Вступление к жизнеописаниям

Почти все писатели, в чем я нисколько не сомневаюсь, придерживаются общего и весьма определенного мнения, что скульптура вместе с живописью впервые были изобретены естественным образом народами Египта, хотя есть и некоторые другие, кои приписывают халдеям первые попытки обработки мрамора и первые рельефные изваяния, грекам же присваивают изобретение кисти и раскрашивания ¹. Однако я скажу, что в обоих искусствах рисунок, представляющий собой их основу и, более того, самую их душу, в коей возникают и коей питаются все действия разума, уже обладал наивысшим совершенством при возникновении всех остальных вещей, когда всевышний Господь, создав огромное тело мира и украсив небо яснейшими его светилами, спустился разумом ниже, к прозрачному воздуху и тверди земли, и, сотворив человека, явил вместе с красой изобретенных им вещей также и первоначальную форму скульптуры и живописи. Затем от этого первозданного человека (а не наоборот), как от истинного [134] образца, и стали постепенно возникать статуи и прочив скульптуры со всей сложностью их положений и очертаний и первые произведения живописи, каковы бы они ни были, со всей их мягкостью, цельностью и разногласным согласием, образуемым светом и тенями. Итак, первой моделью, от коей произошло первое изображение человека, была глиняная глыба, и не без причины, ибо божественный зодчий времени и природы, обладая высшим совершенством, восхотел показать на несовершенном материале, как можно отнимать от него и добавлять к нему способом, обычно применяемым добрыми ваятелями и живописцами, которые, добавляя и отнимая на своей модели, доводят несовершенные наброски до той законченности и совершенства, которых они добиваются. Бог придал человеку живейшую телесную окраску, откуда в живописи и были извлечены из недр земли те же краски для изображения всех вещей, встречающихся в живописи.

Правда, нельзя с уверенностью установить, что именно делали люди, жившие до потопа, в этих искусствах, подражая столь прекрасному образцу, хотя нам и кажется правдоподобным, что и тогда создавались всякого рода скульптурные и живописные произведения, ибо уже Бел, сын гордого Немврода, приблизительно через двести лет после потопа приказал сделать статую, отчего и пошло затем идолопоклонство, а знаменитейшая невестка его Семирамида, царица Вавилона, при строительстве названного города поместила среди его украшений не только разнообразные и различные виды животных, изображенных и раскрашенных с натуры, но и изображения себя самой и супруга своего Нина, а также бронзовые статуи своих свекра, свекрови и золовки, о чем рассказывает Диодор, назвала же их еще не существовавшими греческими именами: Юпитер, Юнона и Опс. По этим статуям научились, возможно, и халдеи делать изображения своих богов, ибо спустя полтораста лет Рахиль, бежавшая из Мессопотамии вместе с мужем своим Иаковом, похитила идолов Лавана, отца своего, о чем ясно рассказывается в Книге бытия.

Однако не только халдеи создавали произведения скульптуры и живописи, их создавали и египтяне, занимаясь этими искусствами [135] с рвением великим, на что указывает чудесная гробница древнейшего царя Симандия, подробно описанная Диодором, и о чем можно судить по суровой заповеди Моисея, данной им при исходе из Египта, не создавать под страхом смерти никаких образов Бога. Спустившись с горы и найдя изображение золотого тельца, коему торжественно поклонялся его народ, он, сильно возмущенный при виде божеских почестей, воздаваемых изображению животного, не только разбил и превратил его в прах, но в наказание за подобное заблуждение приказал левитам казнить много тысяч преступных сынов Израиля, впавших в сие идолопоклонство. Однако не создание статуй, а лишь поклонение им было тягчайшим грехом, ибо в Книге исхода мы читаем, что искусство рисунка и ваяния статуй не только из мрамора, но из всякого рода металлов, было даровано устами Господа Веселиилу из колена Иудина и Аголкаву из колена Данова, тем самым, кои сделали двух золотых херувимов, подсвечники, завесу и застежки одеяний священников и много других прекраснейших литых изделий для скинии — и все лишь для того, дабы побудить людей созерцать их и им поклоняться.

Итак, по вещам, увиденным еще до потопа, гордыня человеческая нашла способ делать статуи тех, кто стремились к бессмертной славе в этом мире; греки же, объясняющие по-другому происхождение искусств, говорят, что, по свидетельству Диодора, первые статуи придумали эфиопы, у них заимствовали их египтяне, а у тех — греки. Ибо мы видим, что и до времен Гомера скульптура и живопись были уже совершенными, о чем свидетельствует этот божественный поэт, рассказывая о щите Ахилла и показывая его нам со свойственным ему искусством скорее изваянным и нарисованным, чем описанным. Лактанций Фирмнан, излагая мифы, приписывает это Прометею, который, подражая великому Господу, слепил из грязи изображение человека, и утверждает, что от него и идет искусство ваяния. Однако согласно тому, что пишет Плиний ², искусство это попало в Египет от Гига Лидийского, который, находясь у огня и разглядывая собственную тень, схватил вдруг уголь и обвел на стене самого себя; и с той эпохи некоторое время существовал обычай, [136] как утверждает тот же Плиний, рисовать одними линиями, не изображая тела красками. Последнее же было с большим трудом изобретено Филоклом Египтянином, а также коринфянами Клеантом и Ардиксом и сикионцем Телефаном.

Клеофант коринфянин был у греков первым, применявшим краски. Аполлодор же первым, изобретшим кисть. Затем следовали Полигнот, Тасий, Зевксис и Тимагор Халкидский, Пифий и Алауф, все мужи знаменитейшие, а за ними славнейший Апеллес, столь уважавшийся и почитавшийся Александром Великим за ту же доблесть, хитроумнейший исследователь клеветы и милости, как нам показывает это Лукиан. И, как и всегда, почти все выдающиеся живописцы и скульпторы нередко получали в дар от неба в качестве украшения не только поэзию, как мы читаем о Пакувии, но и философию, как мы это видим по Метродору, искушенному столько же в философии, сколько и в живописи, посланному афинянами к Павлу Эмилию для украшения триумфа, но оставшемуся читать философию его сыновьям.

Итак, скульптура получила в Греции весьма большое развитие и в ней проявили себя много превосходных художников, в числе которых были Фидий афинянин, Пракситель и Поликлет, мастера величайшие. Также Лисипп и Пирготель имели большое значение в искусстве резьбы, а в скульптуре из слоновой кости Пигмалион, о котором рассказывают, что мольбами своими он вдохнул душу и дыхание в статую девушки, им созданную. Равным образом и живопись почиталась и вознаграждалась древними греками и римлянами, ибо тем, кто доводил ее до чудесного совершенства, жаловали гражданство и крупнейшие должности.

Это искусство так процветало в Риме, что Фабий передал свое имя роду своему, подписываясь под своими произведениями, коими столь прекрасно расписал храм Спасения, и именуя себя Фабием живописцем ³. Общественным постановлением было запрещено рабам заниматься в городах этим искусством, и такой почет постоянно оказывался народом искусству и художникам, что редкостные произведения в трофеях триумфов пересылались в Рим, как вещи диковинные, а выдающиеся художники освобождались от рабства и получали [137] признание со стороны республики почетными наградами. Те же римляне питали такое почтение к этим искусствам, что при разрушении города Сиракуз Марцелл не только оказал уважение одному знаменитому художнику, но и при разграблении вышеназванного города были приняты меры для предохранения от поджога той части, где находилась прекраснейшая расписная доска, перенесенная затем в Рим с триумфом и великой пышностью. Однако с течением времени, когда ими ограблен был почти весь мир, они перевезли самих художников и выдающиеся их произведения в Рим, который ими впоследствии и украсился, ибо большим украшением для него стали иноземные статуи — в большей степени, чем свои местные; ведь было известно, что в одном Родосе, столице небольшого острова, насчитывалось более тридцати статуй из бронзы и мрамора. Не менее того было у афинян, а больше того в Олимпии и Дельфах, и без числа в Коринфе, и все они были прекраснейшими и ценности величайшей. А разве не известно, что Никомед, царь ликийский, обуреваемый желанием приобрести Венеру работы Праксителя, истратил на нее почти все народные богатства? И не то же ли самое сделал Аттал, который для приобретения доски с Вакхом, написанным Аристидом, не задумался потратить более шести тысяч сестерций? Доска эта была помешена с величайшей торжественностью Луцием Муммием в храме Цереры для украшения того же Рима.

Но, несмотря на то, что это благородное искусство так ценилось, все же точно не известно, кто положил ему первое начало. Ибо, как уже говорилось выше, древнейшее искусство мы видим у халдеев. Некоторые приписывают это эфиопам, а греки самим себе. И также не без оснований можно предположить, что древнейшим оно было у тосканцев, как утверждает наш Леон-Баттиста Альберти, и весьма ясно об этом свидетельствует чудесная гробница Порсенны в Кьюзи, где недавно под землей между стен Лабиринта были найдены несколько черепков из обожженной глины с полурельефными изображениями, выполненными столь превосходно и в столь прекрасной манере, что легко можно определить, что в те времена искусство не зарождалось, а было уже ближе к вершине, чем к началу, — так совершенны эти [138] работы ⁴. Равным образом в любой день о том же могут свидетельствовать многочисленные черепки красных и черных аретинских ваз, выполненных, судя по манере, приблизительно в то же время, с изящнейшей резьбой и барельефными фигурками и историями, а также многочисленными круглыми масками, тонко сработанными мастерами тех времен, которые были опытнейшими и достойнейшими в искусстве подобного рода, как показывает производимое ими впечатление. Также и по статуям, найденным в Витербо в начале понтификата Александра VI, видно, что скульптура в Тоскане ценилась и достигла немалого совершенства. И хотя время, когда они были созданы, точно не известно, все же и по манере фигур и по характеру гробниц и построек в неменыпей степени, чем и по надписям тосканскими буквами, с правдоподобием можно предположить, что они весьма древние и выполнены в те времена, когда в наших краях все было в отличном и цветущем состоянии. Но чего уж яснее, если в наши времена, а именно в 1554 году, когда рыли рвы и возводили укрепления и стены Ареццо, была найдена бронзовая фигура в виде химеры Беллерофонта? Эта фигура показывает совершенство искусства, существовавшего в древности у тосканцев, что видно по этрусской манере и в гораздо большей степени по вырезанным на одной из лап буквам, а так как их всего несколько, то и предполагают, поскольку никто теперь этрусский язык не понимает, что они могут обозначать имя мастера или же самой фигуры, а возможно, и дату по летосчислению того времени. Фигура эта за красоту свою и древность помещена синьором герцогом Козимо в зале новых аппартаментов его дворца, где находятся мои росписи с деяниями папы Льва X. Кроме этой, там же было найдено много бронзовых фигурок в той же манере, находящихся во владении названного синьора герцога.

Но время создания произведений греков, эфиопов и халдеев столь же неопределенно, как и наших, а может быть, и еще больше, и в большинстве случаев и суждения о подобных вещах приходится основывать на предположениях, которые, впрочем, не так уж слабы, чтобы совсем попадать мимо цели. И потому я полагаю, что я не так уж отклонился от истины, и думаю, что и всякий, пожелавший [139] внимательно рассмотреть эти доводы, присоединится к моему мнению, высказанному выше, что началом этих искусств была сама природа, образцом же или моделью — прекраснейшее мироздание, а учителем — тот божественный пламень, вложенный в нас особой милостью, который поставил нас не только выше всех прочих животных, но сделал нас подобными, да будет дозволено нам это сказать, Богу. И если в наши времена мы видим, как я надеюсь это показать немногим ниже, что простые мальчики, грубо воспитанные в лесах, по живости своего ума начали сами собой рисовать, имея образцом лишь эти прекрасные картины и скульптуры, созданные природой, то насколько более правдоподобным может и должно показаться предположение, что первые люди, чем менее они были отдалены от своего первоначала и божественного происхождения, тем более сами по себе обладали большим совершенством и лучшим умом, имея своим руководителем природу, зрителем — чистейший разум, примером — столь прекрасный образец мироздания, и породили эти благороднейшие искусства и, постепенно их улучшая, от малого начала довели их в конце концов до совершенства. Я не хочу отрицать того, что был кто-то, кто начал первым, ибо знаю очень хорошо, что нужно, чтобы когда-нибудь кто-нибудь заложил основу, но не буду отрицать и возможности того, что один помогал другому и учил и пролагал путь рисунку, цвету и рельефу, ибо мне известно, что искусство наше целиком есть подражание природе, но и что в то же время нельзя самостоятельно поднять произведения так высоко, как при руководстве учителем, которого считаешь лучшим, чем самого себя. Скажу, однако, что утверждать определенно, кто это был или были, вещь опасная, и знать это, возможно, и не так уж необходимо, поскольку мы видим, каковы истинные корни искусства и откуда оно произошло. Ибо, так как произведения художников, составляющие их жизнь и славу, с течением всепоглощающего времени постепенно погибали, как первоначальные, так за ними вторые и третьи, и так как писавших об этом тогда не было, то потомки не могли хотя бы этим путем узнать о них, и неизвестными оставались и сами художники, их создавшие. Когда же писатели начали вспоминать о прошлом, [140] они не могли уже рассказать о тех, о которых нельзя было собрать никаких сведений, и таким образом первоначальными считаются у них те, память о которых была утеряна в последнюю очередь. Так, первым из поэтов по общему согласию считается Гомер, и не потому, что до него никаких поэтов не было (они существовали, хотя и не были столь превосходными, что ясно видно по его творениям), но потому, что об этих первоначальных, каковы бы они ни были, уже две тысячи лет как утеряны всякие сведения. Оставим, однако, позади эту область, слишком неопределенную из-за своей древности, и перейдем к вещам более ясным, а именно к вопросу о совершенстве, упадке и восстановлении, или, лучше сказать, возрождении искусств, о чем мы сможем рассуждать с большими и лучшими основаниями.

Итак, я утверждаю, да оно так и есть, что искусства начались в Риме поздно, если, как говорят, первой статуей было изображение Цереры ⁵, сделанное из металла на средства Спурия Кассия, который за попытку сделаться царем был убит без всякой жалости собственным отцом. И хотя искусства скульптуры и живописи продолжали существовать вплоть до гибели двенадцати цезарей, все же они продолжали существовать без того совершенства и добротности, коими они обладали раньше; это видно и по постройкам, которые воздвигались сменявшими один другого императорами, ибо искусства эти клонились со дня на день к упадку, теряя постепенно законченное совершенство рисунка. Ясным свидетельством этого могут служить произведения скульптуры и архитектуры, созданные в Риме во времена Константина, и в особенности триумфальная арка, воздвигнутая в его честь римским народом у Колизея ⁶, где мы видим, что из-за недостатка хороших мастеров не только использовали мраморные истории, выполненные во времена Траяна, но также и обломки, свезенные в Рим из разных мест. И всякий, кто признает, что заполнения тондо, а именно полурельефные скульптуры, а также изображения пленников и большие истории, колонны, карнизы и другие украшения, сделанные раньше, даже из обломков, выполнены превосходно, признает и то, что произведения, которыми это дополнили скульпторы позднейшего времени, весьма неуклюжи; таковы несколько небольших [141] историй с малыми мраморными фигурами под тондо и нижнее основание с несколькими Победами и между боковыми арками всякие речные божества, весьма неуклюжие и выполненные так, что можно с уверенностью предположить, что к тому времени искусство скульптуры начало терять свои качества, хотя еще не пришли готы и другие чужеземные варварские народы, разрушившие вместе с самой Италией все лучшие искусства. Правда, в те времена меньший ущерб по сравнению с другими искусствами рисунка потерпела архитектура, ибо в банях, построенных по приказу того же Константина в Латеране, при входе в главный портик видим кроме порфировых колонн выполненные из мрамора капители и покрытые отличной резьбой взятые откуда-то двойные базы, причем вся композиция постройки составлена с отличным пониманием. Там же, где, наоборот, стук, мозаика и некоторые другие стенные инкрустации выполнены мастерами того времени, их нельзя сравнить с теми, которые были применены в тех же банях и взяты по большей части из храмов языческих богов. То же самое, как говорят, сделал Константин в саду рквиция при постройке храма, который впоследствии он пожертвовал и передал христианским священникам. О том же равным образом может свидетельствовать великолепный храм Сан Джованни Латерано ⁷, воздвигнутый тем же императором, а именно о том, что в его времена скульптура весьма сильно уже склонилась к упадку, ибо выполненные по его повелению из серебра изображения Спасителя и двенадцати апостолов — скульптуры весьма низкого качества, и в выполнении их отсутствует искусство и весьма мало рисунка. Всякий же, кто сверх того рассмотрит внимательно медали того же Константина и его изображение и другие статуи, выполненные скульпторами того времени и находящиеся ныне на Капитолии, то увидит ясно, что они весьма далеки от совершенства медалей и статуй других императоров. Все это доказывает, что еще задолго до нашествия в Италию готов скульптура уже пришла в большой упадок.

Архитектура, как сказано, если и не была столь же совершенной, все же сохранилась в лучшем состоянии; этому не приходится удивляться, ибо поскольку все почти большие постройки воздвигались из [142] обломков, то архитектору нетрудно было при сооружении новых подражать в большей части старым, которые постоянно были перед глазами. И это было гораздо легче, чем было скульпторам подражать хорошим статуям древних при общем падении искусства. Истинность же этого очевидна по храму главы апостолов в Ватикане ⁸, богатому лишь колоннами, базами, капителями, архитравами, карнизами, дверями и прочими инкрустациями и украшениями, взятыми целиком из разных мест и построек, воздвигнутых ранее весьма великолепно. То же самое можно было бы сказать о храме Санта Кроче ин Джерузалемме, построенном Константином по просьбе его матери Елены, о храме Сан Лоренцо фуори делле муре и о храме Сант Аньезе, построенном им же по просьбе его дочери Констанцы. И кому не известно, что купель, служившая для крещения ее же и одной из ее сестер, вся была украшена вещами, сделанными гораздо раньше ⁹? И в особенности порфировый столб, украшенный резьбой из прекраснейших фигур и несколько мраморных подсвечников, покрытых превосходной лиственной резьбой, и несколько барельефных путтов, поистине прекрасных. Словом, по этой, а также по многим другим причинам мы и видим, насколько уже во времена Константина пришла в упадок скульптура, а вместе с ней и другие наилучшие искусства. И если все же не хватало чего-то для окончательного падения, то наступило и оно по отъезде Константина из Рима, перенесшего столицу империи в Византию, ибо он увез в Грецию не только всех лучших скульпторов и других художников той поры, каковы бы они ни были, но и бесчисленное множество статуй и других прекраснейших скульптурных произведений.

После отъезда Константина цезари, оставленные им в Италии, строя постоянно и в Риме и в других местах, старались, чтобы произведения их были насколько возможно наилучшими, но, как мы это видим, со скульптурой, так же как и с живописью и с архитектурой, дело обстояло все хуже и хуже. И происходило это, возможно, оттого, что когда творения рук человеческих начинают клониться к упадку, то они ухудшаются непрерывно, вплоть до того, хуже чего быть не может. Равным образом видно, что, хотя во времена папы Либерия [143] современные архитекторы и изощрялись создать нечто величественное при строительстве церкви Сайта Мариа Маджоре ¹⁰, все же в целом вышло это у них неудачно; ибо здание это, выстроенное также по большей части из обломков, хотя и было сооружено в соразмерностях весьма разумных, тем не менее нельзя отрицать, что, не говоря о многом другом, распределение всюду над колоннами украшений из стука и живописи обнаруживает полную бедность рисунка и что и многие другие вещи, которые мы видим в этом большом храме, свидетельствуют о несовершенстве искусства. Много лет спустя, когда при Юлиане Отступнике преследовали христиан, на холме Целии был построен храм святым мученикам Иоанну и Павлу ¹¹, который поистине настолько хуже вышеназванных, что ясно видно, что искусство в то время погибло почти что совершенно.

В самой полной мере свидетельствуют о том и постройки, воздвигавшиеся в то же время в Тоскане. Умолчим о многих других, но и храм, сооруженный за стенами Ареццо святому Донату, епископу этого города, замученному при названном Юлиане Отступнике вместе с монахом Илларионом, по своей архитектуре нисколько не лучше, чем перечисленные выше. Не подлежит сомнению, что происходило это ни от чего другого, как оттого, что не было в то время лучших архитекторов, хотя, как это можно было видеть и в наши времена, названный восьмигранный храм, построенный из обломков театра, амфитеатра и других построек, воздвигнутых в Ареццо до обращения в христианскую веру, строили не щадя, издержек, с огромнейшими затратами, с колоннами из гранита, порфира и разноцветного мрамора, коими были украшены названные древние сооружения. И я со своей стороны не сомневаюсь, судя по затратам, сделанным на этот храм, что если бы у аретинцев были лучшие архитекторы, они создали бы нечто чудесное, ибо по тому, что они сделали, видно, что не жалели ничего, дабы сооружение это было насколько только возможно богатым и соразмерным. А так как, о чем говорилось уже неоднократно, архитектура меньше других искусств утратила в своем совершенстве, то в ней можно было увидеть и кое-что хорошее. В то время была равным образом расширена и церковь Санта Мария ин Градо, посвященная [144] упомянутому Иллариону, ибо он проживал там долгое время, когда вместе с Донатом принял мученический венец ¹².

Но так как фортуна, подняв кого-либо на вершину колеса, нередко в шутку или в наказание повергает его в самую глубину, то и случилось после этого, что почти все варварские народы поднялись в разных частях света против римлян, за чем последовало по истечении недолгого времени не только унижение столь великой империи, но и гибель всего и главным образом самого Рима, вместе с которым совершенно погибли превосходнейшие художники, скульпторы и архитекторы, так как и искусства и сами они были повержены и погребены при ужасных разрушениях сего славнейшего города. И прежде всего печальная участь постигла живопись и скульптуру, как искусства, служащие больше для удовольствия, чем для чего-либо другого, другое же искусство, а именно архитектура, будучи необходимой и полезной для телесного благополучия, продолжало существовать, не обладая, однако, уже совершенством и добротностью. И если бы статуи и картины не представляли глазам вновь и вновь рождающихся образы тех, коим была оказана честь быть увековеченными, то скоро изгладилась бы память о тех и других. Тем не менее память о некоторых сохранилась благодаря их изображениям и надписям, помещавшимся на частной и общественной архитектуре, а именно в амфитеатрах, в театрах, в термах, на акведуках, в храмах, на обелисках, на колоссах, на пирамидах, на арках, на складах и сокровищницах и, наконец, на самих гробницах; однако большая часть из них была разрушена варварскими и дикими народами, в которых не было ничего человеческого, кроме обличия и имени. К таким между прочим относились вестготы, которые, сделав своим царем Алариха, напали на Италию и Рим и разграбили последний дважды, не щадя ничего. То же самое сделали вандалы, пришедшие из Африки с царем своим Гензерихом, который, не удовлетворившись грабежом, добычей и жестокостями, увел в рабство людей с величайшим для них унижением и вместе с ними и Евдокию, супругу императора Валентиниана, незадолго до того убитого своими же солдатами. А так как у огромного большинства из них древняя римская доблесть [145] выродилась, ибо все лучшие задолго до того ушли в Византию с императором Константином, у них не оказалось больше в жизни ни обычаев, ни добрых нравов. Они в одно и то же время лишились и мужей истинных и всякого рода доблестей, сменив законы, одежду, имена и наречия, и вот из-за всех этих вещей вместе и из-за каждой в отдельности прекрасный дух и высокий ум превращались в самые грубые и низкие.

Однако, что более всего вышесказанного принесло гибель и неисчислимый ущерб вышеназванным профессиям, так это пылкое рвение новой христианской религии, которая после долгой и кровопролитной борьбы в конце концов победила и упразднила древнюю языческую веру при помощи многочисленных чудес и убедительности своих обрядов. В своем пламенном стремлении истребить и искоренить дотла малейший повод, из коего могло бы возникнуть заблуждение, она портила и повергала во прах не только все чудесные статуи, скульптурные и живописные работы, мозаики и украшения ложных языческих богов, но и память и почести, воздававшиеся многочисленным выдающимся людям, коим за превосходные их заслуги доблестной древностью были поставлены общественные статуи и другие памятники. А для постройки церквей по христианскому обычаю не только разрушались наиболее почитаемые храмы идолов, но, дабы храм Сан Пьетро стал более благородным и нарядным, помимо тех украшений, которые он имел сначала, были изъяты каменные колонны с мавзолея Адриана, именуемого ныне замком св. Ангела, и со многих других, кои мы ныне видим испорченными. И хотя христианская религия делала это не из ненависти к доблестям, но лишь для посрамления и низвержения языческих богов, все же следствием этого столь пылкого рвения был такой ущерб для этих почитаемых профессий, что память о них была совершенно утрачена. Для полноты же этого тяжкого несчастья Рим стал жертвой гнева Аттилы, который не только разрушил стены и уничтожил огнем и мечом все самые дивные и величественные постройки города, но и сжег его целиком и, истребив всех живущих в нем, отдал его в добычу огню и пламени; и в течение восемнадцати дней сряду, когда уже не [146] осталось там живой души, разрушались и уничтожались и статуи, и картины, и мозаики, и дивная лепнина, так что лишился он не только своего величия, но формы своей и самого своего существа. А так как прежде нижние помещения дворцов и других построек украшались лепниной, живописью и статуями, то развалины и засыпали сверху все то хорошее, что там было обнаружено в наши дни. Те же, которые жили позднее, считая, что все погибло, насадили сверху виноградники, а так как эти нижние помещения оказались под землей, люди нашего времени их и назвали гротами, а живопись, ныне в них обнаруженную, гротесками.

После конца остготов, побежденных Нарсесом и кое-как живших в развалинах Рима жалким образом, сто лет спустя прибыл из Константинополя император Констанций II. Радушно встреченный римлянами, он разграбил, повредил и увез с собой все, что осталось в несчастном городе Риме скорее случайно, чем по доброй воле разрушавших его. Правда, добычей этой он воспользоваться не смог, ибо отнесенный морской бурей в Сицилию, он по заслугам был убит своими же, оставив во власть судьбы трофеи, царство и жизнь.

Однако судьбе недостаточно было того ущерба, который претерпел Рим, и, дабы увезенные вещи никогда не могли туда вернуться, она направила на остров на беду ему войско сарацинов, которые увезли в Александрию не только награбленное ими в Сицилии, но и римские трофеи к величайшему позору и ущербу для Италии и христианства. Итак, все то, что не было испорчено папами и главным образом св. Григорием ¹³, который, как говорят, учинил гонение на все сохранившиеся статуи и на все оставшееся от зданий, все это испытало в конце концов злую участь от руки этого преступнейшего грека. А так как уже не оставалось ни следа, ни признака чего-либо хорошего, то люди следующих поколений, грубые и низменные, в особенности по отношению к живописи и скульптуре, начали под влиянием природы и смягченные климатом предаваться творчеству не по указанным выше правилам искусства, ибо они их не имели, а лишь в меру своих способностей. [147]

До такого состояния дошли таким образом искусства рисунка к тому времени, когда Италию захватили лангобарды, после чего они стали развиваться беспрепятственно, хотя многое делалось все хуже и хуже, настолько, что трудно представить себе работу более грубую и с меньшим пониманием рисунка. Об этом свидетельствуют, помимо многих других вещей, некоторые фигуры над дверями в портике Сан Пьетро в Риме ¹⁴, выполненные в греческой манере в память о нескольких святых отцах, выступавших на соборах в защиту христианской церкви. Доказательством того же служат и многие веши в той же манере, которые можно видеть в городе Равенне и во всем экзархате и в особенности некоторые из находящихся в церкви Санта Мариа Ротонда за названным городом ¹⁵, выполненные вскоре после изгнания лангобардов из Италии. Однако в церкви этой нельзя обойти молчанием одной вещи, примечательнейшей и чудесной, а именно свода, или, вернее, купола, ее перекрывающего: имея в ширину десять локтей, он служит крышей и перекрытием этого здания, и тем не менее сделан он целиком из одного куска и настолько велик п грузен, что кажется почти невозможным поднять на такую высоту подобный камень весом более двух тысяч фунтов ¹⁶. Возвращаясь же к нашему изложению, скажу, что из рук мастеров того времени вышли и те чучела и уродства, какие мы и теперь еще видим в старых вещах.

То же самое произошло н с архитектурой, ибо строить было нужно, форма же и правильный способ были целиком забыты из-за смерти мастеров и из-за разрушения и порчи их работ. Поэтому те, кто посвятили себя этому делу, не могли построить ничего, что благодаря порядку или соразмерности обладало бы каким-либо изяществом, рисунком или смыслом. Но затем стали появляться новые архитекторы, кои, принадлежа к варварским народам, нашли способ строить для них в той манере, которая ныне именуется нами немецкой. Они создавали некоторые вещи более смешные для нас, новых людей, чем похвальные для них самих, пока, наконец, лучшие мастера не нашли лучшую форму, несколько сходную с правильной древней, и в этой манере мы видим по всей Италии ими построенные более [148] старые, но не древние церкви, как, например, построенные Теодорихом, королем Италии, дворец в Равенне, другой — в Павии и третий — в Модене в варварской манере, скорее богатые и огромные, чем отличающиеся правильным пониманием и хорошей архитектурой ¹⁷. То же самое можно утверждать и относительно Сан Стефано в Римини, Сан Мартино в Равенне и храма Сан Джованни Эванджелиста, сооруженного в том же городе Галлой Плацидией приблизительно в 438 году, а также относительно Сан Витале, построенного в 547 году, Бадии ди Класси ди фуори и вообще многих других монастырей и храмов, сооруженных после лангобардов. Все эти постройки, как уже сказано, и огромны и величественны, но архитектура их весьма неуклюжа ¹⁸. К ним относятся многочисленные аббатства во Франции, выстроенные св. Бенедиктом, церковь и монастырь в Монте Кассино ¹⁹, храм св. Иоанна Крестителя в Монце ²⁰, воздвигнутый той самой Теодолиндой, королевой готов, для которой папа св. Григорий написал свои диалоги, эта королева приказала изобразить там историю лангобардов, по которой видно, что сзади они брились, спереди же носили чубы и красили бороды. Одежда у них была из широкого холста, какую носили англы и саксы, под разноцветным плащом, обувь была открыта до пальцев ног и поверху была перевязана ремнями. Сходны с вышеназванными храмами была церковь Сан Джованни в Павии, сооруженная Гундипергой, дочерью вышеназванной Теодолинды, и в том же городе церковь Сан Сальваторе, построенная Арипертом, братом названной королевы, унаследовавшим королевство от Родоальда, мужа Гундиперги. Церковь Сант Амброджо в Павии сооружена Гримоальдом, королем лангобардов, свергшим с престола Пертерита, сына Риперта. Пертерит этот, восстановленный во власти после смерти Гримоальда, построил в той же Павии женский монастырь, именуемый Новым в честь Богоматери и св. Агаты, королева же построила за стенами города монастырь Санта Мариа ин Пертика. Наконец, Кониперт, который тоже был сыном Пертерита, построил в той же манере храм и монастырь, названный Сан Джорджо ди Коронате, на том месте, где он одержал большую победу над Аларихом. Сходен с этими был и храм, именуемый Сан Пьеро ин Чьель д'оро, построенный [149] в Павии королем лангобардов Луипрандом во времена короля Пипина, отца Карла Великого, а также и храм Сан Пьеро Кливате, построенный в миланской епархии Дезидерием, царствовавшим после Астольфа, а также и монастыри Сан Винченцо в Милане и Санта Джулиа в Брешии; ибо все они потребовали огромнейших расходов, но построены были в манере самой грубой и неправильной ²¹.

Во Флоренции затем архитектура несколько улучшилась, так, церковь Сант Апостоло была построена Карлом Великим, хотя и небольшой, но в превосходнейшей манере, ибо не только стволы колонн обладают большим изяществом и прекрасными размерами, несмотря на то, что составлены из кусков, но и капители и арки, перекинутые по сводам двух малых нефов, показывают, что в Тоскане либо сохранились, либо возродились некоторые хорошие художники. В общем же архитектура этой церкви такова, что Пиппо ди сер Брунеллеско не погнушался взять ее за образец при строительстве церквей Санто Спирито и Сан Лоренцо в том же городе ²³. То же самое можно увидеть и в церкви Сан Марко в Венеции, которая (не говоря уже ничего о Сан Джорджо Маджоре ²³, построенной Джованни Морозини в 978 году) начата была при доже Юстиниане и Джованни Паргичако близ Сан Теодозио, когда из Александрии в Венецию был перевезен прах названного евангелиста. После многочисленных пожаров, принесших большой ущерб Дворцу дожей и церкви, последняя была полностью перестроена на тех же фундаментах в греческой манере и в ныне существующем виде со вложением огромнейших средств и под наблюдением многих архитекторов в 973 году от Рождества Христова во времена дожа Доменико Сельво, который вывез колонны из всех мест, где только мог их достать. И так это строительство продолжалось до 1140 года, когда дожем был мессер Пьеро Полани, по проектам, как уже говорилось, многих мастеров, и все они были греками. В той же греческой манере были семь аббатств, построенные в те же времена графом Уго маркграфом Бранденбургским в Тоскане ²⁴, из которых сохранились флорентийское аббатство, аббатство в Сеттимо и другие. Все эти постройки, равно как и остатки несохранившихся, свидетельствуют о том, что архитектура кое-как еще держалась, но [150] сильно выродилась и далеко отклонилась от хорошей древней манеры. Доказательством этому могут служить и многие старые дворцы, построенные во Флоренции после разрушения Фьезоле, тосканской работы, но с варварским порядком в размерах их слишком вытянутых дверей и окон и в формах стрельчатых арок, соответствующих приемам чужеземных зодчих тех времен ²⁵. Затем в 1013 году мы видим, что искусство уже несколько окрепло, когда перестраивалась прекраснейшая церковь Сан Миньято ин суль Монте ²⁶ во времена мессера Алибрандо, гражданина и епископа Флоренции; ибо, помимо мраморных украшений внутри и снаружи, по наружному фасаду видно, что тосканские архитекторы стремились подражать в дверях и окнах, колоннах, арках и карнизах, насколько могли, доброму древнему порядку, распознав его до некоторой степени в древнейшем храме Сан Джованни в своем городе ²⁷ (илл. 1). В то же самое время и живопись, угасшая почти совершенно, начала, как мы видим, понемногу восстанавливаться, доказательством чему служит мозаика, выполненная в главной капелле названной церкви Сан Миньято.

Итак от этого начала рисунок и искусства эти в Тоскане начали постепенно улучшаться; это видно по тому, что в 1016 году пизанцы начали строить свой собор ²⁸; ибо для того времени было великим делом взяться за постройку подобной церкви, состоящей из пяти нефов и почти целиком отделанной мрамором внутри и снаружи. Храм этот, выстроенный по проекту и рисунку Бускета, грека из Дуликкио, архитектора для той поры редкостнейшего, был сооружен и украшен пизанцами, находившимися на вершине их величия, огромным количеством трофеев, доставленных морем из разных отдаленнейших местностей, что явно доказывают колонны, базы, капители, карнизы и другие всякого рода камни, кои мы там видим. А так как все эти вещи были одни большими, другие малыми, иные же средними, то великими были разумение и доблесть Бускета, сумевшего все это использовать и расчленить постройку, превосходно устроенную внутри и снаружи. И помимо многого другого он на переднем фасаде с большим количеством колонн весьма хитроумно учел уменьшение фронтона, украсив его колоннами с различной и разнообразной резьбой [151] и древними статуями, а также сделал и главные двери на том же фасаде; между ними, а именно рядом с дверью Кароччо, Бускету этому была впоследствии воздвигнута почетная гробница с тремя эпитафиями, из которых одна, нижеследующая, составлена латинскими стихами, не сильно отличающимися от других стихов тех же времен.

Quod nix mille boum possent juga juncta movere
Et quod vix potuit per mare ferre ratis,
Buschetti nisu, quod erat mirabile visit,
Dena puellarum turba levavit onus ²⁹.

А поскольку выше упоминалось о церкви Сант Апостоло во Флоренции, не обойду молчанием и того, что с одной стороны ее главного алтаря на мраморной доске читаем следующие слова:

VIII, V. Die VI Aprilis in resurrectione Domini Karolus Francorum Rex a Roma revertens, ingressus Florentiam, cum magno gaudio et tripudio susceptus, civium copiam torqueis aureis decoravit et in Pentecostem fundavit ecclesiam Sanctorum Apostolorum. In altari inclusa est lamina plumbea, in qua descripta apparet prefata fundatio et consecratio facta per ARCHIEPISCOPUM TURPINUM, testibus ROLANDO et ULIVERIO ³⁰.

Вышеназванное строительство Пизанского собора пробудило во всей Италии и в Тоскане у многих в высокой степени дух к прекрасным предприятиям и стало причиной того, что в городе Пистойе в 1032 году было положено начало церкви Сан Паоло ³¹ в присутствии блаженного Атто, епископа этого города, как об этом читаем в одном договоре, составленном в это время, а кроме того, и многим другим постройкам, упоминать о которых было бы теперь слишком долго.

Продолжая обзор храмов, не обойду, однако, молчанием того, что в 1060 году в Пизе построен был круглый храм Сан Джованни ³², напротив собора и на той же площади. И вещью чудесной и почти совсем невероятной кажется то, что, судя по записи в древней книге попечительства названного собора, колонны названного Сан Джованни, [152] столбы и своды были возведены и выполнены в пятнадцать дней и не более. И в той же книге, которую может видеть всякий желающий, можно прочитать, что при строительстве этого храма был введен налог в один данайо с очага, однако не говорится, золотом или мелочью. А в то время было в Пизе, как видим из той же книги, тридцать четыре тысячи очагов. Огромнейшая эта работа потребовала, несомненно, больших расходов и трудов и в особенности перекрытие свода, имеющего форму груши и покрытого сверху свинцом. А снаружи полно колонн, резьбы и историй, в фризе же средних дверей изображен Иисус Христос с двенадцатью апостолами полурельефом в греческой манере.

Лукканцы в те же времена, а именно в 1061 году, соревнуясь с пизанцами, начали церковь Сан Мартино в Лукке ³³ по проекту неких учеников Бускета, поскольку других архитекторов в Тоскане не было. К наружному фасаду этой церкви примыкает, как мы видим, мраморный портик со многими украшениями и резьбой, выполненной в память папы Александра II, который незадолго до своего понтификата был епископом этого города; о строительстве этом и о самом Александре все полностью сказано в девяти латинских стихах. О том же говорится, как можно увидеть и в некоторых других древних надписях, высеченных на мраморе под портиком между дверями. На названном фасаде есть несколько фигур, а под портиком много мраморных полурельефных историй из жития св. Мартина в греческой манере. Но лучшие, расположенные над одной из дверей, были выполнены сто семьдесят лет спустя Никкола Пизано ³⁴ и завершены в 1233 году, о чем будет сказано на своем месте, и попечителями вначале были Абелленато и Алипрандо, как это ясно видно по некоторым надписям, высеченным там же на мраморе. Фигуры, выполненные рукой Никкола Пизано, свидетельствуют о том, насколько им было улучшено искусство скульптуры. Сходны с этими были все почти или, вернее, все постройки, возведенные в Италии с названных времен до 1250 года, ибо на протяжении стольких лет, как мы видим, архитектура не улучшилась и не приобрела ничего или почти ничего, но оставалась на том же месте, и та неуклюжая манера, в коей мы [153] и теперь еще видим многое, продолжала существовавать; но сейчас я об этом упоминать не буду, ибо вернусь к этому ниже при случаях, которые мне представятся.

Произведения скульптуры и живописи, равным образом хорошие, погребенные в руинах Италии, оставались до тех же времен скрытыми или же неизвестными людям, огрубевшим в неуклюжестях новых обычаев той поры, когда в ходу были лишь те произведения скульптуры и живописи, которые выполнялись оставшимися старыми греческими художниками в виде изваяний из глины и камня или же чудовищных написанных ими фигур, в которых краской были заполнены только первые контуры. Художники эти, как лучшие и единственные в своей профессии, и приглашались в Италию, куда вместе с мозаикой завезли скульптуру и живопись в том виде, в каком они были им известны, и так они и обучали им итальянцев, то есть грубо и неуклюже. Итальянцы же, как сказано и как будет говориться, пользовались этим только до определенного времени.

И люди тех времен, отвыкшие видеть что-либо лучшее и более совершенное, чем то, что они видели, дивились и почитали наилучшим даже то, что было только убожеством. Однако души нового поколения в некоторых местах под влиянием легкого воздуха очистились настолько, что в 1250 году небо, сжалившееся над прекрасными талантами, порождаемыми повседневно тосканской землей, вернуло их к первоначальному состоянию. И хотя предки их и видели остатки арок, колоссов, статуй, столпов или же резных колонн в годы, последовавшие за разграблениями, разрушениями и пожарами Рима, они не умели ни оценить этого, ни извлечь оттуда какую-либо пользу, и лишь во времена, упомянутые выше, таланты, появившиеся позднее, прекрасно отличая хорошее от дурного и отказавшись от старой манеры, вернулись к подражанию древности со всем своим прилежанием и талантом. Но, дабы легче было понять, что я называю старым и что Древним, скажу, что древними были вещи из Коринфа, Афин, Рима и других славнейших городов, созданные до Константина при Нероне, Веспасианах, Траяне, Адриане и Антонине включительно, старыми же называются все выполнявшиеся от св. Сильвестра и позднее некими [154] оставшимися греками, которые умели скорее малевать, чем писать красками ³⁵. Ибо во время упомянутых войн умерли, как уже говорилось, превосходные первые художники, оставшимся же грекам старым, но не древним, не осталось ничего другого, кроме общих контуров на цветном фоне, о чем свидетельствуют и поныне бесчисленные мозаики, выполненные этими греками, кои по всей Италии можно видеть в каждой старой церкви любого итальянского города и главным образом в Пизанском соборе, в Сан Марко в Венеции, а также и в других местах. И таким образом и продолжали они выполнять в той же манере многочисленные живописные работы с фигурами, стоящими на цыпочках, с безумными глазами и распростертыми руками, какие мы можем все еще видеть в Сан Миньято за Флоренцией между дверью, ведущей в сакристию, и другой, ведущей в монастырь, и в Санто Спирито в том же городе вдоль всей стороны двора, обращенной к церкви, и равным образом в Ареццо — в Сан Джулиано и в Сан Бартоломмео и в других церквах, а в Риме в старом Сан Пьетро — все истории вокруг всей церкви между окон с лицами, похожими в своих очертаниях больше на чудовищ, чем на изображения чего бы то ни было ³⁶.

Скульптурных произведений они сделали также множество, как это можно до сих пор видеть над дверями Сан Микеле на Пьяцца Паделла во Флоренции в виде барельефов и в Оньисанти и во многих местах в виде гробниц и украшений церковных дверей, в которых консолями служат некие фигуры, несущие крышу, столь неуклюжие, дурные и выполненные в столь плохой и грубой манере, что чего-либо худшего и вообразить невозможно ³⁷.

До сих пор я рассуждал, как мне казалось нужным, о началах скульптуры и живописи и, может быть, более пространно, чем в данном случае следовало. Я все же это сделал не только побуждаемый любовью к искусству, но и для блага и общей пользы наших художников. Увидев, как искусство от малых начал достигло до величайшей высоты и со столь благородной ступени низверглось до крайней своей гибели (и что, следовательно, природа этих искусств сходна с природой и других, которые как человеческие тела, родятся, растут, [155] стареют и умирают), они смогут теперь легче понять поступательный ход возрождения ³⁸ искусства и то совершенство, до коего оно поднялось в наши дни. И на тот случай также, если приключится, что оно когда-либо (чего не дай боже) на какое-либо время по нерадивости людей, по злосчастию времен или же по повелению небес, коим, как кажется, не угодно, чтобы земные вещи долго оставались в одном состоянии, снова будет претерпевать тот же самый беспорядок упадка, пусть эти труды мои, каковы бы они ни были (если судьба их будет счастливой), при помощи изложенного выше и того, что будет сказано ниже, поддержат его жизнеспособность или хотя бы вселят бодрость в умы более возвышенные, которые окажут ему лучшую помощь; и тогда с моей легкой руки и при наличии их творений оно в достаточной мере получит помощь и украсится, чего ему (да позволено мне будет откровенно сказать правду) до сей поры недоставало.

Однако пора уже перейти к жизнеописанию Джованни Чимабуе: подобно тому, как он положил начало новому способу рисования и живописи, так справедливо и прилично будет им положить начало и этим жизнеописаниям, в коих я постараюсь, насколько возможно, соблюдать порядок манер художников в большей степени, чем временной.

При описании же обличил и наружности художников буду кратким, ибо портреты их, собранные мною с затратами и трудом не меньшими, чем прилежанием, лучше покажут, каковы художники эти были с лица, чем это сделает любое описание; и если чей-либо портрет отсутствует то это не по моей вине, а потому, что негде его было найти. Если же названные портреты кому-нибудь, возможно, не покажутся вполне сходными с другими существующими, мне хотелось бы напомнить о том, что портрет кого-либо, когда ему было восемнадцать или двадцать лет, никогда не будет похож на портрет, сделанный пятнадцать или двадцать лет спустя. К этому следует добавить, что нарисованные портреты никогда не бывают столь же сходными, как написанные красками; не говоря уже о том, что граверы, не владеющие рисунком и не умея или не будучи в состоянии точно выполнить [156] те тонкости, которые и делают лица правильными и похожими, всегда лишают их совершенства, которым портреты, гравированные на дереве обладают редко или же не обладают вовсе. В общем же, каковы были труды, издержки и старания, потраченные мною для всего этого узнают те, кто, читая, увидит, откуда я все это по мере своих возможностей добыл.

Комментарии

1. Излагаемая Вазари концепция происхождения и развития искусств фантастична и, разумеется, никакого научного значения не имеет. Нет возможности (да и надобности) отмечать все ошибки Вазари, поэтому достаточно ограничиться лишь наиболее существенными замечаниями. Источники, вроде Библии, Плиния, Диодора, Гомера и др., уже сами по себе недостоверные, Вазари обычно указывает.

2. Следующие ниже имена заимствованы бессистемно у Плиния.

3. Сведения о Фабии Пикторе (живописце) также заимствованы у Плиния.

4. См. «Десять книг о зодчестве» Л.-Б. Альберти (М. 1935-1937). Сведения об этрусском искусстве не лишены некоторого интереса. Идентифицировать описываемые Вазари произведения искусства с сохранившимися трудно.

5. О какой статуе говорит Вазари — неизвестно.

6. Речь идет о сохранившейся триумфальной арке Константина.

7. Сан Джованни (ин) Латерано — одна из раннехристианских базилик Рима.

8. Речь идет о первоначальном соборе св. Петра.

9. От построек Константина, перечисленных Вазари по церковным источникам, ничего в Риме не сохранилось. Существующие ныне сооружения с теми же названиями относятся к более позднему времени.

10. Санта Мариа Маджоре — одна из больших раннехристианских базилик Рима.

11. Храм Санти Джованни э Паоло по своей архитектуре близок к другим раннехристианским постройкам Рима.

12. Храм св. Доната в Ареццо был разрушен во второй половине XVI века при постройке городских укреплений. Церковь Санта Мариа ин Градо перестроена.

13. Речь идет о так называемом Григории Великом (590-604), от которого искусство пострадало не больше, чем от других пап (Григорий был врагом античной философии и литературы, искусство же его интересовало мало).

14. Работы, о которых говорит Вазари, не сохранились — речь идет о портике старого собора.

15. С оценкой Вазари, не понимавшего искусство Равенны, согласиться, разумеется, нельзя.

17. Речь идет о так называемом мавзолее Теодориха, выстроенном, возможно, приезжими мастерами из Далмации (монолитный купол сооружения — из далматинского камня).

17. Дворцы Теодориха не сохранились (за исключением гражданского сооружения в Равенне, бывшего, возможно, частью дворца).

18. Перечисленные постройки сохранились. Время постройки Сан Стефано — неизвестно. Храм Сан Мартиио переименован в Сант Аполлинере Нуово, церковь Сан Джованни Эванджелиста перестроена в XVIII веке. Сан Витале и Бадиа ди Класси ди фуори (Сант Аполлинаре ин Классе) — выдающиеся памятники архитектуры, значения которых Вазари, как сказано выше, не понял.

19. Монастырь Монте Кассино разрушен во время последней войны.

20. Храм не сохранился.

21. Североитальянские сооружения перечисляются понаслышке. Ни одно из них в первоначальном виде не сохранилось. Большинство вообще не существует. Исторические комментарии Вазари фантастичны.

22. Вазари правильно подметил связь между романской церковью Санти Апостоли и церквами Брунеллеско.

23. На месте старого храма Сан Джорджо Маджоре теперь стоит церковь, построенная в XVI веке А. Палладио.

24. Сведения об аббатствах Вазари заимствовал в «Хрониках» Виллани. Аббатства (кроме флорентийского) не сохранились, основал их не Уго, который не был маркграфом Бранденбургским.

25. Речь идет о готических дворцах Флоренции.

26. Церковь Сан Миньято сохранилась хорошо.

27. Речь идет о флорентийском баптистерии Сан Джованни.

28. О пизанском соборе см. дальше биографию Арнольфо.

29. Груз, который с трудом могла сдвинуть тысяча запряженных волов
И который с трудом по морю мог свезти корабль,
Старанием Бускета (чудно было глядеть на это)
Подняли десять дев.

Речь идет здесь об изобретении Бускета, сделанном им во время пребывания его в Риме: при помощи этого механического приспособления был поднят и поставлен в Ватикане обелиск, привезенный из Египта.

30. «6 апреля... года по воскресении Господа, Карл, король франков, прибывший во Флоренцию по пути из Рима и принятый там с радостью и ликованием великими при стечении народа, золотыми дарами обильно украсил основанную в Троицын день церковь святых апостолов. В алтаре же там заключена свинцовая доска, на которой описаны ее основание и освящение, совершенное архиепископом Турпином в присутствии Роланда и Оливера». Надпись относится к XVI веку.

31. Церковь Сан Паоло в Пистойе основана в середипе VIII века и расширена в середине XII века (дата Вазари ошибочна).

32. Пизанский баптистерий основан в 1153 году (как гласит надпись на восточных дверях постройки).

33. Церковь Сан Мартино в Лукке, основанная во второй половине VI века, неоднократно перестраивалась, после чего приняла снаружи готические черты.

34. См. дальше биографию Пизано.

35. Различие, которое Вазари устанавливает между древним и старым искусством, чрезвычайно важно для всего дальнейшего изложения. Древним он называет искусство античное, старым — средневековое христианское, начало которого он ведет от времен папы Сильвестра I (314—335), крестившего, по преданию, императора Константина.

36. Перечисление мозаик, в большинстве не сохранившихся, очень случайно и свидетельствует о том, как чуждо было Вазари византийское искусство.

37. Суждения Вазари о скульптуре случайны и произвольны.

38. Следует напомнить, что Вазари первым употребил термин «возрождение».