поверенного в делах посольства России в Эфиопии Б. Чемерзина от 15 декабря 1911 г. министру иностранных дел России А. А. Нератову ³⁸

Милостивый государь Анатолий Анатольевич! Широко задуманные планы о. Антония (Булатовича), как это можно было и предвидеть, не получили осуществления. По окончании своей болезни, длившейся около двух [115] месяцев, названный монах немедленно пожелал приступить к исцелению недуга императора Менелика II. для каковой цели им были привезены несколько чудотворных икон, освященное масло и святая вода. Однако проникнуть к строго оберегаемому от общения с европейцами джанхою оказалось далеко не так просто, как это представлялось о. Антонию. Несмотря на формальное разрешение, данное в моем присутствии Лиджем Ясу на официальной аудиенции, прием откладывался со дня на день, и заветное желание о. Антония исполнилось лишь на четвертый месяц его пребывания в Аддис-Абебе.

Допущенные наконец к больному, о. Антоний со своим cпyтником монахом Иеронимом отслужили молебен, окропили и даже растирали тело императора святою водою и елеем, прикладывали чудотворные иконы, но никакого улучшения в состоянии здоровья Менелика не достигли. Единственным результатом их посещения было то, что с очевидностью было установлено, что император жив и что все слухи о подмене давно скончавшегося будто бы джанхоя похожим на него абиссинцем ложны.

Приведя в исполнение одну из целей своего прибытия в Абиссинию, о. Антоний попытался затем выяснить отношение местного правительства к остальным задуманным планам об учреждении русской православной духовной миссии и Афонского подворья в Абиссинии.

Здесь ожидало его разочарование: как члены правительства, так и вообще знатные туземцы, которые ежеминутно изливали перед о. Антонием свои чувства любви ко всем русским вообще и к русскому духовенству в особенности, как только дело зашло об уступке для сооружения подворья русского монастыря острова на озере Хорошал (находящегося в трех днях пути к югу от Аддис-Абебы и облюбованное о. Антонием в настоящую поездку для указанной цели), нашли массу возражений, и о. Антонию так и не удалось заручиться положительным обещанием уступки ему намеченного участка земли.

Предвидя такой оборот дела, я уклонился от какого бы то ни было содействия начинаниям о. Антония, тем более что, как я выяснил в беседах с последним, у него самого планы были весьма смутны и не вылились в определенную форму.

Насколько я мог установить, в общем намерения его вводятся к следующему.

Сооружение на уступленном абиссинским [116] правительством участке земли скромного подворья Афонского Свято-андреевского скита, в каковом поселится сам о. Антоний с 5 — 6 другими монахами, избранными им из числа уже высказывавших ему желание составить братию упомянутого подворья. При подворье учредить школу для детей, в коей давать первоначальное образование малолетним туземцам. Денежные средства, коих, по приблизительному расчету, потребуется вначале до 2000 рублей в год, а при развитии школьного дела и возможности преобразовать его в семинарию — до 8000 рублей в год, о. Антоний предполагает найти путем доброхотных пожертвований его прежних друзей и знакомых, сочувствующих делу просвещения Эфиопии, причем большую часть из них он будет вносить сам из тех денег, кои ему посылает ныне мать. Направление деятельности братии подворья будет исключительно религиозно-нравственное и просветительное, вне всяких политических тенденций.

С моей стороны я заметил о. Антонию в виде критики этих предположений, что надежды на прилив пожертвований на такое специальное дело, как устройство подворья з Абиссинии, едва ли основательны и что ему, в случае одобрения его планов Св[ятым] Синодом, следует рассчитывать исключительно на свои личные средства. Кроме того, по моему мнению, имеется еще одна слабая сторона — это подбор сотоварищей. Едва ли можно сомневаться в том, что большая часть его братии, прельщенная ныне его пылкими рассказами о блаженстве жить в Абиссинии, разбежится вскоре после того, как ознакомится со всеми трудностями, которые предстоит испытать им на лишенном пресной воды острове, в местности, не отличающейся здоровым климатом, вдали от всякого человеческого жилья.

Наконец, сам о. Антоний, будучи человеком сильного духа, в то же время весьма слаб здоровьем (он страдает малярией и глазами) и весьма несведущ в делах житейских, что отнюдь не может благотворно отразиться на его деятельности.

К тому же духовное начальство Свято-Андреевского скита неодобрительно, по-видимому, относится к его затее, что сказалось в настоятельном и спешном вызове его обратно на Афон. Ясно, что скит неохотно расстанется с образованным, глубоко верующим и богатым сотоварищем. [117]

8 декабря о. Антоний Булатович выехал отсюда на Афон, увозя с собою одни надежды и ни одного положительного обещания со стороны власть имущих.

Время покажет, как он попытается осуществить свои планы,

Примите, Милостивый Государь, уверения в глубоком моем почтении и таковой же преданности.

Б. Чемерзин.

Комментарии

38 АВПР, “Греческий стол”, д. 678. Б. Чемерзин — поверенный в делах посольства России в Эфиопии. По признанию А. К. Булатовича, принявшего в 1906 г. постриг, он поехал повидать и “преподать причастие святых тайн” своему воспитаннику Ваське, привезенному им в Петербург из Эфиопии в 1898 г. Позже он отправил его на родину. См.: Л. К. Булатович. С войсками Менелика II. М., 1971, с. 312. В Эфиопию А. К. Булатович, принявший в монашестве имя Антоний, отправился из Андреевского монастыря на Афоне в конце 1910 — начале 1911 г. См.: Иеромонах Антоний (Булатович). Моя борьба с имяборцами на Святой горе. Пг., 1917, с. 10 — 11.