ДЖИОРДЖИО ВАЗАРИ

ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НАИБОЛЕЕ ВЫДАЮЩИХСЯ ЖИВОПИСЦЕВ ВАЯТЕЛЕЙ И ЗОДЧИХ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ

LE VІТЕ DE’PIU ECCELLENTI PITTORI, SCULTORI, E ARCHITETTORI

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДЖОВАННИ ЧИМАБУЭ

Родился около 1240 года во Флоренции, умер около 1303 года там же.

Бесконечные опустошения, которые во время средних веков разоряли несчастную Италию, не только уничтожили все памятники искусства, но, что еще хуже, почти прекратили деятельность художников. К этому времени случилось, что в 1240 году в благородной семье Чимабуэ родился Джованни Чимабуэ, которому по воле Божьей суждено было вновь воскресить первые лучи искусства живописи.

Джованни обнаружил пытливый и здравый ум; поэтому его предназначили для изучения наук, и отец отправил его, когда он достаточно подрос, в монастырь Санта Мариа Новелла, где один из его родственников преподавал грамматику. Однако, вместо того чтобы упражняться в науках, Чимабуэ проводил весь день, рисуя людей, лошадей, дома, и разные фантазии на листах своих книг.

Такому его природному влечению благоприятствовало счастье. Те, которые тогда правили городом, как раз в то время пригласили нескольких греческих живописцев во Флоренцию, для восстановления утерянного искусства. Они, между прочим украсили капеллу Гонди, которая расположена в церкви Санта Мариа Новелла рядом с главною капеллою. Живопись сводов и стен капеллы теперь почти совсем уничтожена временем. После того как Чимабуэ совершил первые опыты в области искусства, его страсть стала разрастаться все более; он убегал из школы, и весь день следил за работою живописцев, что в конце концов убедило его отца в его склонности [2] к живописи и в том, что он может достигнуть в ней успехов и почестей. К величайшей своей радости, Чимабуэ был отдан в ученики греческим мастерам; вскоре неустанное рвение и природные таланты привели его к тому, что он в изяществе линий и красок далеко превзошел своих учителей, писавших не по прекрасному античному образцу, но в грубой и жесткой манере того времени, не чувствуя стремления развиваться дальше и учиться новому, как это ныне еще явствует из их произведений.

Чимабуэ правда подражал своим учителям, но вместе с тем усовершенствовал их искусство, умерив значительно грубость их манеры, так, что имя и молва о его работах стали приносить славу его отечеству. Об его искусстве свидетельствуют многие картины, которые он написал во Флоренции, как например живопись на передней стороне алтаря в церкви Святой Цецилии и Изображение Богородицы в Санта Кроче, которое еще ныне видно на одном столбе вблизи хор, с правой стороны. После этого он на золотом фоне написал фигуру святого Франциска, с натуры, что в то время было величайшей редкостью, и вокруг него истории из жизни этого святого, в двадцати маленьких изображениях, заполненных фигурами, на золотом фоне. Затем он сделал для монахов Валломброзы, в аббатстве Санта-Тринита в Флоренции, большую картину на дереве. Также и здесь Чимабуэ освободился от устарелой манеры, выполняя платья и подробности изображения более жизненно, естественно и мягко, чем те греки, метод которых в мозаиках, как и в живописи состоит в применении острых профилей и линий. Этот жесткий и плохой метод ими не был достигнут стремлением к художественной правде, но передавался обычаем в течении многих лет от одного поколения живописцев другому, причем они не старались улучшить и исправить свои рисунки, колорит и композицию. [3]

Эти работы и еще другие прославили имя Чимабуэ и он был приглашен в город Ассизи, в Умбрии, где, в сотрудничестве с некоторыми греческими мастерами, в нижней церкви святого Франциска покрыл живописью часть сводов и написал там на стенах сцены из жизни Христа и св. Франциска, в которых он далеко превзошел названных греческих мастеров. Этот успех поднял его дух, и он начал в верхней церкви самостоятельно писать в манере фрески, и изобразил там в главной трибуне, над хорами, в четырех полях, сцены из жизни Богородицы, а именно: смерть ее, вознесение ее души Христом на облачный трон в небесах, и, наконец ее коронование, среди сонма ангелов, причем многочисленные святые находятся у ног ее. Фигуры этих святых со временем почти совсем были испорчены пылью. Также и на пяти стрельчатых сводах той же церкви он написал многие изображения исторического характера. В первом, над хором, изображены четыре Евангелиста, фигуры которых больше натуральной величины. Второй свод украшен золотыми звездами по темно-голубому фону. На третьем своде изображен Христос, Богородица, Предтеча и св. Франциск. Четвертый свод опять показывает золотые звезды на голубом фоне, а на пятом своде видны четыре главных отца церкви, и около них четыре представителя главных монашеских орденов. Эта воистину большая и трудная работа выполнена с великим старанием. Когда живопись сводов была готова, он украсил церковь на левой стороне, по всей верхней части стены, фресками. В сторону главного алтаря он написал восемь изображений из ветхого завета, и в пространстве между окнами и галереей была изображена остальная часть из ветхого завета, в восьми других исторических картинах. Напротив них он написал шестнадцать сцен из жизни Богородицы и Христа, а на стене главной двери вознесение Христа и сошествие св. Духа. [4]

Росписи эти должны были вызвать всеобщее удивление, так как в те времена искусство долго пребывало в мраке. Когда я увидел ее в 1563 году, она показалась мне чрезвычайно красивой, особенно принимая во внимание значение того обстоятельства, что Чимабуэ сумел среди темноты увидеть такой свет.

Возвратившись в Флоренцию, Чимабуэ работал в крестовом ходу монастыря Сан-Спирито, и затем написал икону Богородицы для церкви Санта Мариа Новелла, висящую высоко между капеллой Ручеллаи и капеллой деи Барди да Вернио. Работа эта сделана в большем размере, чем какая-нибудь другая, написанная до того времени, и некоторые ангелы, окружающие Мадонну, показывают в своих очертаниях и общем облике элементы нового стиля, хотя в общем они сделаны еще на греческий манер. В то время никто не видел лучшего, и поэтому работа эта произвела такое впечатление, что она в торжественном шествии, под звуки труб, была перенесена в церковь из дома Чимабуэ, который за нее был высоко награжден и почитаем. Передается рассказ, который можно найти также в некоторых повествованиях о живописцах старого времени, что король Карл Старший Анжу как раз проезжал через Флоренцию, когда Чимабуэ писал эту картину, в одном саду у ворот святого Петра. Синьоры города, оказывая королю разные почести, показали ему также картину Чимабуэ, которую никто не видел до тех пор. Поэтому, когда она показывалась королю, дамы и граждане города, богато одетые и в большом числе, все спешили туда. Это доставляло соседям столь много удовольствия, что они назвали предместье borgo allegro, веселым предместьем; название это сохранилось и позже, когда предместье было включено в состав города.

Все эти произведения придавали большую славу имени Чимабуэ. Он был назначен зодчим собора Санта Мариа дель Фиоре в Флоренции вместе с Арнольфо ди Лапи, пользовавшимся тогда широкою [5] славою в архитектуре. Наконец в 1300 году, когда Чимабуэ исполнилось шестьдесят лет, он перешел в другую жизнь, после того как ему удалось, что воистину справедливо, воскресить искусство из мертвых. Чимабуэ оставил многих учеников, в их числе Джотто, сделавшегося впоследствии превосходным живописцем, и оставшегося жить в его доме на улице дель Кокомеро. Чимабуэ был погребен в соборе Санта Мариа дель Фиоре. О нем мне остается еще сказать, что в начале тома, в котором я соединил рисунки всех мастеров, живших, начиная с его времени, имеются также некоторые вещи вроде миниатюр, работы Чимабуэ. Они теперь могут показаться несовершенными, но по ним можно узнать насколько искусство рисования было усовершенствовано его работами. [6]

АРНОЛЬФО ДИ ЛАПО

Родился около 1232 года во Флоренции, умер около 1301 года там же.

Арнольфо, работами которого искусство строительства было усовершенствовано таким же образом, как искусство живописи — Чимабуэ, родился в 1232 году. Когда умер его отец, ему было тридцать лет. Уже в то время он пользовался большою известностью, так как научился не только всему, что знал его отец, но и изучил у Чимабуэ искусство рисования, чтобы применить его к строительству. Все это стяжало ему славу лучшего зодчего Тосканы, и флорентийцы выстроили по его указаниям в 1284 году последнее кольцо городских стен. В 1294 году Арнольфо начал строить церковь Санта Кроче для ордена миноритов; вскоре после этого он велел убрать с внешних стен баптистерия Сан-Джованни все находившиеся около него гробы и надгробные памятники из мрамора и песчаника. Все восемь граней этого баптистерия он украсил черным мрамором из Прато таким образом, что он был положен на место плит песчаника, находившихся там раньше между древними мраморами.

По окончании этих работ флорентийцы, как повествует Виллани, решили выстроить главную церковь своего города, которая величиною, великолепием и красотою должна была соответствовать тому, что только можно было пожелать и ожидать от человеческого искусства и человеческих способностей. Арнольфо сделал чертеж и модель для этой церкви Санта Мариа дель Фиоре, которую никогда не удастся достаточно восхвалить, и он преднаметил мраморное [7] украшение ее внешней стороны в виде многочисленных карнизов, столбов, колонн, растительных и других орнаментов, которое в наши дни выполнено большею частью, хотя еще не совсем. Фундаменты этого строения он клал с такою предусмотрительностью и великим тщанием, что прилегающая часть площади еще ныне называется лунго и фондаменти.

Арнольфо пользовался всеобщим доверием, и без его совета ничего важного не было предпринято. Когда в 1298 году флорентийская община завершила постройку городских стен, он начал строить палаццо Синьоров, напоминающий тот, который его отец выстроил в Казентино для графов Поппи. Хотя план Арнольфо отличался большими размерами и великолепием, ему все-таки не удалось выстроить здание таким образом, чтобы это соответствовало высоте его искусства и знаний. Дело в том, что дома рода Уберти и вообще тех гибеллинов, которые побудили флорентийский народ к мятежу, были разрушены, и место, где они находились раньше, превращено в площадь. Несмотря на все свои доводы, Арнольфо не удалось получить позволения выстроить дворец по квадратному плану, так как тогдашние правители ни за что не хотели допустить, чтобы фундаменты его были утверждены на участке мятежных Уберти. Кроме того он должен был вместить в свое здание башню Форабоски, вышиною в пятьдесят локтей; поэтому нельзя удивляться, что новый план дворца вышел кривым и неравномерным. Благодаря тому, что Арнольфо скрепил эту башню, строя ее из прочного материала, впоследствии другим зодчим было нетрудно надстроить над нею ту высокую колокольню, которая ныне видна там. Сам Арнольфо в течении двух лет завершил постройку только самого палаццо, который впоследствии, благодаря украшениям, добавляемым время от времени, принял нынешний свой вид величия и великолепия. [8]

По окончании всех этих и еще многих других работ, которые были не менее полезными и удачными, и вместе с тем богатыми красотой, Арнольфо умер в 1300 году, шестидесяти лет от роду, как раз в то время, когда Джованни Виллани начал писать всеобщую историю своего века. Портрет Арнольфо, кисти Джотто, имеется в церкви Санта Кроче, рядом с главным алтарем, в картине, изображающей плач братьев ордена над телом св. Фрнациска; он изображен на переднем плане этой картины в одной из тех двух фигур, которые изображены разговаривающими между собою. [9]

НИККОЛО И ДЖОВАННИ ИЗ ПИЗЫ

Никколо родился около 1215 г. в Пизе или в южной Италии, умер около 1280 г. в Пизе. Джованни родился около 1250 г. в Пизе, умер около 1328 г. там же.

В жизнеописании Чимабуэ была речь о искусстве рисования и живописи; говоря здесь о Никколо и Джованни, уроженцах Пизы, мы должны сообщить некоторые данные о произведениях скульптуры и о тех выдающихся постройках, которые воздвигли эти два мастера. Их статуи и постройки заслуживают быть прославленными не только размерами и пышностью, но и стройностью и соразмерностью. Никколо и Джованни устранили большую долю неуклюжей и неуравновешенной греческой манеры; они были самостоятельны в распределении рисунка, и придавали своим фигурам правильные положения.

Никколо, уроженец Пизы, работал под руководством некоторых греческих ваятелей, изготовлявших фигуры и орнаменты для собора и баптистерия Сан Джованни в этом городе. В то время случилось, что среди многочисленных обломков античного мрамора, составлявших часть военной добычи пизанцев, находилось несколько мраморных гробов, которые еще ныне хранятся в Кампо-Санто того города, и в их числе один гроб выдающейся красоты, с изображением охоты Мелеагра на каледонского вепря, высеченный прекрасным образом. Рисунок нагих и одетых фигур выработан здесь в совершенстве и с выдающимся мастерством. Мраморный гроб этот, вследствие своей великой красоты, был помещен пизанцами на фасаде собора. Никколо заметил совершенство этого [10] произведения; оно понравилось ему чрезвычайно, и он приложил большое усердие и прилежание, чтобы подражать как этому, так и некоторым другим украшениям античных мраморных гробниц, что доставило ему славу лучшего ваятеля своего времени. Ибо со смерти Арнольфо в Тоскане не было выдающегося скульптора, за исключением флорентийского зодчего и ваятеля Фуччио, который в 1229 году выстроил в Флоренции церковь Санта Мариа сопр'Арно и также в Ассизи гробницу королевы Кипра.

В 1225 году после того, как скончался Сан Доменико Калагора, основатель ордена предикаторов, Никколо, бывший лучшим мастером чем Фуччио, был призван в Болонью, чтобы сделать гробницу названного святого из мрамора. Он условился с лицами, поручившими ему эту работу, поместил на ней много фигур, как это видно еще ныне, и окончил ее в 1231 году, к великой своей славе, ибо гробница эта считалась тогда великою редкостью и самой лучшей скульптурой, сделанной до того времени. Кроме того, Никколо изготовил модель этой церкви и большей части монастыря.

Возвратившись в Тоскану, он узнал, что Фуччио покинул Флоренцию, и отправился в Рим, в то время когда Гонорий там короновал императора Федериго, и что он вслед за Федериго отправился в Неаполь, где закончил Капоанский замок, прозванный теперь Викарией и служащий для всех Трибуналов этого королевства. Равным образом он достроил замок деля'Уово, соорудил башни, сделал ворота у реки Вольтурно для Капуи, а также окруженный стеною зверинец, предназначенный для ловли птиц, в Гравине и такой же в Мельфи, для зимней охоты. Кроме того сделал еще разные вещи, которые ради краткости здесь не перечисляются. Никколо, находясь в то время во Флоренции, упражнялся не только в скульптуре, но и изучал зодчество на тех [11] зданиях, которые сооружались тогда в довольно совершенных формах во всей Италии и в особенности в Тоскане. На передней стене церкви Сан Мартино в Лукке, над портиком маленькой двери, на лево он изваял из мрамора в виде не высокого рельефа Снятие со Креста. В этом произведении, в котором много фигур, он показал большое мастерство, и подал всем, работавшим раньше в этой области искусства с большим трудом, надежду, что скоро явится мастер, который будет в состоянии направить их на верный путь.

В 1240 году Никколо сделал план для церкви Сан Джакопо в ІІистое, и велел некоторым Тосканским мастерам работать там мозаикой. Мозаики эти, в свое время считавшиеся чем-то особенно замечательным и драгоценным, в наши дни только вызовут насмешки или сострадание вместо удивления. Но не только в Тоскане, но и во всей Италии в то время многие здания и всякие другие произведения искусства делались без знания дела и без правильного рисунка, в чем выказывается с одной стороны нищета духа, а с другой стороны огромное материальное богатство людей того века, плохо применявших свои средства, ибо не существовало мастера, умевшего делать что-нибудь толковое.

В 1254 году жители Вольтерры, которая сделалась подвластной флорентийцам, призвали Никколо дабы он расширил здание собора. Несмотря на неправильности этого строения, Никколо придал ему лучший вид и более богатые украшения, чем оно имело раньше.

После этого он, вернувшись в Пизу, изготовил там мраморную кафедру в баптистерии Сан Джованни, причем прилагал все старания, дабы оставить славную память о себе в своем отечестве. Там он, между прочим, изобразил страшный суд, с многочисленными фигурами, которые, несмотря на неправильность их рисунка, свидетельствуют о бесконечном прилежании и великом терпении Никколо. [12]

И так как ему наверно казалось, что он здесь совершил произведение достойное хвалы, он внизу поместил следующие слова:

Anno milleno centum bis bisque trideno
Hoc opus insigne sculpsit Nicola Pisanus.

Сия работа, нравившаяся не только пизанцам, но вообще всем, видевшим ее, была поводом к тому, что граждане Сиены в то время, когда Гуглиельмо Марискотти был прэтором, поручили Никколо изготовить для их собора кафедру, с которой читали Евангелие, Никколо изобразил на ней сцены из жизни Христа, причем он с великим старанием сделал много фигур из мрамора, свободно стоящих вокруг кафедры, что стяжало ему много похвал. Затем он участвовал при постройке собора Санта Мариа в Орвието. Здесь он работал в обществе некоторых немецких художников и изготовил для фасада той церкви рельефные фигуры из мрамора, в особенности изображения страшного суда, рая и ада. Работы эти не только были сделаны лучше, чем все, что работали там немцы, но он в них превзошел самого себя к великой своей славе.

Из детей Никколо сын его Джованни, бывая постоянно около своего отца, научился у него искусству скульптуры и зодчества, и со временем не только сделался равным ему, но даже превзошел его в мастерстве. Никколо, состарившись, возвратился в Пизу, где доживал свой век спокойно, поручая надзор над всеми работами своему сыну.

Всякий радовался, что Никколо оставил в лице своего сына Джованни наследника своего таланта, и такое мнение оказалось правильным. Когда в маленькой, но весьма богато украшенной церкви Санта Мариа делла Спина Джованни были поручены некоторые работы, он вместе с своими учениками взялся за дело, завершив украшение этой капеллы с большим совершенством, в чем можно убедиться еще по ныне. Этой работе тогда удивлялись как чуду, особенно [13] когда Джованни в одной из фигур здесь изобразил своего отца, таким как мог.

Пизанцы уже давно задумали и обсуждали план постройки общего кладбища для всех жителей города, богатых и бедных, побуждаемые к этому желанием уменьшить число могил в соборе и другими соображениями. Теперь они поручили Джованни постройку этого Кампо Санто. Оно стоит на соборной площади, по направлению к стене. Джованни сделал хороший рисунок, и по нему соорудил здание с великим умением, в том размере и с теми мраморными украшениями, как оно сохранилось поныне. На постройку не жалели денег, и он велел прикрыть крышу свинцом. Жители Пистои, которые весьма уважали память Никколо, отца Джованни, по причине тех многочисленных красивых работ, которые он сделал для города, поручили Джованни изготовить кафедру из мрамора для церкви Сант-Андреа, на подобие той, которую его отец сделал в Сиене. Соперничая с работою одного немецкого художника, который недавно изготовил амвон в церкви Сан Джованни Евангелиста, Никколо выполнил свою работу к немалой для себя славе. Джованни в течении четырех лет окончил это произведение. В пяти частях его он изобразил происшествия из жизни Христа и Страшный Суд, над которым работал с великим старанием, желая превзойти знаменитые в то время повсюду изображения в Орвието. В то же время для церкви Сан Джованни Евангелиста в том же городе Джованни сделал из мрамора чашу для святой воды. Она подпирается тремя фигурами, изображающих Умеренность, Мудрость и Справедливость, и ее поставили среди церкви, как произведение редкой красоты. Затем он вернулся в Пизу, и там настоятель церкви Нелло ди Джованни Фалконе поручил ему постройку большой кафедры в соборе, которая находится у хор, с правой стороны алтаря. Джованни начал свою работу, изготовил многие круглые фигуры, высотою [14] в три локтя, которые должны были подпирать кафедру, и придал ей тот вид, который она имеет поныне, покоясь отчасти на этих фигурах, отчасти на колоннах, поставленных на львах. На стенах амвона он изобразил некоторые происшествия из жизни Христа. Остается сожалеть, что затрате столь многих средств, усилий и прилежания здесь не соответствует правильность формы, и что это произведение не отличается ни изобретательностью, ни красивым обликом и другими хорошими качествами, которые придавали бы ему совершенство, достигаемое в наши дни гораздо меньшей тратою стараний и средств. Несмотря на все это, кафедра должна была казаться людям того времени, привыкшим видеть только грубые произведения, немалым чудом. Она была окончена в 1320 году.

В старой приходской церкви в Прато в течении долгих лет сохранялся в капелле под главным алтарем пояс Богородицы, подаренный городу Микеле да Прато в 1141 году, при возвращении на родину из Святой Земли. Он был передан настоятелю церкви Умберто, и держался там в большом почете. В 1312 году некий житель города Прато, негодяй, который едва не сделался вторым сером Чиаппеллетто, хотел похитить этот пояс. Однако был пойман на месте преступления и казнен за святотатство. Граждане Прато после этого происшествия решили хранить пояс в более надежном месте. Они пригласили для этого Джованни, который тогда уже был стар, и построили по его совету в главной церкви капеллу, где с того времени хранится пояс Богородицы. Жители Прато также по его совету увеличили церковь и покрыли ее здание и башню с внешней стороны черным и белым мрамором, как это видно и теперь. В 1320 году умер Джованни в глубокой старости, после того как он кроме названных строений воздвиг еще многие другие и изготовил еще разные скульптуры. Мы обязаны ему и его отцу, Никколо, многим, так как они во времена, не знавшие [15] правильности рисунка, прилагали немало стараний, чтобы усовершенствовать искусство, в котором они, принимая во внимание тогдашнее положение дел, были весьма заметны и обладали большим мастерством.

Джованни был похоронен с почестями в Кампо Санто, в том же склепе, где и его отец.

Неудивительно, что Никколо и Джованни совершили столь много работ, ибо они не только дожили до глубокой старости, но и участвовали повсюду во всех работах, будучи первыми мастерами своего дела во всей Европе. [16]

ДЖОТТО

Родился около 1266 года в местечке дель Колле вблизи Флоренции, умер 8 января 1337 года во Флоренции.

Мастера живописи всех времен обязаны природе, остающейся вечным учителем для тех, которые умеют извлечь лучшее и красивейшее, и которые неустанно стараются подражать ей. Подобным же чувством благодарности на мой взгляд мы обязаны флорентийскому живописцу Джотто.

Хорошая живопись и правильный рисунок вследствие опустошений и войн были утеряны в течении долгого времени. Хотя и рожденный еще среди несведущих мастеров, Джотто милостью неба воскресил почти уже совсем умершее искусство, и поднял его до такой высоты, что оно могло быть названо превосходным. Действительно, великим чудом представляется нашему уму обстоятельство, что сей невежественный век мог выдвинуть в лице Джотто мастера, оживившего вновь искусство правильного рисунка, о котором тогда никто не имел должного понятия.

Этот великий человек родился около 1266 года, в деревне Веспиньяно, в окрестности Флоренции, в четырнадцати милях от города. Отец его Бондоне, честный земледелец, воспитал сына своего Джотто как умел. Последний с раннего детства показывал во всем, что он делал, большую живость и необыкновенную пытливость ума, из-за чего его любили все знавшие его в деревне и в окрестности. Когда Джотто исполнилось десять лет, Бондоне поручил ему пасти овец, которым Джотто давал волю бродить по их участку, в то время как он сам, чувствуя влечение к искусству [17] рисования, тешил себя тем, что рисовал на камнях, на земле и на песке что-нибудь с натуры или по памяти. В это время случилось, что Чимабуэ по делам отправился из Флоренции в Веспиньяно, и нашел там Джотто, который в то время как паслось его небольшое стадо, рисовал овцу заостренным камнем на плоской каменной плите, чему его никто не учил, и что он делал совсем от себя. Чимабуэ остановился, пришел в удивление, и спросил его, не хочет ли он следовать за ним и остаться у него, на что мальчик ответил, что он готов на это, лишь бы его отец дал свое согласие. Чимабуэ обратился к Бондоне, и тот охотно дал свое разрешение увести сына во Флоренцию. Здесь мальчик, руководимый Чимабуэ и своим естественным дарованием, в скором времени не только усвоил себе манеру своего мастера, но подражая добросовестно природе, совершенно устранил старую неправильную греческую манеру; он создал новый, истинный способ живописи, изображая живых людей прямо с натуры; к этому не прибегали уже более двухсот лет, а если и прибегали, то весьма немногие, и ни в каком случае не с равным успехом. В капелле Палаццо дель Подеста во Флоренции, между различными портретами современников Джотто находится изображение, его любимого друга Данте Алигиери, который был прославлен как поэт, в то время, когда Джотто стяжал себе славу великого живописца. Поэтому Бокаччио и похвалил его в введении к новелле, повествующей о Джотто и мессере Форезе да Рабатта. В той же капелле тем же мастером написаны портреты Сера Брунетто Латини, учителя Данте, и мессере Корсо Донати, одного из великих граждан тех времен.

Первую свою работу Джотто исполнил в капелле главного алтаря флорентийской Бадии, где он сделал многое, почитавшееся весьма красивым, в особенности изображение Благовещения, где испуг и трепет Девы при появлении архангела Гавриила были [18] изображены им с такой выразительностью, что казалось, будто Дева Мария, под влиянием страха готова обратиться в бегство. Джотто написал также и картину в главном алтаре этой капеллы; она находится еще ныне там, но более из благоговения перед такой личностью какой был ее мастер, чем по другой причине.

В церкви Санта Кроче он расписал четыре капеллы. В первой, принадлежащей Ридольфо деи Барди, написаны сцены из жизни святого Франциска; на изображении смерти видна большая группа плачущих монахов, нарисованных довольно хорошо и естественно. В другой капелле, принадлежащей семейству Перуцци, видны две сцены из жизни Иоанна Предтечи, причем пляска Иродиады и группа прислуги около стола написаны весьма живо. В той же капелле две красивые сцены из жизни Предтечи, а именно воскрешение им Друзианы и вознесение его на небо. В капелле Бароичелли той же церкви имеется картина Джотто, написанная темперою и изображающая коронацию Девы Марии. Картина написана с величайшею тщательностью, и Джотто поместил на ней золотыми буквами свое имя и год, когда она была написана.

Когда эти работы были окончены, Джотто отправился в Ассизи, город в Умбрии, куда его призвал Фра Джованни ди Муро делла Марка, тогдашний генерал ордена святого Франциска. Тут он в верхней церкви, по обеим сторонам, под окнами, написал тридцать две исторические сцены из жизни и деяний святого Франциска, шестнадцать на каждой стене, и с таким совершенством, что стяжал себе великую славу. Действительно, здесь замечательно не только большое разнообразие движения в каждой фигуре, но и сопоставление происшествий, изображение костюмов того времени и подражание образцам природы. Между прочим, на одной из этих картин имеется фигура жаждущего, который наклоняется к источнику с столь сильным желанием утолить свою жажду, что его фигура [19] кажется почти одушевленной. По окончании названных изображений Джотто в том же месте в нижней церкви расписал верхние части стен у главного алтаря, и четыре паруса того свода, под которым покоится тело святого Франциска, украсив все красивыми и редкими изображениями. В первом парусе видно прославление святого Франциска на небе, во втором изображено Целомудрие, в третьем обручение святого Франциска с Бедностью, причем Христос держит ее за руку, в четвертом преображение святого Франциска, окруженного ангелами.

Окончив эту работу, он возвратился во Флоренцию, где написал святого Франциска на грозной скале Верниа (orribile sasso della Vernia) — картину, которую он выполнил с величайшим старанием, и которая была предназначена для Пизы. В ней он изобразил ландшафт с многими скалами и деревьями, что для того времени было совсем новым. В этом ландшафте виден святой Франциск, коленопреклоненный и сгорающий от желания получить стигматы, которые ему ласково сообщает Иисус Христос, появляющийся в небе среди серафимов. Все это изображено так, что оно во истину не может быть изображено лучше. Под этой картиною имеются три весьма красивые изображения из жизни того же святого. Произведение это ныне находится в Пизе, где память мастера высоко почитается, в церкви святого Франциска, на столбе рядом с главным алтарем. Оно было причиною того, что граждане Пизы поручили Джотто расписать часть внутренних стен Кампо Санто, который был выстроен по рисунку пизанца Джованни, сына Никколо, о чем уже сказано было выше. Здание это, выложенное мрамором снаружи и украшенное драгоценными скульптурными работами, имеет свинцовую крышу; внутри его находились многочисленные остатки античных изданий и языческие гробницы, привезенные сюда из разных стран. Теперь стены его должны были быть украшенными живописью. [20]

Когда Джотто прибыл в Пизу, он сперва написал на одной из стен Кампо Санто в шести больших фресках сцены, изображающие испытания Иова. Он правильно заметил, что стена здания, на которой он работал, была расположена к морю, и находилась под влиянием влажного юго-восточного ветра. Эта влага, оседая на мраморе и кирпичах разъедает живопись и портит изображения. Желая оградить свою работу от такого вредного влияния, Джотто велел покрыть здесь фон особым грунтом из извести, гипса и толченого кирпича, благодаря чему росписи эти сохранились до настоящего дня. Правда, они могли бы быть в лучшем состоянии, если бы за ними наблюдали как следует, и это не стоило бы особого труда, но это было упущено. Некоторые места фресок пострадали от сырости, цвет лица у фигур потемнел и грунт частью отпал. Хотя примененный Джотто грунт вначале кажется весьма надежным, но гипс, смешанный с известью разлагается в течение времени и вредно влияет на краски.

В этих фресках кроме портрета Фарината дегли Уберти видны многие красивые фигуры, в особенности фигуры крестьян, которые приносят Иову скорбную весть, и выражают как нельзя естественнее свое горе по утерянным стадам и прочим несчастиям. Прекрасно изображена также фигура слуги, стоящего с опахалом в руке около больного, покинутого всеми Иова. Фигура этого слуги красива во всех ее частях; замечательно изображены движения его, одной рукой отгоняющего мух от своего господина, пораженного проказой, а другой рукой осторожно закрывающего себе нос, чтобы не вдыхать зловоние от язв. Также и другие фигуры этих картин, равно и головы мужские и женские, весьма красивы и одежды их написаны весьма нежно. Поэтому неудивительно, что произведение это сделалось весьма славным в том городе и в других местах, что побудило папу Бенедикта IX, который хотел заказать живопись [21] для церкви святого Петра, послать одного из своих придворных в Тоскану, чтобы он узнал, кто такой Джотто, и какие он делает работы. Желая познакомиться с Джотто и узнать какие еще мастера выделяются во Флоренции в области живописи и мозаики, этот придворный совещался в Сиене с многими художниками, и, получив от них разные рисунки, отправился во Флоренцию. Там он в одно утро пришел в мастерскую Джотто, который как раз сидел за работою, объявил ему волю папы, ознакомил его с желаниями последнего, и наконец просил его нарисовать что-нибудь, что он мог бы послать его Святейшеству. Джотто, который отличался большою вежливостью взял лист бумаги и кисть с красною краскою, положил локоть на бедро, и двигая исключительно кисть руки, так что она служила ему циркулем, провел круг совершенной правильности. Затем он поклонился перед придворным и сказал: вот вам рисунок. Тот весьма испуганно спросил его: разве я не получу другой рисунок, кроме этого? — Берите его, он более чем достаточен, сказал Джотто, отправьте его с другими, и вы увидите, что его ценность будет признана.

Посол, увидя что ему больше не удастся ничего получить, ушел весьма недовольным, и не сомневался что над ним насмеялись. Однако, он приложил рисунок Джотто к рисункам других живописцев и отправил их папе, сообщив что круг нарисован Джотто без циркуля, движением одной лишь кисти руки. Этого сообщения оказалось достаточным чтобы папа и многие из придворных понимающие в чем здесь дело, увидели, насколько Джотто превосходит живописцев своего времени. Когда происшествие это сделалось известным, сложилась поговорка "Ты круглее чем О Джотто", которая ныне еще применяется к людям грубого нрава. Эта поговорка не только замечательна своим происхождением, но и своим значением, лежащим в двусмысленности слова tondo, которое в [22] тосканском наречии обозначает правильный круг, и вместе с тем неповоротливость и медленность ума.

Выше названный папа пригласил Джотто в Рим, и оказал ему много почестей. Оценивая его способности, он велел ему написать в трибуне церкви святого Петра пять изображений из жизни Христа и главную картину сакристии, что Джотто выполнил с таким прилежанием, что эта работа оказалась лучшей живописью темперой, вышедшей из под его руки. Папа, видя как хорошо был исполнен его заказ, дал ему шестьсот червонцев и оказал ему так много почестей, что об этом заговорили во всей Италии. Когда скончался Бенедикт IX и папа Климент V был избран в Перуджии, Джотто должен был отправиться с этим папою в Авиньон, и он не только там, но и в других городах Франции написал большое число прекрасных картин и фресок, понравившихся в высшей степени папе и его двору. В 1316 году Джотто вернулся во Флоренцию, но вскоре был приглашен в Падую синьорами делла Скала, откуда он отправился дальше в Верону, где сделал несколько работ для мессере Кане в его дворце; особенно замечателен портрет этого синьора.

Когда Джотто прибыл обратно во Флоренцию, Неаполитанский король Руберто написал старшему сыну своему Карло да Калабрия, который как раз находился во Флоренции, что он окончил постройку женского монастыря и церкви Святой Клары, и просит его непременно прислать ему Джотто в Неаполь, чтобы тот украсил эти здания живописью. Польщенный приглашением столь славного короля, Джотто охотно поступил к нему на службу. Прибыв туда, он в нескольких капеллах упомянутого монастыря написал много изображений из Ветхого и Нового завета. Сцены из апокалипсиса, исполненные в одной из капелл, были по преданию сделаны по идеям Данте, что относится также и к знаменитым росписям [23] в Ассизи, о которых уже была речь. Хотя Данте в то время уже не было в живых, возможно что они раньше совещались об этих вещах, как это часто бывает между друзьями. Но возвратимся обратно в Неаполь, где Джотто в замке дель Уово и особенно в капелле написал многое, что весьма понравилось королю, который любил Джотто и часто разговаривал с ним во время работы; ему нравилось смотреть как он пишет и слышать его речь. Джотто, у которого всегда была готова поговорка или меткое возражение, доставлял ему двоякое развлечение, так как он, работая рукой, вместе с тем вел приятный разговор. "Я сделаю тебя первым в Неаполе", сказал ему раз Руберто, на что Джотто ответил: "С этой целью я живу у порта Реале." В другой раз король сказал: "Если бы я был на твоем месте, я не работал бы теперь, при такой жаре." "Конечно, я не сделал бы это, если бы я был на вашем месте", ответил Джотто. Он был весьма любим королем, и тот велел ему исполнить много работ в одной зале, уничтоженной королем Альфонзо I во время постройки замка, и в церкви Инкороната. Раз король потребовал от него шутя, чтобы он изобразил ему на картине его царство. Говорят, что Джотто тогда написал осла, на котором находится одно седло, между тем как у его ног лежит другое, которое он обнюхивает и очевидно находит более желательным. На обоих седлах были изображены короны и скипетры. "Объясни мне это", сказал король. "Таков твой народ", ответил Джотто, "он каждый день желает себе другого правителя".

По окончанию всех этих работ Джотто 9-го июля 1334 г. начал во Флоренции постройку колокольни собора Санта Мариа дель Фиоре. Для этого почва была прорыта на глубину 20 локтей, и был положен грунт из массивных камней на место, покрытое щебнем и водой. Над этим каменным грунтом шел фундамент высотою [24] в двенадцать локтей, из камней скрепленных цементом, и в оставшемся пространстве, высотою в восемь локтей, он велел сделать еще каменный фундамент. Когда начали класть эти фундаменты, епископы города, со всеми духовными лицами и магистратами отправились сюда, для торжественной закладки. Строение было возведено по модели, сделанной в обычной для того времени немецкой манере, и Джотто сделал рисунки для всех исторических сцен, служивших здесь украшениями, причем он с большою тщательностью наметил белою, черною и красною краскою на модели те места, куда должны были быть поставлены камни и фризы. Объем башни внизу равен 100 локтям, то есть 25 на каждой стороне, высота равна сто сорока четырем локтям, и, если Лоренцо ди Чионе Гиберти правильно говорит, в чем я не сомневаюсь, то Джотто не только изготовил модель башни, но и выполнил среди рельефов те, которые изображают развитие искусства. Названный Лоренцо уверяет, что он видел модели для этих работ, и это весьма правдоподобно, так как искусство рисования есть изобретатель, отец и мать не только одной отрасли трех искусств, но и всех вместе взятых. По модели Джотто башня эта должна была получить еще покрытие в форме пирамиды, высотою в сорок локтей. Однако, так как такое покрытие соответствовало устарелой немецкой манере, то архитекторы более поздних времен всегда советовали, не строить его вовсе; им казалось, что башня красивее без него. За все это Джотто не только получил право гражданства во Флоренции, но также ежегодное вознаграждение от города в сто червонцев, что в то время было очень много. Постройка башни, над которой он наблюдал, после него была продолжена Таддео Гадди, так как Джотто не прожил достаточно времени, чтобы увидеть ее оконченной. Он сделал также несколько работ в Милане, находящихся в разных местах города и очень ценимых там до настоящего дня. [25] Вскоре после своего возвращения оттуда, в 1336 году, он умер, по окончании своих многочисленных мастерских работ, к искренней печали своих сограждан и всех, которые его знали, и даже для тех, которые только слышали о нем, так как он не только был отличным живописцем, но и добрым христианином. По заслугам его почтили торжественным погребением. При жизни он пользовался любовью выдающихся личностей всех званий, между которыми кроме Данте, о котором шла уже речь, еще должен быть назван Петрарка. В своем завещании в числе вещей, которые особо ценил этот поэт, он оставил синьору Франческо да Каррара, синьору Падуи, икону Богоматери, работы Джотто, весьма редкую и драгоценную, по мнению поэта.

Джотто был похоронен в соборе Санта Мариа дель Фиоре, где на левой стороне при входе в церковь был поставлен надгробный камень из белого мрамора в память этого великого человека. Названный уже в жизнеописании Чимабуэ комментатор Данте, живший во время Джотто, говорит: "Джотто есть и останется первым среди живописцев города Флоренции, об этом свидетельствуют его работы в Риме, Неаполе, Авиньоне, Флоренции, Падуе и иных местах мира."

Как уже сказано выше, Джотто был веселого нрава, и его умные и меткие речи остались во Флоренции живы в памяти. Не только Мессере Джованни Боккаччо писал об этом, но и Франко Сакетти в своих трехстах новеллах рассказывает много занимательного про этого художника, и я хочу здесь прибавить некоторые из этих новелл со слов Франко, дабы вместе с содержанием была передана и характерная речь того времени. Привожу заглавие одной из этих новелл:

"Некий весьма незначительный человек приносит щит, желая, чтобы он был расписан знаменитым живописцем Джотто, [26] который шутя выполняет работу соответственно указаниям, но так, что приводит владельца щита в смущение."

Новелла 63. Всякий знает про Джотто, что он был превосходным и великим живописцем. Какая-то темная личность, слышала сколь он знаменит; желая расписать свой щит, может быть для того чтобы отправиться на должность надзирателя замка, она пошла к мастеру Джотто. Неизвестного провожал человек, несший щит; придя к художнику, он сказал таким образом: "Приветствую тебя мастер, я желаю чтобы ты мне написал мой герб на этом щите." Джотто с удивлением смотрел на заказчика, однако ответил ему: "К какому времени ты хочешь, чтобы он был готов?" Тот назначил время и живописец сказал: "Хорошо, я сделаю как следует", после чего заказчик ушел. Когда Джотто остался один он подумал: что это значит? неужели мне кто-нибудь шутя прислал этого человека? Как бы то ни было, мне до сих пор никто еще не предложил расписывать щиты, и вот этот глупец принес мне свой и требует, чтобы я написал ему его герб, как будто он французский король. Я непременно должен ему выдумать новый герб. Так он сказал самому себе, взял упомянутый щит, нарисовал на нем, что ему казалось подходящим, и передал его своим ученикам, чтобы они закончили работу. Картина состояла из жестяного колпака, оплечника, пары железных перчаток, нагрудника, лат для рук и ног, меча, кинжала и копья. Когда затем пришел мудрый заказчик, про которого никто не знал, кто он такой, он подошел к Джотто и сказал: "Мастер, расписал ли ты щит?" — "Должно быть", ответил Джотто, "дайте его сюда". Щит был принесен, наш мудрец взглянул на него, и воскликнул: "О, какая это мерзость, что такое ты написал мне?" "Послушай", сказал ему Джотто, "ты наверно называешь это мерзостью ввиду того, что дело теперь идет о платеже. — "Я не дам за это четырех данари", [27] возразил тот, — "что же ты просил написать на щите?" спросил Джотто. "Мой герб" (larme mia) ответил тот. "И отлично", воскликнул Джотто, "разве ты здесь не одет в твое оружие как следует, разве здесь не достает хоть одной части". — "Довольно", перебил его заказчик. — "Напротив", возразил Джотто, "дело совсем еще не улажено. Да поможет тебе небо, ибо ты большой дуралей. Если кто-нибудь тебя спросит кто ты такой, ты вряд ли найдешь ответа, а сюда ты приходишь и говоришь: пиши мой герб. Если бы ты был из семьи де'Барди, то это было бы достаточно. Но какой же у тебя герб, от кого ты ведешь свое начало, кто твои предки? По правде, сказать, разве тебе не стыдно, ты едва родился на свет, и говоришь о гербах, как будто ты был Дуснан ди Бавиера. Я написал на твоем щите целое вооружение (armatura). Если не достает какая либо часть, скажи, и я велю ее прибавить". — "Ты говоришь мне грубости, и испортил мой щит", ответил тот, и отправился к судьям, чтобы привлечь Джотто к ответственности. Тот явился, но со своей стороны подал жалобу на своего обвинителя, говоря, что ему надлежит получить два червонца за свою живопись, между тем, как заказчик требовал возмездия за испорченный щит. Когда судьи услыхали речь, которую Джотто произнес гораздо лучше своего противника, то они решили, что заказчик должен принять щит и уплатить Джотто шесть лир, и что право находится на стороне художника. Другой должен был подчиниться, и был отпущен после того, как его осудили как следовало. Говорят что Джотто, в то время когда он был еще учеником у Чимабуэ, раз в отсутствии мастера так ловко написал муху на носу одной из фигур, сделанных последним, что Чимабуэ, возвращаясь к работе, несколько раз старался прогнать ее рукой, не замечая в чем дело. Много шуток и историй в этом роде можно было бы еще прибавить, но я довольствуюсь этими двумя [28] имеющими отношения к области истории искусства. Повествование о другом я оставляю Франко и иным.

Память Джотто осталась живою не только благодаря произведениям его рук, но также и в сочинениях писателей того времени, так как он вновь нашел истинный способ живописи, который был утерян в течение многих лет. В память этого общественным декретом и при содействии Лоренцо Медичи старшего, питавшего особое благоговение перед искусством этого великого человека, изображение Джотто было поставлено в Санта Мариа дель Фиоре. Оно было изваяно из мрамора отличным ваятелем Бенедетто да Маяно, и снабжено надписью знаменитейшего Анжело Полициано Сделано это было для того чтобы все отличающиеся в любой области, могли иметь надежду, что они найдут у других такое же признание, какое заслужил в столь высокой степени Джотто милостью славнейшего Лоренцо. [29]

АНДРЕА ДИ ЧИОНЕ ОРКАНЬЯ

Упоминается во Флоренции от 1344-1377 года.

Флорентийец Орканья был живописцем, скульптором, зодчим и поэтом. Он изучал скульптуру, будучи еще мальчиком, а затем начал писать темперой и аль-фреско под руководством своего брата Бернардо Орканья, и притом столь успешно, что названный Бернардо пригласил его изобразить вместе с ним жизнь Девы Марии в главной капелле церкви Санта Мариа Новелла, в то время принадлежавшей роду Риччи. Эта работа прославилась своею красотою, однако она была вскоре после того повреждена сыростью, вследствие порчи крыш, в чем были виноваты лица, которым был поручен надзор за ними. Когда Доменико дель Гирляндайо возобновил живопись, о чем будет сказано в другом месте, он большею частью пользовался при этом идеями Орканьи. Тот написал вместе со своим братом много фресок, в той же церкви, в капелле Строцци, к которой поднимаются по каменной лестнице. На одной стороне изображен рай, со всеми святыми, облеченными в одежду и головные уборы современные живописцы, и на другой стороне ад с теми пропастями, кругами и другими подразделениями, которые описал Данте; этого поэта Андреа изучил основательно. Слава произведений Орканья заставила тогдашних правителей Пизы поручить ему роспись части стены в Кампо Санто, сего города, где работали уже раньше Джотто и Буффальмакко. Андреа начал работу, и написал на стороне, лежащей к собору, около изображений страстей Христовых, [30] написанных Буффальмакко, суд мира, причем он развил разные собственные идеи. В первой картине он в одном углу изобразил светских людей разных званий, окруженных радостями мира. Они сидят на цветистом лугу, в тени красивой рощи апельсинных деревьев. В листве этих деревьев порхают амуры, а под ними находится большое число прекрасных женщин. Амуры эти по-видимому направляют свои стрелы в сердца этих женщин, вблизи которых юноши и рыцари внимают звукам музыки, глядя на хороводы молодых людей и девушек, которые полны радости, ибо их сердца преисполнены любовью. Между фигурами мужчин Орканья изобразил Каструччио, властителя Лукки, красивым молодым человеком, с головой окутанной светло-голубым шарфом, носящего ястреба на своей руке. Рядом с ним портреты других своих современников, про которых теперь не возможно сказать, кто они. Одним словом, он в этой первой сцене повествует о радостях жизни весьма красивым образом. На другой стороне той же картины, на высокой горе, Орканья изобразил жизнь тех, которые, каясь в своих грехах или из желания вечного спасения отрешились от мира сего. Гора эта полна святых отшельников, служащих Господу, и предающихся разным занятиям. Некоторые из них читают и молятся и всецело предаются созерцанию, между тем как другие работают, добывая свой хлеб насущный. Между ними виден изображенный весьма метко отшельник, доящий козу. У подножия горы святой Макарий показывает трем королям, охотящимся со своими дамами и свитою, картину человеческого ничтожества, а именно трупы трех других королей, лежащих наполовину истлевшими в могиле. Живые короли, изображенные в красивых позах, смотрят на них с испугом, боясь сделаться похожими на них. В одном из этих королей, восседающих на конях, он изобразил Андреа Угуччионе делла Фаджинола Аретинского, который закрывает свое [31] лицо рукой, чтобы умерить запах тления. В середине этого изображения видна смерть, летящая по воздуху, и как бы показывающая, что она скосила на земле уже многих лиц всякого звания, возраста и пола, бедных и богатых, больных и здоровых, молодых и старых, мужчин и женщин. Около мертвых тел видны бесы, которые вырывают у них изо рта души и уносят их в огненные пропасти, которые видны на вершине высокой горы. Изображены также и ангелы, уносящие души праведников в рай.

Орканья вслед за тем всем своим старанием обратился к зодчеству, полагая, что знание его вскоре может оказаться ему полезным. Он не ошибся; в 1355 году флорентийская община купила несколько частных домов около дворца синьоров, чтобы расширить площадь и построить помещение, в котором граждане могли обсуждать свои дела во время дождя и зимою. Между рисунками, которые были выполнены лучшими мастерами города для этой просторной великолепной лоджии, рисунки Орканья были всеми признаны самыми красивыми и удавшимися, и по решению синьоров и общины была начата постройка большой лоджии на фундаментах, заложенных во время герцога Афинского; выстроена она была из хорошо отесанных камней, с большим старанием. Причем для этого времени являлось новым то обстоятельство, что аркады сводов более не были исполнены в форме стрельчатых арок, как это делалось раньше, но по новому, весьма прославленному способу полукругами, что придавало всей постройке характер легкий и изящный. На этой лоджии Орканья поместил некоторые украшения над аркадами передней стороны, а именно семь исполненных собственноручно мраморных фигур, изображающих семь главных добродетелей; они весьма красивы и показывают, что он был не менее выдающимся скульптором, чем живописцем и зодчим. Помимо этих талантов его [32] украшало приветливое и хорошее обхождение, ибо он был наиболее любезным представителем своего звания.

Члены братства Орсанмикеле собрали много денег из подаяний и пожертвований, которые были преподнесены находящейся в их церкви Мадонне во время большого мора 1348 года. Они решили поместить икону этой Богоматери в часовню или точнее в ковчег, который не только предположено было богато украсить разными работами из мрамора и других драгоценных сортов камня, но применить самым богатым образом мозаику и украшение бронзою. Материал и работа этого произведения должны были превзойти все, что до того времени было сделано в подобных размерах. Орканья сделал много рисунков, из которых наконец один понравился правителям больше всех. Они поручили ему работу, и оставили ее всецело на его усмотрение. После этого он поручил разным мастерам из разных стран выполнение частей ковчега, сам же вместе со своим братом взялся за изображение украшающих его фигур; и когда все было готово, он весьма мудро и мастерски велел отдельные части соединить между собою медными скреплениями, залитыми свинцом, дабы не портился блестящий и полированный мрамор. Впоследствии оказалось, что постройка лоджии и ковчега со всеми украшениями стоила девяносто шесть тысяч червонцев. Деньги эти были прекрасно применены. На них были сделаны произведения, почитавшиеся лучшими в то время, и имя Орканья, благодаря его работам, останется навсегда знаменитым. [33]

ДУЧЧИО

Упоминается в Сиене от 1282-1319года.

Уроженец Сиены Дуччио, пользовавшийся большим уважением в области живописи, первый начал изображать способом киароскуро фигуры в мраморе на полу собора в Сиене, в чем художники последующего времени сделали столь замечательные успехи. Дуччио при этом старался подражать манере древних, и правильным образом придавал фигурам красивые формы, изображая их мастерски, несмотря на трудность техники. Для собора он исполнил картину, в свое время находившуюся на главном алтаре, но потом унесенную оттуда, когда был водружен существующий там поныне ковчег. В этой картине, как повествует Лоренцо ди Бартоло Гиберти, было изображено коронование Богородицы, написанное почти в греческой манере, однако с сильным уклонением в сторону новой манеры изображения. В виду того, что алтарь был доступен со всех сторон, обратная сторона картины была также украшена живописью; на ней Дуччио с большим старанием изобразил сцены из Нового Завета с маленькими весьма красивыми фигурами. Дуччио исполнил в Сиене многие картины на золотом фоне, и также одну для церкви Санта Тринитта во Флоренции, на которой изображается Благовещенье. Для церквей в Пизе, Лукке и Пистойе он изготовил много картин, которые все были весьма прославлены, сделали знаменитым его имя и доставили много выгоды. Где он умер — неизвестно, неизвестно также, каких он оставил родственников, учеников и какое состояние. [34]

ДЖАКОПО ДЕЛЛА КВЕРЧИА

Родился в 1371 г. в местечке Кверчиа вблизи Сиены, умер в 1438 г. в Сиене.

Кверчиа, местечко вблизи Сиены, родина скульптора Джакопо ди маэстро Пиэро ди Филиппо. Следуя примеру Андреа Пизано, Орканьи и других вышеназванных мастеров он руководствовался в своем искусстве стремлением насколько возможно приблизиться к изображению жизни. Чума, мор и междуусобие граждан Сиены привели этот город в печальное состояние и заставили удалиться оттуда Орландо Малевольта, под покровительством которого Джакопо успешно работал в своем родном городе. Поэтому он оставил Сиену и удалился при содействии некоторых друзей в Лукку, и там в церкви Сан Мартино по заказу Паоло Джуниджи, властелина этого города, сделал гробницу недавно умершей супруги последнего. На мраморном цоколе этого произведения он поместил фигуры нескольких детей, держащих гирлянды, причем так искусно, что они казались живыми, а на гробе, который стоит на этом цоколе, он с великим тщанием изобразил супругу Паоло Джуниджи, похороненную в этом гробу. Из того же камня он изваял высоким рельефом лежащую около ее ног собаку, как символ супружеской верности. После того как Паоло в 1429 году был изгнан из Лукки, чем город обеспечил себе свою свободу, этот гроб был снят со своего места и едва не уничтожен гражданами Лукки из ненависти к имени Джуниджи. Только благоговение перед красотой фигуры и остальных украшений удержало их до некоторой степени. Вслед [35] за тем гроб и фигура были бережно поставлены у дверей в сакристию, где видны поныне, между тем как капелла, основанная Паоло Джуниджи, сделалась собственностью общины.

Узнав, что община ткачей шерсти (l’arte dei’mercatanti di Calimara) во Флоренции намерена заказать бронзовые двери для баптистерия Сан Джиованни, Джакопо отправился туда. Работа эта должна была быть передана тому, кто при изготовлении пробного изображения в бронзе даст наилучшее доказательство своих способностей. Этот великий заказ и был бы передан Джакопо, если бы он не нашел соперников в лице Донателло и Филиппо Брунеллески, превосходивших его своими работами. Потерпев неудачу в этом деле, Джакопо отправился в Болонью, где при посредстве Джовани Бентивоглио он от строящих собор мастеров получил заказ украсить мраморными работами главные двери этой церкви. Чтобы не испортить впечатление того, что здесь было уже начато, Кверчиа продолжал работу по немецкому правилу и поместил над пилястрами, поддерживающими карниз и аркады, недостающие здесь еще рельефы, которые он выполнил с великим старанием в течение двенадцати лет. Обыватели Болоньи, думавшие до сих пор, что не удастся сделать лучшую и более красивую работу в мраморе, чем та, которую сделали мастера Агостино и Анджело из Сиены на главном алтаре в церкви Сан Франческо в Болоньи, увидели к своему величайшему удивлению, что произведение Джакопо было многим прекраснее, чем уже имевшееся.

Джакопо получил приглашение вернуться в Лукку и охотно последовал ему. В церкви Сан Фриано он изготовил для Федериго ди маэстро Тренто дель Велья мраморное изображение Девы Марии с младенцем и святыми: Сан Себастианом, Лучией, Джеронимом, и Сигизмундом, сделав это в хорошей манере и красивым рисунком. На пределле видны были сцены из жизни каждого [36] из этих святых, в высоком рельефе, который там выступал отлично. Много похвалы здесь заслужило то обстоятельство, что Джакопо по мере перспективного углубления уменьшал высоту рельефного изображения фигур. Он изобразил также в весьма жизненных рельефах на двух больших надгробных камнях Федериго, для которого он исполнил всю работу и его супругу. Это воодушевляло и других художников придавать своим произведениям силу и красоту. На этих камнях читаются слова: "Hoc opus fecit jacobus magistri Petri de Senis 1422". Из Лукки Джакопо отправился во Флоренцию, где мастера Санта Мариа дель Фиоре, до которых дошла его слава, поручили ему украсить фронтон двери собора по направлению к Аннунциате, мраморною работою. Он там изобразил Мадонну в мандорле, вознесенную на небо хором ликующих ангелов, полет которых отличается силою и грацией. Под этим изображением находится фигура святого Фомы, получающего пояс, а на другой стороне, напротив Фомы, он изобразил медведя лезущего на грушевое дерево — странная выдумка, о которой тогда много говорили, и о которой и сегодня можно было бы сказать разное, о чем я умалчиваю, дабы каждый по своему мог истолковать ее себе, как он хочет.

Желая вновь увидеть свою родину, Джакопо возвратился в Сиену, где ему, согласно с его желанием, вскоре представилась возможность оставить о себе весьма почетную память. Синьория Сиены решила устроить богатое мраморное окаймление для вод того источника, течение которого в 1343 году сиенские мастера Агостино и Анжело направили к главной площади города. Работа эта была передана Джакопо за цену двух тысяч двухсот червонцев. Тот изготовил модель, заказал мрамор и начал работу, которую и завершил к величайшему удовольствию своих сограждан. С тех пор его прозвали не Джакопо дела Кверчиа, как раньше, но Джакопо де ла Фонте. [37] В середине этого сооружения видна преславная Дева Мария, главная покровительница этого города; она изображена немного в большем размере, чем другие фигуры, и прекрасным, необычайным образом. Вокруг находятся изображения семи главных теологических добродетелей, головы которых Джакопо выработал нежно, придавая им приветливое выражение. По всему этому видно, что он понимал, в чем ценность искусства; он придавал мрамору новую прелесть, устраняя старую манеру, по которой скульпторы до сих пор не придавали своим фигурам никакой приветливости, между тем как Джакопо изобразил их с любезным выражением и с действительными телесными формами, при чем он работал в мраморе с большим терпением и с большой чуткостью. Для украшения этого фонтана он изготовил кроме того изображения некоторых происшествий Ветхого Завета, а именно: сотворение прародителей и то как они вкушают запрещенное яблоко, причем здесь в выражении лица Евы имеется столько привлекательности и в движении, с которым она преподносит Адаму яблоко, столь много прелести, что отказ Адама взять его кажется невозможным. Все остальное в этом произведении сделано не менее обдумано. Оно украшено красивыми изображениями детей, львов и волков, которые включены в герб города, и было закончено Джакопо с величайшим старанием и большим мастерством в течение двенадцати лет. Этот мастер изготовил также три красивых бронзовых рельефа, изображающих сцены из жизни Предтечи, в баптистерии Сан Джиовани под собором в Сиене и сделал весьма красивые, достойные всяческой похвалы круглые бронзовые фигуры высотой в один локоть, находящиеся между этими рельефами.

Такими произведениями прославился в искусстве Джакопо, который в своей безупречной частной жизни был человеком благородного нрава. Поэтому Синьория Сиены сделала его рыцарем, и вслед [38] за тем главным мастером при постройке собора. Эту должность он исполнял как нельзя лучше и хотя он прожил не более трех лет после того как получил ее, ему удалось во многом весьма похвальным образом усовершенствовать это здание. [39]

ЛУКА ДЕЛЛА РОББИА

Родился около 1399 года во Флоренции, умер 20 февраля 1482 года там же.

Скульптор Лука делла Роббиа родился в 1399 году во Флоренции, в доме принадлежащем их роду и находившемся вблизи церкви Сан Барнаба. Там он был воспитан в добрых правилах, и, как это следовало всякому флорентийцу, научился читать, писать и считать; последнее насколько это ему было нужно. После этого отец отдал его на обучение в мастерскую золотых дел мастера Леонардо ди сер Джиовани, слывшего тогда за лучшего мастера своего дела. Когда Лука настолько преуспел у последнего, что был в состоянии рисовать и лепить из воска, он попробовал изготовить некоторые вещи в мраморе и бронзе, что ему удалось довольно хорошо и сделалось причиною того, что он оставил ремесло золотых дел мастера и посвятил себя ваянию. Днем он неустанно предавался ваянию, а ночью рисовал и делал это с таким прилежанием, что часто, когда у него от холода мерзли ноги, он прятал их в мешок с опилками, не желая покинуть работу. В этом я не вижу ничего удивительного, ибо никто еще не усовершенствовался в какой-нибудь области, не научившись уже в ранней молодости переносить жару и холод, голод и жажду, и всякие другие невзгоды.

Действительно, глубоко ошибаются те, которые мнят, что можно достичь почетного звания без усилия и сохраняя всегда за собою все удобства жизни. Оно приобретается не во сне, но только бодростью и неустанными усилиями. Луке едва исполнилось пятнадцать [40] лет, когда он, вместе с некоторыми другими молодыми ваятелями, был приглашен в Римини, чтобы изготовить там мраморные статуи и украшения для Сигизмондо ди Пандольфо Малатеста, властелина этого города, который в то время строил капеллы в церкви Сан Франческо и воздвигал надгробный памятник своей супруге. Лука в рельефах к этой гробнице, которые еще ныне показываются, дал выгодное для себя доказательство знания своего дела. Вслед за этим он был отозван обратно во Флоренцию мастерами — строителями собора Санта Мария дель Фиоре и сделал там для колокольни этой церкви пять мраморных рельефов, которые были помещены на стене башни, обращенной к собору. Там они, в соответствии с планом Джотто, должны были находиться рядом с теми, в которых Андреа Пизано изобразил науки и искусства. В первом рельефе, который сделал Лука, виден Донат, учащийся грамматике, во втором философы Платон и Аристотель, в третьем фигура, играющая на лютне и олицетворяющая музыку, в четвертом астрология в лице Птоломея и в пятом геометрия, представленная Евклидом. Эти произведения качеством рисунка, непринужденностью замысла и чистотою выделки, далеко превосходили вышеназванные два, в которых Джотто изобразил живопись под видом пишущего картину Апелеса и скульптуру, под видом работающего над изваянием Фидия. Мастера — строители Санта Мариа дель Фиоре, распознав по этим работам заслуги Луки и следуя совету Мессере Виери де Медичи, весьма популярной личности gran cittadino popolare) того времени, высоко ценившего Луку, дали в 1405 году этому художнику заказ на выполнение мраморных украшений органа, который должен был быть помещен над дверями в сакристию. Лука изобразил на цоколе в нескольких рельефах хоры певчих, в разнообразных позах и сделал это с большим старанием. Работа удалась ему так хорошо, что несмотря на то что она помещена на высоте [41] шестнадцати локтей, ясно видно как горло певцов расширяется от пения, и также что тот из них, который управляет хором, бьет такт на спине младших. Там видны еще изображения всякого рода песен, плясок и разных затей, выражающих наслаждение музыкой. На карнизе Лука укрепил две позолоченные фигуры из металла — двух нагих ангелов, сделанных весьма тонко. Вообще вся работа должна считаться редким произведением, хотя Донато при украшении другого органа, напротив названного, обнаружил больше опытности и правильного суждения, чем Лука, тем, что он, как будет сказано в дальнейшем, выработал свое произведение только в общих чертах и как бы только в сыромъ виде, для того, чтобы оно было ясно видно издали. И действительно работа Донато здесь оставляет больше впечатления, чем произведение Луки, выполненное с большим прилежанием и хорошим рисунком, но вследствие своей детальности не ясное для глаза издали и не столь убедительное, как вещь Донато. Искусство формы (l’arti del disegno) могут быть сравнены с поэзией. Подобно тому как произведения поэзии, являющиеся прямым следствием поэтического вдохновения (furore poetico) истинны и хороши и превосходят все хитроумные измышления в этой области, так и произведения хороших мастеров искусства формы, сделанные соответственно внезапно появившейся идее (a un tratto dalla forza di quel furore) лучше тех, которые выдуманы медленно и с трудом. Однако, не все дарования следуют одному и тому же образцу; существуют и такие мастера, которые работают только тогда хорошо, когда они работают медленно (che non fanno bene se non adagio). Впрочем, как правило, все-таки нужно следовать обратному.

Что касается до общественного мнения, то оно склонно к предпочтению произведений, поражающих кажущимся совершенством, но на самом деле скрывающих существенные недостатки за чрезмерным обилием подробностей. [42]

Менее заметными остаются те произведения, которые сделаны сообразно с требованиями истинного искусства и со знанием дела, но без внешнего блеска и не перегруженные деталями.

Оставив эти рассуждения, возвратимся к Луке. После того как он выполнил названную работу, украшение органа, имевшую полный успех, ему было поручено изготовить бронзовые двери для упомянутой сакристии. Эти двери были выполнены столь отлично, что по истине достойны удивления; они показывают сколь полезным оказалось для Луки его пребывание в мастерской золотых дел мастера.

Однако, когда Лука по окончании сих трудов подсчитал сколько он за них получил и сколько времени они ему стоили, он нашел, что, затратив на работу не мало сил, он выиграл не много. В виду этого он решил оставить мрамор и бронзу и найти себе другой путь к более выгодному заработку. Лука знал, что работа из глины несравненно легче, и, если бы удалось найти средство которое могло бы придать им прочность, был бы устранен их существенный недостаток. Неустанно размышляя над способом, дающим возможность предохранить их от влияния времени, он наконец сделал открытие, что глазурь из олова, свинцовой окиси, антимония и других минеральных соединений, приготовленная в особой печи, совершенно соответствует этой цели, и способна придавать глиняным произведениям почти беспредельную прочность. Слава этого изобретения принадлежит Луке и им он стяжал себе право на благодарность всех следующих поколений. Достигнув того что хотел, Лука желал чтобы первой его работой в новой технике было бы украшение над той бронзовой дверью, которую он сделал под органом в Санта Мария дель Фиоре, украшенным мраморным изваянием его работы. Он поместил там изображение Воскресения Христа, столь красивое, что его стали почитать как величайшую [43] редкость. Тогда настоятели церкви пожелали, чтобы Лука украсил подобным образом и тимпан над дверью в другую сакристию, где сделал украшение вокруг органа Донаттело. Лука в этом месте весьма красиво поместил изображение Вознесения Христа. Затем он решил идти дальше и, вместо того чтобы покрывать названные произведения из глины только белою глазурью, он нашел способ окрашивать их, к величайшему удивлению и удовольствию каждого. Первый, кто дал ему заказ на многоцветную глиняную работу был преславный Пиеро ди Козимо де Медичи, который велел в одном кабинете палаццо, выстроенного его отцом Козимо, покрыть весь свод а также и пол различными фантастическими изображениями.

Совершенство всех этих работ должно показаться нам чудом, в виду того, что изготовление их было сопряжено тогда с великими трудностями и обжигание глины требовало большого опыта. Между тем Лука выполнил свою работу так совершенно, что свод и пол казались из одного куска вместо многих. Слава об его произведениях распространилась вскоре не только по всей Италии, но и по всей Европе. Общее желание обладать ими было столь сильно, что флорентийские купцы давали ему весьма выгодные для него заказы и рассылали его работы по всем странам. Лука, который не мог справиться со всей этой работой, убедил своих братьев Оттавиано и Агостино не предпринимать больше работ из камня, но работать исключительно из глины и это доставляло им больше выгод нежели ваяние.

Кроме тех произведений Луки, которые распространились в Испании и Франции, он работал многое для Тосканы; между прочим, для названного Пиеро де Медичи, он украсил своды в мраморной капелле церкви Сан Миниато аль Монте. Самая замечательная работа в этом роде находилась в той же церкви, а именно декорация [44] сводов капеллы Сан Джакопо, в которой похоронен кардинал Португальский. Для орденской думы при Санта Кроче изготовлены были Лукой по рисункам Филиппо ди сер Брунеллеско фигуры из глазированной глины, помещенные с наружной и внутренней стороны. Средства на выполнение этой работы предоставило семейство де Пацци.

Вслед за тем, Лука старался найти способ написать фигуры и картины красками на плоской доске из обожженной глины. В круге, находящемся над нишею четырех святых в Орсанмикеле, он поместил изображения инструментов и знаков общины промышленников (arte de fabbricanti) вместе с многими прекрасными украшениями. В том же месте он сделал два круглых рельефа и изобразил в одном из них для общины аптекарей (arte degli speziali) Богородицу, а в другом для торгового суда (la mercatanzia) — лилию на тюке товара (un giglio sopra una balla) и кругом гирлянду из фруктов и листьев, которые так красивы, что они кажутся естественными, а не сделанными из обожженной и раскрашенной глины.

Если бы этому художнику было суждено жить дольше, то он успел бы сделать своими руками вещи еще гораздо более значительные. Не задолго до своей смерти Лука начал заниматься также и живописью; я видел несколько из его картин в его доме, и они заставляют меня верить, что живопись далась бы ему легко, если бы смерть, часто похищающая наилучших людей как раз в то время, когда они собираются дать миру высшее, не лишила бы его жизни столь преждевременно.

Лука переходил от одной технике к другой, от мрамора к бронзе и от бронзы к глине. Он поступал таким образом не из лени или вследствие непостоянства нрава, как иные. Врожденное стремление толкало его к новым изобретениям, нужда и заботы жизни заставляли его найти занятие, соответствующее его собственному [45] дарованию, и при наименьшей трате усилий, приносящее наибольшую выгоду. Мир и искусство были обогащены им прекрасною и новою вещью, и сам он достиг длительной славы и вечной хвалы.

Лука хорошо рисовал, что явствует из некоторых листов моего собрания рисунков. Между ними есть один, на котором он, глядя в зеркало, изобразил весьма тщательным образом самого себя. [46]

ПАОЛО УЧЕЛЛО

Родился в 1397 году во Флоренции, умер в 1475 году там же.

Паоло Учелло причислили бы к самым редким и выдающимся гениям, которые были со времени Джотто в искусстве живописи, если бы он употреблял столько же старания на изображение людей и животных, как на задачи перспективы, стоившие ему много времени. Задачи эти сами по себе полны смысла и значения, но кто чрезмерно отдается им, теряет возможность выполнять другие работы и утомляет свой талант. Вместе с тем, он напрасно наполняет свой ум трудностями, часто превращающими свежесть и плодотворность духа в угрюмое и сухое настроение. Паоло неустанно занимался самым трудным вопросом искусства, причем он довел до совершенства метод, по которому основной план зданий и изображение их лицевой стороны могут быть переданы согласно перспективе до высоты карнизов и крыш. На решение этих трудных задач он употребил много прилежания и нашел правила, следуя которым можно поставить фигуры в картине действительно на соответствующем месте. Для того чтобы они казались находящимися более в глубине, изображения должны постоянно уменьшаться в определенной мере. Раньше при изображении фигур не пользовались определенными правилами. Однако, несмотря на то, что все это существенно и важно, он все-таки поступил бы лучше, если бы больше изучал самое изображение фигур. Хотя он и умел нарисовать их довольно порядочно, у него в этой области еще многое было далеко от совершенства. Поэтому его близкий друг [47] скульптор Донателло, говорил ему, когда он показывал ему свои работы: "Паоло, твоя перспектива заставляет тебя забывать о действительном из-за мнимого. Все это хорошо для тех, которые работают интарсии и при этом изображают витые столбы, лестницы и подобные им вещи".

В монастыре Сан Миниато, вне Флоренции, он написал зеленым тоном, но отчасти и иными красками, жизнь святых отцов, при чем не наблюдал единства, как это должно быть при работах в одном тоне. Фоны были написаны им голубой, города красной и здания разными красками, как ему вздумалось, что ошибочно, ибо вещи которые изображаются одним тоном, как будто бы они были изваяны из камня, не могут иметь разную окраску.

Рассказывают, что в продолжение этой работы, игумен монастыря все время кормил его исключительно сыром, и что вследствие этого Паоло, которому это надоело, и который, вместе с тем, был очень робок, решил не идти более в монастырь. Когда вслед за тем игумен послал за ним и он услыхал, что пришли монахи, он постарался скрыться от них и убежал, столь поспешно, сколько мог. Два монаха, любопытные и молодые, однажды встретили его и спросили, почему он не возвращается к работе и избегает встречи с кем-нибудь из братии.

"Вы разорили меня, ответил на это Паоло, и привели меня в такое состояние, что я не только убегаю от вас, но и боюсь пройти возле мастерской любого столяра. В этом виновен ваш игумен, который в своем безрассудстве, в твердой пище и в супах заставлял меня поглощать такое количество сыра, что все мое тело наполнено им. Мне приходится опасаться как бы меня не употребили на изготовление столярного клея, ибо я уже почти превратился в сыр. Если это продолжится еще дальше, я, может быть, совсем не буду больше Паоло, а просто сыром". [48]

Монахи ушли от него с громким смехом и передали то, что слышали игумену, который вновь призвал его на работу и кормил его другою пищею.

В доме де Медичи он написал темперой на холсте животных, которые всегда доставляли ему великое удовольствие и к изображению которых он прилагал большие старания. Главным образом он увлекался птицами, благодаря чему и был прозван Паоло Учелло, то есть Павел Птица. В доме же де Медичи, он, между прочим, написал львов, которые борются между собой с такою дикостью и силою, что кажутся одушевленными. Не менее замечательна другая картина: змея, борющаяся со львом. Она сильным движением показывает силу своего тела и брызжет ядом из пасти и глаз. Рядом видна крестьянка с волом, написанным в красивом сокращении. В той же картине весьма правдоподобно изображены несколько пастухов и виден пейзаж, который в свое время считался весьма красивым. На другой доске видны на лошадях разные воины, одетые в современные художнику костюмы. Лица многих изображенных - портреты.

Вслед за тем, Паоло получил заказ написать несколько изображений в церкви Санта Мариа Новелла. В первом из них, при выходе из церкви в крестовый ход, изображено сотворение животных, которых он написал здесь в несметном числе. Паоло был первым из старых мастеров, который заслужил славу хорошими изображениями пейзажа и довел эти изображения до более высокой степени, чем предшествующие мастера. Он изображал в них все, что видел: поля, пашни, рвы и другое, все в своей жесткой и сухой манере. Когда Паоло окончил эти картины, он написал далее изображение потопа и Ноева ковчега, причем с таким старанием и искусством изобразил бурю, потоки дождя, сверкание молнии, крушение деревьев и страх людей, что нельзя найти [49] слов для восхваления. На заднем плане он написал в сильном сокращении фигуру мертвеца, которому ворон выклевывает глаза, и утонувшее дитя, тело которого распухло от воды.

В Санта Мариа дель Фиоре он написал в память Джованни Акуто, англичанина, бывшего полководцем флорентийских войск и умершего в 1393 году, весьма красивым зеленым тоном лошадь необычайной величины, и на ней полководца тоже зеленым тоном. Произведение это славилось тогда и славится еще и теперь как нечто весьма красивое в своем роде. И, действительно, работа эта была бы совершенна, если бы Паоло не изобразил лошадь движущей разом двумя ногами одной стороны, так что в действительности она должна была бы упасть. Впрочем, пропорции этой могучей лошади весьма красивы и на цоколе помещена подпись: "Pauli Ucelli opus".

Донато, который работал в Падуе, побудил Паоло отправиться в этот город. Там, при входе в Каза де Витали, он написал зеленым тоном фигуры гигантов, и так красиво, что Андреа Мантенья их высоко ценил.

Паоло украсил также своды дома Перуцци треугольниками, изображенными в перспективе, и там же в квадратах, расположенных по углам, написал изображения четырех стихий, с соответствующими каждой из них животными. У земли был изображен крот, у воды рыба, у огня саламандра, и у воздуха хамелеон. Он никогда не видел хамелеона (camaleonte), а потому написал здесь верблюда (cammello) который вдыхает в себя воздух широко раскрытым ртом и наполняет им свой живот.

Паоло рисовал так много, что оставил своим родственникам, как я сам слышал от них, сундуки, полные рисунков. Несмотря на свой странный нрав, этот мастер высоко уважал способности других художников. Чтобы потомство сохранило их в памяти, [50] он собственной рукой написал пять знаменитых личностей в одной длинной картине, которую сохранял в своем доме. Первый из них был Джотто, как воскреситель искусства, второй Филиппо ди сер Брунеллеско, как зодчий, третий Донателло, как скульптор, четвертым он написал самого себя, как изобразителя перспективы и животных, и наконец пятым, как математика, своего друга Джованни Манетти, с которым он часто совещался о теории Евклида.

Передают, что Паоло, получив заказ на изображение над воротами Сан Томазо Христа с учеником, кладущим свою руку в рану на боку его, сказал, что в этой работе он намерен показать все свои знания. Дабы никто не видел его произведения до окончания, он велел устроить перегородку из досок, за которой и работал. Донато, встретив его однажды, сказал: "Что же это за работа, которую ты держишь в такой великой тайне?" — "Это ты увидишь в свое время" — ответил Паоло. Донато не спрашивал дальше. В одно утро, когда он отправился на рынок, чтобы купить себе фрукты, он увидел, что Паоло снял свою перегородку. Донато вежливо приветствовал его, и Паоло, полный желания услышать его суждение, спросил, что он думает об этой работе. — "Что с тобой, Паоло?" промолвил Донато, — "ты открываешь, когда следовало бы прикрыть".

Паоло дожил до глубокой старости, однако, в конце своей жизни он испытывал мало радостей. Когда в 1432 году он умер, восьмидесяти трех-летним стариком, его похоронили в церкви Санта Мариа Новелла. Он оставил дочь, которая научилась рисовать, и жену, которая рассказывала, что Паоло проводил целые ночи у чернильницы, ища термины для пояснения перспективы, и что, когда она звала его спать он отвечал ей: "О, какая сладостная вещь, перспектива!" O che dolce cosa e questa prospettiva!"

(пер. Ф. Швейнфурта)
Текст воспроизведен по изданию: Джиорджио Вазари. Жизнеописания наиболее выдающихся живописцев, ваятелей и зодчих эпохи Возрождения. Берлин. Нева. 1924