ГОСУДАРСТВО ЛУНДА

I.

Центральная, или так называемая внутренняя, средняя и экваториальная Африка, сравнительно, весьма недавно обратила на себя внимание европейских путешественников и ученых, в особенности англичан, а в новейшее время немцев, которые стали довольно часто посещать ее. Сделанные ими открытия немало способствовали усиленной деятельности западноевропейских держав в области колониальной политики последних двадцати лет. Хотя устье Конго было открыто одним португальским офицером в конце XV века, но, все-таки, первые более или менее верные сведения о центральной Африке относятся к XVII веку. Эти сведения были сообщены тремя португальскими миссионерами: Помбейрос, Педро Жоан Баптисто и Анастасио Жозе, которые, в числе других известий, упоминали в своих отчетах о существовании в центральной Африке развитой системы рек и больших озер. Но открытия португальских миссионеров прошли бесследно, при жалком состоянии тогдашней [196] науки землеведения; потому позднейшие географы в течение многих десятков лет продолжали считать центральную Африку безводной и безлюдной пустыней и изображали ее такою на картах.

Таким образом, сведения об экваториальной Африке, 200 лет тому назад, были ближе к истине, нежели в начале нынешнего столетия, пока исследования ее водяных путей Ливингстоном, Кулеем (Cooley), Буртоном и др., не пролили света на эти малоизвестные страны. Сверх того, предпринят был ряд экспедиций и путешествий с различными целями: 1) с чисто научными, например, Швейнфурта, Барта, Нахтигаля, Рольфса, Бастиана, Флегеля, Гюссфельдта, Дю-Шалью, и проч.; 2) для прекращения торговли неграми и изыскания средств к введению навигации в экваториальных озерах и подготовке путей для торговой и политической эксплуатации страны, как Беккера (Ismailia. A narrative of the expedition to central Africa for the suppression of the slave trade etc. in two volumes by sir S. W. Baker. London. 1874.), Камерона, Погге, Висмана и друг., и 3) для отыскания Ливингстона, пропавшего без вести, как, например, Стэнли. Последнему удалось не только достигнуть главной цели своего путешествия, но собрать много любопытных подробностей о малоизвестных странах и некоторых совершенно неизвестных народах, рассеянных на пространстве между Индийским океаном и восточным берегом озера Танганийки, или Танганайки («смешанное» озеро, между 4 и 8° ю. ш. и 46 и 44° в. д.).

Озеро Танганйика с своими живописными берегами, сплошь покрытыми арабскими и негритянскими селениями, обратило на себя особенное внимание европейских путешественников. Помимо богатого научного материала, оно представляло для них живой интерес по своему географическому положению и множеству соединенных с ним рек, что давало надежду открыть более легкий путь в центральную Африку. Тем не менее, весьма немногие из вышеупомянутых путешественников доходили до земель, лежащих к юго-западу от озера Танганийки, где находится малоизвестное в Европе негритянское государство Лунда, Лоандо, или Улунда, которое для туземцев центральной Африки, а равно и для торговцев португальской области Ангола представляет собой олицетворение высшего могущества и блеска. Местные торговцы, совершая далекие путешествия в глубь страны, для приобретения невольников, каучука и слоновой кости, почти ежегодно проходят через владения знаменитого короля Лунды, называемого наследственным титулом «Муата Ямво», или «Муатимво» (т. е. верховный глава — «Mata Jafa» туземцев), и равного по их понятиям одному «Muene Put», баснословному повелителю всех европейцев. [198]

Государство Лунда (между 6 — 12° ю. ш. и 17 — 24 в. д.) занимает приблизительно, по величине, пространство равное Германии и имеет около двух миллионов жителей. Оно покрыто девственными лесами, которые прерываются прериями или саваннами с бесчисленным множеством более или менее значительных рек, текущих к северу. На запад от него тянется обширная низменность, по которой проходит водораздел между бассейнами Конго и Замбези. Столица Муссумба находится на севере государства Лунда.

Власть Муата Ямво простирается на большую часть земель, лежащих между португальской областью Ангола и озером Ниасса. Ему подчинено множество предводителей более или менее сильных племен, не исключая и другого крупного властелина Казембо, государство которого лежит к северу от Лунды. Зависимость эта заключается в платеже дани, которую, равным образом, добровольно платят некоторые из соседних племен, во избежание столкновений с Муата Ямво. Того же способа действий держится и португальское правительство, которое для обеспечения своих владений, время от времени, посылает подарки повелителю Лунда и старается поддержать с ним дружеские отношения.

Образ правления в Лунде патриархальный, как и в других государствах центральной Африки; каждая деревня имеет отдельного вождя, и вожди, в свою очередь, подчинены главнейшему из них, Муата Ямво. На всех подданных лежит обязанность содержать властелина, доставлять ему жен, съестные и другие запасы, напитки и проч. Сверх того, Муата Ямво, в непосредственно управляемой им области, как и всякому вождю в его округе, принадлежит часть каждой добытой дичины, один клык убитого слона и все шкуры убитых леопардов, потому что простые смертные не могут сидеть на них, а следовательно и владеть ими.

В мирное время Муата Ямво живет в своей резиденции Муссумба, которая не имеет ничего общего с нашим представлением о городе. Это огромная деревня, состоящая из массы однообразных низких хижин, от которых жилище Муата Ямво отличается только величиной. Кровля образует тупой шпиц и опускается отвесно к земле, но не упирается в нее, так что небольшой свет проникает снизу. Круглый вход в хижину, принадлежит ли она богатому или бедному человеку, настолько мал, что приходится вползать в нее. Более достаточные люди и вожди обыкновенно окружают свои жилища плетнем, между тем как хижины бедняков ничем не огорожены.

Муата Ямво пользуется неограниченной властью над жизнью и имуществом подданных. Это своего рода бог, который считается неприкосновенным и безгрешным. Никто из подданных [199] не смеет убить его и даже не может сделать это, по мнению чернокожих. Кроме естественной смерти, только совпадение особенных условий, как, например, дворцовый переворот (если удобно употребить здесь такое выражение), может привести к смене одного Муата Ямво другим. Но, если который либо из них позволяет себе слишком большие бесчинства, то подданные избавляются от него следующим способом: лунда начинают войну с уанда или каким либо другим соседним племенем, в том расчете, что Муата Ямво, по старому обычаю, должен неизбежно находиться как при охоте, так и на поле битвы. Когда лунда очутятся в виду неприятеля, то по данному знаку, условленному заранее, обращаются в бегство и оставляют повелителя одного, сидящим на престоле, который таким образом становится жертвой врагов и падает под их ударами.

У лунда женщины сопровождают мужей на войну и иногда принимают участие в битве. Они также играют видную роль в правлении. В Муссумбе на ряду с Муата Ямво царствует посторонняя ему особа, королева Лукокесса, которая имеет особых подчиненных ей вождей. Обе власти действуют совместно, и даже нередко одна против другой, что, разумеется, не представляет особенных удобств для подданных. В настоящее время Лукокесса, сравнительно с Муата Ямво, сохранила только тень прежнего величия; но, тем не менее, власть ее до сих пор довольно значительна. [200]

Вся политика центральной Африки обращена на торговлю с берегом. Муата Ямво такой же торговец, как и другие негритянские властелины, — только один из наиболее значительных; его заботы и стремления, как и всех их, преимущественно обращены на возможно больший сбор дани и выгодный обмен ее на различные товары. Поэтому каждый путешествующий в центральной Африке может только в том случае рассчитывать на хороший прием и остаться более или менее долгое время в той или другой местности, если явится сюда в роли торговца, или, по крайней мере, присоединится к торговому каравану. Туземцы даже не могут себе представить, чтобы кто-нибудь решился приехать в их землю иначе, как для покупки невольников, слоновой кости и каучука. Такой взгляд сложился издавна, потому что в течение многих десятков лет, до прибытия новейших европейских путешественников, только местные португальские и арабские торговцы посещали далекие страны центральной Африки.

В настоящее время торг невольниками, уничтоженный на берегах, существует внутри страны почти в тех же размерах, как и прежде, не только в виде обыкновенной продажи, т. е. обмена на другие товары, но и охоты за людьми, которой преимущественно занимаются арабские торговцы и даже с этой целью нападают на мирные селения (Horace Waller. Letzte Reise von David Livingstone in Zentral-Afrika. Hambourg. 1875. Bd. I, S. 78.). Не подлежит сомнению, что помимо огромных выгод, извлекаемых торговцами из их живого товара, приобретение невольников составляет для них известного рода необходимость, обусловленную их ролью странствующих купцов и самым способом путешествия в стране, где вследствие отсутствия дорог, а нередко и тропинок, люди заменяют вьючных животных. При каждом подобном переходе невольники гибнут десятками от непосильной ноши, палящего зноя в безводных долинах и в чащах колючего кустарника, переплетенного льнами, при переправе через реки, также от лихорадок и других болезней в болотистых местностях, не говоря о ядовитых насекомых, а подчас змей и крокодилов. Но рабовладельцы не особенно смущаются этим, потому что всегда имеют возможность пополнить понесенную ими убыль. В Ангола и других португальских владениях (между Биге, Уруа и Катанго) с 1845 года, благодаря бдительному надзору англичан, торг невольниками значительно уменьшился, но на чернокожих наложено было новое обязательство: они должны доставлять носильщиков, набираемых из туземцев; купцы вносят за них известную сумму властям, а самим носильщикам платят безделицу, по своему усмотрению. [201]

Таким образом, не смотря на старания английского правительства и усиленную деятельность миссионеров, подобных Ливингстону, который, помимо научных исследований, посвятил 27 лет своей жизни на распространение христианства между африканскими дикарями и прекращение невольничества, — торг людьми продолжается до сих пор, и вряд ли можно скоро ожидать его окончательного уничтожения. Также нельзя рассчитывать на особенно блестящие результаты от постановления берлинской конференции 1884 года, в силу которого все державы, имеющие какие либо владения в южной Африке, между прочим, обязываются прекратить всеми зависящими от них мерами невольничество и торг невольниками.

Ливингстон дважды посетил государство Лунда. В 1858 году, он впервые вступил во владения Муата Ямво, но не мог долго оставаться тут, вследствие различных притеснений со стороны местных властей. Искать правосудия у повелителя страны было немыслимо, потому что, по рассказам туземцев, царствовавший в это время Муата Ямво сам подавал пример бесправия. Так, между прочим, его чернокожее величество, считая собственноручное отсечение голов удовольствием, вполне соответствующим его сану, расхаживал по городу и рубил головы прохожим, пока у него не составилась большая груда черепов. При этом он мотивировал свои действия тем, что «подданные его слишком многочисленны, и поэтому необходимо уничтожать их»... Затем [202]

Ливингстон еще раз посетил Лунду во время своего последнего путешествия, начатого в 1866 году, с целью исследования реки Луалабы. На его счастье, незадолго перед этим, на престол вступил новый Муата Ямво, человек более кроткого нрава, который, по слухам, даже намеревался наказать вождей за их дурное обращение с английским путешественником. Во всяком случае, последние обошлись теперь несравненно приветливее с Ливингстоном и беспрепятственно пропустили его в государство соседнего властелина Казембо.

Между тем, по свидетельству последующего путешественника Камерона (в 1873 — 1875 годах), повелители Лунды, из ревности к своему могущественному соседу, делают всевозможные затруднения, чтобы не допустить до него путешественников, и намеренно распускают слухи, что их земли разделяет сорокадневная пустыня. Таким образом, Камерон (Quer durch Afrika von Lovett Cameron in zwei Theilen. Leipzig. 1877.) при переходе через владения Муата Ямво с юга, Висман (Globus, Bd. XLIII) и Погге (Dr. Paul Pogge. Im Reiche des Muata Jamvo. Tagebuch meiner im Anftrage der Deutschen Gesellsohaft zur Erforsclrang Aequatorial-Afrikas in die Lundastaaten unternommenen Reise. Berlin. 1880. Почти одновременно с появлением в свет этого сочинения (в ноябре 1880 года), д-р Погге вторично отправился в исследованные им страны Центральной Африки по поручению берлинского географического Общества, которое, выбрав его в начальники экспедиции, назначило ему в помощники, в качестве географа-специалиста, лейтенанта Васмана. На этот раз ученые задачи были делом второстепенным, так как, согласно новейшим колонизационным стремлениям немецкого торгового и правительственного мира, цель экспедиции была по преимуществу практическая.) с севера — должны были сделать большой обход, чтобы пройти в государство Казембо.

Время, выбранное Камероном для посещения Лунды, было не совсем благоприятное, потому что от недавних дождей и разлития рек в низменных местах образовались болота. Кроме того, сопровождавшие его люди, в виду незнания местности и затруднений, встречаемых при добывании съестных припасов, отказались следовать за ним в глубь страны. Это обстоятельство заставило его присоединиться к каравану одного торговца невольниками, так что ему часто приходилось быть свидетелем глубоко возмущавших его сцен; и он не раз выражает свое удовольствие по поводу» бегства того или другого невольника во время пути. В Ниангве (торговом поселении у р. Луалабы) он расспрашивал местных жителей о дороге в Муссумба, столицу Муата Ямво, о которой он слышал столько чудес, так как хотел лично побывать в ней. Но туземцы отговаривали его от этого намерения и, между прочим, сообщили ему, что последний белый человек, посетивший резиденцию [203] чернокожего властелина, должен был против воли остаться там, чтобы обучать народ военному искусству, и через четыре года умер. Этот рассказ не произвел особенного впечатления на Камерона, но, тем не менее, по прибытии в Лунду, он принужден был поневоле отказаться от посещения столицы, вследствие происховших в ней смут по поводу свержения с престола Муата Ямво. Последний так усердно резал уши, носы и губы у подданных и так бесчеловечно обращался с окружающими, что его сестра и главная жена, из чувства самосохранения, составили заговор и решились напасть ночью на его хижину и убить. Но он узнал во время о грозившей ему опасности и обратился в бегство, а на престол возведен был один из его братьев. [204]

Камерон во время своего непродолжительного пребывания в Лунде не мог составить полного понятия о стране, тем более, что познакомился только с южной ее частью, которая, по его словам, менее населена, нежели северная, и жители вообще отличаются крайней бедностью.

Наиболее подробные сведения о государстве Лунда, образе правления, нравах и обычаях жителей, сообщены доктором Погге (Фр. Гельвальд, «Естественная история племен и народов». Выпуск тридцатый, Спб., изд. А. С. Суворина, 1884, стр. 130 — 135. См. также статью «Немцы в Африке и отзывы их о ней». Русская Мысль, 1884, октябрь и декабрь.). Его описание, в правдивости которого мы не имеем повода сомневаться, совершенно противоречит преувеличенным рассказам местных жителей о могуществе и богатстве Муата Ямво и только служит доказательством, как долго держится однажды составленная репутация. Государство Лунда, созданное, как и все другие, путем захвата и завоеваний, до сих пор в таком же почете у соседей, как и в старину, хотя нет и следа благоприятных условий, способствовавших его усилению. В настоящее время оно заключает в себе все задатки быстрого разложения; и можно удивляться, как оно существует даже в своем настоящем виде, при отсутствии какой бы то ни было внутренней связи между властелином и правителями отдельных областей с одной стороны и подданными с другой, при полном господстве произвола и бесправия, крайней бедности страны, слабом развитии промышленности и земледелия. Хотя племена, живущие в близком соседстве с «калунда» (общее название жителей Лунды; в Муссумбе и окрестностях они носят имя «молуа»), достигли значительной степени искусства в обработке металлов, в изделиях из дерева и глины, в изготовлении тканей и т. п., но в Лунде все остается по-прежнему. Все мелкие и крупные продукты, большею частью, добываются рабами, и в таком незначительном количестве, что их не достает для местного потребления. Промышленность почти исключительно ограничивается изготовлением небольших плетеных корзин, резных вещей в виде идолов и талисманов и, наконец, всевозможных украшений из слоновой кости, железа, латунной проволоки, раковин, камней и длинных волос, отрезанных у невольников.

Равным образом калунда — плохие охотники и рыболовы; кузнечество и искусственное пчеловодство не составляет у них особого промысла, как у соседнего племени киоко; они умеют только добывать каучук. Торговля — их главное занятие; но они преимущественно ведут ее, чтобы иметь предметы, которые служат для украшения тела. [205]

Знатные люди не носят звериных шкур и туземных тканей, а только бумажную привозную материю «fazenda». Мужчины привязывают вокруг талии таким способом, чтобы она покрывала ноги ниже икр, между тем как одежда женщин, большей частью, выше колен. Богатые дамы иногда обвивают талью такой длинной полосой материи, что конец ее тянется по земле в виде шлейфа, или же его несет сзади невольница. Бедняки обоего пола довольствуются туземными, плетеными тканями и звериными шкурами или прикрывают себя ветками кустарника. У женщин в моде подпиливание верхних резцов и выламывание нижних, а равно и татуировка на груди, руках и животе. Завивка волос исключительно в употреблении у знатных мужчин; кроме того, все они выбривают переднюю часть [206] головы, так что над лбом образуется широкая обнаженная полоса. Женщины и рабы коротко стригут свои волосы.

Что касается оружия жителей Лунды, то оно довольно разнообразно. Только знатные люди владеют ружьями, привозимыми с морского берега; их заряжают каменьями, кусочками железа и первобытными пулями, которые изготовляются в Муссумбе. Для войны и охоты служат: длинные железные копья и легкие деревянные с железными наконечниками, лук, стрелы, намазанные ядом, и меч, который спрятан в ножнах и висит на веревке. Кроме того, в употреблении небольшой нож с деревянной рукояткой. Однако, не смотря на эти различные виды оружия, которое можно встретить почти у каждого из подданных Муата Ямво, они, по всем отзывам, весьма добродушны, общительны и миролюбивы. Но те из них, которые живут в непосредственной близости с караванными путями и много сносились с торговцами, сделались попрошайками, лгунами и обманщиками. При этом они в высшей степени недоверчивы, что, по замечанию Погге, можно приписать тому обстоятельству, что они много раз были обмануты торговцами.

Таков также в общих чертах характер нынешнего Муата Ямво, судя по описанию последнего из путешественников, посетившего государство Лунда, а именно члена берлинского географического Общества Макса Бухнера (Max Buchner, см. Vom Fels zum Meer, «Spemans Illustrierte Zeitschrift» etc., 1884, November, Heft 2. Бухнер был также в числе спутников д-ра Нахтигаля во время его путешествия по Африке.), который вследствие этого должен [207] был, против своего желания, остаться шесть месяцев в Муссумбе, столице государства. Сверх того, при постоянных непосредственных сношениях с властелином Лунды, он имел полную возможность убедиться, на сколько фиктивен ореол величия и могущества, связанный с его именем.

II.

Бухнер подробно рассказывает историю своих сношений с Муата Ямво, которые с каждым днем становились для него невыносимее, при ненасытном корыстолюбии и наглом попрошайничестве его чернокожего величества. Так, например, во все время пребывания путешественника в столице Лунды, Муата Ямво настойчиво хотел видеть в нем торговца и, соответственно с этим, заявлял все новые и новые требования. Бухнер, со своей стороны, упорно отказывался от навязанной ему роли, но, тем не менее, в виду своего сомнительного положения, должен был сделать ряд уступок и, между прочим, заявить [208] свое согласие на взнос положенной дани. «Каждый из нас, — говорит он поэтому поводу, — не доверял друг другу и в то же время боялся нарушить мнимые дружеские отношения, так как нам обоим не доставало мужества поступать решительно и открыто»... При этих условиях путешественник должен был скоро удостовериться, что его пребывание в Муссумбе будет довольно продолжительно. и вследствие этого велел своим людям приступить к постройке дома из древесных стволов, глины и соломы. Но работа подвигалась крайне медленно, как по причине дурной погоды, так и нежелания строителей. Между тем Муата Ямво выказывал все большее нетерпение и беспрестанно посылал спрашивать Бухнера: скоро ли его величество может сделать ему торжественное посещение, после которого должна была следовать передача «imbolanza».

«Imbolanza» (неправильное выражение, переделанное из слова «importancia») означает все наличное количество товаров, привезенных купцом для обмена на невольников и слоновую кость, и которое, по понятиям туземцев, должно неизбежно перейти в руки Муата Ямбо. Еще по дороге в Муссумба, чернокожие, разглядывая с удивлением множество бочонков пороха, мешки с бусами, ящики и тюки, принадлежащие Бухнеру, всякий раз говорили при этом: «И все это для Муата Ямво! Как разбогатеет теперь Муата Ямво!».

Переводчик Педро держался того же взгляда, и по прибытии в Муссумбу употреблял все усилия, чтобы узнать, как думает Бухнер распорядиться с привезенными вещами. «Не без умысла, — говорит автор, — передавал он мне милостивый отзыв его величества о моей особе и в особенности распространялся о том, что весь двор в восхищении, что я приехал с таким богатым караваном. В том же смысле объяснил Педро и необыкновенно щедрую присылку съестных припасов и пива в день нашего прибытия»...

Муата Ямво также не оставался в бездействии и, в ожидании окончания постройки дома, ежедневно выпрашивал у своего гостя различные подачки под более или менее благовидными предлогами. Наконец, 10-го января 1880 года, Бухнер велел доложить, что он готов принять его величество. На это немедленно последовал ответ, что Муата Ямво явится на следующий день с королевой Лукокессой, «Soanamulund» (особа женского пола, занимающая высокую должность при дворе) и своими двумя женами: Моари и Теменой. Вместе с тем Бухнеру дан был конфиденциально дружеский совет, чтобы он не показывал всех своих товаров во время приема и ограничился небольшими подарками, потому что его величество посетит его один в другой раз с небольшой свитой и получит от него «imbolanza». [209]

Муата Ямво считал также долгом предупредить путешественника, чтобы он не был особенно щедр относительно Лукокессы, потому что она «отвратительная женщина и на столько бедна, что не в состоянии отблагодарить его». «Таким образом, — пишет Бухнер, — 10 января, рано утром, я приготовился к приему высоких посетителей, которые довольно долго заставили ждать себя. Причиной этого замедления, как я узнал впоследствии, был спор об этикете между Муата Ямво и Лукокессой, которая хотела занять в шествии первое место после него, вместо его главной жены Моари. [210]

«На площади перед моим домом собралась праздная толпа, состоящая из носильщиков, упаковщиков (чернокожих уроженцев Анголы) и местных жителей; но в течение двух часов все ожидания оказывались напрасными. Наконец, Педро доложил мне, что шествие приближается.

«Действительно вдали виднелся темный рой чернокожих в несколько сот человек, которые медленно двигались между низкими хижинами Муссумбы, затем исчезли в глубине долине и через десять минут снова появились на склоне холма, на котором стоял мой дом. Я тотчас узнал Муата Ямво; он улыбнулся мне своей обычной милостивой улыбкой. Фигура его красовалась на высоких носилках, окруженных головами чернокожей свиты; за ним на таких же плоских носилках следовали Моари и Темена и немного далее Лукокесса и «Soanamulund»...

Шествие остановилось по знаку Муата Ямво. Сопровождавшая его свита мужчин и женщин, вооруженная самым разнообразным образом, шумно расступилась по обеим сторонам дороги в две широкие колонны. Носилки Муата Ямво и четырех высоких посетительниц выстроились в виде прямой линии, перед входом дома, среди толпы праздных зрителей, которых усердно разгонял придворный полицеймейстер Кабила ударами кнута. Время от времени, в виде коротких сигналов, раздавались звуки двух маримб (музыкальных инструментов) и нескольких барабанов. Вся сцена была довольно эффектна и, по замечанию Бухнера, казалась особенно величественной при крайнем однообразии общественной жизни в Муссумбе. Муата Ямво выделялся среди толпы своей живописной одеждой, равно и Моари, лицо которой имело злое выражение, вследствие сильно выступающей челюсти; но в ее обращении виден был ум и чувство собственного достоинства. Три остальные женщины были одеты менее пестро. Темена имела правильные черты лица, напоминающие еврейский тип, между тем как королева Лукокесса и «Soanamulund» производили неприятное впечатление своими безобразными и тупоумными физиономиями и грязным неряшливым видом. Лукокесса была в самом дурном расположении духа и с заплаканными глазами. Бухнер оставался пока безучастным зрителем происходившей перед ним суеты, и стоял молча с сигарой во рту у открытых дверей своего дома. Наконец, когда все заняли свои места и водворился известный порядок, он подошел к Муата Ямво и подал ему руку, затем к Лукокессе и, пригласив высоких посетителей войти в дом, удалился в надежде, что они последуют его приглашению.

Между тем никто не двигался с места; тогда Бухнер, через своего переводчика Педро, послал повторить приглашение. В толпе придворных произошло смятение; Муата Ямво, по-видимому, [211] спрашивал совета у высших сановников; Лукокесса угрюмо вмешивалась в разговор и кричала не меньше других. Оказалось, что они вовсе не имели намерения входить в дом и ждали только подарков, чтобы удалиться, но, уступая убеждениям Педро, решились принять приглашение под условием, что чужестранец поднесет им в виде приветствия несколько ниток бус и красивых браслетов. Бухнер изъявил согласие и после предварительного совещания с Музумбу, одним из приближенных Муата Ямво, поднес его величеству три браслета из желтой меди, такой же браслет королеве Лукокессе, а трем остальным женщинам по нитке бус. Чернокожий король немедленно надел медные обручи на верхнюю часть руки и радовался, как ребенок, любуясь их блеском на солнце, но Лукокесса осталась недовольна подарком и громко бранилась.

Пятеро носилок были одновременно опущены на землю, но сидевшие на них знатные особы не двигались со своих мест и только после долгих переговоров решились войти в дом чужестранца. Придворные в это время униженно ползли по земле, чтобы приблизиться к Муата Ямво; один Педро сохранил чувство собственного достоинства и стоял перед ним, держа шляпу обеими руками.

Муата Ямво поднялся с носилок прежде других и направился к дому при звуках внезапно раздавшейся музыки. Бухнер хотел уступить ему дорогу, но это противоречило этикету, и он пошел вперед, не обращая больше внимания на своих [212] гостей. За ним следовал Муконга, один из важнейших сановников государства, который почтительно пятился назад, с лицом, обращенным к его величеству.

При входе в приемную, все заняли свои места. Муата Ямво сел на большой жестяной ящик; Моари поместилась рядом с ним на другом ящике, приготовленном для королевы Лукокессы; Темена скромно заняла место на разостланной циновке, между тем как Лукокесса и «Soanamulund» уселись вдвоем на ящике, стоявшем в углу комнаты.

Здесь Бухнер впервые заметил незнакомую особу женского пола, сидевшую на земляном полу, рядом с жестяным троном Муата Ямво. Хотя ее наружность не представляла ничего привлекательного, но она видимо пользовалась особенной милостью его величества, потому что он много разговаривал с ней и беспрестанно смеялся, а она все время не сводила влюбленных глаз с его некрасивой физиономии и выражала почтительный восторг при каждом, несомненно остроумном, замечании высочайшей особы. Моари с недовольной миной рассматривала хозяина дома, который сел у окна, чтобы удобнее наблюдать за своими гостями. Хорошенькая Темена видимо старалась обратить на себя его внимание и кокетливо прикрывалась своим набедренным «panno».

Педро, по приказанию своего господина, разложил приготовленные подарки: великолепную одежду для его величества, прекрасно вычищенное ружье со штыком и тридцатью патронами, револьвер и различные украшения для дам. Между тем роскошная одежда поглотила все внимание Муата Ямво; он выразил желание немедленно примерить ее; но так как из его волос буквально струился жир, то он выпросил носовой платок и велел своему лейб-камердинеру вытереть ему голову. Этот так неловко принялся за непривычное для него дело, что его величество пришел в нервное раздражение и разразился бранью, что, разумеется, не придавало ему особенно величественного вида. Красивый шелковый кафтан, купленный у Герсона в Берлине, едва доходил ему до колен, и, следовательно, был слишком короток. Но это нисколько не помешало полному восторгу его величества. Ни одна молодая девушка, одевшая свой первый бальный наряд, не вертится так перед зеркалом, как вертелся без зеркала прославленный властелин Лунды в своем новом кафтане. Дамы, наоборот, остались недовольны полученными подарками и угрюмо вырывали из рук Педро блестящие, подносимые им, украшения. Их неудовольствие еще больше усилилось, когда Муконга (который перед этим пересчитал бусы) объявил во всеуслышание, что вместо ста бус на каждой нитке не более девяноста. На это Муата Ямво заметил, что неприлично так резко критиковать подарки друга; все, что дает друг, [214] хорошо и нужно принимать с благодарностью. «К несчастью, — замечает Бухнер, — это был единственный проблеск деликатности со стороны Муата Ямво, которую он не считал нужным проявлять при наших дальнейших сношениях»...

Затем, его величество пожелал осмотреть револьвер, о котором он не имел никакого понятия, и ему даже удалось несколько раз сряду спустить курок одной рукой. Равным образом, только один Муата Ямво был в состоянии поднять ружье правой рукой и держать его отвесно, как пистолет, чего не мог сделать ни один из придворных, даже коренастый Муконга, не смотря на все гримасы. Дамы со своей стороны пробовали спустить курок револьвера, но безуспешно, а Лукокесса, которая особенно интересовалась этим, попросила Бухнера научить ее. Но едва он прикоснулся к руке королевы и слегка нажал ее указательный палец, как она пронзительно вскрикнула, точно он ей причинил сильнейшую боль.

После этого принесены были другие редкости: шведские спички, зажигательное стекло, каучуковая лодка и подзорная труба. Бухнер велел надуть перед домом лодку и привинтил к столбу подзорную трубу, но тут внимание его было отвлечено беготней по коридору и резким голосом Лукокессы, который слышался со стороны двора. Оказалось, что королева требовала, в виде шутки, чтобы он пришел к ней с зажигательным стеклом и поджег плечо невольницы, которую она держала обеими руками. Между тем, Моари сдвинула с места подзорную трубу и просила чужестранца привести ее в прежнее положение, а Муата Ямво с своей стороны хотел видеть, как он сядет в лодку и будет управлять веслами. В это же самое время к Бухнеру подвели двух рослых субъектов, которые заявили ему через переводчика, что не могут войти в его дом, пока не получат ожидаемых подарков. То же повторяли в один голос сорок носильщиков пяти носилок, так что пришлось разделить между ними несколько кусков ткани.

Наконец, Муата Ямво протянул руку Бухнеру в виде прощанья и сел на носилки, лежащие на земле. Восемь носильщиков подняли его на свои плечи и двинулись в обратный путь после небольшой перебранки, так как некоторые из них встали спиной друг к другу, и стоило немало труда, чтобы убедить их принять надлежащее положение. Вслед за Муата Ямво постепенно удалилась остальная толпа, и наступила полная тишина, ничем не нарушенная в этот день.

Поздно вечером, Педро призвали в резиденцию для переговоров с его величеством. Муата Ямво поручил ему передать чужестранцу, что Лукокесса сильно бранила его, так как сравнительно получила мало подарков. Но, по мнению его величества, [215] он поступил совершенно справедливо, потому что королева издавна делает долги и никому не платит. Вообще, чужестранец должен быть настороже с нею и во всех делах обращаться к самому Муата Ямво, который ничего не забывает, все записывает и щедро расплачивается со своими должниками слоновой костью. Послезавтра он придет один к своему другу с немногими доверенными лицами, чтобы получить от него «imbolanza». Ему собственно хотелось бы прийти завтра, но его задерживает посев сорго.

Это известие заранее привело Бухнера в дурное расположение духа, но, тем не менее, он должен был покориться своей участи. «13-го января, в шесть часов утра, — пишет он, — я еще лежал в постели, когда повар сообщил мне, что прибыл Муата Ямво и ждет у крыльца. Хотя я велел немедленно открыть дверь, но его величество оставался на улице до тех пор, пока я сам не попросил его войти в дом. Сначала мы уселись в приемной, но, так как в ней было темно и сыро, то, не смотря на утренний туман, я предложил устроить заседание на дворе, на что немедленно последовало согласие.

«Свита Муата Ямво состояла из 50 лиц, включая его двух жен: Моаря и Темены, которые должны были присутствовать при передаче «imbolanza». Костюм высочайших особ представлял полнейший утренний «neglige», кроме прически волос, которая сохраняла свою обычную форму, из чего Можно было заключить, что ее тщательно берегут во время сна. Тело короля было прикрыто грязным серым одеялом, сшитым из лоскутков.

«Чтобы отвлечь внимание дорогих гостей, пока мои люди будут выносить вещи из кладовой, я поднес его величеству две каски и шелковую полосатую куртку белую с черным, но не добился ожидаемого эффекта. Один Муата Ямво старался принудить свое заспанное лицо к милостивой улыбке и, отчасти из вежливости, принялся считать позолоченные пуговицы куртки.

«Между тем из кладовой были вынесены вещи, приготовленные для настоящего случая, а именно: 12 бочонков пороха, 3 одежды, 12 кусков тончайшей полосатой холстинки белой с голубым, 2 куска белого коленкора, 3 одеяла и несколько связок различных бус. Действительно, все это далеко не имело внушительного вида. Муата Ямво угрюмо смотрел на разложенные вещи; дрожь в левой ноге, которая касалась земли, ясно показывала его нервное раздражение. Придворные упорно молчали; все были, видимо, удивлены, что я решился предложить такую ничтожную дань повелителю Лунды. Наконец, Муата Ямво сказал какую-то фразу Музумбу, а этот передал слова его величества Педро, который был видимо, смущен и даже не осмелился перевести их. Но, чтобы выйти из неловкого положения, он начал [216] перебраниваться с Музумбу и Маконгой, упрекая их в том, что они не известили во время о посещении его величества.

«Наконец, мне объявили, что Муата Ямво находит «imbolanza» недостаточной, что вообще слишком мало бус, а двух сортов совершенно не достает. Я ответил, что представлю оба сорта требуемых бус, но пока еще не успел распаковать всех вещей, так как не ожидал, что ворвутся в мой дом в такой ранний час утра. Затем наступила довольно продолжительная пауза. Я сделал попытку переменить тему разговора, и велел передать его величеству, что не имею никакого желания, чтобы меня считали купцом, и что на моей родине без того столько рабов, что они составляют тягость, тем более, что у нас все обрабатывают огнем и железом; слоновая кость также не имеет особенной цены. В заключение я добавил, что приехал собственно в Лунду, чтобы посмотреть на великого короля Муата Ямво и его страну и поискать золота, целительных трав и камней. Если мне удастся найти их, то за мной последует множество белых; они построят железную дорогу, на которой его величество, в три дня доедет до Лоанды, потому что по такой дороге едут так быстро, что деревья как будто летят мимо. Белые желали бы прийти в Муссумбу не только со стороны Лоанды, но и с другой, так как их корабли с некоторого времени ходят к восточному берегу, где находится город, несравненно больше Лоанды, в котором живут мои друзья, они также хотели бы посетить Муата Ямво, но не знают дороги и послали меня вперед, чтобы я мог встретить их...

«Однако, все мои прекрасные речи (которые вряд ли были переведены моим Педро, потому что он сам не понимал их) не имели ни малейшего успеха... Муата Ямво слушал меня с любезной, но недоверчивой улыбкой, а дело не подвигалось вперед; взгляд его был упорно устремлен на скудную «imbolanza»; он повторял одну и ту же фразу, «что ему следует получить гораздо больше».

«Но я решился выказать такое же упорство и объявил наотрез, что на этот раз не намерен сделать ни малейшей прибавки к «imbolanza». Наступила минута тягостного молчания. Мрачные тучи набежали на чело его величества, хотя он делал видимые усилия, чтобы придать чертам своего лица приветливое выражение. Наконец, он овладел своей досадой и, внезапно поднявшись с места, милостиво протянул мне руку и удалился. «Imbolanza» осталась нетронутой среди двора. Педро был на столько огорчен, что даже собирался читать мне наставления, но я прогнал его за ворота, равно и других чернокожих, которые прокрались вслед за свитой короля, чтобы быть свидетелями моего унижения. Но теперь их веселые лица приуныли и казались озабоченными. [217]

«Четверть часа спустя, — продолжает Бухнер, — мне сообщили, что явилась Лукокесса и ждет у дверей, чтобы, в свою очередь, получить «imbolanza». Но я был рад сорвать на ней мое желчное расположёние духа и, не обращая внимания на ее высокий сан, отказался принять ее. Не смотря на это оскорбление, благородная женщина сочла приличным обратиться ко мне с покорной просьбой дать ей, по крайней мере, несколько пачек табаку. Но, когда я выслал ей требуемую подачку, она сердито повернула спину и отправилась в обратный путь. Я долго смотрел ей вслед в подзорную трубу. Она шла пешком. Высокий рост и размашистая походка придавали ей сходство с мужчиной, так что только по одежде ее можно было отличить от ее провожатых»... [218] После этого в продолжение четырех дней не было речи об «imbolanza». Муата Ямво, по прежнему, посылал путешественнику кур и пальмовое вино и за это всякий раз выпрашивал у него немного ткани и бус, так что, по внешности, отношения нисколько не изменились.

Только, 17-го января, снова возобновились переговоры, но при более торжественной обстановке. К Бухнеру явилось официальное посольство, состоящее из пятерых важнейших сановников государства: Музумбу, Канапумба (дворецкого), Нгуффа (главнейшего вождя), Муконга Капенда и Муана Гаш, — чтобы объяснить ему странность его поведения и убедить в том, что он слишком легко относится к высокой особе Муата Ямво. Когда Музумбу и Канапумба окончили свои речи, вызвавшие громкие одобрения со стороны их товарищей, то Бухнер заявил им через переводчика, что согласен прибавить к прежней «imbolanza» немного ткани, пороха и недостающих сортов бус, но пусть Муата Ямво довольствуется этим, потому что без того получил от него слишком много, и он считает его величество своим должником, а сам ничего не должен ему.

Этот ответ, по-видимому, удовлетворил посланных. Канапумба объявил, что чужестранец совершенно прав, и Муата Ямво не думает отказываться от своего долга, и прислал их не с пустыми руками, а велел передать ему от своего имени невольника и немного слоновой кости. С этими словами Канапумба указал на чернокожего юношу, стоявшего под охраной провожатых, около которого лежал небольшой слоновый клык. Так кончилась официальная часть посольства; затем знатные господа начали частным образом выпрашивать себе подарков у Бухнера, вследствие чего получили от него кусок полосатой холстинки и несколько горстей бус.

На другой день с рассветом началась гроза, сопровождаемая дождем; поэтому путешественника оставили в покое и только поздно вечером, когда он лежал в постели, к нему пришел Муконга с известием, что Муата Ямво явится к нему рано утром.

19-го января, Бухнер встал с рассветом, чтобы приготовиться к приему его величества. В шесть часов Муата Ямво уже стоял перед дверью его дома и скромно, не по-королевски, терпеливо ждал приглашения войти. Свита состояла всего из 50 человек; заседание и на этот раз происходило на дворе. Моари, по рассеянности, села на большой ящик, приготовленный для Муата Ямво; но он грубо столкнул ее и занял свое место. Его величество, казалось, не выспался, так как он беспрестанно зевал и потягивался, поднимая вверх то правую, то левую руку. [219]

Бухнер велел выложить то же количество товаров, что и в предыдущий раз, но добавил 8 кусков холстинки, 14 саженей красной фланели, 20 голубой, 3 бочонка пороху, 7 связок бус кассонга, 4 фунта медной проволоки, 3 глиняных кувшина, а также несколько фунтов не достававших прежде сортов бус.

Муата Ямво и его окружающие некоторое время смотрели молча на подарки. Затем началось выспрашивание: тканей оказалось достаточно, но все находили, что слишком мало пороху. Муконга, чтобы выказать свое усердие, нахально рылся в мешках с бусами, пересчитывал куски тканей и откупорил два бочонка с порохом, но прочие оставил нетронутыми, по желанию Муата Ямво. Некоторые бусы совсем не понравились, и Вухнеру сделано было замечание, что «не стоило подносить их королю и что они могут быть убраны, если у него нет лучших». Педро, по приказанию своего господина, унес бусы в кладовую (через день Муата Ямво снова вытребовал их через одного из придворных).

Тем не менее, общее настроение было довольно миролюбивое. Муата Ямво видимо старался быть умеренным в своих требованиях и редко вмешивался в разговор. Бухнер, с своей стороны, хотел выказать некоторую уступчивость и, не колеблясь, подарил три зонтика, которые выпросили у него, в виде прибавки к «imbolanza». Но, когда ему заметили, что зонтики очень грязны и пострадали от дороги, то он только пожал плечами и добродушно заметил, что не имеет лучших.

После этого торг продолжался еще около часу. Придворные придумывали то одно, то другое, что, по их мнению, должен был иметь Муата Ямво. Если Бухнер отвечал отказом, то они полушутя, полусерьёзно, хором бранили его за скупость и острили по поводу часто повторяемой им фразы: «Eme kakuetip» (у меня нет!), «Boat» (отрицание на языке лунда) и т. п. Но всех неприличнее и назойливее вел себя любимец короля, Моана Гаш, и за это несколько раз удостоился милостивой улыбки его величества.

Но, так как последовало согласие относительно главных пунктов, то новые и сравнительно невинные просьбы не встретили более такого резкого отпора со стороны Бухнера. Он прибавил к поднесенной им дани еще две тарелки соли, шесть маленьких зеркал, пачку шведских спичек, пакет обойных гвоздей, немного тонкой медной проволоки для дам, а также ниток и иголок. При этом Муата Ямво шутя выразил желание побывать когда-нибудь в кладовой чужестранца, чтобы пересмотреть его товары, на что Бухнер ответил в том же тоне своим обычным «Boat!». [220]

Затем Бухнер, пользуясь благодушным настроением чернокожего властелина, намеренно заговорил с ним о планах своего будущего путешествия. Он заявил, между прочим, что ему достоверно известно, что на северо-востоке у Коссонго есть различные вещи, какие он ищет, а именно: золото, целебные травы от всех болезней и драгоценные камни, из которых делаются бусы, красивее всех виденных им до сих пор. Но Муата Ямво в эту минуту мог думать только о полученных товарах и тех, которые еще надеялся получить от чужестранца, и сообразно с этим дал следующий ответ: «Не забывай, что я величайший король и что в мире только два государя, которые могут сравниться со мной: это «Muёne Put» (португальский король, мнимый повелитель всех европейцев) и Нголла (мифическое лицо, существующее только в предании). Что тебе делать в земле Коссонго? Там внизу ничего нет, кроме голода и злых чар, ты погибнешь там, и тогда белые скажут, что я убил тебя. Это безумие! Даже я, великий Муата Ямво, не решаюсь отправиться туда. Оставайся здесь, дай мне вдоволь тканей и бус, пороха и медной проволоки, и ты получишь столько невольников и слоновой кости, сколько захочешь!» Вся свита повторила хором в том же тоне: «Это безумие, оставайся здесь; нет короля могущественнее Муата Ямво!». Даже слуги Бухнера и случайно прокравшиеся зрители, которых было около двадцати человек, многозначительно покачивали головами и шептали друг другу: «Да, это безумие!»

На это Бухнер ответил с раздражением, что напрасно думают задержать его, так как он никого не боится, и не какой-нибудь несчастный купец, и вовсе не нуждается в невольниках и слоновой кости. Пусть великий Муата Ямво не считает себя сильнее его, потому что ему никогда не удастся перехитрить белого! Но чернокожий властелин не обратил никакого внимания на эту речь и повторил тем же невозмутимо спокойным голосом: «Дай мне вдоволь тканей и бус, пороха и медной проволоки, и ты получишь столько невольников и слоновой кости, сколько захочешь!»

«К счастью, — пишет Бухнер, — бесполезные переговоры под конец наскучили королевской свите и самому королю. Вся «imbolanza» без дальнейших придирок была пересчитана еще раз, затем ее уложили в принесенные с этой целью корзины и унесли. Муата Ямво поднялся с места, подал мне руку с своей неизменной улыбкой и молча удалился. Пройдя несколько шагов, он сел верхом на плечи одного из слуг и, сопровождаемый свитой, отправился в свою резиденцию.

«Полчаса спустя, ко мне явились Канапумба и Муконга с заявлением, что я забыл подать счет королю, который желает [221] знать, сколько он приблизительно должен мне, потому что намерен честно расплатиться со мной за все полученные вещи. Я не хотел показать моей беспомощности в подобном деле и зная, что Педро только налгал бы в угоду моему противнику, ответил наугад, что, если считать все по самым дешевым ценам, то Муата Ямво получил от меня со дня приезда различных товаров на сумму, равную стоимости ста невольников. Из них за десятерых выдано мне слоновой костью, так что выплачена только незначительная часть долга.

«В следующее утро, — продолжает Бухнер, — меня посетила Лукокесса, в сопровождении шести женщин и своего племянника Муёнэ Дембо. Она была в своем обычном неряшливом костюме и вошла довольно робко, так как, в виду неудачи своего прежнего визита, не рассчитывала, что ее требования относительно «imbolanza» будут удовлетворены надлежащим образом. Старая дева была некрасивее, чем когда либо; к тому же холодный утренний воздух вызвал у ней почти беспрерывный мокротный кашель. Я велел своим людям принести назначенные для нее вещи: 10 кусков холстинки, 5 саженей красной фланели, 10 голубой, 10 бочонков пороху, 2 одеяла, 6 связок бус кассонга, 4 фунта медной проволоки, 2 глиняных кувшина с солью, 10 фунтов еще одного сорта бус и 10 фунтов другого, 2 маленьких зонтика, 6 зеркал, 2 тарелки, 2 куска белого коленкора и 1 пакет обойных гвоздей.

«Эта дань, сравнительно с тем, что получил Муата Ямво, была очень незначительна. Лукокесса осыпала меня горькими упреками по поводу такой несправедливости, но, так как я не удостоил ее слова ни малейшим вниманием, то она обратилась с жалобами к моей прислуге.

«Четверть часа спустя, она неожиданно поднялась с места и вышла за ворота, в сопровождении шести женщин, оставив при вещах Муёнэ Дембо. Я был убежден, что она отправилась домой, чтобы выразить свое неудовольствие, как это сделал в первый раз Муата Ямво, и велел унести разложенные вещи обратно в кладовую. Но, к моему удивлению, королева скоро вернулась, так как выходила на улицу только для того, чтобы привести в порядок свой туалет. Вследствие такого недоразумения, она увидела себя вынужденной смиренно просить меня о выдаче «imbolanza». Хотя она перед этим отнеслась к ней с видимым пренебрежением, но теперь объявила, что всем останется довольна, если ее просьба будет исполнена.

«Но едва успел я удовлетворить главные требования высших властей, как второстепенные вожди один за другим стали заявлять различные притязания. В то же время униженное [222] вымаливание подарков со стороны Муата Ямво и Лукокессы продолжалось по-прежнему и приняло почти хронический характер».

Этими словами Бухнер кончает свою статью «Дань Муата Ямво», в которой он до мельчайших подробностей описывает свои сношения с властелином Лунды и в противоположность своим предшественникам, совершенно умалчивает об этнографических условиях страны. Тем не менее, Бухнер в своем описании дает наиболее наглядное понятие о порядках, господствующих до сих пор в земле Муата Ямво, которые должны неизбежно подвергнуться существенным изменениям и, даже быть может, в весьма непродолжительном времени. Важные гарантии, созданные берлинской конференцией для свободы торговых оборотов на всем протяжении обширного бассейна реки Конго, равно и учреждение нового государства Конго из владений бывшего «международного африканского общества» не замедлят оказать известное цивилизующее влияние на соседние страны, как бы ни было кратковременно существование этого государства, в виду убийственного для белых людей климата и вероятного охлаждения европейских держав к колонизации.

Н. А. Б.