Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ПРОКОПИЙ КЕСАРИЙСКИЙ

ВОЙНА С ГОТАМИ

КНИГА VII

(книга III Войны с готами)

1. И вот, хотя дела были еще в неопределенном положении, Велизарий прибыл в Византию вместе с Витигисом и знатнейшими из готов, имея при себе сыновей Ильдибада и везя все сокровища. Его сопровождали только Ильдигер, Валериан, Мартин и Геродиан. С удовольствием увидал император Юстиниан Витигиса и его жену своими пленниками и удивлялся толпе варваров, их физической красоте и огромному росту. Приняв замечательные сокровища Теодориха в Палатин (дворец), он разрешил сенаторам секретно их осмотреть, завидуя огромности совершенных Велизарием подвигов. Он не выставил их на показ народу и не дал Велизарию триумфа, подобно тому, как это сделал он для него, когда Велизарий вернулся с победой над Гелимером и вандалами. Однако имя Велизария было на устах у всех: 1 ведь он одержал две такие победы, каких раньше ни одному человеку никогда не удавалось одержать, привел в Византию с боем взятые корабли, двух пленных царей, отдав в руки римлян в качестве военной добычи потомство и сокровища Гензериха и Теодориха, славнее которых среди варваров никогда никого не было, и вновь вернул римскому государству богатства, отобранные им у врагов, в столь короткое время возвратив под власть империи почти половину земель и моря. Для византийцев было величайшим удовольствием видеть каждый день, как Велизарий выходил из своего дома, идя па площадь, или возвращался назад, и им никогда не надоедало смотреть на него. Его выходы были похожи на блестящие триумфальные шествия (овации), так как его всегда сопровождала большая толпа вандалов, готов и мавруснев. Он был красив и высок ростом и превосходил всех благородством выражения лица. И со всеми он был настолько мягок и доступен, что был подобен человеку очень бедному и незнатному. Любовь к нему как к начальнику со стороны воинов и земледельцев была непреодолима. [212] Дело в том, что по отношению к воинам он больше, чем кто-либо другой, был щедрым. Если кто из воинов в стычке подвергался какому-либо несчастию, будучи ранен, то он прежде всего успокаивал его мучения, мучения, вызванные раной, крупными суммами денежных подарков, а наиболее отличившимися подвигами он позволял иметь как почетные отличия браслеты и ожерелья; если же воин терял в сражении или коня, или лук, или другое какое оружие, то он тотчас же получал от Велизария другое. 2 Земледельцы любили его за то, что он настолько бережно и заботливо относился к ним, что под его командованием они не испытывали никакого насилия; напротив, все те, в стране которых он находился со своим войском, обычно богатели сверх меры, так как все, что продавалось ими, он у них брал по той цене, какую они спрашивали. И когда созревал хлеб, он очень заботливо принимал меры, чтобы проходящая конница не причинила кому-нибудь убытка. Когда на деревьях висели уже зрелые плоды, он строго запрещал кому бы то ни было касаться их. Ко всему этому он отличался замечательной сдержанностью: он не касался никакой другой женщины, кроме своей жены. Взяв в плен такое огромное количество женщин из племени вандалов и готов, столь выдающихся красотой, что более прекрасных никто на свете не видал, он никому из них не позволял явиться себе на глаза или встретиться с ним каким-либо другим образом. Во всех делах он был исключительно прозорлив, но особенно в затруднительных положениях он лучше всех других умел найти наиболее благоприятный выход. В опасных условиях военных действий он соединял энергию с осторожностью, огромную смелость с благоразумием, и в операциях, предпринятых против врагов, он был то стремителен, то медлителен в зависимости от того, чего требовали обстоятельства. Помимо всего этого, в самых тяжелых случаях он никогда не терял надежды на удачу и никогда не поддавался панике; при счастьи он не кичился и не распускался; так, пьяным никто никогда не видел Велизария. Все время, когда он стоял во [213] главе римского войска в Ливии и в Италии, он всегда побеждал, захватывая и овладевая всем, что ему попадалось навстречу. Когда он прибыл в Византию, вызванный императором, его заслуги стали понятны еще больше, чем прежде. Сам он, выдаваясь высокими духовными качествами и превосходя бывших когда-либо военачальников как огромными богатствами, так и силами своей щитоносной охраны и копьеносных телохранителей, стал, естественно, страшен для всех-и властвующих, и воинов. Думай, никто не осмеливался противоречить его приказаниям и совершенно не считал недостойным себя со всем рвением выполнять то, что он приказывал, уважая его высокие душевные достоинства и боясь его могущества. Семь тысяч всадников выставлял он из собственных своих владений; все они были, как на подбор, и каждый считал себе за честь стоять в первых рядах и вызывать на бой лучших из неприятелей. Старейшие из римлян, осаждаемые готами, видевшие, что происходит в отдельных столкновениях с врагами, с величайшим удивлением в один голос говорили, что один дом Велизария уничтожает всю силу Теодориха. Таким образом, Велизарий, могущественный, как сказано, и по своему политическому значению, и по таланту, всегда имел в виду то, что может принести пользу императору, и то, что он решил, он всегда выполнял самостоятельно.

Остальные же предводители, одинаково похожие друг на друга, не желавшие и не думавшие даже делать что-либо, что не приносило им личной пользы, начали грабить римлян и отдавать их на произвол солдат, поэтому-то много было совершено с их стороны ошибок, и в короткое время все дело римлян рухнуло. Как это произошло, к рассказу об этом я теперь приступаю.

Когда Ильдибад узнал, что Велизарий отбыл из Равенны и направился в Византию, он собрал всех бывших с ним варваров и тех из римских воинов, которым нравились государственные перевороты. Он усиленно заботился об укреплении своей власти и прилагал все старания, чтобы вернуть готскому [214] народу власть над Италией. Вначале за ним следовало не больше тысячи человек, и в его распоряжении был один только город Тичино, но вскоре к нему присоединились все, кто был в Лигурии и в области венетов. Был в Византии некий Александр, заведовавший государственными финансами: римляне, говорящие по-эллински, называют занимающих эту должность логофетами. 3 Он все время обвинял солдат, что они предъявляют к государственному казначейству несправедливо высокие требования. Подвергая их таким несправедливым обвинениям, он снижал им жалованье, и, будучи незнатным, быстро достиг высоких должностей, из человека бедного став страшно богатым; вместе с тем он и для императора больше, чем кто-либо другой, добывал крупные суммы, и из всех людей он был наиболее виновным в том, что солдат осталось мало, что они обнищали и с неохотой подвергались военным опасностям. Византийцы дали ему прозвище «Псалидион»- «Ножницы», потому что он ловко обрезал золотую монету кругом, делая ее меньше, насколько хотел, но сохраняя прежнюю круглую форму. «Псалидион» -«ножницы» называется инструмент, которым при этом орудуют. Этого Александра император послал в Италию, после того как вызвал к себе Велизария. Появившись в Равенне, он произвел подложные раскладки с бессмысленными требованиями. От италийцев, которые даже не касались императорских сокровищ и не имели никакого даже косвенного отношения к казначейству, он требовал отчета, обвиняя их в обмане Теодориха и других готских властителей и заставляя их выплачивать то, что, по его словам, они обманно присвоили себе. На раны и опасности воинов он отвечал мелочными придирками своих расчетов и требовательных ведомостей, обманывавших их надежды. Всем этим он, конечно, отвратил расположение италийцев от императора Юстиниана. Из воинов никто уже не хотел подвергаться военным опасностям, нo, сознательно проявляя свою пассивность, они позволяли усиливаться положению врагов. Поэтому другие военачальники держались спокойно [215], один только Виталий-он находился в области венетов, имея при себе значительное количество войск, в том числе из варваров много эрулов-решился пойти войной на Ильдибада, боясь, как это потом и оказалось, чтобы он с течением времени не получил большой силы, и полагая, что римляне не будут тогда в состоянии подчинить его себе. Около города Тарбесиона произошло ожесточенное сражение, в котором Виталий понес решительное поражение. Он должен был бежать, сохранив лишь немногих из своих воинов, большинство же войска он потерял в бою. В этом сражении пало большинство эрулов, погиб и начальник эрулов Висандр. В этом бою Теодимунд, сын Маврикия и внук Мунды, еще совсем мальчик, подвергся смертельной опасности, но ему удалось бежать вместе с Виталием. Благодаря этому сражению имя Ильдибада дошло до императора и стало известно среди всех людей.

Впоследствии между Урайей и Ильдибадом произошло столкновение по следующей причине. Жена Урайи отличалась и богатством и телесной красотой, занимая безусловно первое место среди всех женщин в кругу тогдашних варваров. Как-то она пошла в баню, одетая в блестящие одеяния с удивительными украшениями, сопровождаемая большой свитой. Увидав там жену Ильдибада, одетую в простые одежды, она не только не приветствовала ее как супругу короля, но даже, взглянув на нее с презрением, нанесла ей оскорбление. Действительно, Ильдибад жил очень бедно, не прикасаясь к государственным деньгам. Очень обиженная бессмысленностью нанесенного оскорбления, жена Ильдибада пришла в слезах к мужу и просила защиты, как потерпевшая со стороны жены Урайи нестерпимое оскорбление. Из-за этого Ильдибад прежде всего оклеветал Урайю перед варварами, будто он хочет стать перебежчиком на сторону римлян, а немного спустя убил его. Этим поступком он вызвал против себя ненависть готов; они менее всего сочувствовали убийству Урайи без всякого суда и следствия. Многие из них, собравшись между собой, бранили Ильдибада как совершившего беззаконный поступок. Но [216] отомстить ему за этот поступок никто не хотел. В их числе был некто Велас, родом гепид, удостоенный звания царского телохранителя. Он был женихом очень красивой женщины и любил ее безумно. И вот, когда он был послан на врагов с тем, чтобы вместе с другими сделать на них набег, Ильдибад по неведению ли, или руководясь каким-либо другим основанием, выдал замуж его невесту за кого-то другого из варваров. Когда же, вернувшись из похода, об этом услыхал Велас, то, будучи по природе человеком вспыльчивым, он не перенес такого оскорбления и тотчас же решил убить Ильдибада, думая, что этим он сделает приятное всем готам. Дождавшись дня, когда Ильдибад пировал с знатнейшими из готов, он решил выполнить свой замысел. Был обычай, чтобы, когда король пировал, многие лица, а также и телохранители стояли около него. Когда Ильдибад, протянув руку за кушаньем, склонился с ложа над столом, Велас неожиданно ударил его мечом по шее, так что пальцы Ильдибада держали еще пищу, а голова его упала на стол, приведя всех присутствующих в величайший ужас и внося крайнее смятение. Такое отмщение постигло Ильдибада за убийство Урайи. Кончилась зима, а с нею кончился и шестой год (540-541) войны, которую описал Прокопий.

2. В войске готов был некто Эрарих, родом из племени ругов, пользовавшийся среди этих варваров огромной властью. Эти руги являются одним из готских племен, но издревле они жили самостоятельно. Когда первоначально Теодорих объединил их с другими племенами, то они стали числиться в среде готов и вместе с ними во всем действовали против врагов. Они никогда не вступали в браки с чужеземными женщинами и благодаря этому несмешанному потомству они сохраняли в своей среде подлинную чистоту своего рода. 4 Когда после убийства Ильдибада положение дел у готов стало смутным, руги внезапно провозглашают Эрариха королем. Это было вовсе не по душе готам, и большинство их впало в глубокое отчаяние, так как они видели, что погибают их надежды, которые [217] они возымели при Ильдибаде, так как он действительно был способен вернуть готам власть и господство над Италией. Эрарих же вообще ничего не сделал, о чем стоило бы упоминать. Пробыв королем пять месяцев, он умер следующим образом. Был некто Тотила, племянник Ильдибада, человек большого ума, очень энергичный и пользовавшийся большим влиянием среди готов. В то время случилось, что этот Тотила стоял во главе готов, занимавших Тарвизий. Когда он услыхал, что Ильдибад скончался так, как рассказано выше, он отправил послов в Равенну к Константиану и просил его дать ему гарантию в личной его безопасности, обещая, что за это он передаст в руки римлян самого себя и тех готов, которыми он командовал, вместе с городом Тарвизием. С удовольствием выслушал Константиан эти предложения и дал клятву во всем, о чем просил Тотила, и с обеих сторон был установлен для выполнения этого дела день, в который Тотила и готы, стоявшие гарнизоном в Тарвизий, были готовы принять в город некоторых из приближенных Константиана и самих себя вместе с городом отдать в их руки.

Готы уже тяготились властью Эрариха, видя, что этот человек неподходящ для того, чтобы вести войну с римлянами, и очень многие открыто поносили его, говоря, что он после убийства Ильдибада служит препятствием в совершении великих дел. Наконец, сговорившись между собою, все они посылают в Тарвизий к Тотиле, приглашая его вступить на престол. Они сильно тосковали по власти Ильдибада, и всю свою надежду на победу они перенесли на Тотилу, его родственника, вполне надеясь, что и у него те же цели и желания, как и у них. Когда они пришли к нему, он открыл им совершенно откровенно свой договор с римлянами и сказал, что если готы убьют Эрариха в назначенный для их собрания день (Другие толкуют: «до условленного им с римлянами дня».), то он последует за ними и выполнит все, что они хотят. Услыхав это, варвары составили заговор для низвержения Эрариха. Пока все это происходило в лагере готов, римское войско, [218] пользуясь полной безопасностью и видя полную бездеятельность врагов, даже не думало наступать или действовать как-либо против врагов. Эрарих, созвав всех готов, убедил их отправить послов к императору Юстиниану и просить, чтобы он заключил с ними мир на тех условиях, на которых прежде он хотел заключить с Витигисом, а именно так, чтобы всей страной по ту сторону По владели готы, всю же остальную Италию уступили императору. Когда готы одобрили эти предложения, то, выбрав несколько человек, наиболее себе преданных, он отправил их послами к императору; в их числе был и Кабалларий. Считалось, что они будут вести переговоры с императором только о том, о чем я сказал выше, а тайно он поручил им добиваться у императора только одного: чтобы он мог получить от императора крупную сумму денег и быть зачисленным в ряды патрициев; за это Эрарих обещал передать ему власть над всей Италией и сложить с себя знаки королевского достоинства. Прибыв в Византию, послы стали действовать по этим инструкциям. В это время готы убивают по тайному заговору Эрариха. Когда он был убит, то согласно договоренности Тотила принял власть над готами.

3. Когда император Юстиниан узнал, что случилось с Эрарихом и что готы выбрали себе королем Тотилу, он стал непрестанно бранить и издеваться над военачальниками, находившимися там при войске. Поэтому все они, оставив в своих городах гарнизоны для охраны, собрались в Равенну: и Иоанн, племянник Виталиана, и Бесс, и Виталий, и все остальные: в Равенне же жили Константиан и Александр, о котором я упоминал выше. Когда они все собрались, то они решили, что лучше всего дня них сначала двинуться на Верону, которая находится в области венетов, и когда они возьмут ее и захватят в плен готов, находящихся в этом городе, только тогда идти на Тотилу и жителей Тичино. Таким образом, собралось римское войско в количестве двенадцати тысяч человек; начальников над ними было одиннадцать, первыми из которых были Константиан и Александр, которые двинулись прямо к [219] городу Вероне. Подойдя близко к нему, приблизительно на расстояние стадий шестидесяти, они стали лагерем на этой равнине. Равнины всей этой страны вполне удобны для конных передвижений вплоть до города Мантуи, которая отстоит от Вероны на день пути. Среди венетов был некто, человек очень уважаемый, по имени Маркиан; он жил в укрепленном местечке, не очень далеко от города Вероны, и, будучи горячим сторонником императора, всячески старался передать город во власть римского войска. Среди сторожей ворот был у него там один знакомый ему с дней детства; он послал к нему некоторых из своих близких, чтобы подкупить деньгами этого человека с тем, чтобы он открыл доступ в город императорскому войску. Когда этот страж ворот дал на это согласие. то Маркиан посылает к нему лиц, действовавших от имени начальников римского войска, с тем, чтобы они договорились об условиях и чтобы затем вместе с ними под покровом ночи войско могло войти в город. Вождям показалось удобным предварительно направить кого-либо из своей среды с небольшим отрядом; если этот страж откроет им ворота, овладеть ими и тогда безопасно дать войти в город всему войску. Никто из всех начальников не хотел идти на это опасное дело, один только Артабаз, родом из Армении, исключительно храбрый воин, сам совершенно добровольно предложил себя на это дело. Он был начальником персов, которых Велизарий незадолго перед тем прислал из Персии в Византию вместе с Блесхамой, взявшим крепость сисавранов (II, гл. 19, § 24). И вот, выбрав из всего войска сто человек, глубокой ночью он подошел к укреплениям. Когда сторож, как было условлено, открыл им ворота, то некоторые из них, стоя в воротах, стали вызывать войско, другие же, взойдя на стену, убили стороживших там, напав на них неожиданно.

Когда все готы заметили, что случилось такое несчастие, они бросились бежать через другие ворота. Перед укреплениями города поднимается очень высокая скала, с которой можно видеть все то, что делается в Вероне, и пересчитать [220] всех находящихся там люден, а особенно далеко можно было видеть равнину. Бежав туда, готы провели спокойно на этой горе ночь. Римское же войско, подойдя к Вероне стадий на сорок, не приближалось к городу, так как вожди спорили друг с другом, как им делить находящиеся в городе богатства. Пока они еще препирались из-за этой добычи, наступил день и стало совершенно светло; тут с вершины горы готы ясно увидали, сколько врагов находится в городе и на каком расстоянии от Вероны находится другое войско. Они бегом бросились в город через те же ворота, через которые они только что ушли, так как те, которые ночью вошли в город, не имели достаточно сил, чтобы занять и эти ворота. Заметив это, римляне отступили к верхним зубцам стен; так как враги наступали на них, вступая в рукопашный бой в значительно превосходящем их числе, все римляне, а всех больше Артабаз, совершили ряд удивительных подвигов, храбро отражая нападавших врагов. В это время вожди римского войска, договорившись, наконец. друг с другом относительно сокровищ Вероны, решили двинуться с остальным войском к городу. Найдя ворота города запертыми и видя, что враги защищаются очень смело, они стали отступать со всей поспешностью, хотя они увидели, что на укреплениях другие из их же войска ведут бои и умоляют не покидать их, но остаться здесь, пока они не сумеют бежать к ним и спастись. Поэтому-то воины из отряда Артабаза, теснимые превосходящими силами врагов и потеряв надежду на помощь со стороны своих, стали все прыгать со стен вниз. Те, которым удалось упасть на ровное место, невредимо спаслись среди римского войска, -в числе их был и Артабаз; те же, которые попали на место неровное, с ухабами и камнями, все тут же и погибли. Придя к римскому войску, Артабаз страшно поносил и бранил всех их; но все же ему пришлось идти с ними вместе. Перейдя реку Эридан, они дошли до города Фавенции; это был уже город в Эмилиевой области и отстоит он от Равенны на сто двадцать стадий. [221]

4. Узнав о том, что произошло в Нероне, и вызвав из Вероны большую часть готов, по их прибытии Тотила со всем войском, числом до пяти тысяч, двинулся против врагов. Когда римские военачальники узнали об этом, они стали обсуждать на совещании сложившиеся обстоятельства. Тут выступил Артабаз и сказал следующее: «Пусть никто из вас, начальники, не вздумает относиться сейчас к врагам с презрением лишь только потому, что они малочисленное нас, или потому, что вы боретесь с людьми, которые подчинились Велизарию; не думайте идти против них спустя рукава. Многие, обманутые неверным мнением, сами себя погубили, у многих неуместное презрение к врагам смогло погубить бывшую лично у них силу. С другой стороны, неудачи тех, с кем нам придется сражаться, постигшие их раньше, побуждают надеяться на счастливую перемену в их пользу. Судьба, приведшая людей в отчаяние и лишившая их надежд на что-либо лучшее, часто заставляет их проявлять верх смелости. Я это говорю вам, будучи побуждаем не просто слепой подозрительностью, но как испытавший недавно на себе смелость этих людей и сам подвергшийся опасности в столкновении с ними. И пусть никто не подумает, что я удивляюсь мощи врага потому что, окруженный маленькой кучкой своих воинов, я был побежден им. Доблесть людей, превосходят ли они числом своих противников, являются ли они малочисленное их, вполне ясна для тех, которые будут сражаться с ними. Поэтому я считаю более полезным для нас, выждав момент перехода врагов через реку, напасть на варваров, когда их перейдет половина, чем напасть на них всех тогда, когда они все соберутся. Да не покажется никому такая победа бесславной! Обычно исход дела дает ему имя славы или бесславия, и люди привыкли восхвалять победителей, не расследуя, каким образом досталась победа». Так сказал Артабаз. Остальные же начальники, споря между собою о мнениях, не делали ничего, что было нужно, но оставаясь там, тратили попусту дорогое время. [222]

Уже войско готов было близко, и, когда они собрались переходить реку, Тотила собрал их всех и обратился к ним с таким увещанием:

«Во всех остальных битвах, друзья-соплеменники, одинаковые условия, предъявляемые для войск при вступлении н сражение, вызывают стремление к состязанию, мы же вступаем в эту борьбу совершенно не в одинаковых условиях с врагами, но при совершенно различных. При поражении, если это случится, они очень скоро могут вновь начать борьбу с нами. Во всех укреплениях Италии ими оставлено большое количество воинов, да вполне естественно, что из Византии придет им на помощь другое войско. Для нас же, если мы испытаем ту же судьбу, до основания погибнут и надежда и самое имя племени готов. Из двухсот тысяч человек нас оста лось теперь только пять тысяч. Указав на это, я считаю нужным напомнить вам также и то, что, когда вы вместе с Ильдибадом решили поднять оружие против императора, вас, связанных совместной жизнью, было не больше тысячи, а вся

область, бывшая под вашей властью, заключалась в городе Тичино. Но когда вы победили в сражении, у вас возросло и войско и область владений. Так что и теперь, если у вас есть желание проявить себя храбрыми людьми, то я надеюсь, что к предстоящей войне мы решительно победим своих врагов. А у победителей обычно бывает, что они становятся и более многочисленными и более сильными. Поэтому пусть каждый из вас постарается решительно всеми силами вместе со всеми двинуться на битву с врагами, твердо помня, что, если мы не одержим победу теперь, потом нам будет невозможно вновь начать войну с нашими врагами. Нужно и нам с доброй надеждой идти в бой с врагами, имея тем большую смелость, чем большую несправедливость проявляют эти люди. Они устроили своим подданным такую жизнь, что италийцам за их измену, которую они осмелились проявить по отношению к готам. уже нечего бояться какого-либо другого наказания: настолько пришлось им, говоря одним словом, испытать всяких бед oн [221] тех, кого они дружески приняли. Кто же из врагов может быть легче всего побежден, как не тот, на дела которого нет божьего благоволения! Сверх того, нам следует иметь надежду на благоприятный исход сражения вследствие того страха, который мы внушили им. Ведь мы сейчас идем на тех самых людей, которые недавно, находясь уже в самом центре Веро-ны, бессмысленно бросив все, что они захватили, хотя никто не преследовал ни одного из них, позорно устремились в бегство».

Обратившись с такой ободряющей речью, он велел тремстам из своей свиты, перейдя реку стадий за двадцать отсюда, оказаться позади неприятельского войска и, когда начнется рукопашный бой, зайти им в тыл и со всей силой ударить по ним и, приведя их в беспорядок, заставить забыть о всякой смелости и противодействии. Сам же, перейдя тотчас с остальным войском реку, двинулся прямо на врагов. Римляне немедленно стали двигаться им навстречу. Когда оба войска, двигаясь своим путем, оказались близко одно от другого, один гот, по имени Валарис (Другое чтение: «Валиарис».), огромный ростом, и видом несказанно страшный, смелый и воинственный, одетый в панцирь и со шлемом па голове, выехав на коне перед войском и став посредине между двух войск, начал вызывать всех римлян, не хочет ли кто вступить с ним в единоборство. Все в страхе не двигались с места, один только Артабаз выступил против него на состязание. Оба погнали коней Друг на друга и, когда были близко один от другого, столкнулись копьями; но Артабаз предупредил противника и поразил Валариса в правый бок. Получив смертельную рану, варвар готов был уже упасть навзничь на землю, но его копье, упершись сзади его в землю в какой-то камень, не давало ему упасть, Артабаз еще сильнее налег на свое копье, стараясь вонзить его во внутренности врага: он думал, что Валарис получил еще не смертельную рану. Туг случилось, что железный наконечник копья Валариса, стоявшего почти прямо, коснулся панциря Артабаза и, вонзаясь все глубже и глубже, прошел через весь панцирь и [224] выступив оттуда, коснулся кожи Артабаза около шеи. Случайно этот острый наконечник, вонзаясь глубже, рассек проходившую там артерию, и кровь полилась сильной струей, причем Артабаз не испытывал никакого чувства боли, так что он сам погнал своего коня назад к римскому войску, а Валарис трупом упал на месте. Так как кровь никак но останавливалась, то Артабаз спустя три дня скончался и тем отнял у римлян всякую надежду на успех, так как даже в этом сражении из-за того, что он был уже небоеспособен, немало пострадало все дело римлян. Оставаясь вне линии боя, он лечил свою рану, оба же войска вступили в рукопашный бой. Когда бой уже кипел и был в самом разгаре, триста варварских всадников, двигаясь в тылу римского войска, внезапно появились у самого войска. Увидя их и думая, что в бой с ними вступает большее число врагов, римляне впали в панику и тотчас же бросились бежать изо всех сил, кто как только мог Варвары произвели страшное избиение римлян, бежавших без всякого порядка, многих взяли в плен живыми и заключили иод стражу и, кроме того, захватили все знамена, чего прежде с римлянами не случалось. Каждый из римских начальников. как только мог, бежал, имея при себе небольшое число спутников; они заботились об охране тех городов, куда им удалось укрыться.

5. Немного времени спустя Тотила отправил войско против Юстина и Флоренции, во главе его он поставил самых воинственных готов- Бледу. Родерика и Улиариса. Подойдя к Флоренции, они стали лагерем вокруг ее стен и начали осаду, Юстин был этим очень обеспокоен, так как ему не удалось запастись никаким провиантом. Поэтому он послал в Равенну к начальникам римского войска, прося возможно скорое прийти к нему на помощь. Ночью посланный, пройдя незаметно для врагов, прибыл в Равенну и сообщил о настоящем положении дел. Поэтому тотчас же было послано во Флоренцию значительное войско, которым командовали Бесс, Киприан и Иоанн, племянник Виталиана. Когда через своих лазутчиков [225] об этом узнали готы, то, сняв осаду, они удалились в местечко, называвшееся Муцелла, находившееся от Флоренции на расстоянии двух дней пути. Когда римское войско соединилось с Юстином, то, оставив для охраны города немногих из бывших с ним, римские военачальники, выведя всех остальных, двинулись с ними против врагов. Во время этого пути они пришли к мысли, что было бы очень хорошо, если бы один из начальников, выбрав самых лучших из всего войска, пошел вперед и неожиданно, прямо с пути, напал на неприятеля, остальное же войско, двигаясь медленнее, должно было подойти туда же. Относительно этого они бросили жребий, ожидая решения и указания судьбы. Жребий выпал на Иоанна, хотя остальные военачальники вовсе не желали выполнять условие. 5 Поэтому Иоанн был принужден идти вперед со своим отрядом и с ним напасть на врагов. Варвары, узнав о наступлении врагов, охваченные сильным страхом, решили покинуть равнину, на которой они случайно стояли тогда, и с большим шумом бежали на высокий холм, который там возвышался. Когда здесь появился Иоанн со своим отрядом, они тоже бросились на этот холм и вступили в бой с врагами. Враги упорно отбивались; произошла сильная свалка, и многие с обеих сторон, проявив чудеса храбрости, пали. Когда Иоанн с великим криком и шумом устремился на стоящих против него врагов, случилось, что один из его телохранителей, пораженный копьем, пущенным кем-то из неприятелей, пал мертвым; тут римляне дрогнули и отбитые стали отступать. Уже и остальное римское войско успело прибыть на равнину и стояло там, выстроив фалангу. И если бы они приняли в свои ряды бежавший отряд Иоанна и двинулись вместе с ними на неприятелей, они победили бы в этой битве и могли бы всех взять в плен. Но по какому-то случаю в римском войске распространился ложный слух, будто в этом деле Иоанн погиб от руки одного из своих телохранителей. Когда эти речи дошли до начальников, они не сочли для себя возможным дольше оставаться здесь, но все устремились в позорное [226] отступление. И они стали отступать не стройными отрядами. не сплоченными отрядами, но каждый устремился в бегство, как только мог скорее. И многие погибли в этом бегстве, те же, которые спаслись, хотя никто их не преследовал, продолжали бежать еще много дней. Позже, укрывшись в первых попавшихся им укреплениях, они ничего другого не могли сообщить жителям этого места, кроме того, что Иоанн умер. И тут они уже не стали соединяться друг с другом и уже не собирались в дальнейшем идти на врагов, но каждый оставался внутри своих укреплений и готовился к осаде, боясь одного, как бы варвары не пошли против него. Со стороны же Тотилы к пленным была проявлена большая мягкость и дружеское отношение: он хотел привлечь их на свою сторону, чтобы большинство их добровольно принимало участие в его походах против римлян. Тем временем окончилась зима и с нею седьмой (541-542) год воины, которую описал Прокопий.

6. Затем Тотила взял крепости Цезену и Петру. Немного времени спустя он прибыл в Этрурию к попытался взять там укрепленные места, но так как никто не захотел сдаться ему добровольно, он, перейдя реку Тибр, не пошел в пределы Римской области, но быстро двинулся в Кампанию и в Самниум; там он без труда взял укрепленный юрод Беневент я сравнял с землею его стены с тем, чтобы войско, если оно прибудет из Византии, опираясь на этот укрепленный пункт, не могло причинять затруднения готам. Затем он решил осаждать Неаполь, так как принять его в свой город граждане решительно не пожелали, хотя он обещал им много хорошего. Начальником гарнизона там был Конон, имевший при себе тысячу римлян и исавров. Сам Тотила с большей частью войска, став лагерем недалеко от укреплений, оставался спокойным, другую же часть войска он послал по окрестностям и с его помощью взял укрепление Кум и другие защищенные городки и смог собрать оттуда много денег. Захватив там жен сенаторов, он не нанес им никакого оскорбления и, проявив большую сдержанность, дал им свободно уехать, за что заслужил [227] у всех римлян великую славу человека умного и благородного. Так как он не встречал никакого противодействия, то, рассылая из своего войска мелкие отряды, он совершил весьма важные дела. Он подчинил себе бруттиев, луканов, захватил Апулию и Калабрию; государственные налоги он взыскивал в свою пользу, деньги он велел вносить за доходы с земли владельцам этих мест и устанавливал и все остальное, как будто бы являясь владыкой Италии. Поэтому и римскому войску в назначенное время не было доставлено обычное жалованье, и император задолжал им крупные суммы. Из-за этого малийцы, лишенные своих обычных доходов и подвергшиеся столь крупной опасности, находились в глубокой печали. А солдаты стали проявлять себя еще более непослушными по отношению к начальникам и охотно оставались по городам. Таким образом, Константиан держал в своей власти Равенну, Иоанн -Рим, Бесс находился в Сполеции, Юстин-во Флоренции, Киприан-в Перузии, а остальные там, куда с самого начала каждый успел бежать и спастись.

Узнав об этом и считая это великим несчастьем, император тотчас же назначил префектом претории для Италии Максимина с тем, чтобы он был главнокомандующим над военными начальниками и доставлял воинам все, что нужно. С ним он послал флот, на корабли которого он посадил войско из фракийцев и армян. Начальником фракийцев был Геродиан, а во главе армян стоял Фаза, родом ибер, племянник Пе-рания. Вместе с ним плыло и немного гуннов. Поднявшись со всем флотом из Византии, Максимин прибыл к Эпиру в Элладе. Там он без всякого основания остановился, теряя дорогое время. Он был совершенно неопытен в военном деле, поэтому труслив и крайне медлителен. Затем как начальника пешего войска император послал Деметрия, который и раньше совершал походы с Велизарием, командуя пешими легионами. Этот Деметрий, пристав к Сицилии, услыхал, что Конон и неаполитанцы терпят очень тяжелую осаду, так как у них полный недостаток продовольствия; он решил возможно [228] скорее двинуться к ним на помощь, но сделать это он был не в силах, так как войско у него было малочисленное и вообще весьма неважное. Тогда он придумал следующее: собрав и Сицилии возможно большее число кораблей и наполнив их хлебом и всяким продовольствием, он заставил неприятелей думать, что на кораблях плывет большое войско. Как оказалось, враги так и подумали. Они считали, что против них иде большое войско, заключая это из того, что, по их сведениям из Сицилии плывет против них большой флот. И если бы Деметрий решился сразу идти прямо к Неаполю, думаю, он испугал бы врагов и спас город, так как никто не выступи. бы против него. Но он сам, испугавшись опасности, решил совсем не приставать к Неаполю, а поплыл в гавань Рима и там спешно стал набирать солдат. Они же, разбитые варварами и чувствовавшие перед ними большой страх, решительно отказывались идти с Деметрием против Тотилы и готов. По этому он был принужден идти в Неаполь только с теми, которые прибыли с ним из Византии. Был тут другой Деметрий родом из Кефалении, старый моряк, очень опытный в морских делах и опасностях. Он участвовал вместе с Велизарием в его походах на Ливию и Италию и настолько прославился своей опытностью, что император назначил его наместником. Неаполя. Когда варвары начали осаждать это место, он, будучи человеком несдержанным на язык, очень часто оскорблял Тотилу и позволял себе говорить чересчур много лишнего Когда стало ухудшаться и без того их плохое положение и быстрыми шагами приближалась к осажденным гибель, oн решился с согласия Конона один сесть тайно на маленьким челнок и отправиться к начальнику войска Деметрию. Сверх вероятия, прибыв благополучно и встретившись с Деметрием. он очень его ободрил и побудил к данному предприятию. Тотила же, услыхав, что это за флот, держал наготове очень много быстроходных судов «дромонов». Как только вpaги пристали к берегу в этом месте, недалеко от Неаполя, Тотила. появившись внезапно, поверг их в ужас и всех обратил в бeгство [229]. Многих из них он убил, очень многих взял в плен живыми; бежали только те, которые с самого начала сумели вскочить в корабельные шлюпки; в числе их был и сам военачальник Деметрий. Все корабли со всем их грузом и экипажем варвары захватили в свои руки. Там они нашли и Деметрия-наместника. Отрезав ему язык и обе руки, они не убили его, но, покалечив его таким образом, разрешили ему идти куда он хочет. Такое возмездие понес Деметрий за свое злоречие и распущенность языка по отношению к Тотиле.

7. Спустя некоторое время пристал к Сицилии и Максимин со всем флотом. Прибыв в Сиракузы, он сидел спокойно, боясь военных действий. Узнав об этом, начальники римского войска со всей поспешностью отправили к нему гонцов, прося возможно скорее идти на помощь. В числе других послал к нему гонцов и Конон из Неаполя, до крайности стесненный осадой со стороны варваров: у него уже совсем не было продовольствия. Но Максимин, потеряв все благоприятное время в своих страхах и нерешительности, испугавшись угроз со стороны императора, подвергаясь упрекам и издевательствам со стороны других, все-таки продолжал оставаться там, все же войско послал в Неаполь под начальством Геродиана, Деметрия и Фазы, когда наступила уже зима. Когда римский флот был уже близко от Неаполя, задул сильный ветер и поднялась ужасная буря. Все покрыл мрак, а волны не давали гребцам поднимать весла или вообще делать что-либо другое. Из-за шума бушующих волн они не могли даже слышать друг друга; все перемешалось, и свирепствовала одна только буря, которая прибила их к берегу, где стояли лагерем враги. Таким образом, варварам можно было входить на любой корабль римлян, и они их избивали и топили без всякого с чьей-либо стороны сопротивления. Очень многие были взяты живыми в плен, в том числе и сам начальник Деметрий. Геродиану и Фазе с очень немногими удалось бежать, так как их корабли подошли не очень близко к неприятельскому лагерю. Вот что случилось с римским флотом. Тотила, велев кинуть на шею [230] Деметрия веревку, потащил его к стенам Неаполя и велел убеждать осажденных не предаваться дальше бессмысленным надеждам ц не губить себя, но возможно скорее, сдав город готам, избавить себя от величайших бед. Ведь император в дальнейшем уже не может послать им на выручку другое войско, и с этим флотом для них пропала и вся военная сила и вся надежда на спасение. Все это сказал Деметрий, как велел ему Тотила. Осажденные, уже и без того страшно мучимые голодом и недостатком во всем остальном, когда увидали несчастное положение Деметрия и услыхали все его речи, потерям всякую надежду, предались воплям и стенаниям, не. зная, что им делать, и весь город был полон великого смятения и плача.

После этого Тотила, вызвав их всех па стены, сказал следующее: «Не потому, что мы имели против вас какие-либо обвинения или упреки, граждане неаполитанские, приступили мы к этой осаде, но сделали это с той целью, чтобы избавив вас от самых жестоких деспотов, могли воздать каждому из нас благодарность за то, что он сделал для нас хорошего в течение этой воины, и за это испытал столь много тяжело; о от наших врагов. Дело в том, что вы одни из италийцев всегда показывали свое полное расположение к племени готов и меньше всех выражали желание подчиниться нашим врагам Так что и теперь, хотя мы и принуждены осаждать Бас вместе с ними, мы, конечно, уважаем и чтим вашу верность, стараясь вести эту осаду не во вред неаполитанцам. Поэтому, если вы страдаете от тяжести осады, не думайте, что за это вы должны сердиться на готов. Ведь те, которые стремятся сделать хорошее друзьям, не заслуживают с их стороны никакою обвинения, если даже будут принуждены высказать им свое расположение мерами, не всегда для них приятыми. Пусть меньше всего будет у вас страха к нашим врагам, и, и, основываясь на том, что было, не думайте, что они опять победят нас. Все неожиданные и чудесные превращения в жизни, которыми иногда судьба награждает нас сверх ожидания, обычно с течением времени вновь входят в свое русло. И мы настолько чувствуем [231] к вам расположение, что согласны, чтобы Конон и все его воины, не испытав никакой от нас неприятности, ушли куда хотят, если, сдав нам город, захотят удалиться оттуда, при этом со всем их достоянием. Мы вполне готовы дать им в этом клятву и клятвенно же обещать полную неприкосновенность для неаполитанцев». Эта речь Тотилы вызвала одобрение со стороны неаполитанцев и всех воинов, бывших с Кононом: они страшно мучились от голода ввиду недостатка продовольствия. Но, сохраняя верность императору и все еще надеясь, что к ним на выручку придет какое-либо вспомогательное войско, они согласились на то, что сдадут город через тридцать дней. Тотила же, желая лишить их всякой надежды на помощь от императора, назначил им срок в три месяца, с тем чтобы после этого срока они поступили, как было условлено. И он им твердо обещал, что до этого он не будет делать никаких нападений на стены и не употребит против них никакой хитрости. На этом они и порешили. Но осажденные, не дожидаясь назначенного срока (они уже и очень cтрадали от недостатка предметов первой необходимости), немного времени спустя приняли в город Тотилу и ваpваров. Тем временем кончился восьмой год той войны (542-543), которую описал Прокопий.

8. Когда Тотила взял Неаполь, он проявил по отношению к сдавшимся так много человечности, что этого нельзя было ожидать ни со стороны врага, ни со стороны варвара. Застав римлян настолько истощенных голодом, что у них уже и в теле не оставалось никакой силы, боясь, как бы, внезапно накинувшись на еду до крайнего насыщения, они, как это обычно бывает, не задохнулись, он придумал следущее: поставив стражу в гавани и у ворот, он не велел никому выходить оттуда. Сам он стал выдавать всем пищу в меньшем количестве, чем им хотелось, мудро проявляя в этом своего рода скупость, то каждый день он прибавлял столько к этой норме, что не чувствовалось, что происходит эта прибавка. Таким образом, он укрепил их силы, а затем, открыв ворога, он разрешил [232] каждому из них идти куда он хочет. Конону же и его воинам, которые не хотели тут оставаться, он разрешил сеет;, на корабли и плыть куда угодно. Считая, что возвращение и Византию им принесет позор, они задумали со всей поспешностью плыть в Рим. Так как им мешал встречный ветер и они никак не могли отплыть отсюда, они находились в затруднительном положении, опасаясь, как бы не случилось, что ввиду своей победы Тотила оставит без исполнения что-либо из своих обещаний, и как бы им не пришлось испытать от него чего-либо очень плохого. Когда Тотила заметил их в таком настроении, он, созвав их всех, стал успокаивать и, еще сильнее подтвердив данное слово, велел им быть бодрыми и без всякого страха общаться с войском готов, покупать продовольствие и если им нужно что другое, получать от них. как от друзей. Так как все время дул противный ветер и уже про шло много времени, он дал им коней и повозки, одарил их деньгами на дорогу и разрешил им отправиться сухим путем в Рим, послав вместе с ними в качестве проводников некоторых из знатнейших готов. Стены Неаполя он постарался разрушить до основания, чтобы римляне, в случае если вновь захватят его, действуя из этого укрепленного места, не доставили бы затруднений готам. Он предпочитал сражаться с ними в поле, в открытом бою. чем соревноваться с ними в технических и военных хитростях. Разрушив большую часть этих стен, остальную он оставил нетронутой.

Около этого времени один римлянин, родом из Калабрии. явившись к нему, жаловался, что кто-то из его телохранителей изнасиловал его дочь, девушку. Так как этот человек не отрицал этого обвинения, то Тотила, всячески стараясь дать удовлетворение за преступление, заключил его под стражу. Окружающие Тотилу знатнейшие из варваров боясь за арестованного-это был человек энергичный и знающий военное дело-собравшись вместе, тотчас явились к Тотиле и просили простить этого человека. Он выслушал их речь благосклонно. без всякой нервности и ответил следующее: «То, что я скажу, [233] сотоварищи по оружию, я скажу не под влиянием бесчеловечной жестокости или из-за того, что я радуюсь несчастьям моих соплеменников, но более всего боясь, как бы для готов не произошло чего-либо плохого. Я очень хорошо знаю, что обычно большинство людей переделывает имена поступков и действий и придает им другие значения. Человеколюбием и мягкостью они называют нарушение законов, в результате чего происходит гибель всего честного и хорошего и общая смута; они обычно называют человеком неприятным и тяжелым того, кто хочет точно выполнять закон, чтобы, прикрывшись этими именами, точно щитом, им было бы безопаснее проявлять свою распущенность и предаваться разврату. Убеждаю вас, да не погубите вы все свое спасение, добиваясь прощения вины одного, и сами, будучи непричастными к этому грязному делу, не примите тем на себя части его вины. Ведь совершить преступление и мешать, чтобы совершивший его понес наказание, по моему мнению одно стоит другого. Поэтому-то я и хочу, чтобы, рассматривая данное дело, вы подошли к нему с этой точки зрения, полагая, что теперь вам предлагается выбор одного из двух: или чтобы этот человек не понес наказания за то, в чем он совершил преступление, или чтобы нам сохранить племя готов и вместе с тем приобрести новые силы для войны. Смотрите сами: в начале этой войны было у нас воинов много, блистали они славой и опытностью в боях и военных опасностях, деньгам, просто говоря, счета не было, выше всякой меры было коней и оружия; в наших руках были все крепости, какие только есть в Италии. Кажется, что все это далеко не бесполезная помощь, крупные исходные средства для начала войны. Но в правление Теодата, человека, который справедливость ставил ни во что сравнительно с жаждой к богатству, мы своими беззакониями в своей жизни сами навлекли на себя гнев божий. Вы сами хорошо знаете, куда привела нас судьба, какими и сколькими людьми были мы побеждены. Ныне же, решив, что достаточно понесенное нами наказание, бог по воле своей вновь привел в порядок [234] нашу жизнь, дела наши идут лучше, чем можно было надеяться, и нам удалось одержать победу над врагами свыше наших сил. Позаботиться о том, чтобы своим справедливым образом действий закрепить за собой возможность и в дальнейшем пользоваться такой же победой, принесет нам больше пользы, чем, действуя обратно, показать, что мы сами, завидуя самим себе, разрушаем свое благополучие. Невозможно, ни в коем случае невозможно, чтобы преступник и насильник в жизни, в боях мог проявлять доблесть и удачу, но военное счастье каждого определяется личной жизнью каждого». Так сказал Тотила. Похвалили его слова знатнейшие из готов и не стали уже просить его за его телохранителя, предоставив ему поступить, как он найдет нужным. В скором времени он казнил этого человека, все же его деньги, которые у него оказались, он отдал жертве его насилия.

9. В то время как Тотила так действовал, начальники римского войска вместе с солдатами грабили достояние подданных императора; не было тех оскорблений и распущенности, которые они не проявили бы; начальники в укреплениях пировали вместе со своими возлюбленными, а солдаты, проявляя крайнее неповиновение начальникам, предавались всяким безобразиям. Таким образом, италийцам пришлось переносить крайние бедствия со стороны обоих войск. Поля их опустошались врагами, а все остальное сплошь забирало войско императора. Сверх того, мучаясь муками голода, вследствие недостатка продовольствия, они же подвергались всяким обвинениям и издевательствам и без всякого основания-смерти. Солдаты, не имея сил защищать их от неприятелей, наносивших вред их полям, совершенно не считали нужным краснеть и стыдиться того, что делалось, и своими проступками они сделали варваров желанными для италийцев. Не зная, что делать в таком положении, Константиан написал письмо императору Юстиниану, открыто заявив, что он не в состоянии выдержать войну с готами. Остальные начальники, как бы голосуя за это мнение, в том же письме высказали свое согласие [235] с ним, показывая свой страх перед войной. В таком положении были дела в Италии.

Тотила послал письмо римскому сенату. Оно гласило следующее: «Если кто поступил несправедливо со своими соседями под влиянием неведения или побуждаемые забвением, то обиженные все же могут простить совершивших это, так как самая причина, вызвавшая с их стороны такой поступок, освобождает их в большой степени от обвинении. Если же кто наносит обиду вполне сознательно и заведомо, тому нет возможности когда бы то ни было возражать на обвинения по поводу им совершенного. Ведь по всей справедливости он будет нести обвинение не только за дело, им совершенное, но и за сознательность цели своего поступка. Так вот, если это так, подумайте же, как вам удастся защитить себя за то, что вы сделали по отношению к готам. Или, может быть, вы забыли благодеяния, оказанные вам Теодорихом и Амалазунтой, или с течением времени, преданные забвению, они изгладились из вашей памяти? Но, конечно, не верно ни то, ни другое. Ведь его милости вам пришлось получить не по ничтожному какому-либо поводу, не кому-либо из ваших предков и не в стародавние года; нет, вы получили их в самый тяжелый момент вашей жизни, получили их недавно, можно сказать, только что из их рук, любезнейшие римляне. Но может быть вы по слухам узнали или на опыте испытали благородство греков по отношению к своим подданным и поэтому решили, что отдадите в их руки всю судьбу готов и италийцев? Думаю я, прекрасных гостей пригласили вы себе в их лице и хорошо поняли, каких друзей и приятелей получили вы в них, если вы еще помните расчетные листы Александра (гл. 1, § 32). Я не говорю уже о солдатах и их начальниках, от благоразумной сдержанности которых и великодушия вы получили столько приятного; из-за этого у них самих дела пришли в столь плачевное состояние. И пусть из вас никто не думает, что я возвожу на них такие позорные обвинения из-за мальчишеского самолюбия или что я, будучи королем варваров, занимаюсь [236] чересчур большим самохвальством. То, что мы одолели этих людей, я приписываю не своей доблести, но я утверждаю, что их преследует отмщение за те несправедливости, которые они совершили против вас. И кому же не показалось бы в высшей степени странным, что бог наказывает их за вас, вы же сами с удовольствием сидите в месте своих мучении и не хотите избавиться от ваших бедствий, происходящих от этих людей'? Дайте же хоть какой-нибудь повод, в своих же собственных интересах, иметь право защищаться перед готами, а для нас-основание для снисхождения к вам. Вы дадите его, если не будете ожидать конца войны, пока у нас еще на короткое время осталось немного этой несбыточной надежды на спасение со стороны императора, выберете то, что лучше для вас, и тем поправите то, чего делать против нас вам ни в коем случае было не должно». Так гласило его послание. Вручив его некоторым из пленных, Тотила велел им идти в Рим и отдать сенаторам. Они выполнили его приказание. Тем, которые получили и читали это послание, Иоанн запретил отвечать Тотиле. Поэтому Тотила вторично написал длинное письмо. Там он приносил самые страшные клятвы и давал совершенно точные заверения, что готы никому из римлян не сделают никакого зла. Кто доставил в Рим все эти писания, я не могу сказать. В самую темную ночь они были прибиты в наиболее посещаемых местах города, а когда наступил день, они были прочтены. Римские военачальники сильно подозревали в этом деле арианских священников, поэтому они немедленно выслали их всех. Услыхав об этом, Тотила часть своего войска послал в Калабрию и велел попытаться взять крепость Дриунт (Гидрунт). Так как находившиеся там в гарнизоне решительно не желали сдаваться им, он велел отправленному войску начать осаду, а сам с большей частью войска пошел в Римскую область. Когда император узнал об этом, понимая всю безвыходность положения, он признал необходимым послать против Тотилы Велизария, хотя персы все еще очень сильно теснили. [237] Так кончилась зима, а с ней и девятый год той войны, которую описал Прокопий (543-544).

10. Таким образом, Велизарий вторично отправился в Италию. Так как он имел с собой очень мало воинов (тех, которые были с ним на войне с мидийцами, он никак не мог снять с фронта), то, пройдя через всю Фракию и вперед уплачивая деньги, он набирал себе новых волонтеров. Прибыл к нему согласно приказу императора и Виталий, начальник иллирийских войск, недавно прибывший из Италии, где он оставил иллирийских воинов. Они оба, собрав около четырех тысяч человек, двинулись в Салону, намереваясь прежде всего двинуться в Равенну и оттуда, насколько будет возможно, вести войну. Двинуться в Римскую область они никак не могли, ни тайно от врагов (так как они слыхали, что готы стоят лагерем в Калабрии и в Кампании), ни как-либо силой прорвавшись и победив их. Ведь они шли на них с силами далеко не равными. В это время ввиду недостатка продовольствия осажденные в Дриунте (Гидрунте) вступили в переговоры с осаждавшими их варварами на условиях, что они добровольно сдадут им укрепление; и с той и с другой стороны пришли к соглашению, и был уже назначен день. Велизарий, погрузив на суда продовольствия на целый год, велел Валентину с его войском плыть к Дриунту (Гидрунту) и возможно скорее вывести оттуда тех, которые до того времени несли гарнизонную службу (он узнал, что они буквально истаяли от голода и болезней); часть приплывших с ним он велел оставить вместо них в гарнизоне: будучи свежими и не нуждаясь ни в чем из продовольствия, они легко сохранят в неприкосновенности укрепление. Пользуясь попутным ветром, Валентин со своим флотом пристал к Дриунту (Гидрунту) за четыре дня до назначенного срока и, найдя гавань неохраняемой, овладел ею и без всякого труда смог войти в укрепление. Полагаясь на договоренность и не предполагая, чтобы за этот срок им могло встретиться какое-либо вражеское нападение, готы спокойно сидели, оставив всякую заботу об осаде города. Увидя совершенно [238] неожиданно подплывающий флот, они испугались и сняли осаду; уйдя далеко от этого местечка и став лагерем, сообщили Тотиле обо всем, что у них произошло. Вот какой опасности избег гарнизон Дриунта (Гидрунта). В это время некоторые из бывших с Валентином, желая пограбить здешние места, сделали набег. Случайно встретившись с некоторыми из врагов у берега моря, они вступили с ними в бой и, позорно побежденные ими в битве, многие из них бежали в самое море, и здесь их было убито сто семьдесят человек, а все остальные отступили в укрепление. Найдя прежний гарнизон, бывший здесь, полумертвым, Валентин вывел его, и вместо него поместил другой, свежий, как ему велел Велизарий. и, оставив ему продовольствия на целый год, ушел со всем остальным войском в Салоны. Отплыв отсюда со всем флотом, Велизарий прибыл в Полу и оставался тут некоторое время, приводя в порядок свое войско. Услыхав, что он прибыл туда и желая узнать ту силу, которую он вел с собой. Тотила сделал следующее. Был некто Бон, племянник Иоанна. начальник гарнизона в Генуе. Воспользовавшись его именем, под видом, что письмо от него, Тотила написал Велязарию как будто бы прося его прийти поскорее к ним, находящимся в крайне тяжелом положении. Выбрав пять человек очень ловких, он вручил им письмо и велел самым внимательным образом высмотреть все силы Велизария, причем они должны были говорить, что посланы Боном. Этих людей, когда они явились к нему, Велизарий принял с обычной для него большой приветливостью. Прочитав письма, он велел передать Бону, что в скором времени он к нему придет со всем войском. Они же, высмотрев все, как им велел Тотила, вернулись в лагерь готов и утверждали, что войско Велизария ничего не стоит.

В это время Тотила взял город Тибур, занятый гарнизоном исавров, при помощи измены следующим образом. Некоторые из жителей этого города сторожили ворота вместе с исаврами. Они, поссорившись с исаврами, сторожившими вместе с ними, без всякой вины с их стороны, ночью впустили в город [239] врагов, которые стояли лагерем очень близко от города. Исавры, сообразив, что город взят, почти все сумели бежать. Из жителей же готы не пощадили ни одного, но вместо с городским священнослужителем убили всех таким способом, что хотя я это и знаю, но не буду об этом говорить, чтобы на будущие времена не оставить памяти о людской бесчеловечности. В числе их погиб и Кателл, один из известных среди италийцев людей. Таким образом, варвары заняли Тибур, и теперь уже римляне не могли получать продовольствие из Этрурии по Тибру. Ведь этот город лежал как раз у самой реки 6, приблизительно в ста двадцати стадиях от Рима, являясь для тех, которые хотели отсюда плыть в Рим, препятствующим им враждебным укреплением.

11. Вот каким образом произошло взятие Тибура. Велизарий же, придя со всем войском в Равенну, собрав бывших там готов и римских воинов, сказал следующее: «Не в первый раз теперь, воины, дела, совершенные доблестью, уничтожаются трусостью негодных людей. Искони, попросту говоря, это присуще человеческим делам, и развращенность негоднейших людей имела достаточно сил, чтобы низвергнуть и окончательно погубить великие деяния прекрасных мужей. Так и теперь разрушилось дело императора. И он так сильно заботится исправить все эти погрешности, что окончательное одоление персов он поставил ниже, чем здешние дела, и решил вновь послать меня к вам, чтобы исправить и залечить те раны и беды, которые нанесены военачальниками его воинам или готам. Чтобы никто не делал никогда никаких ошибок, это не свойственно человеку, неестественно и противно природе, но ошибки эти поправлять вполне надлежит императору, и это в данном отношении вполне достойное утешение для тех подданных, кого он любит. Этим вам будет возможно не только избавиться от всех наших бедствий, но уразуметь благоволение к вам императора и им насладиться. А что другое может быть для человека дороже? Что поставит он выше всякого богатства? А так как именно для этого я и прибыл к вам, [240] надо, чтобы и каждый из вас употребил все усилия, чтобы вновь к вам вернулось проистекающее отсюда благополучие. Если есть у кого из вас родственники или друзья, находящиеся у этого узурпатора Тотилы, вызовите их возможно скорее, сообщив им решение императора, таким образом, вы приобретете себе все блага мира и милости великого императора, ведь я сюда прибыл не для того, чтобы все время воевать, и не очень охотно стал бы я врагом подданных императора. Если же они и теперь, сочтя для себя унизительным выбрать для них же лучшее, пойдут против нас, то и мы, как бы нам этого ни хотелось, будем обращаться с ними как с врагами». Так сказал Велизарий. Но к нему не явился никто из врагов, ни гот, ни римлянин. Затем Велизарий посылает своего телохранителя Торимута с некоторыми из тех, кто прибыл с ним. л Виталия с иллирийским отрядом в Эмилиеву область и велел ему попытаться захватить ее укрепленные пункты. С этим войском Виталий подошел к Бононии и, взяв по добровольной сдаче несколько укреплений, спокойно задержался там Немного времени спустя, все иллирийцы, которые участвовав in с ним в походе, внезапно, не испытав и не услыхав ни о каких неприятностях, тайно ушли оттуда и вернулись домой Отправив к императору послов, они просили простить их говоря, что они таким образом вернулись домой не вследствие чего-либо другого, как только потому что им, прослужившим в Италии долгое время, жалованье выплачивалось очень плохо и казна много им задолжала. Случилось же в это время, что войско гуннов напало на иллирийцев, забрало в плен и обратило в рабство их жен и детей. Узнав об этом, они, мучимые голодом в Италии, и ушли. Вначале император гневался на них, но затем он их простил. Узнав об уходе иллирийцев. Тотила послал войско против Бононии с тем, чтобы захватить там Виталия и бывших с ним. Но Виталий и Торимут, устроив засаду шедшим на них врагам, многих из них убили, остальных же обратили в бегство. В этом деле один из знатных иллирийцев, по имени Назар, начальник иллирийского отряда, [241] проявил против врагов исключительную храбрость и геройство. Таким образом, Торимут вернулся назад к Велизарию в Равенну.

Тогда Велизарий послал трех своих телохранителей, Торимута, Рикилу и Сабиниана, с тысячей воинов к городу Ауксиму на помощь осажденным там Магну и римлянам. Они, обманув Тотилу и все его войско, вошли ночью в Ауксим и решили делать постоянные набеги на неприятелей. На другой день, около полудня, узнав, что какой-то отряд врагов находится поблизости, они вышли из города, чтобы встретиться с ними, но решили послать сначала к ним разведчиков посмотреть, каковы их силы, чтобы не идти на них вслепую. Рикила, телохранитель Велизария (он был в это время пьян), не позволил другим идти на разведку, но сам, погнав коня изо всех сил, поехал на них. Встретившись с тремя готами на крутой дороге, он сначала остановился, готовясь встретить их нападение (был он человеком поразительной храбрости); но видя, что очень многие из готов со всех сторон несутся на него, он обратился в бегство. На неудобном месте его конь, поскользнувшись, упал. Тут поднялся сильный крик со стороны врагов, и все стали бросать в него свои копья. Заметив это, римляне бегом бросились ему на помощь. Рикила, засыпанный огромным количеством дротиков, испустил дух, римский же отряд под начальством Торимута обратил врагов в бегство; затем воины подняли его тело и отнесли в город Ауксим; конец жизни, выпавший ему на долю, совсем не соответствовал его доблести. Тогда Сабиниан и Торимут, посоветовавшись с Магном, нашли, что нет никакой пользы им оставаться здесь дольше, принимая в соображение, что ввиду многочисленности врагов они не могли бы с надеждой на успех вступить с ними в сражение, а истощая запасы осажденных, они дадут еще скорее для врагов возможность взять город. Когда они пришли к такому решению, они сами и тысяча их воинов стали готовиться к отправлению, чтобы начать обратный поход ночью. Тотчас же один из солдат, перебежав тайно в неприятельский [242] лагерь, сообщил им о готовящемся походе. Поэтому Тотила, отобрав две тысячи воинов, отличающихся доблестью. на следующую ночь в стадиях тридцати от Ауксима стал сторожить дорогу., никому даже вида не показывая, зачем он это делает. Когда в полночь они увидали идущих мимо них врагов, обнажив мечи, они начата с ними бой. Человек двести из римлян они убили, остальные же с Сабинианом и Торимугом, так как дело шло в темноте, имели возможность скрыться и бежать в Аримин; однако готы овладели всеми вьючными животными, которые везли весь скарб воинов, их оружие и платье.

На берегу Ионийского залива, между Ауксимом и Аримином, есть два городка, Пизавр и Фанум. В начале этой войны Витигис разрушил их дома и сломал почти половину их стены, чтобы римляне, захватив их, не доставляли затруднений готам. Одним из них, Пизавром, Велизарнй решил овладеть ему показалось, что около него лежат местности, удобные для пастьбы коней. Ночью послав нескольких близких к себе людей, он велел им тайно вымерить точно ширину и высоту каждых ворот. Сделав такие ворота и обив их железом, он велел погрузить их на несколько судов и направить их в этот городок, а Сабиниану и Торимуту он велел с возможной поспешностью приделать их к стенам, самим оставаться за укреплениями и, находясь в безопасности, ту часть укреплений, которая лежала разрушенной, вновь возвести каким-либо образом, накидав камней, грязи и всего другого. Они так и сделали. Тотила, узнав об этом деле, с большим войском пошел на них. Попытавшись взять его приступом и потеряв тут некоторое время, он, не будучи в состоянии его захватить, ничего не добившись, удалился в лагерь под Ауксимом.

Никто из римлян уже не выступал против врагов, но каждый из них оставался внутри своих стен. Но двоих из своих телохранителей, Артасира, родом перса, и фракийца Барботиона Велизарии послал в Рим, чтобы они вместе с Бессом, который в это время там находился, берегли город, приказав ни в коем случае не нападать на врагов. Тотила и войско готов [243], зная, что силы Велиэария нс равноценны их силам, настолько, чтобы он осмелился выступить против них, решили беспокоить наиболее укрепленные места. Поэтому они стали лагерем в Пиценской области, в окрестностях Фирма и Аскалона, и принялись их осаждать. Тут кончилась зима, а с ней кончился и десятый год той войны, которую описал Прокопий (544-545).

12. Не имея сил помочь осажденным, Велизарнй послал в Византию Иоанна, племянника Виталиана, взяв с него самые страшные клятвы, что он приложит всякое старание вернуться возможно скорее; он послал его с тем, чтобы он умолял императора послать им сюда большое войско и придать много денег, а также оружия и лошадей. Он должен был сказать, что солдат у него очень мало, да и те не хотят сражаться, говоря, что казна должна им большие суммы и что у них ничего нет. Так это и было на самом деле. Сверх того Велизарий написал письмо императору, гласившее следующее: «Мы прибыли в Италию, о могущественнейший император, без людей, без копей, без оружия и денег. Не имея всего этого в достаточном количестве, я думаю, никто и никогда не мог бы вести войну. Проехав сплошь всю Фракию и Иллирию, мы набрали солдат страшно мало, жалких, никогда не державших оружия в руках и совершенно неопытных в военном деле. Я не вижу, чтобы те, которые оставались здесь, были всем довольны; они исполнены страха перед врагами, и ум их порабощен мыслью о постоянных поражениях; они не просто бегут от врагов, но бросают коней и кидают оружие. Получить денежные доходы с Италии нам невозможно, так как давно уже она захвачена врагами. Поэтому, не заплатив во время жалованья солдатам, мы не можем им приказывать. Наши долги отнимают у нас право резко разговаривать с ними. Знай и то, государь, что из числа тех, которые служили тебе, большая часть теперь оказалась перебежчиками к неприятелю. Если нужно было только послать Велизария в Италию, то все у тебя готово для войны: я ведь опять уже среди италийцев. Если же ты хочешь [244] победить на войне своих врагов, то нужно приготовить и все остальное снаряжение. Я по крайней мере думаю, что, не имея помощников и нужных средств, никто не может считать себя военачальником. Поэтому прежде всего можно послать ко мне сюда моих телохранителей и щитоносцев, а затем большое количество гуннов и других варваров, которым надо немедленно же дать денег».

Вот что написал Велизарий. Иоанн же, потратив долгое время в Византии, ничего не сделал из того, ради чего он был послан, но зато женился на дочери Германа, племянника императора 7. За это время Тотила взял Фирм и Аскул, они сдались ему по договору. Прибыв в Этрурию, он стал осаждать Сполеций и Азизу. Начальником гарнизона в Сполецие был Геродиан, а в Азизе Сизифрид, родом гот, чрезвычайно преданный римлянам и стоявший на стороне императора. Геродиан вступил в переговоры с неприятелями, чтобы они тридцать дней оставили их в покое, что если за это время к ним не придет никакой помощи, то он сдаст готам и себя и город вместе с солдатами и с его жителями. Заложником этого договора он представил своего сына. Когда наступил назначенный день, а римского войска не пришло ни откуда, то Геродиан и те, которые держали там гарнизон, согласно договору сдались Тотиле и готам, сдали и город Сполеций. Говорят, что Геродиан сдался готам и сдал им Сполеций вследствие ненависти к Велизарию; 8 ибо Велизарий пригрозил ему, что он потребует от него отчет за его прежний образ действий. Вот что случилось с Сполецием. Сизифрид же со своим отрядом, сделав вылазку, потерял очень многих, бывших с ним, и сам погиб. Жители Азизы, смущенные создавшимся положением, тотчас же сдали город неприятелям. Послав тотчас к Киприану, Тотила потребовал, чтобы он сдал ему Перузию, грозя всякими ужасами, если он не послушается, и обещая одарить его крупным денежным подарком, если он это исполнит. Так как от Киприана он ничего не мог добиться, он подкупил одного из его телохранителей, по имени Улифа, чтобы тот убил его тайным [245] образом. Оставшись с Киприаном один на один, Улиф убил его и бежал к Тотиле. Тем не менее воины Киприана продолжали сохранять город для императора. Поэтому готы решили от него отступить.

13. После этого Тотила пошел на Рим и, ставши близко, начал осаду. Земледельцам по всей Италии он не сделал ничего неприятного, он разрешил им навсегда без страха возделывать землю, где они привыкли, внося ему те подати, которые они прежде вносили в казну и владельцам земли. Когда отряд готов подошел очень близко к стенам Рима, то Артасир и Барбатион, подговорив многих из своих частей, несмотря на то, что Бесс решительно им этого не советовал, сделали на него нападение. При первой схватке они многих убили, остальных обратили в бегство. Увлеченные их преследованием, они зашли слишком далеко и попали в засаду, устроенную врагами. Потеряв тут очень многих, они с очень немногими с трудом бежали и в дальнейшем уже не решались выходить против врагов, хотя последние и наступали на них близко. С этого времени римлян стал мучить подлинный голод, так как они не могли ввозить к себе в город никаких продуктов с полей, а от грузов, идущих морем, были тоже отрезаны. Когда готы взяли Неаполь, они создали там флот из быстроходных судов, а также на так называемых Эоловых островах (Липарских) и островах, лежащих у берега, строго следя за проезжающими. Суда, которые шли из Сицилии открытым морем, направляясь в римскую гавань, всё попали с экипажем в их руки. Послав войско в Эмилиеву область, Тотила велел взять город Плаценцию, силой ли, по добровольному ли соглашению. Это первый из городов Эмилиевой области с очень сильными укреплениями. Лежит он на реке Эридане и был единственным из всех городов, находящихся в этой области, оставшимся под властью римлян. Когда посланное войско было очень близко от Плаценции, готы завели переговоры с находившимся там гарнизоном, чтобы он сдал город добровольно Тотиле и готам. Когда им это не удалось, став лагерем, они [246] приступили к осаде, заметив у находящихся в городе недостаток продовольствия.

В это время в Риме у начальников императорского войска явилось подозрение в измене Цетега, патриция и первоприсутствующего (принцепса) римского сената. Поэтому Цетег уда лился в Центумцеллы (Чивита-Веккиа). Велизарий, беспокоясь за Рим, как и вообще за общее положение дел, так как он не мог подать помощи из Равенны, имея так мало войска, решил оттуда сняться и захватить местечки около Рима, чтобы, находясь поблизости, оказать помощь находящимся в Риме и страдающим от вражеской осады. Он раскаивался, что, послушавшись, Виталия, с самого начала пришел в Равенну: прежде всего это было в ущерб интересам императора, так как, заперев самого себя в Ранение, он предоставил врагам возможность по их личному желанию направлять ход войны. И я думал, 9 что или Велизарий принял неправильное решение. гак как суждено было римлянам попасть в тяжелое положение, или что планы его были хороши, но воспрепятствовала ему воля божья, желавшая покровительствовать Готиле и готам и поэтому уничтожавшая лучшие из планов Велизария и во всем обращавшая их против него же. Кому дует попутный ветер счастья, даже если он замыслит самое неудачное, то все же с ним не случается ничего плохого, так как бог обращает ему все это на пользу; у человека же, ставшего неудачником, нет уже никаких удачных решений, так как предопределенная ему судьбой необходимость испытать несчастье отнимает у него и умение, и правильную точку зрения. Если он и примет решение, какое следует, то действующая против его планов судьба обращает его благоприятные, казалось бы, замыслы против него, давая самые плачевные результаты. Так ли, или иначе это происходит, я не могу сказать. Оставив в Равенне с небольшим отрядом для охраны города Юстина, сам Велизарий двинулся через Далмацию и прилегающие к ней местности в Эпидамн, где, ожидая войска из Византии, он и оставался, не предпринимая ничего. Отсюда он написал императору и [247] сообщил ему настоящее положение дел. Немного спустя, император послал к нему Иоанна, племянника Виталиана и Исаака, родом армянина, брата Аратия и Нарзсса, с войском варваров и римлян. Придя в Эпидамн, он соединился с Велизарием. Нарзеса евнуха император послал к начальнику эру-лов с тем, чтобы он убедил их в возможно большем числе отправиться походом в Италию. Многие из эрулов выразили желание следовать за ним, в числе прочих и те, которыми командовал Филемут, и вместе с ним направились во Фракию. Перезимовав там, с наступлением весны они собирались отправиться к Велизарию. С ними был и Иоанн, которому дано было прозвище Фага (Обжора). На этом пути им было суждено совершенно неожиданно оказать римлянам великое благодеяние. Случилось, что незадолго перед тем большой отряд славян, перейдя реку Истр, стал грабить тамошние места и забрал в рабство большое количество римлян. Эрулы неожиданно напали на них и, сверх ожидания, победили их, хотя славяне намного превосходили их численностью. Они перебили их, а всех пленных отпустили, дав им возможность возвратиться домой. Захватив тут некоего человека, присвоившего себе имя Хильбудия, человека знатного, некогда бывшего у римлян претором, Нарзес легко уличил его в самозванстве. Как это все было, я сейчас расскажу.

14. Был некто Хильбудий, близкий к императорскому дому, в военном деле человек исключительно энергичный и настолько чуждый жажды стяжательства, что вместо величайших богатств он не приобрел никакого состояния. На четвертом году своей единодержавной власти император, назначив этого Хильбудия начальником Фракии, поставил его для охраны реки Истра, приказав ему следить за тем, чтобы жившие там варвары не переходили реку. Дело в том, что жившие по Истру варвары, гунны, анты и славяне, часто совершая такие переходы, наносили римлянам непоправимый вред. Хильбудий настолько был страшен варварам, что в течение трех лет, пока он был облечен званием военачальника, не только никто из [248] варваров не осмеливался перейти Истр для войны с римлянами, но сами римляне, неоднократно переходя под начальством Хильбудия в земли по ту сторону реки, избивали и забирали в рабство живших там варваров. Спустя три года после своего прибытия Хильбудий по обычаю перешел реку с небольшим отрядом, славяне же выступили против него все поголовно Битва была жестокая; пало много римлян, в том числе и и.х начальник Хильбудий. После этого река навсегда стала доступной для переходов варваров по их желанию и римская область совершенно открытой для их вторжения. Таким образом, оказалось, что все могущество Римской империи в этом деле совершенно не может равняться доблести одного человека.

Спустя некоторое время анты и славяне рассорились между собой и вступили в войну. Случилось так, что в этой войне анты были побеждены врагами. В этом столкновении один славянин взял в плен юношу, едва достигшего зрелости по имени Хильбудия, и отвел его к себе домой. С течением времени этот Хильбудий оказался очень расположенным к своему хозяину и в военном деле очень энергичным. Не раз подвергаясь опасностям из-за своего господина, он совершил мною славных подвигов и смог добиться для себя великой славы. Около этого времени анты сделали набег на Фракийскую область и многих из бывших там римлян ограбили и обратили в рабство. Гоня их перед собою, они вернулись с ними на родину. Одного из этих пленников судьба привела к человеколюбивому и мягкому хозяину. Сам же этот пленник был очень коварным и способным обмануть любого встречного. Так как при всем желании он не находил никаких средств вернуться в римскую землю, он придумал следующее. Придя к хозяину, он рассыпался в похвалах его милосердию, утверждая, что за это ему от бога будет много всяких благ, что сам он ни в коем случае не окажется неблагодарным своему добрейшему господину, и что если хозяин захочет послушать его добрых советов, которые он очень хорошо обдумал, то в скором времени он сделается обладателем большой суммы денег. У одного [249] славянского племени на положении раба находится Хильбудий, бывший военачальник римлян, скрывающий от всех варваров, кто он такой. Если ему будет угодно выкупить Хильбудия и доставить его в землю римлян, то вполне естественно, что он получит великую славу и очень много денег от императора. Такими речами римлянин тотчас убедил своего хозяина и вместе с ним отправился к славянам. У этих народов был заключен мирный договор, и они без страха общались друг с другом. И вот, предложив хозяину Хильбудия большую сумму, они купили этого человека и с ним быстро вернулись домой. Когда они вернулись к себе, на свое местожительство, купивший стал его спрашивать, правда ли, что он Хильбудий, римский военачальник? Он не отказался рассказать все, как было, и со всей откровенностью изложил по порядку всю свою жизнь, что он сам родом ант, что, сражаясь вместе со своими родичами со славянами, бывшими тогда их врагами, был кем-то из неприятелей взят в плен, теперь же, придя в родные земли, он в дальнейшем согласно закону будет уже свободным. Заплативший за него деньги остолбенел, лишившись даже речи от изумления, и впал в величайший гнев, потеряв столь великую надежду на выгоду. Но римлянин, желая его утешить и скрыть истину, чтобы не сделать своего возвращения домой более затруднительным, продолжал настаивать, что этот человек тот самый римский Хильбудий, но что он, находясь в среде варваров, боится открыть все, когда же окажется в римской земле, не только не будет скрывать правды, Но, естественно, будет гордиться этим именем. Вначале все это делалось тайно от остальных варваров.

Когда же этот слух, распространяясь в народе, стал достоянием всех, то по этому поводу собрались почти все анты, считая это дело общим и полагая, что для них всех будет большим благом то, что они-хозяева римского полководца Хильбудия. Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве (демократии), и поэтому у них счастье и несчастье в жизни [250] считается делом общим. И во всем остальном у обоих этих варварских племен вся жизнь и законы одинаковы. Они счи тают, что один только бог, творец молнии, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды. Судьбы они не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу, и когда им вот-вот грозит смерть, охваченным ли болез нью, или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещание, если спасутся, тотчас же принести богу жертву за свою душу; избегнув смерти, они приносят в жертву го, что обещали, и думают, что спасение ими куплено ценой этой жертвы. Они почитают реки, и нимф, и всякие другие божества, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания. Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они часто меняют места жительства. Вступая в битву, большинство из них идет на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают; иные не носят ни рубашек (хитонов), ни плащей, а одни только штаны, подтянутые широким поясом на бедрах, ч в таком виде идут в сражение с врагами. У тех и других один и тот же язык, достаточно варварский. И по внешнему виду они не отличаются друг от друга. Они очень высокою роста и огромной силы. Цвет кожи и волос у них очень белый или золотистый и не совсем черный, но все они темнокрасные. Образ жизни у них, как у массагетов, грубый, без всяких удобств, вечно они покрыты грязью, но по существу они не плохие и совсем не злобные, но во всей чистоте сохраняют гуннские нравы. И некогда даже имя у славян и антов было одно и то же. В древности оба эти племени называли спорами («рассеянными»), думаю потому, что они жили, занимая страну «спораден», «рассеянно», отдельными поселками. Поэтому-то им и земли надо занимать много. Они живут, занимая большую часть берега Истра, по ту сторону реки. Считаю достаточным сказанное об этом народе. [251]

Собравшись, как сказано выше, анты заставили этого человека признать, как они хотели, что он Хильбудий-римский военачальник. Они грозили, что накажут его, если он будет это отрицать. В то время, когда все это происходило, император Юстиниан, отправив некоторых лиц послами к этим варварам, предлагал им поселиться в древнем городе, по имени Туррис, расположенном у самого берега реки Истра. Этот город построил римский император Траян, но он уже издавна был покинут, так как местные варвары его постоянно грабили. Император Юстиниан соглашался одарить их этим городом и окружающей его областью, так как искони она принадлежала римлянам, обещает, что будет жить с ними, всячески стараясь сохранить мир, и даст им много денег с тем только, чтобы на будущее время они клятвенно обещали соблюдать с ним мир и всегда бы выступали против гуннов, когда те захотят сделать набег на римскую империю. Варвары все это выслушали, одобрили и обещали сделать все это. если он восстановит начальником римского вождя Хильбудия и даст ему жить вместе с ними, утверждая, как они и задумали, что этот человек и есть Хильбудий. Возымев надежды на столь высокое положение, уже и сам этот человек пожелал быть им и утверждал, что он Хильбудий, римский военачальник. Его, отправленного с этой целью в Византию, Нарзес захватил на своем пути. Встретившись с ним и найдя, что он обманщик (хотя он говорил на латинском языке и искусно притворялся, узнав уже наперед многое из того, чем можно было воспользоваться в качестве примет Хильбудия), он заключил его в тюрьму и принудил рассказать все дело. После этого отступления возвращаюсь к продолжению своего рассказа.

15. Император действовал так, как выше было мной сказано. В это время Велизарий послал в гавань Рима Валентина и одного из своих телохранителей, по имени Фоку, человека, исключительно хорошо знавшего военное дело, с войском с тем, чтобы они сторожили укрепление в Порте вместе с тамошним гарнизоном, которым командовал Иннокентий, и, [252] поскольку им будет возможно, делали набеги и беспокоили неприятельский лагерь. Войска, посланные Валентином и Фокой, тайно дали знать в Рим Бессу, что они собираются двинуться на укрепление врагов для внешнего нападения; следовало бы, чтобы он, выбрав в Риме самых воинственных из воинов, как только заметит их нападение, бегом бросился им на помощь с тем, чтобы они вместе могли совершить против варваров что-либо великое. Но Бессу это было совсем не но душе. Поэтому, когда Валентин и Фока с пятьюстами воинов, сделав неожиданное нападение на неприятельский лагерь, немногих из них убили и когда шум, возникший там, быстро дошел до осажденных, все-таки никто не вышел из города Вследствие этого нападающие стремительно возвратились в гавань, не испытав никаких неприятностей, совершенно невредимыми. Послав к Бессу, они спрашивали его, что за ненужная боязливость напала на него; заверяя его, что в скором времени они сделают на врагов второй набег, убеждали его. чтобы и он в надлежащее время сделал на варваров нападение всеми своими силами. Но он тем не менее все так же решительно отказывался сражаться с врагами и выходить из укреплений. Тем не менее Валентин и Фока со своими приближенными и с более многочисленным войском собирались напасть на неприятелей и уже готовились к этому. В это время какой-то солдат из бывших под начальством Иннокентия пришел в качестве перебежчика к Тотиле и объявил ему, что на следующий день на них будет сделано нападение из Порта. Поэтому Тотила в местах, которые он нашел для этого подходящими, успел заранее поставить в засаду храбрых и сильных воинов. Когда на следующий день Валентин и Фока со своими войсками наткнулись на них, они потеряли очень многих из своих и погибли сами. Лишь очень немногие с большим трудом бежали и прибыли в Порт.

В это время Вигилий, римский архиерей, пребывавший и Сицилии, наполнив очень много кораблей хлебом, послал его к своим, думая, что тем или другим способом перевозящие [253] сумеют доставить его в Рим. И вот эти корабли плыли к римской гавани; заметив это, враги, опередив их на очень короткое время, оказались в гавани; они скрылись там за стенами, чтобы, как только суда пристанут, без всякого труда овладеть ими. Бывшие в гарнизоне Порта, увидев это, поднялись на укрепления и, размахивая одеждами, хотели дать знать бывшим на кораблях не плыть дальше, а повернуть в другое место, куда придется. Но плывущие не понимали, что делают эти воины; они думали, что находящиеся в Порте римляне радуются и зовут их пристать к гавани, так как ветер был попутный, то они быстро пристали к гавани. На этих кораблях плыло много римлян, в том числе епископ Валентин. Выйдя из засад, варвары овладели всеми кораблями, так как никто им не сопротивлялся. Взяв в плен живым епископа, они привели его к Тотиле, всех же остальных они перебили и, таща на буксире корабли с грузом, удалились. Тотила стал допрашивать священника, стараясь узнать, что ему хотелось, но, признав, что он говорит совершенную неправду, отрубил у него обе руки. Такой результат имело все это дело. В это время окончилась зима, и с ней закончился одиннадцатый год войны, которую описал Прокопий.

16. Римский архиепископ Вигилий, вызванный к императору в Византию, отправился туда из Сицилии; вследствие этого ему пришлось долгое время провести на этом острове. За это время римляне, осажденные в Плаценции, уже давно лишенные всех необходимых запасов, прибегли к безбожному питанию, принуждаемые к этому голодом, а именно-они поедали друг друга. Поэтому они по договору добровольно сдались сами и сдали город готам. Вот что случилось здесь, да и в Риме, уже осажденном Тотилой, был полный недостаток во всем необходимом. Среди римских священнослужителей был некто, но имени Пелагий, по занимаемому положению дьякон; пробыв долгое время в Византии, он стал очень близким другом императора Юстиниана и незадолго перед тем с большими деньгами прибыл в «Рим. Во время этой осады людям [254], нуждающимся в продовольствии, он раздал много денег; пользуясь и прежде большой славой среди италийцев, он, естественно, приобрел еще большую известность за свое человеколюбие. Так как римляне терпели невероятные мучения от голода, они умоляют Пелагия пойти к Тотиле и добиться от него перемирия на несколько дней с тем, чтобы, если за время этого перемирия к ним не придет никакой помощи из Византии, добровольно по договору сдаться и передать город готам. С таким поручением Пелагий прибыл к Тотиле. Тотила встретил его с большим уважением и почетом и первый обратился к нему с такими словами: «У большинства варварог;, я даже скажу у всех, есть закон уважать личность посла; я же лично людей, ведших достойный образ жизни, каким являешься ты, искони старался особенно чтить. Но уважение и оскорбление по отношению к послу выражается не почтительным выражением лица и не красноречием и важностью речей со стороны тех, кто их принимает, но правдивостью по отношению к нему или, наоборот, речами нездоровыми, внутренне извращенными. Исключительное уважение высказывается тому, кому прямо открываются мысли в правдивых словах, и с этим отпускают ею, наоборот, наибольшее оскорбление терпит тот посол, который уходит, услыхав притворные и обманчивые речи. Во всем, о чем ты будешь просить нас. Пелагий, ты не получишь от нас отказа, кроме трех пунктов. И тебе нужно всячески остерегаться касаться их и стараться обойти их молчанием, чтобы, оказавшись сам виновным в том, что не получил от нас согласия на свои просьбы, ради которых ты пришел сюда, ты не возложил бы вины за это на нас. Просить о том, что не соответствует настоящему положению дел, по большей части значит не добиться никакого успеха. Я предупреждаю, чтобы ты не ходатайствовал ни за кого из сицилийцев, не говорил ни о римских укреплениях, ни о рабах, перешедших па нашу сторону Для готов невозможно ни оказать пощаду кому-либо из сицилийцев, ни разрешить остаться этим стенам, ни позволить, чтобы рабы, которые [255] воевали в наших рядах, стали снова рабами своих прежних господ. Чтобы не показалось, что эти моменты мы выставляем совершенно неосновательно, я тотчас же точно перечислю тебе причины такого отношения и тем самым уничтожу всякое подозрение в нашем легкомыслии. Этот остров Сицилия был с древних времен богат и денежными доходами и изобилием пледов, росших там в большом количестве и различных видов, так что их не только хватало для живущих там, но и вы, римляне, ввозили их себе оттуда, и этот ежегодный ввоз был достаточен для вас. Поэтому с самого начала римляне просили Теодориха не ставить там больших гарнизонов, чтобы не причинить этим ущерба их свободе или другому их благополучию. При таком положении дел к Сицилии пристал неприятельский флот и войско, ни количеству людей, ни в другом каком-либо отношении, не равносильные нам в военном отношении. Увидя этот флот, сицилийцы не донесли об этом готам, не заперлись в своих укреплениях, не решились в чем-либо другом оказать сопротивление врагам, по со всей готовностью раскрыли ворота городов и приняли неприятельское войско с распростертыми объятиями, как самые неверные рабы, выжидавшие уже давно удобного случая, чтобы бежать из-под власти хозяев и найти себе каких-либо новых неизвестных господ. Двигаясь оттуда, как из какою-либо укрепления, враги без груда захватили всю остальную Италию и завладели вот этим Римом, ввезя сюда из Сицилии такое количество запасов, что их хватило всем римлянам, чтобы выдержать годовую осаду. Таковы наши отношения к сицилийцам; невозможно поэтому готам чувствовать к ним сожаление, так как тяжесть обвинений уничтожает чувство жалости к совершившим преступление. Что же касается этих стен, то враги, запершись внутри их, решили совершенно не выходить на равнину и не вступать с нами в бой; действуя хитростями и проволочками, они изо дня в день тянут время, обманывая готов, и совершенно против всякого человеческого смысла стали господами наших владений. Чтобы в будущем этого не [256] испытать, нам нужно принять меры. Те, кто один раз ошибся и потом опять впал в то же самое тяжелое положение, не приняв во внимание несчастья, хорошо знакомого им уже по опыту, должны считать, что это не противодействие судьбы. но что это, конечно, глупость тех, которые попали в такое положение. Надо прибавить, что уничтожение стен Рима при несет пользы больше всего нам. Ведь в дальнейшем вы побудете подвергаться осаде то со стороны одних, то со стороны других и не будете лишены возможности пользоваться продовольствием; вы, таким образом, не будете осаждены нападающими, но те и другие будут подвергаться опасностям в открытых боях друг с другом, и вы без всякой опасности для себя будете наградой для победителя. Что же касается рабов, перешедших на нашу сторону, то о них я скажу одно: если бы тех, которые стали в одни ряды с нами против врагов и получили от нас обещание, что они никогда не будут возвращены своим прежним господам, мы решили теперь возвратить вам. то и с вашей стороны мы не будем иметь доверия. Невозможно и недопустимо, чтобы тот, кто нарушил свое слово в отношении лиц самого несчастного положения, мог обнаружить твердость своих убеждений в отношении кого-либо другого, но со стороны всех, с кем ему придется сталкиваться, он будет всегда чувствовать на себе их недоверие за свое предательство, являющееся характерным признаком его природы».

Так сказал Тотила. Пелагий на это ему ответил: «Сказав вперед, о благороднейший, что ты высоко уважаешь лично меня и звание посла, ты поставил меня в положение самого презренного человека. Решает нанести оскорбление человеку, расположенному к нему и облеченному званием посла, я по крайней мере полагаю, не тот, который хочет бить его по щекам или применить к нему другие насмешки и издевательства, но тот, который вперед уже решает отпустить его от себя без всякого результата. Ведь не для того, чтобы получить какую-либо почесть от тех, кто их принимает, люди обычно берут на себя обязанности посла, но чтобы, добившись чего-либо хорошего [257] для пославших их, с этим вернуться. Так что больше пользы, если, подвергшись сначала поношению, все-таки добиться чего-нибудь из того, ради чего они пришли, чем, наслушавшись весьма лестных слов, вернуться, нe выполнив ничего, на что надеялись. Во-первых, я не знаю, о чем из всего того, что ты сказал, могу я просить тебя переменить мнение. Зачем своими просьбами буду я надоедать тому, кто, раньше чем выслушав оправдание, отказал в своем согласии? А затем я не могу умолчать, что ты совершенно ясно показал, какую милость хочешь ты оказать римлянам, поднявшим против тебя оружие, если ты по отношению к сицилийцам, никогда не выступавшим против тебя с оружием в руках, решил проявить такую непримиримую вражду. Поэтому я, оставив намерение умолять тебя, цель своего посольства обращу к богу, который воистину на тех, кто презрел просьбы умоляющих, всегда обращал свое отмщение».

17. Сказав это, Пелагий удалился. Когда римляне увидали. что он вернулся к ним. не добившись ничего, они почувствовали себя в безвыходном положении. С каждым днем усиливавшийся голод заставлял их делать ужасные поступки. Так как у воинов еще не совсем истощились запасы, то они еще держались. Поэтому все римляне, собравшись вместе, пошли к начальникам императорского войска, Бессу и Конону, и, заливаясь слезами, со стенаниями сказали следующее: «Мы видим, о вожди, что в данный момент мы дошли до такого состояния, что если бы мы решились совершить против вас какое-либо безбожное дело, то никто не бросил бы в нас упрека с обвинением в этом. Непреодолимая сила необходимости уже заключает в себе оправдание Ныне, не имея возможности защитить себя на деле, мы пришли к вам, чтобы хоть на словах объяснить вам свое несчастие и оплакать его. Выслушайте же нас с кротостью, не возмущаясь дерзостью наших речей, но принимая во внимание силу нашего страдания. Тот, кто принужден потерять надежду на спасение, в дальнейшем пе может соблюдать приличия ни в словах своих, ни в действиях.

Считайте, о военачальники, что мы не римляне, не родственны вам по племени, но живем и пользуемся одинаковым правлением, что мы сразу не приняли с полной готовностью императорского войска, не считайте, что с самого начала были вашими врагами, что мы подняли против вас оружие, а затем. побежденные в бою, стали в силу закона войны вашими военнопленными рабами. Так дайте же вашим пленникам пищу нс в соответствии с нашими потребностями, по в размерах, достаточных, чтобы остались живы для того, чтобы уцелевши, мы в свою очередь могли вам отслужить так, как следует рабам служить своим хозяевам. Но если это для вас трудно, хотя бы вы этого и желали, (По другим чтениям: «если это для вас не легче или вы этого не желаете делать»). то сочтите справедливым отпустить нас из-под вашей власти; вы выгадаете в том, что вам не придется трудиться над нашим погребением. Но если и этот выход не предоставляется нам, сочтите нужным убить нас и не лишите. нас достойной кончины и не отнимите у нас завидной смерти сладчайшей из всех, но одним этим деянием освободите pимляп от бесчисленных бедствий». Услыхав это, Бесс и его приближенные сказали, что дать им продовольствия они не могут, что убить их было бы противно божеским законам, однако отпустить их небезопасно. Они утверждали, что Велизарий и войско из Византии вот-вот должно прийти. С такими словами ободрения они их отпустили.

При дальнейшей задержке голод еще более усиливался обращаясь в великое бедствие; он заставил прибегнуть к формам пищи странным и противоестественным. Прежде всего Бесс и Конон, которые стояли во главе римского гарнизона (у них было отложено много хлеба в стенах Рима), и солдаты урезая от своего обычного пайка, продавали этот хлеб богатым римлянам за большие деньги: цена медимна (около сорока пяти литров) была семь золотых. Но те, которые в своей домашней жизни не были настолько богаты, чтобы иметь средства питаться столь дорогой едой, купив за четвертую [259] часть этой цены полный медимн отрубей, питались этим, так как нужда сделала даже это питание желанным и роскошным. Быка, которого щитоносцы Бесса, выйдя из города, могли захватить, они продавали римлянам по пятьдесят золотых. У кого падал конь или случалось что-либо подобное, того считали самым счастливым человеком, потому что он мог роскошествовать, питаясь мясом павшего животного. Вся же остальная масса народа питалась только крапивой, которой много росло вокруг укреплений повсюду, и в развалинах и пустырях города. А чтобы эта трава не обжигала им губ и глотки. они ели ее, хорошо проваривши. До тех пор пока у римлян были золотые монеты, они, как сказано, покупали хлеб и отруби и спасались от голода; когда же у них не стало золота, они стали выносить на рынок все движимое имущество и весь свой скарб меняли на ежедневное питание. В конце концов, когда и солдаты императора уже не имели хлеба, который бы они могли продавать римлянам (только у Бесса его оставалось еще немного), все обратились к крапиве. Так как такое питание было для них недостаточно, а иные и этим не могли напитаться досыта, то по большей части они худели телом, цвет кожи делался вскоре синим, и они становились совершенно похожими на привидения. Многие из них, еще двигавшиеся и на ходу жевавшие крапиву, внезапно умирали и падали на землю. Они уже поедали друг у друга экскременты. Многие под давлением голода сами на себя накладывали руки, так как не могли уже найти ни собак, ни мыши, ни трупа другого какого-либо животного, которым бы они могли питаться. Был тут некий римлянин, отец пятерых детей. Окружив его и хватая его за платье, дети просили у него нищи. Тогда он, не издавая ни единого стона и не показывая волнения, но твердо, глубоко скрыв свое страдание, велел детям следовать за собой, как будто он собирался дать им есть. Когда он пришел на мост Тибра, то повязав себе на лицо гиматий и закрыв им лицо, он бросился с моста в воды Тибра на глазах у своих детей и тех римлян, которые там были. В дальнейшем императорские [260] военачальники, беря и за это деньги, выпустили из города тех римлян, которые хотели удалиться оттуда. В Риме осталось немного; все остальные бежали кто куда мог. Многие из них, так как силы их были раньше подорваны голодом, во время плавания или двигаясь сухим путем умирали. А многие на пути были захвачены неприятелями и уничтожены. Такова была жестокая судьба, до которой дошел сенат и римский народ.

18. Когда войско под начальством Иоанна и Исаака прибыло в Эпидамн и соединилось с Велизарием, то Иоанн предложил, чтобы все войско, переплыв залив, сухим путем шло к Риму, вместе претерпевая все, что выпадет на долю; но Велизарий признал это невыгодным и указал, что будет больше пользы плыть прямо к местам около Рима. Если идти пешим строем, то потратится больше времени и, конечно, встретятся затруднения. Он велел, чтобы Иоанн, двигаясь через Калабрию и тамошние племена, прогнал оттуда варваров, бывших в очень небольшом количестве, и, подчинив власти императора все местности, прилегающие к Ионийскому заливу, отправился к Римской области и соединился гам с ним. В эти же места он имел в виду плыть и сам с остальным войском. Он думал, что при тех гяжелых условиях, в которых находятся осажденные римляне, самое короткое промедление, естественно, может принести делу непоправимый вред. Если же плыть при попутном ветре, то он будет в состоянии пристать к римской гавани уже на пятый день, а если идти пешим строем из Дриунта (Гидрунта), то едва ли на сороковой день можно добраться до Рима. Дав такие поручения Иоанну, Велизарий двинулся оттуда со всем флотом. Встретив сильный ветер, он пристал к Дриунту (Гидрунту). Заметив это, готы, которые были заняты осадой здешнего гарнизона, сняв ее, тотчас же отправились к городу Брундузию, отстоящему от Дриунта (Гидрунта) на расстоянии двух дней пути; он лежал у моря и не имел укреплений. Они полагали, что Велизарий тотчас перейдет через пролив в этом месте, и дали знать Тотиле о [261] положении дела в данный момент. Он тотчас привел все войско в боевую готовность, как будто собираясь выступить против врагов, а готам в Калабрии он велел, насколько у них будет сил, сторожить проход. Когда же Велиэарнй, воспользовавшись попутным ветром, отплыл из Дриунта (Гидрунта) готы, успокоившись, стали менее бдительны и не так старательно сторожили, оставаясь в Калабрии, а Тотила, оставшись на месте, еще более тщательно сторожил подходы к Риму, чтобы не удалось ввезти туда продовольствия. Он придумал устроить на Тибре следующее сооружение. Выбрав место, где река течет наиболее узким руслом, приблизительно от города на расстоянии стадий девяносто, он положил через реку очень длинные балки, достающие с одного берега до другого, сделав своего рода мост. Выстроив на том и на другом берегу две деревянные башни, он поместил в них гарнизон из сильных и смелых воинов, чтобы ни на баржах, ни на других судах, идущих снизу, из Порта нельзя было пройти в город.

В это время Велизарий пристал к римской гавани и ожидал прибытия войска с Иоанном. Между тем Иоанн переправился в Калабрию, причем готы, которые собравшись около Брундузия, как сказано выше, сидели там без дела, совсем не заметили его перехода. Захватив на пуги двух неприятелей, шедших для разведки, одного из них он тотчас же убил, другой же, обняв его колени, просил оставить ему жизнь. «Я,-говорил он,-буду небесполезен тебе и римскому войску». На вопрос Иоанна чем, в случае если он его пощадит, он думает когда-либо быть полезным римлянам и ему, этот человек обещал устроить так, что он нападет на готов тогда, когда они меньше всего этого ожидают. Иоанн сказал ему, что он не отказывает ему в его просьбе, но что прежде всего он должен показать, где у них пасутся кони. Варвар согласился и на это и пошел вместе с ними. Захватив пасущихся коней неприятеля (а этих коней было много и были они хороши), все, бывшие пешими в войске Иоанна, сели на них верхом. Затем они во весь опор бросились на лагерь неприятелей. Варвары, пораженные [262] внезапным нападением, были захвачены невооруженными и совершенно неготовыми; многие, забывшие о вся кой доблести, были здесь уничтожены, и лишь немногие, ус певшие бежать, добрались до Тотилы. Иоанн, обратившись к калабрийцам с увещаниями и ласковыми речами, всех их снова сделал сторонниками императора, обещая, что много xорошего будет им от императора и от римского войска. Выступив возможно скорее из Брундузия, он захватил город по имени Канузий, который расположен в центре Апулии и отстоит от Брундузия на пять дней пути к западу по направлению к Риму. На расстоянии двадцати пяти стадий от этого Канузия отстоят Канны, где, говорят, в давние времена Ганнибал начальник ливийцев, нанес римлянам жестокое поражение.

Тут некий Туллиан, сын Венанция, родом римлянин имевший большую силу среди бруттиев и луканцев, явившись к Иоанну, обвинял войско императора за совершенные им. прежде несправедливости против италийцев; он утверждал что если в будущем они будут относиться к населению с известным доброжелательством, то бруттии и луканцы отдадут себя в их руки и, вновь подчинившись императору, будут платить подати так же, как они это делали и раньше. Не по доброй воле, говорил он, перешли они на сторону варваров, и тем более ариан, но главным образом под влиянием, с одно. стороны, насилия врагов, а с другой-из-за обид от императорского войска. Когда Иоанн дал ему твердое обещание, что в дальнейшем италийцы увидят от них во всем только одно хорошее, Туллиан стал его спутником. Благодаря этому воины уже не проявляли никакого недоверия к италийцам, и большая часть местечек, лежащих по Ионийскому заливу, стала им дружественной и подчинилась власти императора.

Когда об этом услыхал Тотила, то он, отобрав триста готов, послал их в Капую. Он дал приказ, чтобы они, как только увидят, что войско, шедшее с Иоанном, направилось к Риму, следовали за ним, не подавая никакого вида; все остальное будет уже его заботой. Вследствие этого Иоанн, испугавшись [263] как бы ему не попасть в какое-либо окружение врагов, не пошел к Велизарию, а удалился к бруттиям и луканцам. В числе готов был некто Рецимунд, муж знатный и прославленный, которого Тотила поставил во главе войск, охранявших Бруттии; с ним были готы, несколько римских воинов и мавританских перебежчиков для того, чтобы охранять пролив Сциллы и тамошний берег, так чтобы ни оттуда никто не мог переправиться в Сицилию, ни из Сицилии никто не мог беспрепятственно переправиться сюда. На это войско Иоанн па-пал между Рейдом и Вибоном; нападение было неожиданным, раньше чем пришло какое-либо известие о его движении; пораженные внезапностью появления, забыв о всякой храбрости, они тотчас же обратились в бегство. Они бежали на гору, которая высится здесь, трудно доступную и обрывистую. Иоанн преследовал их и, нагнав неприятелей на склоне горы, когда они еще не укрепились в трудно проходимых местах, вступил с ними в бой. Римляне бывшие с готами, и маврусии отчаянно защищались, но Иоанн почти всех их перебил, а Рецимунд и остальные готы сдались ему добровольно. Добившись такого успеха, Иоанн оставался там; со своей стороны и Велизарий, все время поджидая Иоанна, держался спокойно. Он упрекал его, что он не рискнул вступить в сражение с теми тремястами готами, которые были на охране Капуи, и не попытался проложить себе дороги, хотя имел при себе отборный по доблести отряд варваров. Но Иоанн, потеряв надежду на возможность пройти, удалился в Апулию и спокойно стал лагерем в местечке, называемом Перварием.

19. Боясь за осажденных, как бы вследствие недостатка продовольствия они не совершили чего-либо такого, чего уже нельзя будет поправить, Велизарий все время думал, каким бы образом ему доставить продовольствие в Рим. Так как у него совершенно не было сил, которые в боевом отношении он мог бы считать равносильными врагам, он не мог решиться на открытое сражение с ними; поэтому он придумал следующее: соединив между собой и крепко связав два легких и очень [264] широких судна, он воздвиг на них деревянную башню, гораздо более высокую, чем те, которые были выстроены неприятелями на мосту. Ему удалось раньше точно вымерять их, подослав туда некоторых из своих спутников, которые, по его указанию, конечно; переводили к варварам под видом перебежчиков. Затем он собрал на Тибре двести барж, укрепив их деревянными стенами и сделав в них отверстия вроде бойниц, чтобы копнам можно было через них поражать неприятелей, Погрузив на эти баржи хлеб и другое продовольствие, он посадил на них самых воинственных и смелых воинов. Остальное войско он поместил в укрепленных местах с той и с другой стороны устья Тибра; он велел ему оставаться там, и если какие-либо отряды врагов пойдут на Порт, всеми силами отражать их. Велев Исааку принять начальство над Портом, он передал ему город, свою жену и все, что там было. При этом он ему приказал ни в коем случае не уходить оттуда, даже если бы oii услыхал, что Велнзарнй убит врагами, по неизменно сторожить это место для того, чтобы, если с ним произойдет что-либо неблагоприятное, он имел бы место куда бежать и где спастись. Ведь другого укрепления в этой местности в них не было, но все и повсюду было враждебно им, Сам Велизарий, взойдя на одну из этих барж, стал во главе этого похода is велел тащить те суда, на которых он выстроил башню. Над башней oii поместил маленькую лодочку, наполнив ее смолой, серой, резиновым соком и всем другим, что дает наиболее быструю н сильную пишу огню. По другому берегу реки, который ведет из Порта в Рим правой стороной, шел дта поддержки отряд пехоты. Кроме того, послав накануне к Бессу, он велел ему с наступлением дня, выйдя с большим войском из города, держать в тревоге лагерь врагов. Не раз уже Белизарий посылал ему и раньше такие приказы. Но Бесс ни раньше, ни в этом сражении не пожелал выполнить данное приказание. У него одного осталось еше немного хлеба, так как из всего тою хлеба, который раньше еще прислали в Рим начальники Сицилии с тем, чтобы его хватило для [265] всего войска и всего народа, Бесс народу дал очень мало, а большую часть его под благовидным предлогом сохранения для войска oн спрятал; его-то он и продавал сенаторам за большие деньги и поэтому меньше всего хотел, чтобы была снята осада.

Велизарий и римский флот плыли с великим трудом, так как им препятствовало противное течение. Готы нигде не выходили против них, но спокойно оставались в своих укрепленных лагерях. Когда римляне были уже близко от моста и встретились с отрядом врагов, которые с того и другого берега были поставлены для охраны железной цепи, которую незадолго перед этим Тотила тут протянул, с одного берега Тибра до другого, чтобы врагам была отрезана всякая возможность легко подойти к мосту. Римляне одних перестреляли, других обратили в бегство, и, сняв цепь, быстро двинулись к мосту. Когда они со всей поспешностью подошли к нему, началось настоящее дело, и варвары защищались с башен очень смело и упорно. С другой стороны, из их укрепленных лагерей вышли варвары и бегом бросились к мосту. Тогда Велизарий приказал подвинуть суда, па которых у него была выстроена башня, возможно ближе к одной из неприятельских башен, находившейся у самой дороги, ведшей в Порт, и возвышавшейся над водой, поджечь челнок и бросить его сверху на неприятельскую башню. Римляне так и сделали. Упав на башню, челнок тотчас зажег ее и с ней сгорели и все готы, которых там было приблизительно двести человек. С ними сгорел и их начальник Осдас, самый храбрый и воинственный из готов. Ободрившиеся римляне, поражая все сильнее и сильнее шедших из лагерей на помощь варваров, стали их уже гнать. Варвары, пораженные всем случившимся, повернули тыл и устремились в бегство, кто как мог. Римляне уже стояли у самого моста и собирались его тотчас разрушить, двигаться дальше и доставить в Рим хлеб, так как никто им уже не противостоял. Но так как судьбе не было угодно, чтобы это так [266] совершилось, то по воле какого-то злого демона произошел вот какой несчастный случай, (Буквально: «каверза», «штука».)  который погубил все дело.

Когда дела в войске находились в том положении, как я описал, некая молва об удаче римлян дошла до Порта, сообщая, что Велизарий победил, что цепь снята, причем погибли бывшие тут варвары и все прочее, как мной рассказано выше. Услыхав все это, Исаак никак не мог остаться спокойным, но ему страшно захотелось принять участие в этой славе. И презрев приказы Велизария, он со всей поспешностью двинулся на ту сторону реки. (Некоторые рукописи прибавляют: «там, где находится Остия»). Из тех воинов, которых там оставил Велизарий, он взял с собой сто всадников и с ними двинулся на укрепленный лагерь, которым командовал Родерих, человек опытный в военном деле. Напав неожиданно на находящихся там варваров, он разбил их и некоторых из них, в тем числе и Родериха, выехавшего против него сделал небоеспособными. Готы, тотчас же бросив лагерь, удалились, подозревая, что отряд врагов под начальством Иоанна идет следом зa ним, обманывая врагов, чтобы иметь возможность захватить их, как это потом и оказалось. Бывшие с Исааком, войдя и неприятельский лагерь, стали грабить серебро, которое там было, и остальные богатства. Внезапно вернувшиеся готы многих из своих противников убили, немногих оставшихся целыми вместе с Исааком взяли живыми. Всадники, прискакавшие к Велизарию, сообщают ему, что Исаак находится во власти врагов. Пораженный тем, что он услыхал, и не расспросив, каким образом Исаак взят в плен, но полагая, что Порт и жена погибли, что все их дело погибло, зная, что нет другого укрепления, куда бы могли спастись те, которые бежали, он потерял всякую возможность соображать, чего раньше с ним никогда не бывало. Поэтому он со всей стремительностью повел войска назад, чтобы напасть на врагов, находящихся еще, как он думал, в беспорядке, и чтобы всякими способами сохранить себе это место. Так, ничего не сделав, [267] римское войско и удалилось оттуда. Прибыв в Порт, Велизарии узнал о безумном поступке Исаака и понял, что нечего ему было так сильно беспокоиться. Тяжко страдая от такого противодействия судьбы, он сильно захворал. Его охватила горячка и долгое время сильно мучила его, так что жизнь его была в опасности. Два дня спустя Родериху суждено было умереть от полученной раны; Тотила, крайне огорченный этим несчастьем, велел казнить Исаака.

20. Бесс, продавая хлеб все дороже и дороже, богател; эти цены диктовала ему нужда голодающих. И весь, погрузившись в эти заботы о продаже, он больше не обращал внимания ни на охрану стен, ни на другие меры предосторожности; солдатам, при желании, можно было бездельничать, лишь очень немногие несли сторожевую службу по стенам и при этом крайне небрежно. Те, кому приходилось стоять на карауле, имели полную возможность спать, так как над ними не было начальника, который обращал бы на это внимание. Не было людей, которые, обходя кругом все укрепления, как это обыкновенно делается, считали бы нужным наблюдать, что делают сторожа. Кроме того, никто из горожан не мог вместе с ними нести сторожевую службу: их вообще осталось здесь мало, как я сказал раньше (гл. 17 § 23 сл.), да и оставшиеся очень страдали от голода.

И вот четверо исавров, несшие караул у Азинарийских ворот, выбрав тот момент ночи, когда бывшие с ними предались сну, а на них была возложена обязанность сторожить эту часть стены, спустили сверху стены веревку, которая доходила до земли, и, держась за нее обеими руками, оказались на той стороне укреплений и, прибыв к Тотиле, предложили ему принять в город его и войско готов: они утверждали, что могут это сделать без всякого труда. Тотила обещал оказать им великие милости, если они сдержат свои слова, и сделать их владельцами огромных богатств; вместе с ними он послал двоих, чтобы они осмотрели то место, о котором эти люди говорили, что оно даст готам легкий доступ в город. Когда [268] они подошли к стене, то, схватившись за веревки, поднялись на укрепления, причем никто их не окликнул, никто даже не заметил, что они делают. Когда все это так и произошло, исавры стали показывать варварам, что при их желании войти в город им ничего не помешает, а если они хотят вернуться назад, то им предоставляется для этого полная возможность, так как никто не стоит у них на пути; велев все это передать Тотиле, они отпустили их. Когда Тотила все это услыхал, он обрадовался этому известию, но даже и в этом случае, питая некоторое недоверие к исаврам, он не счел возможным полагаться па них. Несколько дней спустя эти люди опять пришли к нему, предлагая приступить к делу. Он с ними послал двух других с тем, чтобы и они все точно высмотрели и донесли ему. Вернувшись к нему, и эти сообщили ему то же, что и первые. В это время большой отряд римских воинов, посланных для разведки, недалеко от города встретил по дороге десятерых готов. Они взяли их в плен и тотчас же привели к Бессу. Он стал допрашивать варваров, что замышляет Тотила? Готы сказали, что он надеется, что какие-то исавры сдадут ему город и что слух об этом распространился среди многих варваров. Услыхав такое заявление, Бесс и Конон сочли все это пустяком и не придали ему никакого значения. Наконец, исавры в третий раз явились к Тотиле, побуждая его приступить к делу. Он послал с ними еще раз других лиц и кого-то из близких родственников, которые вернувшись и доложив ему все, побудили его приступить к делу.

Как только наступила ночь, вооружив тихо все войско, Тотила повел его к Азинарийским воротам. Он велел четырем готам, наиболее выдающимся по храбрости и силе, вместе с исаврами подняться по веревкам на верх стены в тот момент ночи, когда на долю этих исавров выпало нести караул на этой части стены, так как остальные в свою очередь отправились спать. Когда готы оказались внутри укреплений, они спустились к Азинарийским воротам, не встречая никакого противодействия, и топорами разрубили деревянный запор, [269] который обыкновенно вкладывался в углубления в стене с той и другой стороны и этим запирал ворота, а также и все железные запоры, вкладывая куда ключи, сторожа всегда могут запирать ворота и по желанию отпирать. Раскрыв таким образом ворота, как и желали, они без всякого труда впустили в город Тотилу и все войско готов (17 декабря 546 г.). Тотила, отведя войско в одно место, не позволил ему расходиться в разные стороны; он все еще боялся, нет ли какой-нибудь засады со стороны врагов. Когда в городе поднялись смятение и шум, большинство римских солдат, кто как мог, бежало через другие ворота вместе со своими начальниками, немногие из них с остальными римлянами бежали в храмы. Из патрициев Деций и Василий с некоторыми другими (у них были еще кони) смогли бежать с Бессом. 10 Максим же, Олибрий, Орест бежали в храм апостола Петра. Из простого народа во всем городе осталось около пятисот человек, которые с трудом скрылись по храмам. Из остальных же одни уже раньше ушли из города и разошлись по другим странам, другие, как мною сказано раньше, погибли от голода (гл. 17, § 9). Хотя Тотиле ночью многие сообщали, что Бесс и все неприятели бежали, но он, говоря, что они сообщают ему приятные вещи, все же не позволял преследовать их: «Что,-говорил он,-может для человека быть приятнее, как не то, когда враги бегут?»

Когда наступил день и уже нельзя было подозревать какую-либо засаду, Тотила отправился в храм апостола Петра с тем, чтобы там помолиться, готы же избивали тех, кто попадался им навстречу. Было убито таким образом двадцать шесть солдат и шестьдесят человек из народа. Когда Тотила прибыл в храм, перед ним предстал Пелагий, держа в руках священное для христиан евангелие и всячески умоляя его, сказал: «Пощади своих людей, о владыка!» Тотила же с насмешкой и высокомерием ответил ему: «Что же, Пелагий, ты теперь пришел, чтобы умолять меня?» «Да,-сказал Пелагий,-когда бог повелел, чтобы я был твоим рабом. Но хотя бы рабов своих, владыка, пощади в дальнейшем». Тотила выполнил [270] его просьбу и запретил в дальнейшем готам убивать кого бы то ни было из римлян. Из ценностей он велел самое дорогое отобрать для себя, все же остальное позволил грабить, как они хотят. Много богатства нашел он в домах патрициев, но особенно много в логове Бесса; этот проклятый демон бессовестно собрал для Тотилы груды золота за хлеб, эту цену голода. Таким образом пришлось остальным римлянам и римским сенаторам, а наряду с ними также и Рустициане, бывшей жене покойного Боэция и дочери Симмаха, которая всегда раздавала свои богатства нуждающимся, жить одетыми в рубище рабов или крестьян и вымаливать у врагов хлеба или чего другого, что нужно для человека. Ходя из дома в дом и стучась в двери, они просили подаяния, не считая это для себя позором. Готы настойчиво требовали казни Рустицианы, обвиняя ее в том, что подкупив деньгами начальников римскою войска, она разрушала статуи Теодориха, мстя этим за убийство отца своего Симмаха и своего мужа Боэция. Но Тотила не позволил причинить ей зла; как ее, так и остальных он охранял от оскорблений, хотя готы очень хотели сделать их своими наложницами. Поэтому ни одной из них не пришлось испытать физического насилия, ни мужней жене, ни девушке. ни вдове; за это Тотила получил великую славу выдержанности.

Комментарии

1 Кедрен, 1. 649, 21.

2 Захария, 109.

3 Тайная История, 24.

4 Такое же отсутствие эпигамии существовало и у других готских племен. Так, остготы и вестготы не брали жен для себя из среды других народов.

5 Т.е. подчиниться ему и отдать в его распоряжение и свои войска.

6 Тибур расположен на реке, которая называется теперь Тевероне, или Анио.

7 Ср. Тайная История, 5.

8 Там же, 5.

9 Там же, начало пятой главы.

10 Lib. Font., I, 153, 14.

Текст воспроизведен по изданию: Прокопий Кесарийский. Война с готами. О постройках. М. Арктос. 1996.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.