пересеченную горную местность, в которой они вели безрезультатную перестрелку с неприятелем, и с наступлением темноты отошли в свое исходное положение.

Следующие дни неприятель производил атаки, главным образом, на нашем левом фланге, но каждый раз бывал отбит нашими контрударами. В общем, было ясно, что в районе Дутуми можно было достигнуть решительного успеха только при большой оплошности противника. Между тем, наши сообщения с тылом, которые вели теперь уже не в Киссаки, а в юго-восточном направлении на Бехобехо, находились под серьезной угрозой со стороны противника. Поэтому я отказался от Дутуми и передвинулся с главными силами в расстоянии часа на юг, через реку Мгету, где части заняли растянутый укрепленный лагерь, в котором они оставались в течение нескольких месяцев. К сожалению, благодаря этому движению, было оставлены плодородные поля Дутуми. В бедном районе Кидеренгвы мы вынуждены были базироваться, главным образом, на подвозе, который шел от Руфиджи. К несчастью, [151] тяжелые условия этого подвоза, в связи с заболеваниями от це-це, очень скоро привели к почти полной потере наших вьючных ослов. Из Кидеренгвы боевые патрули направлялись на сообщения противника с тылом, отходившие от Дутуми на северо-восток, а также на дорогу Дутуми—Киссаки, по которой происходило теперь оживленное движение неприятельских отрядов и транспортов.

Целым рядом однородных наблюдений отмечалось теперь бросающееся в глаза передвижение войск у неприятеля. Как восточнее, так и западнее гор Улугуру были видны транспорты с войсками, которые направлялись к Морогоро в таких размерах, что туземцы говорили: «вана хама» (они переселяются). Это были 12.000 южноафриканцев, которые окончательно растратили свои силы и отправлялись на родину. Если прибавить к этому потери в боях и от болезней в течение последних месяцев, то оказывается, что и эта вторая большая экспедиция англичан потерпела также неудачу.

Неприятель должен был подготовить третье большое наступления, для которого он постепенно стянул один полк с Золотого Берега, два полка с острова Ямайки, одну бригаду из Нигерии, два белых и несколько смешанных полков из Южной Африки и, кроме того, полки из Родезии, из Европы, а также войсковые части из Индии. Он все шире использовывал черные войска, усиливая каждый свой восточно-африканский стрелковый батальон военного времени, и формировал также совершенно новые полки.

Другие наблюдения указывали на передвижение частей на восток. В общем, наступил период затишья, который нарушался только мелкими поисками патрулей и редкой артиллерийской стрельбой.

Генерал Смуте понял неудачу своего наступления. Он письменно предложил мне сдаться и этим показал, что им исчерпаны до конца все имевшиеся в его распоряжении средства.

(Сентябрь 1916—январь 1920 года)

(Чертежи XIII, XIV и XVI)

Между тем, обстановка у Кильвы потребовала особого внимания. Там в течение нескольких дней происходила значительная высадка войск. Мы имели только слабые отряды, прикрывавшие побережье, которые, главным образом, состояли из молодых, вновь навербованных аскари и были сведены в одну роту. Этой роты не было достаточно, и являлась опасность, что от Кильвы неприятельские войска двинутся к Руфиджи и к Ливале и очутятся в нашем тылу. Без сомнения, неприятель имел подобное намерение, и нужно было что-нибудь против этого предпринять. Майор фон-Бемкен с тремя ротами отошел с поля битвы у Дутуми к Кунгулио на Руфиджи; отсюда последовало походное движение и затем перевозка на плоскодонном пароходе «Томондо» к Утете. «Томондо» был единственным плавающим на Руфиджи, очень мелко сидящим пароходом и служил, главным образом, для перевозки продовольствия, которое доставлялось от нижнего течения Руфиджи к Кунгулио, а затем далее ослами и носильщиками к войскам у Кидеренгвы. Потребовались длинные переговоры, прежде чем «Томондо» было предоставлено правлением в распоряжение армии для нужд войскового транспорта. У Кильвы события развертывались вопреки нашему желанию; хотя произошло несколько успешных для нас мелких боев, однако, как это не раз случалось во время войны, нам не удалось сосредоточенно использовать находящиеся там войска. Между прочим, неприятелю удалось разрушить расположенный западнее Кильвы в слишком близком расстоянии от берега продовольственный склад. Туземцы искусно подстрекались противником к восстанию и оказывали ему ценные услуги в качестве шпионов. Некоторые немецкие [153] разведывательные отряды понесли большие потери, попав в засаду. Главный гражданский чиновник округа Кильвы был взят в плен. Тяжесть обстановки у Кильвы усугублялась еще тем, что аскари окружного управления не были подчинены военному командованию.

Одновременно с севера, в направлении от Даресалама, стало ощущаться наступление неприятельских сил против Нижнего Руфиджи. Наши слабые отряды, отступавшие от Даресалама на юг к Руфиджи, состояли, главным образом, из вновь сформированных рот аскари и части команды «Кенигсберга» и не представляли достаточного прикрытия для богатой местными средствами области Нижнего Руфиджи. Однако, войска могли рассчитывать на эти средства, так как область Среднего Руфиджи была слабо населена и не могла долгое время снабжать продовольствием солдат и носильщиков. На сбор урожая с кукурузных полей, которые мы, ввиду такого тяжелого положения, засеяли в плодородных равнинах, как у Логелоге, так и у Мпанганджи, нельзя было рассчитывать раньше марта 1917 года. Поэтому атака индусской ротой нашего выдвинутого в боме Кисанджира офицерского поста представляла собой серьезную угрозу. Неприятель, штурмовавший без достаточной огневой подготовки отвесные стены укрепления, был отбит с тяжелыми потерями. К сожалению, здесь также был убит и начальник поста — лейтенант резерва Бальдамус, который слишком открыто держался под неприятельскими выстрелами. Его храброе и стойкое поведение обеспечило нам пребывание местного Окружного управления в Кисанджире до подхода достаточных подкреплений, и, таким образом, надо благодарить этого доблестного офицера за то, что мы еще в течение нескольких месяцев могли удерживать за собой богатую продовольствием область Нижнего Руфиджи.

Уже отмечалось, что у Кидеренгвы наступил перерыв в действиях; нападение на противника, занимавшего сильно укрепленную позицию, не имело никаких шансов на успех. Поэтому командование оставило в районе Киссаки—Кидеренгвы лишь восемь рот под командой капитана Тафеля; впоследствии этот отряд был еще уменьшен. С главными силами командование перешло к Нижнему Руфиджи. Дорога на Кунгулио пролегала мимо больших озер, в которых, так же, как и в Руфиджи, водилось много гиппопотамов. При общей потребности в жирах охота на этих животных стала насущной необходимостью. Надо следить, пока голова зверя [154] не появится из-под воды и не станет ясно видимой, для того чтобы можно было произвести смертельный выстрел. Тогда гиппопотам погружается в воду, через некоторое время снова всплывает наверх, и при помощи веревки, наскоро сделанной из коры дерева его вытягивают на берег. Там его разбирают на части, и опытный человек очень хорошо знает места, где находится белое аппетитное сало. Количество последнего очень колеблется. Лучшие экземпляры могут свободно дать два полных ведра. Однако, необходимо изучать не только способы получения жира, но также знать наиболее уязвимые места для нанесения смертельного выстрела. Неопытные люди принимались за дело легкомысленно, и можно было видеть во многих местах, как трупы подстреленных и умерших от ран животных быстро портились и становились негодными для еды. На слонов теперь также начали смотреть совершенно другими глазами, чем раньше; в то время как обыкновенно охотник за слонами перед тем, как делал выстрел, оценивал длину и вес клыков, теперь прежде всего возникал вопрос — а сколько жира даст это животное, так как жир слона очень хорошего качества и даже, пожалуй, лучше на вкус, чем жир гиппопотама.

У Кунгулио взятые с собой гурты скота гнались прямо в реку и переплывали ее. Переправа же войск производилась на паромах, которыми заведовал начальник службы движения потерянной нами Северной железной дороги Кюльвейн, удовлетворявшийся скромной ролью заведывающего Кунгульской паромной переправой. Ко времени нашего прибытия был уже готов мост, длиной около 300 метров, годный также и для повозок. На южном берегу мы разбили лагерь у плантации Нджакисику, принадлежащей поступившему в армию лейтенанту резерва Блеку. Дома европейской постройки были приспособлены под лазарет и совершенно переполнены. В Логелоге мы застали Управление этапами; там было устроено большое число обширных тростниковых бараков для размещения войск. Сама плантация, принадлежавшая Обществу, имела далеко тянувшиеся поля сизаля. Точно так же и снабжение войск было отлично поставлено. В свободном от це-це районе держали много рогатого скота, и, кроме того, уцелевшие у нас вьючные ослы были обратно направлены сюда из области це-це, севернее Руфиджи. Семьи европейцев жили здесь еще, как в мирное время, в своих солидных домах и благодарили судьбу, что происходившие до сих [155] пор военные действия давали им возможность в течение более чем 2 лет продолжать без помехи свою домашнюю и хозяйственную жизнь.

В Логелоге на опытной станции Мпанганджи, которой мы достигли на следующий день, собрались также и другие европейцы из окрестностей; так как они не могли поместиться в имевшихся постройках, то строили дома из деревянных жердей, камыша или травы. При этом обнаружилось также мало утешительное явление. В то время как войска на фронте были проникнуты воодушевлением и предприимчивостью, в тылу картина иногда получалась совершенно другая. Люди, которые меньше всего разбирались в положении вещей, были убеждены, что знают все лучше других, и питали известное недовольство. Подобное поведение действует заразительно и с течением времени убивает лучшие побуждения. Однако, к счастью, у многих находившихся в тылу военных солдатская гордость была достаточно сильна, чтобы при случае самым резким образом обрывать этих недовольных. В одном из местных лазаретов кто-то слишком много болтал и занимался низкой критикой; тогда один из раненых ответил ему: «вот что я вам, все-таки, хочу сказать: командир — мозг армии, а вы ж... армии». Это неприкрашенное выражение было так удачно, что оно немедленно привлекло всех смеющихся на сторону раненого, и опасность крупного столкновения, которая надвигалась, была рассеяна.

Теперь возникал вопрос, должно ли командование сначала обратиться на север, на неприятеля у Кисанджира, или же действовать против противника у Кильвы. Последний не двигался дальше в направлении на Ливале, как писал майор фон-Бемкин, но повернул на север, быть может вынужденный к этому передвижениями наших войск. Таким образом, противник перешел в богатый, но очень гористый и тяжелый для передвижения войсковых частей, район Кибаты. Там он в данный момент казался мне мало опасным. Я считал достаточным воспрепятствовать ему в его дальнейшем наступлении на Руфиджи. Для этой задачи было довольно слабых по численности пяти рот под командой капитана Шульца. Майор фон-Бемкин, обеспокоенный за Ливале, ушел с двумя ротами и 10 1/2-сантиметровым орудием в район Мпоторы. Из этого обстоятельства мы, как это выяснилось дальше, извлекли позднее много пользы. При этом я имел свободу действий для [156] дальнейшего движения на Кисанджир. Это являлось важным, делая возможным для нас охрану богатой продовольствием области Северного и Нижнего Руфиджи и отправку оттуда богатых запасов к Среднему Руфиджи. Нельзя было предвидеть, сможем ли мы рассчитывать там на удачное столкновение; однако, я думал, что неприятель, который передвинул свои части также и от гор Улугуру на восток в район Кисанджира, будет наступать с севера. Таким образом, здесь очень легко мог представиться случай для удачного боя. Мы переправились через Руфиджи у Утеты в лодках и через несколько дней прибыли в Макиму, в одном переходе южнее Кисанджира. Между тем, в Кисанджире был сосредоточен достаточный гарнизон, силой в две роты, которые там энергично занялись укреплением местности. Немного далее на север, у Манероманго, были расположены сильные части противника, и наш европейский патруль, который был выслан еще из Кидеренгвы, подтвердил нам передвижение неприятельских сил с запада сюда, в район Манероманго—Кисанджир.

Этот патруль, через несколько дней после своего выступления из Кидеренгвы, попал во время страшной жары в безводный район, отдельные люди потеряли друг друга в густом кустарнике. Чтобы привлечь на себя внимание, они начали стрелять и вынуждены были сдаться англичанам. Только стойкий начальник патруля ушел в туземную деревню, где население с виду встретило его дружелюбно и предложило ему яиц; когда же он нагнулся над последними, черные напали на него и передали английскому патрулю из аскари, скрывавшемуся поблизости. Аскари, который на муле должен был сопровождать немца далее, обращался с ним довольно высокомерно. В пути немец, во время разговора, отвлек внимание аскари, указав ему на ошибку в седловке, и ему удалось получить мула в свои руки; перед тем, как он ускакал, он в происшедшей рукопашной схватке вырвал винтовку у аскари и застрелил его.

Точно так же и восточнее Кисанджира наши отряды подвигались вперед все дальше на север, и дело доходило до целого ряда мелких стычек в кустарнике, которые иногда отличались большими потерями для неприятеля. Немного восточнее, на побережье, в районе Кисинджу, также появилось несколько неприятельских отрядов, и там же находилось небольшое английское военное судно. Капитан фон-Либерман однажды утром произвел нападение со своей одиннадцатой ротой на этого противника, и наши [157] аскари, с криком «ура», очень решительно бросились на последнего. По военному судну было сделано также несколько, по-видимому удачных, выстрелов из полевого орудия. Выбив противника из Кисинджу, капитан фон-Либерман немедленно отошел назад. Одновременно мы действовали и против тыловых сообщений противника, и почти ежедневно дело доходило до мелких боевых столкновений.

Можно без преувеличения сказать, что густо населенная страна была сказочно богата. Аскари и европейцы, кроме муки в большом количестве, имели в своем распоряжении также и апельсины, папэины, мустафеле, кокосовые орехи и другие тропические фрукты. Поразительно было наличие здесь рисовых полей, которые начинались непосредственно южнее Даресалама, в то время как до войны рис ввозился из Индии. Скота здесь было мало, но роты начали высылать охотничьи команды далеко в богатую дичью степь, которая простиралась, главным образом, на запад от наших позиций. На наличие дичи в районе указывало уже большое количество львов. Семейство из пяти львов неоднократно ночью бродило по нашему лагерю и при этом нападало на наших животных.

В октябре, в то время, как командование находилось в Макиме, было получено сообщение, которое заставило предполагать, что высадка крупных войсковых частей противника у Кильвы, а также появление на реке Мбаранганду неприятельских отрядов, подвигавшихся с запада в направлении на Ливале, указывают на большое концентрическое наступление противника на Ливале. Португальский отряд из трех тысяч, почти исключительно европейцев, переправился через Ровуму, вторгся в гористую страну Маконде и 22 октября 1916 года занял Невалу. Командир «Кенигсберга», капитан флота Лоф, после очищения Даресалама сначала отправился в прежний район действий «Кенигсберга» у Руфиджи, а затем двинулся к Линди. Теперь он принял командование на юге. С двумя вновь сформированными ротами аскари, которыми он мог в первую очередь располагать, он укрепился перед сильными позициями неприятеля, высадившегося у Линди, обеспечил перевозку на вспомогательных суднах из Суди на север и более мелкими действиями наносил вред португальцам, появившимся у Нижней Рувумы. У него не было достаточно сил, чтобы одновременно действовать с надеждой на быстрый и решительный успех также [158] и против португальцев, наступавших на него сзади, со стороны Невалы.

Оказалось очень кстати, что, как выше отмечено, две роты и 10 1/2-сантиметровое кенигсбергское орудие отряда фон-Бемкина случайно находились у Мпоторы. В качестве командира для этого отряда был командирован от Руфиджи капитан резерва Роте, который до последнего времени работал как главный директор почт и по своему собственному желанию всецело предоставил себя в распоряжение войск. Через несколько дней он прибыл на велосипеде из Нджакисику к своему отряду и повел его вперед на Невалу. Капитан Лоф принял общее командование. Португальцы были сильно обстреляны кенигсбергским орудием, и их позиции взяты штурмом. Как оказалось, нам досталась очень значительная добыча, состоявшая из четырех горных орудий, некоторого числа пулеметов, нескольких сот ружей, большого количества патронов, нескольких автомобилей, продовольствия и всякого рода снаряжения. В течение следующих недель постоянно обнаруживались в скрытых местах закопанный в земле материал и боевые припасы. Наиболее скрытые места отличались особенным обилием. Португальцы были окончательно изгнаны из немецкой области и преследовались, отчасти, и по их собственной территории. Однако, учитывая общую обстановку, я воздержался продолжать преследование до последней возможности. Отряд Роте, ввиду необходимости уделить больше внимания постоянно усиливавшемуся противнику у Кильвы, был снова притянут к Мпоторе. Еще до того, как было выполнено это движение, я считал необходимым переброску более крупных сил из района Кисанджира к Кибате. Однако, не представилось случая завязать севернее Нижнего Руфиджи решительное и успешное сражение. Я был вынужден уйти в горы Кибаты навстречу, по-видимому, продолжительным и безрезультатным операциям.

Передвижения войск из Кибаты произошли в конце ноября 1916 года. Во время похода мы расположились на бивуак у Утеты, где в здании гражданского Управления были устроены обширные лазареты и на веранде развернулась жизнь маленького офицерского собрания. Утета, расположенная на командующей высоте, была сильно укреплена стрелковыми окопами с засеками и господствовала отсюда над нижележащим и широко разбросанным туземным городом. Ночью было слышно почти непрерывное и глухое [159] сопение гиппопотамов, а один дерзкий лев, после того, как ему не удалось нападение на чернокожего, попытался убить в нашем лагере другого человека. К счастью, его добыча была у него вырвана в последний момент подоспевшим европейцем и несколькими черными. При дальнейшем движении мы вышли на дорогу Мохоро—Кибата. Капитан Шульц, занимавший со своим отрядом укрепленную позицию в 2 часах севернее Кибаты, снабжался продовольствием посредством подвоза из богатой местности Мохоро. Различные магазины на этой дороге пополнялись непосредственно из окрестных плодородных районов. Кроме того, капитан Шульц высылал закупочные команды в ближайшие от его лагеря области, наиболее богатые во всей стране.

Поблизости Мбиндии, у лагерной стоянки отряда Шульца можно было видеть с горы широкую проложенную по высотам насыпь. Это была дорога для движения одного 10 1/2-сантиметрового кенигсбергского орудия, перевозкой которого на позицию руководил капитан-лейтенант Апель. Сотни туземцев, под однообразный напев, тащили тяжелый груз вверх и вниз по крутым скатам, через которые, сквозь густой кустарник, была проложена и расчищена годная для движения дорога. Вскоре по прибытии в Мбиндию орудие было установлено на позицию на одной горной вершине и позднее могло отсюда успешно производить обстрел. Точно так же, одна из 10 1/2-сантиметровых полевых гаубиц, расположенных дальше впереди, в лощине, стреляла через лежавшие перед ней высоты по неприятельским лагерям. Сведения, поступавшие от разведки, выявили возможность продвинуть нашу пехоту, под прикрытием густого кустарника, на одну из высот, которая командовала над местностью севернее Кибаты. Слабый неприятельский гарнизон этой высоты был атакован врасплох с тыла и быстро отброшен. Затем была атакована другая высота, лежащая непосредственно севернее массивной европейской постройки у одного источника. Скоро можно было видеть, как наши аскари забрались на эту гору и засели на ней, примерно в 80 метрах перед сильными неприятельскими позициями.

Между тем, было закончено передвижение нашей артиллерии; кроме 10 1/2-сантиметрового кенигсбергского орудия и гаубицы, были также поставлены на позицию оба горных орудия, именно на линии нашей пехоты. Огонь по строениям, где на голой высоте были видны бродившие вокруг многочисленные люди и животные, не [160] открывался до тех пор, пока не было все готово. Одна из рот, обошедшая неприятеля и расположившаяся на его пути отхода, наблюдала, как тяжелые снаряды, попавшие в бому, вызвали страшную панику. Полки неприятельских аскари убегали со всех ног вдоль фронта скрытно расположенной роты. Но, к сожалению, рота воздержалась от того, чтобы использовать этот благоприятный момент. Она рассчитывала, что за отдельными толпами аскари вскоре последуют еще более сильные группы, и не хотела упускать случая для огневого нападения. Но предполагаемые неприятельские крупные отряды не появились, и, таким образом, тут, как, впрочем, это бывает часто, был упущен хороший случай из-за ожидания еще лучшего. Пехотная атака упомянутых высот, расположенных непосредственно за Кибатой на север, стоила нам потери нескольких очень энергичных европейцев; фельдфебель Миров был убит, вице-фельдфебель Зицман получил, вследствие ранения в ногу, тяжелые и очень болезненные повреждения ножного нерва. Он раньше часто отличался своими неутомимыми и успешными партизанскими действиями против Угандской железной дороги. Теперь он был потерян для службы ввиду длительного пребывания в лазарете и еще до своего выздоровления попал в руки неприятеля.

Было очень трудно правильно ориентироваться в чрезвычайно изрезанных ущельями горах Кибаты. Однако, после произведенных многочисленных разведок, мы спустя несколько дней почувствовали себя в горах почти, как дома. Можно было хорошо наблюдать и Кибату, и пути сообщения противника с тылом, и мы твердо установили, что неприятель продолжал постепенно усиливать свои войска. В сущности, он использовал у Кибаты главную массу высадившейся у Кильвы дивизии. Наши наблюдения и характер местности наводили на мысль, что неприятель предполагает обойти нас от Кибаты в западном направлении, т.-е. вокруг нашего правого фланга, чтобы таким образом заставить нас очистить высоты, которые командовали с севера над Кибатой и над ее главными источниками воды. Фронтальная атака 129 Белуджистанского полка была отбита с тяжелыми потерями для противника. В первых числах декабря были замечены сначала слабые, затем более сильные отряды, которые продвигались с высоты на высоту против нашего правого фланга и скоро достигли своими передовыми частями одной из командующих гор, которая была англичанами названа «Холмом Золотого Берега». Ущелье и лес [161] благоприятствовали нашему контрнаступлению на этот холм, и наши аскари, неожиданно даже для нас, показались почти у самых неприятельских позиций. Наши орудия были готовы к открытию огня, но, к сожалению, первая граната разорвалась среди наших аскари, и пехотная атака, которая могла быть успешной только при быстроте и внезапности, не удалась. Тем не менее, от огня наших двух горных орудий, открытого теперь с 1.600 метров, а также и от огня нашей гаубицы, расположенной сзади, неприятельский Золотобережный полк понес очень крупные потери. Неприятель был расположен на краю горы, крутые скаты которой были большей частью совершенно оголены. Поэтому он с трудом мог избежать обстрела, а устройство окопов требовало при твердом грунте много времени. Когда мы окружили гору, наша пехота концентрически обстреляла пулеметным огнем ясно видимые цели. Для неприятеля сделалось невозможным удержать такую важную для него позицию. После его отхода мы нашли многочисленные кучи убитых, и потери павшими только на одном этом месте едва ли могли быть меньше 150 человек.

Однако, наступление Золотобережного полка все же принесло неприятелю известную пользу. При моих слабых силах — мы имели в общем около девяти рот — я отвел одну из двух рот, расположенных непосредственно у Кибаты, чтобы использовать ее против Холма Золотого Берега. Когда я ночью вернулся в лагерь, то услышал в расположении единственной оставшейся теперь в соприкосновении с неприятелем роты многочисленные мелкие взрывы. Значение этих взрывов мы узнали только спустя некоторое время, так как это была незнакомая нам тогда атака ручными гранатами. Противник атаковал многими ротами и так быстро и ловко, что неожиданно ворвался в окопы наших слабых частей и отбросил их. Потеря этой позиции лишила нас возможности вести с близкого расстояния огонь по передвигавшимся войскам противника и по его сообщениям с источником воды. Я это до сих пор проделывал успешно и даже, воспользовавшись случаем, выдвинул туда легкое орудие, которое по окончании обстрела было опять оттянуто назад.

Тем не менее, очищение этих высот и понесенные при этом потери теперь вознаграждались успехом, достигнутым у Холма Золотого Берега. Несмотря на нашу численную слабость, мы вполне оставались господами положения. Наши патрули и сильные [162] летучие отряды проникали непосредственно в тыл неприятеля, а также дальше, до его путей сообщения с тылом. Более мелкие действия, которые неприятель иногда пытался предпринимать, не приводили ни к каким результатам. В общем, противник понес у Кибаты крайне значительные потери, и я думаю, что их нельзя оценивать ниже четырехсот человек. Его оперативные планы были также основательно расстроены. Не подлежало никакому сомнению, что он стремился двигаться вперед от Кильвы на Левале. Наш сильный удар у Кибаты вынудил его обратиться против нас, отвлек его внимание от Кильвы и заставил его оставить в покое остальную область, а также наши запасы продовольствия и пути подвоза. Примерно в конце декабря появились неприятельские аэропланы, которые часто летали над нашими позициями и сбрасывали на них бомбы. Хотя они при этом употребляли теперь гораздо более сильные бомбы, чем раньше, все же они причиняли нам очень слабые потери. В день Рождества мы увидели, что с одного аэроплана была сброшена большая масса груза на бому Кибату, но наша надежда, что неприятель случайно обстреливает свой собственный лагерь, нас обманула: это были большие массы сигарет, которые являлись рождественским подарком своим войскам.

К этому времени я получил однажды личное письмо британского главнокомандующего генерала Смутса, в котором он сообщал мне о пожаловании мне ордена «пур ле мерит» и высказывал надежду, что его сердечное поздравление не будет мне неприятным. Я его поблагодарил таким же вежливым образом. Я упоминаю об этом письме генерала Смутса в доказательство того, что, несмотря на убийственную войну, между противными сторонами безусловно существовало самое глубокое уважение. Вообще, неприятель много раз высказывал, как он глубоко ценит подвиги немецких войск.

В конце 1916 года я считал военное положение в колонии исключительно благоприятным, так как я знал, что южно-африканские войска были большей частью уничтожены вследствие потерь в боях и болезней и что из оставшихся большая часть, по истечении срока своей службы, возвратилась обратно в Южную Африку. Точно так же и индусские войска, после продолжительного пребывания в открытом поле Восточной Африки, численно уменьшились, а вновь прибывшие части — мы твердо установили [163] присутствие у Кибаты индусских полков из племени патанов — состояли большей частью из молодых солдат. Другие же полки, как 129 Белуджистанский, который раньше сражался во Фландрии, несомненно, представлял собой хороший боевой материал, но в отношении их можно было ожидать, что они не выдержат продолжительных тягот африканской войны. Неприятельские черные войска аскари, в общем, были молоды, и только сравнительно небольшое число их уже принимало участие в боях. Таким образом, можно было спокойно и в дальнейшем выдерживать более длительную войну. Я еще и теперь думаю, что нам удалось бы не только устоять против превосходного противника, но даже разбить его, если бы он не имел возможности постоянно пополнять свои войсковые единицы и привлекать новые войска. В конце 1916 года я не знал, что в то время это было выполнено противником в более широких размерах. Между прочим, была переброшена из Нигерии в Даресалам целая бригада чернокожих войск и оттуда без остановки направлена дальше на Дутуми и Киссаки.

Стоявшие там лагерем пять рот под начальством капитана Отто были в первых числах января 1917 года атакованы генералом Смутсом не менее, чем двумя бригадами. Одновременно с этой атакой с фронта неприятель производил широкое обходное движение. При большом количественном превосходстве он имел возможность преградить путь отхода нашим войскам, отступавшим в направлении на Кунгулио. Наши аскари должны были неоднократно пробивать себе штыками дорогу, и при закрытом характере местности отдельные роты попадали в крайне затруднительное положение. Наша полевая гаубица со слабым прикрытием натолкнулась при отступлении на Бехобехо на расположенного в засаде неприятеля силой в несколько рот. Вся орудийная прислуга была уничтожена, а гаубица захвачена. Но, все-таки, в конце концов, всем частям удалось ускользнуть от обхода неприятеля и собраться у Бехобехо. Тут опять сразу завязались серьезные бои, в которых и неприятель очень стойко сражался. В этом бою пал и хорошо известный в немецких кругах своей любезностью и увлекательными рассказами старый зулус-охотник, поступивший в армию лейтенантом. Несмотря на то, что капитан Отто имел перед собой, а также на флангах, превосходного противника, а сзади широкую реку Руфиджи с одним только очень непрочным [164] мостом, ему все-таки удалось, согласно поставленной задачи, достигнуть со своими войсками южного берега реки и уничтожить затем мост.

Таким образом, осталось бесполезным и замеченное нами далекое обходное движение неприятеля, которое он произвел из Киссаки дальше на запад, на Мкалинзо у Руфиджи. Двигавшаяся туда неприятельская бригада уже не успела прибыть вовремя на южный берег Руфиджи так, чтобы помешать переправе капитана Отто и этим поставить его в чрезвычайно тяжелое положение. Наоборот, это дало нам несколько очень значительных частичных успехов. Наступающий от Бехобехо противник увлекся преследованием и с крупными частями переправился на лодках через Руфиджи у Кунгулио. Капитан Отто имел наготове свой отряд несколько южнее реки, атаковал здесь переправившиеся части и с большими потерями для противника окончательно отбросил его за реку. Этому частичному успеху способствовало поведение направляемых на Мкалинзо неприятельских колонн. Они состояли, главным образом, из белых и, отчасти, из черных войск из Нигерии; и те, и другие не были способны к такому широкому обходному движению и поэтому прибыли к Руфиджи изнуренными и неспособными к боевым действиям. Они выбыли из строя на продолжительное время, и согласованная, вообще недурно задуманная операция генерала Смутса была расстроена.

Наступление у Кунгулио сильного противника скрывало в себе опасность, что он может овладеть средним Руфиджи и районом, расположенным южнее его. В этом случае он мог легко захватить в свои руки главную часть нашего военного материала и аппарат наших путей подвоза, которые шли, главным образом, от Среднего Руфиджи к Ливале. Поэтому я должен был отвечать на его действия посредством наших расположенных перед Кибатой сил и с большей частью последних выступил к озеру Утунги, чтобы быть оттуда готовым поддержать капитана Отто и использовать благоприятную обстановку, если она создастся.

(Январь—март 1917 года)

(Чертеж XIV)

Наше выступление из Кибаты состоялось в соответствии с планом. На следующий день я с несколькими спутниками поехал верхом вперед в надежде, что войска, имевшие при себе нескольких проводников-туземцев, не собьются с дороги. В горах Кисеи мы встретили многочисленных, но очень пугливых туземцев, неоднократно при нашем приближении бросавших на произвол судьбы свои богатые запасы риса. Я в тот же день пожалел, что не взял ничего для собственного потребления из этого обильного продовольствия. Во время полуденной жары, мы, всадники, отдыхали в пори. Некоторые знатоки страны обратили мое внимание на освежающий фрукт мбинджи, которым мы подкреплялись. К сожалению, мы не знали, что поджаренные косточки мбинджи представляют прекрасную пищу, напоминающую по вкусу наш орех. Жара была нестерпимая, но так как мы находились в районе действий неприятельских патрулей, то должны были быть бдительными. Источники воды в то время, в период крайней засухи, были крайне ограничены. После долгих поисков, мы нашли, наконец, маленькое болото, хотя и грязной, но, по указаниям знатоков страны, не вредной для здоровья воды. Под вечер мы достигли большого селения, покинутого жителями. К счастью, мы нашли там черного, состоявшего на немецкой гражданской службе, который сообщил, что это есть Унгвара — цель нашего сегодняшнего перехода. Пройдя через этот поселок, туземец показал нам болото с водой, у которого мы расположились бивуаком. Мой черный повар, старый, бородатый, хорошо известный многим восточно-африканцам Баба, почти не отставал от нас, всадников, и, идя по нашим следам, скоро появился. Он быстро приготовил [166] себе свою «угали» (кашу) и удобно расположился у огня. Мы смотрели на него с завистью, так как ничего не имели и ждали нашего багажа и двигающихся за нами войск. Но никто не прибывал, и мы легли спать голодными. Спаситель появился в образе великолепной антилопы, подошедшей к водопою при лунном, по силе почти дневном, свете. Почти одновременно затрещали два выстрела обоих моих спутников — ван-Ройена и Нивенгузена — испытанных охотников-буров, ставших немцами. Как наэлектризованные, поспешили мы вскочить из-под наших одеял и, спустя короткое время, жарили аппетитные куски нашей дичи.

На следующий день мы достигли озера Утунги, где нас ожидал капитан Фейльке, подкрепивший нас хлебом, кофе и колбасой, приготовленной из дичи. Ничего не было слышно о следовавших за нами войсках. Они потеряли нас в пори и так основательно разбрелись, что часть их только после нескольких дней достигла нашей телефонной линии в районе Утеты и вошла с нами в связь. При трудности связи мне до сих пор было невозможно получить верную картину о состоянии снабжения. Я рассчитывал найти хорошо пополненные магазины у озера Утунги при Мпангандже, а также в районе Мадабы. Я имел это в виду, когда из богатой области, севернее Нижнего Руфиджи, с крайним напряжением транспортировал продовольствие через Мпанганджу в тыловой район. Но обстановка в отношении продовольствия сложилась совершенно иначе.

В тыловой области, кроме массы носильщиков, нужных для транспорта на юг военных припасов, держалось еще множество персонала, который использовывался для постройки дорог, для сооружения тростниковых хижин и других целей; также и на небольших этапных пунктах находилось большое число людей, которые, даже в самом благоприятном случае, не делали ничего другого, как только доставляли продовольствие для обеспечения самих себя. Но часто и эта доставка, опять-таки, производилась другими людьми, которых, в свою очередь, надо было обеспечивать продовольствием. В большинстве случаев бывало так, что продовольственные грузы, собранные и направленные для боевых частей севернее Нижнего Руфиджи, достигали, в конце-концов, небольшого этапного пункта и поедались людьми, ничего не делавшими или выполнявшими совсем второстепенную работу. При трудности сообщений и больших расстояниях деятельному и энергичному [167] капитану Штеммерману, принявшему на себя заведывание этапной службой, еще не удалось полностью разобраться в этих обстоятельствах и устранить недостатки. В Африке также было слишком много людей, которые стремились применять свои драгоценные силы на второстепенные дела и этим вредили более важным задачам. Это стремление было настолько велико, что только железная метла была способна произвести перемену. Общим результатом всех этих затруднений было то, что тысячи и тысячи лентяев истребляли продовольствие, которое с большим напряжением собиралось в районе действий боевых частей. Этап ничего не давал для снабжения армии, наоборот, еще жил за ее счет, и при этом заметно приближался момент, когда мы будем вынуждены оставить богатые местными средствами области, удерживаемые в данную минуту сражавшимися войсками. В то время хороший совет был бы очень ценным. Надо было со всей энергией заботиться о немедленной обработке полей занятого нами в данное время района, т.-е. окрестностей Мадабы и Ливале, а также и лежавших далее на юг частей колониальной области, которым, вероятно, суждено было иметь большое значение в период дальнейших операций. Но урожая нужно было ждать несколько месяцев. В течение этих месяцев мы должны были еще оставаться у Руфиджи и жить там. Правда, здесь было засеяно несколько сот гектаров кукурузы, но она должна была сначала вполне созреть. По соображениям продовольственного характера, войска могли двинуться на юг только после сбора этого урожая; они должны были удержаться в бедном местными средствами районе, в котором находились в данный момент.

Выполнение этой задачи было затруднительно. Следовало немедленно ввести в жизнь следующее решение: отказаться от всех едоков, которые не были безусловно нужны для ведения войны в ближайшие месяцы. Таким образом, были отпущены на свою родину тысячи носильщиков и рабочих тылового района. Надо было ясно учитывать весь вред этого мероприятия: мы предоставляли неприятелю тысячи людей, показания которых должны был дать ему точную до мелочей картину группировки наших сил, нашего продовольственного положения и внутреннего состояния. Одного только сокращения тылового состава было все же недостаточно. Пришлось также сократить число нестроевых в ротах. Между прочим, было постановлено, что ныне ни один европеец не [168] мог обслуживаться более, чем пятью цветными. Это для европейцев может показаться слишком большой роскошью, но в африканской обстановке цветная прислуга европейцу, действительно, необходима. Требуется, по крайней мере, один человек или мальчик, который бы готовил и оказывал личные услуги. При этом необходимо постоянно возить с собой все имущество по части одежды, продовольствия, одеял и палаточного оборудования. Если же принять во внимание, что в мирное время каждое находящееся в дороге должностное лицо обслуживалось во время большого путешествия числом носильщиков от одиннадцати до тринадцати, кроме своих трех-четырех личных слуг, то станет понятным, насколько стеснительным был приказ командования об этом ограничении и какую бурю негодования он вызвал. К счастью, на все возражения с санитарной и культурной точек зрения я был в состоянии сослаться на тот простой факт, что сам я в течение месяца довольствовался вместо трех двумя небольшими вьюками, т.-е. в общем четырьмя черными, и остался при этом здоровым. Еще теперь я испытываю особенную признательность к офицерам, которые, как и во многих других случаях, понимали необходимость этой спасительной меры и, чтобы показать пример, шли ей навстречу. Они правильно считали, что верное понимание офицерами обязанностей командира состоит в том, чтобы не требовать особых удобств для себя, а, наоборот, в первую очередь, брать на себя неизбежные лишения. Я думаю, что между всеми солдатами и гражданскими служащими, до высших чинов, нет ни одного, кто теперь осуждал бы эту меру, в начале вызвавшую столько резких возражений.

Однако, одним только сокращением числа едоков задача снабжения не была еще решена. Попросту, не хватало запасов. Уже тогда можно было предвидеть, что подвоз продовольствия из районов военных действий, который, естественно, производился очень энергично, будет недостаточен, чтобы обеспечить нас до начала сбора нового урожая, т.-е. до конца марта. Даже при тщательном и всестороннем обсуждении мы не избежали необходимости сократить также и военный паек; это было крайне нежелательно, так как и чернокожий также должен хорошо снабжаться, если на него хотят положиться. Тут разразился новый, еще более сильный взрыв негодования. Со всех сторон посыпались письма и телеграммы, что размер суточного пайка, установленный в 600 грамм [169] муки, не мог дать необходимого для тела количества калорий, но и здесь мы столкнулись с неумолимой действительностью, а именно с фактом, что имеется налицо определенное количество продовольствия и что этого продовольствия должно хватить. Нельзя было избежать сокращения продовольственных пайков. Впрочем, как роты, так и отдельные люди должны были заботиться о смягчении кризиса при помощи охоты, на что можно было при некоторой энергии рассчитывать в богатом дичью районе. Но в отношении продовольственного вопроса логика у многих слегка хромала, и для некоторых было легко всю вину на нехватку в данное время продовольствия сваливать на злого командира, а самим играть роль людей, старающихся об увеличении ежедневного пайка. Я должен был спокойно переносить все это и наблюдать, — кто был в состоянии сократить свои потребности в случае неумолимой необходимости и кому это не удавалось.

Выполнение этого решительного приказа натолкнулось на ряд затруднений. Множество жен аскари сопровождали войско, но затем застряли в различных лагерях у Руфиджи, там, где это им нравилось. Мне было бы более выгодно передвинуть их на юг, куда подвозить продовольствие было легче. Это передвижение было организовано, и женщин снабдили продовольствием на время дороги. Но после короткого дневного перехода они просто остались лежать и объявили, что не могут двигаться дальше. Свои запасы, рассчитанные на более долгое время, они съели самое позднее на третий день и требовали теперь еще. Некоторые даже набросились на европейца, ведшего транспорт, и исколотили его.

В конце концов, мы преодолели также и эти затруднения, и продовольственный вопрос разрешился удовлетворительно. Аскари, которым разъяснили положение, поняли затруднение и вели себя разумно. Хорошие охотники были распределены по отдаленным охотничьим районам, и время от времени пустой желудок снова наполнялся изобильно. Я вспоминаю, что у нас, у озера Утунги, около 200 наших чернокожих в один день уничтожили одного крупного буйвола с придатком к нему еще одного слона. Также проходящим караванам носильщиков можно было отпускать немного дичи.

В течение февраля запасы наших магазинов, состояние которых я ежедневно отмечал у себя, сокращались. Я должен был опасаться, что по продовольственным причинам не буду в состоянии [170] выжидать у Руфиджи новой жатвы. В таком случае была бы потеряна не только эта жатва, но также не мог бы быть использован новый урожай более южных областей. Мы были бы вынуждены удовольствоваться только спелыми уже зернами и двигаться дальше, отказавшись от непоспевших. Счастливый случай явился мне на помощь в этом затруднении. Я двигался однажды от озера Утунги в Мпанганджу к капитану Гафелю, который предусмотрительно руководил делами и в тактическом и в продовольственном отношении. Я остался ночевать в его лагере, и он поставил передо мной очень хорошее блюдо из молодой кукурузы, приготовленной, как спаржа. Таким образом, мы заговорили о кукурузных полях Мпанганджи и окрестностей. Последние были переполнены женщинами и другими туземцами, которые постепенно явились, как стая перелетных птиц, и питались там незрелыми зернами. Это было в высшей степени нехозяйственно, но все же навело меня на мысль в случае необходимости использовать в более крупном объеме кукурузные запасы еще до их созревания. Теперь этот случай скоро представился, и опыт с более зрелыми зернами показал, что. высушивая их в сушильной печи, можно получить из них очень хорошую муку. Каждый день собирали теперь более спелые зерна, и, так как все поля с каждым днем все больше созревали, продовольственное положение постепенно улучшалось. Уже 1 марта порции могли быть увеличены до 700 грамм, следовательно, почти до полного объема прежнего пайка.

Растущая острота общего военного положения требовала более усиленного и напряженного использования наших продовольственных возможностей; спокойная и медленная доставка продовольствия, которая в первый период войны производилась сносно гражданскими властями, теперь не могла уже удовлетворять. Дважды, у Киссаки и у Руфиджи, я был самым неожиданным образом поставлен в крайне тяжелое продовольственное положение, которое поставило под знаком вопроса дальнейшее ведение операции. Более сильная организация продовольственного дела, которая бы учитывала военные потребности, их предвидела, с ними считалась и работала более быстро и с большим напряжением, являлась жизненным вопросом для дальнейшего ведения войны. К счастью, я в этом убедил также и губернатора, и тогда был послан вперед через Ливале в Массасси вновь сформированный [171] интендантский отдел с некоторым числом сотрудников из состава армии. Этот отдел создал много подотделов, связанных с гражданскими местными органами в округе Линди, и, таким образом, рука-об-руку с гражданскими властями, подготовил и начал там обработку полей и сбор продовольствия в магазины. Благодаря такой организации, было достигнуто усиление военного влияния в общем аппарате снабжения.

В обмундировании в то время не ощущалось чувствительного недостатка, а также оружие и боевые патроны имелись в достаточном количестве.

Вследствие обходного движения противника у Мкалинзо, где были обнаружены крупные массы войск, капитан Отто передвинул из Кунгулио к югу главные силы своего отряда. Севернее Мавы он прикрывал богатую местными средствами область Мадабы, а также путь подвоза и телефонную линию, шедшую от озера Утунги через Маву. 24 января 1917 года севернее Мавы капитан Отто был атакован несколькими батальонами Нигерийской бригады. Неприятель, отбитый с тяжелыми для него потерями, преследовался на протяжении многих километров через кустарник до укрепленной позиции, на которой он укрылся. От Кибаты оставленные там после нашего ухода войска капитана Шульца, которые сообразно обстоятельствам усиливались и сменялись, после боев в районе Кибата—Утета—горы Кисеи постепенно были сосредоточены к Унгваре. Значительные силы противника, — осталась одна пехотная бригада, — последовали за ними. Несмотря на его численное превосходство, отдельные бои протекали для противника большей частью неблагоприятно и с большими потерями. Капитан фон-Либерман, капитан Геринг, капитан Кель и многие другие начальники патрулей часто наголову разбивали вдвое и более сильные отряды индусов и черных солдат и захватывали оружие, пулеметы и боевые припасы. Продолжительная война создала большое число искусных младших начальников, и пример, который показал убитый позднее обер-лейтенант Крегер, вызывал безграничную предприимчивость и отважность. Не справляясь о силе неприятеля, часто с немногими людьми, в густом кустарнике, с примкнутыми штыками и «ура» атаковывал он неприятеля и в том же духе воспитывал аскари. Выдвинулись также и различные цветные руководители патрулей, и, когда позднее храбрый эфенди четвертой полевой роты побил со своим патрулем в самостоятельно [172] веденном бою целую роту индусов, то этим мы обязаны полученной здесь у Унгвари боевой выучке.

Опасность для наших сообщений, отходивших на юг через Мадабу-Ливале, со стороны сильного противника, расположенного западнее Кибаты, была слишком очевидна, и нам необходимо было позаботиться о соответствующей защите. Это требовало постепенного передвижения наших сил от Руфиджи на юг, тем более, что продовольственные запасы в районе этой реки приходили к концу, и приближался период дождей.

Являлось очень важным не очищать область Руфиджи до наступления больших дождей. Если бы это удалось, то мы могли рассчитывать на значительный выигрыш времени, так как в продолжение самих дождей и ближайшее время после них операции поневоле прекращались и, следовательно, засеянные поля, особенно мтама (просо), могли созреть.

Когда переселение муравьев показало, что надвигается период дождей, командование заблаговременно распорядилось, чтобы женщины, дети и нестроевые в возможно большем числе были переправлены на северный берег Руфиджи, а оттуда далее на Даресалам. До того обстоятельства, что эта мера, вызванная дождями и продовольственными затруднениями, повлекла за собой большое недовольство, мне было так же мало дела, как и раньше при взрывах негодования. Я и теперь еще остаюсь на той точке зрения, что своевременное передвижение этих людей было больше в их собственных интересах, чем если бы они провели еще часть дождливого времени на размытой земле и в затопленных хижинах, без достаточного обеспечения продовольствием.

Дожди, начавшиеся в конце марта, были в 1917 году особенно сильными. Наш лагерь, расположенный на небольшой возвышенности у озера Утунги, сделался островом, с которого сообщение с Руфиджи через лес было возможно только на лодках. Некоторое количество людей утонуло в лесу во время периода дождей. Другие спасались на деревьях в продолжение целого ряда дней. Вода поднялась настолько, что в Мпанганджи проникла в высоко расположенные жилые помещения и лазаретные строения. Пребывание женщин и детей, больных и раненых стало совершенно невозможным, и после отступления войск они вынуждены были обратиться к англичанам, которые, учитывая их тяжелое положение, позаботились о снабжении их продовольствием и перевозкой оттуда. [173]

Главная часть войск своевременно перешла из залитых водой районов Руфиджи и озера Утунги дальше на юг, после того как она использовала все наличное продовольствие у Руфиджи почти до последнего зерна. Отход совершался планомерными эшелонами. Большая часть войск собралась в Мпоторе, где капитан Роте находился в укрепленном лагере со своими двумя ротами, разбившими португальцев при Невале. У Руфиджи остались только более мелкие отряды, которые были постепенно уменьшены до размеров патрулей. Четыре перехода восточнее Мадабы отрядам Келя и Геринга представился благоприятный случай для успешных действий против неприятельских отрядов, стоявших на западном скате горы Матумби.

Но постепенно все наши отряды были сосредоточены у Мпоторы, и только капитан Отто остался в возвышенной области Мадабы.

(пер. ??)
Текст воспроизведен по изданию: Пауль Эмиль фон Леттов Форбек. Мои воспоминания о Восточной Африке. М. Военный вестник. 1927