Участие русских офицеров-добровольцев в англо-бурской войне 1899-1902 гг.

(Окончание. См.: Воен.-истор. журнал. 2001. № 1.)

В боях с англичанами были ранены (по южноафриканским архивным данным): Евгений Августус (Августов), 24 года; Александр Шульженко, 30 лет; Алексей Диатроптов, 30 лет; Михаил Енгалычев, 28 лет; Иван Никитин, 28 лет; Владимир Семенов ¹, 25 лет; Владимир Рубанов, 25 лет; Федор Гучков, 38 лет; Виктор (фон) Буш, 28 лет; Петр Коуманцев (Куманцев), 38 лет; Евгений Максимов, 50 лет; Сергей Дрейер ², 25 лет. Списки убитых и раненых неполны, по различным данным, еще несколько человек погибли в боях или получили ранения — Сапаров ранен, Стессель убит и т.д.

Следует рассказать и о некоторых других наших соотечественниках, сражавшихся в Южной Африке. Среди них украинский крестьянин Иван Кириллович Заболотный, «участвовавший в англо-бурской войне в качестве добровольца», в 1905 году депутат первой Государственной думы и один из руководителей партии трудовиков. Был арестован и лишен гражданских прав после роспуска думы.

Не менее интересна личность ветерана англо-бурской войны Иосифа Григорьевича Высочанского, поручика запаса, полицейского из Санкт-Петербурга. Старший помощник участкового пристава, он участвовал в первой русской революции 1905-1907 гг. и после ее поражения был вынужден покинуть родину ³.

В числе русских добровольцев был также Александр Магнусович Эссен (1880-1930). Потомственный аристократ, родственник известного отечественного флотоводца, участник первой русской революции, после Октября 1917 года он стал одним из ведущих управленцев и в 20-е годы был заместителем председателя Госплана РСФСР.

В 1966 году уральский писатель Олег Кирьяков издал роман «Странный генерал» о Петре Ковалеве и Дмитрии Бороздине, которых причислял к участникам англо-бурской войны ⁴. Среди добровольцев был и Николай Евграфович Попов. Выпускник сельскохозяйственного института, он из-за разногласий с властями покинул Россию и перебрался в Европу еще до начала войны в Южной Африке, но посчитал своим гражданским долгом выступить на стороне буров. Позже проживал во Франции и Швейцарии. В 1904 году Попов вернулся в Россию, а в русско-японскую войну был военным корреспондентом газеты «Русь». Спустя четыре года получил диплом пилота во Франции и стал первым русским летчиком. Однако вскоре из-за полученных тяжелых травм в результате аварии летать больше не смог. После революционных событий 1917 года он эмигрировал во Францию, где зарабатывал на жизнь в качестве тренера по гольфу. А в 1929 году Николай Попов покончил с собой, [68] застрелившись в Каннах. Его имя навсегда осталось в истории отечественной авиации ⁵.

Среди русских добровольцев в Южной Африке был и подпоручик запаса Алексей Николаевич Ганецкий ⁶. В одной из лондонских газет в апреле 1900 года, когда буры уже терпели поражения, появилось сообщение о гибели офицера. Его отец, генерал, герой русско-турецкой войны, выразил сомнение в достоверности такой информации, и в Трансвааль и Лондон направили запросы. Вот один из ответов: «...A. H. Ганецкий сформировал отряд в Претории в начале марта 1900 года. Последний раз он писал из Глензо 19/23 марта, предполагая отправиться в Оранжевую республику. Известие о смерти его сообщено в газетной телеграмме от 20 апреля...» ⁷. В другом же документе читаем: «Поспешаю уведомить Вас, милостивый государь, — писал 7 мая 1900 года граф В. Н. Ламздорф А. Н. Куропаткину, — на основании только что полученной телеграммы консула в Трансваале, что Ганецкий совершенно здоров и находится в Претории» ⁸. В телеграмме не сообщается, что Ганецкий был ранен в одном из боев. Это, видимо, и послужило причиной появления слухов о его гибели.

Мнения исследователей о данной личности сильно расходятся. С одной стороны, это был гуляка, дуэлянт, большой любитель покрасоваться. С другой, он создал небольшой отряд и вместе с ним принимал участие в боевых действиях.

Некоторым русским офицерам-добровольцам, очевидно, было поручено собирать сведения, интересующие военное министерство. Косвенно на это указывает то, что возвратившийся из Трансвааля поручик запаса Алексей Ефимович Едрихин испросил разрешения представиться военному министру А. Н. Куропаткину ⁹. Доклад Едрихина получил высокую оценку начальства, что подтверждает следующее распоряжение:

«Секретно. Канцелярия ВУЧа.
В Главное интендантское управление

В 20-й день октября 1899 года последовало высочайшее соизволение зачесть в действительную службу уволенному в запас армейской пехоты из 117-го пехотного Ярославского полка поручику Едрихину время, проведенное им в наблюдении за военными действиями в Южной Африке, с возвратом получавшегося им на действительной службе содержания.

В соответствии с сим Главный штаб просит сделать распоряжение об ассигновании названному обер-офицеру, вновь зачисленному на службу в тот же полк высочайшим приказом от 13 июля, причитающегося ему содержания за время пребывания его в запасе с 1 октября 1899 года по 13 июля 1900 года с отпуском его в С- Петербурге.

Управляющий делами
генерал-лейтенант Соллогуб...» ¹⁰,

Приглашение поручика Едрихина к военному министру и выплата ему содержания за время «пребывания в запасе» подтверждают, что он выполнял определенные поручения по сбору сведений в Южной Африке. По существу в течение нескольких месяцев Едрихин являлся тайным военным наблюдателем.

Но не все офицеры получили такие льготы.

«По наведенной в IV отделении справке оказалось, что подпоручику Августусу с высочайшего соизволения было зачислено время, проведенное в Южной Африке за действительную службу. Подпоручику Дрейеру не было представлено ни одной из этих льгот.

Зная тяжелое материальное положение обоих офицеров, сделавших крупные долги для покрытия расходов на поездку в Южную Африку, и ввиду безупречного их поведения на театре военных действий, осмеливаюсь возбудить ходатайство о выдаче подпоручикам Августусу и Дрейеру в виде пособия содержания за время пребывания их в Южной Африке, а второму из них, кроме того, о зачете времени состояния в запасе в действительную службу.

Во время представления моего военному министру в Ялте в октябре прошлого года я имел честь докладывать его превосходительству об отличном поведении названных гг. офицеров и о желательности предоставления упомянутых выше льгот, причем его превосходительство изволили отнестись сочувственно к моему ходатайству.

Полковник Стахович 11 апреля 1901 года» ¹¹.

Русский военный агент подполковник Ромейко-Гурко вслед за Стаховичем был произведен в полковники; по возвращении из командировки обоих офицеров представили к ордену Св. Владимира IV степени, а штабс-капитан Потапов получил чин капитана. [69]

Кроме Стаховича и Ромейко-Гурко еще три русских военных агента официально были направлены в Южную Африку: капитан Щеглов и штабс-капитан фон Зигерн-Корн ¹² — к бурам, а капитан Николай Михайлович Иолшин (1860-1913(7)) — к англичанам. Все трое закончили Николаевскую инженерную академию, первые двое (накануне Первой мировой войны) получили звание полковника, Иолшин — генерал-майора.

Капитан Щеглов был единственным иностранным военным агентом, который наблюдал за развитием событий с обеих сторон, поскольку английская военная разведка не знала о его пребывании у буров.

Официальные донесения этих трех наблюдателей, в отличие от отчетов Потапова, Стаховича и Ромейко-Гурко, не были опубликованы, однако доступны для исследователей в архивах.

Несколько неофициальных военных агентов отправились в бурские республики как отставные офицеры. Например, тот же поручик А. Е. Едрихин принимал участие в осаде города Ледисмита и наблюдал за положением сторон у реки Тугелы, где шли ожесточенные бои. До отъезда в Южную Африку он закончил Николаевскую академию Генерального штаба. В 1899-1900 гг. Едрихин опубликовал более 20 статей (в том числе восемь аналитических) об англо-бурской войне в петербургской правой газете «Новое время» под псевдонимом Вандам (под которым значился с самого начала поездки).

Позже Едрихин участвовал в русско-японской войне. За время продолжительной военной службы он несколько раз «уходил в запас», видимо, для поездок за рубеж в качестве тайного военного наблюдателя. Любопытно, что в 1907 году «по высочайшему повелению» офицер сменил свою фамилию на Вандам. Он воевал на фронтах Первой мировой войны и дослужился до генеральского звания. Во время Гражданской войны занял сторону белого движения и был назначен начальником штаба у командующего Северо-Западным фронтом генерала от инфантерии Н. Н. Юденича. После поражения белых генерал-майор Вандам эмигрировал в Эстонию, где и скончался в 1933 году ¹³.

Что касается Потапова, то он, скорее всего, погиб в русско-японскую войну 1904-1905 гг.

Необходимо также рассказать и о самом известном из русских добровольцев — подполковнике Максимове, о котором уже писали немало и, вероятно, будут писать еще. Евгений Яковлевич Максимов родился в 1849 году в Царском селе в семье русского морского офицера. Мать Евгения была шведкой. Он учился в Технологическом институте и на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета, но решил стать военным. Сдал экзамен на офицерский чин, служил в гвардейских кавалерийских (кирасирских) полках. Еще молодым был вынужден уйти с военной службы формально по семейным обстоятельствам. После этого несколько лет служил в Корпусе жандармов, где получил звание подполковника. Принимал участие в качестве военного корреспондента во многих военных экспедициях, в том числе в Боснии и Герцеговине, Сербии, Болгарии, Туркестане и Абиссинии (Эфиопии).

Уместно привести некоторые архивные документы, наиболее ярко характеризующие Максимова, но оговоримся, что часть из них крайне сложно прочитать не только по причине неразборчивого почерка, но и из-за низкого качества фотокопий микрофильмов, с которыми исследователи работают в Российском государственном военно-историческом архиве. Поэтому в приводимом письме многие слова расшифрованы весьма приблизительно.

«Вход. Секр. жур. Воен. уч. ком.
№ 745. 23 ноября 1899 г.

Ваше высокопревосходительство
Алексей Николаевич.

Когда открылись военные действия в Южной Африке и стало для меня ясно, что эта война продолжится многие месяцы, я обратился в редакции некоторых газет и предложил свои услуги поехать на театр военных действий в качестве военного корреспондента... редакции не придавали значения этой войне и потому отклонили мое предложение. Тогда я обратился в редакцию «Военного сборника», хотя подполковник Поливанов и сочувственно отнесся к моему предложению... что средства редакции... невозможно... [Желая] во что бы то ни стало поехать в Трансвааль, я подал лейб-хирургу Е. В. Павлову [просьбу] поднять вопрос в Главном управлении Красного Креста о посылке отряда на театр военных действий... и меня пристроить к нему. [70]

Санитарный отряд сформирован и на днях отправляется к бурам, но я в состав его не попал, несмотря на оказанное мне... М. М. Хильдовым, Н. Я. Иелтяминовым и Л. Ф... содействия... редакции «Нового времени», российских и с.-петербургских «Ведомостей» изъявили согласие... средства на поездку не дать, а предложили поехать на собственный риск ввиду сомнительной, по их словам, возможности присылать из Африки корреспонденции... с поля сражений... чтобы ехать нужны средства, которых у меня нет... а потому обращаюсь к Вашему высокопревосходительству с просьбой помочь мне поехать туда на средства военного ведомства в качестве прикомандированного к отряду Красного Креста или же самостоятельно...

Имея за собой боевую опытность, приобретенную в 1875 г. на полях Боснии и в горах Герцеговины под началом воеводы Чеко Павловича и Согицы, в 1876 г. на сербских полях в армии генерала М. Г. Черняева, и побывав в такой школе, как незабвенного М. Д. Скобелева, и... я надеюсь, что сведения, доставленные мною из Африки, будут настолько ценны, что моя посылка вполне окупится военному министерству, и к тому же, посылая корреспонденции «Военному сборнику», я предоставляю гонорар [за] статьи на возмещение суммы... на мою поездку. Надеюсь, что Ваше высокопревосходительство... сочувственно [отнесетесь] к моей просьбе, изыщете возможности и... выйти мне из тяжелого положения, в котором я нахожусь.

Необходимо выехать мне не позже 27 ноября, чтобы попасть на пароход, идущий в Лоренсу-Маркеш ¹⁴... я приехал из Ораниенбаума, где... живу и остановился в скверной гостинице, где буду ждать до среды.

Вашего высокопревосходительства
покорный слуга
Евгений Максимов.

Евгений Яковлевич Максимов,
отставной подполковник» ¹⁵.

Приписка между строчками письма: «Начальнику Главного штаба. Отставной подполковник Максимов как военный корреспондент... очень подходящий человек. Необходимо ему помочь. Прошу... выдать Максимову 800 рублей, выдать ему корреспондентское свидетельство для отправки его в Трансвааль или английские владения по его усмотрению как корреспондента... Всеподданнейший доклад... Максимова надо вызвать немедленно депешей... С.-Петербург. Из денег 300 рублей надо... 500 рублей... 21/[18]99 г.».

Как видно из последних строк, военное министерство сразу оценило важность отправки на юг Африки еще одного компетентного человека, и лишь серьезное препятствие, о котором пойдет речь ниже, не позволило ему осуществить свой замысел. В случае же успешного решения вопроса он формально не имел бы права принимать участия в боевых действиях.

«24 ноября № 1747
Его сиятельству графу
В. Н. ЛАМЗДОРФУ

Милостивый государь граф
Владимир Николаевич.

Отставной подполковник Евгений Яковлевич Максимов, находившийся в 1875 году в Боснии и Герцеговине, в 1876 году в Сербии и затем газетным корреспондентом в Ахал-Текинской экспедиции 1881 года, изъявил ныне желание отправиться в Южную Африку для самостоятельных сообщений о ходе военных действий в наши газеты «Новое время», «Россию» и «С.-Петербургские ведомости».

Сообщая изложенное для сведения Вашего сиятельства, имею честь просить Вас не отказать снабдить г. Максимова каким-либо удостоверением по званию и, если возможно, предварить великобританское и трансваальское правительство об его намерении.

Г. Максимов отъезжает безотлагательно из С.-Петербурга через Одессу.

Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности.

В. Сахаров» ¹⁶.

Военное министерство выдало Максимову дополнительные (причем немалые) средства из казны для поездки в Трансвааль:

«Генерал Сахаров 19 декабря 1899 г. испрашивает разрешение, что поскольку Максимов получил 800 рублей и 800 германских марок, всего 1176 рублей, их полагалось бы отнести на кредит канцелярии военного ведомства» ¹⁷.

Как следует из документов, Евгения Яковлевича Максимова предполагалось направить на театр военных действий в Южной Африке в качестве официального военного корреспондента. Однако Англия заявила по этому случаю протест, и он по приказанию военного министра Куропаткина вынужден был вернуться из Одессы в Санкт-Петербург и вновь поехать в бурские республики, но уже в качестве обычного журналиста — [71] представителя нескольких отечественных газет, имеющего право по личной инициативе отстаивать интересы буров с оружием в руках.

Из бурских республик Максимов направлял донесения в Военно-ученый комитет Главного штаба фактически как тайный военный агент — не случайно в своем донесении генералу Соллогубу он использовал специальный шифр. Исследователям известен документ, подтверждающий, что именно благодаря Максимову руководители буров в начале марта 1900 года направили телеграмму английскому премьер-министру с предложениями о заключении мира. В этой связи интересно письмо Максимова управляющему делами Военно-ученого комитета генералу Соллогубу от 20/7 марта 1900 года:

«Вход. Секретный журнал
Военно-ученого комитета
№ 227 (неразборчиво) 1900 г.

Милостивый государь
Василий Устинович.

Хотя я приехал в Преторию 24/12 февраля, но до сих пор не был на позициях, а потому ничего не могу писать о военных действиях, не быв очевидцем, но, может быть, Вам интересно знать общее положение дел, а потому делюсь с Вами моими сведениями и наблюдениями. Президент Крюгер пользуется замечательной популярностью не только в Трансваале, но даже, как я третьего дня убедился, и в Оранжевой республике.

Несмотря на свои «немолодые года» (75 лет), он полон сил и энергии и обладает замечательным умом и политическим тактом. Выехав из Претории 27 февраля на позиции у Ледисмита, Крюгер 5 марта в 11 часов утра был в Блумфонтейне, где ему была сделана населением восторженная встреча. После совещания с президентом Штейном и небольшого отдыха Крюгер выехал вчера утром на Моддер-Ривер к войскам де Вета, охраняющего путь на Блумфонтейн. После взятия в плен генерала Кронье главнокомандующим в Оранжевой республике назначен де ла Рей, по отзывам всех весьма талантливый и популярный генерал. Хотя за последние дни буры потерпели несколько неудач, но трансваальцы не пали духом и решили продолжать войну до последнего человека.

Фрейштатеры [граждане Оранжевого Свободного Государства. — Г. Ш.] после потери Кронье и его армии растерялись было, чем, конечно, старались воспользоваться тайные доброжелатели англичан, чтобы посеять в войсках панику; по приезде сюда Крюгера все исправилось и фрейштатеры после краткой, но энергичной речи Крюгера на вокзале вновь ободрились и возвращаются к фронту.

Англичане не сумели воспользоваться крупным своим успехом и потеряли много времени, дав возможность бурам оправиться от неудачи и начать вновь борьбу до тех пор, пока Европа не вступится за них. Они оказали Европе великую услугу, сведя на нет всемирный престиж нашего общего врага и доказав полную неспособность... Англии вести... войну. Европа должна отблагодарить буров своим вмешательством. Страна разоряется, и ни в чем не повинные колонисты (разве в том только, что у них нашлось золото) гибнут в угоду небольшой кучке жадных капиталистов, вызвавших эту войну.

4 марта я представился президенту Штейну и пробыл у него с лишком два часа и говорил с ним как журналист.

В Южной Африке имели самое превратное понятие о России благодаря английским источникам. Я дал разъяснения по всем вопросам до Финляндии включительно. Видимо, моя правдивая речь произвела должное впечатление на присутствовавших».

Далее следует зашифрованный текст следующего содержания: «Штейн так растерялся, что готов был заключить сепаратный мир, но я, доказывая ему невыгоды этого, подал мысль послать депутацию в Европу. Сперва царю, в Берлин, Париж и Гаагу. Послана депеша Солисбюри [Солсбери] ¹⁸: зачем ведем войну? Пора кончить; мы бы раньше предложили, но вы несли поражения. Теперь успех; военная честь восстановлена, предлагаем мир. Не согласитесь — будем отстаивать свободу до последнего. Ждут ответа, потом пошлют депутацию. Мы накануне мира» ¹⁹.

Продолжение незашифрованного текста:

«Президент Крюгер ожидается обратно сюда 9 марта.

Полковник Гурко приехал сюда 27 февраля вечером и, представившись на другой день президенту, отправился 2 марта на Моддер-Ривер к войскам де Вета. Генерал Оливье с 4 тысячами сидит на горах Драконсберг, прикрывая Гаррисмит, а генерал ... — я забыл фамилию, кажется Ранцель, с 3 тысячами в Стромберге, под Колесбергом около тысячи человек, а сколько у де Вета — [72] не знаю. Вчера пошел к нему де ла Рей с тремя тысячами.

Сейчас идет почта, а потому принужден окончить письмо.

Примите уверение в совершенном почтении.

Ваш покорный слуга
Евгений Максимов» ²⁰.

Через некоторое время Евгений Яковлевич Максимов возглавил Иностранный легион (сборный отряд иностранных добровольцев) после гибели его командира французского полковника графа Виллебуа-Марейля. Позже из-за серьезных разногласий между представителями различных национальностей передал командование местному генералу. Сам же стал начальником Голландского корпуса и в апреле 1900 года участвовал в нескольких ожесточенных сражениях, когда буры тщетно пытались сдержать имевших значительное численное превосходство англичан. Максимов был тяжело ранен в голову пистолетной пулей. И в английских военных сводках его причислили к убитым. Однако Максимова спас упоминавшийся выше врач Русско-голландского санитарного отряда фон Ренненкампф.

Ранивший Максимова капитан британских войск Таус сам получил от него тяжелое пулевое ранение, приведшее к полной потере зрения. Позднее Таус был награжден за храбрость крестом Виктории — высшей наградой своего государства.

24 мая 1900 года собравшиеся в клубе «Голландия» несколько сотен буров и европейцев провозгласили подполковника Максимова фехт-генералом — боевым генералом ²¹. Наш соотечественник был вторым иностранцем, получившим этот почетный чин. Первым по решению трансваальского правительства стал упоминавшийся французский полковник граф Виллебуа-Марейль, первый командир Иностранного легиона.

Максимов из-за крайне плохого самочувствия после ранения больше не смог принимать участие в партизанской войне. И тем не менее жизнь воина оборвалась на поле брани. В 55 лет Евгений Яковлевич ушел добровольцем на русско-японскую войну и в сражении под Мукденом погиб 1 октября 1904 года. Обидно, что имя нашего достойного соотечественника знакомо в основном лишь узкому кругу специалистов.

Мало кто из русских добровольцев написал воспоминания, как говорится, по следам событий. Наиболее полно передал свои впечатления подпоручик Евгений Федорович Августус ²². У него вышла книга «Воспоминания участника англобурской войны», а также ряд публикаций в «Варшавском военном журнале». [73]

Вот как он описывал свое участие вместе с несколькими соотечественниками в составе Крюгерсдорпского ²³ отряда буров в тяжелейших боях января-февраля 1900 года на реке Тугеле у горы Спионскоп против наступавших английских войск под руководством генерала Буллера.

«Утолив жажду из холодного родника, пробивавшегося из горной расщелины, мы набили свои патронташи двойным комплектом патронов, сунули несколько пачек в карман и стали карабкаться на скалу. Чем выше мы поднимались, тем чаще и чаще стало раздаваться зловещее шипение снарядов; болезненно отдавался в ушах свист пуль; с каким-то жалобным воем и стоном носились по воздуху рикошетирующие осколки снарядов; брызгами летали во все стороны мелкие камни, комья земли.

Как только мы оставили балку, у меня защемило сердце предчувствием страшной близости неминуемой смерти; взор мой переходил от искалеченных, вокруг которых уже перестали возиться санитары, к сидевшим на корточках кафрам [африканцам], оставленным для присмотра за лошадьми. Остаться бы с ними — мелькнуло у меня.

Не помню, как я очутился в полосе огня, там, где неподвижные скалы, казалось, дрожали и колебались среди грохота пальбы. Спереди, по сторонам, у самых ног беззвучно шлепались пули, зарываясь в землю, разлетаясь об камни...

— Komm an, kerls! [Вперед, братцы] — ревет чей-то сиплый голос; фигуры буров то мелькают в зеленой траве, то исчезают за острыми ребрами скал. И меня охватывает это неудержимое стремление вперед; точно в каком-то гипнозе, оглушенный адским грохотом, ослепленный ярким солнцем, я рвусь вперед. Вон расстилается вершина горы, увенчанная несколькими корявыми мимозами, вон бесформенные завалы, там англичане.

Буры припали за камни; они как бы [74] застыли, слились с выступами земли, скрывающими их от залпов противника; не суетясь, не волнуясь, они крепко сжимают приклад винтовки и выжидают, точно хищные коршуны, появления желтой каски и блеск штыка. Справа, слегка затрещали частые ружейные выстрелы, сверкают гильзы, обоймы; в горле защекотало от едкого порохового газа.

Над завалами рвутся без счета шрапнели и медленно расплываются в воздухе дымки снарядов, затмевая яркий свет солнца пеленой дыма.

Англичане от нас всего в 100-150 шагах: в массе желтых людей видно какое-то замешательство, какие-то нелепые взмахи руками.

А я, не испытывая ни кровожадности, ни воспеваемого стихотворцами «эпического настроения» в хаотическом разгаре этой беспощадной бойни, я, я — уже опорожнил все гнезда своего патронташа...

...над завалами появляется белая грязная тряпка. Стрельба утихает.

Рядом лежащие с нами буры радостно вскакивают. — Skitt not, kerls! Skitt not! (He стреляйте, братцы!) — кричат они, выбегают вперед. Но белый флаг скрывается внезапно; снова, с большим ожесточением загорается стрельба.

Вон на завалах показывается толпа людей: спотыкаясь, падая, они устремляются на нас. Что это, вылазка? Удар в штыки? А у нас уже нет почти патронов, у нас нет штыков. Не выдержать бурам, рассеянным по всему скату, дружного штыкового удара. Но нет, вон англичане, побросав винтовки, подняв руки кверху, бегут прямо к нам: они сдаются в плен. Вон один, с почерневшим лицом, с воспаленными глазами, бросается, как зверь, на меня. Я невольно замахнулся прикладом, но он припал с каким-то диким хрипом к баклаге и судорожными глотками, как умирающий от жажды, пьет воду.

И буры и англичане, за минуту перед тем убивавшие друг друга с кровожадностью озверевших людоедов, столпились в кучу, почерневшие от копоти, забрызганные кровью и мозгами своих павших товарищей, истомленные, измученные двенадцатичасовым боем; они пьют из общей баклаги, делятся по-братски последним сухарем».

Евгений Августус в своих мемуарах предельно жестко, как хроникер и непосредственный участник, описывал те драматические события: «...Нам сказали, что поведут нас в обход уже занятых англичанами гор... мы вышли к широкому ущелью, где приказано было спешиться и оставить лошадей. Ехавший все время впереди командант отошел в сторону, стал пропускать мимо себя и считать бюргеров, идущих гуськом по тропинке, и насчитал 420 человек крюгерсдорпцев. Это было первый раз, что при мне производится счет людям. Затем без команд, без окриков, без разговоров стало известно, что мы должны занять вершину горы, где предполагалось встретить английский пикет.

С поразительной ловкостью, избегая малейшего шороха, буры начали проворно карабкаться по крутым скатам горы, усеянной острыми выступами и ребрами скал. А на вершине все тихо; не ожидают, видно, англичане ночного нападения. Но вот под кем-то оборвался камень, и в тот же момент затрещали выстрелы и над нами пронесся целый рой пуль. Ползущий рядом со мной бур взмахнул руками, уронил винтовку и с жалобным протяжным воем скатился вниз. Не до него! Вот уже плоская вершина, по которой мелькают и перебегают какие-то тени. В наступившем мраке вспыхивают огоньки ружейных выстрелов. Я спотыкаюсь об чьи-то тела.

Немногочисленный английский пикет очистил поспешно гору, на которой расположился Крюгерсдорпский отряд, и в ту же ночь мы приступили к сооружению завалов, наваливая вырытые руками камни один на другой. Проработали мы таким образом всю ночь, до рассвета, содрав ногти и кожу с пальцев; настал день; буры уже лежали за солидными завалами из искусственно прилаженных камней и, посмеиваясь, глядели на наши закрытия из каких-то булыжников. А на далеких горах уже заговорила английская артиллерия; снаряды не долетали и ложились впереди нас, но зато все чаще и чаще стало раздаваться зловещее шипение ружейных пуль. Скрепя сердце, мы решили продолжать начатую работу; ...общими усилиями мы разворачивали громадные глыбы, подкатывали их к брустверу, причем Диатроптов ²⁴, некогда слушавший университетские лекции, не преминул сказать несколько слов о пермских и триасовых формациях и т. д. Один лишь милый Павлуша Риперт ²⁵ по обыкновению отвиливал от работы, отговариваясь тем, что ему сделалось дурно от вида лежавших позади нас изуродованных трупов английских солдат. Но зато он вызвался с величайшей охотой пойти с нашими баклагами за водой на Тугелу, что в [75] самом деле было подвигом, так как ведущий к реке скат обстреливался продольным огнем англичан, засевших на соседней горе.

Сильно мы страдали от жажды и зноя; от навесных лучей жгучего солнца до того раскалялись камни, что к ним больно было прикоснуться рукой. Нам были доставлены ящики с патронами, а про хлеб позабыли; к мучившей нас жажде присоединился голод; лишь туго набитый папиросами портсигар Федора Ивановича [Гучкова] поддерживал до некоторой степени угасающую бодрость духа.

А англичане тем временем выкатывали батарею за батареей; снаряды их разносили наши завалы; далеким отголоском разносилось по горам мерное постукивание скорострелок [пулеметов], обдававших нас продольным огнем; английская пехота все время держалась на почтительном расстоянии, не переходя в атаку, а надеясь выжить нас артиллерийским огнем. Снаряды их рвались так удачно, что предсмертное хрипение умирающих и стоны раненых стали раздаваться все чаще и чаще. И сердце сжималось тоской при мысли, что и нас ожидает та же участь, что, может быть, в последний раз нам улыбаются прощальные лучи заходящего солнца.

Но несмотря на весь трагизм нашего положения, я не мог не улыбнуться, видя, с каким жаром Никитин ²⁶, скорчившись за завалом, занимается разборкой и сборкой английской винтовки Ли-Метфорда, отбитой им накануне у англичанина, и спорит с Бузуковым ²⁷ о том, как считать нарезку прицела, на ярды или на метры, и это в то время, когда над головой то и дело рвались шрапнели.

Так прошел день-другой, и к вечеру стало известно, что решено отступление. В темную ночь, в страшную грозу и ливень, мы, не замеченные англичанами, покинули гору, спустились к лошадям и тем же путем направились к реке.

Это была ужасная ночь. Тропическая гроза разразилась с такой силой, что каменные громады содрогались и стонали, внимая раскатам непрерывного грома. Ослепительные зигзаги молнии по временам разрезали непроглядный мрак ночи и на мгновенье освещали бушевавшие каскады реки и неясные очертания тысячи всадников, карабкавшихся по крутым утесам.

Лишь только окончилась переправа всех войск, как мост был взорван динамитом.

Теперь нестройные полчища буров потеряли, видимо, всякую связь; всадники то небольшими группами, то в одиночку метались во все стороны и исчезали во мраке ночи.

По сторонам дороги валялись беспомощные раненые. Их заливало потоками дождя, и вопли несчастных заглушались воем бушевавшей непогоды.

Каким-то чудом, накричавшись до хрипоты, мне удалось найти своих товарищей. Все оказались налицо. Измученные, голодные, угрюмые, промокшие до костей, нам было не до разговоров, и мы молча тронулись в путь сами не зная куда...»

Вскоре буры заняли новые позиции. Однако англичане, не считаясь с потерями, вновь шли напролом, а их противники, немного оправившись после тяжелых поражений на других участках фронта, яростно отбивались.

«Я помню бой 24 февраля, когда цепь за цепью, волнуясь и колыхаясь, наступала широким полукругом [пехота] по скату горы, занятой Крюгерсдорпским отрядом. Меткий огонь наших скорострелок вырывал целые ряды у англичан, но цепи опять смыкались и сгущались, сзади напирали новые массы. Казалось, что эта грозная лавина сметет все на своем пути и раздавит горсть смельчаков, засевших в наскоро вырытых траншеях; но эти люди, забрызганные кровью и грязью, бесстрашно выжидали подхода англичан.

И вот, когда массы наступающего противника очутились на расстоянии прямого выстрела, их встретили таким огненным градом, что вся гора усеялась мертвыми телами. Не остановился бешеный порыв озверелого врага, свежие батальоны стали подниматься на гору, отдельные храбрецы подбегали так быстро, что можно было видеть их красные, вспотевшие лица, сверкающие на солнце штыки. Но не дошло на этот раз до рукопашной схватки, все усилия ирландской бригады разбились об стойкость буров. Один только полк Royal Inniskilling, атаковавший наши ложементы, потерял с лишком 300 человек, и Буллер ²⁸ был принужден просить перемирия для уборки убитых и раненых. Вид поля сражения был ужаснее, чем на Спионскопе.

После перемирия атаки англичан возобновились с той же яростью, но и с тем же успехом; они окопались в 300 [76] шагах впереди и громили нас оттуда своими пулеметами Максима. И наловчились же английские наводчики: пули их скорострелок так и визжали над самым ухом, лишь только выставишь голову за бруствер.

Без пищи, без сна мы держались еще четыре дня, и под конец я до того отупел, что тут же под сильнейшим огнем, засыпал в траншее, заваленный безобразно раздувшимися и посиневшими трупами. Некому было их закапывать, да и незачем: в небе носились стаи коршунов и по ночам раздавался протяжный вой шакалов, от которого кровь стыла в жилах. Ограничивались тем, что в редкие моменты затишья выбрасывали трупы за бруствер.

Из 420 бюргеров, которых насчитал наш командант Ван-Вейк на Тугеле, осталось налицо не более 80-90; много легло на Pietershill, но большинство, вероятно, разбрелось, считая дело потерянным...

Тогда же погиб смертью героя наш общий любимец Павлуша Риперт, лиддитная бомба угодила в самую траншею и искалечила его до неузнаваемости; кровью и мозгами забрызгало рядом лежащих товарищей его...

Из волонтеров остался лишь я, Никитин, да Бузуков. Побужденные каким-то глупым донкихотством, мы дали друг другу слово держаться до конца.

27 февраля [1900 г.] грянул последний бой. Горы сотрясались и стонали от гула бомбардировки. Мы лежали, уткнувшись носом в обсыпавшийся вал наших окопов, задыхаясь от едких газов лиддита, забрасываемые песком и осколками камней и снарядов, бороздивших землю по всем направлениям. Так мы лежали до вечера, когда вдруг на горах левее нас, занятых боксбурцами ²⁹, появились круглые каски англичан. Нас обошли с обоих флангов.

Лежавшие неподвижно в траншеях буры зашевелились; затрещала частая суетливая стрельба. С воплями буров смешались грозные крики разъяренных англичан: «Amadjuba! Son of a bitch!» (Амаджуба ³⁰! Сукин сын!).

Прямо на нас бежал какой-то бритый англичанин, видно офицер, в широкополой, напоминающей гриб, каске. «Hands up! Bloody-fool beggars!» (Руки вверх! Проклятый нищий!) — хрипел он, потрясая револьвером. Кое-где буры схватились врукопашную, отбиваясь прикладами, кулаками. Замелькали белые платки. Все это длилось не более десяти минут, во время которых я был в каком-то чаду. Не помню, как я вырвался из толпы врагов, опьяненных победой; в руках у меня оказался один ствол винтовки. Из 80 буров вернулось всего 17, в том числе Никитин и Бузуков, спасшиеся каким-то чудом.

У кого остались лошади, те ускакали вслед за отступившими еще с утра главными силами буров; у меня и Никитина лошади были убиты еще накануне, и мы пошли пешком в каком-то тупом оцепенении; острые камни раздирали нам ноги, колючие ветви били по лицу. И мы все шли, шли на север, туда, где залитые лунным сиянием, вставали молчаливые вершины Ломбарбс-Копа. Порывистый ветер гнал по небу клочки разорванных туч, эти тучи неслись туда же, на север, как бы указывая нам путь. Удручающее безмолвие царило вокруг; лишь изредка с новым порывом ветра долетал глухой топот коней или скрип колес...».

Евгений Августус особо подчеркивал в своих воспоминаниях причины столь ожесточенных и продолжительных боевых действий:

«И в наши дни столкновение экономических интересов и дипломатические осложнения, вызванные ростом и соперничеством отдельных народов, могут привести к таким же катастрофам и кровопролитным беспощадным войнам, как в былые времена религиозный фанатизм или слепая бессознательная вражда рас.

Надолго еще единственным залогом целости и преуспеяния государства будет служить вооруженная сила, и лишь армия во всеоружии новейшей техники и знания является защитницей высших жизненных интересов народа и государства...».

Автор этих воспоминаний был прав. Англо-бурская война 1899-1902 гг. наряду с русско-японской, первой и второй балканскими войнами была прямой предшественницей Первой мировой войны, она также преследовала цель передела уже поделенного мира.

О дальнейшей судьбе русских офицеров-добровольцев, воевавших на стороне буров, мало что известно, поскольку почти не сохранилось соответствующих документов или иных сведений. Лишь [77] немногие из них поделились воспоминаниями, как говорится, по горячим следам. А впереди участников тех событий ожидали новые не менее опасные испытания в горниле войн и революций. Поэтому, к большому сожалению, как минимум еще около 150 наших соотечественников (гражданских лиц), сражавшихся за свободу и независимость героического бурского народа, до сегодняшнего дня остаются безымянными. Исправить эту историческую несправедливость — дело чести в первую очередь российских военных историков.

Г. В. ШУБИН,
кандидат исторических наук

Комментарии

1. Семенов Владимир Николаевич (1874-1960). В 30-е годы был главным архитектором Москвы. По его проекту построен театр оперы и балета в Екатеринославе (ныне Днепропетровск, Украина). Интересно, что его внучка — супруга известного актера Александра Ширвиндта.

2. Kandyba-Foxcroft Е. Russia and the Anglo-Boer War... Pretoria, 1981. P. 219.

3. Davidson A., Filatova I. The Russians and the Anglo-Boer War. Cape Town, 1998. P. 59-60.

4. Ibid. P. 60, 66-67.

5. Ibid. P. 54-55.

6. Подпоручик запаса Алексей Николаевич Ганецкий перед отъездом в Южную Африку опрометчиво публично заявил в Санкт-Петербурге, что направляется воевать за правое дело буров, что, однако, не помешало ему сначала посетить Европу и заехать в Париж. Добравшись до Трансвааля лишь в марте 1900 г., он то пьянствовал, то показывал чудеса храбрости. Был ранен в одном из боев в апреле 1900 г. Однако не пользовался уважением среди соотечественников-добровольцев, которые справедливо полагали, что он мог бы вести более умеренный образ жизни. Но буры высоко оценивали заслуги отряда, которым командовал подпоручик Ганецкий. Интересно, что за несколько лет до поездки на юг Африки он выгодно женился на богатой мещанке — хозяйке Сандуновских бань. До самой смерти он так и не остепенился. Скончался около 1908 г. в Париже, по некоторым сведениям, от ран, полученных во время англо-бурской войны.

7. РГВИА, ф. 488, д. 1451, л. 188.

8. Там же, л. 204.

9. Там же, л. 198.

10. Там же, л. 218.

11. Там же, л. 278.

12. Написал следующий отчет о своей командировке: «Фон Зигерн-Корн М. Л. Англо-бурская война. От сдачи Претории бурами до отъезда президента Крюгера в Европу», б. г., б. м., 125 л. с оборотами, машинопись. Находится в отделе рукописей Российской государственной библиотеки.

13. Реконструкция биографии Едрихина (Вандама) сделана по материалам А. Г. Кавтарадзе (Москва) и Н. Н. Руденко (Париж).

14. Лоренсу-Маркеш — порт в тогдашнем Португальском Мозамбике, ныне столица Мозамбика Мапуту. Расположен в заливе Делагоа. В 1894 г. голландской железнодорожной компанией была проведена ветка от порта Лоренсу-Маркеш до Трансвааля.

15. РГВИА, ф. 488, д. 1451, л. 60-61.

16. Там же, л. 63.

17. Там же, л. 90.

18. Солсбери Роберт Артур Толбот (1830-1903) — премьер-министр Великобритании в 1895-1902 гг.

19. Максимов ошибался, поскольку не принял в расчет, что все спорные вопросы в колониальных делах с США, Англией, Германией и другими странами Великобритания разрешила незадолго до начала войны и поэтому бурская миссия хотя и была принята в Европе и США, но не смогла добиться ни малейшей помощи в деле прекращения боевых действий.

20. РГВИА, ф. 488, д. 1451, л. 172-174.

21. Изъединова С. В. Несколько месяцев у Буров... С. 283.

22. По национальности Августус, видимо, был литовцем или поляком, а по вероисповеданию православным. После участия в русско-японской войне 1904-1905 гг. он в 1908-1909 гг. в составе особого отряда Сибирского полка побывал с разведывательными целями в Монголии и Туве. Практически до Первой мировой войны этот храбрый офицер, ветеран нескольких войн, дослужился лишь до звания штабс-капитана. Дальнейшая его судьба неизвестна.

23. По названию города Крюгерсдорпа.

24. Диатроптов — железнодорожный служащий, житель города Зубцова Тверской губернии.

25. Никаких других сведений о Павле Риперте не обнаружено.

26. Никитин, подпоручик 37-го Екатеринбургского пехотного полка, в 1900 г. получил тяжелое ранение в Китае и, скорее всего, был отправлен в отставку по состоянию здоровья.

27. Болгарский офицер, служивший со своим соотечественником Коларовым в Крюгерсдорпском отряде вместе с русскими добровольцами.

28. Буллер Редверс Генри (1839-1908) — английский генерал. Участвовал в англозулусской войне (1878-1879). В 1899 г. назначен главнокомандующим английскими войсками в Южной Африке, но разбитый бурами, сдал командование лорду Робертсу, оставив за собой руководство войсками Наталя. В 1901 г. вышел в отставку.

29. Отряд буров, состоявший из жителей города Боксбурга.

30. 27 февраля — годовщина битвы на горе Маджуба (1881), в которой англичане потерпели сокрушительное поражение и после чего были вынуждены признать государственную независимость бурских республик.