ПИСЬМО III

Москва, 4 ноября 1730.

Мадам,

Ваше письмо и доброе, и жестокое одновременно. Вы говорите массу любезностей, пишете о многих моих друзьях, но запрещаете мне говорить что-либо о них или задавать какие-либо вопросы, а хотите, чтобы я лишь отвечала на Ваши. Это очень деспотично, но я должна повиноваться. Что касается Вашего первого вопроса — какие я веду беседы,— то ответить на него трудно. Я ежедневно разговариваю с высокопоставленными особами. Супруга польского министра каждый вечер устраивает собрания, где встречается весь свет. Но, к моему великому огорчению, большинство — для игры, хотя никого к ней не принуждают. Поскольку я по-прежнему недоумеваю, как разумным людям может нравиться это пустое, но опасное развлечение, мне не надо говорить Вам, [195] что я лишь наблюдаю и размышляю о человеческих слабостях, в чем, как Вы знаете, имела обыкновение укорять меня мисс Белл.

Некоторое время тому назад я познакомилась с юной дамой, которая не играет по причине ли той же непонятливости, что и я, или же потому, что ее сердце преисполнено более нежной страстью; я не берусь определить. Кротость, доброта, благоразумие и учтивость этой восемнадцатилетней особы заключены в хорошенькую оболочку. Она — сестра фаворита, князя Долгорукого. Предмет ее любви — брат германского посла; все уже оговорено, и они ждут только каких-то бумаг, необходимых в его стране, чтобы стать, я надеюсь, счастливыми. Кажется, она очень рада, что в замужестве будет жить за пределами своей страны; она оказывает всевозможные любезности иностранцам, очень любит жениха, а тот — ее.

Из этого собрания вы можете уйти беспрепятственно, когда захотите. Для остающихся бывает ужин, и, я думаю, можно было бы найти приятных собеседников, если бы в России не были известны карты.

Об их религии — Ваш следующий вопрос — я могу сказать лишь немногое, поскольку плохо знаю здешний язык. Кажется, религия русских состоит из внешних обрядов и множества суеверий. Я видела однажды крестины и один раз свадьбу; ребенка трижды окунали в лохань с водой, крестные отец и мать держали в руках по восковой свече. После того как ребенка окунали, священник (который, между прочим, был сильно пьян) надел на него рубашку, а затем стал произносить над ним заклинания; и он, и крестные сплевывали в конце каждой фразы, показывая, что они восторжествовали над дьяволом.

Свадьба была у одной из моих служанок. Брак был предложен родителям девушки. Они одобрили его и пришли, как принято, спросить моего согласия. Когда оно было получено, жених прислал ей подарок: гребень, румяна и мушки; после этого ему было разрешено впервые увидеть ее. Они обменялись кольцами и обещанием вступить в брак; свадьба была назначена через неделю. С этого времени до дня свадьбы ее подруги поочередно находились при ней день и ночь, беспрестанно пели песни, оплакивая предстоящую разлуку, В назначенный день они, проливая обильные слезы, попрощались с нею по обряду. Родственники жениха пришли за нею и ее приданым, состоявшим из кровати, постели, стола и картины с изображением ее покровителя-святого. Моей горничной [196] позволили пойти вместе с нею, что явилось большой честью, ибо никому из подруг невесты не разрешается идти вместе с ними.

Насчет остального, то для удовлетворения Вашего любопытства я должна отослать Вас к Библии, и, не смея препятствовать Вашим столь благим занятиям, прощаюсь.