Письмо Шетарди из Петербурга, 14 июня 1740 года, получено 4 июля.

Главная заслуга, оказанная царице г. Корфом, состоит в том, что он при восшествии на престол этой государыни отправился в Mоскву для переговоров об удержании за ней самодержавия и умел так хорошо привлечь на свою сторону покойного графа ... что, как доказали потом события, проект князей Долгоруких о введении в России формы правления, [88] похожей на существующую ныне в Швеции, не осуществился.

Тем не менее царица не расположена к Корфу, и причина этому происходит от того, что он, рассчитывая может быть уже слишком на свои услуги и свое красивое лицо, считал возможною надежду на милости государыни в минуту, когда у ней было слишком мало развлечений (il а сru роuvоir рrеtеndrе а sеs bоnnеs grасеs dаns un mоmеnt оu il у аvаit trор dе vidе dаns lеs аmusеmеnts dе сеttе рrinсеssе) вследствие старания ее сохранить при себе и графа Левенвольда, обер-егермейстера и посланника русского двора в Польше, и герцога курляндского. Она узнала первого вскоре после тото, как овдовела. Бирон же стал пользоваться значением много лет после того, и эта новая благосклонность не мешала первой — государыня сохранила ее до смерти Левенвольда. Два соперника, оба принимаемые одинаково, не могут никоrда ужиться вместе, царица это испытала много раз; но из нежности ли, из политики ли, только она всегда их примиряла, давая им чувствовать, что того требовал общий интерес всех трех и что, действуя иначе, они неминуемо лишатся ее и сами пропадут.

Казалось бы, что виды Корфа должны были возбудить неудовольствие герцога курляндского, когда он один овладел милостями царицы, однако этот поступил гораздо ловче: ему были извеетны ум и таланты Корфа, и он скрыл досаду, которую еще более усугубляли любовь и честолюбие. Он справедливо думал, что Корф и не имеет намерения столкнуть его (а lе dеbusquеr) и что угрожая ему, можно даже извлечь выгоды из него. Так и случилось: Корф был первый, бросивший в Курляндии семена об избрании в герцоги Бирона, и более всех [89] способствовал тому. Он надеялся, что поступая таким образом, он приобретет на столько влияния, чтобы иметь участие в делах и заведывать управлением Курляндии. Его надежда была тщетна. Семейство Кейзерлингов одно воспользовалось доверенностью и наградами, которые новое избрание необходимо долженствовало доставить нескольким курляндцам. С одинаковым вниманием удалили Корфа от придворных дел и, чтобы у него отнять всякую надежду в этом отношении, назначили в департамент иностранных дел Бреверна. Корф жаловался, ворчал. Чтобы не нарушать приличий, герцог курляндский не замечал ничего и доставил Корфу президентство в академии наук. Этот, видя, что такое назначение еще более отдаляет его от предположенной им цели, продолжал ворчать, на что опять таки не обращали внимания, и это именно заставляет думать с некоторою вероятностью, что он видел слишком ясно то, что касалось частных отношений царицы и герцога курляндского. Последний тем не менее старался искать случая об удалении Корфа почетным образом. Отозвание Бестужева доставило ему к тому случай, и Корфа послали в Данию. Но при этом сделали более: президентство над академиею, которое он думал удержать за собою, тем более, что оно, не требуя никаких занятий, приносило до 17 тысяч ливров ежегодно, было от него взято и передано тому же Бреверну, который ему загородил дорогу в департамент иностранных дел. Из всех этих подробностей можно заключить, что у герцога курляндского система удалять всех, кто стремился (оnt аsрirе), или уже имел участие в милостях царицы. Пример тому виден из того, что я сейчас донес о Корфе ¹⁴.

Под видом доверенности, покойный гр. Левенвольд был также в продолжении многих лет [90] посылаем по поручениям за границу и г. Бракель, к которому не менее были милостивы, находился равномерно занятым в чужих краях.

Другое обстоятельство, почелу царица открыто выражает свое отвращение к Корфу, заключается в том, что он выдает себя за вольнодумца (еsрrit fоrt) и выказывает себя последователем начал разума. Она, напротив, более чем кто либо, глубоко предана своей вере (еst аbsоrbее dаns tоutе lа suреrstitiоn du сultе grес) и восстает тем более против неразделяющих ее взглядов, что она весьма некстати воображает, что прикрываясь религиею и благочестием, можно отвлечь внимание от отношений к Бирону (dоnnеr lе сhаngе sur l'intriguе qui ехistе еntrе еllе еt lе duс dе Соurlаndе, еn sе соuvrаnt du mаntеаu dе lа rеligiоn еt dе lа dеvоtiоn).

Наконец это величайшее зло, что Корфа уже нет более здесь: я бы мог при помощи средства, о котором мне говорили, извлечь из него со временен, при осторожном обхождении (еn lе сultivаnt), сведения, очень полезные для службы короля.

Наследный принц курляндский и фельдмаршал Mиних вернулись в субботу вечером из Кронштадта (Mанштейн пишет, что они ездили туда для осмотра укреплений. Bскоре после того сын Бирона, вместе с Mинихом же, ездили с тою же целью в Bыборг, Кексгольм и Шлюссельбург. Осматривая последнюю крепость, курляндскому принцу вероятно не приходило н в голову, что она, несколько времени спустя, будет тюрьмою для всего его семейства (Mеmоirеs sur lа Russiе, II, 89)).

B тот же день получено известие о смерти прусского короля. Очень обеспокоены этим. Ясно, что для устранения стеснения (lа gеnе) от этого беспокойства, здешний двор ничем не пренебрежет, чтобы [91] овладеть расположением нового короля Фридриха II. Саксонский посланник (Зум) весьма рад этому событию, nотому что оно, при благосклонности к неuу королевского принца, облегчает ему возможность встуnить, как я полагаю, в прусскую службу на приятных для него условиях и с доверчивостью. Он сообщил мне третьего дня обо всем, что доходило до меня касательно помянутого беспокойства. Я отвечал ему, что оно мне кажется естественным и чем более Россия хвасталась своим могуществом и была мало осторожна с покойным королем, тем более она может опасаться его наследника, как только этот поймет свои выгоды, или коrда будет чувствителен к славе, или когда, наконец, почувствует в себе решительность. Саксонский посланник согласился со мною, и я заметил даже в образе выражения этого согласия, что он разделяет мое мнение, что если прусский нынешний король не переменится к худшему, то русский двор будет в нем иметь опасного соседа.

Пушкин, президент коммерц-коллегии, nолучивший, по случаю празднования заключения мира, орден св. Александра Невского, был арестован вместе со многими другими с субботы на воскресенье. Это за соучастие в деле Bолынского. Его не жалеют много, так как он был враг рода человеческого и любил делать зло. Пушкин даже хотел превзойти Bолынского в непримиримой вражде к иноземцам.

Очаковский сераскир, хотинский паша и другие турки, которые еще здесь, были нынешнее воскресенье на отпуску у царицы. Она приняла их под тем же балдахином, который обыкновенно употребляется на аудиенциях чрезвычайным посланникам. Они отъезжают отсюда чрез несколько дней в Константинополь. [92]

Письмо маркиза де-ла-Шетарди к Сент-Северину 15 июня 1740 года.

B ту минуту, когда я получил письмо от 3 июня/22 мая, которым вы меня удостоили, я брался за перо, чтобы иметь честь писать к вам. Убежденный, что не могу лучше отвечать вам на все, о чем вы меня спрашиваете, как исполняя мое первоначальное намерение, я не отказываюсь от него. Имея единственно в виду пользу Швеции, я считал обязанностью обсудить и поверить с Нолькеном обстоятельства за и против, которые могут решить важный вопрос: начинать или не начинать войну, и в этих видах мы согласились:

1) недостаток в деньгах доказывается во первых недоимками сборов, накопившимися в продолжении многих лет до полутора мильонов рублей и, не смотря на строгости ко взысканию их, принуждены были сложить их с подданных, под предлогом милости по случаю заключения мира; во вторых, обращением в настоящее время от 6 до 12 мильонов рублей медной пятикопеечной монеты, вместо двух мил., которые были выбиты сначала — это увеличение есть дело англичан и поляков в отмщение за необходимость, в которую они были поставлены принуждением принимать платежи рублями, в третьих — затруднениями, которые встретились при осуществлении лотереи, открытой более года на сибирские рудники; в четвертых, тем, что в прошедший и нынешний годы не выбито обычного количества рублей и даже не ввезено в государство предназначавшейся на это монеты.

2) недостаток в людях доказывается во первых, рекрутским набором с жителей язычников, крестьян, работающих на сибирских рудниках, детей духовенства и людей очень молодых; во вторых тем, [94] что этого не бывало в самые тяжелые времена царствования Петра I.

3) по видимому нельзя многого ожидать от армии, во первых потому, что она вся состоит из рекрут, несмотря на все старания скрыть понесенные ею потери, во вторых, потому что запас старых солдат, которые теперь на лицо, и которые в службе не ранее как с начала волнений в Польше, не может превышать 20 тыс. человек, и в третьих, потому что кавалерия, т. е. драгуны (кирасирских всего только три полка) чрезвычайно плохо монтированы и у них значительный недостаток в лошадях.

4) ясно, что морские силы, говоря о больших кораблях, были и будут в плохом состоянии до тех пор, пока канал, делаемый в Кронштадте для доставления судов в док, не будет кончен. Равномерно доказано, что недостает и будет не доставать на будущее время матросов потому во-первых, что народ решителъно не чувствует призвания к мореходству, в вторых льды и суровость климата дозволяют обучать моряков только 2 месяца в году и притом всегда на известном расстоянии от Кронштадта; в третьих, не посылают более учиться мореходству за границу, потому что узнавшие чужие краи не возвращались более на родину; в четвертых, предположения Петра I отправлять ежегодно по три корабля в Mальту на службу и в распоряжение тамошнего ордена не состоялось.

5) есть тайное волнение, возбужденное всеобщим и справедливым не довольством народа против настоящего владычества иноземцев.

6) и это обстоятельство, на которое всего более настаивает Нолькен: дурные поступки и затруднения, которые русский двор в прошедшем времени выказывал к Швеции даже во внутренних делах ее, [95] послужат для него образцом в будущем, и по всей вероятности Россия, сохранив свою вражду к Швеции. с удовольствием восполъзуется случаем отмстить за себя, когда поправится при помощи мира.

Обстоятельства против войны следующие 1) предположено предотвратить вред от недостатка денег, во первых, употреблением в дело огромных средств, которые власть беспредельная найдет в монастырских имуществах, сохраняющихся на случай крайней надобности; во вторых, конфискационною камерою, которую снова восстановят; она тем более принесла пользы в последнюю войну против Турции, что здесь все делается самовольно, не обращая ни на что внимания.

2) огромное протяжение страны, подвластной царице, хотя и с посредственным населением, доставляло до сих пор людей, способных носить оружие, и они найдутся всегда, не говоря уже о том, когда будут отыскивать их в более или менее дальних местах, или же употреблять большее или меньшее насилие.

3) армия очень многочисленна, содержится хорошо и стоит гораздо менее, нежели сколько может стоить всякой другой державе; она снабжена прекрасною артиллериею, хорошо устроенною; треть офицеров из иноземцев; маневры, к которым приучают войска, клонятся к тому, чтобы приобрести себе все выгоды к самой сильной защите.

4) если Mосковия не в состоянии снарядить значительное количество кораблей для флота, то она может многого ожидать от хорошего состояния своих галер и употребления их в дело, чтобы беспокоить неприятеля, с которым будет в войне, и распространять смятение и ужас по берегам и даже во внутренности прилежащих к ним стран. Это от того во первых, что Петр I умел внушить войскам, что ремесло [96] гребцов, обыкновенно предоставляемое каторжникам, почетно, так что сами гвардейцы сочли бы за посрамление не грести на галере, которая их перевозит; во вторых, благодаря такому удивительному обычаю, галера, повидимому не поднимающая много людей, высаживает на землю от 4 до 5 сот вооруженных.

5) касательно волнений внутри, прошедшее достаточно показало, что недоверчивость русских друг к другу и недостаток в людях с головой производят то, что никогда не найдут начальника, способного руководить подобным предприятием с вероятностью на успех; при том же это подвержено затруднениям, почти непреоборимым при таком тиранически деспотическом правительстве; и следовательно с этой стороны, если не хочешь увлекаться химерами, нет никакой надежды. Даже перемена, которую смерть царицы, если она не сделает заранее никаких распоряжений, может вызвать, равно как и следствия, которых можно от того ожидать, кажутся и будут событиями очень сомнительными: на них не возможно ни основать, ни утвердить какого нибудь предположения.

6) я считаю также с моей стороны возможным оспаривать мнения Нолькена, что пример прошедшего послужит для будущего, так как это может быть уничтожено, когда внутри будет царствовать согласие, чем Швеция и отучит своих соседей даже от мысли вмешиваться в ее домашния дела. Наконец я полагаю, что Швеция таким же образом может, при помощи переговоров, охранить себя от вражды России и показать на столько значения, чтобы ничего не опасаться с ее стороны.

Есть еще несколько других, частных рассуждений между вами, милостивый государь, и мною, о которых я не могу не говорить с вами: русский двор — я [97] повторяю — в состоянии крепко обороняться, и это может продолжаться с малыми издержками и легко до тех пор, пока войска не удалятся от границ. По тем же самым причинам, он может удержать без затруднения такое положение. Напротив того, Швеции это будет стоить дорого. Россия, конечно, не начнет первая нападений в этом столкновении, и напрасно шведы будут ожидать того. Если дворы, которыми не руководит пристрастие, как я уже объяснил в письме к г. Mондамеру (dе Mоntdаmеrts), не могли не чувствовать, что степень могущества, до которой достигла Россия, в состоянии нарушить и поколебать равновесие на Севере; если есть много таких, которые обратили на это обстоятельство особенное внимание, то тем более не будет ли выгоднее для Швеции дать утвердиться такому мнению и заставить русских по этой известной им более, чем кому либо, причине ничего не предпринимать и подчиниться со временем пути переговоров. Если же, напротив, Швеция первая сделает нападение, тогда она сама разрушит предубеждение, которое должна старательно поддерживать; так как в подобном случае, родится уверенность, что равновесие на Севере не нарушено, и вследствии того отдаленные державы могут нисколько не заботиться о способах, которые бы утвердили сохранение этого самого равновесия. Шведы будут всегда в праве требовать помощи, если будут держаться в оборонительном положении, и могут воспользоваться им, чтобы подать сигнал к вооружению. Они лишатся этого права, действуя иначе, и оправдают на-мерения России, которая не пропустит случая выказать поддельную скромность, чтоб заставить думать, что она принуждена на все решиться, чтобы обезопасить себя от такого беспокойного и опасного соседа, как Швеция. [98]

Наконец, вы поймете, что ни Нолькену, ни мне невозможно развить более наши соображения, пока мы не найдем настоящих интересов Швеции, причин, по которым она думает начать войну, пособий всякого рода, на которые она благоразумно может рассчитывать, свойств соглашений, которые она себе подготовила, также, до каких пределов могут простираться ее надежды в случае успеха и пожертвования, на которые решилась бы, если события не будут соответствовать ее ожиданиям? [98]

Письмо де-ла-Шетарди к ... из Петербурга 28 июня 1740 г., получено 22 июля.

Я получил третьего дня письмо от 3 числа настоящего месяца, которым вы меня удостояли. Удовольствие, что мои донесения от 23 и 26 апреля вам достаточно объяснили настоящее положение русского двора, тем более увеличилось во мне, что я вижу вас уверившимся в образе действий, который, как должно ожидать, будет продолжать русское министерство.

Россия не имеет и не может иметь честолюбивых замыслов касательно Швеции. Русский двор, а не нация, только будет стараться об удержании завоеваний, подтвержденных ништадтским миром, потому что их считают необходимым посредствующим между этим государством и Европою звеном, которое дает русскому правитедьству возможность принимать участие в европейских делах. Еще можно предполагать, что Россия для участия в них с большею свободою и чтобы не быть в том удерживаемою от своих соседей, будет стараться ослаблять Швецию, возбуждая в ней внутренние раздоры. Нельзя также сомневаться, чтобы [99] Россия не предвидела минуты, когда шведский трон останется праздным, и чтобы она не составила плана о возведении на него прямо, или косвенно такого принца, который был бы ей тем обязан и которого бы она вовсе не опасалась. Что же касается до войны, которая ныне возникает, то конечно царица, более чем кто либо, будет чувствовать опасение, весьма естественное в женщине и потому извинительное, но я не думаю, чтобы для побеждения этого опасения были готовы теперь на пожертвования. Речь о пожертвованиях была бы кстати при дальнейшей войне с туркам: когда здесь чувствовали, что не будут в состояни бороться со шведами, а потому, для удержания их, необходимо было возбудить надежду на вознаграждение,

Г. Нолькен хотел достигнуть этого и тем обнаружил все. Без сомнения он слишком увлекся надеждою и желанием отличиться пред своим двором, Bысказанные ему чувства были вовсе не искренны, и из того следует, что теперь русский двор, будучи в выгоднейшем положении, сочтет для себя излишним уступать, как только он ничего не просит.

Царица в союзе с императором, королем Августом и Англиею по торговым сношениям, и только к одной из этих трех держав она может обратиться с просьбою о посредничестве для примирения с Швецией. Я не полаrаю, чтобы первая выказала себя расположенною к тому; не думаю, чтобы сношения короля Августа с Швециею были на столько тесны, и значение его посредничества на столько велико, чтобы он захотел себя уронить, вызываясь на отказ со стороны Швеции. Различными соображениями, которые несколько времени тому назад имел смелость представить на ваше усмотрение, я сказал все касательно Англии, в обоих случаях — будут ли ее просить, или сама она предложит свои услуги. Однако, чтобы лучше [100] увериться, не сделано ли каких нибудь попыток по этому предмету, я, говоря с прусским посланником, делал вид, что негодую на шведов за то, что они, выказывая дурное расположение, впрочем вовсе не имеют его, и оно не произвело никакого действия. Шутя, я прибавил, что это прекрасный случай, которым может воспользоватъся Bальполь (Сир Роберт Bальполь, иввестный государственный человек в тогдашней Англии), так как англичане веегда большие охотники принимать участие в переговорах, размножат их и таким образом питать тщеславие, которым одержимы англичане, называя себя великими уровновешивателями Европы (bаlаnсiеrs). Г. Mардефельд мне отвечал, что хотя англичане со времени последней войны не принимали участия в делах (ils fussеnt hоrs dе jеu), однако он не поручится за то, чтобы Bальполь не захотел воспользоваться недоверчивостью, существующею между Россиею и Швециею; но притом уверен, что первая для прекращения ее не сделает шага и будет спокойно выжидать событий. Я сделал вид, что одобряю и хвалю такой образ действия русского двора.

Распространился смутный слух о каком-то восстании в Астрахани и Казани. Полагают, что для укрощения и утишения виновников его, послали генерал маиора Апраксина под предлогом (действительно герцог курляндский старается, чтобы этому поверили) встречи новых персидских посланников. Mожет быть, что тут есть правда, и что Bолынский, бывши губернатором в названных губерниях, хотя и сделался там ненависттым своим казнокрадством, однако имел и приверженцев, и что волнение есть следствие его дела (Mанштейн, впрочем, также говорит, что Апраксин (Степан Федорович, впоследствии фельдмаршал), был послан в Астрахань для предупреждения персидского посланника, который явился бнло к русским границам со свитою в 16 т. человек и 20-ю пушками. Под командою Апраксина было 5 пехотных и 6 драгунских полков, и он велел объявить персидскому посольству, что огромная пустыня, разделяющая Астрахань от Mосквы, не дозволит ему отправиться в Россию с такою огромною свитою (Mеmоirеs sur lа Russiе, II, р.р. 126, 127)). Для русского министерства то [101] неприятно, что узнав о подобном событии, оно не в состоянии ни следить за ним, ни исследовать начала развития. B иных странах, можно, не удаляясь от лица государя, которому служишь, знать все, что ни происходит в его владениях и иметь там, или в соседственных местах хороших корреспондентов. Здесь же пространство земель, подвластных царице, чрезвычайно огромно; она живет на одном конце своих владений, и тем менее известно о происходящем в других частях их, что они сопределены с областями, с которыми невозможно переписываться.

Комментарии

14. Автору биографии “Барон Иоганн Альберт Корф (в Актах академии наук и отдельная брошюра) не были известны эти подробности о Корфе, но на стр. 8 говорится о недовольстве на него императрицы. “B оставшихся после него бумагах (в министерстве иностранных дел), сказано в биографии, он сам сознается, что заслужил этот гнев, не высказывая однако чем и говоря только, что причиною его несчастия был Бирон. Но в оставленных Mиллером (в рукописи) материалах для истории академии, говорится об одном происшествии, случившемся именно в ту же эпоху и которое, может статься, состояло в связи с этою опалою. Корф — рассказывает Mиллер — был влюблен в фрейлину императрицы и племянницу гр. Mиниха, Bильдеман. Но в лице тогдашнего вице-президента коммерц коллегии, камергера барона Mенгдена явился соперник более счастливый, и Корфу было отказано в руке девицы Bильдеман. Это так возбудило его против Mенгдена, что они решились развязать дело поединком, уехав для того в Курляндию. Корф отправился туда внезапно 20 октября 1736 г. и воротился уже 11 января 1737 г. Поединок кончился, кажется, ничем, но чрез это происшествие — прибавляет Mиллер — Корф много утратил своего значения при дворе, по-крайней мере в первое время. Было ли, впрочем, оно одно причиною его немилости, или присоединились к тому и другие обстоятельства, и какое было тут влияние со стороны Бирона, не знаем; но Корф сам пишет, что с 1737 г. положение его становилось все более и более неприятным и желание удалить его от двора все приметнее обнаруживалось”.