ПИСЬМО XXII
Петербург, 1735.
Мадам,
представление, которое сложилось у Вас
о графе Минихе, совершенно неверно. Вы говорите,
что представляете его себе стариком, облику
которого присуща вся грубость побывавшего в
переделках солдата. Но ему сейчас что-нибудь
пятьдесят четыре или пятьдесят пять лет, у него
красивое лицо, очень белая кожа, он высок и
строен, и все его движения мягки и изящны. Он
хорошо танцует, от всех его поступков веет
молодостью, с дамами он ведет себя как один из
самых галантных кавалеров этого двора, и,
находясь среди представительниц нашего пола,
излучает веселость и нежность, которые мне очень
неприятны, ибо притворны. Потому что, хотя ему и
присущи все эти добрые качества, в нем все же есть
немецкая чопорность, и видеть, как человек такого
склада пытается усвоить манеры петиметра,— все
равно что видеть резвящуюся корову. Если бы Вам
случилось быть в обществе этого человека,
который, судя по газетам, уничтожил тысячи и
десятки тысяч людей, как были бы Вы удивлены, [226] увидев, что он внимает
Вам с томным взором, потом внезапно хватает Вашу
руку и с восторгом целует ее! Но насколько более
Вы были бы удивлены, обнаружив, что он полагает
обязательным вести себя так со всеми женщинами. В
остальном, что касается его характера, то как
солдат он предприимчив и скор, а так как в его
поспешных действиях ему часто сопутствовала
удача, он теперь полюбил их и не принимает во
внимание, сколь многих приносит в жертву своему
честолюбию; правда, я полагаю, что многое из этого
— скорее простые россказни. Я бы считала, что его
любимым военным приемом должно быть нападение из
засады, ибо искренность — качество, с которым он,
по-моему не знаком. Если бы друг спросил меня, что
я думаю о графе на самом деле, то я вслед за Отвеем
сказала бы:
Ему не доверяй; он от природы лжив,
Жесток, хитер, коварен, переменчив.
Я имею в виду его характер не только в
любви, но в дружбе, и смею утверждать: всякий, кто
доверился ему, почувствует на себе
справедливость моих слов. В настоящее время он в
моде и стоит сразу после герцога Курляндского;
теперь, в отсутствие принца Гессен-Гомбургского,
у графа Миниха нет конкурентов среди любимцев.
Принц же за интриги отправлен на два или три года
командовать войсками куда-то далеко от столицы,
но не в такое место, где он мог бы какими-либо
своими действиями произвести впечатление.
Характеры принца и графа настолько различны, что
не удивительно, если они не могут поладить. Принц
— истинный солдат и всем обличьем, и по всем
своим поступкам, но при этом человеколюбив,
хорошо воспитан, приветлив, и в нем есть
грубоватая искренность. Будучи здесь, он редко
обедал или ужинал, не пригласив гостей, а
общество было смешанное в том, что касается
чинов, по преимуществу мужское; обычно
присутствовало несколько дам, с которыми он был
непритворно учтив. При дворе его ранг обязывал
его танцевать, что он делает довольно-таки
по-солдатски и сам весьма добродушно подшучивает
над недостатком приятности в своих манерах.
Подчиненные его обожают, и он всеми любим и ценим.
Он крупного сложения и красив,— но Вы, право,
заставляете заниматься тем, чего я боюсь. Потому
что просить меня описывать страну,
характеризовать людей так же нелепо, как
советоваться с государственным министром о
покрое платья. Следовательно, хотя я и [227] описываю Вам все, как
оно представляется моему слабому разуму, не
удивляйтесь, найдя мои суждения неверными. Но
если Вы, по своей снисходительности, находите
развлечение в моих излияниях, это чрезвычайно
льстит самолюбию Вашей, и прочие.
|
