ГЛЕВ, Е.

СРЕДИ ДИКАРЕЙ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АФРИКИ

Ни для кого, конечно, в Европе не было тайной, что недавняя, одобренная международным совещанием организация «независимого государства Конго» с признанием бельгийского короля Леопольда II верховным правителем этого оригинального государства, была лишь первым и главным шагом на пути обращения этой страны в бельгийскую колонию. Это было для всех ясно и все заранее были уверены, что наступивший затем в Конго не нормальный порядок вещей и не мог, и не должен был долго продолжаться. Король Леопольд II вдруг занял совершенно исключительное, необыкновенное положение в истории Европы, выступив в роли монарха двух стран вполне чуждых друг другу, ничем не связанных, могущих вести войну между собою. Такой неестественный порядок вещей, повторяем, не мог, без сомнения, продержаться и обращение Конго в бельгийскую колонию было лишь вопросом только времени.

Время это, наконец, наступило и гораздо ранее, чем этого ожидали и в Европе, и в самой Бельгии: «Независимое государство Конго» находится накануне своего превращения в колониальное владение бельгийского королевства. Об этом уже официально было заявлено в брюссельской палате депутатов президентом совета министров Берноэртом, торжественно оповестившим палату, что король Леопольд II сделал «ясный намек о намерении завещать Бельгии свои права на Конго». При этом президент [135] брюссельского совета министров почти что поздравил Бельгию с приобретением такой важной колонии.

И так скоро Конго обратится в большое колониальное владение маленького нейтрального королевства, которое сделается таким образом колониальной державой со всеми, конечно, последствиями такого превращения в то именно время, когда известный «англо-португальский инцидент» показывает Европе те политические неудобства, с которыми подчас бывает соединено обладание обширными колониальными владениями.

Помещая ниже несколько интересных страниц из недавно появившихся в печати («The Century». April. 1891, стр. 824-838.) записок о Конго англичанина Е. Глэва, мы уверены, что наши читатели с интересом прочтут этот живой, написанный с обычной искренностью и спокойной точностью и простотой изложения английских туристов эскиз о стране, готовящейся к развенчанию из свободного государства в колонию, — стране, где процветает торговля людьми и где едят человеческое мясо.

________________

Середина Африки скоро опустошится вследствие ужасного обращения с невольниками! Здесь мы имеем дело не только с невольничеством, а с рабством в полном значении этого слова, взывающим ко всему цивилизованному миру, рабством беспощадным и обрызганным кровью!..

В продолжение моего пребывания в центральной Африке я много путешествовал по деревням, расположенным по реке Конго и его притокам, и повсюду наталкивался на новые и новые проявления всевозможных жестокостей в отношении рабов и, можно сказать, даже преступлений. Я не искал случая быть свидетелем этих жестокостей, неизбежных в торговле людьми: уже одни беглые посещения туземных деревень много раз приводили меня в столкновение с ними.

Моя первая поездка в Конго была в 1883 году, когда я отправился прямо внутрь самого государства.

Прибыв в Стэнли-Пуль, я получил приказание от моего начальника, Генри Стэнли, сопровождать его по реке на его яхте. В то время Стэнли занимался установлением важнейших наблюдательных пунктов по верховью реки, из которых один был назначен в Луколела, удаленный на 800 м. внутрь страны. Начальником этого пункта был выбран я.

Так как в том месте никогда не живали белые, то мне было очень трудно там основаться.

Место, выбранное для нашей стоянки, было в чаще леса, где до сих пор, кроме слонов да тигров, никто не нарушал [136] тишины. Сначала туземцы никак не соглашались на мой визит к ним и заявили об этом Стэнли.

— Что же вы имеете против него? Ведь вы никогда его не видали, — отвечал им Стэнли.

— Да, мы не видали его, но мы слышали о нем, — отвечали они.

Тогда Стэнли просил их сказать, что же именно они слышали. Ответ их был такой:

— Он — полубык, полубуйвол, у него один глаз посреди лба, он щелкает острыми зубами и постоянно пожирает людей.

— Я не знал, что он так ужасен, — сказал Стэнли. — Я его вызову и тогда вы сами можете судить о нем.

Когда я показался, то страшный призрак сразу исчез, тем более, что я был перед тем болен и уж никак не имел кровожадного вида. Здесь я прожил двадцать месяцев, единственный белый среди туземцев, и мне таким образом удалось изучить местные нравы и обычаи.

Скажем несколько слов о местечке Луколела.

Весь околоток имеет около 3,000 челов. народонаселения и находится на берегу реки на протяжении двух миль; по всему этому пространству раскиданы деревеньки хижин в пять-десять и менее. Избушки крыты пальмовыми листьями или просто травою, а стены сделаны из бамбука. Позади этих жилищ находятся плантации смокв и пальмовых деревьев. Эти последние так велики, что покрывают своими ветвями не только дома, но и улицу.

Почти все хозяйственные работы исполняются рано утром, около 6 часов.

Большая часть женщин отправляется по плантациям, где они работают до 12 часов, некоторые же остаются в деревнях исполнять домашние работы.

Большие глиняные горшки с рыбою, смоквою и маниоком (местный овощ) висят над кострами, вокруг которых толкутся несколько стариков, старух, мальчиков и девочек, греясь у огня до восхода жарких лучей солнца.

В это время рыбаки собирают свои припасы, осматривают сети и неводы, чинят худые и отправляются на промысел, а охотники за дичью.

С восходом солнца все постепенно оживает: костры забываются и повседневная жизнь вступает в свои права.

К 12 часам все притихает, так как наступает чрезвычайная жара.

Все собираются отдельными кучками в тенистых местах, где одни спят, другие болтают, некоторые проводят время в исполнении туземных обрядов, а именно: бреют брови, [137] выдергивают ресницы и остальные волосы, растущие на лице, щадя только волосы на подбородке, которые отпускаются в виде крысьего хвоста.

Туземцы стригутся коротко и чем короче остричься, тем считается приличнее.

Затем начинается полуденная еда; изредка слышится раскатистый смех и разговоры о домашних делах.

В 3-4 часа работы постепенно снова начинаются и продолжаются до захода солнца, что бывает около 6 часов, так как эта область находится почти у самого экватора.

Тогда все инструменты убираются и работы прекращаются, костры опять разводятся, ковры расстилаются и начинается главная еда, по окончании которой старики курят и отдыхают, а молодежь собирается обыкновенно вместе и танцует под акомпанимент барабана.

В полночь все мирно спит, везде тихо, изредка лишь слышатся крик какой-нибудь птицы, рев блуждающего в окрестности тигра, да жужжание мошек.

_______________

Так на вид мирно течет жизнь нескольких сот деревень бассейна Конго, мирно на вид, говорю я, так как здесь существует рабство и тлетворное влияние его дает себя чувствовать, оскотинивая общество, в котором оно внедрится.

Едва только успел я оглядеться в Луколела, как уже стал свидетелем кровавой сцены, но совершенно естественной, коль скоро жизнь раба считается здесь за нуль, а пролить его кровь признается менее важным, чем перерезать горло курице.

Умерла мать одного из рабовладельцев и такое печальное событие, по обычаю, ознаменовалось убийством беззащитных невольников.

С самого раннего утра резкий бой барабана извещает обыкновенно об этом всех и напоминает несчастному рабу, что близится конец его жизни.

Собираются жители в праздничных платьях, разукрашенные побрякушками. По всюду крики и дикий смех. И вот под [138] бой барабана и звук трубы дикари по одному начинают плясать и кричать, толкаясь среди присутствующих.

Около полудня, вследствие чрезвычайной жары, они принуждены остановиться; тогда разносятся кувшины пальмового вина (Сок пальмы имеет очень приятный лимонный вкус и производит охмеляющее действие. У дикарей он заменяет вино.), от которого все почти сильно хмелеют.

Один несчастный раб-жертва ежится в каком-нибудь уголке хаты со связанными руками и ногами. Но вот за ним приходят и уводят его в более открытое место деревни, где его окружает пьяная толпа, от которой он принужден переносить пинки и насмешки.

Палач, выбрав удобное место, берет раба и ставит его на чурбан, потом привязывают его к столбу и к подпоркам, продетым ему подмышки, ноги и колени также привязываются.

Затем перед ним вбивают кол, сверху которого спускается бамбуковое кольцо. В это кольцо продевают голову жертвы и оно обхватывает ему шею. Во время этих ужасных приготовлений пляска и крики продолжаются. Группа танцоров окружает несчастного и старается подражать отчаянному выражению его лица. [139]

Через несколько времени показываются две шеренги юношей. Каждый из них держит пальмовую ветвь таким образом, чтобы из них составилась арка, внутри которой медленно двигается главный палач.

Когда процессия начинает приближаться к несчастному, пляски, песни и бой барабанов утихают, и толпа приготовляется был свидетельницей последнего акта драмы.

Мало-помалу наступает полная тишина.

На голове палача красуется шляпа с черными петушьими перьями, а лицо и шея покрыты тонкой тканью с прорезами для глаз, веки которых вымазаны мелом, руки же до локтей и ноги до колен выкрашены в черную краску.

Когда уже все готово, он начинает дико плясать вокруг раба, среди смеха и очевидного удовольствия толпы; затем, нарисовав мелом круг на его шее, он несколько раз замахивается и одним ударом ножа отделяет голову от туловища...

Вид крови приводит дикарей в раздражение. Некоторые из них колют труп убитого копьями, другие толкают его ногами, остальные стараются как бы схватить его голову, которая висит высоко в воздухе на верху кола. Едва один успеет схватить ее, как за ним сейчас гонится целая толпа с ужасным криком. При этом случаются серьезные драки, во время которых идут в дело ножи и копья.

Цель завладеть головой несчастного следующая: тот, кому удастся держать при себе эту голову до захода солнца, получит награду за свою храбрость от старейшины деревни.

Этим измеряется храбрость туземцев!

«Он храбрый человек, говорят они, сумел сохранить две головы до захода солнца!» [140]

Уже когда жажда крови до некоторой степени утихла, песни и танцы опять начинаются и продолжаются до тех пор, пока другой раб не выведен на жертву. С этим происходит то же самое, что и с первым.

Таким образом иной раз убивают до 20 человек в день! Я несколько расслышал о ловкости палачей, но никогда не мог себе представить, чтобы одним ударом ножа можно было отсечь голову казненному.

В то время, когда я наблюдал за вышеописанной сценой, я был один, не вооружен, и потому был не в силах помешать случившемуся.

Однако, это ужасное зрелище меня так поразило, что я решил сделать все зависящее, чтобы оно не повторялось.

С этой целью я обратился к начальникам и впредь подобных возмутительных убийств в мое пребывание в Луколела не было.

_________________

Надо сказать несколько слов о туземных начальниках, которые суть главные виновники процветания в Африке рабства.

На них должна падать ответственность за все те мучения и терзания, которым подвергаются несчастные невольники.

Начальники эти главные люди в деревне и имеют тем большее значение, чем больше у них воинов. Звание начальника по наследству не переходит, но дается по заслугам.

Главный из начальников имеет больше воинов, чем остальные. Воины преимущественно набираются из рабов, так как за преданность вольного нельзя было бы поручиться.

___________________

Все племена, с которыми мне приходилось иметь дело, веруют в вечность.

Они говорят, что смерть только ведет к другой жизни, такой же, какой они живут теперь.

Начальники же думают, что если они и на том свете будут иметь много невольников, то получают звание начальника и в загробном мире.

Из этой-то веры проистекает и описанный мною один из наиболее варварских туземных обрядов, а именно: церемония человеческих жертв по смерти какой-нибудь важной особы.

До смерти одного из начальников известное количество его рабов выбирается для принесения их в жертву, чтобы, как говорят, их души сопровождали их господина на тот свет. Если, например, этот начальник имел 30 мужчин и 20 женщин, то обыкновенно для жертвы назначают 7 или 8 из последних и 6 или 7 из первых. [141]

Мужчинам обыкновенно отсекают голову, а женщин не удостаивают даже и этого: их просто душат!

Прежде чем задушить женщину, ее наряжают во все, что ни на есть лучшего, волосы ее заплетают в косы, на ноги и на руки надевают браслеты.

Затем ей связывают руки назад, на шею надевают петлю и, по данному сигналу, ее вздергивают на сук дерева!

Нередко случается также, что жертвой таких церемоний бывает ребенок, которого живым кладут в могилу вместо подушки умершему начальнику!..

Эти обряды и сейчас исполняются в деревнях северной Конго.

Но жизнь раба находится в опасности не только по смерти его начальника.

Представим себе ужаснейшую кровопролитную войну между двумя племенами; война продолжается до тех пор, пока начальники не решат приостановить военные действия. Тогда они заключают мирный договор и потом устраивают пирушку, по окончании которой обыкновенно приносятся в жертву несколько невольников.

В таких случаях способы мучений несчастных бывают различны, смотря по области, где они происходят.

Например, в области реки Убанги, невольника вешают вниз головой и таким образом оставляют умирать.

В Чумбири, Болобо и в деревнях около Иребю несчастного зарывают в землю по шею, заранее раздробив ему кости!

Обыкновенно несчастных зарывают на перекрестке двух больших дорог, где вообще бывает много прохожих, но ни один человек не осмеливается спасти или хотя бы совсем убить несчастного, боясь быть жестоко за это наказанным.

____________________

Ярмарки пестреют невольниками, захваченными во время войн местных народцев. Все они разных племен и отличаются друг от друга общим типом лица и оттенками кожи.

Африканские племена постоянно враждуют друг с другом, но бывают и такие, которые отличаются апатией и беззащитностью, вследствие чего на них постоянно нападают их соседи.

Без сомнения, наиболее страдающее от своих соседей племя — это племя Балоло, живущее в бассейне рек Малинга, Лупури, Лулунгу и Икелемба. [142]

Заметин здесь кстати, что приставка «ба» на языке этого племени меняет единственное число на множественное. Так, например, Лоло — значит один — Ло-ло, Ба-Лоло — народ Лоло.

Жители деревень Луфембе и Ниомбе кровожадные людоеды и постоянно нападают на деревни Лоло.

Они их окружают ночью и, как только рассветает, нападают на Балоло, убивают бегущих, а остальных берут в плен. Сильнейших из последних они сковывают, остальных убивают и мясо их делят между собою.

После такого набега они обыкновенно останавливаются лагерем, зажигают костры и лакомятся мясом убитых соседей.

Затем отправляются на одну из ближайших ярмарок невольников, где с работорговцами области реки Лулунгу они обменивают свой живой товар на бусы, материи, медь, проволоки и разные безделушки.

После окончания ярмарки работорговцы сажают купленных людей в лодки и спускаются вниз по реке Лулунгу в деревни, где бывают наиболее многолюдные ярмарки.

Главнейший торг рабами происходит в Масанкузу, у слияния рек Лупури и Малинга.

Масанкузцы покупают своих рабов от жителей Луфембе и Ниомбе и продают их туземцам Лулунгу и в деревни, лежащие ниже по реке.

___________________

Невольников выставляют для продажи в Масанкузу под навесами, где они жмутся друг к другу, словно продаваемый на базаре рогатый скот, производя своим жалким видом раздирающее душу впечатление!

Невозможно описать эту грустную картину! Чтобы вполне представить себе, что эти несчастные принуждены выносить, — надо быть очевидцем нечеловеческого обращения с ними.

Невольники скованы грубо вырубленными чурбанами, которые своею тяжестью стирают у несчастных тело до самой кости.

Они сидят скованные, не двигаясь по целым дням, привязанные к дереву за бамбуковое кольцо. к которому их часто привязывают за волосы. Иногда им стягивают у невольников ноги.

Кормят их так плохо и мало, что очень многие из них умирают от истощения, превратившись в живой скелет.

В числе этих несчастных можно найти людей обоих полов и всех возрастов, даже малюток, еще не умеющих ходить, матери которых убиты в Луфембе.

Редко можно видеть старых невольников, так как цена за них чрезвычайно низкая, а потому их обыкновенно убивают. [143]

Смотря на этих жалких беззащитных созданий, на их впалые глаза, истощенные фигуры, невольно представляешь себе те всевозможные терзания, которые они переносят, не смея взывать к снисхождению, так как им слишком хорошо известно, что это было бы напрасно: их хозяева с детства нагляделись на всевозможные терзания рабов и сердце их успело давно обратиться в камень.

Однажды, находясь в Масанкузе, я встретил невольницу, несшую на руках заморенного ребенка, которого она крепко прижимала к своей впалой груди. Я подошел к ней и просил ее рассказать мне свою историю. Она грустно заговорила:

«Несколько времени тому назад я жила с мужем и тремя детьми в одной деревне, не далеко отсюда. Муж мой был охотник.

Дней десять тому назад, луфембийды напали на нашу деревню и убили моего мужа и несколько других наших односельцев, которые храбро защищались. Я была перевезена сюда с моими тремя детьми. Двоих из них скоро продали торговцам.

Я их более никогда не увижу! Их наверное убьют по смерти какого-нибудь начальника или чтобы съесть...

А вот этот (она указала на малютку, которого держала у груди) умирает с голоду, как так нас почти совсем не кормят!

Да и его от меня, кажется, отнимут, так как начальник, боясь, что он скоро умрет, предлагает его торговцам за совершенную безделицу.

А меня наверное продадут соседним туземцам для работы на плантации, а когда состарюсь, то убьют»...

У меня кровь стыла в жилах от этого рассказа, ужасающего своей простотой и страшной правдой.

В Масанкузе было около 500 невольников, потому лодки постоянно прибывали сюда с разного рода продуктами для обмена на живой товар.

Большая торговля людьми производится также между областями рек Убанги и Лулунгу.

Племена, живущие у устьев реки Убанги, покупают невольников племени Балоло в Масанкузе, отправляют их вверх по названной реке и обменивают их на слоновую кость. [144]

Этот народ покупает рабов исключительно для пищи.

Купив их, они их закармливают зрелой смоквой, рыбой и маслом и, откормив их таким образом, убивают их и едят.

Также множество невольников продают в разные деревни по реке Конго специально для исполнения кровавых обрядов по смерти начальников.

Таким образом все почти рабы назначаются или для пищи или для приношения в жертву.

Только некоторым, очень немногим, дозволяется жить и благоденствовать, насколько это можно бесправному рабу.

________________

Людоедство существует между всеми обитателями Верхней Конго, к востоку от 16° восточной долготы, особенно по берегам ее притоков.

В продолжение моего двухмесячного путешествия по реке Убанги мне постоянно приходилось быть свидетелем людоедства.

В тех краях считается честью иметь большое количество черепов.

Вокруг одной избы я заметил на устроенной для этой цели полочке несколько рядов человеческих черепов. Зрелище было для меня отвратительное, но на лице владельца этих трофеев сияла непритворная радость.

По всей деревне там и сям можно было видеть по 20-ти или 30-ти черепов, натыканных на колья.

Я спросил одного молодого начальника, которому можно было дать лет 25, никак не более, сколько сел он человек в своей жизни? Он ответил с гордостью: тридцать штук!

Раз как-то я ехал в одну деревню на лодке и в руках у меня был кусок слоновой кости. Как только я вышел на [145] берег, меня тотчас же окружило множество туземцев со скальпами в руках, думая, что я желал обменяться на них.

Мне очень часто предлагали слоновую кость в обмен за одного из моих матросов. В одной деревне мне предложили козла, говоря: «мясо за мясо!»

Некоторые даже уговаривали меня присоединиться к ним и напасть на соседнее племя.

— Ты можешь, говорили они, взять слоновую кость, а мы возьмем мясо!

Бывали и такие случаи, что мы сами чуть не попадали на зубы дикарей и я вполне уверен, что, не будь мы так сильны и вооружены, то уже давным давно сварились бы в желудке африканских людоедов!

Каннибальство, по-видимому, развито в Африке в ужасающих размерах и составляет там явление до такой степени заурядное, что без него невозможно себе представить жизнь африканских дикарей.

Вот чего, например, я сам был свидетелем.

Однажды ночью я слышал пронзительный женский крик, затем глухой стон. Через несколько мгновений раздался веселый смех, вслед за которым воцарилась мертвая тишина.

Утром я получил предложение от одного туземца купить «хороший кусок человеческого мяса убитой ночью женщины из племени Балоло».

По разным причинам мне пришлось дней на 10 уехать из Деревни Малинга. По возвращении туда я узнал, что в мое отсутствие убиты еще 5 женщин. [146]

В начале этого года, находясь в области реки Руки, я видел еще пример ужасной участи этих несчастных.

Однажды я пристал к берегу около м. Есенже, чтобы нарубить немного дров, как вдруг услышал бой барабанов, сопровождаемый смехом; и что же оказалось: было совершено убийство и заготовлено человеческое мясо к обеду. По собранным сведениям, я узнал, что и тут тоже едят людей, даже и голову, сбрив первоначально волосы.

Между Руки и Лулунгу протекает быстрая речка шириною у устьев всего в 140 ярдов. Она протекает сквозь области Балоло и судоходна лишь на 140 миль от устьев. Тем не менее, не смотря на свою незначительность, по ней переправляются больше невольников, чем по какой-либо другой реке.

Крупные работорговцы живут между этими параллельно текущими реками, по которым переправляются невольники.

________________

В известные дни, в известных местах, по левому берегу Икелемба бывают мелкие местные ярмарки невольников; а 50 миль от устьев вся область населена работорговцами.

Деревни все находятся по левой стороне реки, потому что по правому скитается другое племя, которое нападает на всех, кто только осмелится показаться на их берегу.

Все невольники, находящиеся здесь, принадлежат племени Балоло, что очень легко определить по знакам, татуированным на их лбах, висках и подбородках.

Здесь я также встретил много торговцев из Руки и Бакуте, покупавших невольников.

Во время переправы рабов на лодках, чурбаны к которым они прикованы, снимаются, но на всякий случай торговцы держать при себе ручные кандалы, ножи, колья и т. д.

Купив невольников, их сажают в лодки и надевают им кандалы на вытянутые вперед руки, на ночь же сковывают руки назад, чтобы нельзя было прогрызть окову.

Но этого мало: кисти рук рабов прикрепляют на ночь к рукам рабовладельцев, так что эти последние тотчас просыпаются, как только кто-либо из невольников сделает движение.

Не раз видел я лодки с работорговцами, везущими свой живой товар, — мужчин, женщин и детей. У всех у них [147] грустные заморенные фигуры; их переправляют по Руки и Убамги, где меняют на слоновую кость. Они же будут, конечно, съедены!..

Особенно сильных мужчин продают в воины, а красивых женщин покупают в жены. Но эта участь лишь избранников, недоступная большинству несчастных созданий.

Я всегда особенно сожалел несчастных балолцев: они один статней и выше другого; но, благодаря своей мягкой и несколько апатичной натуре и наивной доверчивости, всегда служат предметом нападения соседей.

Они не лишены даже артистического вкуса и технических знаний, вследствие чего превосходно вырезывают и отделывают свои щиты и другие принадлежности, как, например, ножи, штыки и проч.

Они также очень понятливы, умны, честны и, когда хорошо направлены, то чрезвычайно храбры.

_____________________

Очень часто, в продолжение моего путешествия по Верхней Конго и ее притокам, мне приходилось защищаться от враждебных замыслов туземцев.

При себе я имел около 15 матросов балолцев, которые ни разу мне не изменили.

Когда я их нанял, они были чрезвычайно грубы, некоторые даже были людоеды, но, через весьма, короткое время, при известной твердости характера и нравственном воздействии, мне удалось сделать из них преданных и верных слуг.

Ниже я дам пример, что можно с ними сделать посредством твердого и гуманного обращения.

Я жил в этом месте целый год с одним занзибарским солдатом и несколькими туземцами, нанятыми в соседних деревнях.

Вокруг меня были люди, которые, если бы только хотели, легко могли бы напасть на меня, убить меня и моих спутников, [148] и ограбить мою ставку, а между тем я чувствовал себя среди них также спокойно, как если бы я был в Лондоне или Нью-Йорке.

Положим, кстати сказать, туземцы не многим бы поживились от меня, а они, конечно, были достаточно сметливы, чтобы понять это.

В сущности, мое присутствие было им, до известной степени, даже полезно.

У меня было сукно, бусы, зеркала, чашечки, брелоки и проч. вещицы, которыми я обменивался с ними. Когда я устраивал

охоту на слонов и гиппопотамов, то мясо я всегда отдавал туземцам.

Мне жилось там довольно приятно. Жители были веселого нрава, обходительны и разговорчивы. Бывало, мы сидим с ними по целым часам и рассказываем друг другу разные истории.

Я думаю, что во всем свете не существует более внимательных слушателей, чем африканские дикари!

Очень часто я говорил им, как меня поражала их жестокость к рабам и даже дал им понять, что буду защищать этих беззащитных людей.

Я спросил однажды одного начальника:

— Почему вы их убиваете? Неужели вы думаете, что они бесчувственнее только потому, что они рабы? Что бы вы сказали, если бы раб отнял у вас ваших детей и съел бы их? [149]

На это некоторые из них обещались не мучить больше несчастных. Но все-таки я слышал впоследствии, что потихоньку от меня они, по-прежнему, продолжали убивать невольников, я же решительно ничего не мог предпринять против этого, имея лишь одного солдата.

_____________

Считаю не лишним описать здесь одно убийство, о котором я впоследствии узнал. Случилось оно по смерти одного из начальников, который утонул, возвращаясь с ярмарки.

Как только были получены известия о его смерти, тотчас же приковали нескольких из его рабов ко дну лодки. Затем около полуночи вывезли ее на средину реки, просверлили у нее дно и оставили ее потонуть вместе с человеческой кладью!

Несчастные туземцы очень часто ко мне прибегали с мольбою защитить их от торговцев невольниками.

Когда я находился в Малинге, то начальники наивно предложили мне несколько клыков слоновой кости, чтобы я только поселился между ними и защищал их от нападения страшных луфембийцев, которые постоянно побеждали их. Они говорили: — Мы умираем с голоду; плантаций у нас нет, так как, когда женщины отправляются на работы, то луфембийцы ловят, убивают и едят их!

Один старый начальник Изекиака, сказал мне, что у него одного украли двенадцать женщин и нескольких детей.

И действительно, луфембийцы постоянно нападают на этих несчастных малингов и гонят их с земли, так что последние принуждены строить себе избы над водою, на сваях, уподобляясь жителям отдаленной эпохи свайных построек. [150]

Кормятся они исключительно рыбою, которую ловят сетками, развешанными вокруг упомянутых свай.

Между работорговцами и их пленниками происходят оригинальные сцены: у первых много маниока, который они разводят в изобилии, а последние богаты только рыбой. Они обмениваются своими продуктами, но, не доверяя друг другу, во время обмена держат рыбу или маниок в одной руке, а обнаженный нож в другой.

Можно легко себе представить, что, вследствие таких беспрестанных нападений, туземцы становятся свирепыми и жестокими.

Они иногда бывают до такой степени голодны, что готовы есть что ни попала под руку, — коренья, букашек, сверчков и даже... своих покойников!

Одним словом, чтобы понять, как могут туземцы быть так кровожадны, надо пожить между ними, как я, в Центральной Африке.

С детства окруженные кровавыми сценами, испытывая всякие терзания, даже самые мягкие натуры грубеют до последней степени.

И если вольные туземцы таковы, то что же можно ожидать от рабов, которых грубо отрывают от груди матери и уже с двух лет принуждают испытывать всю горечь рабства.

Жители южной области Верхней Конго редко нападают на рабов.

Этим только занимаются от округа Бакуте и дальше.

Все следующие деревни вокруг Стэнли-Пуля: Чумбири, Ба-лобо, Луколелла, Бутулу, Ниомбе, Бузинди, Иребу, — в области озера Мантумба и реки Убанги, живут исключительно невольниками балолского племени.

Все вышеуказанные местности, исключая Стэнли-Пуля, ежедневно приносят человеческие жертвы.

____________

Я очень часто старался объяснить африканским дикарям о несправедливости рабства и всегда в ответ получал следующее:

— Нам стоит очень много труда приобрести невольников, неужели мы должны их оставить тем, которые решительно ничего не делают! Мы их купили, они наша собственность, и мы имеем право делать с ними все, что хотим!

Не смотря на все это, я уверен, что есть возможность уничтожить обряды убийств, жертвоприношения и разные другие страдания, которым подвергаются невольники.

Ныне в Центральной Африке кровь проливается гораздо больше, чем когда Стэнли прибыл туда в 1877 году. Вот главные тому причины: [151]

Вследствие соприкосновения с европейцами, туземцы разбогатели и таким образом получили возможность покупать более невольников, чем прежде.

В настоящее время, когда всюду толкуют об уничтожении рабства, я считаю не лишним сделать по этому поводу несколько замечаний:

Торговля людьми не имеет связи с религиозными верованиями, — это чрезвычайно важно.

Дикие африканские племена живут совершенно отдельно друг от друга. Каждая деревня из 50 или 60 домов составляет вполне обособленный округ, который постоянно воюет с соседями.

Для африканского и всякого другого дикаря нет ничего более убедительного, как физическая сила.

Все вышесказанное может принести пользу в вопросе о невольничестве. По всей вероятности, для полного уничтожения торговли людьми потребуется несколько лет, потому следовало бы поскорее приняться за выполнение этого серьезного дела.

Свободное государство Конго уже сделало один шаг к этой цели, устроив укрепленный стан у водопадов Стэнли. Он, как барьер, не пропускает арабов и разбойничье племя Матема, удерживая их к востоку от этого стратегического пункта.

Все государства должны, по мере сил, помогать государству Конго в достижении этой благой цели, так как, несомненно, Конго будет иметь важное значение в истории Центральной Африки. Махдисты уже находились в Ваделае, когда Стэнли уехал оттуда. Если им удастся присоединиться к своим ордам около водопадов Стэнли, то надо будет принять самые энергические [152] меры, чтобы спасти всю область от их опустошений. Вот почему надо стараться всеми силами держать арабов к востоку от водопадов и в то же время уничтожить, насколько возможно, кровопролитие к западу от упомянутого пункта.

Это будет очень трудно привести в исполнение, но это — обязанность, которую весь цивилизованный мир должен безропотно нести в отношении своих беззащитных братьев-рабов!

Невольничество существует также между Банана-Пойнтом и Стэнли-Пулем, но оно там так незначительно, что в случае если начнут против него действовать, то достаточно начать с самого Стэнли-Пуля.

Если пустить около шести быстроходных лодок, поместив на каждую из них по 20-ти черных солдат с 2-мя европейскими офицерами, облеченных властью начать по усмотрению военные действия, то много жизней можно сласти!

Эти лодки должны постоянно двигаться по реке, изучая положение дел и объясняя туземцам, что они прибыли с целью не допускать более их отвратительных кровопролитных церемоний, и что если они не оставят их, то будут жестоко наказаны. Не мешало бы также расположить нескольких начальников в свою пользу и в то же время постепенно посылать разведчиков во все области.

Если хоть раз туземцы будут строго наказаны, то можно быть уверенным, что это произведет на них неотразимое впечатление.

Во время ярмарок можно выкупить привезенных невольников и приучить их к какому-нибудь ремеслу. Мне лично много раз приходилось выкупать несчастных. По окончании сделки, я тотчас же выдавал им вольную и брал их к себе на службу за небольшое жалованье.

____________

Здесь кстати будет заметить, что, когда несчастному объявляли о его освобождении, это производило на него подавляющее действие.

Обыкновенно он бегал от одного к другому, спрашивая, что все это значит, какова будет его судьба. Обменят ли его на слоновую кость или его съедят? Другие, наоборот, очень скоро понимают свое счастье.

Выкупив всех невольников, следует объявлять, что, если вперед кто-либо купит себе раба, то немедленно будет объявлена война всему племени, а работорговцы будут наказаны.

Если эти указания будут выполнены, то я вполне уверен в полном успехе. [153]

Торговля людьми существует чуть ли не в одной только Африке. Лишь весьма малое количество невольников переправляется в Турцию и другие государства.

Этому надо раз навсегда положить предел твердой волей и неослабной энергией!

Что можно сделать энергией и неуклонным стремлением к цели, мы видим пример в Индии.

Возмутительная церемония самосожжения вдовы с телом мужа, детоубийство и т. п. все это там давно уничтожено и скоро станет преданием «доброго старого времени».