Вероломство Алжирского дея

Следующее обстоятельное описание о насильстве алжирского тирана заимствовано из венской (полуофициальной) газеты, Австрийского Наблюдателя, который ручается в достоверности оного:

”14-го ноября (1817 г.) уведомился сардинский вице-консул, что алжирцы овладели богато нагруженною бригантиною под сардинским флагом и привели оную в Алжирскую гавань. Он немедленно отправился на сей корабль, дабы собрать подробнейшие сведения о сем происшествии. Из показаний генуезского купца, Генриха Бадано, находившегося на помянутой бригантине при взятии оной, узнали следующее: корабль сей, называемый Мизерикордиа, вышел из Генуи 6-го сентября под [280] сардинским флагом под начальством капитана Додеро; он назначен в Лиссабон, но остановлен на пути своем капитаном одного алжирского галиота, под тем предлогом, что при сличении пропускного вида (Сии пропускные виды, называемые по-итальянски Scoutrino, а по-английски Mediterranean-Pas, состоят из небольшого куска пергамента, вырезанного фигурно из книги, содержащей образцы сих видов и вручаемой варварийскому правительству по заключении с оным мира. Сие делается для того, чтобы капитаны каперов, кои не всегда умеют читать, могли видеть, по сличению с образцами, действительно ли корабль принадлежит дружественной с ним державе?) с находившегося в руках сего последнего образцом, оказалось некоторое, впрочем едва приметное, несходство. Алжирский капитан приказать отвести бригантину в Алжир и перевел с оной на свой галиот 17 человек, частью матросов, частью пассажиров, а на место их посадил турецких [281] матросов. Капитану Додеро объявлено, что ему позволят продолжать путь в Лиссабон, если только он даст письменное свидетельство, что в корабельных бумагах его действительно оказалось помянутое несходство. Несчастный вдался в обман, положась на сие обольстительное обещание. Но едва варварийский капитан получил сие пагубное свидетельство, как вместо того, чтобы по обещанию отпустить бригантину в Лиссабон, приказал начальнику одного из своих каперов отвести оную в Алжир. Число сардинских подданных, находившихся на сем судне по приведении оного в Алжирскую гавань, было 13 человек. Вице-консул, узнав все сии подробности, немедленно донес об оных сардинскому консулу, кавалеру Каррону; а сей тогда же сообщил оные английскому консулу г-ну Донелю.

На другой день, после обеда, сардинские консул и вице-консул [282] отправились в Адмиралтейство к министру и к адмиралу. Они были довольно хорошо приняты и учинили убедительнейшие представления насчет исправности бумаг, изготовленных в Генуе при отплытии помянутой бригантины. Оба алжирские чиновники находили замечания сии весьма справедливыми и только отвечали, что не могут решить сего дела по причине неприбытия алжирского судна, на коем остались все корабельные бумаги генуезской бригантины. Они уверяли, что как скоро оное судно возвратится в Алжирскую гавань, то дело сие представлено будет на разрешение дею, и они обо всем дадут знать консулу.

19-го ноября алжирский галиот возвратился. На другой же день сардинский консул призван был в Адмиралтейство, куда, и отправился вместе с вице-консулом. В то же время явился и испанский агент, с жалобою на взятие трех судов своей нации, под тем [283] же предлогом неверных пропускных видов. Там собран был Совет, под председательством адмирала, в который и были представлены как испанские пропускные виды, так и сардинский. Сей последний найден совершенно соответствующим описанию купца Бадано, так что мнимое несходство от образца едва ли было на один лошадиной волос. Сардинский вице-консул старался уверить адмирала и прочих членов Совета, что помянутое несходство не может быть приписано неисправности пропускного вида, но единственно произошло от жара и сырости; что все прочие корабельные бумаги были в порядке, за подписанием и печатью Его Величества Короля Сардинского, и потому нет ни малейшего сомнения, что корабль и груз оного есть сардинское имущество, и нет никакой причины конфисковать оный. Совет не учинил на сие ни малейшего возражения, а из [284] сего и заключил консул, что дей как скоро узнает существо дела, то прикажет освободить сардинскую бригантину и возвратить груз оной.

Командир над портом, коему, по принятому обычаю, вручены были все бумаги, отправился с оными к дею, дабы донести ему о всех подробностях. По прошествии часа возвратился он в Адмиралтейство, и ко всеобщему изумлению, объявил, что дей приказал конфисковать весь груз сардинской бригантины, равно как и испанских судов, самим же кораблям возвратить свободу. Как скоро алжирские капитаны, составлявшие Совет, услышали такое решение дея, то сделались как бы совсем другими, и с величайшею дерзостью старались оправдать сию конфискацию. Консул и вице-консул видя, что при такой перемене обстоятельств не оставалось не малейшей надежды, возвратились в Консульский дом и [285] немедленно уведомили обо всем происшедшем английского консула.

После сего сардинский консул требовал аудиенции у дея, в чем ему и не было отказано. Он отправился к дею, в сопровождении вице-консула. Оба они представляли ему самые основательные и убедительные причины, дабы отклонить его от преднамеренной конфискации; но все сие оставалось тщетным. Наконец они просили его позволить, чтобы Совет Адмиралтейства снова исследовал сие дело в присутствии дипломатического корпуса. Дей на сие не согласился, говоря, что не имеет нужды ни в чьем совете, чтобы удостовериться в подлоге пропускного вида; что у него есть свои глаза, и он знает, что делает. Впрочем дей говорил, что он не властен освободить груз, ибо солдаты взбунтуются. Он ссылался на письменное признание самого капитана бригантины, вынужденное у сего последнего [286] на счет мнимого несходства пропускного вида. Наконец он объявил консулу, что если он недоволен сим решением, то может оставить Алжир. Сей решительный тон удостоверил сардинских консула и вице-консула, что все дальнейшие их представления останутся тщетными и могут только еще более раздражить дея; посему они рассудили удалиться без дальних настояний.

В таком положении находились дела до 22-го ноября; в сей день все европейские агенты, выключая французского, собрались в дом испанского консульства. Положено, отправиться всем вместе к дею и сделать ему еще раз убедительнейшие представления. Сардинский вице-консул, как сведущий в турецком языке, выбран оратором. Сей, по принесении дею обыкновенных приветствий именем всего дипломатического корпуса, говорил следующую речь: [287]

”Когда ты взошел на престол, то консулы всех держав, находящихся в мире с Алжиром, приносили тебе поздравления. Ты благосклонно принял их приветствия и изъявил при сем случае миролюбивые намерения, соблюдать все прежние трактаты. По прошествии нескольких дней ты торжественно подтвердил сии трактаты, приложением своей печати. Обрадованные консулы поспешили довести сие до сведения Дворов своих. Тем с большим прискорбием видят они ныне, что корсары твои завладели без всякой причины одним сардинским и тремя испанскими судами, коих флаги находятся с тобою в мире, и которых бумаги были в надлежащем порядке. Но всякий приз, сделанный без предварительного объявления войны, почитается ничтожным. Правило сие признается и соблюдается всеми народами на земле. Ты утверждаешь, что пропускные виды не сходны с [288] образцами; если бы это было и справедливо, то ты сам знаешь, что сие могло произойти от жару или сырости. Тебе известно, равно как и нам, что один только господь и творец вселенной силен сотворить вещи совершенные; а человек сделать сего не может. Сардинская бригантина, при выходе своем из Генуи, снабжена была всеми надлежащими бумагами. Нет никакого сомнения, что все сии бумаги в порядке: мы все рассматривали и поверяли их. — Консулы еще раз приветствуют тебя, Эффенди, и просят объявить им твои намерения, дабы они могли немедленно донести об оных своим монархам.”

Сардинский вице-консул едва успел окончить сию речь, как дей пришел в великую ярость и начал осыпать его и английского консула ужаснейшими угрозами и ругательствами. Он говорил, что ему море не нужно; что государство его производит более, [289] нежели сколько потребно для продовольствия его подданных, и что если консулы им недовольны, то от них зависит оставить Алжир. Он в особенности угрожал консулам испанскому и сардинскому, как начальникам сего мнимого заговора против его правительства, и с глупым самохвальством кричал, что он не христианин, а истинный мусульманин. К тому присоединил много других упреков за такие дела, которые совсем не касались до сего дипломатического представления.

Между тем как вице-консул говорил речь дею, приметил он, что сей, кипя яростью, дал повеление начальнику своей гвардии, если только консулы в сию аудиенцию будут требовать освобождения Бальзамонта: то бы он немедленно отрубил голову сему несчастному молодому человеку, и тело его бросил у порога его дворца, дабы консулы увидели оное при выходе. [290] Сей Бельзамонт есть сын прежде бывшего английского вице-консула: прекраснейший юноша. Незадолго перед тем жестокий дей велел своей страже похитить сего молодого человека вместе с двумя его прелестными сестрами из отеческого дома, и насильно заключить в своей серали. По приказанию сего тирана принудили сего несчастного юношу и старшую его сестру, приставя нож к горлу и пистолет к груди, отречься от христианской веры и принять магометанскую; меньшую же сестру, которой было только десять лет, отпустили.

Место, где дана была аудиенция консулам, было точный вертеп разбойничий. Во время аудиенции дей сидел по турецкому обычаю, сложа нога на ногу, с саблею и двумя пистолетами; подле него были в готовности многие другие оружия; около его стояли полукругом тридцать человек янычар [291] каждый с двумя пистолетами и кинжалом, вынув сей последний из ножен до половины, и будучи готовы, до первому мановению дея, броситься на консулов, и заколоть их.

На другой день, 23-го ноября, испанский консул и вице-консул отправились вторично в Адмиралтейство, куда прибыли также и прочие европейские агенты и генеральные консулы (кроме французского.) Начали опять поверять пропускные виды противу образцов; когда дошла очередь до сардинского билета, то сардинский вице-консул встал, поклонился Дивану, и просил морского министра, бывшего президентом сего Совета, чтобы позволено было ему самому поверить оный билет. Ему сие дозволено; и он приступил к поверке в присутствии консулов, Дивана и многих корабельных капитанов европейских, кои из любопытства собрались туда. Но какое было его удивление и вместе негодование, когда он увидел, и тут же показал капитану Додеро и другим, что из пропускного билета вырезан был большой кусок и притом недавно, что можно было приметить по свежему разрезу; от сего [292] несходство оного билета с образцом было уже не на волос, а на целую ладонь. Вице-консул тотчас дал заметить сие плутовство адмиралу, который осмотрев внимательно бумаги, побледнел и сказал: ”Это не я сделал!” Тут сардинский вице-консул протестовал формально против сего умышленного обмана, и все консулы и агенты изъявили в сильных выражениях свое неудовольствие за такой поступок.

Адмирал Ибрагим-Рейс, старший из корабельных начальников, объявивший в первом заседании Совета, что нет достаточной причины конфисковать сардинскую бригантину, был закован в железа, по приказанию дея, и сослан в ссылку во внутренние области. Те из корабельных капитанов, кои не имели никакой части в добыче, хранили молчание: другие же дерзновенно делали упреки вице-консулу за то, что сей защищал собственность своей нации. — Наконец английский консул видя, что нечего более делать, и не было возможности истребовать освобождения груза, сказал сардинскому вице-консулу: ”Объявите им, что европейские державы не [293] ищут ссор и зла, но любят мир и дружбу; когда же сами алжирцы желают зла, то они будут иметь его; что ни одно судно, у которого бумаги в порядке, не подлежит конфискации ни под каким предлогом. Пропускной вид не нужен для свободного мореплавания, а только для того выдается, что алжирские начальники судов читать не умеют; а если бы они умели читать, то и не было бы надобности в пропускных видах.” К тому прибавил вице-консул: ”Диван созвал весь дипломатический корпус к сему высокопочтенному Совету, дабы услышать мнение оного о сардинском и испанских призах. Алжирское правительство состоит в мире с Сардинию; следовательно, сардинский флаг должен быть уважаем. А посему я имею честь объявить именем всего дипломатического корпуса, здесь собранного, что нет ни малейшей причины к конфискации груза.”

В продолжение сей речи, алжирские корабельные начальники приступили с угрозами к сардинскому вице-консулу, и он думал, что его в куски изрубят. Они ему сказали, что дей, в наказание за его дерзость, выгнал [294] его из государства. На сие отвечал вице-консул: ”что он безбоязненно защищал права своего государя и отечества, как долг и честь требует, и не устрашится самой смерти, защищая истину, которая должна всегда блистать в ясном свете.”

В тот же день, прислано повеление от дея, чтобы сардинский вице-консул немедленно оставил город, и ехал на сардинской бригантине, и чтобы не смел ступить на землю Алжирскую. Вице-консул повиновался сему насильственному приказанию. Все европейские консулы и агенты отдают ему полную справедливость за его неустрашимую твердость в сих опасных обстоятельствах.

26-го того же месяца, приказал дей похитить молодую пятнадцатилетнюю девицу, подданную сардинского короля, и крестницу сардинского вице-консула, и отвести в свой разбойнический вертеп туда же, где были и обе англичанки.