V. ВРЕМЯ «ГОНЕНИЯ».

При царе Амда-Сионе, как известно уже из краткой редакции Аксумской хроники, представители церкви возвысили свой голос против беззаконного поступка царя. Этот редкий в истории восточных церквей факт был причиной гонения главным образом на дабра-либаносское монашество, из среды которого вышли благородные ревнители христианской нравственности в это время одичания. Ревность эта, конечно, сделала их первыми исповедниками Эфиопии и сохранила о них память в церкви и истории. Кроме краткого рассказа хроники, сохранился целый цикл житий церковных деятелей этого времени: Филиппа, второго преемника Такла-Хайманота по дабра-либаносскому настоятельству, Гонория (Anorewos), одного из 12 его «рукоположенных» (neburana-‘ed) ¹, авв: Бацалота-Микаэля, Аарона Дивного и современника их знаменитого аввы Евстафия. Из них мы располагаем [119] только полными житиями Филиппа, Аарона и Евстафия; последнее даже известно нам в нескольких редакциях и в синаксарной форме. Что касается Гонория и Бацалота-Микаэля, то их жития имеются лишь в собрании d'Abbadie ² и для нас недоступны. Об этом нельзя глубоко не пожалеть: до издания их наши выводы об этой эпохе не могут претендовать на безусловность. К этим трем житиям мы присоединяем обзор житий других святых XIV века и, с оговорками, привлекаем к этому же периоду сказание о жизни и чудесах Габра-Эндреяса.

Филипп Дабра-Либаносский.

Житие второго преемника Такла-Хайманота имеется в единственной рукописи Orient. 728 Британского Музея, где оно занимает последние 49 листов; начало книги посвящено житию Такла-Хайманота. Написан этот экземпляр не ранее XVIII века — в этом убеждает как палеография, так стиль и подробности многочисленных интересных иллюстраций ³. Но житие выдает себя за произведение еще [120] XIV века, так как в послесловии автор его призывает благословение святого на «отца нашего Иоанна Кама, потщавшегося о написании „его подвигов» много дней спустя по забвении их". Ацка-Руфаэль, расписавшийся под этим послесловием и назвавший себя «сыном» Иоанна Камы, мог быть и автором жития и простым переписчиком, даже не современным этому настоятелю. Что «забвение» подробностей жизни Филиппа действительно было, в этом отчасти убеждает нас характер изложения. Домонастырский период жизни святого, наименее известный монахам, уже по самому существу дела, изукрашен измышленными беседами его, еще мальчика с законоучителем о таинстве Св. Троицы, о заблуждениях язычников, о волхвах, наполнен разговорами его с родителями по поводу убиения волхва, по вопросу о браке и т. п. В дальнейших частях жития мы постоянно встречаем длинные отступления, речи, влагаемые в уста действующих лиц, молитвы, приписываемые святому, рассуждения автора (напр., его монолог с клеветником За-амануэлем и т. п.). Все это как будто служит автору для замены недостающих фактов так же, как и для риторических украшений и вообще литературных целей. Вообще на литературную сторону жития обращено автором большое внимание, и в этом отношении многие места его труда удались весьма недурно и представляют интерес, особенно вступление, послесловие и, напр., такие вставки, как притча о зайце и земле (f. 195 г.). В некоторых случаях повествование опирается о местные предания (напр., f. 194 г.). Кто бы ни был автор жития, несомненно то, что оно стоит в тесной связи с Дабра-Либаносским житием Такла-Хайманота; вступление, представляющее восторженное обращение к этой обители, повторяет в почти буквальных выражениях те свидетельства об особенном благодатном действии на нее Духа Святого, которые житие Такла-Хайманота [121] влагает в уста монахов пустыни Вали и патриарха Матфея ⁴. Оба жития делятся на главы (me’eraf); кроме того житие Такла-Хайманота дает сведения и о Филиппе, согласные с пространным житием последнего. В виду интереса, которое оно представляет как с исторической, так и с литературной стороны, мы решились дать в приложении к настоящему труду его полный перевод; здесь для сравнения приводим два места из Дабра-Либаносского жития Такла-Хайманота, повествующие о Филиппе.

Глава 101 ⁵. Пришел один отрок, чтобы сесть под сень отца нашего святого Такла-Хайманота. Придя к ученикам его, он просил их сказать о себе отцу нашему святому Такла-Хайманоту. Те сидели, занимаясь своим рукоделием и сказали ему: «обожди немного, пока мы доложим отцу нашему», и возвратившись, забыли о нем. В полночь сказал святой Такла-Хайманот ученикам своим: «почему вы забыли об отроке, который пришел ко мне, и не доложили мне об его приходе?» И выйдя, они нашли этого отрока благополучным там, где оставили его накануне, и ввели к отцу нашему святому Такла-Хайманоту. Когда тот увидал его, полюбил его весьма и, спустя немного, облек его одеянием монашества. И он был соревнователем его подвигов и шел по пути его. Отрок, о котором мы говорим — отец наш Филипп.

Глава 112 ⁶. Ученики его поступили по его повелению и посадили отца нашего Филиппа на седалище отца нашего святого Такла-Хайманот. И пустыня получила благодать сию, ибо на ней явилось величие праведности отца нашего Такла-Хайманота, и из нее вышло 12 пастырей христианских, которые управили путь слова истины и умножили учение веры, и проповедовали в многих странах. Они родили верных, подобных агнцам и стадо доброе, умножавшееся на пажитях их и пасшееся добре на лугах их. И сделали они землю Шоа увенчанной верой. И сей отец наш Филипп был им глава апостольский по повелению митрополита и по повелению царя. И посему заповедал он кадить гроб [122] отца их по очереди, и они творили память его любовью, собравшись из стран своих. И пастырь нам иной не был поставлен во всех областях Шоа и Дамота, который не был из дома отца нашего святого Такла-Хайманота. Так было установлено заклятием во дни отца нашего Филиппа архипастыря. Сам он, украсив сан свой деянием и верой, сделался мучеником за Христа, в напастях, бичевании, узах и изгнании, пока он не почил там, куда был изгнан»...

То, что мы привели из жития Такла-Хайманота, прежде всего опровергает заключение, которое можно сделать на основании слов Conti Rossini ⁷, о том, что в пересказе Альмейды нет ничего о гонениях при Амда-Сионе, об отсутствии упоминания о нем и в Дабра-Либаносской редакции вообще: этот текст представляет по отношению к полному житию Филиппа то же, что синаксарные сказания к соответствующим пространным. Мы находим здесь только, как нечто новое, заметки о просветительной деятельности мамхеров, поставленных вместе с Филиппом и о «заклятии», объявившем монополию Такла-Хайманотовского устава в Шоа и Дамоте. Это крайне интересные подробности.

Переходим теперь к разбору пространного жития. Не может быть сомнения, что многие сведения, которые оно нам сообщает, передают подлинные факты и опираются на верное предание. Что язычество было сильно в Шоа в XIII веке, что рука об руку с ним шло господство волхвов, для вас не ново — на это можно найти достаточно указаний и в житии Такла-Хайманота. Мы можем с полным доверием отвестись к рассказу о господстве язычества в области Зема, которую мы и при Такла-Хайманоте видели в духовном рабстве у волхвов. Автор жития не погрешил против хронологии, называя обитель Такла-Хайманота Асбо, и область ее — Герарья. Точно также рассказывает он о настоятельстве Елисея и избрании Филиппа по пророчеству воскресшего, [123] в общем согласно с тем, что говорит о том же житие Такла-Хайманота даже в вальдебской редакции: очевидно предание об этом было прочно у всех духовных чад этого преподобного. Затем заслуживают доверия сведения о расширении монастыря и литургических установлениях Филиппа — факты такого рода представляют необходимые части монастырских преданий, хотя бы и незаписанных. Насколько верна хронология жития, полагающая на преосвященствование Иакова семь лет (f. 187), на промежуток до прибытия нового митрополита Саламы — год и три месяца, а изгнание Иакова относящая к началу царствования Сайфа-Арада, проверить по параллельным данным мы не имеем возможности, но полагаем, что данные этого рода также могли быть точны в монастырях.

Гораздо труднее высказать суждение о тех данных нашего памятника, которые составляют его главную часть. Здесь прежде всего поражает нас епископство Филиппа. Неужели он был единственным абиссином, удостоившимся этого сана? По-видимому, автор жития знал о небесном поставлении Такла-Хайманота (f. 170). Характерно, что на предложение митрополита заменить его, Филипп отвечает не ссылкой на известное соборное постановление и даже не на «завет» Такла-Хайманота, а указанием на свое недостоинство. По хронике Филипп был «эчеггэ», а это, как известно, не епископский сан. Да и хиротония Филиппа во епископа совершена не канонично — не собором епископов. Все это заставляет нас усомниться в рассказе жития или, во всяком случае, отнестись к нему с крайней осторожностью. Несомненно, мы имеем дело с повествованием о происхождении столь важного впоследствии сана эчегге и его одиннадцати наместников (neburana-‘ed) «наставников» отдельных благочиннических округов эфиопской эпархии коптской церкви. В устах архиерея этой эпархии вполне [124] понятен страх пред ее необъятностью; понятно и то, что он, привыкший к пространству египетских эпархий, мог сказать: «сия страна больше всех стран» (f. 164 г.); «эта страна — как бы две страны», а также и то, что деятельный и рачительный пастырь, каковым по всем признакам был митрополит Иаков, должен был дать такой эпархи и церкви какую-нибудь организацию, при которой ему было бы возможным исполнять свои обязанности не только номинально. Все это понятно и естественно, но едва ли возможно, чтобы коптский митрополит решился дать такую большую власть в руки эфиопского монаха, да еще в то время, когда коптская церковь усиленно заботилась о скреплении уз, связывающих с ней Эфиопию. Не представляет ли наш рассказ попытки изобразить сан эчегге в ореоле святительства и в центре великой борьбы со светскою властью? Если мы обратимся к другим памятникам, повествующим о том же, то окажемся в большом затруднении пред рядом едва ли согласимых противоречий. Житие Аарона Дивного, которое мы помещаем ниже, докажет нам ясно, как эту славную страницу национальной церковной истории каждый эфиопский монастырь утилизировал в свою пользу: в нем центром движения после митрополита окажется Бацалота-Микаэль и его ученик Аарон; Бацалота-Микаэль выступает передовым борцом и в житии Евстафия. Мамхеры-ставленники названы в житии Аарона другие; перечисленные в родословиях Такла-Хайманота также не вполне совпадают с теми, о которых мы читаем в житии Филиппа ⁸. Но самое главное это то, что наше житие противоречит тому, что дает о той же эпохе хроника. Вот что мы читаем в ней ⁹: [125]

«Затем в дни его (царя Амда-Сиона) было гонение на Дабра-Либанос, ибо авва Гонорий цегаджский отлучил государя Амда-Сиона, когда тот взял наложницу отца своего. Другие говорили, что он блудодействовал с сестрой своей, а некоторые — что грешил с двумя сестрами. И бил он авву Гонория великим бичеванием, пока не сожгли и не истребили царского стана капли крови аввы Гонория, сделавшись пламенем огненным ¹⁰. И посему изгнаны были мужи дабра-либаносские в города Дамбии и Бегамедра. Эчеггэ Филипп был изгнан из Шоа и поселился на Анхо и Гешена, и там сделал монахами многих людей, в числе их авву Иоанна кебранского, авву Такла-Альфа из Дима, авву Такаста-Берхана из Дабра-Цот — мамхеров, которые созидали монастыри от Карода до Ферка, половину на островах Цана, и половину в „Бегамедре» ¹¹.

Итак, здесь в центре движения стоит Гонорий, один из «мемхеров» и «ставленников». О нем рассказывается то же чудо, что мы читали в житии Филиппа. Как это ни странно, но это так. Единственное объяснение может быть найдено тогда, когда удастся доказать, что царская резиденция в то время находилась в области, входившей в состав благочиния Гонория, который в таком случае имел полное право первый высказать протест против беззаконий царя. Принадлежность его к Дабра-Либаносскому братству навлекла на последнее гнев оскорбленного деспота, и главный начальник этого братства — эчеггэ Филипп сделался первой жертвой этого гнева. К сожалению этот естественный ход вещей может быть установлен только после того, как мы будем точно знать место царской резиденции. Наше житие называет какой-то город Саван, местоположение [126] которого определить мы не в состоянии. Гонорий упоминается в житии Филиппа, как спутник его и свидетель его страданий, но этот Гонорий назван варабским; в числе его мамхеров есть еще другой Гонорий; который из них соответствует цегаджскому — неизвестно. Затем местами изгнания по житию были не Анко и Гешена, т.е. север Ифата и южный берег верхнего течения Башело, а Тигре, Валака, Даваро, оз. Зевай и Дамот. Кроме того, житие не говорит о постриженных им монахах и лишь вскользь упоминает об основании им монастырей. (Напр. в земле Валака f. 195). Изгнание Дабра-Либаносцев и поселение их в Дамбие и Бегамедре также не рассказано в житии; напротив, Филипп идет ко гробу Такла-Хайманота, но монахи боятся принять его, и ему приходится удалиться Намек на разорение обители можно усматривать разве на f. 189, где без связи с нитью рассказа говорится об «убитых монахах и монахинях», да в послесловии, где автор обращается к святому, прося его о воссоздании разоренной обители и о возвращении рассеянных чад ее. Житие Такла-Хайманота по вальдебской редакции, изданной Conti Rossini об этом выражается кратко: «и сделали Филиппа аввой вместо Елисея... и во дни его нашла напасть и изгнание, пока он не почил... После него был поставлен отец наш Езекия»... (f. 41 v). При краткости известия трудно сказать, был ли изгнан и сам Филипп, или ему подверглись только монахи; скорее можно склониться к первому. Кроме того, Езекия по рассказу жития был поставлен не после Филиппа, а им самим еще при жизни.

Не рассказывая о бедах, постигших Дабра-Либаносский монастырь, автор нашего жития подробно останавливается на бойнях, которые устраивал свирепый и самодурный Сайфа-Арад в Косогэ (f. 194) и которые едва ли не сильно преувеличены. Перерезать 900 тыс. человек из-за разногласия [127] в вопросе о посте в навечерие Рождества нам кажется даже для эфиопского царя XIV в. чудовищным и едва ли исполнимым. Это шедшее с высоты престола обрядовое новшество не оставило следа в других источниках, и мы не можем ничего сказать о нем кроме того, что от абиссинского изуверства можно ожидать таких диких проявлений; последующая история не раз показывала, как в этой стране жестокие смуты начинались из-за религиозных тонкостей и богословских хитросплетений. Цари, предлагавшие и решавшие церковные вопросы — явление в Абиссинии вполне обычное, но Сайфа-Арад в хронике выступает не в том виде, в каком бы мы ожидали под впечатлением как данного жития, так и жития Аарона Дивного ¹². Летописец запомнил только добрые дела царя: он ходил за благословением к Мадханина-Эгзиэ в Банкуаль, воевал с мусульманскими владетелями Египта за лишенного свободы патриарха, наконец, в его царствование совершилось перенесение мощей Такла-Хайманота. Примирить эти известия можно только предположением о раскаянии царя. Действительно война в Египте могла быть не ранее 11-го года его царствования (1353), перенесение мощей произошло в 1367 г., бедствия же Филиппа и свирепства Сайфа-Арада происходили в первые 3 года и 9 месяцев царствования. Интересно, что и Аарон страдал от этого царя; причиной был не обрядовый вопрос, а клевета; увидав, что с монахами не справиться, царь покаялся. [128]

В списке митрополитов по редакции, названной проф. Guidi первой, Иаков стоит на 12 месте с пометкой: «который вернулся в Иерусалим». «Вернулся», конечно, потому, что был изгнан нечестивым царем; почему в Иерусалим, мы не знаем; то что наше житие говорит о возвращении его в Египет (f. 187) — не противоречие, т. к. он мог на пути остановиться на родине ¹³. Интересна также заметка того же списка о митрополите Салама: « переводчик Св. Писания. Погребен в Хакалете». Что Салама был переводчиком, об этом нечего распространяться, но по поводу Хакалета следует сказать, что в нашем житии этот пункт упоминается как местопребывание м. б. временное митрополита (f. 198). Нельзя не заметить, что насколько личность Иакова представляется нам величественной и героической, настолько то, что сообщает житие об его преемнике, рисует последнего в менее привлекательном виде: он и превозносит Филиппа, и боится царя; разрешает то, что запрещал Иаков, и в то же время соглашается с Филиппом, но не поддерживает его и дает повод царю сказать: «все сановники церкви согласны со мной»! Словом, пред нами хитрый копт, которого судьба поставила между двух огней в чуждой стране с сильной светской властью, претендующей на церковный авторитет.

Появление в данном житии митрополита Саламы важно особенно потому, что дает нам указание на время его преосвященствования. В. В. Болотов ¹⁴ и Conti Rossini ¹⁵ относят его к 1285-1305+? Основания, приводимые ими, для этого следующие: царь Ягба-Сион (1285-1293) прогнал [129] митрополита, немедленно по восшествии на престол. 1305 годом помечена рукопись перевода творений Филоксена в Британском музее; другая рукопись того же содержания датирует перевод «архиепископом южским аввой Саламой»; следовательно, после изгнанного в 1285 году был приглашен Салама III.   Между тем   список  митрополитов  (у Гвиди № 1), помещает «авву Саламу» после Иакова, Габра-Крестоса и непосредственно пред Варфоломеем, сидевшим «во дни Сайфа-Арада». Мало того. В недавно открытом Conti Rossini Евангелии с дарственными грамотами в пользу Дабра-Либаноса в Тигре, среди множества крайне интересных и важных  для   истории Абиссинии документов есть один, датированный царем Сайфа-Арадом и митрополитом (papasna) нашим «аввой Салама». Это документальное свидетельство о времени этого иерарха ученый издатель объясняет таким образом: «papas, без сомнения — епископ Аксумский; митрополит Салама умер около полстолетия тому назад» ¹⁶. Почему? Других оснований, кроме приведенных выше, нет; с другой стороны, нам совершенно неизвестен аксумский епископ в это время, подобный, напр., Иоанну, при Зара-Якобе. Между тем, жития довольно определенно помнят Саламу, как преемника Иакова; кроме жития Филиппа, его знает и житие Аарона, причем, как мы уже видели, даже относит его слишком  далеко вглубь XIV века, смешивая с Варфоломеем. Другого Саламу, кроме переводчика, мы не можем предполагать, в силу известия жития о Хакалете; остается допустить или описку в дате лондонской рукописи Филоксена, или, что менее вероятно, ошибку в списке митрополитов,  смешавшем Саламу — «переводчика» с Саламой, современником  Сайфа-Арада и погребенным  в Хакалете. В заключение следует еще отметить, что в житии [130] Филиппа также отрицалось стремление эпохи, сознавшей одичание народа, вступить на путь обновления. Мы читаем, что Филипп радеет об улучшении семейных нравов и берет за исходную точку апостольские постановления. Такой же путь избрал и другой подвижник этого времени — Евстафий. Итак, оба монашеских устава эфиопской церкви приступили к делу ее обновления с одной и той же стороны и с одними и теми же средствами. Что на первых же порах им пришлось столкнуться с царской властью, также подвергшеюся влиянию ужасов предшественников эпохи, это понятно. Но им удалось мало-помалу увлечь и ее за собой, и в лице Зара-Якоба увидать результат своей вековой деятельности.

Аарон Дивный.

Единственная пока рукопись жития этого святого, принадлежащего тому же циклу «гонения», находится в Британском музее под сиглой Orient. 693 и относится к XVIII столетию по написанию ¹⁷. Когда житие составлено, об этом в нем самом нет прямых указаний. Переписчик, обращаясь от имени какого-то Сарца-Вангель (может быть, себя самого) ко всем эфиопским преподобным, заканчивает именем современного ему (?) архимандрита дабра-дарэтского Иоанна, «который велел написать это житие заново со старого». Во всяком случае это «старое» едва ли могло быть написано раньше XV в. Если имя святого Маба-Сиона в перечислении преподобных еще само по себе не может служить веским аргументом в этом отношении, то присутствие рассказа о событиях по смерти святого, указывает на время, когда в дважды опустошенном Дабра-Дарэте или Д. Фаране снова расцвела монашеская жизнь. При этом [131] нельзя не отметить того странного обстоятельства, что автор рассказывает дважды почти в тожественных выражениях о погребении умерших в монастыре от моровой язвы святых: раз в начале жития в панегирическом прологе, и затем в конце, в виде отдельного добавления, уже после вставленного краткого жития подвижника Иясу. Еще страннее противоречия в этих двух редакциях повествования. В первой современный событию митрополит назван Варфоломеем, а восстановитель обители — Стефаном; во второй вместо этих имен мы находим Саламу и Антония. Как объяснить разногласие в именах архимандритов-восстановителей, сказать трудно; что же касается митрополитов, то можно предположить, что автор имел пред глазами монастырскую запись, где имени митрополита не было, а стояло просто «papas». Он дополнил по своим ученым соображениям, которые, однако, оказались не в состоянии соблюсти хронологический масштаб. Это также едва ли указывает на время, близкое к событиям. Но если автор не был близок к своему святому по времени, то по месту и традициям он, несомненно, принадлежал к числу последователей святого и, весьма вероятно, был монахом его обители. Труд его начинается восторженными строками в честь ее и ее подвижников; заканчивается житие собственно Аарона также призыванием благословения этих подвижников на «сие место». Кроме того, ему хорошо известны географические условия страны, он их описывает с любовью и подробностями, свойственными очевидцу, и знает даже легендарные этимологии (л. 28).

Принадлежит ли житие одному автору, или над созданием его работало несколько рук? Здесь опять может наводить на сомнения его конец. За повествованием о кончине Аарона следуют страницы, имеющие лишь стороннее отношение к этому святому: сначала идет молитвенный [132] перечень эфиопских преподобных, приводимый от лица какого-то Сарца-Вангель; потом следует маленькое житие подвижника Иясу, который в прологе к житию упомянут в числе «произросших» в Дабра-Дарэте. Наконец, идет рассказ об истории монастыря по смерти Аарона; часть этого рассказа, как уже было сказано, помещена и в прологе. Эти два последних добавления, действительно, производят впечатление позднейших приписок.

Что касается литературной формы нашего жития, то оно в меньшей степени, чем другие рассчитано для церковного употребления, и не в такой степени носит характер проповеди. Обращения к слушателям встречаются не так часто; новые главы начинаются обыкновенно с самого повествования, или с «возвратимся» исторического стиля (л. 18). Автор во многих местах обнаруживает любовь к риторическим и лирическим отступлениям; кроме начала жития, встречаются и в самом тексте его обращения к действующим лицам (напр., л. 25, к злому монаху, виновнику второго гонения на святого), панегирические вставки в честь героя повествования (особенно л. 30-32, где иногда даже употреблена стихотворная форма). По поводу чуда святого в безводной пустыне (л. 35) в уста его учеников влагается длинная хвалебно-победная песнь с ветхозаветно-библейским оттенком.

Переходим к изложению содержания жития.

«Книга подвигов и трудов отца нашего Аарона дивного» начинается хвалебными строчками в честь места его упокоения — Дабра-Дарэт (Dabra-Daret), описанием построения надгробной церкви для мощей его и его учеников по приказанию митрополита Варфоломея, и затем длинным похвальным словом в честь святого.

/f. 8/ Далее,  после вступительной фразы: «послушайте, отцы и братия мои, о месте рождения Аарона отца нашего чудотворца» рассказывается о рождении святого в г. Сагуада (Saguada) в области Гамбья (Gambja) от благочестивых родителей Габра-Маскаля и Амата-Марьям, после [133] шаблонного в житиях неплодства. На воспитание ребенок был отдан священнику Габра-Масиху, причем отец сказал: «вот, я посвящаю /f. 9/ его Богу, чтобы он служил и трудился в церкви во все дни живота своего, а ты научи его слову Писания и псалмам Давида, да будет он тебе сыном Духом Святым и окроплением воды». Священник, спросив имя мальчика, сказал ему между прочим: «сын мой, ты превзойдешь Аарона, сына Каафова и будешь больше его, ибо кадило Аарона не спасало, не отверзало рая и не выводило из ада души, тебе же даст Бог силу и власть, которую дал апостолам своим, проповедовать слово святое Его, стоя пред всеми людьми»... Он научил его азбуке. «И отверз ему Дух Святый окно помышления и просветил внутренняя /f. 10/ сердца его... и когда он кончил псалтирь, подвигнулось сердце его и уязвился он любовью Христовою, и пылал, как огнь, возглашая любовь Марии, прекрасной голубицы... И когда видел он женщин, любивших /f. 11/ детей своих, а младенцев их, любивших матерей своих, говорил в сердце своем: «такова и любовь Христа к Его Родительнице Деве». И посему растаяло сердце его и пылал он, как пламя пещи от любви к Агнцу, и сделал уста свои сосудом пения Богу, стяжав навык изрядный в псалтири давидовой 7 раз днем и 7 раз ночью каждый час свой»... И потом он пошел к архиерею, чтобы быть поставлену в диакона; там получил наставление относительно служения церкви и совершения таинств. Вернувшись в Гамбья у Сагуада, т.е. в /f. 12/ монастырь Георгия, он отправлял там диаконское служение много лет. Упавшая однажды из кадильницы искра на его палец и причинившая боль, наводит его на размышления о вечном огне. Он решился не оставаться ни дня в своем городе, и в «стражу ночную» встал в церкви, и пламенно помолившись со слезами, поклонился таботу и коснулся своего лица его пеленой, а затем на рассвете вышел и направился к востоку, говоря: «светильник ногама моима закон Твой»... (Пс. 118, 105) /f. 13/ Бог путеводил его и привел его в Амхару. Здесь он спросил дорогу в монастырь Дабра Голь (D. Gol), к святому авве Бацалота Микаэль, «ибо он был велик и славен твердостью подвигов пред всеми мамхерами того времени». Придя ко вратам обители, он просит вспомнить и доложить о нем. Когда его впустили, он поклонился в ноги настоятелю, облобызал его колена и рассказал свою жизнь. «Страшась, отче, из-за боли от искры, худшего осуждения огненного, участи грешных, бежал я, чтобы спасти душу мою, и пришел к кормчему, да буду управлен плотом молитв твоих от волн грехов, и да приведет меня лестница [134] праведности твоей туда, где Христос, Первосвященник». Бацалота Микаэль провидит в нем избранника Божия,  который будет поставлен над /f. 14/ 15-ю городами, и чрез несколько времени «облекает его одеянием монашества и наставляет на путь Антония и Макария, аввы Павла, Арсения, Навиуда, Меркурия, Авива, Илариона, Агафона, который глотал камни ртом 7 лет». И сказал он: «благословение сих святых, да прибудет на тебе во веки веков». «Аарон был управителем (magabi) монастыря и архидиаконом. Он угодил Богу и увеселял церковь служением своим».

«В те дни смута подняла волны от бури диавола в пределах всей Эфиопии. Был тогда митрополитом авва Иаков пастырь верою и яко лев уповаяй молитвою (Прит. 28,1). Произошел у него спор с царем эфиопским. И собрались все пастыри Эфиопии с отцом своим Иаковом равноапостольным и вошли к царю и сказали ему: «оставь холод ложа твоего, а если нет, мы будем бороться с тобой и не дадим тебе причастия св. тайн тела Христова». Число пастырей Эфиопии было 12 мамхеров: Бацалота-Микаэль и Филипп, Гонорий и Дамиан, авва Нафанаил и Иоанн, авва Андрей и Габра-Амлак, авва Назарий и авва Вениамин, Зара-Крестос всего — 11. И сказал авва Бацалота-Микаэль авве Иакову: /f. 15/ «отче, есть у меня отрок, который ревнует стать мучеником и жаждет, как земля пустая, любви Христа — Господа своего». И сказал ему авва Иаков: «вели привести его к третьему дню». И послал авва Бацалота-Микаэль к Аарону чудотворцу: «сын мой, приходи немедля». И пришел другой мамхер к митрополиту Иакову и сказал ему: «я пришел, чтобы умереть с тобою, приобщи меня отче к собору твоему, ибо не полно число ваше. И он приобщил его, и стало 12 мамхеров. Тогда сказал авва Иаков пастырям Эфиопии: «настал час жатвы нашей нивы; терпите и укрепите сердца ваши, как отцы ваши Апостолы... Ибо царь эфиопский рычит, как лев, и ищет побороть нас. Будем бороться с ним и сражаться мечем веры. Вас 12 по числу апостолов: ты — Бацалота Микаэль, как Петр, камень веры; я поставил тебя над всеми пастырями Эфиопии их управителем». Зная это, пришел чудотворец Аарон из Дабра-Голь ко двору (westa hasege), где был его мамхер, и с ним много иеродиаконов, и тот послал их к митрополиту, который поставил их священниками... Их было 72, и он благословил их и сказал: «вы, как 72 ученика, а этот Аарон дивный да будет, как Павел, уста благовонные, пастырем над вами». [135]

«После этого прислал царь к авве Иакову сказать: «завтра большой праздник; я приду в церковь к вам; приготовьтесь, ждите меня с литургией, чтобы мне приобщиться из рук ваших». Монахи поняли /f. 16/ истинное намерение царя. «Зачем ему приходить к нам,  сказали они, «когда у него свое придворное духовенство» (kahnata dabtarahu), и сказали митрополиту: «он придет, чтобы напасть на овец твоих и расхитить нас, если мы откажемся преподать ему Св. дары»... Ты назначь, кому идти служить и скажи: «такой-то совершай  литургию и удостойся сделаться мучеником пред братиями твоими». Митрополит на это отвечает словами о своем епископском  долге и готовности пострадать и заканчивает:   «завтра, когда придет царь и скажет: /f. 17/  «священнодействуйте для меня жертву вашу, скажите ему: «хорошо» и не противьтесь. Я же во время службы выйду, и посрамится лицо его, ибо он не будет в состоянии исторгнуть даров из рук  моих». Потом он собрал всех и сказал: «я — Иаков, отец ваш  приготовил себя в жертву Богу от руки этого царя. А вы 12 пастырей будьте, как 12 апостолов, вы же 72 иерея  как 72 ученика. Я же, отец ваш, подобен Христу над всеми. Претерпите все нашедшие на вас удары до смерти»... На другой  день пришел царь «грозно и рыча». Когда митрополит в обычное время произнес: «их же призвал еси и освятил,  даждь им часть»... ¹⁸, вышли все сослужащие   — 12 пастырей и 72 иерея в трепете пред  царем. Тот приблизился к Св. дарам и сказал митрополиту: «дай мне тела Христова». Митрополит отказал, ссылаясь на Мф. 7, 6. /f. 18/ Тоже повторили и сослужащие. Царь во гневе вышел из церкви «не имея возможности препираться во храме». Потом, сидя на троне, велел привести митрополита и монахов и спросил их, почему они, живя в земле царя, не поминают его во время возношения и на утреннем каждении и на ектениях ¹⁹, и не допустили к причастию? Они отвечали: «за то,  что ты не послушался  митрополита Иакова и не согрел холода сердца твоего солнцем проповеди его. Не дали мы тебе Св. даров, ибо ты недостоин, и Господь наш заповедал нам не давать подобным тебе». И сказал царь: «спасет ли вас от руки моей Иаков египтянин, которого я привел ценою моего золота? А если нет, то пусть его сведут с его престола, и я отошлю его в его страну, и вы останетесь  в руке моей». Они ответили ему:  «есть Бог наш, /f. 19/ [136] есть царь наш, Он избавит нас». Когда царь издали увидал авву Аарона, спросил его: «откуда ты?» Отвечал Аарон иерей: «я — ученик Иакова митрополита, подобного Христу; мы пришли к тебе, чтобы заставить тебя оставить грехи Рувима; если же нет, то мы будем бороться с тобою и отдадим себя в жертву праведную от рук твоих. И приблизились с ним 72 иерея и обличали его. Тогда он приказал связать их по рукам и ногам, повалить на землю и бить веревками из tete ²⁰, пока не будут видны кости. И взяли 12 пастырей и били их, пока не стало рваться мясо. Обратились к авве Аарону, жемчужине драгоценной, и подходили к нему. И взял Бог землю, и она покрыла его, как одеждою. И вышло повеление от царя: «этого пришельца бейте сильнее». Воины, не попадая в его тело, сказали: «что мы бьем? только одну землю, и не видим его тела...(?) Царь воскликнул: «отче Аарон, где ты?» Тот ответил: «я в Бозе моем; что могут сделать мне люди, если Он сокрыл меня в сени своей?» Царь /f. 20/ приказал взять его с честью и страхом, а митрополит радовался, видя и слыша о чуде. Прочих монахов также омыли и умастили язвы их; они скоро исцелились, и царь снова стал их просить о причастии. Они собрались в полном составе, вместе с Иаковом и Аароном к царю и обличали его так, «что нельзя передать». Он решил: «рассеять их по странам, где жажда и болезни, жар и зной, растопляющий тело и иссушающий кости». Палачи взяли Аарона с 72 иереями. За ними следовало много людей, уверовавших в молитву его после чуда. Иаков благословил Аарона. Когда их гнали, он пел псалмы, песни /f. 21/ пророческие, Богородичны и «Врата Света» 7 раз в день. Шли они по Куале, лишенной воды и выжженной солнцем, обливаясь потом и страдая от зноя и жажды. Аарон не спал до 6-го часа ночи. Во сне ему явился Спаситель в виде митрополита Иакова, укрепил его переносить /f. 22/ страдания. Утром, встав с радостью и веселием и помолившись, Аарон пошел в Ангот (Angoat). Его встретили жители, и он основал там много монастырей и сотворил великие чудеса и знамения. Он насадил овощей, оросил их и превратил землю в сад. Укрепив их, пошел в область Тигре, где также основал много обителей, и жил в земле Тамбен, где основал сию обитель Амба аввы Иохани. Отсюда он пошел в область Ваг, где его встретили все монастыри, собравшись к службе, а он сотворил много чудес и знамений и пошел в страну Роха (Roha). Его встретили жители, ибо слышали обо всех чудесах, которые сотворил ему Господь [137] в стране изгнания. Они сказали чадам его: «скажите нам, мужи святые, это ли наставник ваш, по имени Аарон дивный, один из пастырей крепких и твердых, которого скрыла земля от побоев царя, и для покрытия которого выросли две маслины высоких, вопреки времени и сроку, и по молитве которого тотчас утихло пламя огня?» Чада его сказали: «да, так. Не мы ли были с ним, когда он возмог это сделать, мы видели сами, и мы сошли с ним в тесноту скорби, а этот человек, которого вы видите, по имени Назе (Nase), начальник евнухов, был послан к нам посмотреть место, где мы живем. И видя чудеса, о которых вы слышали, он обратился сердцем и поклонился в ноги отцу вашему, склонившись в покаянии и крестился во спасение и облекся схимою святых и наречен Фарэ-Берхан. А это весь собор святых, которых вы видите — это чада его, последователи». И сказали эти жители Роха и священники страны Варвар: «благословен Бог, который привел к нам сего праведного и мамхера, чтобы мы получили из рук его приобщение таив». И говорила о нем вся страна. Пришли /f. 23/ к нему жители Xaвa (Hawa) и Шадахо (Sadaho), и приветствовали его любовью, и родились от него купелью, и принесли ему дары, и он исцелил болящих у них».

Слепой, имевший дар прозорливости, вывел Аарона из города и показал со стены ему на западные горы, видневшиеся на горизонте. «Посмотри на белую гору, как щит, вершина которой покрыта лесом ahafag и зеленой травой... из этих двух гор задняя будет раньше /f. 24/ твоим жилищем, а другая — последним упокоением. И ты уснешь немедленно на ложе твоем, когда домовладыка призовет тебя. В дальней горе Катин (Dabra Qatin) тебя постигнут напасти и скорби, а в передней горе ты успокоишься по старости маститей. И придут и поселятся в ней люди избранные и народ святой»... На другой день Аарон вышел со всем собором своим, перешел Такацу и поднялся на гору Катин, оставив направо Дарэт. Затем они выбрали место для табота, высекли в скале для него церковь, а для себя кельи и жили там 7 лет. Слава его чудес распространилась по областям Макет (Maqet), Асаса (Asasa), Вадла (Wadla) и Давент (Dawent). «Вся земля Бегемедера от Амхары до Вагары твердила о нем, и приходили к нему приветствовать его и исцеляться от недугов своих. Принимали верные мужи монашество из его рук, и он учил их пути Божию, который проникал в сердца их... Жители Гайнет (Gajnet) крестились от него. Сатана, видя, что он приобрел все страны, стал завидовать и [138] /f. 25/ вошел в сердце монаха из Зебе (Zebe) по имени Такла-Хайманот. «Не верно назван, он — Такла Дам (насаждение крови), Такла Хатиат (н. грехов), Т. Хафрат (н. позора), Т. Хасат (н. лжи), Т. Хасар (н. стыда) и Т. Цельмат (н. тьмы)... Он пошел к государю (hasege) Сайфа-Араду и наклеветал, говоря: «есть один монах,   который злословит царей и противился отцу твоему. Он дерзок и обличает надменно. Отец твой мучил его разными пытками, но не мог сломить его, и он  остался один  из  всех   мамхеров. Он покрыл горы Maqet, и никто ко мне не вернулся, и я посрамлен и покрыт его проповедью. Не молится он также о тебе и не преклоняется  пред силою твоего царства,   но обличает тебя и проклинает». Царь,  услыхав это из уст Такла-Мархама («прозябание проклятия») весьма разгневался и спросил: «что мне предпринять против него?» Такла Сайтан («прозяб. диавола») ответил: «нечего тебе предпринимать против него; ты не в состоянии убить его. Но выведи его из монастыря со всеми чадами его и рассей их по странам жажды и солнечного зноя, который растопит члены плоти их, и посели их туда, где нет дерева и воды»... Царь послал воинов жестоких, которые (не?) боялись Бога и не стыдились лица Его. Они пришли в Дабра Qatin, /f. 26/ окружили святых и сказали  авве Аарону повеление  царя; утеснили его и сказали: «мы не заночуем сегодня раньше, чем не выведем тебя. Созови твой монастырь, и пусть не останется ни одна душа по повелению царя». И находилась там дочь царя Сайфа-Арада, которая уклонилась от мирских пристрастий и богатства и носила знамение Христово. Она бежала от лица мужа своего, пришла к авве Аарону чудотворцу, услыхав о чудесах его, и постриглась в монашество руками его. Царь услыхал о ней, что она пошла к Аарону и послал тайнозвавших ее с „государевым гласом» (qala hase). Аарон узнал духом, что пришли искать ее, и сокрыл ее у одной старухи».

«Аарон вышел со всем собором православных монахов и 300 монахинь и возгласил: «да удалится всякий сомневающийся, а тот, кто верует, пусть следует за мною и возьмет крест смерти своей, запрет двери дома своего, не выбрасывает хлеба своего и не тушит головни, но да препояшет чресла свои верою, ибо теперь жатва правды... Сказав это, он вышел с 600 своего собрания. Все /f. 27/ города восклицали «увы нам!», и оплакивали его уход. Вся область Maqet плакала. Когда «глас государев» гнал святых и возводил на «Basalo», палил их зной; они жаловались, и Аарон указал им [139] единственное растение agam ²¹; они легли друг на друга, но тени не хватило для всех, и они упали от усталости и спали 6 часов. Даже царские послы стали плакать от жалости. Наконец Аарон, /f. 28/ помолившись и приводя на память чудо Моисея, ударяет жезлом и источает из камня воду. Вода потекла и напоила всех, и находится еще и теперь на том же месте, которое получило имя Wahat оттого, что здесь монахов пожирал (wahata) зной. «Здесь останавливаются все путники». На другой день «глас государев» погнал святых дальше. Пришли в амхарский город Хольо (Hol’o). Доложили царю о прибытии их в область, и он приказал привести их к себе в собрание свиты и войска (ma'kala guba'e hara wasarawita). Царь во гневе, «свирепый /f. 29/ как лев», укорял Аарона за то, что он не молится за него, но злословит и проклинает его, а также за то, что он постриг его дочь и брата. «И говорил ему царь на учителя закона великие злословия, которых не достойно передавать». «Приведи ко мне, сказал он, прежде всего, моих брата и дочь». Аарон сказал: «когда дал ты мне их на поруки?» Царь ответил: «не заниматься ли вам теперь препирательством, как равный с равным? Приведи дочь мою и брата и поклонись моему царству, чтобы не осрамиться тебе среди этой свиты, и не открылся срам наготы твоей и твоего собрания». Затем воины стали бить монахов палками в грудь и бока. Те молились Богу и плакали. «И тряслась земля от шума голоса святых, а слезы монахинь текли по ним, как потоки воды по земле». Потом царь приказал раздеть их, и когда они противились, их повалили на землю, заушали и попирали ногами. Затем раздели всех монахов и монахинь и /f. 30/ поставили пред всем сборищем. Царь издевался над Аароном, который ответил ему: «разве у меня другая природа, чел у тебя, разве я не такой же, как ты, и ты как я, и нагота моя не подобна твоей?" Тогда царь велел на них выпустить львов, но те пали к ногам Аарона и лизали следы его. Вельможи (Sarawit) эфиопские, видя это, испугались и сказали царю: «не следует тебе бороться с этим праведником и боящимся Бога, который утишил и преклонил львов». Тогда их снова одели. Царь приказал отправить их затем в жаркие куаллы «где нет дерева, ни воды, ни травы, но один песок». Путь был крайне /f. 31/ труден и многие падали, как листья, а были и такие, которые умерли и остались без погребения». Когда солдаты привели их в землю Занго /f. 33/ [140] (Zango) в пределы Астеран (Astran), Teqa Dara и Bosato, против Lema, близ Guater, откуда можно было издали видеть озеро Zewaj. Часть солдат прониклась состраданием к монахам и советовала им надеяться на Бога, который «да утешит их по силе своей». Поставили наблюдать /f. 34/ их за гибелью монахов, поселенных на голой скале. Когда страдания и жалобы их достигли крайней степени, Аарон снова по молитве /f. 35/ источил жезлом воду из скалы. На другой день он велел монахам /f. 36/ принести в плащах издалека земли и насыпать ее на скале. Пришли владельцы гор и помогали им копать ногтями землю, носить и насыпать ее. Когда скала превратилась в поле, Аарон велел достать из мешков взятые с собою запасы ячменя, лука, кориандра и сто молитве и благословении посадил сам миндаль и виноградную лозу. Монахи последовали за ним и посеяли бобы, senbera ²², чечевицу, пшеницу, и провели для орошения их каналы воды. Скоро место изгнания зазеленело, и сразу была собрана жатва; на другой год принес плоды виноград и миндаль. Земля Занго в Эстеране сделалась садом; и в ней стали /f. 37/ произрастать мандрагоры и бананы. Аарон послал к царю с тремя монахами образец этих произведений бывшей знойной пустыни. «Что нам делать с этими сильными и крепкими монахами, сказал царь своим войскам: «пламя — для них холод, текут для них источники вод и львы поклоняются им?» По прошествии 7 лет изгнания их он написал Аарону покаянное письмо, прося молиться о себе: «мир вам собрание Бога щедрот, мужи избранные, народ святой! Подумайте и рассудите: вы живете по закону отцов ваших в земле царя; вы молились в земле отца его во время возгласов (ектений?) и поклонялись пред ними. Почему же злословят и дерзко порицают того, кто сидит на престоле и царствует над всей Эфиопией? Разве он не бьет и не посекает противящихся ему? Теперь же не мстите мне злом за зло, которое я сделал вам, но молитесь за меня, да ваш Господь /f. 38/ Бог укажет мне путь покаяния. А что касается до тебя, учитель закона, избранный чудотворец, то я думал, что ты — человек и боролся с тобою. Ныне я познал, что ты верный и возлюбленный у Бога. Не посрами меня молитвою твоею. Иди в город твой, чтобы нам примириться, и наставь меня на путь покаяния». Аарон, полный радости, собрал монахов, велел им взять все имущество и не забыть жезлов умерших братий. Потом они помолились в церкви, «которую выстроили [141] в Дара и Занго, оставили при ней монахов и причт и отправились в путь. На 8-й день они переходили реку Хаваш; ученик Аарона Абсади шел справа от него; с ним были Филимон, Тимофей, Василий, Павел и много других, которые поддерживали его; среди них «Аарон седой шел как царь пчел». Когда они вошли в реку, Абсади напомнил, что в этот самом месте 6 лет тому назад, когда они шли в изгнание, он упал в воду и потерял свой псалтирь. Аарон, несмотря на сомнение учеников, бросил свой жезл в реку, и тот немедленно выплыл, «держа на конце ремень футляра книги, который плыл на поверхности». По вскрытии его, псалтирь /f. 39/ оказался невредимым, несмотря на шесть дождливых периодов.

Явившись пред царя, которому уже успели рассказать о чуде, Аарон положил к ногам его 500 жезлов и сказал: «вот твой царский трофей — жезлы святых по числу тех, которые осыпались в пустыне, как листья, и тела которых остались для змей и коршунов». Царь поклонился ему в ноги, «облобызал следы его» и просил прощения и молитв. Затем он дал ему золота и драгоценных тканей, но «отец /f. 40/ наш не обратился к его богатству». Монахи же сказали: «это плата за наших умерших братьев; примем дары!» Потом Аарон ушел из Хольо в Давент в 6-й час, а когда вышел оттуда, стало заходить солнце. Он по молитве остановил его, чтобы успеть дойти до своего Дабра Qatin. Во всех пределах страны Maqet была радость о его возвращении. «В 11-й час Аарон поднялся с учениками на свою монастырскую гору; войдя в свои кельи, они нашли оставленные пред уходом головни дымящимися, а хлебы — на сковородах на горящем огне. „И усладилось святилище жертвами каждения и литургии, как и прежде, и все уставы собрания стали правильно по чину, как и теперь». Нашли лепешки и привар, так как кипела зелень и овощи. Все ели и насытились от хлебов, которые они поставили 6 лет тому назад и теперь нашли на сковородах.

Вскоре после этого Аарон сходил на свою родину, в Гамбай, /f. 41/ построил там церкви — 'Arate, Dabra Mataja и Dabra Marjam в Guna, поставил там настоятеля (Aba le'ul) и окрестив десятки тысяч людей, вернулся в D. Qatin. «Dabra Daret тогда еще не был известен». Аарон исцелил одну бесноватую, та ему пожелала, чтобы Бог привел его на гору, «которая вместит твое собрание и где ты почиешь, когда будешь призван». Аарона и его монахов вел на эту гору белый перепел. Он осмотрел ее, обошел со всех сторон, [142] измерил...(?) и на третий год окончил долбление и внес табот Марии. Стали приносит жертву хваления и назвали гору Дабра Фаран, т.е. «Покой Божий». Там жили они до времени мора, бывшего в Эфиопии, когда «была пожата земля».

Когда затем Аарон снова пошел  в Гамбай  для ревизии церквей и верующих, «пришел на него глас Божий», предвещавший ему скорое /f. 42/ упокоение от трудов и напастей этого мира. Вернувшись в Дабра Фаран, он созвал своих монахов и беседовал с ними, убеждая быть ревностными подобно ему, который  не упускал ни дня, ни ночи,  славя царствие Божие и проповедовал глас Божий  во всех странах мира". Монахи плакали и скорбели о предстоящей разлуке. На другой день пошли все в предназначенное место упокоения — Dabra Daret. На дороге спросили Аарона его ученики: «вся ли плоть твоя невредима?» Он ответил: «да, пока». Но дальше на пути повредил себе палец руки, стал /f. 43/ страдать и сказал: «наступил час пить мне чашу страшную и горькую весьма; в страхе и трепете ее тяжкое приятие». Ученики плакали и просили, чтобы дал ему Бог «завет милости» в воздаяние за его труды. Аарон сказал обычное в этих случаях: «кто будет веровать в молитву мою, жить под сенью храма моего и с готовностью охранять гроб мой, не погибнет, и всех родившихся от моей проповеди и в одежде моей схимы отдал мне в дар Бог мой за труды и изгнания и насилия, которые я обрел  в сем мире».  Все монахини, услыхав о прибытии учителя закона, вышли на встречу и, видя его немощным, стали скорбеть и сказали братьям: «что с отцом нашим?» Те ответили: «не знаем, подождите, посмотрим». Монахини сказали: «ждите вы сами и молчите, у нас нет терпения и нет сил без отца нашего». И они поспешили. Когда они пришли к колодцу, спустились из монастыря монахи и родовитые вельможи и встретили «учителя закона», который был уже близок к смерти и на ходу закрывал глаза. Они его /f. 44/ взяли, понесли во врата на вершину горы Дарэт, и положили во вратах входа (?) (anqasa fethat). Он утешал их разрешением всех апостолов и сказал: «не бойтесь чада мои и дети мои, но радуйтесь и веселитесь, ибо у нас  надежда небесная. Живите здесь и не удаляйтесь из монастыря отца вашего до смерти». И когда он сказал это, закрылись глаза его и он почил и успокоился 5-го числа мухаррема (!) по-египетски, по-римски — сентября,   по-эфиопски — 8-го маскарама...  Его внесли   в церковь Дабра-Дарэта при пении и каждении и погребли в алтаре, где он велел копать. [143]

Далее говорится о плаче сначала монахов, а на другой день /f. 45/ монахинь над его гробом; этот плач близко подходит к обычному типу в житиях. Затем от имени Сарца-Вангель приводится /f. 46/ молитвенное воззвание к Богу с поминанием всех эфиопских преподобных. В конце  говорится: «и Иоанна учителя (mamhera) закона, который /f. 47/ велел написать это житие заново со старого, по изволению Христа. Благословение сих начальников (sejuman)  и  мучеников,  погребенных в Дабра Фаран,  да будет над сим местом и благословение пророков и апостолов  и  мучеников добропобедных;  да  не отступит от него сень праведности их во веки веков. Аминь. Аминь.

/f. 48/ Далее следует краткое житие аввы Иясу.

„Пишу малое житие и труды святого мужа аввы Иясу и поведаю, собирая упавшие колосья вести о нем пред собравшимися, в то время, как стоит свидетель его сын Зена Маркос, трудившийся, исполняя всю волю его, о том, как он облекся в терпение во плоти, и как носил иго креста Христова на раменах своих, ибо он уподобился Иакову, брату Иисуса,  воспитанного Марией, от которой он научился премудрости и страху Божию, и который стоял пока распухли ноги его; не прикасалась бритва к затылку его и  не вкушал он мяса и вина устами своими. И сей был соблюден от чрева, чтобы быть управителем  церкви и женихом небесного царствия. Он был оставлен под лоном монастыря, и приняли его, святые по воле Божией, как написано: „яко отец мой и мати моя остависта мя, Господь же восприят мя, (Пс. 26, 10) на месте злачне всели мя,   на воде покойне воспита мя».  (Пс. 22, 2). И также /f. 49/ сказано: «храняй младенцы Господь» (Пс. 114, 5), и снова сказано: «жезл твой и палица твоя, ти мя утешиста» (Пс. 22, 4). Избрание слова пророческого исполнилось на авве Иясу, который был мне учителем. Я расскажу вам по порядку, как поведали мне следовавшие слову его и видели его,  когда он подвизался, стоя без движения, так что сопрела кожа плоти его и спадала кора кожи его, как у дерева сухого. И собрали кору кожи его в мешки и положили связки по скончании дней его, чтобы погребсти  с телом его,  и плакали  и  рыдали, видя опухлость ног его, подобных вздутым  мешкам; злокачественны весьма были язвы его, сыпались из них черви и ползали по земле, как муравьи. Возвращал их отец честный щепкой, говоря: «куда, куда? вернитесь в ваше жилище, где ваше пропитание, чтобы не умереть вам от солнечного жара и не съели вас птицы небесные». Когда авва Иясу выходил из кельи и садился немного вне ее, обыкновенно являлось [144] много птиц и садилось по обе стороны на заборе домов и, боясь людей, спускалось на землю, подходило под ноги его, чтобы есть червей, которые выползали из ран его плоти, и святой авва Иясу радовался и веселился, видя птиц, которые питались червями, выползшими из язв его. И говорил он: «не милостыня ли это мне у Бога, что плоть моя — эти черви, которые рождаются от членов моих; когда мутится кровь моя, они происходят от меня». И ублажали его все люди, видя его твердость и терпение в стоянии многом. Исхудала плоть его, как члены /f. 50/ Симеона Сирийского, который стоял на верху столпа. И Иисус Христос, Избавитель и Спаситель наш, воздвиг и воспитал святого авву Иясу питанием премудрости и водою знания и возрастил его вином разумения и млеком совета, и согрел его огнем любви Своей и не охладил, и наставил его на путь жизни, и отверз ему врата всех писаний, да питается от плодов сада их и пьет от их рек неоскудевающих. Когда он возрос, он познал и уразумел, что нет у него ни отца, ни матери, кроме Иисуса Христа и кроме сей святой церкви и матери Его Марии, избранной из избранных. Привлечено было сердце его и уклонилось в любовь Божию: он клялся Господеви и обещался Богу Иаковлю, что не даст сна очима своима, ни веждома своима дремания, ни покоя скравиама своима (Пс. 131, 2-4). Он опоясал чресла свои поясом девства, и жил, отдаляясь от плотских хотений, и стоял не колеблись в напастях стояния, так что помутились члены его и стали есть птицы червей язв его. И он постоянно молился, проливая воду слез, поклонялся, как колесо, так что заболел мозг его и он ослабил силу свою, ища лица Божия. И он умолил Его, так что он взял его от земли и вознес. Молитва и благословение сего святого аввы Иясу да сохранит нас от руки змия диавола, утесняющего корабль души нашей бурею, во веки веков. Аминь. Аминь. И аминь.

Послушайте, я расскажу вам еще, братия, испытания и изгнания, которые нашли на святых в Дабра-Дарэте, как сети, брошенные в мир и извлекшие всякий род святых, подобно рыбам. Воистину уловили святых сии испытания из моря грехов и ввели в озеро радования, то есть царствие небесное. Как сказал апостол: знайте, «яко скорбь /f. 51/ терпение соделовает, терпение же искусство, искусство же упование; упование же не посрамит» (Римл. 5, 3-5). И было в сей род по смерти аввы Аарона чудотворца.?. святой Дабра-Дарэт. И изгнали другого мамхера и отправили его в страну изгнания, и умер он там. И третьего изгнали, и он почил там. И был великий страх и смятение сердца у всех [145] святых монахов, которые жили в Дабра-Дарэт. И они вынесли табот завета в другое место, и оставили одиноким гроб чудотворца Аарона, и бежали и рассыпались по лицу всех стран. И упокоились два мамхера: авва Антоний подвижник и авва Дамиан мудрый, и умерли в стране изгнания, и унаследовали надежду жизни на небесах терпением своим и напастями. Молитва и моления их да приведут и введут нас во врата спасения во веки веков. Аминь.

И собралось иного монахов из гор (обителей) разных областей, услыхав, что разбежались чада Аарона от страха изгнания, и пришли святые в Дабра-Дарэт, чтобы охранять сокровище многоценное — мощи Аарона дивного. И прибыл авва Антоний, мамхер из страны Тигрэ с таботом Петра, и установил святилище, говоря: «да переселят меня в страну изгнания, чтобы сделаться мне соучастником благословения Аарона чудотворца; когда уведут меня от гроба его, я уподоблюсь ему в изгнании моем и смерти моей». И жил он в Дарэт, и наполнилась Дабра-Дарэт собранием святых монахов и иереев, и не могла поверхность горы вместить их. И после этих дней настало время жатвы — смерть святых — болезнь мора; и они погибли, как полевая жатва, которой не остается, так что некому было погребсти их. Полон был дом святилища трупов их, /f. 53/ которых дошло до 1400; заперли врата оставшиеся и бежали в другой город и, по прошествии мора, вошли к митрополиту авве Саламе и рассказали ему о трупах мучеников, которые искали изгнания и нашли смерть горькую, и сказали ему, что куча костей их на гробе Аарона дивного, солнца проповеди, чудотворца, нового Даниила надо львами и Азария во пламени, и нового Моисея, источившего из камня воду и уподобившегося Иисусу относительно солнца. И сказал им митрополит: «заперт ли гроб этого мученика?» Они отвечали: «нельзя войти туда и поставить ногу от большей тесноты, происходящей от костей святых». И сказал он им: «скажите мне, какой вид имеет гроб его?» Они сказали: «в ковчежце среди алтаря жертвы (ma'kala altara meswa'e)». И он приказал им вывести ковчежец Аарона дивного и сказал: «выкопайте святилище справа от прежнего, и поместите там учителя закона, а прежнее, где нагромождены тела мучеников, заприте, чтобы не ступала нога человека, и не видели сокровища Божия, которое драгоценнее золота и серебра и камня топаза и сапфира. „И сделали они так, как им было приказано; выкопали это святилище, внесли туда ковчежец с мощами дивного Аарона со славою и честью, и поместили табот на гроб его до сего дня и до ныне, на веки веков. Аминь». [146]

Житие принадлежит к тому же циклу «гонения», что и предыдущее, и по времени написания вероятно современно ему. Уже при беглом чтении бросаются в глаза особенности его повествования о том же событии: на главный план выдвинут духовный отец прославляемого святого — Бацалота-Микаэль; сам он, хотя еще юный и только диакон, тоже занимает не последнее место; равным образом не Дабра-Либанос, а Дабра-Голь — монастырь этих двух героев выставляется оплотом митрополита в борьбе с беззаконным царем. Новым «Петром» назван Бацалота-Микаэль; имена его 12 помощников также не те, которые нам известны из Дабра-Либаносских источников ²³.

Во всяком случае хронология жития не представляет затруднений. При царе Амда-Сионе Аарон выступает в борьбе с ним митрополита под началом у Бацалота-Микаэля, потом с царем Сайфа-Арадом борется уже он сам; наконец говорится о чуме, опустошившей основанную им обитель. Это моровое поветрие, к счастью, отмечено у Макризи: «в 39 год царствования Шебаб-Эддина погибло множество мусульман и христиан, и сам Хати умер; ему наследовали мальчики, имевшие пребывание, подобно султану Бадла в стране Дехр». Дело идет о смерти царя («Хати») Такла-Марьяма, внуке и шестом преемнике царя Сайфа-Арад, царствовавшего от 1429 по 1433 год и оставившего престол двум сыновьям: Сараве-Иясусу и Амда-Иясусу, сидевшим один за другим всего около года, пока наконец не вступил на престол их дядя, знаменитый Зара-Якоб. Аксумская хроника, как известно, для этого [147] периода дает крайне скудные сведения, а потому упоминание о море для нас интересно; его согласие с другим современным и, притом иностранным источником, говорит в пользу источников нашего жития. Что здесь имеется в виду то же самое моровое поветрие, вытекает из простого хронологического расчета ²⁴: по смерти Аарона в Дабра-Фаране сидело два настоятеля; потом, после бегства монахов приходят на их место другие из Тигрэ, затем уже их настигает мор. Этих событий, вместе с деятельностью Аарона при Сайфа-Араде достаточно для времени от 1342 по 1433 год. К сожалению, в тексте жития допущено некоторое противоречие. На л. 41 говорится, что ученики Аарона жили в Дабра-Дарэте (или Фаране) «до времени мора», тогда как в конце рукописи (л. 51) рассказывается об бегстве «из страха изгнания» и прибытии на их место монахов из Тигрэ. Противоречие м. б. объясняется тем, что последние также принадлежали к числу учеников Аарона, так как и в Тигрэ он «основал много обителей» (л. 22). О противоречии в имени митрополита и тиграйского мамхера, пришедшего возобновлять Ааронову обитель, мы уже говорили. Конечно, не может быть никакого сомнения, что митрополитом в это время Салама III быть не мог; что касается до его преемника Варфоломея II, то и его имя; [148] по-видимому, является результатом недоразумения. Едва ли, прибыв еще при Сайфа-Араде этот иерарх мог дожить до 1434 г.; что он еще занимал эфиопскую кафедру при царе Исааке (1414-29), об этом у нас есть достоверное свидетельство царя Зара-Якоба ²⁵. Интересно было бы знать какого рода гонениям подвергались в Дабра-Дарэт оба преемника Аарона и за что их изгнали из монастыря. Едва ли это было делом Сайфа-Арада; про его преемника хроника прямо говорит: «о нем ничего неизвестно», несмотря на его десятилетнее царствование; то же самое сказано о царе Феодоре I.

География жития также в общих чертах поддается определению, по крайней мере в той части, где дело идет о главной части монашеских подвигов святого. Автор видимо старался быть точным в данных этого рода; он не только называет все местности их именами, но часто не скупится и на пояснения их положения относительно других областей. Местами он даже нагромождает географические имена. К сожалению, не всегда его усилия оказываются для нас полезны: мы слишком плохо знаем географию Абиссинии. Уже место его родины не может быть точно определено. Gambaj или Gambja в других источниках пока не встречаются; что касается поясняющего его Saguada, то можно, под большим сомнением, высказать предположение о тожестве его с горой Saguedo на карте [149] Simon и Sagaado — d'Abbadie на с. Годжама у верховьев p. Bair, в сев. оконечности плато Шоке. Монастырь Бацалота-Микаэля D. Gol, я думаю, не имеет ничего общего с упоминаемым Gol и d. Gol в хронике Сисинния — тот находится в Годжаме, а не в Амхаре ²⁶; упоминаемый в хронике Зара-Якоба скорее подходил бы для нас, но о нем рассказывается, как о впервые основанном этим царем. Впрочем имя «Gol» встречается неоднократно в Абиссинии. Области изгнания Аарона: Ангот, Тигре, Тамбен, Ваг, Ласта (с городом Роха и его местностью Варвар), Шадахо достаточно известны и находятся на любой карте. Дабра Qatin и Daret не встречаются в других источниках, но местоположение их определено достаточно ясно: слепой показывает их на запад от Роха; чтобы дойти до них, Аарон переходит Такаццу; области, близ которых они расположены, названы Maqet, Asasa, Wadla, Dawent. Я думаю, что мы не погрешим, приняв Darita на современных картах (м. пр. Пертеса, Africa, section 6) за Dabra Daret. Пункт этот указан в Бегамедре к с. от Ейфага. Влияние Аарона простиралось и к югу от Джидды, в область Давент, где находится г. Магдала. Я думаю, что этим обстоятельством м. б. и объясняется присутствие рукописи жития среди коллекций Британского музея. В магдальской библиотеке Феодора II, захваченной англичанами, была вполне уместной рукопись жития местного святого.

Путь изгнания святых также в общем понятен. Из области Maqet их гонят чрез р. Башело в Амхару. Где в этой области столь часто упоминаемый в нашем житии г. Хольо, мы не знаем, но интересно, что двор, по-видимому, в это время пребывает в Амхаре. Далее царь [150] отправляет монахов на самый крайний юг Абиссинского государства — за р. Хаваш на целых 8 дней пути, в область Занго, «откуда можно издали видеть озеро Зевай». Страна Занго упоминается в хронике царя Баэда-Марьяма ²⁷, как место его воспитания; по контексту этих упоминаний можно догадаться, что оно лежит далеко на юг от Тагвельта и Дабра-Берхана; что же касается Зевай, то это озеро по ту сторону Хаваша с островами и монастырями, в области Гурагве. Крайне интересно, что и Филипп также м. пр. был сослан на остров озера Звай или Зой, может быть даже одновременно с Аароном.

Подробности жития интересны и в культурно-историческом отношении, особенно данные об основании монастырей и насаждении в пустынях не только христианства, но и земледелия. Если краткое житие преподобного Иясу рисует нам ультра-аскетические идеалы абиссинского монашества, то Аарон является представителем его заслуг с другой стороны. Что касается чудес, то они в достаточной степени шаблонны; некоторые из них являются неоднократно в житиях абиссинских святых. Характерно отсутствие посмертных чудес.

Итак, мы имеем дело с местным святым области, лежащей между Тигре и Амхарой, о котором «твердил весь Бегамедер», со святым, имевшим несомненно, несмотря даже на обычные и очевидные преувеличения жития, весьма важное значение в культурной истории этих местностей. Его участие в памятной борьбе, когда церковь дерзнула возвысить свой голос по поводу соблазнов, подававшихся светским владыкой, делает его жизнеописание особенно интересным. Особенности повествования об этом важном событии, рассказанном с точки зрения почитателей святого, [151] еще раз заставляют нас сожалеть о невозможности воспользоваться житиями других деятелей эпохи, напр., Бацалота-Микаэля, и особенно Гонория, который по краткой хронике играл в ней первенствующую роль. Интересно, что житие Евстафия по редакции Orient. 702 также упоминает только об одном Бацалота-Микаэле, как об обличителе царя и сподвижнике митрополита Иакова. Выше, говоря о житии Филиппа, мы указывали отчасти на эти особенности. Заметим еще здесь, что Иаков ставит мамхеров, не как постоянное учреждение, долженствующее заменить епархиальное начало, а специально для борьбы с царем; мамхеры ставятся не над одной землей Шоа (хотя и в житии Филиппа это не вполне выдержано). Кроме них являются еще 72 .«ученика», и т. д. Словом, истории великой борьбы рассказывается везде по-своему, и это заставляет нас относиться с особенной осторожностью ко всяким ее изложениям. Нельзя не отметить и того странного параллелизма, который бросается в глаза при сравнении двух этих житий. Приход Аарона к Бацалота-Микаэлю напоминает прибытие Филиппа в Дабра-Либанос, поругание монахов и их обличения напоминают также то, что говорится о Филиппе; завистливый монах-соперник Такла-Хайманот — двойник За-амануэля; даже строки, направленные против него автором жития, близко подходят к монологу дабра-либаносского автора. Наконец, характерна даже такая мелочь, как чудо с углями, неугасавшими до возвращения в одном случае митрополита Иакова, в другом — Аарона и его братии. Об озере Зевай мы уже говорили.

Является вопрос, тождествен ли Бацалота-Микаэль жития Аарона с тем, который известен из повествований о Такла-Хайманоте. События, при которых пришлось подвизаться первому лет на сорок моложе тех, в которых участником был Такла-Хайманот, а Бацалота-Микаэль [152] был его учителем в монашестве, и он служил ему. Конечно, примеры такого долголетия ничего безусловно невозможного в себе не заключают; напротив, та роль, какую приписывают Бацалота-Микаэлю жития Аарона и Евстафия, нашла бы себе в этом долголетии наилучшее объяснение. Если Филипп вступил против беззакония царя, как эчегге, Гонорий, как областной мамхер, то Бацалота-Микаэль стал на страже благочиния, как старейший монах, авторитет которого признавался и дабра-либаносцами. К сожалению недоступность жития этого святого лишает нас возможности решить этот вопрос, и мы принуждены довольствоваться тем скудным и подозрительным материалом, которым нас снабжают монашеские «родословия». В данном случае они не лишены интереса уже потому, что помещают Бацалота-Микаэля рядом с Аароном, по всей вероятности, нашим. В приведенной Бассе с париж. рукописи 160 Дабра-Либаносской генеалогии мы читаем: «Abba Filpos eut pour fils spirituel Aron par le froc et la stole; Aron beaucoup de docteurs dans le Begameder et a Efraz; il donna le froc et la stole a Abba Bas'alota-Mikael apres l’aver pour disciple. Abba Bas'alota-Mikael regut la ceinture et la tunique de Bas'alota-Mikael (?) de Gestia» ²⁸. В бывшей у меня под руками дабра-либаносской родословной по рукописи № 137 Национальной Библиотеки соответствующее место гласит так ²⁹: «И авве Аарону дал авва Бацалота-Микаэль рясу (qamisa) и пояс (qenat), после того, как тот стал ему учеником. Авва же Бацалота-Микаэль получил рясу и пояс рукою отца нашего (abuna) Бацалота-Микаэля, клобук же (qoba) и мантию (askema) дал ему отец наш Филипп, пастырь пастырей. И авву Георгия постриг в монахи авва [153] Бацалота-Микаэль из Гасча». Таким образом, оказывается как бы два Бацалота-Микаэля: старший и младший; первый называется даже abuna — «отец наш», что вполне понятно в устах ученика Такла-Хайманота ³⁰. Было ли это так, сказать мы не в состоянии. По-видимому, за это говорит, кроме хронологии, также и то обстоятельство, что Бацалота-Микаэль старший носит специальный эпитет «из Гасча» ³¹; подобные эпитеты при именах преподобных большею частью обозначают не место их рождения, а монастыри, где они подвизались ³²; между тем, Аарон постригается не в Гасча, а в Дабра-Голь. Оба монастыря лежали в Амхаре, но где находился Гасча, мы не знаем ³³.

Если упоминаемый в приведенной генеалогии Аарон тожествен с тем, житие которого было предметом нашего исследования (а на это указывает кроме совпадения эпох, имени Бацалота-Микаэля также указание на место его просветительной деятельности — Бегамедере), то пред нами еще один пример монашеской тенденциозности и местного патриотизма: по Дабра-Либаносской родословной Аарон оказывается получившим великий постриг от Филиппа. Между тем, в житии не только нет на это никакого намека, но даже мы могли подметить подозрительный параллелизм в описании [154] подвигов. Кто здесь более прав, решить пока мы не в состоянии, несомненно же то, что под известиями о двух постригах должны скрываться тенденциозные комбинации эфиопских монастырских списателей.

Евстафий.

Житие и чудеса знаменитого основателя монашества по евстафианскому уставу с его крайним монофиситством принадлежит, конечно, к числу наиболее распространенных произведений эфиопской агиографии, и известно в европейских собраниях в количестве пяти списков: четырех в Британском музее ³⁴ и одного в Ватикане ³⁵. Из них нами были обследованы имеющиеся в Британском музее, кроме того, проф. Guidi мы обязаны любезным сообщением выдержки из ватиканского кодекса.

Из рукописей Британского музея две Orient. 704 и Orient. 705 дают текст совершенно тожественный; немногочисленные варианты крайне несущественны; различие между этими двумя рукописями заключается лишь в том, что в первой недостает нескольких чудес Евстафия, а во второй за житием этого преподобного следует большое сказание об его ученике Габра-Иясусе, которое нам придется также рассмотреть. При издании и переводе жития Евстафия мы положили в основание текст этих рукописей, указав как их разночтения, так отчасти и варианты двух остальных из Лондонских рукописей: Orient 702 и 703. Обе они отличаются как от двух первых, так и между собой в [155] гораздо большей степени. Различия касаются не только отдельных слов или выражений, но идут гораздо дальше: весьма часто они излагают факты в более краткой форме, заменяют одни отступления и ссылки на св. Писание другими, а местами даже передают самые факты иначе. Однако и при таких условиях, сквозь эти различия проглядывает оригинал, общий всем трем редакциям. Какая из них к нему ближе, трудно сказать. Orient. 702 производит впечатление большей близости к историческому стилю, тогда как Orient. 704 и 705 — произведения всецело гомилетико-риторические. В рукописях есть, впрочем, одно место, которое можно было бы понять, как указание на время и способ составления их жития. Описав чудо Евстафия, рассказывающее, как один Такла-Хайманотовский монах видел его небесную славу в дни Дабра-Либаносского настоятеля Андрея, автор прибавляет: и я, переписавший (za’a’elawkewa) сию книгу и слышавший из уст makwanen'a этот рассказ"... Глагол alawa в causat. может иметь значение «переписать» и «перевести» с другого языка; может значить также и пересказать, переложить. Какое значение имеет он здесь, я не знаю. Выдает ли автор свое произведение за перевод с арабского, или за пересказ чужого оригинала, или просто за копию его, определить я не в состоянии. Во всяком случае следует принять в соображение, что в описании того же чуда в рукописи Orient. 702 этой приписки нет. Время настоятельства Андрея падает на царствование Зара-Якоба ³⁶, которое, таким образом, можно было бы признать датой произведения, если бы в той же рукописи не было другого места, вызывающего на весьма интересные соображения. Прощаясь со своим учеником Абсади, которому он поручил свое стадо пред отправлением в Иерусалим и Армению, [156] Евстафий говорит (f. 31): «поучайся в книгах заповедей и блюди закон канонов Св. Троицы, ибо придут после меня волки хищные, вероотступники, епископы, которые изменят законы и заповеди отцов наших апостолов, определивших и установивших веру православную. Это — епископы еретики и идолослужители и несториане, которые изменят   веру, будут четверить Св. Троицу и перекрещивать вторично... будь тверд и не бойся, ибо ты победишь Николаитов». Такие слова могли быть произнесены только по адресу или «франков», или самых умеренных монофиситов во время пресловутых  споров о трех рождениях, соединении и помазании. В частности,  кого разуметь под Николаитами? Я не думаю, чтобы можно было иметь в виду древних еретиков I-го века. Агиобиограф м. б. только приурочил имя, известное ему из апокалипсиса (II, 6) к современным ему еретикам, как он это сделал с именем несториан. Последние, как известно, ставятся монофиситами на одну ступень с православными, которых обвиняют в четверении Св. Троицы так же, как наши старообрядцы —  латинян из-за filioque. Таким образом, основание для бранной клички понятно. Но каким образом можно сравнивать Такла-Хайманотовцев или, если угодно, франков, с Николаитами? Правда, последние были антиномисты, но во-первых, это едва ли было доступно оценке эфиопского писателя, во-вторых, антиномистическое направление николаитов было совершенно другого характера, чем то, которое появилось в Абиссинии у монахов противоположного евстафианству лагеря; наконец, в речи Евстафия нет и намека на верность закону Моисееву: он предостерегает не против его противников, а против учителей диофиситского направления. Естественнее всего предположить, что это пророчество появилось под влиянием известного диспута на соборе 7 октября 1681 г. Акала-Крестоса и Николая, когда последний, представитель [157] Дабра-Либаносского направления, одержал верх над своим противником, представителем евстафианского образа мыслей и когда царь Иоанн I, став на сторону «николаитов» подверг изгнанию иномудрствующих ³⁷. Конечно, если даже и так, все-таки это место не дает нам права датировать все произведение XVII веком; оно могло быть простой вставкой озлобленного монаха. Имеется оно только в рукописи Orient. 705 и тожественной с нею — 704; в других его нет.

Ватиканская рукопись, насколько я могу судить по выдержке, любезно сообщенной мне проф. Гвиди, дает текст, весьма близкий к Orient. 702 Британского музея, но написана довольно безграмотно. К. Россини относит его к XV веку.

Синаксарное житие имеет некоторые особенности, которых нам придется коснуться в свое время.

Комментарии

1. Neburana-'ed вовсе не «administrateurs laiques», как то думает Зотанбер (Catal. p. 205). Термин соответствует нашему «наместник» в первоклассных монастырях. Эти наместники, соответствующие мамхерам житий, были представителями монашеской конгрегации в провинциях.

2. Gadl Гонория № 43 по Catalogue raisonne (p. 51) 49 листов и 11 листов с описанием 15 чудес; Бацалота-Микаэль там же № 129 (р. 147) житие в 70 листов. Сюда же относится и «Gadla Tadewos» (№ 177, р. 182). Фаддей, родом из Себта, из чад Такла-Хайманота, также пострадал при Амда-Сионе. См. еще Dillmann, Catal. Mus. Brit. III, p. 5 nota e и р. 45. Zotenberg, Catal. m. Eth., p. 221, 263. Мощи, его в Дабра-Дехухан, основанном им в Шоа. См. Pereira, Susneyos c. 16, 46, II, 307. В той же рукописи, что и житие Фаддея (55 листов), находятся сведения о жизни св. Филмона, также уроженец Себта.

3. Две из них изданы в статье Budge об иллюстрациях в эфиопских рукописях, помещенной во введении к изданию жития Маба-Сиона, но с неверными подписями (Напр. ввержение святого к псам объяснено: «The saint visited by two lions» pp. XLIX и LI), и отнесены к житию Такла-Хайманота. В приложении к изданию текста жития нами помещены воспроизведения многих из этих иллюстраций.

4. См. стр. 92 сл.

5. Рукоп. 137 Париж. Нац. Библ. f. 90 v.

6. Ibid. f. 98.

7. II gadla Takla-Haymanot, p. 48 n. 4.

8. f. 167; против изд. Basset, в Apocr Eth VIII, 19 нет Пахомия (Bakimos), Зена-Маркоса, Самуила, Тасфа-Хедхана; вместо них: Гонорий II (в Морате, как и Зена-Маркос), Иоанн и Матьян.

9. Basset, Chronique. Journ. As, VII, 17, p. 324.

10. Перевод Basset  в данном месте не верен.

11. Так, я думаю, следует  читать вместо испорченного Babagasar (т.е. «Babegamedr»).

12. Что он любил вмешиваться в церковные дела, и в этом отношении был настоящим предшественником Зара-Якоба, убеждает нас и один из изданных недавно Conti Rossini документов тиграйского Дабра-Либаноса. Царь издает от своего имени и от имени митрополита Саламы предписание о недопущении в монастырь женщин. Себя и митрополита он называет «главой пастырей». См. L’evangelo d'oro di D. Libanos. Rendiconti A.C. Linc. X, 5, 6. p. 216. См. также мою заметку по поводу этой статьи в Зап. Вост. Отд. Арх. Общ., т. XIV.

13. Он значится  в числе святых под 19 нахсе (12 августа). См. Ludolfi, Comment. p. 292.

14. Описание четвертой эфиопской рукописи Библиотеки С. П. Б. Духовной Академии, стр. 9, пр. 13.

15. Zeitschrift fur Assyriologie, X, 238.

16. L'Evangelo d'oro di Dabra Libanos. Rend. d. E. Ac. d. Lincei. X, 218.

17. Wright, Catalogue, p. 179 (№ 269).

18. Начало возгласа священника в эфиопской литургии, следующего за причащением.

19. Так я понимаю astabkwe' o sawat. (Сб. «моление возгласов»).

20. Gossypium vitifolium Обыкновенно tet.

21. Carissa edulis.  Кустарник похожий на жасмин. D'Abbadie, Dict. Amarinna 572.

22. J. d'Abbadie  (Dict. Amar. p. 227) под sanbera: pois chiche, Cicer arietinum? Lathyrus sativus?"

23. Только два из них общи с данными в «родословии» — Филипп и Гонорий. Страдания этих двух преподобных были прославлены во всей Эфиопии, отмечены летописями и церковными службами. Зара-Крестос, упоминаемый в житии Аарона в числе мамхеров на последнем месте, вероятно тожествен с одноименным «царским священником», пострадавшим вместе с Филиппом и упоминаемым в его житии.

24. А потому едва ли дело может идти о том море, который упоминается в хронике царя Зара-Якоба (Perruchon, Les Chroniques etc. p. 73 93). И о нем говорится также, что «умерло так много людей, что некому было погребать мертвых». Царь строит по этому случаю Beta Qirkos и принимает экстренные меры для погребения. Были образованы особые принудительные союзы «Собор Евангельский» для этой цели. Сеюмы получили полномочие конфисковать имущество отказывавшихся от участия в этих союзах. Этот мор относится далеко не к началу царствования Зара-Якоба. Он упоминается уже после основания Дабра-Берхана; сказано, что царь «уже долго жил» там; скорее можно думать, что новое несчастие постигло страну в конце его царствования. Во всяком случае интересно это упоминание в том отношении, что указывает на частое повторение моровых поветрий в Абиссинии.

25. Dillmann, Zur Regierung etc. p.43. Заметим впрочем, что хронология эфиопских митрополитов далеко еще не может считаться установленной. Так наз. списки их уже оценены по заслугам Dillmann'ом (Zur Geschichte d. Axumit. Reiches, p. 22) и Guidi (Le liste dei Metropoliti d'Abissinia. Roma 1899). Их недостоверность бросается в глаза с первого взгляда. Варфоломей находится только в списке типа, названного Guidi в упомянутом издании первым. При имени его (на XVI месте) приписано: «который сидел при царе Сайфа-Араде»... Только на этом шатком основании приходится заключать о начале его преосвященствования.

26. Между рр. Муга и Ябарть, близ Назрита, под 10 ^о 31 1/2' м. и 37°59' д. Pereira, Susneyos II, 358.

27. Perruchon, Les chroniques de Zara-Yaeqob etc. p. 155, 179.

28. Les apocryphes ethiop VIII, р. 19.

29. f. 102 v.-103.

30. Я думаю, излишне распространяться, что «metropolitain» у Зотанбера (Catal. р. 191, 21 f.) при имени Бацалота-Микаэля является, как и в других случаях, продуктом недоразумения со словом «abuna».

31. Подобно современнику Евстафия — авве Георгию, «владыке часов» ba'ala sa'atat) хроника (Basset, Etudes, J. As. 1881, 17, p. 324).

32. Напр. «Самуил из пустыни Вали», «Филипп из Дабра-Бизан» и др.

33. См. Болотов, Христ. Чт. 1898, I стр. 192 пр. 4. Нельзя ничего извлечь и из жития Такла-Хайманота по рукоп. 137 Национ. Библиотеки. F. 60 v. святой получает свыше повеление идти «в Амхару»; он встречает монаха «из страны амхарской, из монастыря аввы Бацалота-Микаэля». Далее (f. 63) они приходят внезапно «на место, куда повелел ему идти Господь», и он узнает, что это обитель Бацалота-Микаэля гешского (Za-Geza).

34. Wright, Catalogue, pp. 1856.

35. Conti Rossini, Appunti ed osservazioni etc. (Rendiconti etc. IV, 356 n. 2. Упоминаемый в Catal. raisonne d'Abbadie, p. 52 «gadla Ewostatewos», вероятно повествует о великомуч. Евстафии (Плакиде): за это говорит краткость (13 листков) и помещение в одной книге с житием Стефана Первомученика.

36. Perruchon, Les chroniques de Zara-Yaeqob... Par. 1893, p. 99, 100.

37. В. В. Болотов, Несколько страниц из церковной истории Эфиопии. Христианское Чтение. 1888, 36 сл. Guidi, Uno Squarcio di Storia ecclesiastica di Abissinia. Roma 1900, p. 17 sq.