Рапорт № 6

Российскому императорскому чрезвычайному посланцу в Абиссинии д[ействительному] с[татскому] советнику] П. М. Власову ¹ состоящего в распоряжении Чрезвычайной миссии в Абиссинии А. К. Булатовича, г. Аддис-Абеба, 28 мая 1899 г.

Согласно последовавшему 24 февраля сего года Высочайшему соизволению на командирование меня в распоряжение Вашего Превосходительства, я выехал 10 марта из С.-Петербурга к месту моей командировки с депешами на имя В. П-ва и медикаментами для санитарного отряда миссии (106 мест весом 246 п[удов]). Пароход Добровольного флота “Тамбов”, на котором я намеревался доехать до Адена, отходил по расписанию от Одессы 15 марта, но опоздал на пять дней и вышел только 20 марта. Наш выход в море был неудачен, так как в тот же вечер в виду самой Одессы “Тамбов” сел на мель. На следующий день ему удалось сняться с мели и вернуться в Одессу. Наконец 22 марта, по осмотре подводной части парохода, мы вторично вышли в море. 4 апреля я прибыл в Аден. В этот же день из Адена отходил в Зейлу пароход персидской компании “Кауаджи и К°” Falcoon (эта компания на принадлежащих ей трех маленьких пароходах поддерживает еженедельное почтовое сообщение между Аденом, Берберой и Зейлой). С большим трудом и хлопотами удалось мне к сроку погрузиться на пароход.

Со мной было несколько ящиков патронов, которые я мог выгрузить только после того, как получил на это разрешение помощника губернатора (assistant governor) Адена.

Последнее было тем более затруднительным, что день был воскресный, неприсутственный.

5 апреля в 12 ч. дня я прибыл в Зейлу. Резидент Зейлы, поручик индийских войск Харольд, принял меня весьма любезно и предложил мне остановиться в его [30] доме как единственном свободном помещении в Зейле. Я принял приглашение, для прислуги же и вещей нашел другой небольшой дом у купца-араба.

Зейла — очень древний сомалийский городок, и указания на него встречаются в португальских источниках XV века В Зейле в настоящее время около 15000 жителей-туземцев и несколько сот пришлого населения арабов, индийцев, греков. Сообразно с этим и город разделяется на 2 части: торговый квартал с десятком каменных домиков и туземный, представляющий из себя тесно сплоченную массу соломенных хижин. Верстах в 100 к востоку от Зейлы находится другой сомалийский городок. Бербера.

Эти два пункта имеют очень важное торговое значение, будучи главными портами, еще недавно единственными, Харара и Южной Эфиопии; но помимо этого они имеют значение центров, к которым по необходимости тяготеет все прилегающее к ним пятисоттысячное сомалийское население.

Тяготение это вызывается следующими причинами.

Кочевники-сомалийцы, обладая многочисленными стадами верблюдов и рогатого скота, нуждаются в зерне, к которому издавна привыкли, не довольствуясь для своего питания только продуктами своего скотоводства.

Хлебопашества в стране нет, и зерно можно добыть только на берегу в обмен на скот, кожи, а главным образом в обмен за услуги по перевозке товаров из Берберы и Зейлы к абиссинской границе.

Все товары из этих двух портов внутрь страны и обратно идут на наемных сомалийских верблюдах, и нет такой сомалийской семьи, которая не послала кого-нибудь из своих членов, хотя бы раз в год, на побережье.

Когда сомали нуждается в зерне или одежде, он гонит своих годных к вьючке верблюдов (от 1 — 3) в Зейлу или Берберу и, заработав на каждого верблюда за 2 конца — в Гельдессу, например, и обратно — 40 — 50 и купив зерно и материи, уходит обратно в свои родные кочевья и остается там до тех пор, пока нужда не пригонит его опять к берегу моря. Англичане занимают в настоящее время Берберу и Зейлу и отсюда влияют на все прилегающие племена. Начальникам отдельных племен английское правительство выдает ежегодные субсидии, и это, с одной стороны, а с другой — фактическая зависимость кочующего населения от портов Берберы [31] и Зейлы обеспечивает англичанам легкое и прочное господство в принадлежащем им протекторате сомалийского берега.

Управление протекторатом организовано в высшей степени просто и применительно к характеру управляемого народа. Судо- и делопроизводство отличается своей простотой, начальники края всегда доступны туземцам, лично выслушивают их жалобы и выясняют недоразумения.

Администрация протектората очень немногочисленна. Из всего персонала администрации только трое англичане, остальные же все индийцы. Протекторат находится в ведении Foreign Office. Раньше он находился в ведении губернатора Адена.

Начальник всего протектората Major Sadler имеет звание Британского консула (British Consul) и находится постоянно в Бербере. Ему подчинены 2 резидента Зейлы и Берберы.

Остальной штат Зейлы следующий:

начальник таможни (индиец),

доктор (индиец),

2 писца (индийцы),

1 рота (80 чел[овек]) индийских солдат.

Кроме того, имеется еще туземная городская, таможенная и внутренняя полиция. Последняя, так называемая Jungle Police, есть одно из главных орудий в руках резидентов по управлению подведомственным им краем. Внутренняя полиция состоит из сомалей, принадлежащих к различным племенам, обитающим на протяжении английского протектората. Они должны следить за всем, что происходит внутри страны, и докладывать обо всем резиденту, и через них резидент передает свои приказания начальникам племен.

Репрессивные меры резидента в случае неисполнения его приказания заключаются в лишении начальника племени субсидии и в недопуске его и его племени в Зейлу или другой английский порт. Управление английским сомалийским протекторатом не стоит английской казне ни одной копейки, так как все расходы покрываются доходами таможень Берберы и Зейлы в количестве около 200 000 рублей <...>.

Зейла не имеет военного значения, так как, во-первых, гавань ее чересчур мелководна и выгрузка значительного десанта была бы здесь очень затруднительна, а [32] во-вторых, дорога отсюда в Харар, вероятный объект возможных военных операций, местами скалиста и труднопроходима вследствие маловодности.

Бербера, наоборот, имеет отличную гавань, и дорога отсюда в Харар может быть очень легко сделана проходимой для артиллерии и колесного обоза. В случае войны с Абиссинией Бербера, вероятно, будет базой английских операций против Харара, и с этой целью уже теперь производятся подготовительные работы: разрабатывается колесная дорога на Харар, занят индийскими войсками (80 чел[овек]) передовой пограничный пост в Харгеса, отстоящий всего в трех днях пути от Харара.

По прибытии в Зейлу я немедленно же приступил к подбору верблюдов для моего каравана. Это оказалось далеко не легким делом и удалось отчасти благодаря содействию резидента Зейлы, своим влиянием парализовавшего происки купцов. Последние, нуждаясь сами в верблюдах, набавляли цены, распуская в то же время слухи о том, что мои ящики и очень тяжелы и неудобны для вьючки.

Когда я прибыл в Зейлу, я нашел очень мало верблюдов, так как незадолго до моего приезда отсюда вышел громадный караван в 1000 верблюдов, нагруженных берданками и патронами, высочайше пожалованными императору Менелику. Ружья и патроны были предварительно доставлены в Джибути, но Ато Иосиф, которому император Менелик поручил доставить их в Абиссинию, не находя в Джибути нужных ему верблюдов, вследствие возмущения сомалей французского протектората, отправил ружья и патроны на лодках в Зейлу и отсюда в Гельдессу.

В Зейле я нашел одного агента Ато Иосифа, собиравшего верблюдов для нового каравана, и почти ежедневно прибывали из Джибути лодки, нагруженные оружием. Английский резидент Зейлы не только не препятствовал этому, что всегда легко мог сделать, если не прямо, то косвенным путем, но, судя по тому, что я видел, скорее содействовал успешной отправке оружия, что весьма меня поразило ввиду нынешних натянутых отношений между Англией и Абиссинией.

Волнения в сомалийской степи по дороге из Джибути в Харар и невозможность достать верблюдов в Джибути были причиной, побудившей меня выбрать отправным пунктом каравана Зейлу. [33]

Возмущения сомалийских племен французским протекторатом, как известно Вашему Превосходительству, были вызваны постройкой железной дороги. Приступая к постройке железной дороги, администрация ее не только не постаралась войти в соглашение с туземцами, через земли которых железная дорога должна была пройти, но и не приняла никаких мер к ограждению безопасности строящейся линии на случай открытого сопротивления со стороны сомалей. Администрация протектората тоже была, по-видимому, совершенно не подготовлена к последнему. Печальные последствия этой непредусмотрительности известны Вашему Превосходительству. Сомалийские племена исса возмутились и беспрестанными нападениями на железнодорожных рабочих остановили работы. Рабочие бежали с работ, многие из них возвратились на родину (очень много итальянцев). Не удовлетворившись этим, сомали остановили и караванное, и почтовое сношение между Джибути и Гельдессой. Дерзость сомалей дошла до того, что они стали даже угрожать самому городу Джибути и держали некоторое время население его в паническом страхе. Администрация потеряла голову. Население Джибути вооружилось и приготовилось к самообороне. Более предприимчивые и смелые лица, полагая необходимым воздействовать в свою очередь на сомалей, стали устраивать рейды и нападения на их кочевья и угонять их скот. Во главе этих предприятий стал некий русский Эмитер (фамилия, говорят, вымышленная), служащий в качестве инженера на железной дороге.

К сожалению, эти предприятия были бесцельны, жестоки и несправедливы, так как жертвою их бывали мирные сомали, старики, дети и женщины, не принимавшие прямого участия в возмущении. В один из своих набегов Эмитер перешел англо-французскую границу и напал на рассвете на сомалийское кочевье в виду английского пограничного поста. Несколько сомалийцев и сомалиек были убиты, двое ранены - старик и 12 летний мальчик (первому отрезали теперь ногу, оба раненых выздоравливают, я их лично видел). Эмитер угнал скот и вернулся в Джибути, а на запрос резидента Зейлы ответил (по словам последнего) следующей запиской: “Surpris par les Somalia, oblige de nous defendre” (Напали сомали, и мы вынуждены были защищаться”.). [34]

Администрация Джибути сняла с себя всякую ответственность за нарушение границы, и Харольд, не удовлетворившись принесенными ему извинениями некоторыми обывателями г. Джибути, доложил о всем происшедшем своему правительству.

За 2 недели до моего приезда в Джибути прибыла рота морской пехоты и заняла караулы в городе и посты в Рамбули. Присутствие этих войск успокоило население. Из поста в Рамбули, в первые же дни по прибытии, дезертировали 3 человека, бежавшие в Зейлу, подвергаясь при этом большому риску быть убитыми по дороге. Вслед за ними прибыли в Зейлу несколько граждан Джибути, совершенно частных лиц, как, например, г. Карет, и потребовали от резидента выдачи дезертиров. Резидент разрешил Карету увести тех дезертиров, которые добровольно пожелают вернуться, но из трех только один согласился вернуться обратно, двое же остались в Зейле, и я их лично видел. Причиной, побудившей их к бегству, дезертиры выставляют дурную пищу и строгость взводного унтер-офицера.

На второй день по прибытии в Зейлу я отправился в Джибути, чтобы получить письма, которые могли быть адресованы туда на мое имя Вашим Превосходительством и заключать в себе какие-либо приказания. Но таковых не оказалось, и на следующий день я возвратился в Зейлу. Расстояние от Джибути до Зейлы около 30 морских миль Я прошел их на туземной парусной лодке первый раз в 5 часов при хорошем попутном ветре и на обратном пути в 12 часов, причем попал в мертвую зыбь и более пяти часов прокачался на одном месте.

Г. Джибути я нашел очень оживившимся и значительно разросшимся сравнительно с прошлым годом. Волнения сомалийцев утихали, и с ними были завязаны переговоры (начал эти переговоры и вел их г. Шефне — частное лицо). Работы по железной дороге мало-помалу оживлялись.

10 апреля выступил из Зейлы мой первый караван, с которым я отправил 55 мест медикаментов и часть собственных вещей. 13 апреля я выступил из Зейлы с небольшим караваном в 6 верблюдов. 16 апреля выступили из Зейлы остальные медикаменты и большая часть моих вещей. Часть моих собственных вещей (80 берданок и патроны к ним) за недостатком верблюдов остались в Зейле и будут высланы вслед за мной. [35]

Дорога из Зейлы в Харар совершенно спокойна, несмотря на то что она пролегает по соседству с возмутившимися племенами исса, всего в 30 — 40 верстах от дороги Джибути — Харар. Поэтому я удовольствовался самым ограниченным числом конвоя. С первым и последним караванами я послал по 2 сомалийца, обязанных следить за грузом и ответственных в случае его пропажи. Со мной же пошли 2 сомалийца и 4 абиссинских слуги.

В пути к биваку часто подходили туземцы и подозрительно расспрашивали караванщиков и успокаивались, узнав что я “москоб” и иду из Зейлы.

21 апреля я прибыл в пограничный абиссинский городок Гильдессу, обогнав мой первый караван. Здесь я переменил сомалийских верблюдов на галласких ослов и в тот же день двинулся дальше. На ночлег я остановился в ур. Белауа, где встретил миссию Маршана ², накануне выступившую из Харара. Я познакомился с офицерами отряда. Приняли они меня замечательно радушно и сердечно, пригласили к обеду, за которым покрыли нескончаемыми криками “ура” тост за государя императора и Россию, провозглашенный старшим офицером капитаном Germain (Маршан и Фаратье отсутствовали, будучи вызваны в Харар к телефону). На следующий день я расстался с этим отрядом, который произвел на меня замечательное впечатление своей дисциплинированностью, сплоченностью и товариществом среди офицеров.

При разговоре с офицерами я мог заключить, что они были восстановлены против Лагарда, приписывая ему значительную долю своего неуспеха в Фашоде, который, может быть, и не произошел бы, если бы Лагард сумел организовать встречную экспедицию из Абиссинии, как это раньше и предполагалось. Теперь ввиду натянутых отношений между Англией и Абиссинией и возможностью войны между ними все офицеры согласились остаться в Абиссинии, но Лагард пока отклонил это предложение...

С первых же слов Маршан живо и горячо заговорил об отношениях Англии и Абиссинии и о неизбежности столкновения их между собой. Маршан глубоко убежден, что не позже как через 15 месяцев, а именно во время Всемирной Парижской выставки, Англия атакует Абиссинию со всех сторон. Это будто бы высказывали [36] Mapшану сами английские офицеры в Египте, говоря, что Англия никогда не будет покойной в Судане, пока на ее фланге будет находиться воинственная и сильная Абиссиния.

Из пленных дервишей организован, по словам Маршана, 25-тысячный корпус, особо предназначенный для войны против Абиссинии, и Маршан видел, как эти дервиши маршируют под барабан в Хартуме. Утверждение, будто все пленные дервиши после битвы при Омдурмане были перерезаны, — ложно, и Китченер будто бы добровольно подверг себя обвинению в зверстве, чтобы скрыть такое значительное приращение своих военных сил.

Всю опасность положения Абиссинии Маршан высказал императору Менелику во время своего свидания с ним, и при этих словах будто бы Менелик пришел в такой ужас, что вскочил со своего трона и сказал: “Если это так будет, то я застрелюсь!”

Маршан предложил императору Менелику свои личные услуги и хлопоты об оказании ему помощи со стороны Франции. Я спросил при этих словах Маршана:

“Что же ответил Вам на это Менелик?” — “Пришли мне побольше ружей и патронов!” Абиссиния имеет для Франции значение последней позиции в борьбе за преобладание в Африке, и поэтому Франция не должна допустить поражения Абиссинии, но должна поддержать ее во что бы то ни стало. Интересы России в Африке тоже должны побудить ее поддержать Абиссинию в предстоящей борьбе.

При этих словах я прервал Маршана и спросил, что он понимает под русскими интересами в Африке, так как я не полагал, что у России есть другие интересы в Африке, кроме интересов, так сказать, пассивного, отрицательного свойства; по отношению же к Абиссинии участие к ней есть выражение традиционного сочувствия наших государей и России к слабейшим, угнетенным христианам.

“Если у России до сих пор нет прямых интересов s Африке, то они легко могли бы явиться”, — возразил Маршан. Таковыми, по его мнению, могли бы стать:

вопрос о единении церквей — православной и абиссинской — и вопрос о приобретении порта на главном водном пути на восток. Обе эти идеи легкоосуществимы и имеют весьма важное значение для России; вместе с [37] тем эти интересы не идут вразрез с политикой Франции, и последняя могла бы им только сочувствовать. Маршан говорил очень горячо, придавая, видимо, чересчур большое значение для России затронутым им вопросам, и увлекался, продолжая развивать свою мысль. Поэтому я перебил Маршана и возразил ему, что я, конечно, не знаю мнение нашего правительства по этому поводу, что же касается до себя, то думаю, что Россия не только не имеет, но не должна иметь существенных, прямых интересов в Африке <...>.

Эти слова сильно охладили Маршана и, видимо, поразили его, и он, немного заикаясь, ответил следующее:

“Ah! oui, c'est peut-кtre ce que je pense aussi que l'Afrique ne vaut pas grand chose” (“Да, конечно, это возможно, я также думаю, что Африка стоит немногого”.), тем не менее Франция вынуждена интересоваться Африкой, а в особенности теперь Абиссинией, так как в последней должен будет разрешиться египетский вопрос.

(Из этой мысли, выраженной наконец совершенно откровенно Маршаном и которая, очень может быть, ч ближайшем будущем ляжет в основу французской политики в Абиссинии, логически вытекает, что если даже Англия не предпримет никаких агрессивных действий против Абиссинии, то Франция постарается побудить Абиссинию напасть на английский Судан и, может быть, Египет.)

22 апреля вечером я прибыл в Харар. Геразмач Банти, губернатор Харара, выслал мне навстречу несколько десятков солдат, отвел дом и прислал большое дурго (хлеб, мед, баранов). Мои старые друзья абиссинцы приходили меня сердечно приветствовать.

25 апреля прибыл в Гильдессу первый караван с медикаментами, и 26 апреля я отправился в Гильдессу, чтобы поторопить доставку медикаментов в Харар, сдав их в то же самое время под расписку Ато Марше. 27 апреля я возвратился в Харар, а 29-го выслал в Аддис-Абебу состоящего при мне рядового л. гв. гусарского полка Капнина с депешами с целью ускорить доставку их Вашему Превосходительству, так как я должен был оставаться в Хараре до прибытия в Гильдессу второго каравана с медикаментами. Капнина сопровождали 8 абиссинцев, и я отправил с ним часть моего багажа (9 груженых мулов). [38]

Капнин точно выполнил возложенное на него поручение, несмотря на незнание им ни местных условий, ни языка, к 12 мая сдал депеши Вашему Превосходительству

Я оставался в Хараре до 10 мая в ожидании прибытия медикаментов второго каравана, задержанных в сомалийской степи сильными ливнями. 9-го вечером я получил известие о прибытии каравана в Гильдессу, а 10 мая утром я поспешил выехать в Аддис-Абебу <...>.

В письме моем Вашему Превосходительству от 2 мая я докладывал о моем намерении употребить все усилия, чтобы поспеть к этому дню; и ввиду этого я принял соответствующие меры. В ур. Куни (175 верст от Харара) я послал двух мулов и 20 абиссинцев для смены, а из Аддис-Абебы я приказал выслать двух лошадей в ур[очище] Чабо (150 верст от Аддис-Абебы).

Только 10 мая я получил возможность выступить. До 14 мая оставалось всего 4 дня — срок, в который я не надеялся сделать более 500 верст от Харара до Аддис-Абебы по трудной, горной, местами размытой дождями дороге. 10 мая по восходе солнца я покинул Харар. Со мной было 2 верховых мула и 1 абиссинец, на седлах были бурка, котелок, небольшой запас продовольствия, патроны, немного ячменя для мулов. До самых городских ворот провожал меня губернатор Харара геразмач Банти. К заходу солнца я сделал 100 верст и поднялся на горы Гуреза, но в наступившей темноте заблудился в густых лесах, покрывающих эти горы, и, пробродив до 10 часов вечера, вышел наконец опять на большую дорогу к тому месту, которое покинул 4 часа тому назад. На рассвете следующего дня я выступил дальше. Дорога была очень трудной, и к 9 ч. утра один мул совсем отказался двигаться дальше, а другой подвигался только при условии, что я шел пешком сзади и подгонял его. Первого мула пришлось бросить вместе с ашкером, я же продолжал путь и, сделав более 50 верст, переваливая с одного хребта на другой (Бурка, Хирка, 2 хребта, Дабасо, Шола), к 1 часу ночи пригнал мула в Куни. Здесь ожидали меня два свежих мула, и я немедленно выступил дальше с 2 мулами и одним ашкером (слуга).

12 мая в 12 ч. ночи я перешел вброд р. Хауаш и сделал привал на берегу его. Мулы мои были сильно замучены, и я чувствовал, что они не пойдут дальше, если я не добуду для них хотя бы сена. Травы около Хауаша [39] почти нет, так как местность очень камениста. Заметив абиссинский бивак, я пошел к нему и обратился к первому попавшемуся человеку, чтобы он продал мне сена. Увидав иностранца, сопровождаемого только одним слугой, и наших двух мулов, которых мы вели в поводу, абиссинцы приняли меня за одного из тех европейцев-авантюристов, которыми переполнен теперь Харар и которые далеко не пользуются уважением местного населения, и поэтому встретили меня весьма несочувственно.

Тем не менее хозяин бивака приказал дать мне охапку сена, и я, довольный этим, стал располагаться на отдых рядом с его биваком. Мои соседи завели разговор с моим слугою и, узнав, что я русский офицер, доложили об этом своему хозяину, который тотчас же, низко кланяясь, пришел звать меня к себе в палатку, угостил чем только мог меня и моего слугу, прислал ячменя для мулов и с заключение настоял на том, чтобы я лег спать, если не в его палатке, в чем я ему категорически отказал, боясь проспать, то на его воловьей шкуре. Оказалось, что мой гостеприимный хозяин — геразмач Уадажью, один из офицеров раса Маконена ³, и шел теперь в Тигре к своему начальнику. В 3 1/2 ч. утра я выступил дальше. Ячмень подкрепил мулов, и они без особых понуканий подвигались вперед.

Тем не менее к полудню одного мула пришлось оставить в ур[очище] Тадега Мелка, а на втором муле я к заходу солнца прибыл в Чобо, где меня ожидали свежие лошади. Немедленно я выступил дальше и, сделав в 17 часов около 150 верст, прибыл 14 мая в 11 ч. 20 м. в Аддис-Абебу. Всего в пути я был 101 час. Всего остановок было 19, часов сна — 8 — 9, расстояние Харар — Ад-дис-Абеба — более 500 верст, часов движения — 82.

Медикаменты я сдал в Хараре под расписку Ато Марше. Первая партия — 55 мест — находится теперь уже в пути к Аддис-Абебе и должна будет прибыть к 15 июня. Вторая партия в Хараре, она выступит на днях.

Мои собственные вещи, не вошедшие в первый караван, идут вслед за мной на 12 груженых мулах, часть же — оружие и патроны — находится по дороге к Харару.

Штабс-ротмистр Булатович

Комментарии

1 Собственноручная рукопись А. К. Булатовича. — АВПР. Политархив, оп. 482, д. 146, л. 289; копия: ЦГВИА. ф. 400, oп. 261/911-д. 92/1897, ч. 3, л. 176 — 186.

Власов, Петр Михайлович (1850 — 1903) — русский дипломат, действительный статский советник (далее д. с. с.), в 1873 г. определен в Азиатский департамент МИДа, генеральный консул в Мешхеде; с 1897 по 1900 г. возглавлял первую дипломатическую миссию России в Эфиопии, с 1900 по 1903 г. — посланник в Иране.

2 Экспедиция под руководством майора (впоследствии генерала) Ж. Б. Маршана (1863 — 1934) должна была обеспечить протекторат Франции над частью долины Белого Нила и, таким образом, предотвратить захват ее англичанами. Ж. Б. Маршан достиг в июле 1898 г. Фашоды (современный город Кодок); в сентябре того же года, после разгрома восстания махдистов в Судане, туда же подошел отряд англичан во главе с Китченером, заставивший французов оставить Фашоду. Этот эпизод вызвал серьезные осложнения между Англией и Францией и едва не привел к войне между ними. Участники экспедиции Ж. Б. Маршана возвращались на родину через Эфиопию.

3 Рас — досл. “голова”, высший военно-феодальный титул; правитель области, командующий отдельной армией. Маконен (Мэконнын) (1852 — 1906) — двоюродный брат Менелика II, отец последнего императора Эфиопии Хайле Селассие I. Один из наиболее выдающихся государственных деятелей страны конца XIX — начала XX в. (Petrides P. Le heros d'Adua. Ras Makonnen. Prince d'Ethiopie. P.,. 1963).