Письмо де-ла-Шетарди из Петербурга 21/10 мая 1740 г.

Mилостивейший государь! Приобрести верное и точное известие об армии этой страны и ее силах нет возможности. Русских не посещают, а тех из них, которые всего более имели бы охоту говорить, удерживает страх. Пользуясь моими связями с теми из иностранных министров, которые могли более знать касающееся этих предметов, я заметил, что и они знают о них в общих чертах и поверхностно, и даже долгое пребывание в стране не дало возможности приобрести иных сведений, кроме сообщенных им, а в таких, следовательно, не может быть недостатка в ошибках. Эти примеры или эти затруднения меня не [74] пугают, и если вы только удовольствуетесь в настоя-щую минуту общим обозрением, то я докончу начатые яною подробности об этом дворе; только оне замед-лят более или менее почту и, следовательно, отправ-ление курьера, который привез мне депеши от Сент-Северина из Гамбурга. Будет более или менее близкий случай, который я стерегу, чтобы похитить у одного лица так, что он того не заметит, имеющиеся у него сведения о состоянии морских сил, финансов и сухопутных войсках царицы.

Не должно думать, чтобы неуважение, которое вы-азывает правительство к знатнейшим фамилиям этого государства, поселяя что нибудь в роде недовольства, помогало бы разузнать то, что полезно иностранцам. Знатные только по имени, в действительности же они рабы, и так свыклись с рабством, что большая часть из них не чувствуют своего положения.

Как скоро вы одобрили ответ, данный мною гр. Остерману по поводу слухов о трактате между Англиею и Россиею, то я мог надеяться, что успел в предпринятом мною намерении установить его мнения и дать ему повод поразмыслить; но мои надежды исчезли после того, как я, согласно вашим приказаниям от 8-го апреля, имел случай убедиться в лукавстве и отсутствии добросовестности, на которые способно это министерство.

Я в первый раз выехал в прошедшую субботу. Mне хотелось, под предлогом принесения благодарности гр. Остерману за внимание его ко мне во время моей болезни, иметь случай безотлагательно говорить с ним. Я увидал его вечером; после нескольких слов о моем здоровьи, я распространился о дружбе, которую он мне выказывал до сих пор, в тех видах, чтобы, передав ему слова князя Кантемира, [75] упрекнуть его в том, что зная добрые намерения Франции и обстоятельства, по которым я прибыл в Петербург, предполагали, чтобы мне не было поручено воспользоваться тем, что могли мне сказать. Я остановился на этом, чтобы судить по ответу, прилично ли будет мне идти далее. Гр. Остерман не оставил меня в неизвестности; он мне сказал, что князь Кантемир писал к нему и, жалуясь на мое молчание и неполучение известий, высказал, что может очень быть, что я ничего не имею сообщить, так как до сих пор решительно не говорю о делах министрам. Тем не менее, прибавил Остерман, желание моей государыни выразить при всяком случае уважение к королю, и показать, как дорога для нее дружба его, так сильно, что она поспешно и с удовольствием примет все, что его величеству угодно будет предложить. И так, вы видите, продолжал он, что мне скорее надобно упрекать вас в том, в чем думаете винить меня. Я холодно отвечал на это, что вероятно князь Кантемир не понял смысла письма, и потом завел разговор о других ничтожных предметах.

Конечно гр. Остерман, заставляя говорить князя Кантемира и противореча тотчас же тому, что тот предполагал, льстит себя надеждою, что он открылся. Было бы слишком, если бы я позволил себе высказать свое мнение после того, как убедился в противоречии, которое вытекает из нетерпения от замедления в моем приезде, из желания поскорее открыться мне и за тем последовавшего молчания.

Это новое повторение заблуждения может быть оправдывает также подозрение, выраженное в моей депеши от 23 апреля, именно, что хотели при помощи разных уловок пред моим отъездом, побудить вае дать мне инструкции, которые бы принудили меня [76] сначала и потом действовать согласно им. Как бы то ни было, такая грубая хитрость заслуживала бы оставить этих людей при том, при чем они есть, если бы не было опасно облегчить г. Финчу (Finсh) средства к успеху видов, которые я предполагал в англичанах в той же депеши 23 апреля (Финч приехал в Россию летом 1740 года на место умершего английского резидента Рондо. До того времени он был посланником в Стокгольме и во всех происках там иностранных министров действовал за одно с русскими против французского влияния. Некоторые из его депеш о русских событиях помещены в Lа Соur dе lа Russiе il у а сеnt аns).

На отношения русских ко мне не имеют влияния нынешния дела со Швециею; такова уж их природа, и внимание ко мне русского двора, самое действительное из всех средств, не в состоянии разшевелить их. Недавний случай убедил меня, что они считают излишними обязанности приличия и света. Они и их жены обедали у меня, и при том были угощаемы с торжественностью, которой конечно не стоили; и однако не бывшие на этом обеде принцесса Елизавета, герцог и герцогиня курляндские, также принцы и принцессы брауншвейгские и гессен-гомбургские, и дети герцога курляндского постоянно в продолжении моей болезни присылали камер- юнкеров узнавать о моем здоровьи. Не пришло ни одному русскому в голову послать спросить, каково мое здоровье, исключая гр. Остермана, обер-гофмаршала, кн. Куракина и семейства гр. Mиниха, которые постоянно приезжали ко мне, так-же как и иностранные министры. Заметьте, что из всех этих лиц, русский только один Куракин. Это достаточно показывает, как вы правы, упрашивая меня вооружиться терпением. Я часто имел случай прибегать к нему с тех пор как здесь.

Я так мало уважал повторяющиеся внушения гр. Остермана касательно нотификаций, которые следовало [77] сделать кабинет министрам, что даже не хотел пригласить их к себе обедать. Bероятно это им наскучило, и они желали показать себя менее требователыми, чем другие, к моему вниманию, и потому-то кн, Черкасский сделал мне наконец первый визит, который я ему тотчас же отплатил, и церемониальннй обед, который я еще должен дать, доставит мне случай пригласить его к себе.

Действительно время года кажется не дозволить остаться долго в неизвестности касательно намерения России и Швеции. Mеры, предпринимаемые первою, однако клонятся только к обороне, и до меня дошли слухи из верного источника, что еще не отдано никакого приказания для снаряжения тех 14 кораблей; которые, как мне сказывали, должны были выступить в море настоящим летом, и что вероятно они не будут снаряжены, также как не заготовят припасов в Кронштадте.

(Заключение письма ничтожно и не заключает в себе ничего исторического).

Состояние ежегодных доходов России.

ГЛАВА I.

Подати, которые издревле сбирали русские государи с своих подданных, имели различные названия, но в 1722 г. после мира с Швециею, царь Петр I соединил их в один платеж, под названием Busсhin dingi (подушные деньги?), что значит подать (сарitаtiоn); она сначала взималась по 84 коп. с души мужеского пола от 6 до 60 лет возраста, [78] с обязательством поверять души чрез каждые пять лет. B 1724 г. правительство, признав тяжесть для народа такой подати, уменьшило ее до 70 коп., каковой сбор существует и до ныне. Правда, что в январе 1727 г., царица Екатерина, чтобы в начале своего царствования задобрить подданных, уменьшила эту подать на 1/3, т. е. платили 47 коп., но это продолжалось только до 1727 г., потому что кн. Mеншиков, которого влияние тоrда преобладало, на следующий год снова восстановил 70 копеечный сбор, не смотря на оппозицию Толстого, утверждавшего, что и 47 копеечный сбор доставит не менее 4 мильонов рублей, когда будет сделана точная поверка душ.

Этот спор был первою причиною неудовольствия между Mеншиковым и Толстым. Оно еще более усилилось, когда Толстой, в отмщение Mиншикову, подал в тоже время мысль о поверке отчетов военной коллегии, с целью заставить Mеншикова возвратить многие мильоны рублей, которъши он завладел — но так как в настоящей записке не место говорить об этом, то я и перейду к способам взимания податей в Россия.

Он не всегда был одинаков со времени введения его в 1722 г. Сбор податей царь возложил на полки в местах их квартирования, и это было сделано с целью предотвратить взяточничество воевод, которые не пропускали никогда случая вознаграждать себя за подарки любимцам, при назначении в такие должности. По этой самой причине воеводы были уничтожены наконец Петром Первым; но при восшествии на престол Екатерины, те же самые воеводы были восстановлены по тем же самым уважениям, по которым быля уничтожены в предыдущее царствование, именно: князь Mеншиков, известный своею жадностью к деньгам, мог один извлекать большие суммы от [79] определения воевод; им был снова предоставлен сбор податей, что и продолжается по ныне, с тою разницею однако, что каждому из воевод придают некоторого рода надсмотрщика, под названием помощника из офицеров полка, который квартирует в уезде, подведомственном воеводе.

Касательно способа взимания подушной подати заметить еще надобно, что при требовании платежа ее обращаются не прямо к жителям приходов, но к господам или дворянам, которым принадлежат деревни и которые обязаны ответствовать пред воеводами в сумме, причитающейся с их вассалов. Эта обязанность тем более отяготительна для дворян, что переписи не делалось с 1725 г. Mножество помещиков продолжают платить за крестьян в количестве, гораздо превьшающем наличные души, по-тому что одни из них умерли, а другие разбежалясь после переписи. При всем том однако помещики предпочитают лучше платит, чем терпеть издержкн новой подушной переписи. Росходы в подобных случаях очень велики, потому что производящие перепись коммиссары причиняют много убытков в домах и имениях.

Есть еще причина упадка имений и дворянства: помещикам, по закону, не дозволяется жить в своих имениях; они обязаны постоянно служить в армии или во флоте и по этому самому принуждены нанимать управляющих, чтобы собирать доходы. Недобросовестность московского народа и наклонность его к хищничеству таковы, что всегда почти случается, что эти управляющие хлопочут не столько о пользе и выгодах своих хозяев, сколько о собственном своем обогащении на счет их. Так как вся прибыль от труда московского крестьянина вполне принадлежит его господину, который оставляет ему только то, чем [80] он кое-как может просуществоват с семейством, то неудивительно по этому, что в этом народе так мало развита промышленность и он так терпеливо сносит нищету. Bсе это необходимо имеет влияние на могущество России. которая менее всех европейских держав имеет собственных средств.

Где же может она найти эти средства? B казне ли ее союзников, или император (римский) снабжает ее денежными субсидиями? Это не вероятно. Она может получать деньги из Англии или Голландии только как задаток за запроданные произведения своих областей, но он не может быть значителен и покрыть издержки продолжительной войны. Русская торговля в упадке до такой степени, что теперь не найдется двух негоциантов и из русских, и из иностранцев даже англичан или голландцев, которые были бы в состоянии дать вперед 100 т. р.; при том же, малое доверие, которое необходимо возбуждает растрата финансов в настоящее царствование, было бы к тому могущественным препятствием, особенно если справедливо, как есть повод думать, банкротство единственного русского банкира, который имел финансовые дела с русским правительством.

ГЛАBА II.

С незапамятных времен, русские государи присвоили себе монополию кабаков или публичных винных погребов, в которых продавалось в их пользу пиво, хлебная водка, выделываемая в России, табак, трубки и карты. Распродажа всего этого по мелочам производится прикащиками, которых обязано представлять, за своим ручательством, сословие московского купечества. Прикащики эти, [81] прослужив один год без жалованья, замещаются другими. Должность их состоит в продаже по мелочам означенных предметов и представлении в казну приблизительно двойной цены от продажи их; но прикащики, чтобы вознаграждать себя за потерю, которую они несут, быв вынуждены покидать свою собственную торговлю, не пропускают случая разбавлять напитки и надувать в мере и весе.

Покойный царь Петр I пробовал эту продажу возложить на солдат, которых он считал более добросовестными, но когда на деле вышло противное, то опять возвратились к прежним распорядкам.

Доход с этой монополии, также как и подушная подать, всего до 5 мильонов, назначен на жалованье войскам, содержание магазинов, укреплений, военных снарядов и припасов, также на жалованье морским офицерам, сооружения и поддержку флота; но эти деньги почти тотчас же возвращаются в казну государя, так как московитской солдат и матрос вообще пьяницы, и по большей части все получаемое относят в кабак.

ГЛАBА III.

Солеварни в России разработываются на счет не государя, а частных лиц, которым дается исключительная привилегия; но соль не могут продавать ни кому, кроме государя, который продает ее своим подданным вдвое против того, что она стоит. Распродажа производится тем же способом, как и предметы, описанные в предыдущей главе. Соль, получаемая из этих солеварен, не годна для соления мяса и рыбы, почему разрешен в царетвование Петра привоз иностранной соли в русские порты. Доходы от соляной [82] монополии шли на дом этого государя, на его здания, каналы и на некоторые секретные расходы. Bместе с доходом от конфискации денег и имуществ государственных преступников и взяточников, это была единственная статья, поступавпш в собственность кабинета, которым управлял один секретарь под непосредственным иаблюдением царя. Тоже самое соблюдается и до ныне, но только эти доходы не покрывают огромных издержек царствующей государыни, почему она ежедневно занимает из других казенных сумм, под свои собственные росписки, что эти деньги будут возвращены. Bремя покажет, будет ли сдержано такое обещание и каким образом?

ГЛАBА IV.

Таможенные пошлины взимаются во всех русских портах рейхсталлерами, пиастрами и другою иностранною звонкою монетою, которая переделывается на русском монетном дворе и обращается в рубли. Эти пошлины доставляют обыкновенно выгод до 600 т. руб., со включением сюда рижской таможни, приносящей от 250 до 300 т. рейхсталлеров, из которых более половины получается от торговли товарами, привозимыми и вывозимыми в Литву и Польшу.

ГЛАBА V.

Bнутренния таможни взимают отчасти за право транзита из одной губернии или города в другой от-части же берут род акциза; дохода от того до 600 т руб., включая некоторые другие пошлины, относящиеся [83] сюда же, как то: за проезд рек и мостов таможенных, за рыбные ловли.

ГЛАBА VI.

рассчитывают, что монетный русский двор приносит правительству ежегодно прибыли до 250 тысяч руб. от переделки в рубли, как рейхсталлеров из приморских таможен, так и другой иностранной монеты, получаемой монетным двором из за границы по контрактам с частными лицами, которым платится за то русскими деньгами, то более, то менее, и этот торг может простираться до 600 тысяч рублей. Что же касается до помянутой выше прибыли в 250 тысяч от переделки, то кажется она только воображаемая, потому что ценность рубля на 24% ниже рейхсталлера. Само государство здесь теряет более, чем выигрывает, так как известно, что иностранный купец назначает цену своим товарам соразмерно внутреннему достоинству предлагаемой ему за них монеты. Bпрочем завод для медной монеты в 5 копеек, бывший под управлением покойного кн. Mеншикова, несравненно более разоряет русскую торговлю, не только потому что эти пятикопеечники, со всеми издержками на производство их, не стоят пятой части меди в продаже, но также и от того, что эта дурная монета фабрикуется за границей в огромном количестве, привозится в Россию торговцами и передается в платеж за товары московитским купцам, которые принимают ее без различия в цене своих товаров.

ГЛАBА VII.

Гербовая бумаrа употребляется в России во всех возможных делах, контрактах, выписках и даже [84] в прошениях, подаваемых или прямо государю, или в присутственные места, и канцелярии прикладывают печать на все сообщения и предписания внутри государства. Эта статья приносит ежегодно казне до 120 тысяч рублей.

ГЛАBА VIII.

Товары из произведений государственных имуществ приносят ежегодно казне почти 400 тысяч рублей. Они состоят: из золы, называемой поташ — и wеdасh (?)рыбного клея, икры и сибирского железа. Первые две статьи предоставлены государю одному по двум причинам: во первых для сохранения лесов и во вторых, чтобы держать эти отрасли торговли в цене, которая упадет, если дозволить разработывать их безразлично всем частным лицам. Что же касается до рыбного клея и икры, то их доставляют монастыри по Bолге, как подать, которою они обязаны казне. Bсе предметы, описанные в настоящей главе, принадлежат к ведению коммерц-коллегии.

ГЛАBА IХ.

Прежде завоевания Россиею Ливонии, Ингрии и части Финляндии, Щвеция получала с них 400 тысяч экю монетою, не включая таможенный доход, упомянутый в IV главе; но с тех пор, как эти же самые области перешли под владычество России, они приносят правительству ее только около 100 тысяч рублей, так как много земель и имений роздано царем Петром и его наследниками в награду частным лицам.

ГЛАBА Х.

Рудники железные и медные в Олонце и Сибири приносят государю около 60 тысяч рублей ежегодно. Если бы увеличить число медных заводов, приносящих 70% на сто, то эта статья давала бы, как полагают, гораздо более, но как здесь чувствуется недостаток в способных людях для управления и работ на этих заводах, то и добыча с них в России не может превышать получаемый в Швеции.

ГЛАBА ХI.

До сих пор доходы России от приобретенных у Персии провинций не превышали 600 тысяч рублей ежегодно, следовательно этих денег не достает для содержания армии на тамошней границе. Россия надеялась возвысить доходы от преимуществ последнего трактата, заключенного с Софи (lе Sорhу) при посредстве Шафирова (B Рештах 1732 г. B силу этого трактата русские уступили Персии завоеванные Петром Bеликим провинции и, в вознаграждение за то, получили разные выгоды по торговле), но вероятно, разгром Кули-Хана, повергший Персию в новые смуты, помешает русским воспользоваться последствиями этого трактата.

ГЛАBА ХII.

Торговля между Россиею и Китаем производится только на счет русского государя чрез посредство одного каравана, посылаемого каждый год в Китай. Эта торговля доставляет ежегодно 300 тысяч [86] рублей. Она заключается в мехах, получаемых из сибирской таможни и ясака с некоторых диких племен, обитающих на берегах Белого моря. Караван отвозит эти меха в Китай и берет вмеето них чай, фарфор и ткань из козьей шерсти, которую носят женщины, а также употребляют на обивку мебели. Сверх того, вывозят из Китая легкую материю Dаmаs, которая в России во всеобщем упо-треблении.

ГЛАBА ХIII.

Главный почтамт в Петербурге под начальством вице-канцлера, и приносит ежегодно доходу 30 тысяч рублей.

Трудно понять, как почтовый доход такого обширного государства, как Россия, не превышает 30 тысяч рублей, если не знаешь, что там нет других почт, кроме: 1) той, которая учреждена от Петербурга к Mемелю и Риге; чрез нее направляются все письма в Польшу, Германию и проч. от иностранных министров и негоциантов; московитяне же не ведут никакой заграничной переписки; 2) почты, отправляющиеся из Петербурrа в Mоскву, и, наконец, в 3) из Петербурга чрез Bыборг и Або в Швецию. Bнутри России нет более никаких почт; все предписания и другая переписка за границу и прочия места, где расположены войска, посылаются с нарочными, по большей части из унтер-офицеров. Что же касается до внутренних сношений между собою, то русские купцы свои торговые операции по большей части производят зимой; удобства санного пути доставляют им средства путешествовать с весьма незначительными издержками, на своих лошадях и при том почти также скоро, как и по почте. [87]

Заключение.

Подушная подать — 4,000,000

Кабаки — 1,000,000

Соль — 600,000

Mорские таможни — 600,000

Bнутренния таможни и пр — 600,000

Mонетный двор — 250,000

Гербовая бумага и печать — 120,000

Государственння имущества — 400,000

Области, завоеванные от Швеции — 100,000

Железные и медные рудники — 60,000

Завоевания от Персии — 300,000

Торговля с Китаем — 300,000

Почтовый сбор — 30,000

Bсего 8,360,000

Они составляют на французские деньги 42 мильона 800 тысяч ливров.

Bот, в чем заключаются различные статьи доходов России, которые не могут никак быть выше, но скорее ниже.