ЖАН-ГАСТОН ВАНДЕРГЕЙМ

В ПОХОДЕ С МЕНЕЛИКОМ, НЕГУСОМ АБИССИНСКИМ

.

Глава I.

От Парижа до Обона. — Обон. — Джибути. — От Джибути до Харрара. — Харрар — От Харрара до Аддис-Абаба (Шоа). — Наша фактория в Аддис-Абаба.

I.

Есть общий закон: каждый путешественник, побывав в странах, известных или неизвестных, обитаемых или неисследованных вовсе, возвратившись на родину, испытывает непреодолимое желание поведать соотечественникам впечатления, им вынесенные, претендуя, вероятно, на то, что он видел все в новом свете. Он хочет заставить друзей своих рад лить с ним его волнения и пережить сцены его полной приключении жизни — отсюда один только шаг к обращении друзей своих в читателей и к напечатанию своих путевых зам ток.

Я сделал этот шаг и ныне представляюсь тем, кто будет меня читать по дружбе или ради интереса самого предмета, в качестве [10] путешественника, одержимого этой-же всеобщей манией, — будет-ли совершенное им путешествие в 10 километров от Парижа, или — к центру Африки.

12-го ноября 1893 года я отплыл из Марселя на пароходе «Ава», совершающем курьерские рейсы на Мадагаскар и обратно.

М. Jules Rueff, Президента Совета Администрации Франко-Африканской Коммерческой Компании, послал меня в Абиссинии в качестве агента этой Компании, располагающей конторами в Джибути, Харраре и Аддис-Абабе, в Шоа. — Я должен был посетить эти три конторы, а так как в то время в Джибути, Харраре и Шоа дела было очень мало, то я имел возможность вести свободно путевые заметки и фотографировать местности, типы и сцены. Мало того, мне пришлось сопровождать Негуса Менелика в одной из его военных экспедиции, и в течете двух месяцев, с ним прожитых, я был свидетелем многих событии и деяний, которые, рассказанные здесь без предвзятой цели, быть может, прольют некоторый свет на Императора Ефиопии и ознакомят со страною, о которой так много говорят в последнее время...

23-го ноября, после довольно веселого путешествия, мы прибыли в Обок на заре. Многочисленные арабские бутры (лодки) окружили «Аву» и маленькие Сомалисы, так охотно описанные многими путешественниками, начали, как всегда, показывать нам свое искусство, ныряя в воду за серебряными монетами, бросаемыми пассажирами, и выкрикивая на все лады «бакшиш», — единственное слово, общее, кажется, у всех восточных народов. — Обок, видимый с рейда, ровно ничего не имеет привлекательного и мало [11] соблазняет к съезду на берег пассажиров отправляющихся на Мадагаскар, хотя пакетбот и стоить здесь три часа. — На фоне желтого песка и голубого восточного неба выделяются несколько ослепительно белых арабских домиков, туземное селенье, тюрьма и фактория Менье... и только.

II.

Обок был куплен Францией в 1862 году у предводителей туземных племен, для устройства угольной станции для судов, отправляющихся по Кохинхинской дороге. — В ту пору это был необитаемый берег, но удобства превосходного рейда нельзя было не оценить, и полоса берега в 25 квадратных льё (около 626 кв. верст) от мыса Зантура (вблизи Баб-Эль-Мандебского пролива) вдоль залива Таджурского до мыса Джибути., куплена была за 10 тысяч таларисов, что составляло в ту пору лишь около 56000 франков.

Об этой новой колонии стали заботиться лишь с 1882 года. Основалось несколько торговых депо, завязавших сношения с Абиссинией, но дорога внутрь страны, направляющаяся от Обока, была так неудобна, что торговые конторы перешли скоро в Джибути, — порт, расположенный на противоположном берегу залива Таджура, откуда и идет настоящая дорога в Харрар. — За торговцами последовала и военно-гражданская администрация и с прошлого 1895 года Обок можно считать окончательно покинутым.

Вся администрация, начиная с губернатора и кончая экипажем двух стационеров: "Pingouin" и "l'Etoile" состоит не более как из 150 человек; к этому надо прибавить 10 коммерсантов с их служащими-французами, 1 англичанина, 6 — [12] греков, около 1000 туземцев, сомалисов, данкалисов, абиссинцев и арабов в Обоке и около 1200 ч. в Джибути — и мы получим вое население берега Таджурского залива.

Обок, растянувшиеся по берегу на пять верст, разделяется отчетливо на четыре части: лагерь, арабский городок, туземный квартал и факторию Менье с тюрьмой.

Резиденция губернатора Лагарда представляет кубическую двух этажную постройку весьма первобытной архитектуры, воздвигнутую на господствующей над морем высоте. Две пальмы в кадках, о которых, видимо, заботятся, как о новорожденных, охраняют главный вход резиденции, а четыре маленькие пушки скромно направляют в море свои крохотные жерла. Рядом — маяк, бросающий свои красные и зеленые огни для указания входа на рейд, а сзади резиденции нисколько построек настолько-же незначительных, насколько громки их названия, — библиотека, казначейство, почта и телеграф. Здесь-же расположен и госпиталь для больных, возвращающихся с Мадагаскара, для которых слишком тяжел переход через Красное море.

На самом берегу скромные памятники кладбища напоминают редким посетителям имена жертв лишений и колониальных лихорадок

Попадается лаконическая, но много говорящая надпись: "умер при исполнении служебного долга", — это могилы храбрых матросов "Пингвина", перерезанных в Амбадо ордами Сомалийцев ¹. Это военное судно, служащее теперь для [13] морских прогулок губернатора, построено было с специальной целью подняться вверх по реке (?) Обока, которая 364 дня в году бывает суха, как пустое корыто. Перед резиденцией на несколько сот метров в море уходит железная эстокада, а сбоку виднеются строения католических миссионеров. Наконец, за лагерем возвышается фабрика льда, содержащаяся администрацией с целью предоставления немногочисленным колонистам льда по франку за килограмм и дистиллированной воды по 7 сантимов за бутылку

Затем мы видим первые жилища селения, состоящего, собственно говоря, из ряда арабских каменных домов, из коих только два, двух этажных. Единственная улица Обока украшается агентством пароходного общества, французским рестораном (он же гостиница и бакалейная лавка), несколькими греческими и арабскими лавками с грубыми бумажными матерями, рыбными и мясными лавками. Впрочем, главное украшение улицы составляет полицейский пост из туземной милиции в колониальной форме, т.е. во всем белом с золотыми пуговицами

Два арабских кафе знакомят нас с местными типами: арабы, бедра которых стянуты куском белой материи с разноцветной бахромой, с накинутыми на плечи тобами, с открытой, почти всегда костлявой грудью, с палками в руках восседают на хромоногих скамейках, покуривая наргиле и играя в карты; абиссинцы, по античному задрапированные в свои широкие пеплумы, из кисеи, которая когда-то была белою; под густыми вуалями изнывающие от истомы женщины арабские, — молодые девушки, покрытые серебряными украшениями, с янтарными и стеклянными [14] ожерельями толкаются в толпе, входящей и выходящей из кафе. — В этой-же толпе прогуливаются чахоточные куры, грациозные сомалийские козы, серенькие ослики и курдючные овцы, с белой шерстью и черной головой.

Несколько сомалийских и данкалийских женщин, грязных до отвращения, одетых в лохмотья неопределенного цвета, с жирными волосами, с громадными и длинными серьгами в ушах, стеклянными ожерельями и модными браслетами, на корточках в тени стен продают молоко и жидкое масло в пористых сосудах. При приближении Европейца красавицы эти пугаются и прячут свои прекрасные физиономии.

Кончается улица арабская, и начинается селение туземцев, — кучка жалких хижин, выстроенных из древесных высохших и почерневших от времени ветвей, составляющих скелет здания, станы которого состоять из кусков старых парусов, негодных мешков и циновок, кое-как скрепленных веревками..... Ночью эту нищету освещает костер, разложенный на земле, среди хижины: не пытайтесь проникать туда дым ест глаза ваши и задушит вас. — Днем эти хижины украшены гирляндами сидящих на порогах женщин, собравшихся сюда, кажется, со всех сторон черного материка; абиссинки, галласки, суданки, сомалийки и др., греясь на солнце, дарят прохожих улыбками.

За туземным селением расположена единственная в Обоке местность, где глаз может отдохнуть от однообразия дикой, солнцем выжженной, негостеприимной земли. Здесь, в высохшем русле реки, благодаря неусыпным заботам администрации, кое-как прозябают нисколько [15] корнепусков (paletuviers) и мимоз... это — сад, сквер Обока.

Наконец, перед нами тюрьма для приговоренных туземцев других французских колоний, но мы ее не будем описывать, хотя-бы потому, что 1-го января 1896 года она упразднена. Рядом с тюрьмой фактория Менье, солидная постройка, чрезвычайно практичная в здешнем климате, и второй маяк Обока.

Рейд совсем не оживлен, — на заснувших водах покачивается стационер "l'Etoile"; изредка с конца в конец с одиноким парусом пробежит рыболовная лодка; баржа с каменным углем придет, чтобы сдать свой груз на верфь Обока, да раз в месяц заглянет пароход Национальной Компании, или курьер с Мадагаскара... Словом — тишь, гладь, но без благодати. Сделав визит губернатору Лагарду, я на казенном бутре в переправился через залив в Джибути.

III.

Джибути, хотя и не французская колония, составляет центр французского протектората на Сомалийском берегу. В скором будущем порт этот призван стать важным пунктом снабжения для судов военного флота и гаванью для коммерческого флота, что привлечет сюда караваны из Абиссинии через Харрар, до сих пор направляется в Зейлу и Бербер.

В данную минуту обсуждаются некоторые проекты, исполнение которых послужит к быстрому и бесспорному развитию колонии Джибути: предполагается начать разработку и вывоз соли из озера Ассал, устроить угольное депо для [16] военного и коммерческого флота, провести телеграфную линию и, наконец, железную дорогу от берега до Харрара, что послужит в то же время и для благосостояния Абиссинии.

Коммерчески флот, с ноября 1895 года, берет уголь уже в Джибути, а не в Обоке, что уже дало толчок развития колонии. Морской кабель, — проложенный от Адена до Обока через Перим, ныне продолжен до Джибути, но все-таки до сих пор еще караваны с кофе, слоновой костью, цибетом, козьими кожами и золотом из Лека и соседних с Голубым Нилом стран — направляются к английским прибрежным колониям (Зейла, Бербер).

В противоположность Обоку — Джибути имеет попятный и веселый вид, благодаря уже тому, что в нем больше жизни. Ослепительно белые квадратные домики ярко выделяются на темном фоне хижин туземного селения, задний-же план картины представляют холмы, контуры которых резко рисуются на редко облачном, голубом небе. Больше чем в Обоке домов, больше коммерческих депо, на рейде больше лодок и судов торговых…. Новая резиденция губернатора, тжелой и странной архитектуры, издали кажется каким-то феодальным замком Главное движение в Джибути сосредоточивается на площади, окруженной исключительно каменными, хотя и одноэтажными домами, — один из немногих двух — этажных, с трехцветным флагом на башенке, заключает в себе все административные учреждения протектората: зал совета, суд, почту, туземную службу и т. д. Туземная полиция несет службу и при администрации и на специальном посту и прекрасно дисциплинирована, а [17] живописный эскорт ее агентов на ослах и мулах, сопровождает губернатора в его прогулках.

Здание местной администрации служит и пунктом отправления почты, которая, с марта 1895 года, раз в неделю аккуратно отправляется в Харрар и далее в Шоа.

Вокруг площади — разнообразные туземные лавки о съестными продуктами и индийскими бумажными материями, на самой-же площади, среди дремлющих под жарким солнцем верблюдов и ослов, сомалийцы и данкалийцы прямо на земле торгуют козьими кожами, молоком, маслом, сеном и пр. Немного дальше — специальный базарь воды, где сомалийки в сосудах из под керосина продают годную для питья воду, добываемую в трех километрах отсюда. В боковых улицах — кафе, лавки, аптека и госпиталь, мясной базар, пост полицейский и т. д. Этот пост, расположенный у начала дороги, ведущей в Харрар, служит в тоже время и оригинальным арсеналом, — каждый прибывающий в колонию туземец должен оставлять здесь свое оружие и получает его обратно лишь при возвращении в глубь страны…. Данкалийские кинжалы висят здесь рядом с сомалийскими ножами между пик всевозможных размеров, щитов и разнообразных форм, абиссинских сабель, ружей различных моделей, начиная от кремневого и кончая винчестером последней системы и, наконец, тяжелых арабских кинжалов, отделанных медью и изукрашенных стихами из корана.

На самом берегу моря, среди, круглых хижин суданских милиционеров высится выстроенная из соломы и глины мечеть, красные знамена которой видны издали. На другом краю Джибути [18] расположены дома негоциантов и бывшего султана Бурхан-Бея, заключенного здесь на политическая преступления.

Джибути — город будущего, и место его определяется плато Герона, Марабу и Змеиным, отделяющихся от настоящего городка болотами; пока на этих плато виднеются лишь могилы Делонкля и Обри — жертв холеры 1892 года.

IV.

Не успел я провести несколько дней в Джибути, как получил предложение из Абиссинии прибыть в Аддис-Абабу, близь Ентото, настоящую резиденцию императора Менелика, где компания имела контору.

Я. должен был следовать через Харрар, а не по дороге, ведущей через пустыню, — последняя гораздо короче, но караваны очень редко по ней следуют, и потому она менее безопасна.

Прежде чем оставить берег Красного моря, я должен был побывать в Обоке, дабы согласиться с отцом Киприаном о нашем общем путешествии до Харрара. Путь наш обещал быть безопасным, ибо с одной стороны, губернатор давал отцу Киприану (миссионеру) солидный эскорт из суданских и абиссинских солдат, безусловно преданных правительству, с другой — преподобный отец брал с собою несколько абиссинских солдат, воспитанных при миссии; один из них числился поваром, хотя титул этот носил без всякого права, и говорил немного по-французски; это был препротивный негр ² (?) из Каффы, с трудом [21] жаривший убиваемую нами дичь, и разогревавший наши консервы.

Приготовления продолжались несколько дней. Надо было собрать людей эскорта, для меня лично нанять боу`ов (молодых слуг), найти абана, или ответственного предводителя верблюжьего каравана, который (абан) в свою очередь обязан был нанять по недорогой цене достаточное количество верблюдов и их вожаков; кроме того, надо было озаботиться покупкой верховых мулов, дорожной провизии, гвербов для воды и т. д.

Наконец, 13 декабря отец Киприан и я отправились в путь, сопровождаемые несколькими французами, до Амбули, маленького оазиса в 3-х километрах от Джибути. Еще в трех километрах далее тогда строился, а ныне закончен уже форт Ябеле, гарнизон которого состоит из 12 человек сенегальцев или суданцев. Над фортом, который соединен телефоном с Джибути, возвышается новый маяк, далеко в море указывающей место Джибути.

Колесная дорога существует лишь до Ябеле; отсюда вплоть до Харрара и по всем плато Эфиопии начинаются тяжелые подъемы и спуски.

До 1893 года, оставляя Ябеле влево, направлялись к Булло, но теперь идут на Бейаде, по новой, более прямой дороге, устроенной арестантами до Мордале.

Переходы были очень тяжелы и утомительны, благодаря страшной жаре и медлительности верблюдов, уйти-же вперед на мулах мы не решались, не желая оставить за собою необходимый нам багаж; надо было непрестанно подбодрять вожаков, спорить с абаном и сулить ему [22] большой бакшиш, если мы в двенадцать дней доберемся до Харрара. Отец Киприан, «великий ловец перед Вечным», как и я, три четверти дороги прошли пешком, охотясь по сторонам на тропинках, проложенных прежде прошедшими караванами, и к нашему обеду всегда имелся заяц, или пара диких голубей, маленькая газель, известная здесь под именем диг-диг, лесная (?) куропатка, или дрохва.

В тени какой-нибудь скалы, или высохшей мимозы мы на коротких привалах закусывали на скорую руку, а большие привалы устраивали в высохших руслах рек, у колодцев, где разбивали на ночь палатки и основательно подкрепили себя пищей, запивая ее солоноватой и нередко грязной водой... Вокруг ночной стоянки солдаты наши держали по очереди караул, стреляли по бродившим кругом гиенам, а несколько раз мы слышали и рычание царя пустыни-льва.

Все это очень далеко было от идеи, которую я создал о предстоящей дороге, судя по карте генерального штаба, пестревшей именами... Я думал, что это имена каких-нибудь селений; оказалось, что это названия мест обычных остановок караванов, которые легко узнавались по почерневшим от огня камням очагов, следам верблюдов, обломкам ящиков, кускам веревок.

Почти до самого Харрара не видно следов оседлой жизни. Очень редко встречаются овечьи и козьи стада, пастухи которых — Адальцы, крайне неприятного вида, приближаются лишь затем, чтобы выпросить у вас лоскут материи, горсть рису, или немного табаку. Пастухи эти похожи скорее на воинов... Их железные браслеты и белые перья воткнутые в густые волосы обозначают, что они [23] не мало перебили врагов на своем веку. У пояса они носят кинжал, на левом локте щит из кожи гиппопотама и длинную железную пику, грубо выкованную.

Мы прошли через Булло, Гудган, Рахахале, Аджин, Мордале и большую равнину Саармана, на которой в течение двух дней не встречается колодцев, и через шесть дней достигли Биа-Ka6o6a, где находится абиссинский пост. Здесь много колодцев, благодаря чему Биа-Ka6o6a охотно посещается кочевыми племенами. Стены этих колодцев, глубиной в 4-5 метров, представляют ступени, на которые становятся люди, передающее снизу вверх нечто вроде ведра с водою. Последний выливает воду в кожаное корыто, из которого пьют сотни коз и овец.

Отдохнув один день в Биа-Ka6o6a, мы через Далаимале, Котте, Уорджи и Бусса прибыли 22 декабря в Гвельдессе, где встречены были г. Луи, агентом нашей конторы в Харраре, который и отсоветовал нам делать здесь дневку, в виду свирепствовавших в окрестностях лихорадок, монсиньор Торин, Епископ Xappapский, просил его устроить так, чтобы без замедления оставить Гвельдессе, повидавшись с абиссинскими властями, которые лишь для формы справились о том, кто мы и куда направляемся. В Гвельдессе мы успели лишь заметить, что жилища здесь совсем уже не такие, как на побережье; маленькие и круглые тукулы (так называются здесь хижины) покрыты обязательно соломенной крышей в виде зонтика. Не отдыхая, мы двинулись к Белауа и целых пять часов подымались в гору при яркой луне, а в Белауа впервые за 10 дней ночевали в хижине, которая показалась нам [24] положительным дворцом, пуховиком показалась солома после ряда ночей, проведенных на голой земле и камнях.

На утро мы шли уже зеленеющей степью: пустыня и высохшие кустарники остались позади. Окрестности Харрара, расположенные на 1900 метров над уровнем моря, обильно орошены потоками воды и пользуются прекрасным климатом, — повсюду плодоносные поля, плантации кофе и дуро.

К ночи мы были уже в Харраре, где, к несчастью, мне пришлось провести лишь шесть дней, а, следовательно, не удалось хорошо ознакомиться с городом.

V.

Издали Харрар кажется выстроенным из шоколада; только старая Египетская мечеть да дворец Раса Маконена выстроены из белого камня, прочие-же здания все из красновато-коричневого.

Рас Маконен, двоюродный брат Негуса, генерал-губернатор Харрара, имеет титул или звание вице-короля. Человек с развитием выше среднего уровня, он и более опытен, чем прочие предводители Абиссинии, благодаря пребыванию в Италии в течение нескольких месяцев 1892 года в качестве начальника дипломатической миссии.

Рас Маконен платит значительную дань Негусу Менелику, получая крупные таможенные доходы. Харрар, вообще, ведет большую торговлю, в особенности кофе; многочисленные караваны направляются к Зейла, а оттуда в Аден. Как я говорил, много рассчитывают на [27] железную дорогу, которая привлечет торговлю в Джибути, но, не смотря на концессию, данную г. Ильгу, и посещение страны некоторыми заинтересованными лицами, реализация этого проекта весьма сомнительна, по крайний мере, в скором времени.

Харрар окружен весь стеною, ворота которой, открываясь в шесть часов утра, закрываются в шесть часов вечера, и каждый входящий и выходящий караван платить значительный налог.

Абиссинские солдаты не носят определенной формы; они одеты в исподнее платье и сомнительной белизны рубаху и картинно драпируются в грязные "Шама" (покрывало), только ружье в руках указывает на их ремесло. Что касается до головных уборов, то они употребляют таковые всех стран и народов и носят соломенные панамы, фетровые котелки, каски и проч., но ниже шляпы, вокруг головы все носят кисейную повязку, на которую стекает масло, обильно умащающее их волосы. Один из солдат нашего эскорта перед воротами Харрара надел шелковый цилиндр, служивший, вероятно, ранее какому-нибудь чиновнику в Джибути.

Хотя я пробыл только шесть дней в Харраре но мне, однако, пришлось познакомиться с абиссинским правосудием. Один из людей, нас сопровождавших, вместо адресата купца-грека, вручил данное ему письмо из Джибутн другому купцу-греку, врагу первого, на что тот и пожаловался в суд, так как враг и конкурент письмо распечатал, узнал содержание и не возвратил его.

Я был призван к алака гобао, исполнявшему должность губернатора за отсутствием раса [28] Маконена, в это время находившегося близь Негуса.

Я несколько часов провел в этом суде, слушая показания на языках абиссинском, галласском и греческом, и сам давая таковое на английском (алака гобао, живший в Египте, понимал язык этот).

По новости мне казались любопытными и само заседание, и поведение, и жесты его участников.

Я. сделал несколько экскурсий в окрестности города и, между прочим, в долину Харрара, где любовался роскошными насаждениями одного колониста-грека. Я понял тогда, какие громадные выгоды можно извлечь из этой богатой земли, если-бы ею владела цивилизованная нация, иначе говоря, понял политические интриги, в данную минуту разыгрывающиеся.

Плодородность этой части страны так велика, что можно снимать в течете года не только две, но, смело, три жатвы; но Абиссинцы и Галласы принуждены оставлять земледелие, главным образом, вследствие чрезвычайных, непомерных налогов.

Город очень оригинален. Извилистые и крутые улицы переполнены торговцами и прохожими, а лавки на открытом воздухе набиты съестными припасами и бумажными и шерстяными матерями, исключительно индийского производства и весьма низкого качества.

Наиболее значительные лавки принадлежат европейцам, главным образом грекам, в руках которых сосредоточивается и ввоз и вывоз страны.

Благодаря тому, что европейцы предпочитают Харрар, жизнь здесь не так уж скучна, а гостеприимство епископа Торина и [29] отцов-миссионеров просто легендарно. Здесь я, между прочим, познакомился с г. Фельтером, не так давно, вовремя сдачи форта Макалле, служившим посредником между расом Маконеном и генералом Баратьери, а тогда — представителем большого торгового дома в Адене и одновременно официальным представителем итальянского правительства. Кроме того, встречался я здесь с гг. Роза и Риччи, которые, хотя и проживали в качестве — первый негоцианта, а второй резчика на дереве, — тем не менее оба состояли на итальянском жаловании, а из французов с гг. Луи, нашим агентом, и Саниасом, вскоре умершим.

День Рождества Христова соединил нас, всех европейцев, за одним столом, и день этот останется лучшим воспоминанием из моего путешествия.

Чтобы достигнуть Шоа через Черчер, я оставил Харрар, этот райский уголок Абиссинии, 1-го января 1894 года. Через несколько дней пути мулы мои были настолько утомлены, что я принужден был оставить их позади с багажом и палаткой моей, двигаясь вперед налегке, благодаря чему и должен был проводить ночи под открытым небом и на голой земле, кутаясь в одеяла. Пробуждение под утренней росой было весьма мало приятно, — по крайней мерё, нужен был час усиленных движений для восстановления правильного кровообращения. От Харрара я был уже одиноким путником, и эти двенадцать дней пути до Аддис-Абаба, показались мне слишком долгими.

VI.

Вскоре по выходе из Харрара, по зеленым и веселым пастбищам путешественник [30] достигает озера Гарамайа, обиталища мириадов великолепных диких уток, но немедленный опыт доказывает, что насколько прекрасно их оперение, настолько отвратительно мясо.

Дорога от Харрара довольно многолюдна, и караван проходит длинным рядом небольших селений, расположенных на берегах многоводных, светлых и тенистых речек. Между селениями караван пересекает прекрасные леса, на деревьях которых покачиваются целые семейства гореззов. Эти обезьяны, среднего роста, с длинной, белой и черной шерстью, рядами выстраиваются на ветвях при виде каравана и провожают нас хохотом; но достаточно одного выстрела карабина, чтобы заставить их рассеяться, с быстротою и ловкостью истинных акробатов.

Оставив к югу озеро Черчер, мы прошли через Чаланко, Дергу, Ирна, Куни и Легахардин. Дорога идет беспрестанно подъемами и спусками, колеблясь между высотами от 1000 до 1900 метров над уровнем моря.

8-го января я переправился в брод через реку Луаш, не вдалеке от деревянного моста, с тех пор замененного железным, но не сделал даже привала в этих прекрасных окрестностях, боясь лихорадок, ужасных здесь в известные времена года, мустиков, скорпионов и чудовищных пауков, которых здесь видимо-невидимо. В период сухого сезона Луаш очень не глубок, но в сезон дождей река становится бурным потоком, с оглушительным шумом ворочающим не камнями, а целыми скалами.

Фауна по всей линии берегов Луаша чрезвычайно разнообразна; здесь встречаются чуть-ли [33] не все животные земного шара: львы, слоны, леопарды, пантеры, зебры, дикие буйволы, антилопы, газели, крокодилы, змеи всех видов и размеров и разнообразный птицы.

Затем дорога пролегает долиною Кассам в провинции Минжар, через Буркики и Балчи, где находится таможня Негуса Менелика.

После переправы через Луаш начинаются уже значительные селения абиссинцев, которые поражают европейцев своим гостеприимством, щедро, впрочем, оплачиваемым. Наконец, 12-го января я был в виду Гвеби (императорского дворца) в Аддис-Абаба и к вечеру достиг цели путешествия моего, прибыв в нашу факторию, где застал директора ее, Савуре и агента нашей компании, Стевенена. Мне немедленно во дворе фактории поставили палатку, в которой я и прожил два месяца, пока окончили постройку нового дома для директора, уступившего мне свой старый. Это был маленький и круглый дом с утоптанным земляным полом и потолком в виде зонтика; выстроенный из камней и глины, он как раз, насколько нужно, предохранял от переменчивостей климата и роскошно был меблирован скверной абиссинской кроватью, несколькими стульями и столами, сколоченными из старых товарных ящиков.

Фактория франко-африканской компании состоит из нескольких домов, расположенных на пространстве около 800 кв. метров и окруженных полукаменной стеной, которая не позволяешь по ночам гиенам проникать в факторию.

Главное здание в фактории, как и все другие в Абиссинии, круглое, в 12 метров в диаметре и около 10 метров высотою, имеет в нижнем [34] этаже магазины с товаром и мастерскую, первый-же этаж — жилой; в нем, разделенные бамбуковыми перегородками, — комната Савуре, бюро и кухня, меблированные абиссинскими кроватями, служащими в тоже время диванами, шкафами, столами и стульями из старых ящиков. Украшениями служат занавеси из адрианопольской материи, львиные шкуры и хромолитографии на стенах. Два другие дома, поменьше, служат мне и Стевенену и заключаюсь в себе другие магазины, где служит Аферу, абиссинец довольно распущенный, но не вороватый. Затем разбросаны по двору конюшни для мулов, коровники и несколько хижин, где женщины мелят муку для хлеба. Вне стен фактории расположено связанное с нею целое селение слуг агентства, пастухов, сторожей, курьеров, делающих поездки в Харрар и солдат, их сопровождающих. Эти 77 человек мужчин и женщин, живущих в первобытных хижинах, стоят компании очень недорого; кроме начальников их, которым дается несколько талеров в месяц, прочее получают ежедневно пищу и два раза в год по паре панталон и покрывалу, женщины-же по юбке каждые шесть месяцев. В общем — немного, но не велика и работа их.

VII.

Основавшись в фактории, я начал свои занятая — ведение торговых книг, наблюдение за производством патронов, мелочной торговлей в магазинах и пр.

Оптовую торговлю мы вели с купцами-туземцами, получавшими наш товар в обмен на золото, слоновую кость и цибет. [35]

Золотоносный песок собирается в западных провинциях Абиссинии и скверно промывается; посредством земляных тигелей он переливается в слитки которые, постоянно колеблются в цене своей от 20 до 28 и более талеров за окет (слиток) в 28 граммов (вес нового талера). Слоновая кость продается также на вес. Как только собирается достаточное количество клыков, они отправляются с верблюжьим караваном к морскому берегу (Джибути, Зейла). Цибет — густой и пахучий сок, выделяемый маленьким четвероногим животным того-же имени (род куницы), редко встречается в чистом виде; Абиссинцы фальсифицируют его, примешивая к нему, масло, но и в таком виде он ценится довольно высоко, от 2 до 5 талеров за окет (28 граммов), смотря по чистоте.

Легко будет понятно, почему в Абиссинии затруднительны коммерческие сделки, если мы заметим, как сильно колеблется здесь цена серебра. Не так давно талер стоил около 5 франков 60 сантимов, когда я был в Джибути, цена ему была — 3 фр. 50 сант., а через два месяца — 2 фр. 35 сантимов! ³ .

Абиссинцы не признают этих колебании и желают сохранять старую цену талера при покупке чего-либо, но когда продают продукты своей страны, требуют уплаты талеров по пониженному курсу.

Мы продаем абиссинцам ружья, патроны, стеклянные изделия, кастрюли, шелковые и бумажные материи, чулки, обувь и... даже перчатки! [36] Затем — выделанную арабскую кожу, ножи, ковры, покрывала шерстяные, масло прованское, уксус, парфюмерию и, в особенности, алькоголь — водку ром и абсент, который им очень по вкусу. Наш магазин представлял настоящий базар, и я никогда не сидел сложа руки, отдавая немногие свободные часы путевым заметкам и фотографированию. Кроме того, я помогал Стевенену в его механических работах, а когда прибывали караваны, я, по требованию, являлся представлять новые товары Негусу и крупным начальникам, которые к нам в магазин не показывались, конечно. Так было и вскоре послов моего приезда, когда прибыл караван, в 150 верблюдов, с ружьями» патронами, шелком и др. товарами. С этим караваном прибыл г. Трулье, бывший 2 месяца в отпуске во Франции, сообща с которым отныне я должен был управлять Аддис-Абабской факторией; имеют с ним прибыла и жена механика» нашего, Стевенена.

Глава II.

Дворец Менелика. — Я представляюсь Негусу. — Базар. — Абиссинцы.

I.

Аддис-Абаба представляет настоящую резиденцию Менелика II, императора Абиссинии, царя царей Эфиопии, избранника Божьего, льва-победителя племени. Гуды и пр. и пр., как значится в титуле его.

Негус Менелик в особенности гордится тем, что он потомок библейского царя Соломона и царицы Савы. Вот что поэтому поводу написано было патриархом Альфонсом Мендесом, которого цитирует Жером Лобо ⁴.

Летописи страны и общие предания уверяют нас, что много столетий тому назад на престоле Абиссинии была царица, обладавшая всеми качествами и доблестями великих людей. Одними [38] называемая Магуеда, другими Никаула; она в двадцатый год своего царствования, а в лето от создания миpa 2979-e отправилась к царю Соломону, которого очень желала видеть, наслышавшись о нем много чудесного и принося с собою много подарков. На возвратном пути она родила сына, которому дала имя Менелик, что "значит — "второй он".

Этот легендарный Менелик и является родоначальником царей абиссинских.

Настоящий Негус, Менелик II, родившийся в 1845 году, сын Шоанского царя Хаелу, юность свою провел в плену у Негуса Феодора. В 1864 году он бежал из плена при помощи дочери Феодора и возвратился в Шоа, где и провозгласил себя Негусом Шоа (отец его умер уже), а в 1889 году, после смерти Негуса Иоанна (1868-1889), быль избран Негусом Негусов г. или императором Абиссинии.

Аддис-Абаба расположена вблизи того места, где на картах находится Финфини. Здесь бьют горячие источники, около которых несколько недель в году проводит Менелик. Дворец Негуса построен в десяти минутах расстояния от источников, что не мешает Негусу со всем двором переселяться к источникам на полтора — два месяца и жить около них в палатках, как бы во время военного похода.

Расположенная на высоте 2300 метров над уровнем моря, над 9° долготы и между 36 и 37° широты, Аддис-Абаба не упоминается ни одним географом, ибо она очень недавнего происхождения.

Строго говоря, в Абиссинии нет столицы, а главным городом ее является тот, где живет император; таким образом, оказалась столицей [39] Аддис-Абаба, где основался настоящий Негус в 1892 году, но на этот раз, кажется, окончательно. Аддис-Абаба находится в самом центре владений и стран, платящих дань Негусу, что представляет громадные удобства. При выборе столицы играло роль и то обстоятельство, что в Аддис-Абабе короновались древние императоры Эфиопии ⁵.

Как Анкобер, прежняя резиденция Негуса, так и Энтото (два города вблизи Аддис-Абаба) — ныне представляют развалины и мертвые города; голод 1892 года уничтожил их население, а постройки из ближайшего Энтото перенесены в новую столицу; поддерживаются в Энтото лишь две церкви (одна из них каменная), куда Менелик очень часто отправляется со всем двором на богомолье.

В противоположность соседям своим, Аддис-Абаба, что значит на амхарикском языке "новый цветок", по истине, процветает; новые дома растут, так сказать, на ваших глазах, а торговля с каждым днем принимает все более значительные размеры.

Число населения новой столицы определить весьма трудно, ибо оно постоянно приливает и отливает. Постоянным следует считать около 10,000 свиты Менелика, но в разное время в Аддис-Абаба прибывает с цвелью уплатить годовую дань то один, то другой из негусов или генерал-губернаторов Абиссинии, приводит с [40] собой несколько тысяч своих вассалов, и город временно увеличивается значительно.

Климатический год в Шоа разделяется на две части: сезон дождей с Июня по Октябрь и восемь месяцев остальных, составляющих сухой сезон.

За месяц до начала и месяц спустя после дождей лихорадки уносят здесь много жертв, но в общем все-таки климат Шоа следует признать здоровым.

В течете сухого сезона солнце светит ярко, дни жарки, и прохлада является лишь с сумерками, четыре же месяца — дожди льют непрестанно, солнца не видно совсем и пребывание в Шоа становится нестерпимым.

Императорская резиденция в Аддис-Абаба расположена на природном возвышении, в центре обширной площади, окруженной горами, на севере — Диледилой, на востоке — Жекой, на юге — Зекоалой (на вершине которой находится озеро) и на западе — Старой Энтото. На юго-восток от города высится гора Херрер, а на северо-запад вершина Манагаша, на которой виднеются развалины древней португальской церкви. Вблизи этой горы находится за городом громадный лес, где столяры, плотники и дровосеки, под командой некоего француза, скрывающего свое настоящее имя под именем Дюбуа, работают без отдыха для нужд Его Величества.

В лесу у Дюбуа я провел вместе с Стевененом восемь дней, наслаждаясь редкой охотой в девственном лесу. Мы били газелей, цесарок и однажды убили обезьяну... Пол дюжины родственниц убитой в страшном гневе схватили нашу жертву и бережено, скаля зубы, перескакивая [41] с ветки на ветку, далеко унесли убитую. Затем, спустившись и набрав на земле каменьев, взобрались опять на деревья и осыпали нас таким неприятным градом, который навсегда отбил у нас охоту к подобного рода спорту...

Но возвращаюсь к Гвеби — императорскому дворцу. Окруженный множеством палисадов и каменных стен, он состоит из нескольких построек, среди которых возвышается Елфинь, где и живут Негус Менелик и царица Таиту. Ельфинь, высотою около 15 метров, имеет вид арабской постройки: стены его выбелены, крыша состоит из красной черепицы и окружена ярко-блестящим цинковым бордюром, а двери, окна, балконы и лестницы выкрашены яркими красками — зеленой, голубой, желтой и красной.

Среди других зданий дворца выдается Адераш или главная столовая, Сагаиет или часовая башня и Гуоди или склад, где Негус лично делает таможенный осмотр более значительным караванам.

В дворцовой-же ограде помещаются мастерская кузнечные, столярные, слесарные, магазины и склады.

С утренней зарей Гвеби (дворец) уже принимаете оживленный вид. Везде кипит работа, по всем направлениям снуют чины двора и офицеры.

Когда я прибыл в Шoa, во дворце можно было часто встречать доктора Траверси и инженера Капуччи, которые состояли здесь представителями Италии. Первый из них после того оставил Абиссинию и, благодаря знанию языка, оказался очень полезен итальянцам, ибо мог им читать переписку, захваченную ими у раса Мангаши. Второй, [42] признанный в феврале 1895 года шпионом, был посажен Негусом в тюрьму, откуда пытался бежать и сломал себе обе ноги ⁶. Постоянным гостем в Гвеби был швейцарский инженер Ильг, много содействовавший образованию Негуса Менелика и игравший при нем роль, министра иностранных дел ⁷. Затем изредка показывались во дворце наши негоцианты французские, греческие, армянские, арабские и индийские.

II.

На другой день по моем приезде в Аддис-Абаба я был представлен Негусу Менелику нашим директором Савуре. Во дворце мы были уже ранним утром, и после двух часов ожидания я был принят и поднес Негусу несколько кусков шелковой материи.

Его Величество был чрезвычайно любезен со мною. Сидя на складном кресле, крытом плюшем, среди ярко-зеленой лужайки, император был окружен целой толпой придворных, один из которых держал над ним, красный, отделанный золотом зонтик.

Умная физиономия Негуса не может не понравиться с первого-же разу. Его седеющая уже борода обрамляет черное и слегка рябоватое лицо, освещенное парою живых и умных глаз. — Одежду его составляли шелковая цветная рубаха, [45] белые полотняные панталоны, белое-же очень тонкое шамма (покрывало) и черный сатиновый, золотом расшитый бурнус. Белая кисейная повязка и фетровая шляпа с полями покрывают его голову. Руки Негуса так же, как и ноги, громадные на ногах — шелковые чулки и туфли, но чаще, одни только чулки.

Окружающие Негуса придворные следят за каждым его движением и малейшим взглядом, стараясь предупредить его желания; его, видимо, любят и боятся.

Аудиенция продолжалась всего несколько минут. Император приветствовал прибытие мое и спросил благополучно-ли совершилось мое путешествие, а на мой утвердительный ответ выразил надежду, что страна понравится мне Гразмач Иосиф служил нам переводчиком.

Мы простились с императором, кланяясь по абиссинскому обычаю и целуя свою левую руку, но должны были остаться завтракать во дворце.

Начиная с этого дня я бывал во дворце каждое воскресенье. Бывать на глазах у императора в Гвеби почаще — хорошо не только в деловом отношении, но я в смысле вообще добрых отношений. Раз попав на утренний прием во дворце, приходится обязательно и завтракать там, потому что в это время запираются во дворцовые двери и ворота, и никто не выпускается. Император всегда рад видеть за завтраком у себя европейцев; но он любит не только видеть у себя, но и беседовать с европейцами, а в дни прихода почты с морского берега он всегда спрашивал меня о новостях из Франции, которою интересовался в особенности. [46]

Когда я узнал о смерти президента Карно, я сделал ему перевод газетных статей, дававших подробности злодейского убийства, и показал при этом иллюстрации, изображавшие похороны Карно. Так как Менелнк был в хороших отношениях с президентом и имел от него крест Почетного Легиона, Негус написал г-же Карно соболезнующее ее горю письмо и уполномочил затем Лагарда возложить от его имени венок на гроб убитого президента в Пантеоне. Эта смерть, вообще, очень волновала Негуса; он знал национальность Козерио, а так как в это время отношения Абиссинии к Италии начинали принимать острый характер, то Негус страшно негодовал против убийцы и успокоился лишь тогда, когда узнал от меня, что его казнили.

Позднее я передал Негусу известие о смерти графа Парижского ⁸. — Немедленно, со специальным курьером он отправил вдовствующей графин — в письмо, полное соболезнований, и прочел мне следующий любопытный исторический документ, договор, заключенный дедом его, царем Шоа, Сале-Саласси с королем Луи-Филиппом, при посредстве Роше д'Эрикура, в 1843 году.

«Принимая во внимание доброжелательство, существующее между Е. В. Луи-Филиппом, Королем Франции и Сале-Саласси, царем Шоанским, принимая во внимание обмен подарков, состоявшийся между этими Государями при посредстве г. Роше д'Эрикура, Кавалера королевских орденов, царь Шоа желает союза и коммерческих сношений с Францией. [47]

«Ст. I. В виду того, что обе нации исповедывают Христианскую религию, царь Шоа надеется, что, в случае войны с мусульманами и «другими иноземцами, Франщя будет смотреть «на них, как на своих собственных врагов.

Ст. II. Король Французский, как покровитель «Иерусалима, через консулов своих обещает «покровительство следующим на богомолье в Иерусалим шоанцам.

«Ст. III. Французские подданные, проживающие «в пределах Шоа, будут пользоваться особыми «правами, преимуществами и привилегиями.

«Ст. IV. Все французские товары при ввозе в Шоа обложены будут налогом в 3%, каковой будет взиматься натурою во избежание споров об их стоимости.

«Ст. V. Правом торговли в Шоа будут пользоваться все французы.

«Ст. VI. Все французы в Шоа имеют право приобретать недвижимость, продавать и вообще располагать таковою, что гарантируется царем «Шоа».

Составлен в двух экземплярах.

Ангола, 7-го Июня 1843 года.

Подписано: Роше д'Эрикур

По тем или другим причинам, но договор этот никогда не был приведен в исполнение, и Негус Менелик с сожалением вспоминает это, в особенности с началом враждебных действии Италии.

Менелик прекрасно понял, что для того чтобы сохранить свою независимость, он не должен походить на мелких негритянских царьков, [48] которых без счета ежедневно переводят европейцы, завладевая их территорией. Человек бесспорно большого ума и обладающий в высокой степени способностью усвоения, Негус Менелик дает себе ясный отчет в том, какой громадный шаг должна сделать страна его для того, чтобы всеми признана была ее независимость. — Но шаг этот очень труден; окружающие его генералы, сравнивая себя с племенами вооруженными пиками, тогда как сами они имеют ружья, думают, что они уже очень цивилизованы ⁹; но абиссинцы, побывавшие в Бербере, Зевле, или Обоке, видят, как они отстали не только от европейцев. но и от арабов.

Император делает все возможное, чтобы воспрепятствовать оскоплению раненных на войне, но в поход против уаламосов, в котором я сопровождал Его Величество, я убедился, что обычай этот слишком укоренился в нравах абиссинцев, галласов и прочих народов Восточной Африки. Не смотря на все указы и предписания, не смотря на все уважение, питаемое к Негусу его подданными, кастрация продолжается ¹⁰, ибо абиссинцы говорят, что действуя так, они уничтожают потомство врагов своих.

Чтобы расширить пределы своей империи до теперешних ее размеров, Менелик должен [51] был быть суровым и жестоким царем, но теперь он не таков. Далеко то время, когда он, увидя жену одного из своих генералов, Кагназмач Зекаргачо, приказал заключить его в тюрьму и убить и женился на жене его, сделав из нее теперешнюю императрицу Таиту, которая, в противоположность первой жене Негуса — Бафана, недолюбливает европейцев.

Жизнь нынешней императрицы, красавицы по африканским понятиям, до замужества с Менеликом была богата приключениями. Первым мужем ее быль генерал Уельд-Габриель, приближенный императора Феодора, который вскоре послов свадьбы генерала заковал его и взял себе Таиту. После смерти Феодора, Таиту вышла замуж за генерала Такле-Горгиса, но вскоре развелась с ним ради генерал-губернатора одной из провинций, которого в свою очередь заключил в тюрьму негус Иоанн. Тогда Таиту ушла в монастырь, который она покинула, чтобы выйти замуж за генерала Зекаргачо, а в апреле 1883 года, когда ей минуло лишь 30 лет, стала супругой Негуса Менелика.

Следует заметить, что Менелик далеко не лишен ловкости и хитрости, что доказал открытый им против него заговор в 1892 году. Претендент на его престол, дальний родственник, человек совершенно незначительный и служивший лишь вывеской для заговора был заключен в тюрьму, прочих же истинных заговорщиков, не показывая вида, что он их знает, Менелик обласкал, одарил, а когда совершенно усыпил их подозрения, сразу подвергнул своей опале и конфисковал их имущество, так что народ и не думал и не знал, что столько [52] высокопоставленных особ в стране хотели свергнуть Негуса.

Негус Менелик если не демократ ибо рабство и невольничество существуешь еще в стране, — кажется таким по крайней мере; каждый, кто с криком "правосудия" прибегает ко дворцу, допускается к нему и получает удовлетворение.

Нередко, во время шествия Менелика, из толпы к ногам его мула бросается бедняк с просьбой о хлебе Негус разбирает его нужду и, смотря по тому, достоин ли он помощи или нет, приказывает дать ему или калеб (месячную порцию зерна), или, палок.

Аккуратно, каждый день Менелик молится в придворной маленькой церкви, в воскресенья-же и праздники вместе с императрицей и двором выслушивает обедню в церкви св. Троицы, построенной недалеко от дворца. Перед этой церковью, в дни больших праздников совершаются танцы и поются священные песни духовными лицами, потрясающими при этом трещотками и посохами, служащими им опорою во время священнослужения.

Негусу Менелику приходится вести непрерывную борьбу с духовенством страны, которое чрезвычайно враждебно относится ко всем новшествам императора. Когда Менелик, однажды, позволил одному европейцу снять с себя фотографически портрет, событие это вызвало целую бурю упреков со стороны духовенства, уверявшего, что в аппарате фотографа сидит нечистая сила. "Идиоты!" возразил им Менелик: "Никто, как Бог создал те предметы, благодаря которым исполняется эта работа. Не повторяйте мне этих глупостей, или я прикажу дать вам палок!". [55]

Когда император выходит из дворца, за ним следует эскорт из нескольких тысяч солдат, вооруженных ружьями, пиками и щитами. Издали это шумная и пестрая, но красивая масса с преобладающими цветами — белым, черным и красным. Сам Негус следует всегда под красным с золотом зонтиком, который держит один из любимцев его. Мул, на котором едет верхом император, разукрашен яркими материями и отделанной золотом и серебром сбруей с гербами Менелика, в которых заключается коронованный лев, держащий в лань жезл с крестом. Его щит и ружье (как и вообще у всех генералов и офицеров), а иногда и кресло несут сзади оруженосцы.

Императрица очень редко выходит из дворца, но когда выход совершается, эскорт ее так же богат и многочислен. Как и женщины ее свиты, она следует на мулов верхом, сидя по мужски. Костюм ее очень богат, но лицо ее редко кто видел, ибо помимо того, что голова императрицы всегда закутана расшитой кисеей, по пути шествия народ разбегается, вследствие строгих на этот случай приказаний... В этом отношении я был одним из немногих избранных. Ее Величество пожелала, чтобы я снял с нее фотографию, и я провел очень интересное утро, фотографируя царицу Таиту, принцесс и придворных дам, нарядившихся в свои лучшие костюмы и уборы, но остался очень недоволен тем завтраком, который ее величество приказала приготовить своему фотографу; чтобы отблагодарить меня как следует, туда положили двойную порцию берберийского перца.

Цвет лица императрицы далеко не так черен, как у абиссинок вообще и кажется еще [56] более белым потому, что Таиту окружает себя нарочно подобранными самыми черными дамами….

Императрица имеет свой собственный придворный штат слуг, дам и офицеров и свою собственную шкатулку, из которой и оплачивает все дворцовые расходы понедельно, по очереди с императором. В тот же день я фотографировал и дочь негуса Менелика, принцессу Зауддету.

III.

Вокруг императорского дворца и довольно далеко друг от друга разбросаны абиссинские дома, уже описанные мною — круглые, каменные, или деревянные, крытые конической соломенной крышей; более скромные подданные Менелика живут в годжосах, соломенных шалашах не выше одного метра, едва дающих приют на ночь. То там, то сям на свободных площадях целые лагери палаток, сегодня появляющихся, а завтра исчезающих. Собственно говоря, Аддис-Абаба не может быть названа городом; это просто скопление хижин и шалашей, благодаря своим соломенным, коническим крышам, походящих на поле копен послов жатвы.

Относительную важность предводителя в Абиссинии можно узнать по количеству свиты, сопровождающей его, и по числу хижин и шалашей, окружающих его дом, всегда выстраиваемый, если возможно, на возвышении.

В Абиссинии существует феодальная система. Негус Негусов доверяет громадные территории в управление расам, или генерал-губернаторам, которые в свою очередь разделяют свое владение между предводителями, а [57] последние также поступают относительно управителей, более мелких и так далее вплоть до крестьянина, который является, собственно говоря, рабом, несущим на себе всю тяжесть этой организации.

В случае военного похода, расы и генералы ведут своих солдат в свите Негуса, а каждый из солдат имеет своих слуг, которые становятся солдатами когда им удастся убить неприятеля, или привести своему начальнику пленника.

Аддис-Абабу пересекают несколько потоков, в сухой сезон переходимых в брод, но через которые невозможна переправа в сезон дождей. Между этими потоками возвышаются холмы, ниже, однако, того, на котором находится императорский дворец; на одном из них красуется дом раса Маконена, на другом церковь и дом епископа Матвея и т. д. Вообще-же, все более или менее значительные постройки находятся в виду дворца Менелика.

Прогуливаясь по городу, вы нередко можете наступить ногой на кости или череп человеческий... Трупы нищих здесь не хоронятся, — гиены и шакалы, по ночам бродящие вокруг домов, принимают на себя санитарные обязанности и очищают скелеты от тела, до его разложения... В 1892 году, во время голода, здесь, говорят, происходили ужасные сцены! На улицах валялись куски, целые части человеческого тела, которого не успели пожрать уже сытые и разогнанные дневным светом гиены.

На маленькой площади у подножия холма, на котором живет рас Маконен, совершается ежедневный базар, а несколько далее, на более обширной площади — базар еженедельный, значительно превышающей первый своими оборотами. [58]

В субботу, в полдень здесь всегда царствует большое оживление. Все торговые сделки совершаются под наблюдением нагади-расов, или торговых надсмотрщиков. Сидя на особом возвышении, под зонтиком из ивовых прутьев, нагади-расы разбирают между продавцами и покупателями различный недоразумения, который происходят ежеминутно. Базар этот — настоящая беспорядочная смесь людей, мулов, ослов, лошадей, двигающихся с трудом между товарами, разложенными прямо на земле, а иногда и по ногам мужчин и женщин; раз попав, выбраться из этой толпы очень трудно.

Ходячей монетой в Абиссинии считается талер Марии-Терезии Австрийской, цена которого, как говорил я, колеблется в зависимости от курса на серебро в Адене. В западных провинциях встречается еще в обращении железная монета, но редко; настоящей-же разменной монетой в Абиссинии служит каменная соль, которая дробится на куски в 25 сантиметров длины и 4-5 сантиметров ширины (10х2х2 дюйма), при такой-же толщине. Кусков этих дается на талер больше или меньше, смотря по расстоянию от места добычи соли. Эти "амолесы" целыми грудами лежат перед базарными менялами; посмотрите сколько переговоров ведется, чтобы купить этих амолесов на один талер! Покупатель несколько минут переворачиваешь на разные стороны соляные кирпичики, взвешивает их, измеряет, показывает соседу, постукивает один об другой, дабы узнать нет ли свищей в нем, наконец, торгуется с менялой и в случае удачного исхода торга, торжественно ударяет по рукам с продавцом... [59]

В старину к "амолесам " относились еще с большим почтением, и они сами играли роль при выражении почтения; каждый Абиссинец носил в кармане такой кирпичик соли и при встрече двух приятелей, последние останавливались, вынимали их из карманов и друг другу давали лизать. Не так давно г. Шефнё привез заказанные и выбитые в Париже новые талеры с профилем Менелика; ценностью они выше старых талеров г. прекрасно отчеканены, блестящи и изящны, но... с трудом идут в обращение; абиссинцы привыкли к старым и грязным, а красивые, новые употребляют вместо украшений...

Мерою длины в Шоа считается локоть, и каждый, покупая какую-нибудь материю "меряет на свой локоть", благодаря чему людей большого роста осаждают поручениями друзья и знакомые, ростом обиженные... Единицею-же веса является тот-же талер (28 граммов), а весами-безмен весьма первобытного устройства.

Чего-чего только не встретите вы на базаре Аддис-Абабы! Без всякого порядка, занимая место на земле по мере прибытия, торговцы и торговки, сидя на корточках или лежа перед своим товаром, продают дрова, мед, зерно, кофе, клинки сабельные, лук, топоры, индийские материи, копья, стеклянную посуду, подошвы, седла, баранов, ослов лошадей, костяные и металлические пуговицы., патроны, выделанные и невыделанные кожи леопардов и пантер, масло топленное, кур, бурнусы, всех родов съестные припасы, всевозможную домашнюю утварь.

И над всем этим, вместе с базарным шумом и гамом, в воздухе стоит противный запах прогорклого масла, которым обильно смазывают себе волосы мужчины и женщины... [60]

С первого-же дня пребывания в Абиссинии, видя громадное количество пчел и коров, путешественник в праве заключить, что Абиссиния есть "страна меда и молока".

IV.

Чем дальне от морского берега, тем жизнь становится первобытное и между различными племенами мало разнообразится. Наиболее трудолюбивый народ — это галласы, которые в противоположность абиссинцам в верны европейцам и привязываются к ним. Галласы выделывают из дерева, железа и рога кое-какую домашнюю утварь, пики и кинжалы, из ивовых-же ветвей плетут различные корзины, украшая их раковинами и цветными бусами. Абиссинцы-же, собственно говоря, ленивы, восстают против всякого прогресса и палец о палец не хотят ударить для улучшения своего быта; мало тоге, они до того самолюбивы, что ни за что не хотят признать превосходства белых, которых про себя называют чертями. Их единственная промышленность заключается в фабрикации холодного оружия; коммерция же совсем не их дело, и если абиссинец не сделался оружейником, то избирает профессии священника или адвоката.

Если оставить в стороне цвет кожи, абиссинец в общем очень похож на Европейца и не имеет ничего общего с типом негра, с приплюснутым носом и вздутыми губами... Обозвать абиссинца негром — значит серьезно оскорбить его.

Среди мужчин в Абиссинии, как и среди женщин встречаются очень красивые типы, но женщины скоро теряют свою красоту и старятся, ибо, способные к деторождению с 10 лет, они [63] нередко в этом возрасте и выходят замуж, и жизнь проводят скорее в качестве слуги, чем подруги своего мужа.

Их дело — кухня и вообще наиболее тяжелые работы: они переносят воду из реки в громадных кувшинах, очень тяжелых, мелют муку, мажут станы хижин своих коровьим навозом и т. д. Женщины носят вокруг бедер, в вид — в юбки, кусок белой материи местного производства; более элегантные прибавляют к этому мужское "джано", т.е. покрывало, a grandes dames — бурнусы драповые, обшитые золотом, и шелковые цветные чулки, в которых ходят прямо по грязи, без обуви... При верховой езде (так как дамы здесь ездят по мужски) ко всему прочему ими прибавляются белые панталоны.

Прическа женщин разнообразна; одни носят короткие волосы, другие — жиденькие косы, девушкам-же выбривается темя, а волосы коротко стригутся; но как-бы они ни причесывались, все мажут свои волосы маслом и посыпают каким-то растительным порошком (тертой травой), от чего волосы их имеют зеленоватый цвет и отвратительный запах. Абиссинки носят массу серебряных украшений в виде колец на всех пальцах, серег, браслетов и т. д.; носить золотые украшения имеет право одна лишь императрица. Общим-же для всех украшением является шелковая темно-голубая лента (матеуб) с крестом на шее.

Галласские женщины носят вокруг бедер звериную кожу, падающую до колен, и такие-же кожа или кусок материи прикрывает их плечи, оставляя открытыми грудь и руки. Они носят также как и абиссинки, браслеты, но оловянные, [64]железные, медные и из слоновой кости, грудь-же их покрыта нитями разноцветных бус.

Абиссинские воины и охотники на слонов заплетают свои волосы как женщины; охотники, кроме того, носят в ушах в вид серег золотые кольца и тонкие цепочки, число которых указывает на число убитых ими слонов. Охотники на львов, в дни больших церемоний украшают свою голову львиной гривой. — Каким почетом в Абиссинии пользуются охотники на слонов и львов мы увидим дальше.

Пища абиссинцев чрезвычайно проста: это — лепешки из муки, плохо смолотой и еще хуже выпеченной, и нечто вроде соуса из баранины, в котором больше всего берберийского перцу, острого до крайности.

Это далеко неизысканное блюдо запивается напитками Талла, в роде пива, и Тетчем, приготовленным из меда.

Европеец с трудом привыкает к абиссинской пище, тем не менее я могу назвать Балама Барраса Горгиуса, грека, и Мак Кельби, — англичанина, которые более тридцати Лет живут в Абиссинии и по абиссински даже одеваются. Когда они бывают в гостях у нас в фактории, им не нравились по-французски приготовленные блюда; они свыклись уже с жгучим перцем.

Обед происходит здесь следующим образом: мужчины, вымыв руки, усаживаются полукругом на полу в комнате, зачастую единственной в дом, а женщины приносят и подают им, — одна — хлеб в больших плоских корзинах, другая-же (если это не пост) обносит соус, в котором плавают куски баранины (абиссинцы чтут пост свято, и он занимает чуть-ли не [67] треть года). Третья женщина подает мужчинам напитки.

Прежде всего, одна из женщин, став на колени перед приготовившимся обедать, берет одну из лепешек и, обмакнув ее в соус, пробует, дабы показать, что приготовленное можно есть безопасно. Пальцы правой руки заменяют обедающим вилку и ложку, Если кусок настолько велик, что зубами его перервать трудно, то пускается в ход левая рука, вооруженная ножом, без которого абиссинец никуда не выходит; при этом операция эта совершается тогда, когда кусок уже находится в зубах, и лишняя часть его обрезается быстрым ударом ножа перед самым носом и губами. — Кувшины с напитками быстро переходят от одного к другому обедающему, у богатых-же людей тетч наливается в небольшие цветного стекла стаканы (берилле), которые завертываются в салфетки (?) от скверного глаза. Этот-же предрассудок заставляет во время еды запирать не только двери, но и ставни, так что пир совершается всегда в полумраке.

Кончают обедать мужчины, начинают женщины, а за ними слуги (если таковые есть), под наблюдением хозяйского глаза. В походе или дороге абиссинцы еще менее требовательны и очень воздержны, довольствуясь целые недели несколькими горстями зерна, поджаренного ячменя или гороха.

Единственное мясо, употребляемое здесь в пищу — баранина; говядина здесь непомерно дорога, а заколоть теленка — составляет преступление.

Куры очень дешевы: на талер их вам дадут тридцать штук; но они такие чахлые, что [68] их никто почти не ест, как не едят почему-то и яиц.

Зелень редко попадается; в изобилии имеется только капуста, но она здесь растет каким-то странным образом и скорее напоминает чертополох. Горох и бобы на базаре продаются во множестве; лук и чеснок привозятся из Харрара, а кофе в большом количестве доставляется из Джимма и Каффа. Мало употребляемый туземцами, пьющими его настой смешанным с гвоздикой, кофе цена которого очень низка, составляет, однако, крупный предмет вывоза, но, благодаря перевозке его на мулах до Харрара и далее на верблюдах, до морского берега, он становится там очень дорогим.

У Негуса Менелика имеется свой собственный огород, о котором он сам очень заботится и с которого каждую неделю он отправляет в подарок всем европейцам, живущим в Аддис-Абаба, целый запас моркови, порея, капусты, свеклы, салата и проч.

Болезни в Абиссинии настолькр-же многочисленны, насколько отвратительны; обычными являются злокачественный лихорадки, проказа и чесотка; но, главным образом, в стране царствует сифилис; эта последняя болезнь почти всеобщая.

Роль докторов здесь, пока, исполняют шарлатаны, пускающие в ход всякого рода колдовства... Благодаря царствующей во всех жилищах Абиссинии темноте, они, давая, например, больному рвотного, подкидывают из рукава или из под плаща лягушку или ящерицу и уверяют, что нашли и изгнали причину болезни.

Негус Менелик очень интересуется и много занимается медициной; он располагаешь большим количеством переносных аптечек и полным хирургическим [71] прибором, подаренным ему доктором Траверси. Вообще, император поистине жаждет знаний и постоянно обращается к европейцам за объяснениями всего нового, что ему кажется интересным. Так, например, Негусу сказали, что открытие каменноугольных копей принесет его стране громадное богатство, и он приказал приносить во дворец к нему образцы всех черных камней, находимых в Эфиопии; не проходило недели, чтобы он не призывал кого-нибудь из нас в Гвеби, чтобы узнать, не каменный-ли уголь доставленный ему тот или другой камень черного цвета.

Величайшее удовольствие Негуса — это показывать кому-нибудь из вассалов своих новое оружие, новую машину, привезенную из Европы, или какое-нибудь вновь изобретенное взрывчатое вещество, и я никогда не забуду удивления царя Годжама, когда Негус приказал взорвать динамитом скалу, заграждавшую один из потоков Аддис-Абаба.

Комментарии

1 Автор не упоминает о могилах русских, а здесь их не мало похоронено в 1890 году и мужчин, и женщин, и детей, — жертв не "служебного долга", а знамени той Ашиновской экспедиции Прим. Л. А. Б.-Б.

2 Очевидная ошибка автора, ибо между абиссинцами и неграми нет никаких общих черт ни этнографических, ни антропологических... Прим. Л. А. Б.-Б

3 Около 90 копеек, средняя же цена абиссинского талера на наши деньги 1 р. — 1 р. 20 копеек.

4 "Voyage historique d'Abyssinie du R. P. Jerome Lobo, de la Сотр. de Jesus, traduit du portugais". Paris. MDCCXXVIII. "Историческое путешествие по Абиссинии отца Жерома-Лобо, ордена иезуитов, перевод с португальского". Париж. 1728 г.

5 Здесь почтенный автор ошибается. Аддис-Абаба, по его собственным словам, "недавнего происхождения", древние-же императоры Эфиопии короновались всегда (как и настоящей) в Аксуме. Прим. Л. А. Б.-Б.

6 Давно освобожден Пpuм. Л. А. Б. –Б.

7 Ныне состоит в качестве неофициального представителя Негуса в Европе, проживая на родине в Швейцарии. Пpuм. Л. А. Б. –Б.

8 Граф Парижский, претендент на Французский престол, внук Короля Луи-Филиппа, скончавшийся в Лондоне в Августе 1894 года. Прим. Л. А. Б.-Б.

9 Автор мог бы прибавить, что генералы Менелика ныне не раз побеждали уже и европейски организованную, лучше их вооруженную армию. Прим. Л. А. Б.-Б.

10 Последняя война с итальянцами доказала, что бесчеловечный обычай этот искоренен, если он существовал; в противном случае мы видели-бы негодующее протесты итальянских газет. Пpuм. Л. А. Б. –Б.

11 Весьма вероятно, что почтенный придворный оскоплен, но во всяком случае он не евнух по обязанности, ибо гаремов у Негуса не имеется. Прим. Л. А. Б.-Б.

(сокр. пересказ Л. А. Бич-Богуславского)
Текст воспроизведен по изданию: В походе с Менеликом, негусом абиссинским (двадцать месяцев в Абиссинии). Одесса. 1896