АРТАМОНОВ Л. К.

КАК Я ПОПАЛ В ДЕБРИ АФРИКИ ¹

Прошло ровно 30 лет со времени первых официальных сношений России с единственным самостоятельным еще чернокожим государством в Африке. Мы напоминаем о первой дипломатической русской миссии к абиссинскому народу, прибывшей 17/II 1898 г. в столицу Абиссинии — город Адис-Абебу.

Власть над Абиссинией с 1889 г. перешла в руки Менелика II, негуса (царя) страны Шоа (на юге Абиссинии), который во всех своих предприятиях проявил выдающийся ум, энергию,выдержку, дальновидность и таланты искусного дипломата и полководца. Он сумел в короткий срок расширить свои коренные владения, а затем объединить в своих руках власть над всей Эфиопией, т.е. над 41 отдельными царствами и областями в восточной Африке, от берега Индийского океана до бассейна р. Белого Нила между 14° и 2° северной широты. Обороняя свою империю от захватов, он разгромил превосходно снаряженную итальянскую армию генерала Бартьери, который пытался в 1895 г. овладеть северными областями Абиссинии.

Приняв титул императора Эфиопии (негуса-негыст джанхой за Этиоппа), Менелик II стремился завязать правильные дипломатические и торговые сношения со всеми европейскими государствами, искусно уклоняясь от всяких попыток с их стороны установить над подчиненной ему страной протекторат. Наиболее заинтересованными в прямом или косвенном захвате влияния в Абиссинии оказались Франция, Англия и Италия, между которыми фактически теперь и разделена почти вся Африка. Безусловно, не доверяя никакой из «белых» держав, территориально заинтересованных в Африке, чернокожий повелитель (джанхой, Эфиопии страстно желал иметь у себя дипломатического представителя от «великого народа московов» (тылык уонз москов), пытаясь войти в сношения с царским правительством через русских частных лиц, посещавших иногда Абиссинию. Когда Италия, опасаясь за участь своей Эритрейской колонии, пограничной с северной частью Абиссинии, объявила Менелику II войну, из России в конце 1895 г. ² в Абиссинию была послана миссия Русского Красного Креста, благополучно [26] прибывшая в г. Энтото, временную столицу страны. Русские врачи устроили здесь госпиталь, превосходно всем снабженный, и оказывали самую действительную помощь многим десяткам тысяч раненых и больных чернокожих обитателей Эфиопии в течение более полугода. Впечатление от этой бескорыстной помощи московов было очень велико во всей Эфиопии. С возвратившейся в 1896 г. в Россию миссией Красного Креста прибылой первое официальное абиссинское посольство в Петербург (Ленинград).

Царское правительство, ориентировавшись из всех частных сношений в истинном положении дел в Эфиопии, а также учитывая искреннее давнее желание джанхоя Менелика II завязать сношения, направило к нему через Одессу, Порт-Саид и порт Джибути первую официальную дипломатическую миссию во главе с «чрезвычайным посланцем» (В ранге других дипломатических представителей титул этот был незначителен, так же как и присвоенные ему права и полномочия.) (П. М. Власовым) ³.

Первые дипломатические шаги русского государства в сношениях с независимым чернокожим народом в Африке, уже более двух с половиной тысяч лет [жившим] самостоятельной государственной жизнью, представляют несомненный, нестареющий интерес, тем более что в жизни Черного континента роль Абиссинии еще загадочна, велика, а, может быть, в будущем между нею и СССР восстановятся прерванные мировой войной дипломатические и торговые сношения к обоюдной пользе государств. Вот в силу каких соображений автор этих строк, один из старших членов этой первой русской дипломатической миссии, в беглом очерке и напоминает об Эфиопии, о которой в нашем СССР очень мало кто знает.

Автору этих строк пришлось в течение 1897/98 и 1899 гг. пройти пешком и верхом по этой стране от берегов Красного моря и Индийского океана на запад до столицы Менелика Адис-Абебы и отсюда до р. Белого Нила (на дальнем западе, в глубине Африки) и обратно, сделав в общем больше 5000 километров. За время специальной научной экспедиции в глубь Африки велась (от г. Адис-Абебы до р. Б[елого] Нила) непрерывная съемка; собирался разного рода научный материал (географический, этнографический, коллекции минералов, растений, насекомых, шкуры зверей, предметы быта, оружие и утварь туземцев и проч.); определено свыше 2000 пунктов барометрических высот; велись описания страны и наблюдения (в 22 книжках дневников ⁴); производились фотографические снимки. Невзирая на исключительно тяжкие во всех отношениях условия путешествия, множество препятствий и всяких затруднений, [члены экспедиции] точно выполнили свою научную задачу и благополучно вернулись в Россию. Печатание полного отчета экспедиции по соображениям дипломатическим старого [27] правительства признано было несвоевременным, и огромный собраний материал до сих пор остался неопубликованным. Краткий отчет об экспедиции был сделан в Русском географическом обществе (см. Отчет Р[усского] географического] об[щест]ва за 1899 г.). Главная физическая обсерватория Академии наук обработала метеорологические наблюдения (около 2000) за время пребывания этой экспедиции в Африке, что позволило построить продольный профиль пути экспедиции от Красного моря до Белого Нила через всю Абиссинию ⁵. Собранные и уцелевшие при всех трудностях пути коллекции были переданы специалистам в Академии наук ⁶.»

Автору этих строк пришлось жить и двигаться, все время находясь в самом тесном общении с чернокожими разных племен инародов, встреченных на своем пути, близко их наблюдать при таких условиях и обстановке, какие едва ли возможны теперь для кого-либо из граждан нашего Союза. Вот почему все эти наблюдения и впечатления представляют не только исторический интерес, но не лишены значения и для будущих сношений наших с чернокожими, жизнь и быт которых в Африке, сложившись, тысячелетиями по существу почти не меняется. Настоящий же беглый и краткий очерк — только ответ на поставленный автору вопрос: «Как я проник в дебри Африки».

Первая русская официальная дипломатическая миссия, которую с величайшим нетерпением ожидал Менелик II, выехала из Одессы 19/31 октября 1897 г. на русском коммерческом пароходе в составе 39 русских (европейцев) и двух чернокожих абиссинских юношей, воспитывавшихся в России. Миссию возглавлял «чрезвычайный посланец» П. М. Власов, которого сопровождали жена со своей горничной; секретарь Ор[ло]в. В состав миссии входили: военная часть — Л. К. А[ртамоно]в, автор этих строк; шесть офицеров гвардейской пехоты и конницы (Б[улатови]ч, Ч[ертко]в, Кох[ановоки]й, Дав[ыд]ов, Ар[ноль]ди и Кр[асн]ов) и 20 казаков (гвардейских полков и батарей) в качестве конвоя миссии; санитарная часть — три врача (Лебединский, Бровцын и Щусьев), один фармацевт (Лукьянов); пом[ощник] врача (Сасон) и фельдшер (Кузнецов). С миссией следовал значительный груз, составлявшийся из довольно громоздких подарков (Как оказалось, крайне трудных для вьюка (на верблюдов и мулов), упакованных в ящики еще на месте, в России) Менелику и другим лицам в его стране, личного багажа членов миссии, запаса медикаментов и др[ухих] санитарных принадлежностей; наконец, всякого рода продовольственных запасов на весь долгий путь и пребывание в Абиссинии.

В Порт-Саиде миссия высадилась в ожидании срочного французского парохода, идущего из Марселя на Дальний Восток; За это время автору удалось посетить Каир и Александрию и вообще ознакомиться с Египтом.

[28] Из Порт-Саида миссия (пароход [...]) прошла Суэцким каналом и Красным морем в Индийский океан и в Таджурском заливе высадилась во французском порту Джибути, где имеется угольная станция и пребывает губернатор, управляющий Таджурским султанством, находящимся под протекторатом Франции.

Местные власти встретили миссию вежливо, но довольно холодно, ограничившись строго официальным приемом, невзирая на только что заключенный франко-русский союз, завершившийся приездом президента Фора из Парижа в Петербург (Ленинград). В Джибути миссия вынуждена была задержаться на целый месяц, так как для движения на запад через Сомалийскую пустыню потребовалось сразу не меньше 50 верховых мулов и до 450 верблюдов, чтобы поднять все грузы миссии. Такого числа животных заготовлено для миссии не было, а достать их в короткий срок оказалось невозможным, даже при благосклонном отношении местного губернатора. Появление многочисленной официальной русской миссии в глухом побережье Африки, в только что зарождающемся порту (куда перешла угольная станция из неудобнвго порта Обока), где находили себе пристанище преимущественно темные дельцы из всех европейских и азиатских стран, было встречено с плохо скрываемой неприязнью. Рассчитывать на содействие местных европейцев было трудно, и нашей миссии пришлось самой энергичным» разведками (в Рахгейту и Зейлу) с производством неожиданных сверхсметных расходов разыскивать необходимое число вьючных животных.

Надо отдать справедливость английскому резиденту в Зейле (Гарингтону), что он не отказал в своем содействии в позволении нанять значительное число верблюдов в районе английского протектората. Автору этих строк удалось выполнить очень интересную поездку (на арабской фелюге; а затем на верховых верблюдах) и ознакомиться с Рахгейтским султанатом, на который тогда претендовала Италия ⁷. Все поиски и хлопоты увенчались наконец успехом, и миссия 7/19 декабря 1897 г. двинулась из п[орта] Джибути через Сомалийскую пустыню (48 верховых мулов и до 500 верблюдов), направляясь на юго-запад, в город Харар. Время года было для движения благоприятное, но надо было торопиться, чтобы достигнуть столицы Эфиопии (Адис-Абеба) до начала малого периода дождей (конец, февраля), когда сильно портятся все дороги, особенно в горах.

Местность от уровня океана поднимается (от 10 метров у берега) сначала постепенно, а затем гигантскими ступенями на запад до г. Харара (1830 метров высоты), откуда переходит в высокое нагорье (2000 до 2800 метров высоты), прорванное многочисленными ущельями, долинами или балками, почти недоступное для движения нагруженных верблюдов. Путь до города Харара (383 километра) был пройден в 18 дней, из них [29] 4 дневки. Особенно тягостными в пути были не климатические другие естественные неудобства жаркой пустынной страны, а постоянные капризы и вымогательства сомалийских абана (начальника каравана) и вожаков верблюдов, под разными предлогами тормозивших движение с целью сбережения сил своих животных, а главное — получения «бакшиша», т.е. прибавки условленной плате за нагрузку и движение. Джанхой Менелик, зорко следивший через своих разведчиков за движением нашей миссии, мог оказать нам действительную помощь только в пределах своих фактических владений, т.е. там, где было ярке организовано управление страной с местными абиссинскими властями и их ашкерами (вооруженные воины). Только в этаких районах (начиная с округа Гильдессы) миссию встречали местные правители со своими военными отрядами, отводили помещение, заботливо заготовляя продовольствие людям и корма животным.

Но вне таких посредников отношение придорожного земледельческого чернокожего населения к миссии белых было холодное и даже недоброжелательное. Для обжившихся в этой стране выходцев из Европы и Азии русских миссия казалась прежде всего новым и опасным соперником, конкурентом в деле эксплуатации туземцев, поэтому все эти торговцы и авантюристы, опасаясь за участь своих личных интересов в Абиссинии, настроились комиссии недоброжелательно.

Местные абиссинские власти, слишком сжившиеся с такими белыми и связанные с ними общими интересами, тоже были настроены далеко не в нашу пользу. Для попутного туземного населения и владельцев вьючных животных все белые одинаково неприятны, а хороши и терпимы лишь те, кто очень щедро платит (деньгами и вещами) за продовольствие или транспорт, не препятствует везти груз так, как это выгоднее и удобнее для владельцев вьючных животных. Всякий же проезд официальных лиц, а тем более целой миссии белых, сопрягался, по обычаю страны, с даровым нарядом от придорожного сельского населения (особенно из недавно покоренных галасов) носильщиков, вьючных животных, а также поставкой всякого рода припасов длялюдей и животных проходящего официального каравана. Такими случаями местные абиссинские власти пользуются, вымогая от жителей значительную долю припасов в свою личную пользу. Зная уже об этом из частных сведений и опыта миссии Красного Креста, П. М. Власов (в особом письме к Менелику из п[орта] Джибути) категорически отказался за весь состав миссии от обычного абиссинского дурго, т.е. даровой поставки для проезжающей миссии припасов от населения, а просил объявить, что за все, что потребуется людям и животным каравана миссии, он будет платить наличными деньгами непосредственно жителям, поставившим эти продукты или привлеченным в качестве носильщиков. Такое заявление произвело хорошее [30] впечатление на Менелика и его чернокожих подданных, являясь чуть ли не первым за все время официальных проездов европейцев.

В г. Хараре миссия была торжественно встречена заместителем верховного правителя этого округа (раса ⁸ Маконена ⁹) — Банти, который очень усердно хлопотал об интересах миссии. В Хараре пришлось с верблюдами расстаться, а для движения по высокому нагорью весь груз поднять только на мулах и частью даже носильщиками — галасами.

Трудно сказать теперь, кто капризнее и несноснее в сношениях с европейцами: кочевники Сомалийской пустыни при найме у них верблюдов или жадные оседлые харарские нигоди (купцы) (Оседлое городское и портовое население страны — арабы и помесь с чернокожими, а также выходцы из азиатских стран и европейцы.) — владельцы мулов.

Даже грозное двукратное повеление Менелика и все хлопоты Банти плохо действовали на обнаглевших харарских нигоди, стремившихся сорвать как можно больше с русской миссии, пользуясь ее трудным положением (близость периода дождей) и желанием миссии скорее достигнуть столицы. Только 3/15 января 1898 г. караван миссии выступил наконец из арабского города Харара (1800 метров [над уровнем моря] [в] Адис-Абебу (2520 метров [над уровнем моря], через горный округ Чер-чер по волнистому абиссинскому высокому нагорью с [31] многочисленными трудными спусками и подъемами. Страна покрыта роскошной тропической растительностью с значительно поредевшими лесами в областях давнего размещения и культурной Деятельности трудолюбивого галасского населения, бывшего раньше под владычеством арабов. Лишь недавно весь Харарский округ завоевал джанхой Менелик II. Весь путь от г. Хара-Ира до Адис-Абебы (565 километров) был пройден миссией в 23 дня при 6 дневках, невзирая на очень благоприятную для движения погоду. Главным тормозом движения являлась жадность и своеволие нигоди, под разными предлогами задерживавшихся в пути, зная полную невозможность для европейской миссии найти в стране других мулов, а следовательно, обойтись без услуг нигоди. Только посулы бакшиша могли заставить навьючить вовремя и двигаться дальше, не устраивая себе самочинных дневок. Однако на последних пяти переходах обаяние власти Менелика обуздало наглость нигоди, которые притихли, стараясь изгладить из нашей памяти свое дурное с нами обхождение. Когда миссия достигла 16/II урочища Шоля, последнего этапа перед вступлением в столицу Эфиопии, прибыл в наш лагерь министр иностранных дел Менелика, родом швейцарец, инженер Ильг ¹⁰ со своей свитой и условился с начальникоммиссии относительно вступления и церемониала представления. Утром 5/17 февраля 1898 г. все члены нашей миссии облачились в свои парадные мундиры. Приказав всему каравану с прибытием абиссинских проводников следовать в заранее отведенный лагерь, весь личный состав миссии приготовился прямо двигаться ко дворцу Менелика.

В 8 ¹/₄ ч. утра снова прибыл министр Ильг с отрядом придворных и телохранителей супруги Менелика, ытигье (императрицы) Таиту. Этот отряд должен был принять и проводить прямо в отведенный для миссии лагерь жену начальника миссии (В[ласо]ва). Прибывший эскорт состоял из 300 с лишним человек, в придворных ярких и дорогих уборах; конные и пешие, с оркестром флейтщиков и букетами цветов, эти телохранители представляли очень живописную и совершенно оригинальную — картину. От имени ытигье Таиту был прислан в парадном уборе верховой мул для супруги чрезвычайного посланца, и она в сопровождении г. Ильга, окруженная присланной свитой, отправилась прямо в отведенный нам лагерь. Только через час вернулся г. Ильг и предложил официальной миссии следовать прямо ко дворцу Менелика, расположенному в столице Адис-Абебе, на высоком холме. По словам г. Ильга, сам Менелик ожидал нас с нетерпением.

Уже в нескольких верстах от Адис-Абебы пред нашими глазами развернулся широко раскинувшийся в открытой всхолмленной долине лагерь из белых палаток и невзрачных шалашей. Это и была столица Эфиопии и резиденция ее повелителя. От столицы нам навстречу двигалась масса (до 15000 чел[овек]) [32] войск из состава гвардии Менелика, в белых и цветистых закидках, принимая построение в виде буквы «П».

Все эти стройные, хорошо сложенные чернокожие воины (ашкеры), босые, в коротких белых штанах (трусиках), без головных уборов, с винтовками в руках и поясом с патронами быстро близились к нам огромной, казалось, беспорядочной и шумной толпой. В среде простых воинов резко выделялись старшие начальники (верхом на мулах) в своих оригинальных боевых отличиях. Пестрели красочные накидки из шкур львиных, леопардовых, пантеры, барана и пр. (так называемые лемпты), и на головах у некоторых вождей сверкали золотые обручи с львиной гривой. Подле вождей бежали рядом их оруженосцы с винтовками, копьями и богато украшенными щитами. Едва эта шумная масса сблизилась с нами, как по какому-то сигналу бегом и четко перестроились в каре, окружив миссию и строго выдерживая это построение в дальнейшем движении. Теперь внутри каре впереди миссии оказались музыканты (бамбуковые трубы и барабаны — негариты), а за миссией, сопровождаемой Ильгом, следовали старшие вожди на мулах в своих богатых и красочных боевых нарядах. Передний и задний фили каре составили развернутые фронтом фаланги, а боковые фили — походные глубокие колонны. Поражало изумительное свободное дыхание и легкость передвижений людей, не отстававших от быстро двигавшихся всадников на мулах.

Для главы миссии был прислан в богатом уборе императорский мул, оказавшийся очень пугливым, а потому В[ласо]в предпочел ехать на своем. В таком окружении, под довольно мелодичные звуки труб, при грохоте негаритов, громких приветственных кликах войск и попутного населения наша миссия следовала больше часа. Под вертикально падающими лучами яркого солнца в своих европейских суконных нарядах мы все задыхались от жары и пыли, подымаемой тысячами ног в каре. Вся эта огромная, крайне пестрая, дикая, но в то же время стройная, мощная и подвижная толпа, пышущая африканским зноем, эти грозные воины, победившие итальянцев, — и радующиеся прибытию русских, — представляли чудную, исключительную оригинальную и незабываемую картину.

По словам местных европейцев-старожилов, никогда еще абиссинцы не встречали так торжественно и радостно «белых людей» и никому из дипломатических представителей европейских держав не оказывали такого почета. Так мы прошли город и подошли наконец к геби (дворцу): это холм, вершина которого занята дворцовыми постройками, окруженными тройным кольцевым деревянным забором, спускающимся по склонам холма. Каре разомкнулось только у подножия холма. Наша миссия на мулах проследовала через первый двор (с палатками ближайшей охраны) и здесь спешились, оставив своих мулов на попечение охраны. Вступив во внутренний, хорошо [33] утрамбованный двор, мы неожиданно были встречены грохотом 40 негаритов (по числу подчиненных Менелику стран и областей), а затем музыкой медного духового оркестра (из чернокожих музыкантов, обученных австрийцем-капельмейстером), исполнившего русский гимн.

Следуя дальше этим обширным двором, ярко освещенным жгучим солнцем, миссия вступила в полутемное большое прохладное цилиндрическое здание с высокой конической крышей, встроенное из расколотых и врытых в землю по кругу бревен красного пахучего дерева и красиво оплетенное разноцветным «тростником. Здание это имело два входа, но [было] без окон. Свет проникал внутрь только отраженный в промежуток между высокой конической крышей и сплошной цилиндрической стеною, а отчасти через входные дверные отверстия: Это и был приемный парадный зал. Внутри его, в нише стены против входа, располагалась эстрада, на которую вели восемь ступеней, покрытые ковром. На этом высоком помосте стоял трон (т. е. широкий диван с двумя круглыми кавказскими по бокам подушками) под шелковым балдахином.

На троне восседал, поджав ноги, в белоснежной одежде, красной шелковой накидке, с украшениями (бармами) на плечах и царской повязкой на голове негуса-негыст джанхой за Этиоппа («царь царей, повелитель Эфиопии»). Это был довольно плотный, темно-шоколадного цвета абиссинец, лет пятидесяти, с очень умными и выразительными глазами и осанкой мужа, знающего себе цену и уверенного в своих поступках. Переход от яркого и жаркого света в большое полутемное и прохладное здание был так резок, что не сразу можно было разобрать все детали и всех окружающих сидящего на троне. Позади трона на эстраде плотным полукружием стояла толпа придворных сановников и лиц ближайшей охраны, в белых одеждах и парадных лемптах (отличиях), а некоторые с золотыми обручами на головах. Внизу эстрады, у ступенек трона, на ковре в непринужденной позе (опершись на руку) полулежал внушительного вида старик абиссинец, босой, в простом белом одеянии и черной накидке на плечах: это рас Дарги, родной дядя Менелика, один из популярнейших в народе вождей. Недалеко от него, у трона (слева от нас), стояли в европейской одежде швейцарец Ильг, выполняя обязанности министра и главного переводчика, а рядом и несколько позади — второй переводчик, абиссинец, отлично владевший французским языком (геразмач ¹¹Иосиф). От эстрады, вправо и влево, вдоль стен здания, почти до выходных дверей, плотной массой расположилась гвардия Менелика, имея впереди себя высших начальников (правителей отдельных областей и пр.) [...] Полная тишина царила в огромной зале. Наша миссия дошла до ковра у подножия эстрады и остановилась, причем казачий конвой, отчетливо развернувшись фронтом, отсалютовал сидящему на троне.

[34] Чрезвычайный посланец (П. М. В[ласо]в), после короткой приветственной речи на французском языке, переведенной пофразно министром Ильгом на язык амари ¹², поднялся по ступеням трона и вручил Менелику глазетовый золотой пакет, заключавший верительное письмо на русском и абиссинском языке. Менелик, привстав с трона, принял пакет, приложил его к губам, а затем положил справа от себя на подушку. Поздоровавшись за руку с главой миссии, Менелик приветствовал также по старшинству представленных ему членов миссии, а общим поклоном — наш конвой казаков, на что получил громкий, военный уставный русский ответ, который удивил и очень, видимо, понравился.

Внизу эстрады на ковре всем членам миссии тотчас же были поставлены европейские стулья, а за ними фронтом стал конвой. Начался разговор с расспросов о здоровье и пути, причем Менелик с удовольствием узнавал в числе членов миссии тех, кто уже был в Абиссинии с миссией Красного Креста. Беседа длилась больше часа. Вопросы задавались медленно и методически. Выслушивались ответы внимательно. После обмена любезностями, вопросами о здоровье, климате, пути Менелик сразу перешел к темам, совершенно неожиданным для нас и очень острым, как, например: о ходе работ по постройке великой сибирской дороги и о разных технических новостях и др., закончив довольно длительный разговор вопросом, «справедлив ли дошедший до него слух о предстоящем разделе Китая между европейскими державами».

На все вопросы Менелика глава нашей миссии давал возможные в такой обстановке ответы, переводимые пофразно Ильгом или геразмачем Иосифом. Тысячная толпа чернокожих, затаив дыхание, с напряженным вниманием прислушивалась ко всему разговору. Как бы спохватившись, что он утомил нас длительной аудиенцией, Менелик извинился и еще раз выразил полное удовольствие и радость видеть в своей стране представительство великого и дружественного народа «московов», отпустил миссию в отведенный лагерь на отдых, удалившись со своей свитой во внутреннее помещение геби.

Несмотря на скромность и простоту жилища и одежды, на темный цвет кожи повелителя Эфиопии и всех его окружающих, вся картина этого торжественного и ярко красочного приема производила незабываемое и сильное впечатление. Невольно вспоминались описания приемов посольства древними библейскими царями, и [было] весьма похоже на приемы послов византийскими базилевсами (императорами). Иллюзию эту окончательно дополняли дымок и сильный аромат дорогих восточных курений. Эфиопия с отдаленнейших времен находилась в тесных сношениях с Египтом, Ассирией, Палестиной, Римом и Византией, откуда действительно много позаимствовали не только в придворном этикете, но еще более в обычаях, семейной [35] жизни, законах управления страной, способах ведения войны, суда и хозяйственной культуры, упорно сохраняя все это, невзирая на сношения с европейцами.

Достоинство, выдержка и важность, с какими держал себя Менелик, серьезные и умно поставленные вопросы о европейских делах, превосходная ориентировка до мелочей в каждом шаге нашей миссии от Джибути до Адис-Абебы невольно внушали к этому чернокожему властителю глубокое уважение. Впечатление это оказалось общим у всех европейцев, заставляя их |в сношениях с Менеликом (не только в делах, но и в словах) быть очень внимательными и осторожными. Он ничего не забывал, всем интересовался, входя глубоко по существу в каждое дело. Выслушивая рассказы и советы европейцев, он всему давал собственную оценку, поражавшую белых ференджи (европейцев), здравомыслием и верностью выводов особенно потому, что этот чернокожий владыка Эфиопии никогда не выезжал из своей страны, зная о всех европейских делах и странах других частей света только по слухам, из газетных выдержек, переведенных ему доверенным переводчиком, или от своих чернокожих агентов, побывавших с его поручениями в Европе и других странах.

Прием у Менелика на русскую миссию произвел отличное впечатление: ясно было для всех, что Менелик искренне был рад прибытию к нему официального представительства «великого народа московов» (тылык уонз москов), ожидая от нас особенно доброжелательного и бескорыстного отношения к себе и подвластной ему стране. На приеме, на почетном месте у эстрады, присутствовал зрителем и представитель Франции г. Лягард ¹³.

Наша миссия, так же торжественно сопровождаемая, отбыла из геби в свой лагерь за пределами Адис-Абебы, города из палаток и шалашей на одном из пустующих холмов, куда за это время эскортом царицы Таиту была доставлена жена П. М. В[ласов]а и подтянулся весь караван миссии с нашими чернокожими спутниками.

В последующие дни, в частной аудиенции, глава миссии (П. М. В[ласо]в) передал джанхою Менелику и ытигье Таиту присланные для них подарки, очень внимательно и обдуманно выбранные по указаниям побывавших уже в Абиссинии лиц; подарки эти поразили всех не столько ценностью, сколько простотой, изяществом, превосходной работой русских мастеров и тонким пониманием обычаев страны, знанием вкуса и даже затаенных желаний тех, кому эти подарки предназначались.

Впечатление поэтому от «московских» даров оказалось превосходным; особенно была рада им царица Таиту. Почти с первых же дней между главой нашей миссии и Менеликом установились отношения на почве симпатии и полного доверия. Население же Адис-Абебы с радостью узнало о прибытии русских [36] врачей, к которым прониклось особым доверием со времени пребывания здесь Красного Креста.

С первых же дней нашего устройства в лагере миссию стали осаждать жаждущие медицинской помощи, которую наши врачи и оказывали населению в специально устроенном по желанию Менелика госпитале, где часто на трудных операциях он сам любил присутствовать. Установился в конце концов во всей Эфиопии взгляд, отражавший превосходную и благодетельную работу русских врачей: «москов» и «доктор» стали синонимами, что пришлось потом испытать каждому из нас при поездках в глубь страны. Узнав, что проезжий белый — «москов», население тащило к нему больного или раненого, настойчиво требуя помощи и лекарств. День за днем мы втягивались в жизнь при совершенно новых для нас условиях: стали привыкать дышать сильно разреженным воздухом высокого нагорья, знакомиться с бытом чернокожего населения, привыкать к новой для нас пище и питью, свыкаться со всеми хорошими и дурными сторонами страны и ее обитателей.

С первых же дней устройства нашего в лагере врачи миссии усердно принялись за свое прямое дело. Ежедневно многочисленные толпы болящих устремлялись со всех сторон за медицинской помощью, в которой не было отказа со стороны самоотверженно и бескорыстно работавших врачей. Менелик, очень интересовавшийся медициной, часто присутствовал в госпитале на операциях.

Весьма обстоятельно ориентированный в положении дел как в Африке, так и в Европе, Менелик II признал текущий, 1898 год самым удобным временем для расширения пределов своей империи. Договором с Англией в 1896 г. ¹⁴ за Менеликом англичанами было признано право на страну между 14° и 2° северной широты; так же точно установлена была к стороне Индийского океана на востоке граница с Сомалийским протекторатом Англии. Но о западных границах Эфиопии внутри Африки к стороне Белого Нила англичане умолчали, совершенно не считая абиссинских воинов пригодными для ведения наступательной операции на далекие расстояния, от высокого нагорья в совершенно неизвестных для абиссинцев странах. Не допускали также способности у самого Менелика задаваться широкими стратегическими планами и настойчиво их выполнять.

Между тем для Англии восточные затруднения в Судане осложнились: город Хартум был взят дервишами (махдистами), истребившими англо-египетский гарнизон и европейских жителей города во главе с генералом Гордоном. Война англичан с дервишами разгоралась. Фактическая же северная граница колониальных владений Италии с Абиссинией мирно устанавливалась переговорами с посланником Чико-ди-Коло, прибывшим в Адис-Абебу позже русской миссии. Новой войны с Менеликом [37] итальянцы не думали затевать. Францией был заключен союзный договор с Абиссинией в 1897 г., по которому Менелику предоставлялось право владеть всей страной к востоку от берега реки Белого Нила, а французам — к западу от этой реки. Изложив откровенно все свои договорные отношения с европейскими державами П. М. Власову, Менелик выразил желание меть в наступающих по его плану абиссинских корпусах представителей из состава русской миссии. Особо важное значение Менелик придавал движению корпуса дадьязмача ¹⁵ Тасамы ¹⁶ от западных пределов Абиссинии к р. Белому Нилу, где абиссинцы должны были встретиться с экспедицией Маршана ¹⁷, двигавшейся со стороны французского Конго. Для Менелика важно было в лице представителя незаинтересованной державы иметь беспристрастного свидетеля на месте осуществления договора. Присущее всем цветным расам недоверие к белым особенно остро выражается в Африке. В действительности Менелик и абиссинцы никому не верили из европейцев, с которыми имели деловые отношения. После же поражения итальянцев престиж белой расы оказался еще более униженным в глазах чернокожих. Менелику казалось, что все европейские представители заинтересованных территориально в Африке держав стремятся его только обмануть; это он откровенно и высказал Власову. Он надеялся, что только русский представитель всегда скажет ему правду; того же он ожидал и от членов миссии при корпусах, выполняющих порученные им задачи.

Вожди его вооруженных отрядов, иногда неграмотные даже по-абиссински, не зная европейских карт, не смогут разобраться в истинном положении названных в договорах рек и местностей и могут быть обмануты европейцами. Эта мысль удручала Менелика, он радовался прибытию русской миссии, надеясь на полное ее доброжелательство. Между тем уже абиссинские корпуса пришли в движение по разосланным им инструкциям. Еще до прибытия миссии в Адис-Абебу Власов согласился на просьбу Менелика присоединить к корпусу Вальде Георгиса, двигающемуся из Каффы к озеру Рудольфи (на юг от границ Эфиопии), молодого кавалериста А. Б[улатови]ча ¹⁸, уже бывшего в Абиссинии с Красным Крестом и лично известного Менелику. Теперь предстояло послать члена миссии в отряд дадьязмача Тасамы. Поручение было очень сложное и тягостное во всех отношениях при наличии заключенного в 1897 г. Франко-русского договора ¹⁹. Менелик ждал ответа от Власова, а время не допускало проволочек для запроса Петербурга (4 месяца) по этому вопросу, так как войска дадьязмача Тасамы, сосредоточившись в 600-700 километрах от Адис-Абебы, должны были немедленно двигаться дальше, чтобы выполнить поход до наступления большого периода дождей, когда степные равнины бассейна р. Нила непроходимы. Отказать Менелику. в просьбе было крайне трудно при создавшейся [38] политической обстановке в атмосфере доверия, редкого со сторины чернокожих.

Ввиду серьезности, сложности и большой ответственности такого поручения Власов предложил автору этих строк взять лично на себя это поручение «как лицу, которое послано для изучения страны, населения, ее сил и средств». В то же время В[ласо]в дальновидно и дипломатично особым предписанием этому члену миссии «слагал с себя всякую ответственность за какой бы то ни было промах или бестактность в отношении заинтересованных в этой стране европейских государств и самих абиссинцев» ²⁰. Получив такое предложение, долго размышлять не приходилось, ибо отказ был равносилен признанию неспособности выполнить при очень трудных обстоятельствах самостоятельную научно-географическую работу, а она-то и была главной целью участия в миссии; неизбежным последствием отказа было бы предложение немедленно возвратиться в Россию.

Учитывая, однако, с другой стороны, благоприятные условия и географические возможности посетить не только внутренние, очень мало исследованные области Эфиопии, но впервые для европейца проникнуть в неведомую глубь и дебри Центральной Африки, автор этих строк согласился немедленно отправиться в отряд Тасамы. Менелик, узнав отВ[ласов]а [о согласии] старшего из всех военных членов миссии на поездку в корпус Тасамы, не скрыл своей радости и благодарил В[ласов]а, обещая предоставить отъезжающему члену миссии все возможности для благополучного путешествия. Между тем никаких точных сведений о положении корпуса Тасамы даже Менелик не имел. Известно было лишь то, что Тасама сосредоточивал свой корпус в двух местах: у своей резиденции Горе (область Илу Бабур) и у с. Буре (на р. Баро). По времени он должен был уже начать движение согласно данного ему повеления, еще месяц тому назад направляясь из пределов Абиссинии на запад к р. Белому Нилу через непокоренные, а затем и совершенно неизвестные страны с очень воинственным населением. От Адис-Абебы до Горе или Буре насчитывалось от 640 до 700 километров по очень гористой стране, прорванной многочисленными ущельями и глубокими долинами с трудными подъемами и спусками. Покрытая роскошной, вечнозеленой лесной и кустарниковой порослью, страна изобилует дикими хищными животными в глубоких долинах и заболоченных районах. В общем страна малонаселенная. Ко всему наступил период малых дождей, испортивший дороги и раздувший попутные ручьи и реки. Надо было торопиться, чтобы застать Тасаму еще в пределах Абиссинии, так как вне пределов своих владений джанхой Менелик путешествие обеспечить не считал возможным.

С разрешения главы миссии мне представлено было право взять спутниками из состава конвоя только двух казаков. Предварительно объяснив наличному составу конвоя цель и задачи [39] предстоящего путешествия и важность выполнения такого поручения, я сгущенными красками обрисовал все трудности и опасности этой срочной экспедиции. Казаки с интересом и напряженным вниманием все выслушали, а затем, на вызов желающих, заявили полную готовность только четверо из них и были выбраны двое: Усть-Медведицкой станицы коренной землепашец Василий Архипов и Старочеркасской станицы рыбак Василий Щедров, по специальности артиллерист и мастеровой. Немедленно приступили к снаряжению экспедиции. Для [40] передвижения и подъема грузов куплено было 17 сильных и вполне здоровых верховых мулов (от 55 до 80 талеров за каждого); нанято 20 черных слуг (Условия найма: свободная воля, разрешение местной власти и рекомендация с последнего места; плата в месяц: 5 талеров и полное содержание одежда, вооружение, а по возврашении в Адис-Абебу — подарок, глядя по усердию и работе ашкера) (ашкеров). Наем оказался трудным и сложным. — Охотников являлось много, но сам Менелик по поводу найма людей откровенно высказал, что «абиссинцы любят взять деньги, а затем сбежать, особенно от европейца, прихватив что-либо из его вещей на память». Пришлось поэтому (Нанимать с большим разбором и поручительством на месте только вполне надежных людей, хотя иногда слабых или не знающих вьючки мулов.

Рекомендованный отлично переводчик, родом галас, владевший кроме абиссинского, галасского и арабского еще весьма прилично французским языком (воспитанник французской миссионерской школы), получал 30 талеров в месяц на полном содержании, верхового мула, палатку для жилья и право перевозки своих вещей и продовольствия на мулах экспедиции. Одновременно шла спешная укладка вещей, продовольственных запасов, а также походной аптеки, заботливо составленной врачами миссии. Министр Ильг, раньше проезжавший от Адис-Абебы к стране Горе почти до р. Дидессы, уверял, что по пути всюду можно найти продовольствие, а потому нет надобности брать запасов, так как местными властями все будет русской экспедиции предоставлено. Он настойчиво советовал мне не откладывать поездки, чтобы успеть соединиться с корпусом дадьязмача Тасамы. Власов в особой аудиенции 25 февраля/12 марта представил меня джанхою Менелику по случаю отъезда в корпус Тасамы. Прием отличался большой любезностью и вниманием, причем Менелик откровенно высказал, что его искренне порадовало согласие отправиться в эту экспедицию старшего из военных членов миссии, и притом безотлагательно; он просил меня дать ему копию той карты, какую я составлю в пути; поручил передать от его имени привет дадьязмачу Тасаме и войскам. В свою очередь, на прощание я передал джанхою Менелику лично от себя привезенные для него подарки: превосходно исполненные модели винтовки в разрезе, артиллерийских снарядов, трубок и патронов, по которым можно легко и наглядно ознакомиться с их устройством, ударным действием механизма, передачей огня. Потребовались, конечно, объяснения, которые Менелик выслушал с напряженным вниманием, интересуясь всеми деталями, повторяя или переспрашивая объяснение, пока его окончательно не усвоил. Он очень благодарил за такой «оригинальный и драгоценный», по его словам, подарок. Пожелав мне счастливого пути и крепко пожав руку, джанхой закончил аудиенцию. Через министра Ильга мне был прислан [41] от Менелика открытый лист, в котором значилось, что А[ртамоно]в тылык гета («великий господин»), и предписывалось «оказывать ему в пути и в отряде Тасамы такое же внимание и почести, как самому джанхою Эфиопии». Кроме того, мне был назначен проводник из состава личной охраны Менелика, вызвавший уже в области дадьязмача Тасамы. Этот проводник вез два письма одинакового содержания для вручения: одно — заместителю Тасамы в резиденции Горе (фитаурари ²¹Бальча), а другое — самому дадьязмачу Тасаме, уже по соединении с его корпусом. Министр Ильг на словах передал мне просьбу Менелика «по возвращении из поездки, не скрывая, сказать ему, Ме-нелику, свое личное мнение и всю правду обо всем, что увидит в пути, в отряде, в той стране, где будет сам». М[инистр] Ильг советовал мне не обременять себя излишними тяжестями, так. как в с. Буре — большой базар и все необходимое возможно приобрести у местных купцов; кроме того, он заявил, что по прибытии моем в абиссинский отряд дадьязмач Тасама окажет мне всякое необходимое содействие; местные старожилы-европейцы уверяли, что внутри Африки, за пределами Абиссинии, серебряные деньги (талеры) уже не ходят, а деньгами считаются; только бруски соли (амоли) и тюки бязи (абуджиди). Так как для подъема 3 тысяч серебряных талеров требовалось два мула, то, поверив, к сожалению, всем этим советам, в наличный запас я взял только 750 талеров, брусков 40 соли (Ценность их растет от 14 брусков на 1 талер у берега моря до 1 — 2 талеров за брусок в центре страны, а за ее пределами, внутри Африки, стоимость быстро возрастала.), 7 штук 1 абуджиди (Цена штуки абуджиди от 3 до 5 талеров в Джибути, вдвое дороже в Адис-Абебе н прогрессивно растет с движением на запад.) (по 30 талеров); небольшое число консервов» 300 солдатских галет, 2 фунта чаю, 1 пуд сахару, 10 бутылок: коньяку и водки (для больных), 2 бут[ылки] уксусной эссенции, 2 коробки горчицы. Ввиду высокого нагорного плато и приближения большого зимнего периода дождей необходимо было взять и летнюю и теплую суконную одежду. Для жилья были г. построены из местного холста круглые палатки (1 большая и3 малые). Для подарков — мелкие ценные вещи из Петербурга и еще, кроме того, купленные в Джибути: кисея, шляпы, часы, духи, спички, мыло и проч. Наконец, постельные принадлежности и бурки; оружие и патроны (боевые и охотничьи); медикаменты; инструменты для научной работы; книги. Все мелкие вещи, платье, подарки, консервы и проч. укладывались во вьючные брезентовые непромокаемые сумы; все остальное вьючилось как было удобнее. Даже и это все необходимое оказалось тяжелым грузом для мулов, особенно при движении по горным тропам, испорченным перепадавшими все чаще и чаще дождями, У ашкеров экспедиции оказалось столько вещей-узелков, что пришлось прибавить еще двух мулов. Меня предупреждали, что на [42] ночлегах в лесистых областях нужна надежная охрана мулов и лошадей от диких хищных зверей. Поэтому тринадцати ашкерам были выданы винтовки и пояса с патронами. Казалось, что все сборы уже кончились: вещи были собраны во вьюки и распределены по силе мулов и опытности ашкеров. Однако, и совершенно неожиданно, требования и претензии нанятых чернокожих как-то странно сразу выросли и среди них появились не желающие идти в путь. Переводчики и шесть ашкеров отказались. Глухой неясный слух дошел из Горе о полной неудаче превосходно снаряженной экспедиции Клошедта ²² и Боншана ²³ (7 европейцев, 300 черных ашкеров, 50 верблюдов и 145 мулов с огромными запасами). По устным рассказам абиссинцев, Клошедт убит, а Боншан продвинулся от границ Эфиопии в западном направлении лишь на 350 километров. Встретив девственные леса и непроходимые болота, экспедиция французов, изнуряемых малярией, страдала от недостатка продовольствия и от гибели огромного числа вьючных животных; наконец, потеряв много людей, убитых воинственными племенами или самочинно бросивших экспедицию, отряд Боншана повернул назад и дал знать о своем отчаянном положении. По приказанию Менелика экспедиция Боншана была выручена содействием дадьязмача Тасамы и спасена им от окончательной гибели.

Французы и Ильг об этом не говорили, но упорные слухи идут от чернокожих, хотя ни одним словом об этом не обмолвился нам сам Менелик. Все эти слухи волновали чернокожих моей скромной и малочисленной экспедиции, что сказалось в их работе и настроении. Ссылаясь на слабое здоровье и наступающий период дождей, отказался нанятый переводчик; пришлось немедленно уволить и шесть не желающих работать ашкеров. С трудом был найден новый переводчик, и только при помощи Ильга; удалось успокоить остальных ашкеров, подняв их узелки на вьючных мулов, но мы вынуждены были оставить в миссии часть своих собственных вещей, чтобы не увеличивать каравана и не затягивать отъезда в путь.

После дружеских проводов 3/15 марта 1898 г. наша экспедиция в составе трех белых и 15 черных (1 переводчик и 14 ашкеров) при 14 мулах (4 верховых и 10 под вьюками) двинулась из Адис-Абебы на запад в далекий и неизвестный путь. Джанхой Менелик, [увидев] из своего геби бодро проходящий наш маленький караван, выслал с одним из своих приближенных пожелание нам счастливого пути. Французы (и в их числе Ля-гард) скептически отнеслись к нашей экспедиции; да, по-видимому, никто из европейцев не верил в успех маленького русского каравана после тяжкой неудачи великолепно снаряженной экспедиции Боншана. Предполагалось в миссии, что во всяком случае вся наша экспедиция продлится не больше трех месяцев. В этом, по-видимому, были уверены и министр Ильг, и сам Менелик. К сожалению, они оба оказались не правы в своих [43] расчетах времени и плохо ориентированы в достоверных сведениях даже о землях, управляемых Тасамой. Совершенно ничего определенного никто не знал о всех странах к западу от границ |Абиссинии до Белого Нила. Также мало полезны оказались советы европейских «знатоков страны» и самого министра Ильга. |Экспедиции нашей предстояло прежде всего догнать отряд Тасамы.

Путь от Адис-Абебы до Горе по высокому нагорью (в среднем 2000 метров), всхолмленному и прорванному глубокими долинами рек с их притоками, покрытому густой, мощной растительностью, был нами пройден в 20 переходов и с одной только дневкой; трудность движения вынудила прикупить еще двух мулов и двух лошадей во время пути. Из 21 дня пути 14 дней были дождливы. Тяжелая горная дорога в лесах и неумелость ашкеров правильно вьючить мулов сказались по достижении нами Горе побитыми спинами почти всех наших животных. В пройденном пути, по мере удаления от Адис-Абебы, обаяние власти Менелика резко падало. Данный экспедиции проводник все с большим и большим трудом доставал продовольствие людям и животным, невзирая на открытый лист от Менелика и уплату непосредственно мною жителям денег за припасы, так как мы решительно отказались принимать даровое угощение (дурго), которое всегда является предлогом для местных властей обременять вымогательством жителей, ссылаясь на приказ Менелика. Один из местных начальников по пути даже категорически отказался выполнять требования нашего проводника, заявив: «Мы не знаем джанхоя Менелика, а знаем и боимся только нашего господина (геча) —дадьязмача Тасаму, но от него не имеем приказа вам помогать». В Горе экспедиция вступила 23 марта /3 апреля 1898 г., [принятая] фитаурари Бальча с почетом, но сухо и официально, невзирая на письмо к нему Менелика, полученное им раньше нашего прибытия. Здесь узнали точно, что корпус Тасамы, сосредоточенный в Горе (а не в Буре), выступил три недели тому назад и прошел уже через воинственную страну Мотча ²⁴. Здесь же нас подробно осведомили о неудаче экспедиции Боншана, снаряжение которой стоило свыше 300 тыс. франков; она совершенно расстроилась, причем с корпусом Тасамы ушли только два европейца из младших членов экспедиции, а сам Боншан, тяжелобольной, на носилках, с остальными уцелевшими, но совершено больными французами, не заходя в Горе, направились прямой и более северной дорогой в Адис-Абебу (Мы с ними разминулись в недалеком расстоянии, не зная друг о друге.). Из 300 ашкеров уцелело не больше 60; погибли все верблюды и огромное большинство мулов; спасенные запасы переданы на хранение Тасаме, а частью следуют в составе его корпуса с двумя французами. В Горе теперь прибыли больные ашкеры этой же [44] экспедиции, и их рассказы о всех пережитых ими ужасах в дальнейшем движении от Горе на запад привели в такое настроение чёрных спутников нашей экспедиции, что все они категорически отказались следовать с нами дальше. На мою просьбу, обращенную к фитаурари Бальча, о содействии в покупке свежих мулов и найме других слуг мне был передан вежливый, но твердый отказ.

Лишенная содействия местных властей, покинутая чернокожими спутниками, с больными мулами, заменить которых оказалось невозможным, так как дадьязмач Тасама забрал с собой в поход почти всех вьючных животных страны, экспедиция наша оказалась в отчаянном положении. Но вернуться без всякого успеха назад после всех затраченных нами усилий и возложенных на нас Менеликом надежд не допускали достоинство и честь белой расы и страны, представителями которой мы являлись здесь впервые. Нам уже было известно, какое тягостное впечатление неудача экспедиции Боншана произвела на всех французов, к удовольствию их соперников и самих чернокожих. Рассказывали, что г. Лягард не пожелал даже видеть неудачников, а приказал им, не останавливаясь в Адис-Абебе, следовать прямо в Джибути. Неудача русской экспедиции могла бы жестоко уронить престиж русского народа здесь, в Абиссинии, в глазах всех чернокожих, особенно Менелика, и быть тяжко осмеянной европейцами, ревниво относящимися к появлению русских в Абиссинии.

Обсудив создавшееся положение дел со своими друзьями-спутниками казаками и ободренный их полной готовностью идти на все опасности, лишь бы не уронить чести государства, представителями которого мы здесь являлись, я принял совершенно определенное решение: идти вперед на соединение с корпусом Тасамы, преодолевая все препятствия. За моей спиной уже был девятнадцатилетний стаж экспедиций в Закавказье, Аз[иатской] Турции, Персии, Афганистане и Средней Азии, так же как и близкое знакомство с малярией на реке Кушке. Решено было бросить все тяжести и груз, без которого можно было обойтись, и только со своими казаками двигаться дальше через Мотчу в отряд Тасамы, по его следам, требуя от абиссинских властей проводников на основании открытого листа от повелителя Эфиопии. Это решение, быстро приводимое в исполнение прежде всего казаками, сильно подействовало на черных слуг, из которых четверо заявили желание тоже идти с нами и стали казакам помогать во всем; удалось принанять трех подростков-галасов (из голодающих батраков); одумавшись, вернулся к нам и переводчик. Были сданы на хранение фитаурари Бальча: особенно больные мулы, большая часть платья и бутылок со спиртными напитками и вообще все, без чего можно было обойтись. Пораженный такой решимостью «московов» и испытав все средства отговорить нас от «безумной затеи» двигаться [45] дальше без сильного военного отряда, фитаурари Бальча прислал в качестве проводников четырех диких жителей Мотча, недавно пришедших в Горе на большой базар для покупок и для лечения глаз больного своего начальника. Приняв ласково и гостеприимно этих проводников, мы очень удачно полечили больному глаза, а вообще вниманием и небольшими подарками скоро приобрели в этих дикарях друзей. Из Горе 27 марта /7 апреля 1898 г. караван русской экспедиции (в составе трех белых, семи черных слуг и одиннадцати мулов, при двух проводниках-галасах и четырех мотча) смело двинулся в неведомую еще для европейцев воинственную страну Мотча, по которой с большим опасением месяц тому назад прошел пятнадцатитысячный абиссинский корпус Тасамы. Экспедиция наша теперь углубилась в очень высокую, горную, покрытую сплошь чудовищной тропической растительностью страну, т.е. буквально в дебри Центральной Африки.

Фитаурари Бальча, а с ним и все абиссинцы считали нашу затею безумной, а экспедицию погибшей. Так как с этого дня и в течение последующих десяти месяцев никаких сведений об экспедиции (да и о самом отряде Тасамы) к ним не приходило, то уверенность в гибели экспедиции нашей утвердилась в умах абиссинцев и слух об этом достиг даже пределов России. Только в конце 1898 г., по возвращении части дипломатической миссии в Петербург, был поднят вопрос о розыске нашей «погибшей экспедиции». С этой целью был командирован военным министерством один из вернувшихся членов миссии, поручик Арнольди, на розыски следов «погибшей экспедиции Ap[тамоно]ва». Мы встретились с Арнольди и его караваном неожиданно, в нескольких днях пути от Адис-Абебы, в области Нонно, через которую наша экспедиция уже благополучно возвращалась от реки Белого Нила.

Весь путь по дебрям Центральной Африки (от страны Мотчи до реки Белого Нила и обратно) был пройден экспедицией с такими тяжкими испытаниями, лишениями, целым рядом таких необычайно счастливых случайностей, интересных событий, приключений и совершенной новизны сведений с точки зрения географической науки, что он требует особого и более подробного описания, материал для которого кроется в повседневных путевых журналах и съемках, а также собранных научных коллекциях, характеризующих как саму страну с ее населением, так и действия всего абиссинского отряда в походе Тасамы к Белому Нилу.

15/V 1928 г.

Комментарии

1 Печатается по ксерокопии авторского машинописного текста, находящегося у сына Л. К. Артамонова Ю. Л. Артамонова (США, штат Флорида, Майами) и датированного 15 мая 1928 г.

2 В марте 1896 г. после битвы при Адуа для оказания помощи раненым эфиопским солдатам Российским обществом Красного Креста было принято решение направить в Эфиопию миссию. Ее возглавил генерал-майор Н. К. Шведов. По прибытии в Аддис-Абебу в июле того же года миссией был основан госпиталь, существующий и поныне и обслуживаемый советскими врачами.

3 Петр Михайлович Власов, действительный статский советник. С октября 1897 по февраль 1899 г. возглавлял первую русскую, дипломатическую миссию в Эфиопии. Умер в 1903 г., будучи русским послом в Иране. Л. К. Артамонов познакомился с ним в октябре 1891 г., когда П. М. Власов занимал пост генерального консула в Мешхеде (Иран).

4 Дневники, содержащие материалы о путешествии по Эфиопии, не сохранились.

5 См. Вступительную статью И. С. Кацнельсона, примеч. 3.

6 Судьба коллекций неизвестна.

7 См. Вступительную статью И. С. Кацнельсона (с. 11-12).

8 Pас (доcл, «голова») — высший военно-феодальный титул; правитель провинции, командующий отдельной армией.

9 Рас Маконен (Мэконнын, 1852-1906) — двоюродный брат Менелика II, отец последнего императора — Хайле-Сылассе I. Мэконнын был одним из наиболее выдающихся государственных деятелей Эфиопии конца XIX — начала XX в. (P. Petridоs. Le heros d'Adua. Ras Makonnen, prince d'Ethiopie. P., 1963).

10 Альфред Ильг (1854-1916) — швейцарский инженер. Провел в Эфиопии 30 лет (1878-1907), с 1897 по 1907 г. — министр. Пользовался значительным влиянием при дворе Менелика, особенно в вопросах внешней политики; занимался строительством железной дороги Джубути — Аддис-Абеба, во многом содействуя проникновению в страну иностранного капитала. О нем см. вкн.: С. Keller. Alfred Ilg. Sein Leben und Wirken als schweizerischer Kulturbote, in Abessinien. Frauenfeld — Leipzig, 1918; W. Lоерfe. Alfred Ilg und die athiopische Eisenbahn. Zurich — Freiburg, 1974.

11 Геразмач (гыразмач, досл, «начальник левого фланга императорских войск») — звание, соответствующее начальнику отряда императора или правителю области.

12 Язык амари (амхара) — наиболее распространенный в Эфиопии.

13 Леон Лагард (1860-1936) — первый посол Франции в Эфиопии (1897-1907).

14 Договора такого не существовало. В переговорах с главой британской миссии Реннелом Роддом, прибывшим для того, чтобы воспрепятствовать начавшемуся сближению между Эфиопией и Суданом и не допустить усиления французского влияния, Менелик сделал устное заявление о том, что рассматривает территорию между 2° и 14° сев. широты, Нилом и побережьем Индийского океана как принадлежащую Эфиопии (АВПР, Политархив, оп. 482, д. 140, лл. 52-55). Англичане не признали право Эфиопии на эту территорию, и в договоре, заключенном 14 мая 1897 г. с Великобританией и подписанном негусом и Р. Роддом, об этом ничего не сказано (С. Rossi. Storia diplomatica dell'Etiopia durante il regno di Menelik. Trattati, accordi, conven-zioni, protocolli, atti di concessione, ed altri documenti relativi all'Etiopia. Torino, 1910, с 225-227).

15 Дадьязмач (дэджазмач, досл, «начальник войска у входа в императорский шатер») — командующий собственной армией или армией императора.

16 Тасама (Тэсэмма) — молочный брат Менелика, женатый на крестницеимператрицы Таиту. Правитель области Иллубабор и всех юго-западных областей Эфиопии.

17 Экспедиция капитана Жана Батиста Маршана (1863-1934), выйдя в 1895 г. из Лоанго на Атлантическом побережье и двигаясь на восток, пересекла материк и в июле 1898 г. достигла Фашоды на Белом Ниле с целью утвердить здесь владения Франции. Однако в сентябре 1898 г. Маршан вынужден был оставить Фашоду под давлением англичан. Фашодский кризис привел к резкому обострению отношений между Францией и Англией (J. Dе Lеbequе. Vie du general Marchand. P., 1936).

18 Поход раса Вальде Георгиса (Уольдэ Гийоргиса) описан подробно А. К. Булатовичем («С войсками Менелика II». М., 1971).

18 Основа франко-русского союза была заложена соглашением 27 августа 1891 г. как закономерный и естественный ответ «на образование агрессивного военно-политического блока — Тройственного союза, возглавляемого Германией и направленного своими остриями против Франции и России» (А. З. Манфред. Образование русско-французского союза. М., 1975, с. 4).

20 См. донесение П. М. Власова в МИД о командировании Л. К. Артамонова в корпус Тэсэммы от 2 марта 1898 г. (АВПР, Политархив, оп. 482, д.142, лл. 132-134).

21 Фитаурари (доcл, «начальник авангарда») — начальник отдельного отряда или командующий армией.

22 Капитан морской артиллерии Клошетт исполнял должность неофициального военного атташе при Французской миссии в Аддис-Абебе. Принял участие в экспедиции К- де Боншана, умер в 1897 г. в Горе.

23 Экспедиция маркиза Кристиана де Боншана (1860-1919), продолжавшаяся с марта 1897 г. по июль 1898 г., должна была соединиться у Белого Нила с экспедицией Ж. Б. Маршана (С h. Michel. Mission Bonchamps. Vers Fachoda a la rencontre de la mission Marchand a travers l'Ethiopie. P.,
1900).

24 Мотча (Моча) — субпровинция провинции Иллубабор на юго-западе Эфиопии, населенная нилотским племенем того же названия.