НИЗАМ АЛ-МУЛЬК

КНИГА О ПРАВЛЕНИИ

СИАСЕТ-НАМЕ

Глава восемнадцатая.

О совещаниях государя о делах с учеными и мудрецами ¹⁵⁷

Устройство совещаний доказывает рассудительность, полноту разума и предусмотрительность. У всякого ведь имеется какое-либо знание; всякий что-то знает, один больше, другой меньше, один знает, но никогда не применял и не испытывал на деле, а другой обладает теми же знаниями, а вместе с тем и применял их на деле и испытывал.

Притча. Это вот на что похоже: один прочитал в лекарских книгах о течении болезни, о ее причинах, выучил на память названия лекарств и все, а другой знает те же самые лекарства, лечит, имеет большой опыт, — никогда один не сойдется с другим. Или вот так: один путешествовал, повидал большую часть света, вкусил горячего и холодного, опытен в делах, — такого нельзя сравнить с тем, кто никогда не выходил из дома. В этом смысле ведь сказано, что все мероприятия нужно совершать совместно с мудрыми, старейшими, опытными в мирских делах. Также еще: у одного мысль — острее, он способен быстро разбираться в делах, другой — медлительнее в понимании, поздно входит в существо дела. Мудрые сказали: "Рассуждение одного, как сила одного человека, рассуждение десяти, как сила десяти". Все миряне согласны в том, что не было |85| среди людей никого сильнее разумом, чем пророки, — мир над ними!

По мудрости, бывшей у повелителя, он разумел как в прошлом, так и в будущем. У него были в обозрении небеса и земля, рай и ад, скрижаль и перо, трон и весь небесный свод, ¹⁵⁸ все, что в них.

Гавриил — мир над ним! — приходил ежечасно, вещал ему, приносил благость, извещал о бывшем и долженствующем быть. Несмотря на [98] такую мудрость и чудодейственность, присущие ему, всевышний приказал ему: "Советуйся с ними о делах, о, Мухаммед". ¹⁵⁹ "Когда предстоит тебе какое-либо дело, совершай мероприятие совместно с твоими друзьями"(Толкование по-персидски к предыдущему выражению). Ему было предписано совещаться! Он не был избавлен от необходимости моления и совещания! А кто в этом нуждался менее, чем он. Поэтому, когда государь соберется на какое-либо дело, или что-нибудь ему предстоит, надлежит ему совещаться со старейшими и близкими, пусть каждый выскажет то, что считает настоятельным и нужным. Государь сравнит свое мнение со словами каждого; каждый услышит и взвесит слова и мнения другого; таким образом образуется решение и благоусмотрение в деле. Решение, устроение и благоусмотрение бывают тогда, когда умы всех соглашаются в одном. Отказ от совещания в делах — признак нерассудительности, такое лицо называют своевольным. Как нельзя совершить ни один поступок без желания государя, точно так же не будет хорошо ни одно дело без совещания. Слава богу, когда и владыка мира благоразумен, и его люди обладают опытом и рассуждением. Этак-то согласно условий книги упомянуто.

Глава девятнадцатая.

О муфридах, об их содержании, снаряжении, порядке дел и обстоятельствах.

Всегда при дворе должны быть двести человек, которых называют муфридами, ¹⁶⁰ — людей отборных как по приятной внешности, хорошему росту, так и по мужеству и полной храбрости. Сотня из них — хорасанцы, а сотня — дейлемцы. Они должны неотлучно находиться |86| как в пути, так и во время пребывания на одном месте: жить им при дворе; одеяния их должны быть красивыми, оружие — хорошо прилаженным, его дают им во время надобности, а потом отбирают. Из этого оружия двадцать перевязей и щитов — золотые, сто восемьдесят перевязей и щитов — серебряные, а пики — хаттийские. ¹⁶¹ У них должно быть постоянное пропитание и содержание. У каждых пятидесяти человек должен быть накиб, который знает их обстоятельства и приказывает им службу. Они должны быть все всадниками и в полном снаряжении, чтобы они не оказались в затрудненьи, когда наступит время какого-либо важного дела, до них относящегося. Равным образом должны быть четыре тысячи людей от каждого разряда — пехотинцев, имена их находятся в диване; тысяча отборных человек пусть составят особое войско государя; три тысячи людей пусть служат до нужного времени в отрядах эмиров и сипах-саларов.

Глава двадцатая.

О распорядке в отношении оружия, украшенного драгоценными камнями, во время государева приема.

Надлежит, чтобы постоянно имелось двадцать наборов особого оружия, целиком изукрашенного драгоценными камнями, и иного. Оно должно быть положено в казнохранилище; когда прибывают из окружных стран послы, двадцать гулямов в хороших одеяниях возьмут то оружие и встанут вокруг трона. Хотя господин наш достиг, слава богу, до такого положения, что может пренебрегать этими условностями, однако величию царя должны соответствовать красота державы и царский распорядок. А ныне во всем свете нет государя более величественного, чем владыка мира, да увековечит господь его царство! Ни у кого нет царства большего, чем его царство. Необходимо, чтобы так было: если какие-либо государи обладают одним, владыка владел бы десятью, если они имеют десять, владыка должен иметь сто, а снаряжение, готовность, великодушие, величие державности, рассудительность и все, что нужно, — налицо.

Глава двадцать первая.

Относительно послов и их дела. |87|

О послах, прибывающих из окружных стран, пока они не достигнут государева двора, пусть не будет ни у кого известия; в отношении прихода и ухода никто о них не заботится и не извещает — это отнести к невниманию и плохому содержанию дел. ¹⁶² Надлежит сказать пограничным чиновникам: как только кто-либо доберется до них, чтобы тотчас посылали всадников и сообщали, кто это, откуда идет, сколько всадников и пехотинцев, каково снаряжение и убранство, по какому делу: пусть назначат какое-либо доверенное лицо, чтобы их доставить в определенный город, там их препоручить, а оттуда пусть прикажут доверенному лицу, чтобы шел с ними до другого города или округа, до какого дойдут, и таким образом до двора. На каждой остановке пусть им доставят угощение, хорошо примут и отпустят в довольстве. ¹⁶³ При возвращении делают таким же образом. Все, что ни сделают с ними из хорошего и плохого, является таким же, как будто это делают по отношению к государю; государи же всегда питали один к другому большое уважение, дорожили послами, так как таким образом увеличивался их сан и почет. Когда между государями бывала вражда и послы приехали согласно времени, ¹⁶⁴ и посольство, как им приказано, выполнили, все равно их никогда не обижали, ни в чем не уменьшали обычного хорошего обращения, ибо этакое — неодобрительно; как сказано в Коране: "На посланнике же только одна обязанность — верная передача". ¹⁶⁵

Другой раздел. ¹⁶⁶ Следует знать, что государи, отправляя послов друг другу преследуют цели, не только заключающиеся в послании [102] и извещении, которые делают открыто; но они имеют в виду тайно |88| сотни мелочей и целей; так они хотят знать, каково положение дорог, проходов, рек, рвов, питьевых вод, может ли пройти войско, или нет, где имеется фураж, где его нет, кто из чинов в том или другом месте, каково войско того царя, и какого количества, снаряжения и численности, каковы его угощения и собрания, каковы распорядок чина, сидения и вставания, игры човгая, ¹⁶⁷ охоты, каков нрав, жизнь его, благотворительность, очи и уши, повадка и поступок, пожалования, неправосудие и правосудие. Стар ли он или молод? учен или невежественен? Разрушаются или процветают его владения? Его войско довольно или нет? Народ его богатый или бедный? Бдителен он в делах или беспечен? Вазир у него достойный или нет? религиозен ли? добродетельного ли жития? Его сипах-салары являются опытными и искушенными в делах или нет? Его надимы учены, даровиты или нет? Что они ненавидят и что любят? Во время пития вина царь общителен и весел или нет? Соучастлив он или безучастен? Склоняется более к серьезному или веселому? Предпочитает находиться среди гулямов или женщин? Если они захотят завладеть, затеять против него враждебные действия или охулить, то, будучи осведомлены о его обстоятельствах, умыслят мероприятия относительно его дел, узнают о хорошем и плохом и предпримут то, что необходимо. Вот что случилось с сим рабом в правление счастливого султана Алп-Арслана, да святится дух его!

Во всем мире существуют два толка, которые хороши, один толк Бу-Ханифэ, другой толк Шафии. Счастливый султан — милость божия над ним! — был так крепок и тверд в своем толке, что много раз срывалось с его языка: "О, какая жалость! если бы мой вазир не был шафиитом!" Он был тверд в правлении, внушал трепет, и я постоянно из-за того, что он был ревностен к своей вере и шафиитское вероисповедание считал за недостаток, всегда его опасался, не покорялся иначе, как страшась. ¹⁶⁸ Случилось, что умерший за веру султан решил двинуться на Мавераннахр, ¹⁶⁹ где Шамс ал-мульк не оказывал повиновения и не покорялся. Он созвал войска и направил посла к Шамс ал-мульку Насру сыну Ибрахима, ¹⁷⁰ а я от себя послал вместе с султанским послом  [103] ученого ¹⁷¹ Аштара, чтобы он уведомил меня о происходящем. Посол султана прибыл, передал письмо и устное сообщение, а хан отправил |89| вместе с послом султана сюда нам своего посла. По существующему обычаю послы по всякому поводу идут к вазирам и им высказывают свои желания и просьбы, чтобы вазир передал их султану. Они сохраняют этот обычай до времени своего отбытия в обратный путь. Однажды случилось так, что сей раб находился в своей палатке с несколькими собеседниками и играл в шахматы; кто-то выиграл, ¹⁷² я взял в виде залога его перстень и, так как он был велик для пальца левой руки, я надел его на палец правой руки. Доложили, что посол хана Самарканда находится у дверей. Я сказал: "Введите его", и приказал убрать шахматы. Он вошел, сел и в то время как он говорил, что ему надо, я вертел тот перстень вокруг пальца. Посол поглядел на перстень и, освободившись от беседы, ушел. Затем султан приказал отпустить посла хана и назначить другого посла, чтобы отвезти ответ. И опять я отправил вместе с послом ученого Аштара, который был человеком ловким. Когда послы прибыли в Самарканд, пришли к Шамс ал-мульку, он между прочим спросил своего посла: "Как ты нашел султана в отношении мнений, мероприятий, внешнего вида? сколько у него войск? Каково их оружие и снаряжение? каковы распорядок чина? службы дивана? правила их государства?" Посол сказал: "О, владыка! Султану ничего большего не требуется в отношении внешнего вида, выражения, мужественности, правосудности, трепета, приказательности. Бог лишь знает численность его войск. Их сила, снаряжение и убранство—несравненны. Хороши распорядки дивана, приемов, собрания двора. В их государстве нет нужды ни в чем. Вот только у них есть один недостаток, не будь у них этого недостатка, никакой бунтовщик не имел бы успеха". Шамс ал-мульк спросил: “Что за недостаток?" Ответил: "Вазир султана — рафизит". Спросил: "Откуда знаешь?" Ответил: "Вот однажды, совершив полуденный намаз, я подошел к двери его шатра, чтобы поговорить с ним, и увидал, что у него на правой руке надет перстень; пока он говорил со мной, он все время его вертел". Ученый Аштар сейчас же мне отписал: "Здесь, у Шамс ал-мулька в отношении тебя говорилось такое-то, да будет тебе известно". Я очень опечалился из-за страха перед [104] султаном. Говорил: "Он и к шафиитскому толку питает отвращение, всякий раз меня попрекает. Если же услышит каким-нибудь образом, что чикили ¹⁷³ отметили меня, как рафизита, что этак говорили у хана в Самарканде, то он не пощадит моей жизни". Я истратил тридцать тысяч золотых динар, не говоря уже о просьбах и мольбах и широкой раздаче даров и пособий, чтобы этот разговор не дошел до слуха султана.

Это я вспомнил к тому, что послы по большей части стремятся найти недостаток; они обращают внимание на все, что имеется в государе и его государства по части недостатков или достоинств, чтобы затем охулить государя. Вот почему проницательные и заботливые государи старались о чистоте своего нрава, вели прекрасную жизнь и сохраняли на должностях людей достойных, правильных, вменив себе в закон, чтобы никто их не хулил. Для посольства годится тот человек, который находился бы в услужении государей, был бы смел в беседе, но не многоречив, который совершал бы много путешествий, знал что-либо во всякой науке, был бы человеком памятливым, предусмотрительным, обладал бы достоинством и хорошим внешним видом. Если же к тому он — учен и почтенного возраста, тем лучше. Если послать надима, то в этом деле будет больше доверия. Если послать человека смелого, мужественного, который бы хорошо знал всадническое искусство и был бы боец, — это очень целесообразно, так как будет показано, что все наши люди таковы, как этот. Если посол из потомков пророка — тоже хорошо, по своей чести и происхождению он будет пользоваться большим уважением. ¹⁷⁴ Государи часто посылают посла с подарками, многими редкостями, оружием и добром. Они представляли себя слабыми, мягкими и вслед за лестью собирали войска, производили нападения с боевыми людьми и разбивали врага. Посол является показателем поведения и разума государя.

Глава двадцать вторая.

О заготовлении фуража на остановках.

Если высочайший поезд изволит трогаться и на каждой остановке, где он совершает привал, не подготовлен фураж и продовольствие и каждодневный фураж следует добывать тщанием и старанием, или брать частями у народа, то это нужно взимать на всех путях, где будет проезд, и во всякой деревне, являющейся местом остановки, и в окрестностях ее, будет ли она в икта или в особой государевой собственности, а также там, где нет ни рибата, ни селения, но по близости той дороги будет селение, опять нужно взимать; с тех пор как полностью соберут урожай, ¹⁷⁵ и если в том выпадет нужда, пусть истратят, а если в том нужды не будет, то пусть продадут зерно, а деньги принесут в казнохранилище, подобно другим денежным налогам, дабы подданные освободились от забот и не было бы недостачи в отношении фуража и в том важном деле, на которое намерился государь, — он не задержался. ¹⁷⁶

Глава двадцать третья.

О ясности в имущественном состоянии всего войска.

Следует точно выяснить состояние войска; что касается людей икта, надо чтобы икта находились в их руках безусловным и определенным образом; что касается гулямов, не владеющих икта, их имущественное состояние должно определить. Когда выяснится количество войска, следует приготовить деньги и своевременно им выдать, а не так, чтобы выдавать перевод на казну или брать оттуда, не повидав государя, предпочтительно, чтобы государь своей рукой клал в руки и полы их, благодаря этому в их сердцах будет |92| расположение и любовь, во время службы и сражений они будут более преданы и проявят стойкость. У древних царей был такой порядок: они не давали икта, а каждому соответственно выдавали из казнохранилища наличными его плату четыре раза в год. И те всегда были в довольстве и благоденствии. Амили собирали налоги и сносили в казнохранилище; из казнохранилища же выдавали таким способом каждые три месяца один раз; называли это бистгани. ¹⁷⁷ Этот обычай и распорядок еще остается до настоящего времени в роде Махмуда. Пусть скажут держателям икта, чтобы незамедлительно объявляли и не скрывали о всяком, кто будет отсутствовать из отряда по причине ли смерти или по другой какой причине. Пусть скажут начальникам отрядов: когда они получили свои деньги, пусть будут готовы в полном составе на всякое важное дело, которое представится. Если кто предъявит уважительную причину, чтобы сейчас же сказали, дабы была проявлена забота о приказе относительно этого. Если же кто сделает иначе, его наказать и штрафовать.

Глава двадцать четвертая.

О содержании войска всякого рода.

Когда все войско одного рода, возникает от этого опасность, не бывает большого старания, происходят беспорядки. Надо, чтобы войско было составлено из разных племен; так, при дворе должны пребывать две тысячи человек дейлемцев и хорасанцев; пусть сохранят тех, кто в наличии, а остальных добавят. Если будет некоторое число гурджи или шабанкарэ из Парса — неплохо, ибо это — все люди добрые.

Рассказ. У султана Махмуда был обычай составлять войска из нескольких племен, как-то: тюрок, хорасанцев, арабов, индусов, дейлемитов, гуридов. В походе каждую ночь определяли, чтобы несколько человек из каждого племени отправлялись на стражу; место же стоянки каждого племени было определенное; ни одно племя до наступления дня не осмеливалось двигаться из-за страха перед другим; а когда наступал день битвы — все племена сражались, |93| ревнуя к своему имени и доброй славе, чтобы никто не сказал: "Такое-то племя проявило слабость в битве." Все стремились превзойти один другого.

Когда таков обычай среди военных людей, то все они будут весьма ревностны, будут искать славы. И, конечно, когда уже возьмутся за оружие, не отступятся, пока не разобьют войско противника. А когда войско стало победоносным, один-два раза добилось победы над врагом, после этого сотня его всадников не ставит ни во что тысячу всадников противника, никто не сможет оказать этому победоносному войску сопротивления, все войска окрестных стран будут бояться войска этого государя, окажут повиновение.

Глава двадцать пятая.

О пребывании заложников и содержании войска разных племен при дворе.

Следует сказать эмирам арабов, курдов, дейлемцев, румийцев, а также всем, которые находятся в повиновении, пусть пребывает от каждого из них при дворе то ли сын, то ли брат, чтобы никогда не было менее пятисот человек. Когда прошел год, пусть пришлют замену им, а эти пусть отправляются обратно к себе; но пока замена их не прибудет, они пусть не возвращаются; тогда, благодаря заложникам, никто не сможет восстать против государя. Дейлемцы, кухистанцы, люди Табаристана, шабанкаре и подобные им владеют икта и содержанием, точно так же пятьсот человек из них пусть находятся при дворе, чтобы в то время, когда что понадобилось, двор не был бы лишен боевых людей.

Глава двадцать шестая.

О необходимости иметь на службе туркмен на положении гулямов, тюрок и тому подобных.

Хотя от туркмен и получилась докука и велика их численность, но за ними при этой державе установилось право, так как в начале державы они оказали много услуг, претерпели невзгоды; они — из родственников. Следует занести в списки поименно с тысячу лиц из их сыновей и иметь их в качестве гулямов дворца. Когда достаточно они будут находиться в услужения, то научатся искусству оружия и службе, обживутся среди людей, станут подданными и будут служить как гулямы, а та дикость, которая создалась в их природе, устранится. Как только окажется необходимым, сядут на коней пять или десять тысяч для службы, которая им будет назначена, в таком строю и с такими оружием и снаряжением, как гулямы. Да не будут они обездолены этой державой, царю получится слава, а они будут довольны.

Глава двадцать седьмая.

О неутруждении рабов во время службы и распорядке их дел. ¹⁷⁸

Пусть не утруждают рабов, которые стоят на службе, ¹⁷⁹ пока не явится к тому надобность. Да не будет метания стрел во всякое время. Как одновременно разбегутся, так одновременно и возвращаются. Когда дается окончательный приказ, пусть вторично им скажут, как следует им быть, чтобы они соответственно этому и поступали. Нет необходимости в таком излишестве, чтобы по приказу являлись каждый день из гулямов все кравчий, оруженосцы, виночерпии, хранители одежд и подобные им, как и те из гулямов, |95| кто с эмиром хаджибом и великим эмиром. Пусть прикажут, чтобы каждый день от каждой палатки являлись на службу в таком-то числе, также от приближенных вельмож, чтобы не было затруднения. Ведь в старое время у гулямов существовал распорядок в отношении воспитания и чинов, начиная с того дня, когда они были куплены, кончая тем днем, когда они старились. Порядок был добрый, в наши же дни те обычаи и правила исчезли. Кое-что припомнилось согласно задачам нашей книги.

Распорядок дворцовых гулямов. ¹⁸⁰ Еще во времена Саманидов выполнялось такое правило: гулямам увеличивали чин постепенно, по размеру службы, заслуг, достоинств; вот покупали гуляма, приказывали ему один год службу пехотинца и он ходил в свите, одетый в каба из зинданиджи. ¹⁸¹ Этим гулямам не было разрешения втайне или въяве садиться на лошадь в течение этого года. Если узнавали, наказывали. Когда они прослужили так один год, висак-баши говорил с хаджибом; хаджиб предписывал, чтобы дали тюркскую лошадь с уздой ¹⁸² и простой ремень. Когда он прослужил [111] один год с лошадью и арапником, на другой год ему давали караджур, ¹⁸³ дабы он им подпоясывался. На пятый год ¹⁸⁴ ему давали лучшее седло, узду со звездами, каба из дараи ¹⁸⁵ и булаву, которую он вешал на кольцо. На шестой год он получал одежду анван, ¹⁸⁶ на седьмой ¹⁸⁷ — палатку с одной верхушкой и шестнадцатью клиньями, в свой отряд он получал трех гулямов, его именовали висак-баши, он надевал черный войлочный головной убор, расшитый серебром, и гянджийскую каба. ¹⁸⁸ С каждым годом увеличивали почтение, украшение, отряд, чины, пока он не становился хейль-баши, затем — хаджибом; хотя становились всюду известны его достоинства и заслуги, хотя он совершил большие дела, был обходителен с людьми и любил господина, все же пока он не достиг тридцати семи лет — эмирства ему не давали и владения не назначали. Алптегин, раб и воспитанник Саманидов, в тридцати пять лет получил сипах-саларство в Хорасане. Он был весьма исполнительным, верным, мужественным, благоразумным, обязательным, любящим отряд, великодушным, большим хлебосолом, богобоязненным, обладал всеми свойствами Саманидов. Он был многие годы наместником |96| Хорасана, обладал двумя тысячами семьюстами гулямов, рабов и тюрков. ¹⁸⁹ Однажды он купил тридцать тюркских гулямов, среди которых был Себуктегин, ¹⁹⁰ отец Махмуда. Три дня спустя, как его купили, он стоял перед Алптегином среди гулямов. Подошел хаджиб и сказал Алптегину: "Такой-то гулям, бывший висак-баши, умер. Какого гуляма ты удостоишь, чтобы он обладал той палаткой, имуществом, отрядом и его наследством?" Взгляд Алптегина упал на Себуктегина, и он произнес: "Я жалую этому гуляму". Хаджиб сказал: "О, господин, нет еще трех дней, как ты купил этого гулямчёнка. Он еще не прошел одногодичной службы, а должен пройти семилетнюю службу, ¹⁹¹ чтобы достичь до такого чина. Как можно это ему отдавать". Алптегин ответил: "Я сказал", а гулямчёнок услыхал и распростерся ниц, — "Того, что подарил, я обратно не беру". Итак, ему дали имущество того висак-баши. Затем Алптегин раздумывал сам с собой: "Как могло случиться, что чин, даваемый за семилетнюю службу, отдан молодому гуляму, только что купленному. Возможно, что он благородного происхождения по своим предкам в Туркестане ¹⁹² или он будет счастливцем, дело [112] его возвысится". Вот он и принялся его испытывать. Он ему давал всяческие поручения, затем спрашивал: "Что я сказал? повтори". Он все повторял безошибочно. Затем Алптегин приказывал: "Иди и принеси ответ". Тот приносил ответ вовремя и в более существенном виде, чем ему было поручено. Так как Алптегин находил его с каждым днем испытания все лучше, его сердце проявило к нему расположение, и он ему поручил должность услужающего водою, приказал служить при себе, поставил в его отряд десять гулямов, возвышал его с каждым днем. Когда Себуктегину стало восемнадцать лет, он уже имел в своем отряде двести мужественных гулямов. Он усвоил все качества Алптегина. Однажды Алптегин приказал двумстам гулямам отправиться к халаджам ¹⁹³ и туркменам, чтобы получить с них налоги, которые с них надо было получить. Себуктегин был в числе этих гулямов. Когда они пришли туда, холаджи и туркмены не отдали налога целиком. Гулямы разгневались, схватились за оружие, хотели вступить в бой, чтобы получить налоги силою. Себуктегин сказал: "Я во всяком случае |97| биться не буду и вам не буду сотоварищем". Сотоварищи спросили: "Почему?" Ответил: "Господин нас не посылал воевать, а только сказал: “идите и привезите налоги”. Если вступим в сражение и нас разобьют, это будет признаком слабости и великим позором, потерпит ущерб блеск славы нашего господина. Кроме того, господин спросит, зачем начали сражение без приказа? Мы не освободимся от этого позора до самой смерти; у нас не достанет терпения на упреки". Когда Себуктегин сказал этак, большинство воскликнуло: "Правильнее то, что он говорит". Между гулямами проявилась рознь. В конце концов они отказались от сражения, возвратились обратно и пришли к Алптегину, сказав: "Те проявили мятежность и не дали налогов". Алптегин спросил: "Почему не взялись за оружие и не взяли боем у них налоги?" Ответили: "Мы были готовы к бою, Себуктегин воспротивился; так как мы разделились на две части, то и возвратились обратно". Алптегин спросил у Себуктегина: "Почему ты не бился и не позволил биться гулямам?" Себуктегин сказал: "Потому что так не приказывал наш господин. Если бы мы вступили в бой без приказа, каждый из нас был бы господином, а не рабом. Признак рабства состоит в том, чтобы делать то, что [113] прикажет господин. Если бы случилось, что мы были разбиты, непременно господин сказал бы: кто вам приказывал сражаться?" Мы не смогли бы снести упрека господина. Если прикажет сражение — отправимся, будем сражаться, получим налоги, или отдадим свою жизнь". Алптегину это понравилось и он сказал: "Ты говоришь правильно". Потом он так его возвышал, что он достиг чина, когда в его отряде было уже триста гулямов. Эмир Хорасана Нух сын Насра умер, ¹⁹⁴ когда Алптегин был в Нишапуре. Приближенные эмира писали Алптегину из стольного города Бухары: "Случилось так: эмир Хорасана умер, после него остался брат тридцати лет и сын шестнадцати. Из этих двух мы поставим на государево место того, кого ты найдешь достойнее, ведь ты — средоточие государства". Алптегин быстро отпустил гонца, написав: "Оба они достойны престола и царства, оба — дети наших владык, но брат — зрелый муж, искушенный в делах, он всех знает хорошо, ведает мощь и место каждого из нас, соблюдает уважение. Сын же — ребенок, неопытен. Боюсь, что он не сумеет обходиться с людьми, ¹⁹⁵ |98| не сможет давать приказов надлежащим образом. Соизвольте посадить на трон брата". Он послал и другое послание по этому поводу еще с одним человеком, а через пять дней прибыл гонец и известил, что на власть государя посадили сына царя. Он весьма смутился из-за отправления этих двух посланий и сказал: "Когда благородные собирались делать по-своему, зачем они советовались со мной? Для меня эти два царевича, как свет двух глаз. Теперь же у меня забота, ведь я указывал на брата. Когда мое послание придет туда, оно не понравится сыну царя. Он подумает, что я более склонен к брату, рассердится на меня, в его сердце падет ненависть, лукавые люди будут говорить непотребное, возбудят в нем злобу против меня". Он сейчас же отправил пять быстроходных верблюдов, приказав: "Перехватите тех двух гонцов, прежде чем они перейдут через Джейхун, верните их обратно". Погонщики верблюдов поторопились, нашли из тех двух гонцов одного в пустыне Амуйэ, ¹⁹⁶ другой успел уже переправиться через Джейхун. Когда послание Алптегина прибыло в Бухару, оно не понравилось приверженцам царя. "Он не хорошо сделал, — сказали они, — что указал на брата". Они говорили: "Наследство переходит к сыну, а не [114] к брату". Они столько говорили по этому поводу, что с каждым днем сердце сына ожесточалось против Алптегина. ¹⁹⁷ Алптегин просил извинения, присылал подношения, никак тот осадок не покидал сердца царского сына. Корыстные люди подбавляли, с каждым днем царевич становился хуже; его злоба и ненависть увеличивались. Алптегин был куплен Ахмедом сыном Исмаила под конец жизни. Потом ¹⁹⁸ он служил много лет Насру сыну Ахмеда, а сипах-саларство над Хорасаном он получил в дни Нуха. ¹⁹⁹ Когда Нух умер, на царствование посадили этого Мансура сына Нуха. Протекло шесть лет из его царствования. Алптегин щедро одаривал, всячески старался, но не сумел отвлечь сердце Мансура сына Нуха от смутьянства корыстных людзй. А все, что происходило в столице Бухаре, ему отписывал уполномоченный им человек. В конце концов Мансуру сказали: "Пока ты не покончишь с Алптегином, не станешь государем. Твой приказ недействителен. Вот уже пятьдесят |99| лет, как он в Хорасане пользуется властью государя. Войско повинуется ему. Если ты его схватишь, твои казнохранилища наполнятся его имуществом, а твое сердце успокоится. Сделай так: призови его ко двору в таких выражениях: “С тех пор, кол, как мы сели на царский престол, ты не приходил ко двору, не возобновлял клятвы; мы желаем тебя видеть, ибо ты нам вместо деда; хотя устои царства и державы нашей украшены тобой и ты — средоточие государства, все же о тебе кое-что говорят, а это проистекает от того, что ты ко мне не идешь. Как можно скорее прибывай ко двору, приведи в устройство все, что пришло в беспорядок, в нашем дворе и дворцовом приеме, чтобы увеличилось наше доверие, укоротились и пресеклись языки противников”. Когда он прибудет сюда, ты позови его в уединенный покой и прикажи снести голову". Эмир Мансур так и сделал, он вызвал его ко двору. Осведомители написали Алптегину: "Вот они зачем тебя зовут". Алптегин распространил слух: "Собирайтесь, отправляемся в Бухару" и, выступив из Нишапура, прибыл в Сарахс; с ним было приблизительно тридцать тысяч всадников, все эмиры Хорасана были с ним. Через три дня пребывания он позвал эмиров войска и сказал им: "Я имею кое-что сообщить вам. Когда сообщу, отвечайте мне так, как заблагорассудите, чтобы знать, в чем наше [115] и ваше благо". Ответили; "Повинуемся". Спросил: "Знаете ли вы, для чего призывает меня эмир Мансур?" Ответили: "Чтобы увидеться с тобой, заново принять нашу присягу. ²⁰⁰ Ты ведь для него и для предков его вместо отца". Сказал: "Нет, не так, как вы полагаете. Этот царь меня призывает, чтобы отделить голову от тела. Он — ребенок, он не знает цены людям. Но вы знаете, что уже шестьдесят лет как я охраняю царство Саманидов. Я разбил ханов Туркестана, которые пошли на них; также я победил повсюду мятежников и никогда ни на одно мгновение я не проявлял непокорности. Я охранял царство при его деде и отце. А вот в конце концов мое вознаграждение! он желает снять с меня голову! Он не разумеет того, что его царство — тело, а я — голова того тела. Как только голова свалится, разве тело останется? Итак, что вы |100| считаете за благо? Каково средство к защите от этой несправедливости?". Эмиры сказали: "Средство — меч. Когда против тебя замышляют этакое, чего же нам от него ждать? Если бы на твоем месте был кто-нибудь другой, уже пятьдесят лет тому назад как он вырвал бы царство из их рук. Мы все тебя знаем. Все имеют от тебя содержание, сан, почет, блага, владения и должность. Нет никого достойнее тебя. Мы все под твоим приказом. Хорезм, Хорасан, Нимруз преданы тебе. Оставь Мансура сына Нуха, садись сам на царствование. Хочешь, пожалуй ему Бухару и Самарканд, а не хочешь, захвати также и их". Когда эмиры высказались этак, в полном расположении, Алптегин сказал: "Да простит меня бог за то, что я хотел вас испытать. Знаю, все что вы говорили — говорили искренне и убежденно. Это самое от вас и жду, да вознаградит вас господь, преславный и всемогущий, за это добро. Теперь разойдитесь. Посмотрим, что обнаружится завтра". В это время с Алптегином было тридцать тысяч боевых всадников, если бы он захотел, он мог бы посадить на коней сто тысяч всадников. На другой день все эмиры пришли на прием. Алптегин вышел наружу, воссел, обернулся к эмирам и сказал: "Я хотел вас испытать тем разговором, чтобы узнать, единодушны ли вы со мной или нет, если случится какое-либо дело, будете ли вы со мной за одно или нет. Теперь я от всех вас услыхал, что вы верны своему слову и мне благодарны. Я вами доволен. Однако, знайте, будьте [116] уведомлены, что я отныне не буду отстранять от себя зло этого мальчика иначе, как мечом. Он — ребенок, не знает цены человеку. Он слушает нескольких злодеев и негодяев. Он не различает правильного от гибельного; он хочет освободиться от меня, человека, поддерживающего их династию, а не может избавиться от кучки негодяев, желающих ему зла, сеющих разруху, что происходит в царстве, даже в малейшем месте его государства, ²⁰¹ считает их за друзей и покушается на мою жизнь. Я могу взять у него царство, посадить на его место его дядю или сам захватить его власть. ²⁰² |101| Однако я боюсь того, что миряне скажут, вот Алптегин шестьдесят лет охранял династию Саманидов, бывших его господами, а под конец, когда жизнь его подошла к восьмидесяти, пошел против сыновей своих господ, отнял у них царство, сел на место своего владыки, проявил неблагодарность. Я всю жизнь прожил с добрым именем и благими намерениями. Не надлежит, чтобы меня хулили теперь, когда я стою у края могилы. Хотя известно, что вина с его стороны, однако все люди не поймут, одни скажут: "виноват эмир", а другие скажут: "погрешил Алптегин". Хотя я не жажду их царства и не желаю их ненависти, все же пока я останусь в Хорасане, эти разговоры не убавятся, с каждым днем эмир все более будет настраиваться против меня. Если же оставлю Хорасан, покину его царство, у корыстных людей не останется никаких поводов к разговорам. Кроме того, если мне впредь придется обнажить меч, чтобы добыть кусок хлеба и прожить остаток жизни, то по крайней мере обнажу меч на неверных, чтобы снискать вознаграждение на том свете. Итак, о, войско! — знайте, что Хорасан, Хорезм, Нимруз, Мавераннахар принадлежат эмиру Мансуру. Все вы должны повиноваться ему. Я охранял все это для него. Встаньте, отправляйтесь к его двору, повидайте царя, возобновите грамоты, оставайтесь на службе. Я отправляюсь в Индию, займусь священной войной. Если буду убит, стану мучеником за веру, если бог мне окажет помощь, обитель неверия превращу в обитель ислама, в надежде на рай от бога и посланника. Если же буду благополучен и амир Хорасана успокоится относительно меня, разговоры прекратятся, то тогда он лучше поймет что делать".

Так он сказал войску и народу Хорасана, поднялся, приказал [117] эмирам; "Подойдите по одному ко мне, чтобы мне попрощаться с вами". Все, что эмиры ни отвечали, было бесполезно: они начали плакать и, плача, подходили к нему, прощались с ним и возвращались.

Алптегин ушел в палатку. И все-таки никто не поверил, что он оставит Хорасан и уйдет в Индию, потому что у него в Хорасане и Мавераннахре было имение с пятьсот деревень и не было города, |102| где бы он не владел дворцом, садом, караван-сараем, баней, он имел многочисленные склады зерна, в царстве Саманидов владел тысячью тысяч баранов и овец, ста тысячью лошадей, верблюдов и мулов. Но однажды они услыхали, как поднялся треск боевых барабанов; то Алптегин выступил в сопровождении своих гулямов, свиты, оставив все. Эмиры Хорасана отправились в Бухару. Прибыв в Балх, Алптегин вознамерился остановиться там на один-два месяца, чтобы могли собраться все, кто желал отправиться на священную войну из Мавераннахра, Хутталяна и пределов Балха. ²⁰³ Злословы, противники говорили Мансуру: "Алптегин — старый волк, ты не будешь от него в безопасности, пока не погубишь его. Надо послать вслед ему войско, чтобы его схватили и привели к тебе.

Вот он послал одного эмира с шестнадцатью тысяч человек ²⁰⁴ из Бухары в Балх, чтобы его схватить. Когда войско прибыло в Термез и перешло через Джейхун, Алптегин отошел, ушел в сторону Хульма. Между Хульмом и Балхом имеется узкое ущелье, протяжением в четыре фарсанга. Это ущелье называют хульмским. ²⁰⁵

Алптегин расположился в ущелье; с ним было двести всадников гулямов-рабов, все — люди добрые, присоединилось для похода на священную войну еще восемьсот человек. Войско эмира Хорасана подошло, расположилось в поле, но не могло войти благодаря узости того прохода. Два месяца они пробыли таким образом. В конце этих двух месяцев пришла очередь дозору Себуктегина.

Подойдя к проходу теснины, он увидел все поле под лагерем и расставленные дозоры. Он сказал: "О, господин! свой достаток и состояние ты отдал эмиру Хорасана, сам направился на священную войну, а они посягают на твою жизнь. Мой господин из-за соблюдения верности проявляет к ним уважение, боюсь, что он погубит себя и нас. Это дело не разрешить иначе, как мечом. Если мы будем безответны, они не отстанут от нас. Всевышний — [118] друг угнетенных". Затем, обернувшись к гулямам, бывшим в его отряде, он сказал: "Это дело, которое выпало нам. Если они возьмут верх над нами, пусть из нас никто не останется в живых. Сегодня же я нападу на них, что бы ни произошло, согласен ли в том |103| со мною наш господин или не согласен. Будь, что будет". Так сказал, бросился со своими трехстами гулямов на дозор, разбил его, напал на их лагерь и, прежде чем они могли взять оружие и сесть на лошадей, сокрушил свыше тысячи людей. Когда они подвели силу, он быстро отступил и возвратился к началу теснины. Алптегина известили, что Себуктегин совершил такое дело, убил много их людей. Алптегин позвал его и спросил: "Зачем ты поспешил? надо было потерпеть". Ответил: "О, господин! я столько терпел, что наше терпение истощилось. Нам надо заботиться о своей жизни. Это дело не разрешится терпением, а лишь мечом. Пока мы живы, мы будем биться за господина, а там, что выйдет".

Алптегин сказал: "Теперь, когда ты их потревожил, самое лучшее поступить так: скажи, чтобы убрали палатки, сложили грузы и во время намаза перед сном двинулись в поход. Тогда пусть заберут грузы и обоз выведут из теснины. Надо, чтобы Туган тайком отправился с тысячью людей в такую-то лощину по правую руку, ты отправляйся с тысячью гулямов в такую-то лощину по левую руку. Я же выйду из теснины с обозом в сопровождении тысячи всадников и остановлюсь в поле. Завтра они подойдут к началу теснины, никого не увидят и скажут "Алптегин убежал". Сразу сядут на коней, поскачут за нами, войдут в ущелье; когда больше половины из них выйдет из теснины и заметит меня, стоящим в поле, вы выходите из засады справа и слева и действуйте мечами. Поднимутся крики войска, что вышло из теснины на меня, многие поспешат назад, что, мол, случилось; те же, что остались в теснине, также побегут назад; многие будут убиты вашими мечами, а я пойду в лобовую атаку. Тогда и вы выбирайтесь из теснины. Тех, кто останется в теснине, мы запрем и будем избивать сопротивляющихся. Когда наступит ночь, откроем им дорогу к отступлению, пусть убегают, а сами пройдем через теснину, нападем на их лагерь и захватим добычу". Так и поступили, вышли из ущелья. На заре другого дня войско эмира Хорасана вооружилось, [119] построилось для сражения и подошло к началу теснины. Никого не увидав, они предположили бегство. Войску сказали: "Быстро вперед! Двинемся вслед! Когда пройдем через теснину, мы их нагоним |104| в поле, не пройдет часа, как схватим Алптегина". Они поспешно повели войско, отборные мужи находились впереди; вышли из теснины, увидали стоящим в поле Алптегина с тысячью всадников и немногими пехотинцами. Когда половина войска прошла через теснину, Туган вышел из ущелья с левой стороны, напал в теснине с тысячью всадников, пустил в ход мечи, оттеснил назад подходившее войско, произвел смятение, обратил в бегство, убил значительное число. Себуктегин, напав справа, действовал мечом. Туган также к нему присоединился. Оба вышли из теснины, преследуя войско. Алптегин напал спереди. В короткое время сокрушили множество народа, ударили копьем в живот эмира войска так, что наконечник вышел со спины; тот упал, а войско обратилось в бегство. Разом побежали по любой тропинке, которую могли найти; затем гулямы Алптегина вышли из теснины, напали на лагерь, захватили все, что нашли там: лошадей, мулов, верблюдов, серебряные и золотые вещи, динары; гулямов, палатки, ковры и тому подобное оставили, и возвратились. В течение одного месяца поселяне Балха таскали вещи из этого лагеря. Пересчитали тех, кого убили, оказалось четыре тысячи семьсот пятьдесят человек, кроме раненых. Потом Алптегнн двинулся и прибыл в Бамиан. Эмир Бамиана сразился с ними, был захвачен в плен. Алптегин его простил, даровал жизнь, почетнее платье, назвал своим сыном; этого эмира Бамиана звали Шир ²⁰⁶ Барик. Затем Алптегнн пошел оттуда в Кабул, разбил эмира Кабула, захватил в плен его сына, также обласкал и отправил к отцу. Сын эмира Кабула был зять Лавика. ²⁰⁷

Затем он направился в Газнин. Эмир Газнина убежал, ушел в Серахс. Когда Алптегин прибыл к Газнину, Лавик вышел, дал бой. Сын амира Кабула был захвачен в плен во второй раз. Эмир Газнина обратился в бегство. Город был осажден; люди Завулистана страшились Алптегина. Он приказал объявить: "Никто не смеет ни у кого брать иначе, как покупая на золото. Если что узнаю, |105| с тем расправлюсь". Однажды взгляд Алптегина упал на одного гуляма-тюрка, привязавшего к седельным ремням торбу соломы [120] и одну птицу. Он сказал: "Приведите ко мне того гуляма". Привели к нему. Он спросил: "Эту птицу ты откуда достал?" Ответил: "Взял у одного поселянина". Спросил: "Разве ты не получаешь от меня ежемесячной платы?" Ответил: "Получаю". Спросил: "Так почему не покупаешь на золото? почему взял насилием?" Он сейчас же распорядился, чтобы того гуляма разрубили надвое, здесь же на дороге повесили с той торбой сена. Три дня оповещали: "Со всяким, кто отнимет имущество у мусульманина, поступлю так же, как сделал со своим гулямом". Войско его очень устрашилось. ²⁰⁸ Народ стал в безопасности; каждый день поселяне округи приносили столько подарков, что невозможно перечислить. Однако он не позволял, чтобы хоть одно яблоко они отнесли в город. Когда люди города увидели эту безопасность и правосудность, они сказали: "Нам нужен государь, который был бы правосуден, через него будут в безопасности наши жизнь, жены и дети, будет в безопасности наш достаток; будь он хоть тюрок, хоть тазик".

Затем они раскрыли ворота города и пошли к Алптегину. Когда Лавик это увидал, он бежал, отправился в крепость; через двадцать дней он спустился к Алшегину. Алптегин ему пожаловал содержание. Алптегин никого не обидел и сделал Газнин своим домом. Оттуда он совершил нападение на Индию и привез добычу. От Газнина до неверных был двенадцатидневный путь. В Хорасане, Мавераннахре, Нимрузе ²⁰⁹ распространились известия, что Алптегин захватил горный проход в Индию, добыл многие округи, золото, серебро, животных и рабов, взял богатую добычу. Люди сходились к нему со всех сторон, так что около него собралось шесть тысяч всадников. Он захватил много областей, достиг до самого Бикамура, ²¹⁰ закрепил страну за собой. Индийский царь выступил со ста пятьюдесятью тысячами всадников и пехотинцев, с пятьюстами слонов, чтобы изгнать Алптегина из пределов Индии или убить его вместе с войском, а с другой стороны эмир Хорасана, гневаясь, что Алптегин разбил и перебил его войско при Балхе и Хульме, послал сражаться с ним Бу-Джафара ²¹¹ с двадцатью пятью тысячами |106| всадников. Алптегин допустил, чтобы Бу-Джафар подошел на расстояние одного фарсанга к Газнину. Тогда он устремился из Газнина с шестью тысячами всадников, напал на его войско, [121] в короткое время разбил двадцати тысяч всадников в тысячу раз сильнее, чем разбил при Балхе. Бу-Джафар обратился в бегство и произошло так, что его признали поселяне, захватили, отняли его лошадь, сняли одежду. Пешком, переодевшись, он добрался до Балха. Эмир Хорасана не осмелился устроить еще поход против Алптегина. Удаление Алптегина вызвало большую слабость в династии и царстве Саманидов. Ханы Туркестана пошли в поход на них, захватили многие владения. Когда Алптегин покончил с Бу-Джафаром, он обратился к индийскому царю. Он написал в Хорасан и во все округи послание, попросил помощи. Пришло столько в жажде добычи, что им не было счета. Когда он произвел смотр войску, оказалось пятнадцать тысяч всадников и пять тысяч пехотинцев, все — молодые, в полном вооружении. Он направился на индийского царя, неожиданно напал на передовые дозоры, убил много людей, но не увлекся добычей, а отступил обратно. Войско шаха последовало за ним, но не нашло его. Была высокая гора; среди двух гор была долина; путь индийского царя шел через долину. Алптегин занял устье долины. Когда индийский царь туда пришел, он не мог пройти, остановился, так пробыл два месяца. Каждый раз как Алптегин нападал, он убивал множество индийцев. В этих сражениях очень отличился Себуктегин. Им было совершено несколько славных дел. Индийский царь испытывал затруднение в своем деле: ни вперед не мог продвинуться и отступить было невозможно, так как это значило вернуться в безнадежность и беспокойство. В конце концов он решился заявить: "Вы пришли из Хорасана сюда за содержанием, я дам вам содержание, вручу вам крепости, вы будете моим войском, будете кормиться, проводить время по своему желанию". Они согласились на это, а индийский царь сказал тайно начальникам крепостей: "Когда я отступлю, не сдавайте им крепости". Когда он ушел, Алптегип подступил к воротам крепостей, их ему не сдавали. Он сказал: "Ныне они разорвали договор со мной". Он опять повел наступление, начал завоевывать города, эти же крепости осадил. Среди этих дел он умер, ²¹² а его войско и гулямы пришли в смятение. Вокруг них |107| было войско неверных. Тогда они сели и рассудили: "У Алптегина нет сына, которого можно было бы посадить вместо него", [122] сказали: в Индии мы — в чести и славе, так как внушили индийцам страх, сколь ни есть великий. Если займемся тем, что один скажет "я — самый почтенный", другой скажет: "я — самый старший", наша честь потерпит урон. Враги нас одолеют. Когда между нами проявится рознь, то мечи, которые мы обрушиваем на неверных, должны будем обратить друг против друга; то владение, которое мы заполучили, уйдет из наших рук. Самое лучшее выбрать среди нас кого-либо одного, который был бы достоин, сделаем его командующим над собой. Будем согласны во всем, что он ни прикажет, словно как будто он Алптегин". Все согласились. Начали перечислять имена гулямов, которые были старшими, и у каждого или находили какой-нибудь недостаток или что-либо нежелательное, пока не дошли до имени Себуктегина. Когда произнесли его имя, все замолкли. Затем один спросил: "Есть ли другой гулям, кроме Себуктегина, которого купили бы раньше и который был бы более заслужен?" Другой сказал: "Себуктегин превосходит всех по разуму, геройству, великодушию, щедрости, прекраснодушию, богобоязненности, верности своей службы, доброй жизни с друзьями. Его воспитал наш господин; его дела похвальны; он обладает всеми качествами и привычками Алптегина, прекрасно знает силу и место каждого из нас. Я сказал то, что сказал, а вы лучше знаете". Некоторое время прикидывали, в конце концов согласились на том, чтобы сделать над собой эмиром Себуктегина. Себуктегин уклонялся, пока его не принудили, тогда он сказал: "Если выхода нет, возьмусь за эту обязанность, но с тем, что бы я ни сделал или ни приказал, пусть не будет мне ни в чем возражения. Если кто станет мне противиться, взбунтуется против меня или же проявит нерадение в исполнении моего приказа, все должны проявить единодушие, убить его". Вес на том поклялись, совершили договор и присягу. ²¹³ Его отвели, посадили на подушку Алптегина, приветствовали, |108| как подобает эмиру; роздали золото и дирхемы. Себуктегин все, что ни делал, выходило на благо. Он взял в жены дочь раиса Завулистана; ²¹⁴ по этой причине Махмуда называют Завули; когда он подрос, вместе с отцом бывал в походах, много путешествовал. После того как он совершил великие деяния, разбил огромные военные силы в пределах Индии, багдадский халиф [123] удостоил его титулом Насир ад-дина. Когда Себуктегин умер, Махмуд воссел на его место. ²¹⁵ Он хорошо изучил все искусство царствования, всегда слушал предания о царях, стремился к правдивости и похвальному поведению. Он отправился и завоевал страну Нимруз, захватил Хорасан и так далеко прошел в Индию, что взял Сумнат, привез идола Манат, убил индийского царя. Он довел дело до того, что стал султаном мира.

Цель этого рассказа такова: пусть будет известно господину мира — да увековечит господь его царство! — каков бывает добрый раб. ²¹⁶ Не следует обижать сердце того раба, который совершает похвально службу, в ком никогда не видно ни измены, ни неверности, которым укрепляется царство и благоденствует держава; не следует ни от кого выслушивать слова клеветы на него, пусть с каждым днем увеличивается доверие к нему. Династия, царства и города держатся на людях, подобных Алптегину, который был рабом, а им было крепко царство Саманидов. Не уразумели его значения, поход сделали против него. А когда он удалился из Хорасана, ушло и счастье из династии Саманидов. Нужна целая жизнь и благоприятный рок, чтобы заполучить достойного и испытанного раба. Мудрые говорят: "Достойный слуга и раб лучше сына". Не следует упускать из рук хороших рабов и слуг. Поэт говорит:

Стихи

Один преданный раб лучше сотни сыновей, ²¹⁷
Tак как они желают смерти отца, а он жизни господина.

|109| Глава двадцать восьмая.

Относительно государевых приемов для приближенных и для всех. ²¹⁸

При устройстве государева приема необходим распорядок: пусть войдут сначала родственники, затем именитые и свита, затем других родов люди. Когда все соберутся в одно место, надлежит быть разнице между низкими и благородными. Признак государева приема то, что снимают завесу, признак того, что приема не будет, кроме как для того, кого позовут, является опущенная завеса; пусть вельможи и войсковые начальники кого-либо пошлют ко двору, по этому признаку они будут знать, состоится сегодня прием или нет; если им следует явиться в услужение, пусть приходят, если нет — пусть не приходят. Ведь для вельмож ничего не может быть тяжелее, как отправиться ко двору и вернуться оттуда, не увидав государя. Когда они ходят много раз и не видят государя, становятся подозрительными, начинают злоумышлять. Из-за редкости приемов государя ухудшаются дела людей, смутьяны — наглеют, остаются скрытыми дела знати и простого люда, войско печалится, впадает в тревогу. Нет лучшего порядка для государя, как частые приемы. Если он не дает приема, пусть являются для приветствий окружные правители, ²¹⁹ эмиры, сеиды, имамы. Условия приветствования со стороны лиц, не принадлежащих к личному окружению государя, таковы: повидав государя, все вельможи удаляются, уходят лица, их сопровождавшие, остаются только люди дворца. Надо обязательно, чтобы присутствовали гулямы, несущие службу кравчего, отведывателя явств, ²²⁰ оруженосца и тому подобные” [125] Когда этак несколько раз будет приказано, войдет в обычай, исчезнет затруднительность, отпадет необходимость в опускании завесы и запирании дверей. Если будут делать иначе, не будет ладно.

|110| Глава двадцать девятая.

О распорядке собрания для винопития и правилах его.

В ту неделю, на которую падут непринужденные удовольствия, следует один два дня устраивать общий прием. Пусть придут те, кому привычно приходить, пусть никому не препятствуют; пусть объявят, что это день их прихода. Пусть также знают, что дни, посвященные знати, приближенным — не время для них и сами не приходят, не будет тогда необходимости одних пропускать, другим отказывать. Надо, чтобы те, кому следует бывать на придворном собрании, не обижались, так как кто суть они (?) И условие таково: каждый приходит не иначе, как только с одним гулямом. А чтобы каждый приносил свою бутыль и приводил виночерпия — неприлично, никогда такого обычая не было. Очень неодобрительно, чтобы повседневно еду, закуску и вино носили из дворца царей в свой дом, или из своих домов на царские собрания, ибо султан — хозяин мира, все миряне — его семья и слуги. Не надлежит, чтобы нахлебники уносили еду и вино из дома того, к чьей семье принадлежат. Если кто принесет свое вино по той причине, что придворный виночерпий, мол, ему не дает, следует наказать виночерпия, ведь ему поручают хорошие и плохие вина, — почему же он дает плохие? Пусть будет устранен и этот повод. А государю без достойных надимов не обойтись. Если он чаще проводит время с рабами, его достоинство терпит изъян, уважение к нему нарушается, получается недостойное, так как рабы этой службы недостойны. Если он чаще проводит время с вельможами, сипах-саларами, амидами, терпит ущерб величие государя, они производят в его приказах послабления, становятся заносчивыми, растаскивают [127] серебро. А с вазиром следует разговаривать относительно важных дел управления, войска, налоговых поступлений, строительства, мероприятий, направленных против врагов государства и подобно |111| этому. Все эти дела таковы, что от них умножается докука и забота, дух от них бывает в мучении, да и сама сущность дел не позволяет для благополучия царства вести себя непринужденно и шутить с этим разрядом людей. Природа государя не раскроется так ни с кем, как с надимом. Если государь пожелает жить пошире, примешать шутку и острое слово, рассказать рассказы всякого рода и легкомысленные, и серьезные, и возбуждающие смех, и удивительные, то надимы не наносят ущерба достоинству и державности государя, так как их для этого дела и держат, мы раньше относительно этого упомянули в одной главе.

Глава тридцатая.

О порядке стояния рабов во время службы.

Следует, чтобы они были на виду: у каждого должно быть определено место, ибо перед царем стоять или сидеть и то и другое равно: в стоянии надо поддерживать тот же порядок. Те из придворных, кто наиболее известен, стоят близко трона, как-то: оруженосцы, кравчие и им подобные. Если кто-нибудь захотел встать среди них, его удалит хаджиб двора; точно так же, если среди всякого разряда он увидит какого-нибудь несоответствующего человека, он закричит и не позволит, чтобы он там стоял.

Глаза тридцать первая.

О нуждах и требованиях войска, о службе свиты. ²²¹

Какая бы ни была нужда у войска, следует, чтобы она была передана языком начальников отрядов или предводителей; если что-нибудь доброе будет приказано, совершалось бы также через них, благодаря этому к ним создастся уважение. Если же войско станет высказывать само свои желания и в посредничестве не будет необходимости, то будет упущено уважение к начальникам |112| отряда. ²²² Если кто из отряда надерзит своему предводителю, не сохранит уважения к нему или перейдет через свой предел, его следует наказать, чтобы старший был отличен от младшего.

Глава тридцать вторая.

Об устройстве убранства, оружия и снаряжения, боевого и походного.

Именитым людям, которые располагают значительным содержанием, надо сказать, чтобы они хорошо заботились об убранстве оружия и военного снаряжения, чтобы они покупали гулямов. Ибо их красота, добрые качества, почет состоят в этом, а не в роскоши обстановки и блеске их жилища. Те из них, кто больше успеет в этом отношении, будут наиболее приятны государю; они будут наиболее устроены, почтены со стороны соратников и войска.

Глава тридцать третья.

О выговорах высокопоставленным в случае ошибок и проступков.

Тем, кого удостаивают высоких мест, кого возвеличивают, приходится переносить много невзгод в наше время. Если выговаривать открыто, когда у них случится когда-либо ошибка, — получится им бесчестие, и это не может быть возмещено многими ласками и благоволениями. Предпочтительнее, чтобы было так: когда кто-либо совершит ошибку, то, сперва, как будто не обратив внимания, пусть его позовут и скажут: "Ты сделал так-то. Мы возвышенного нами не унизим и своего ставленника не бросим. Простили тебе это. Но в будущем остерегись, не совершай еще ошибки, не |113| то лишишься степени и почета. Тогда уж от тебя зависит, не от нас".

Рассказ. Спросили повелителя правоверных Али, ²²³ — мир над ним? "Кто наиболее добродетелен из людей?" Он сказал: "Тот, кто во время гнева может соблюдать себя, не сделает ничего, в чем бы он устыдился, когда перестанет гневаться и когда уже будет поздно". Человек с совершенным рассудком должен быть таковым, чтобы его не охватывал гнев, а если охватит, его разум должен взять верх над гневом, а не гнев над разумом. У всякого, у кого страсть души берет верх над разумом, когда он возмутится, гнев закроет глаза разуму, он совершат все то, что гнев ему прикажет, так что станет, как безумный. Тот же, у кого разум преобладает над страстью, во время гнева его разум захочет покорить чувства и он [132] совершит и прикажет все то, что одобряется мудрыми, хотя бы люди и знали, что он находится в гневе.

Рассказ. Хусейн сын Али ²²⁴ — да будет им доволен господь! — сидел за трапезой с некоторыми из сподвижников пророка и уважаемыми людьми. Они вкушали пищу. Хусеин был одет в драгоценные одежды, на голове у него была повязана самая прекрасная чалма. Один из гулямов, стоявший для услужения ему, хотел поставить перед ним чашу с кушаньем. Случилось, что чаша выпала из рук гуляма, упала на голову и лицо Хусейна; запачкались и чалма, и одежда его от кушанья. В Хусейне проявилась человеческая сущность, он вспыхнул от огорчения и смущения, поднял голову и посмотрел на гуляма. Увидав, гулям испугался, что его накажут, и сказал: "Укрощающие ярость, прощающие людям! бог любит совершающих благое". ²²⁵ Лицо Хусейна расцвело и он сказал: "О, гулям! даю тебе свободу, раз навсегда будь в безопасности от гнева и наказания".

Рассказ. Рассказывают, что Муавиа ²²⁶ был человеком очень кротким. Во время приема, когда перед ним сидели вельможи, к нему подошел один молодой человек в изношенной одежде. Приветствуя его, он без стеснения сел перед ним и сказал: "О, повелитель правоверных! сейчас я прихожу к тебе по одному важному делу. Если исполнишь, скажу". Муавиа сказал: "Все, что возможно, исполню". Сказал: "Узнай, что я человек чужестранный и не имею |114| жены. Твоя мать не имеет мужа. Отдай мне ее в жены, дабы я был с женой, а она с мужем, а тебе будет вознаграждение". Муавиа сказал; "Ты человек молодой, она же настолько старая женщина, что во рту ее нет ни одного зуба. Почему ты желаешь ее?" Сказал: "Потому что я слыхал, что она обладает большим задом, я же люблю большой зад". Муавиа сказал: "О, господи! мой отец также взял ее в жены за это качество; другой заслуги она не имела; от этой страсти он и умер. Однако, я передам этот разговор матери; если она пожелает, никто не будет препятствовать ей в этом сватовстве". Он так сказал, и в нем не обнаружилось ни малейшего раздражения, он не вышел из себя. Все люди признали, что в мире нет человека более сдержанного. ²²⁷ [133]

Мудрые утверждают: снисходительность — хороша, но она предпочтительнее во время благоденствия, благожелательность — хороша, но при благодарности лучше; послушание — хорошо, но при знании и страхе божьем оно лучше".

Глава тридцать четвертая.

Относительно дела стражей, часовых и привратников.

Следует принимать все предосторожности в отношении дела придворных ночных стражей, привратников и часовых. Кто имеет за ними надзор, должны знать их всех, быть осведомленными тайно и явно обо всех их делах. Пусть следят каждодневно, так как они по большей части жадны, слабы характером, могут стать соблазненными золотом. Если увидят среди них чужого, пусть справятся о его обстоятельствах. Каждый вечер, когда отправляются на стражу, пусть всех их осмотрят. Нельзя быть нерадивым к этому делу ни ночью, ни днем, ибо это дело тонкое, чреватое опасностями.

|115| Глава тридцать пятая.

О добром устройстве стола и распорядке его у государя.

Государи обязаны всегда с раннего утра заботиться о добром столе. ²²⁸ Те лица, которые являются на службу, покушают там чего-нибудь. Если у придворных нет желания угощаться, они не будут бояться съесть в свое время то, что им полагается. ²²⁹ Итак нельзя иначе, как приготовлять угощение с раннего утра.

Султан Тогрул ²³⁰ устраивал угощение с раннего утра, он заботился о разнообразии и хорошем приготовлении кушаний; как можно лучше приказывал, так что, когда садился на коня, отправляясь на увеселение или охоту, приготавливали еду и подавали в поле; столько ее было, что дивились эмиры, тюрки, придворные и народ.

У ханов Туркестана таков распорядок в царстве, чтобы иметь обильную еду на кухне для слуг, дабы благословляли державу. В то время когда мы отправились в Самарканд и Юзкенд, ²³¹ слыхали, как сплетники передавали, что чикили ²³² и мавараннахрцы постоянно говорили: "Мы, в то время как султан приехал и уехал, не съели куска хлеба с их стола". ²³³

Каждый должен быть великодушным и щедрым по силе и размеру своего хозяйства. Султан является хозяином мира. Цари времени находятся под его рукой. Необходимо так поступать, чтобы были соответственны его хозяйству великодушие, щедрость угощения, дары; он должен быть могущественнее и лучше всех предшествовавших государей. И в предании указывается, что широкая раздача хлеба божьему люду увеличивает жизнь, царство и благоденствие.

Предание. В рассказах о пророках — мир над ними! — встречается такое: бог, великий и преславный, послал к фараону Моисея — [136] мир над ним! — со столькими чудесами, благостями и достоинством. Ежедневно состав угощения фараона был: четыре тысячи баранов, четыреста коров, двести верблюдов и в соответствии с тем многие блюда, жаркое, сладости и всякое другое. Весь народ Египта и воины вкушали от его стола. В течение четырехсот лет фараон притязал на божественное достоинство и устраивал свое угощение таким образом. Моисей, — мир над ним? — помолившись, сказал: "О, господи! погуби фараона". Всевышний внял молитвам Моисея и сказал: "Я потоплю его в воде, а достаток его, жен, войско, отдам тебе и твоим народам". Прошло несколько лет после этого обещания, а фараон продолжал существовать в заблуждении и вместе с тем во славе. Моисею — мир над ним! — не терпелось, чтобы всевышний как можно скорее погубил фараона, ему надоело ждать. Он совершил сорокадневный пост, отправился на гору Синай и в молитвах к всевышнему сказал: "О, господи! ты обещал, что погубишь фараона, который не отказывается ни от своего неверия, ни от притязаний. Когда ты его погубишь?" Раздался голос всевышнего: "О, Моисей! ты хочешь, чтобы я погубил фараона как можно скорее. А я должен его беречь, ибо ежедневно тысяча рабов питается его благотворительностью, находит спокойствие в его правлении. Свидетельствую своей славой, пока он широко распространяет среди народа хлеб и благодеяния, я не погублю его". Моисей сказал: "Когда же исполнится твое обещание?" Был ответ: "Когда уменьшит раздачу пищи, тогда наступит срок его". Однажды случилось так, что фараон сказал Хаману: "Моисей собрал около себя племя Израиля, доставляет нам беспокойство, не знаю, до чего дойдет впоследствии дело его с нами. Надо иметь казнохранилище полным, дабы никогда не быть без поддержки. Надо уменьшить ему из пая половину и складывать в виде запаса". Так и сделали, каждые два дня уменьшали пай. Моисей, — мир над ним! — понял, что срок приближается, так как бережливость часто бывает признаком упадка и несчастий. Так говорят передатчики преданий: в тот день, когда фараон утонул, на его кухне были заколоты две овцы.

Всевышний хвалил Ибрахима — мир над ним! — за раздачу пищи и гостеприимство; всевышний запретил бросить в адский огонь тело [137] Хатима Таи ²³⁴ за великодушие и гостеприимство его, о великодушии же его будут рассказывать, пока существует мир. А повелитель |117| правоверных Али, — да возвеличит его господь! — который отдал во время намаза просящему перстень, питал и ублаготворял многих голодных, о его отважности и великодушии будут передавать до дня восстания из мертвых.

Нет ни одного дела лучше великодушия, добродеяния и кормления. Раздача пищи — основа всякой человечности и всякого великодушия.

Великодушие лучше всех дел,
Великодушие из обычая пророка.
Два мира несомненно будут за великодушным.
Будь великодушным и два мира — твои.

Если кто из богатых пожелает, чтобы его уважила грамота государя, чтобы люди были к нему почтительны, называли "староста" и "хозяин", раскидывай ежедневно скатерть для хлеба. Все, кто пользуется славой в мире, по большей части получили ее, раздавая хлеб. Человека-скупца, скрягу попрекают и на том и на этом свете. И в преданиях приведено: "Скупой не войдет в рай". Во все времена, при неверии и при исламе, не было и нет лучшей добродетели, чем раздача пищи. Да вознаградит всевышний всех великодушных по своей благости и щедрости!

Глава тридцать шестая.

О вознаграждении достойных слуг и рабов.

Всякого из слуг, кто совершает свою службу достойным образом, следует вовремя обласкать и вознаградить. Всякого, кто совершил проступок без необходимости на то, или по ошибке следует |118| наказать по размеру его проступка, чтобы увеличить охоту рабов к службе; страх преступников усилится и все дела пойдут надлежащим образом.

Рассказ. Один мальчик-хашимит ²³⁵ нанес обиду какому-то собранию людей; те пошли к отцу и пожаловались на него. Отец захотел его наказать. Мальчик сказал: "О, отец мой! я совершил проступок, но ведь у меня не было рассудка. Ты меня не наказывай, рассудок у тебя". Отцу это понравилось, и он простил его. ²³⁶

Рассказ. Хордадбех ²³⁷ рассказывает: царь Парвиз разгневался на одного из своих приближенных, заключил под стражу. Никто не осмеливался приходить к нему за исключением музыканта Базида ²³⁸ (Базейда?). Тот каждый день носил ему пищу и питье. Парвизу сообщили. Он сказал Базиду: "Как ты смеешь заботиться о лице, которое находится у нас под стражей? Разве не знаешь, когда мы на кого-нибудь гневаемся и заключаем под стражу, тому не следует иметь средства к существованию". Сказал: "О, шах! то, что ты оставил ему, больше того, что я делаю для него". Спросил: "Что я ему оставил?" Ответил: "Жизнь, а она лучше того, что я посылаю ему". Царь сказал; "Славно! Прощаю его ради тебя". ²³⁹

Рассказ. Таков был обычай в роде Саманндов: ²⁴⁰ когда кто-либо говорил перед ними речь или показывал талант, который им нравился и у них вырывалось восклицание: "Славно!", немедленно [139] казначей давал тому лицу тысячу дирхемов, а цари — хосрои превосходили других государей в правосудности, благородстве и великодушии, особенно Нуширван Справедливый.

Рассказ. Передают: однажды Нуширван Справедливый сел на коня и отправился с приближенными на охоту. Проезжая по окраине одной деревни, он увидал девяностолетнего старика, который сажал в землю дерево — грецкий орех. Нуширван удивился, ибо только становясь двадцатилетним грецкий орех приносит плоды. Сказал: "Эй, старик! ты сажаешь грецкий орех?" Ответил "Да, владыка". Спросил: "Сколько же ты думаешь прожить, чтобы поесть плодов?" Старик ответил" "Они посадили, а мы съели, мы сажаем, а они съедят". Нуширвану понравилось, он воскликнул: "Славно!" и немедленно приказал казначею дать старику тысячу дирхемов. Старик сказал: “О, господин! никто быстрее меня не поел плодов этого грецкого ореха". Спросил: "Как это?" Старик сказал: "Если бы я не сажал ореха, а владыка не проезжал бы здесь, то сему рабу не досталось бы того, что досталось; если бы сей раб не дал того ответа, откуда бы я достал эту тысячу дирхемов". Нуширван сказал: "Славно! Славно!" Казначей немедленно выдал две тысячи дирхемов, потому что Нуширван дважды произнес "славно". ²⁴¹

Рассказ. Мамун однажды занимался разбором жалоб, ему подали заявление по какой-то нужде. Мамун ²⁴² отдал это заявление Фазлю сыну Сахля ²⁴³ и сказал: "Удовлетвори требование этого, ибо сей небесный круг затем вращается, чтобы горесть не оставалась в одном положении и сей мир скоро пресыщается потому, что ни один друг не бывает постоянен. Сегодня мы можем делать добро, а завтра придет такой день, что и захотим кому-нибудь сделать добро, не сможем из-за бессилия".

Глава тридцать седьмая.

О мерах предосторожности по отношению к икта у мукта и делах народа.

Если укажут на разруху и рассеяние населения в какой-либо округе и если можно думать, что сообщающие — злонамеренные люди, немедленно надо уполномочить одного из придворных таким образом, чтобы никому не приходило в голову, за каким делом его отправляют. Под каким-нибудь предлогом пусть он пробудет с месяц в той округе, посмотрит на дела города и деревни, процветание и разрушения, пусть выслушает всякого, — что говорят о мукта и амиле? и доставит правильные сведения. Ведь чиновные люди будут приводить всяческие изменения и отговорки: "У нас, мол, враги". Не следует их слушать! а не то они обнаглеют, будут делать все, что хотят; те же, что сообщают о положении дел, и доверенные лица перестанут давать советы из-за опасения, как бы не показалось государю и мукта, что они корыстны. Таким образом, в мире будет разруха, народ станет бедным, разбредется и налоги будут браться не по праву.

|120| Глава тридцать восьмая.

О неторопливости государя в делах государства ²⁴⁴

Не следует спешить. Когда государь услышит какое-либо известие или ему что-либо покажется, надо проявить относительно того спокойствие, пока он не узнает истинного положения и не распознает ложь от правды. Когда приходят два соперника и говорят один на другого, надо, чтобы им не было известно, на какую сторону склоняется государь, так как тот, за кем правота, может испугаться, не сумеет держать речь, тот же, на чьей стороне неправда, обнаглеет. И приказ всевышнего таков: "кто бы что не сказал до того времени, пока вы не распознаете истины, не отвечайте". Сказал всевышний: "Верующий! если кто-либо неправдой принесет вам какое-либо известие: вы постарайтесь узнать достоверность того". ²⁴⁵ Торопиться — значит потом раскаиваться, а уже будет бесполезно.

Рассказ. В городе Герате был почтенный мудрец, тот самый старец, что привел к господину мира Бакрака. ²⁴⁶ Случилось, что султан, погибший за веру, — милость божия над ним! — прибыл в Герат на некоторое время; Абд ар-рахман, его дядя по материнской линии, остановился в доме того ученого старца. Однажды во время пития вина он сказал султану: "Этот старец имеет помещение, уходит туда на ночь, всю ночь совершает намаз. Сегодня я открыл дверь того помещения, — добавил он, — увидел кувшин вина и бронзового идола; он всю ночь пьет вино и поклоняется идолу". Этот Абд ар-рахман принес с собою кувшин с вином и бронзового идола, так как знал, что когда он этак скажет, султан сейчас же распорядится казнить того старца. Вот султан послал одного [142] гуляма за старцем, а другого гуляма ко мне. "Пошли, мол, кого-нибудь, позови старца". Я не понял, ради чего он зовет, но сейчас же пришел кто-то и сказал: "Не зови его". На другой день я спросил у султана: "Для чего вчера то звали, то не звали того |121| ученого старца?" Он сказал: "Из-за наглости Абд ар-рахмана, дяди"; затем он передал мне этот рассказ, а потом сказал Абд ар-рахману: "Ты вот мне это рассказал, принес кувшин вина и бронзового идола, а я не хочу ничего приказывать относительно старца, не узнав истины и правды. Итак, дай мне свою руку и поклянись моей жизнью, что все, что ты говоришь — правда, а не ложь?" Абд ар-рахман ответил: "Я сказал ложь". Султан спросил: "О, недостойный, почему ты оболгал этого ученого старца? почему покушался на его кровь?" Ответил: "Потому, что он обладает прекрасным домом, а я в нем остановился; когда бы ты его убил, ты подарил бы мне его дом".

И великие веры сказали: "Поспешность от шайтана, а неторопливость от милосердного". Бузурджмихр ²⁴⁷ говорит: "Поспешность от легкомысленности; всякий, кто торопится и не обладает спокойствием, будет постоянно смущенным и печальным, ибо та поспешность губит благополучие. Кто торопится, всегда сам себя попрекнет, всегда будет каяться, просить прощенья, терпеть муку". Повелитель правоверных — да будет доволен им господь! — говорит: "Спокойствие заслуживает почтения во всех делах".

Глава тридцать девятая.

Об эмир-u-xapac, ликторах и об орудиях наказания.

Должность эмир-и-харас ²⁴⁸ во все времена была одной из важнейших должностей, так что если не считать эмира — великого хаджиба, при дворе не было никого больше эмир-и-харас, по той причине, что его должность имеет касательство к расправе. Все страшатся гнева и наказания государя. Когда государь на кого-либо разгневается, он приказывает отрубить голову, отсечь руки и ноги, вздернуть на виселицу, бить палками, отвести в темницу, бросить в яму. Люди не боятся пожертвовать имущество и блага |122| за свою жизнь! У эмир-и-харас всегда бывают барабан, знамя, наубат. ²⁴⁹ Люди даже боялись его больше, чем государя. В наше время эта должность понизилась, отменили блеск этой службы. Надо, по крайней мере, чтобы постоянно было при дворе не менее пятидесяти человек ликторов: ²⁵⁰ двадцать — с золотыми палицами, двадцать — с серебряными, десять — с большими палицами. Надо, чтобы у эмир-и-харас было все необходимое к проживанию и содержание, что ни на есть лучшее, чтобы он пользовался наибольшим уважением. Если этого нельзя устроить, тогда пусть его заменят другим лицом.

Рассказ. Халиф Мамун однажды говорил со своими надимами: “Я имею двух эмир-и-харас. Оба они с раннего утра до ночи только и рубят шеи, отсекают руки и ноги, бьют палицами, бросают в темницу. Люди постоянно одного из них хвалят и величают, другого же порицают; когда услышат его имя, проклинают, постоянно жалуются на него. Не знаю, что за причина этому? Кто-нибудь должен бы меня уведомить, ведь оба они одинаковы, [144] почему же люди одного хвалят, а на другого жалуются?" Один надим сказал: “Если дашь мне три дня свободы действий, это дело я выясню для господина”. Сказал: "Даю". Надим отправился домой и сказал достойному слуге: "Тебе придется сделать одно дело для меня. Сейчас в городе Багдаде находятся два эмир-и-харас, один — старик, другой — пожилой. Тебе следует встать завтра на заре, отправиться в дом старика и, когда этот человек выйдет из покоев своего дома, посмотри, как он сядет, что сделает, что произойдет, — все это посмотри, запомни, приди и доложи. Послезавтра таким же образом отправишься в дом пожилого, все, что произойдет из его разговоров и поведения, заметь от начала до конца и сообщи мне". На другой день слуга поднялся рано утром, отправился в дом старика эмир-и-хараса. Побыл некоторое время. Пришел фарраш, поставил свечу на возвышение, разослал коврик для молитвы, положил на краю коврика несколько частей из Корана и молитвы. Вышел старик, сделал несколько рикатов намаза, пришли люди, |123| он совершил общую молитву; когда он закончил чтение Корана, пришли еще люди, приветствовали. Взошло солнце. Тогда он спросил: "Не привели ни одного преступника?" Ответили; "Привели юношу, который кого-то убил". Спросил: "Кто-либо свидетельствует о том?" Сказали: "Нет, сам признает". Сказал; "Нет силы и нет могущества, кроме как у бога, высокого и великого. Приведите его, чтобы я посмотрел". Юношу привели. Увидел его старик, спросил: "Этот?" Ответили: "Да". Сказал: "По внешнему виду он не походит на преступника, в нем виден свет мусульманства! невероятно, чтобы из его рук произошел грех! Полагаю, что говорят ложь, не хочу слушать ничьих слов против него. Никогда не может этот юноша быть виновным в этом деле, ибо весь его вид свидетельствует, что он — невиновен". Юноша все это услыхал. Кто-то сказал: "Он сам сознается в своем преступлении". Эмир-и-харас на того прикрикнул и сказал: "Напрасно ты стремишься к пролитию крови мусульманина. Этот юноша слишком разумен, чтобы произнести что-либо, могущее привести к его гибели". Он говорил с той целью, чтобы юноша начал отпираться. Он обернулся к юноше и спросил: "Что ты скажешь?" Юноша сказал: "По соизволению всевышнего это греховное дело пало на мои руки. [145] За этим миром следует другой мир, в том мире я не хочу терпеть наказания всевышнего. Соверши надо мною божий приговор". Этот эмир-и-харас притворился глухим, обернулся к людям и спросил: "Я не слышу, что он говорит. Сознается или нет?" Ответили: "Да, сознается". Спросил: "Эй, сынок, ты не имеешь внешности преступника. Может, кто из врагов надавил тебя на то, чтобы ты говорил этак, желая твоей гибели? Подумай хорошенько". Ответил: "О, эмир! никто не наставлял меня. Я — преступник. Исполни надо мною приговор всевышнего". Когда эмир-и-харас понял, что он не отступится от своего слова, что его увещевания — бесполезны, потому что тот обрек себя на убиение, спросил у юноши: "Значит так, как ты говоришь?" "Так". Сказал: "Я совершу над тобой приговор". Затем, обернувшись к людям, он сказал: "Видели ли вы молодого человека столь богобоязненного, как этот? Я, по крайней мере, не видал. От него исходит свет благости, мусульманства, честности. Он приносит сознание из-за страха перед богом, преславным и всемогущим. Зная, что должен умереть, он предпочитает |124| предстать перед богом, преславным и всемогущим, чистым, умершим в вере. Между ним, гуриями и райскими жилищами — один шаг". Затем, он сказал юноше: "Пойди, чисто омой тело, соверши два риката намаза, покайся, тогда я совершу приговор". Юноша так и сделал. Эмир-и-харас сказал: "Вижу, что этот молодой человек пойдет в рай в этот же час". Этакими словами он сделал смерть в сердце юноши настолько сладкой, что молодой человек принялся торопиться, чтобы его убили как можно скорее. Эмир-и-харас приказал затем, чтобы его осторожно раздели, завязали ему глаза, а сам продолжал разговаривать с ним таким образом. Пришел палач с мечем, блестящим как капля воды, встал над головой молодого человека так, что тот не заметил. Эмир-и-харас сделал глазами знак. Палач быстро взмахнул мечом и отрубил голову юноше с одного взмаха. Затем он отправил в темницу несколько человек схваченных за всякого рода проступки, чтобы впоследствии правильно поступить с ними, встал и удалился в покои. Слуга пришел к надиму и пересказал все, что видал. На другой день он встал и направился в дом другого эмир-и-хараса. Пришли люди и сбиры. Дом наполнился. Когда взошло солнце, эмир-и-харас вышел из [146] дома, открыл прием, нахмурился. Перед ним встали сбиры. Через некоторое время он спросил: "Привели ли кого?" Ответил: "Привели двух-трех пьяных молодых людей". Приказал: "Введите". Привели. Поглядел на них, сказал: "Уже давно я разыскиваю этого проклятого смутьяна, равного которому нет во всем Багдаде. Ему следует отрубить голову, так как он не знает другого дела, как сбивать с пути детей. Не проходит ни одного дня, чтобы ко мне не пришло жаловаться на него с десяток человек. Вот уже давно я разыскиваю его". И столько он наговорил, что этот молодой человек захотел, чтобы ему порубили шею, дабы освободиться от его оскорблений. Затем эмир-и-харас приказал принести арапник, сказав: "Разложите, сядьте на его голову и ноги, всыпьте сорок арапников". Наказав его, они хотели отвести его в темницу. Пришли |125| свыше пятидесяти почтенных хозяев, свидетельствовали о добропорядочности и воздержанности того молодого человека, ходатайствовали, чтобы он освободил его, предлагали также подношения. Эмир-и-харас не согласился и отправил молодого человека в темницу. Хозяева удалились с опечаленным сердцем, проклиная его. Он же встал и ушел в свои покои. Слуга возвратился и рассказал надиму все, что произошло. На третий день надим отправился к Мамуну и передал ему, что слышал о свойствах и образе действий обоих эмир-и-харас. Повелитель правоверных Мамун изумился, призвал милость божью на старика, послал проклятия на ту собаку и сказал: "Да будет он проклят! если он так безрассудно поступил с благородным человеком, что же он сделает, если ему попадется кровник?". Он распорядился отставить его от должности эмир-и-харас, вывести из темницы того молодого человека, а за стариком сохранил его службу и пожаловал ему почетную одежду. ²⁵¹ [147]

Глава сороковая.

О милостях государя к божьему люду и о следовании правилам во всяком деле и обычае.

Во всякое время проявляются небесные бедствия, на государство падает плохой глаз, держава переменяется, переходит из одного дома в другой, становится смутной по причине мятежей, вражеского меча, насилий. В эти дни мятежа знатные притесняются, смутьяны входят в мощь, становятся сильными, делают, что хотят. Дело праведных ослабевает, становится худым. Нижайшее лицо бывает эмиром, а благородно рожденные испытывают лишения. Любой низкий человек не боится возложить на себя титул вазира и государя, тюрки возлагают на себя титул хаджэ, а хаджэ присваивают себе титулы, соответствующие тюркам, дают приказы от имени государя. |126| Дело шариата ослабевает; народ становится непослушным, воины своевольными; теряется способность распознавать между добрым и злым; никто не исправляет дел; если тюрок хозяйничает над десятью тазиками — допустимо; если тазик хозяйничает над десятью тюрками — допустимо; дела государства вершатся без правила. Из-за многих походов и войн у государя не бывает досуга покончить с этим, поразмыслить относительно этого. Затем, когда пройдет нехорошее время и наступают дни спокойствия, всевышний ниспосылает государя правосудного, разумного; он дает ему знание, чтобы тот распознал все вещи, расспросил у каждого, каковы были установления государей во все времена, дает ему удачу победить всех врагов, прочитать свитки, устроить весь распорядок и обычай царства, выявить способность каждого лица, каждого посадить на свое место, искоренить неверных, любить веру, уничтожить ересь [148] по соизволению бога, преславного и всемогущего. И если мы в этом смысле вспомним, чтоб многое охватить взором, то окажется ясным, что отпало от порядка, дабы владыка мира дал относительно всего распоряжение и указ. Из дел, которые оберегали государи, одно таково: они заботились о старинных родах и царских детях, почитали их, во время своего правления давали им долю в меру жизненных потребностей, дабы существовал их дом. И еще: лица заслуженные, ученые, алиды, хранители границ и люди корана не должны быть лишены воспомоществования из казны, чтобы от них произошли молитвы во благо, благодарность и хвала.

Рассказ относительно этого. Рассказывают, что некое собрание заслуженных лиц написало прошение Харун ар-Рашиду: "Мы, рабы бога, дети вельмож, некоторые из нас люди корана, ученые, иные принадлежат к потомкам пророка, другие же из тех, отцы которых имеют заслуги при этой державе, — все мы мусульмане, с чистою верою, наша доля в казне. Ты ежедневно тратишь имущество на свои страсти, а у нас нет хлеба. Или ты выделишь нашу долю, или же мы прибегнем к богу, великому и преславному, восплачем перед ним, чтобы он взял у тебя казну и вручил бы кому другому, кто был бы сострадателен к мусульманам". ²⁵² Когда Харун ар-Рашид прочел это заявление, он смутился, пошел в дворцовые покои, терзался. Увидав его не в духе, Зубейда спросила: "Что случилось?" Он рассказал Зубейде. Зубейда сказала: "Погляди, как поступали до тебя халифы и вельможи с рабами бога, и ты поступай так же. Нет никакого сомнения в том, что казна принадлежит мусульманам, а ты оттуда тратишь очень много. Позволяй себе вольности с имуществом мусульман лишь настолько, насколько они это делают с твоим имуществом. Если они на тебя жалуются, то им простительно". И случилось, что они оба увидели во сне день восстания из мертвых; люди пришли в место подсчета грехов, их подводили по одному, Мустафа — благословение божие над ним! — предстательствовал за них, и они шли в райскую сторону. Ангел взял руку их. Они спросили: "Куда ведешь?" Ответил: "Меня послал Мустафа, — мир над ним! — приказав мне: "пока я нахожусь здесь, не позволяй, чтобы их привели ко мне; мне будет стыдно, ведь я ничего не смогу сказать относительно них, так как они сочли имущество мусульман [149] своим, обездолили заслуживающих право на помощь, а между тем восседали на моем месте". Оба проснулись, и когда пришли в себя, Харун спросил Зубейду: "С тобой что было?" Она сказала: "Я видала во сне то-то и то-то и устрашилась". Харун сказал: "Я видел то же самое". Затем они возблагодарили бога, открыли на другой день двери казнохранилищ и велели объявить во всеуслышание: "Пусть явятся все лица, имеющие право на вспомоществование, чтобы мы роздали их долю". Люди обратились без счета. Он приказал раздать людям на содержание и кормление три раза тысячу тысяч динар. Затем Зубейда |128| сказала: "Казна — в твоих руках, ответ за нее спросят у тебя в день страшного суда; ты, а не я, получив божью помощь, выполнил обязательство по отношению к некоторым; все, что ты дал, было имуществом мусульман. Я же намерена сделать то, что сделаю, из собственного имущества, ради всевышнего и спасения в день страшного суда". Затем Зубейда раздала из своего имущества несколько раз тысяча тысяч динар. Она приказала на каждой остановке близ Куфы и на мекканской дороге вырыть колодцы, каждый колодец из камня, гипса и обожженного кирпича, как никто не делал. Она сделала много добрых дел, и все же еще оставалось много из ее имущества. Она распорядилась, чтобы на рубежах поставили укрепленные цитадели, купили для газиев оружие и лошадей; распорядилась отдать в вакф многие земельные владения, а на оставшееся имущество на границах Кашгара соорудила укрепленный город, положив ему имя Бадахшан; она построила в тех пределах много крепких рибатов, соорудила цитадель на дороге в Хорезм, устроила цитадель у Александрии и в других местах. И все-таки оставалось еще много имущества; она приказала распределить его между живущими при святынях Медины и Байт ал-Мукаддас. ²⁵³

Рассказ относительно этого. Зейд сын Аслама ²⁵⁴ сказал: однажды ночью повелитель правоверных Омар — да будет доволен им господь! — самолично ходил в ночном дозоре. Я был с ним. Мы вышли из Медины, а в поле была разрушенная постройка ²⁵⁵ , и оттуда виднелся свет. Омар, сын ал-Хаттаба — да будет доволен им господь! — сказал мне: "О, Зейд! давай-ка пойдем туда и посмотрим, кто это". Пошли. Когда добрались поближе, увидали женщину [150] поставившую на огонь котелок, около нее спали два младенца. Она говорила: "Всевышний пусть накажет за меня Омара, он сытно ест, а мы — голодны". Услышав слова женщины. Омар сказал Зейду: "О, Зейд! из всех людей вот эта женщина одна меня отправляет к богу. Побудь ты здесь, а я пойду к ней и расспрошу ее". Он подошел к женщине и спросил: "Что ты варишь в эту полночь в этом поле?" Она ответила: "Я — бедная женщина. В Медине нет у меня ни местечка, ни средств что-нибудь приобрести. Стыдясь того, что мои два ребенка плачут и кричат от голода, а у меня нет ничего им дать, я ушла в это поле, чтобы соседи не поняли, почему они плачут. И всякий раз, как они заплачут от голода, захотев есть, я ставлю этот котелок на огонь. Они подумают, что я что-то варю и засыпают в этой надежде. Сегодня — уже два дня, как и я и они не брали в рот ничего, кроме воды". Омар — да будет доволен им господь! — сказал; "Ты права, если проклинаешь |129| Омара. Подожди немного здесь, пока я не вернусь". Затем Омар поспешил обратно, побежал, за короткое время был в своем доме, взвалил на плечи две сумы, возвратился и сказал мне: "Вставай, пойдем опять к той женщине". Я сказал: "О, повелитель правоверных! положи груз этих сумок на мою шею, я понесу". Омар сказал: "О, Зейд! ты хочешь снять с меня, а кто снимет с меня память о дне страшного суда?" Он побежал, добежал до женщины, положил перед ней то, что нес: одна из сум была с мукой, другая — с рисом и курдючным салом. Сказал мне; "О, Зейд, сходи за топливом". Я пошел. Омар также отправился, принес воды, поставил перед женщиной. Женщина сделала пресный хлеб, поставила на огонь котелок, плача от радости. Когда сварила, разбудила детей. Малыши сели, поели сытно, начали играть с матерью. Омар отвел ее детей в дом. Он сказал: "Перестань проклинать Омара, прости его, так как он не знал, что ты в таком положении". Женщина заплакала и спросила: "Клянусь богом, ты — Омар?" Ответил: "Да". Несчастная и бедная женщина сказала: "Пусть помилует тебя господь так, как ты нас оживил". ²⁵⁶

Предание относительно этого. Передают, что Моисей, — мир над ним! — когда был пастухом и к нему еще не пришло [151] откровение, пас овец. Случилось, что одна овца отделилась от стада. Моисей, желая присоединить ее к стаду, гнался за ней, покуда овца не утомилась и не упала от изнеможения. Моисей сказал: "О, несчастная! зачем ты бежала?" Он взял ее, положил на плечи, пронес два фарсанга, пока не доставил до стада. Когда овца увидела стадо, она затрепетала и вошла в стадо. Всевышний воззвал, в награду за труд, который Моисей понес, и за то, что овцу не обидел: "Ручаюсь моим величием, я его возвышу и сделаю своим собеседником, ²⁵⁷ дам ему дар пророчества". Он удостоил его этими всеми чудесами. ²⁵⁸

Рассказ относительно этого. В городе Мерверруде был человек. Его звали Рашид Хаджи. Он пользовался почетом, обладал многими имениями, не было никого богаче его. Он служил султанам Махмуду и Масуду, был жестоким захватчиком, много творил насилий, а под конец жизни раскаялся, занялся своими делами, построил соборные |130| мечети в разных округах, отправился в хаджж, вернулся из хаджжа и остановился на несколько дней в Багдаде. Однажды, идя по базару, он увидал собаку в чесотке, сильно страдавшую от струпьев. Он сказал слуге: "Возьми эту собаку и приведи ее в дом". Когда тот привел, он накормил своей рукой, намазал маслом, держал и лечил эту собаку, пока она не выздоровела. После того он совершил еще один хаджж, во время хаджжа сделал много добра, вернулся домой и умер в Мерверруде. Прошло некоторое время и его увидели во сне в счастливом виде. Спросили: "Что сделал бог с тобой?" Ответил: "Смилостивился надо мной и простил меня. Те всяческие послушания, благодеяния, хаджжи не имели пользы для меня. А вот из-за собаченки, которую я обмазал своей рукой, мне возгласили: "Мы простили тебя из-за той собаки". Из всех моих благочестивых подвигов — это единственный, который мне помог". ²⁵⁹

Это я рассказал затем, чтобы владыка мира знал: благодеяние есть добро. Вот смилостивились над овцой и собакой, получили эти степени. Следовательно, надо понять, какое достоинство и какую награду получит тот, кто проявит сострадание к мусульманину, ведь у бога значение мусульман величественнее и больше, чем неба и земли. Когда государь времени — богобоязнен, думает [152] о будущем, он становится справедливым; таким же станет и войско, усвоит его поведение.

Глава относительно этого. У неусыпных государей был такой обычай: уважать старцев, беречь бывалых в делах и бывалых в войне. У каждого из них были свое место и чин. Когда следовало совершить |131| что-либо важное для пользы государства, с кем-либо учинить союз, узнать положение государя, исследовать дело веры и тому подобное, все эти мероприятия совершали совместно с людьми знающими, бывалыми, дабы то дело доходило до желанной цели. Если случалось сражение, на то сражение посылали тех, кто много воевал, побеждал в боях, брал крепости, чье имя было бы известно всему свету. Вместе с тем с ним посылали опытного в делах старца, дабы не впал в ошибку. В этом отношении, если и теперь позаботятся об осторожности, будет лучше и безопаснее.

Комментарии

157 ТИ, 65 вместо мудрецов упоминает старцев.

158 Термины мусульманского богословия, неоднократно подвергавшиеся разнообразной мистико-схоластической трактовке. О значении этих слов-символов в представлении отдельных мусульманских школ Х—XI вв. см.: "Китаб-ал-бад", I, 149—156; 161—168.

159 Коран, 3, 153.

160 Термин муфрад (не огласованный, так же как и в ИШ) согласно объяснению издателя Тарих-и-Джихан-гуша (GMS, XVI, part II, ***.) М. Казвини означает: 1) придворного, ноукера, 2) смелого отважного человека, который в этих своих качествах является единственным (***).

161 По свидетельству "Фарс-намэ", 60—61 и 68, Хатт — город в Бахрейне, основанный Ардаширом Папакан; отсюда вывозились пики, вернее стволы пик, тростник, которым вообще славится побережье Персидского залива.

162 Текст ИШ — неясен. Смысл фразы, по-видимому, таков: если из окружных стран прибывают послы и об этом никому не будет известно, пока они не доберутся до государева двора, то в этой поездке, туда и обратно, о них никто не позаботится, — это все отнесут к небрежению и плохому состоянию дела. ТИ, 68 дает текст, близкий именно к такому толкованию.

163 ТИ, 68 указывает, что все эти обязанности возлагаются на амилей и мукта.

164 В тексте ИШ — *** ?

165 Коран, 24, 53 и 29, 17. "

166 В ТИ, 69 слова: "другой раздел" — отсутствуют.

167 Под *** разумеется, конечно, не мяч, а принадлежность для гоньбы мяча при игре в поло.

168 В тексте ИШ: ***

169 ТИ, 69 и всюду: вместо Мавераннахр — Самарканд.

170 См. Введение в изуч., Г, 73 (88—90).

171 *** — диалектическая форма в Хорасане и Мавераннахре (В. В. Бартольд. Турк. в эпоху монг. наш., 242).

172 В текст: *** смысл рассказа требовал бы употребления глагола ***: кто-то партию проиграл.

173 По поводу чикили, названия племени, пришедшего вместе с караханидами в Мавераннахр, см. возражения В. В. Бартольда ("Турк. в эпоху монг. наш.", 338) на неверный перевод и истолкование Ш. Шефером этого слова (фр. пер., 132), встречающегося в ИШ два раза (стр. 90 и 115) в двух разных начертаниях.

174 В тексте ИШ совершенно очевидная неисправность: вместо необходимого по смыслу союза ля — “и” находится ошибочное лял.

175 *** — в данном случае разумеется, конечно, натуральный налог, иначе сказать, часть урожая.

176 Глава о фуражировке весьма показательна для характеристики степени развития икта — бенефиции. Пожалование того или иного удела, как можно вывести из данной главы, отнюдь не означало полной передачи всех прав владельцу икта; икта оставался и во время пожалования собственностью короны права государя, в частности право самостоятельного сбора налога не уничтожалось.

177 ИШ: ***; ТИ, 72: ***. Как в ИШ, так и в ТИ несомненно испорченная форма слова ***, определяемого словарями как ежемесячное жалование, выплачиваемое на двадцатый день (в форме *** это слово находится в Текстах к "Турк. в эпоху монг. наш.", 8). Особенно часто в значение войсковой платы это слово встречается у Бейхаки ТИ, 157, 258, 457 и т. д., на стр. 470 мы встречаем его даже в сочетании *** — "войско бистгани"; "Тарах-и-Систан", 218, указывает, что *** выплачивалось Якубом б. Лейс из управления ариза. При тех скудных данных, которыми мы располагаем об истории средневекового иранского войска, вышеупомянутая этимология слова ***, т. е. уплата войску жалования на двадцатый день, вряд ли может быть названа бесспорной; глава о распорядке дворцовых гулямов (ИШ, 95) признает войсковой единицей палатку-висак, близко напоминающую византийскую войсковую единицу — какакака. (см.: Ю. А. Кулаковский. Стратегика императора Никифора, 1908, стр. 28), число гулямов, составлявших такую единицу, равнялось четырем. Было ли это число постоянным или оно варьировалось, так же как и в византийском войске? Не представляет ли собою термин *** производное от ***, значение которого в ИШ, 180—181 определяется, правда слишком случайно, как группа людей в двадцать человек — "двадцатка"?

Если такие предположения допустимы, то не менее оснований предположить, что жалованье в досельджукидское время выплачивалось не индивидуально каждому воину, а целиком определенной войсковой единице, состоявшей, быть может, первоначально из двадцати человек; пожелание, выражаемое автором СН, чтобы уплата войску производилась лично государем, невидимому, в нашем памятнике имеет чисто декларативное значение, ибо как стр. 92, так и стр. 111 ИШ, трактующие о начальниках отрядов, свидетельствует, что деньги получались и нужды удовлетворялись не путем индивидуального обращения отдельного воина, а через посредство начальников, и только такую форму автор СН признает правильной и единственно допустимой при необходимой на военной службе дисциплине.

178 ТИ, 74 формулирует название главы иначе, более близко к конкретному содержанию заключающихся в главе правил: "о неутруждении рабов в иное время, кроме службы, о порядке дела их в отношении воспитания".

179 Не совсем ясный текст ИШ переведен буквально.

180 В ТИ, 74 раздел о распорядке дворцовых гулямов озаглавлен отдельной, двадцать восьмой, главой.

181 О каба, верхней одежде типа рубахи см. более подробно: Dozy. Supplement, II 107 и Dozy. Diet. des vetements, 352—362; К. А. Иностранцев, ЗВО, XVII, 109. Материя занданичи, из которой шилась одежда для гуляма первого года службы, получила свое название от бухарского селения Занданэ. По свидетельству "Тарих-и-Бухара" производство этой ткани получило распространение и в других местах халифата, тем не менее слава и достоинства бухарского производства были настолько велики, что ткань вывозилась именно отсюда во многие места, напр.: Ирак, Фарс, Кирман, Индия и т. д. (Нершахи, 13, 14, 18).

182 В ИШ после упоминания турецкой лошади находится непонятное выражение ***, из которого, однако, можно усмотреть, что речь идет о седле (*** — седельная лука); это выражение раскрыто в вариантах ТИ, 74 и ИВ, 47а следующим образом: турецкую лошаденку с седлишком (уничижительная форма в ПБ, 249 заменена просто упоминанием седла), покрытым необделанной кожей, и узду из простого ремня.

183 ПБ, 249 вместо караджур упоминает меч — *** или ***. см.: К. А. Иностранцев, ЗВО, XVII, 50 — "длинный меч", "персидский меч".

184 См. Введение в изуч., В, 83 (95—103).

185 Ш. Шефер в примечании и стр. 140 фр. пер. указывает, что *** — полубумажная, полушелковая материя. В. В. Бартольдом в известном пересказе этого места "Сиасет-намэ" в "Турк. в эпоху монг. наш." упоминание о дарах опущено. ТИ, 74 заменяет это слово выражением *** что может быть переведено: приглядный (ая). Значение этого слова в словарях: красная шелковая материя.

186 Слово *** отсутствующее в словарях, переведено Ш. Шефером (стр. 140 фр. пер.): "более роскошная одежда". ТИ, 74—75 и ПБ; 250 иначе описывают отличия, даваемые гуляму на шестой год службы: "на шестой год службы гулям получал чин кравчего (по ТИ конного кравчего), в знак чего он получал кубок, который носил на поясе".

187 См. Введение в изуч., В, 83 (95—108).

188 По ТИ, 74—75 и ПБ, 250 все это давалось гуляму на восьмой год службы. По назначении в чин висак-баши он получал в свое распоряжение не трех гулямов (как в ИШ), а одного только что купленного гулямченка. Вся восьмилетняя служба гуляма проходила таким образом: первый год: пехотинец одетый в каба-и-занданичи; второй год: гулям получал турецкую лошадь, седло из необделанной кожи и узду из такого же материала; третий год: он получал длинный меч-караджур; четвертый год: он имел право на ношение налучия и колчана; пятый год: он получал хорошее седло, узду со звездами, палицу, и каба-и-дараи; шестой год: он получал одежду анван, чин кравчeгo и кубок, как признак чина кравчего; седьмой год: гулям получал чин ведающего одеждой государя, восьмой год: он получал чин висак-баши, палатку, черный войлочный убор расшитый серебром, каба из гянджийской ткани и командование над тремя гулямами (или над одним гулямом — "новобранцем").

189 ТИ, 75 называет Алптегина правителем Хорасана и Ирака. Количество рабов и гулямов, принадлежавших ему в то время, определяется ТИ, 75 числом 1000, ПБ, 252 — 4000.

190 В прим. к стр. 141 фр. пер. Ш. Шефер указывает, ссылаясь на некоторых историков (не называя их), что Себуктегин был приобретен в Туркестане купцом Наср ал-Хареджи и приведен в Бухару. О покупке Себуктегина мы располагаем следующими ранними источниками: 1) Отби, перс., 23—24, где Себуктегин назван "гулямом турецкого происхождения", что, кстати сказать, отсутствует в арабском на полях Ибн ал-Асир'а, тексте, 2) Бейхаки ТИ, 197—199, — известный рассказ, приведенный якобы со слов самого Себуктегина. Имя купца, отсутствующее у Бейхаки дано в "Табакат-и-Насири", 6—7 в форме Наср Хаджи, что является несомненно более правдоподобным, чем приводимая Ш. Шефером — Хареджи.

191 Указание хаджиба на необходимость прохождения семилетней службы соответствует варианту ИШ, см. прим. 188.

192 ТИ, 75 дает еще более ясное указание на высокое происхождение Себуктегина. Традиция, передаваемая Раверти ("Табакат-и-Насири", I, 67—70 , текст и примечание), возводит род Себуктегина к Иездегерду, последнему шаху-Сасаниду.

193 Худуд ал-алем, 22а—22б называет местоприбыванием халаджей Балх, Тохаристан, Бост и Гузганад.

194 См. Введение в изуч. В, 83 (97).

195 Перевод Ш. Шефером выражения *** "я опасаюсь, что он не внушит народу желания его сохранить" вряд ли соответствует действительному значению фразы, в которой отсутствует необходимое для такого толкования местоимение 3 л. ед. ч.— *** или ***. Наш перевод, этого неясного в ИШ выражения исходил из соображений возможности пропуска в личном окончании глагола одного нуна, пропуска, столь часто встречаемого при типографском издании персидских рукописей.

196 Город Аму (Амуль) на Джейхуне (Аму-Дарье) к ю.-з. от Бухары, в пяти километрах от левого берега реки, на месте современного Чарджуя. Пустыня тянулась до самой реки (Худуд ал-алем, 12б).

197 О роли Алптегина в установлении престолонаследия после смерти Нуха б. Наср см.: В. В. Бартольд. Турк. в эпоху монг. наш., 262, прим. 83.

198 В тексте ИШ ошибочное *** следует: ***

199 Автор упорно опускает правление Абд ал-Малика б. Нух. См. введение в изуч., Г, 83 (95—108). Таким образом, началом восстания Алптегина должен, судя по словам СН, считаться не 356 (= 967) г., а принимая во внимание пропуск СН Абд ал-Малика, 349 (= 961) г.

200 Словами клятва, присяга, договор переводится термин ***, более всего соответствующий средневековому французскому contrat d'infeodation.

201 Таким образом переводится малопонятное выражение текста: ***.

202 в тексте ИЛ непонятное выражение: ***, перевожу его, исправляя, невидимому, ошибочное *** на *** и трактуя слово *** через понятие: “власть”.

203 ТИ, 80 добавляет: и Тохаристана.

204 ТИ, 80: с десятью тысяч человек.

205 В двух переходах от Балха (BGA, III 346). ТИ, 80 дополняет: по обе стороны ущелья были расположены деревни.

206 *** как титул доисламских властителей в восточном Хорасане см.: A. Christensen. Les Sassanides, 22—23; о бамианских ширах или шарах см.: Iusti. Iran. Namenbucb, 287.

207 Чтение имени дается по Раверти (“Табакат-и-Насири” I, 71); следует, однако, заметить, что в персидском тексте “Табакат-и-Насири” это имя читается как *** — Анук. Раверти, по-видимому, принял чтение Лавик, исходя из огласовок "Муджмил-ал-фасихи" (Тексты в "Турк. в эпоху монг. наш.", 160). ТИ, 82 дает другое, отличное от двух вышеприведенных, чтение: *** — Кубек, что соответствует оговорке Ш. Шефера, сделанной им в примечании к стр. 155 фр. пер., где, читая рассматриваемое имя через Zouik, он замечает, что "некоторыми восточными историками это лицо называется Koumic — ***".

208 См. Введение в изуч., Г, 83 (95—108).

209 Нимруз — в широком значении этого слова — юг, в данном случае имеется в виду Систан и Белуджистан.

210 Бикапур (Биджапур) — город в районе Гуджерата (прим. Ш. Шефера к фр. пер. стр. 155).

211 Упоминаемый “Сиасет-намэ” в качества командующего саманидскими войсками Бу-Джафар — брат эмира Нуха (и, следовательно, дядя эмиров Абд ал-Малика и Мансура) Абу Джафар Мухаммед б. Наср (Ибн ал-Асир, VIII, 346).

По-видимому, именно это сражение, окончившееся поражением саманидского войска, имеют в виду хроники Ибн-Мискавейха, II—V, 191—192 и Ибн ал-Асира, VIII, 404, указывая в противоречии с нашим памятником, что Алптегин захватил в плен дядю по материнской линии (***) эмира Хорасана. Сражение это, судя по упомянутым хроникам, произошло в 351 (= 962) г., т. е. в первый год царствования наследовавшего Абд ал-Малику эмира Мансура б. Нух. Таким образом, СН указывает на два больших сражения, предопределивших возникновение династии газневидов: 1) близ Балха, в котором, по свидетельству Нершахи, 97, саманидскими войсками командовал Аш'ас б. Мухаммед *** и 2) сражения, где войсками саманидов командовал Абу-Джафар Мухаммед б. Наср. Судя по данным нашего памятника, первое сражение произошло в 349 (= 961) г., т. е. в последний год правления Абд ал-Малика, и второе сражение в 351 (= 962) г., т. е. в первый год правления Мансура. Отсюда должно с несомненностью явствовать, что вмешательство Алптегина в дела престолонаследия произошло не после смерти Нуха, как утверждает СН, а в последний год правления Абд ал-Малика, имя которого вовсе опущено в этом весьма ценном повествовании о восстании Алптегина, почерпнутом составителем СН, как справедливо отмечено В. В. Бартольдом, из позднейших газневидских источников и во многом противоречащему описанию восстания Алптегина, данному саманидским источником (Нершахи, 96—97).

212 352 (= 963) г. (В. В. Бартольд. Турк. в эпоху монг. наш., 263, 506).

213 Наследование газневидских эмиров после смерти Алптегина — см. Введение в изуч.. Г, 83 (95—108).

214 Завулистан — области к югу от Балха и Тохаристана.

215 См. Введение в изуч., Г, 83 (95—108).

216 См. Введение в изуч., Г, 83 (95—108).

217 В первом полустишии этого стиха не хватает одного долгого или двух кратких слогов. Стих, таким образом, испорчен, что, тем не менее, не мешает пониманию его смысла.

218 ТЛ, 86 дает следующий заголовок этой главы: "о распорядке старших и младших и как происходит государев прием".

219 ***.

220 ***.

221 Название главы по ТИ 83: "о порядке испрашивания по нуждам и ходатайствам начальников войска.

222 В тексте ИШ малопонятное выражение ***. В переводе я следую исправлению Ш. Шефера, стр. 165 фр. пер., читая вместо *** — ***.

223 Али б. Абу-Талиб, четвертый и последний из так называэмых "праведных" халифов, ближайших наследников пророка Мухаммеда.

224 Хусеин б. Али б. Абу Талиб и дочери пророка Фатимы уб. 10 Мухаррема 61 г. х. (10 октября 680) г.).

225 Коран, 3, 128.

226 Основатель омейядской династии халифов Муавия провозглашен халифом сирийскими войсками в 37 (= 653) г., ум. 60 (= 679) г.

227 Перевод этого рассказа отсутствует во фр. пер. Ш. Шефера.