ПИСЬМО XXXIV
Петербург, 1738.
Мадам,
не думаете, что могли бы заставить одну
женщину говорить о другой или о многих других и
не услышать [244] ничего
скандального. По крайней мере, пока я выполню
задачу, поставленную Вами передо мной, Вы
поймете, что в этом я не отличаюсь от большинства
представительниц моего пола. Только что у меня
была с визитом одна из наших красавиц, жена
русского господина, которого Вы знавали в
Англии,— м-ра Лопухина. Это одна из фрейлин и
племянница той дамы, о которой я Вам
рассказывала, что она была любовницей Петра
Первого. Но скандальная хроника гласит, что
добродетель племянницы победить было не столь
трудно. Она и ее любовник, если он действительно
таковым является, очень постоянны в своем
сильном и взаимном чувстве на протяжении многих
лет. Она приезжала отдать мне визит после ее
родов. Когда она родила, я при первой же встрече
поздравила ее мужа с рождением сына и спросила,
каково самочувствие супруги. Он ответил
по-английски: «Почему Вы спрашиваете меня?
Спросите графа Левенвольде, он знает лучше».
Увидев, что я совершенно озадачена его словами,
добавил: «Да весь свет знает, что это правда, и это
меня ничуть не волнует. Мы были вынуждены
пожениться по желанию Петра Великого. В то время
я знал, что она ненавидит меня, а сам я был к ней
совершенно равнодушен, хотя она красива. Я не
могу ни любить ее, ни ненавидеть и теперь
по-прежнему равнодушен к ней. Так почему же я
должен расстраиваться из-за ее связи с человеком,
который ей нравится, тем более что, надо отдать ей
должное, она ведет себя настолько
благопристойно, насколько позволяет положение».
Судите сами о моем смущении или подумайте о том,
как бы Вы поступили в таком случае. Скажу Вам, что
сделала я: внезапно оставила его, заговорив с
первым подвернувшимся человеком. Эта дама
говорит только по-русски и по-немецки, так что мы
можем обсуждать лишь простые вещи, ведь я плохо
говорю и на том, и на другом. Посему могу сообщить
разве только о ее наружности, которая
действительно хороша. Кажется, я уже сказала
достаточно, но не могла обойти молчанием эту
историю, показавшуюся мне очень необыкновенной,
хотя и презираю себя за злоязычие, в котором
повинна и которое Вы едва ли простите своей, и
проч.
|
