СЕБАСТИАН МЮНСТЕР

КОСМОГРАФИЯ

KOSMOGRAPHIE

ОПИСАНИЕ ЛИТВЫ, САМОГИТИИ, РУССИИ И МОСКОВИИ — СЕБАСТИАНА МЮНСТЕРА

(XVI векa).

(Вменяем себе, в обязанность выразить нашу искреннюю благодарность проф. К. Н. Бестужеву-Рюмину, проф. И. В. Помяловскому и библиотекарю Императорской Публичной Библиотеки К. Ф. Фетерлейну за сообщение некоторых заметок, которые мы напечатали в примечаниях к нашему исследованию. Е. З.)

I.

Ученые труды Себастиана Мюнстера. Его космография. Перечень изданий ее. Источники, по которым Мюнстер составил описание Литвы, Самогитии и Руссии. Эней Сильвий Пикколомини (папа Пий II) и его сочинение “De Polonia, Lithuania et Prussia”. Иероним — проповедник христианства в Литве. Сочинение Юста Деция: “De vetustatibus Polonorum”. Сочинение Матвея Меховского: “Tractatus de duabus Sarmatiis Asiana et Europiana”. Хроника Длугоша. Как Мюнстер пользовался историческими источниками и литературная оценка его описания Литвы, Самогитии и Руссии. Замечания его о поселении Татар в Литве; — о пьянстве, как общем пороке всех северных народов; — о Евреях в Литве. Извеcтия Мюнстера о Руссии. Ее границы. Руссия и Московия, как названия двух различных стран. Alba Russia.

Весьма заметное в истории землеведения движение в конце XV и XVI веков, сказавшееся в тщательном изучении географических произведений классического миpa, в целом ряде новых земельных открытий, вызвало в XVI веке необходимость в общих описаниях земной поверхности, или как их, по большей части, называли в то время, космографиях. В состав их входили не только сведения о земной поверхности, ее горах и водах, естественных [67] произведениях и народах, но и многие данные по археологии и по истории различных царских и княжеских династий. Из этих трудов наиболее популярным был труд Немца Себастиана Мюнстера, которому, кроме космографии, принадлежат и многие другие труды, свидетельствующие о его необыкновенном трудолюбии и обширных познаниях (Он родился в 1489 г. в Ингельгейме, обучался в Гейдельберге и Тюбингене и с 1529 г. сделался сторонником реформационного движения. В Гейдельберге он преподавал еврейский язык и богословие, а затем в Базеле — математику. Здесь он умер в 1552 г.). В деле изучения еврейского языка немецкая литература обязана Мюнстеру своими наиболее значительными успехами во второй четверти XVI в. Он первый из немецких ученых издал еврейский текст Библии, с латинским переводом и примечаниями (в Базеле, 1535 г.) и руководство по грамматике халдейского языка (Das Studium der Hebraeischen Sprache in Deutschland vom Ende des XV bis zur Mitte des XVI Jahrhunderts v. Ludvig Geiger. Breslau, 1870. S. 74 и сл. На стр. 81-82 об изданной Мюнстером Библии; на стр. 86 о халдейской грамматике, им же изданной (“ist er als erster Verfasser eines grammatischen chaldaeischen Lehrbuches zu erwaehnen”).) (1527 г.).

Громкую известность, славу немецкого Страбона Мюнстер пpиобрел не помянутыми трудами, а своею космографией, появившеюся в печати в сороковых годах XVI в. (M. Vivieni de Saint Martin говорит, что первое издание космографии Мюнстера явилось в 1544 г., на немецком языке, Histoire de la Geographiе, Paris, 1873, p. 398; то же и J. Loewenberg, Gesch. der Geographie, Berlin 1866, S. 250. Но в книге: “Brive Description de la Poloigne par Sebastien Muenster”, “Extrait de la Cosmographie universelle publiee a Bale en 1552”, Paris, 1872, P. L. Jacob, bibliophile, указывает на первое издание в 1541 г. в Базеле (р. 6.). Аделунг замечает: “Ebert, II, S. 169, erklaert die Ausgabe (Cosmogr. Seb. Muenster’s) von 1541, die sieh doch wirklich in der Sammlung des Fuersten Labanoff Rostowsky befindet (Catalogue, p. 19 u. 232) fuer eincn Irrthum und beweisst, dass die erste Ausgabe von 1544 ist, в ст. “Ueber die aelteren auslaendischen Karten vоn Russland”, Beitraege zur Kenntniss d. Russ. Reiches, Baer u. Helmersen, IV В., St. Pet., 1841, S. 19-20. В Императорской Публ. Библ. мы нашли следующие издания: 1550 г. — на лат. яз., 1556 г. — на франц. яз., 1575 г. — на итал. яз., и 1598 г.— на немец. яз. Кроме помянутых в “Briefe Description”, p. 6, упом. изд. на немец. яз. 1550 г., 1559, 1569, 1574, 1578, 1592, 1614; на лат. 1554, 1559; на франц. 1552, 1565; на итал. 1558 г. В Wigand’s Conversations Lexikon, В. IX (Leipzig, 1849), S. 283, упом. изд. 1554 г. в Праге, на чеш. яз., и 1558 г., на англ. яз. Loewenberg говорит, что космография Мюнстера в продолжение столетия имела 24 издания (Gesch. d. Geogr., S. 250).). Над нею он трудился [68] в продолжение восемнадцати лет, тщательно собирая и сводя в одно целое сведения, им извлекаемый из более известных в его время литературных памятников и доставляемые ему многими и лицами и учреждениями, светскими и духовными владетелями, магистратами, учеными и художниками. Восемнадцатилетние труды увенчались полным успехом. Космография Мюнстера явилась замечательнейшим, по своему времени, сводом историко-географических и биологических данных и в значительной, степени способствовала распространению географических сведений и послужила образцом для последующих составителей космографий (Loewenberg, 251, 253; Peschel, по изд. 1877 г., 448; Мюнстер, по изд. Базельскому, 1552 г. Praefatio, р. 5 oб.). Она выдержала множество изданий, не смотря на то, что заключала в себе более 1100 страниц, в лист (в изд. 1552 г. — 1163 стр.), и была переведена на языки французский, итальянский и др. Такое значительное распространение ее объясняется тем, что она отличалась общедоступным, объективным изложением, была занимательна не только для человека образованного, какому бы религиозному учению он ни следовал, но и для простого человека, как желал того сам автор, художественная сторона его космографии была также привлекательна и поучительна (Вот что говорит Мюнстер в посвящении королю Густаву Bазе, которое было написано в 1550 г. в Базеле: “Ich hab hie ein Compendium und kurtzen Begrift von allen Laendern dеs Erdtrichs dem gemeinem Mann woellen fuerschreiben, sich darin mit lesen zu erlustigen, und den Gelehrten eiu weg anzeigen, wie man noch so viel Tentscher Chronographien auch gar nuetzliche Cosmographien schreiben moechte, wie ich dann solches vor achtzehen jaren hab understanden unnd angefangen mit diesem Werk, nachgefolgt dem Hochgelehrten Mann Straboni” (приведено нами по изд. 1598 г. стр. Aij. об.).).

Кроме карт, приложенных на отдельных листах и находящихся в самом тексте, она заключала в себе портреты государей с их гербами и множество прекрасных рисунков, которые давали наглядное понятие и о человеке, и об окружающей его обстановке, и о животных, и о растениях в самых противоположных по своим особенностям и резко друг от друга отличающихся поясах земного шара.

Вслед за описанием Польши в космографии Мюнстера помещено описание Литвы, Самогитии и Руссии.

На источники, по которым составлено описание этих стран, [69] автор не сделал указаний, и поэтому для оценки сообщенных им известий об этих странах исторической критике предлежит определение этих источников, причем задача ее несколько облегчается приложенным в начале обозреваемой космографии перечнем писателей, сочинениями которых пользовался ее составитель, хотя в этом перечне и нет указаний на сами сочинения, из которых внесены были сведения в космографию.

Источники эти следующие: 1) сочинение Энея Сильвия Пикколомини “De Polonia, Lithuania et Prussia siue Borussia”; 2) сочинение Деция “De vetustatibus Polonorum”; 3) сочинение Матвея Меховского “Tractatus de duabus Sarmatiis Asiana et Europiana”.

Эней Сильвий Пикколомини, вступивший на папский престол в 1458 году под именем Пия II, замечателен и как политический деятель, письма которого заключают в себе важные сведения по истории немецкой, чешской, венгерской, турецкой, польской, итальянской и французской, и как писатель-географ, многое знавший, благодаря своей многолетней и разнообразной служебной деятельности, по личным, очень метким наблюдениям, и наконец как историк своего времени (“Enea Silvio de Piccolomini, als Papst Pius der Zweite und seine Zeitalter” v. Dr. Georg Voigt, 1 В., Berlin 1856; 2 В., 1862, S. 304, 313, 334, 336; 3 B. 1863; “Die Briefe des Aeneas Sylvius” v. Georg Voigt в Archiv fuer Kunde oester. Gesch.-Quellen, B. XVI, Wien 1856, S. 321-424.).

К числу наиболее замечательных его сочинений относитси “La Descritione de l’Asia et de l’Europa”, представляющее первый опыт общего географического описания земли, известное нам по изданию 1531 г. (Seb. Ciampi, Bibliogr. critica, Firenze 1834, p. 2, указывает на изд. “La Descritione” etc. 1544 года. Издание 1531 г. находится в Императорской Публичной Библиотеке: “Pii П. Pon. M. Asiae Europaeque elegantiss. descriptio”.). Здесь то и находится, как отдельная глава, то именно сочинение “De Polonia, Lithuania et Prussia siue Borussia”, выписки из которого о природе Литвы и ее произведениях составляют начало описания ее в космографии Мюнстера. Выбор этого источника можно считать удачным, так как Эней имел все средства собрать сведения о тех областях, которые входили в состав Польско-Литовского государства (Нарбут: “Dzieje narodu litewskiego”, t. VIII, Wilno 1840, dod. IX. p. 41: “Eneasz Sylwiusz Picolomini, legat w Polszcze, potem kardinal i papiez Pius II”...), и немногие сведения, им сообщенные о них, были ценимы и в XVI в., как это видно и из [70] того, что сочинение “De Polonia, Lithuania” etc. было внесено Писторием в его замечательное издание Polonicae historiae corpus (Basileae, 1582, t. I, p. 1-6).

Из этого же Энеева сочинения Мюнстер заимствовал относящиеся к Литве сведения о семейных нравах, о нецеломудренности литовских жен, на что сетовал впоследствии и Михалон Литвин (1550 г.), и наконец — о религиозных верованиях, которые еще в XV в. были сохраняемы Литовским племенем во всей их первобытной суровости. Последние сведения замечательны потому, что Эней собрал их, как он сам засвидетельствовал, от Иеронима, распространившего христианство между Литовцами (Соч. Михалона Литвина в Арх. ист. юр. св., кн. 2, пол. 2 (М. 1854), отд. V, стр. 48-53 (50. “apud nos vero quaedam multorum virorum capitibus dominantur”). Эней, по изд. Пистория, т. I, стр. 2. “Matronae nobiles publicae concubines habent”. Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 906, строка 12: “inter se matronae palam concubinos habent”.

Ib., стр.171, up. 12: “Lenfant, Hist, du Conc. de Соnstance, t. I. p.15); Bayle Dict. hist, et critique. Suppl., t. III, p. 12; Schroeck, Kirchen-Geschichte, B. XXX, p. 496, Narbutt, I, p. 471, V, p. 398. Hieronim, о ktorym mowimy, dlugi czas bedac Kamendula w Toskanii, wrocil do Pragi, lecz unicajac herezji Hussa, porzucil ojczyzne i poszeadl do Polski, zkad opatrzony listem Iagielly udal sie do Litwy. Z powiesci Hieronima krotki obraz Polski i Litwy skreslil Eneasz Silwiasz. Opis ten znajduje sie w jego dziele: Cosmogr.” etc. (Opera Franc. 1707. p. 272, cf. Wiszniewski, Hist. Literat., IV, p. 109). “O drugim takoz Нieronimie z Pragi ale Hussycie, ktory cokolwiek pozniej (przed rokiem 1403) rowniez zwiedzil Letwe, wspomnimy nizej”. “У Вишневского”, по замечанию К. Н. Бестужева-Рюмина, “нет ничего особенного”. О язычестве в Cамогитии см. Gesch. Polens. V. Iacob Caro, 3 Th (Gotha, 1869), s. 419.).

Из сочинения Юста Деция: “De vetustatibus Роlоnorum”, которое [71] было издано вместе с первою появившеюся в печати хроникою польскою Матвея Меховского, в Кракове в 1521 г., Мюнстер заимствовал сведения об Ольгерде и Ягелле (Мюнстер, по изд. 1532 г., стр. 907, строка 1-8. (“Tunc Olgeridus frater ejus post multa bellorum pericula sublatis sex fratribus suis rem pub. tutatus est”)... Ср. в хрон. Меховского, по изд. 1521 г., соч. “De vetustatibus Polonorum“, стр. XXXVI, строка 19-20 (Olgerdus, “qui post multa bellorum pericula apud suos sublatis sex fratribus universam ferme rem pub. tutatus est”...), 24, 43-44, стр. XXXVII, строка 9 и сл. (Iagello — “hic paternis vestigiis inhaerens, suscepta cum finitimis populis bella prosequutus” etc. тоже у Мюнстера. Дециус род. в 1490 г., ум. в 1547 г. О нем см. Bibl. histor. medii аеvi v. Potthast, Berlin 1862, I, 442; L. I. Rycharski, Literatura Polska. Krakow, 1868, I, стр. 215.).

Первое издание польского летописателя Матвея Меховского “Тrаctatus de duabus Sarmatiis Asiana et Europiana et de contentis in eis” вышло в Кракове, в 1517 г., и скоро сделалось весьма известным. Оно было перепечатано в 1518 г. в Аугсбурге; в 1521 г.— в Кракове, под заглавием: “Descriptio Sarmatiarum Asianae et Europianae et eorum quae in eis continentur”; в 1532 г. в сборнике, приписываемом Симону Гринею: “Orbis novum regionum et insularum veteribus incognitarum, Parisiis”; оно же было переведено на языки немецкий и итальянский (Отеч. Записки, т. XCVII отд. II, стр. 155: после 1532 г. соч. Меxoвского “Descriptio Sarmatiarum” было напечатано в следующих изданиях: Epitome orbis terrarum, Venetiae, 1543 (по свидетельству Вишневского, ч. VII, стр. 582) Pistorius, Polonicae historiae corpus, Basileae, 1582, t. I, p. 122-150. Последние главы — о Москве и северных странах России — были напечатаны в Rerum Moscoviticarum auctores varii, Francofurti, 1600, p. 206-209 и Старчевским в. I т. Historiae Ruthenicae scriptores exteri saeculi XVI, v. I).

Все приведенные библиографические данные относительно Трактата о двух Сарматиях указывают на то, что он мог сделаться известным Мюнстеру задолго до выхода в свет его Космографии, ранее, чем сочинения, как Деция, так, может быть, и Энея Пикколомини. Этот Трактат и послужил Мюнстеру главным источником для описания трех вышепомянутых мало известных стран на востоке Европы. Извлечения, им сделанные, однако, не все оказываются принадлежащими автору описания Сарматии; некоторые были выписаны последним из хроники Длугоша, из которой Меховский сделал так много выписок и в своей хронике (Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 906, 907, 909, 910. Меховский, по изд. 1521., Giij и об., Fij и об., Fiij и об., Fiij л. 2 Доб., Giij л. 2 и об., F и об.

Для определения заимствований из хроники Длугоша в Описании Capматии сл. в Хрон., по изд. 1711 г., I, 343 А; 343 В-345 В и соч. Меховского, по изд. 1521 г., стр. Fiij, л. 2, строки 23—31; строки 32—стр. Fiij, л. 2 об., строки 1-20. “O Dzieiopisach Polskich” przez Lukasza Golebiowskiego, 1825, стр. 90: “Pierwszy ktory Dlugosza przepisywal niego swoie tworzyl kronike byl Maciey Miechowita”.).[72]

Из трех нами указанных источников одни известия внесены в Мюнстерову космографию без всяких изменений в тексте подлинников, другие же подверглись переменам в слоге и сокращениям. Так, сообщая сведения о дани, которую платили Литовцы, Мюнстер словом “uilia” заменил следующие слова Меховского: “sola, perizomata et subera”, которые последний внес не только в свой Трактат, но и в хронику, из летописи Длугоша (Mюнстер, пo изд. 1552 г. стр. 906, 907. Ср. Меховский, Giij об., Fiij, G и об., Деций, XXXVI, XXXVII. Хроника Mеxoвcкого, CCLXXI. Длугош, 1. X, 115 A: “Lithuanica regio (в хронике Меховского: “Наес gens Lithuanorum”) in annis superioribus, adeo contempta, obscura, et vilis fuerat, vt Kiiovienses Principes ab ea et ejus incolis (у Меховского “et ejus incolis” — нет), ob egestatem et soli nativi sterilitatem, sola, perizomata et subera, in signum tantummodo subjectionis, exigerent”. В изд. Мюнстера 1872 г. (перепеч. с изд. 1552 г.), 107: “les seigneurs et princes de Kinie (sic) n’ont pu prendre d’eux autre chose en signe de subjection que des haillons, drappeaux, du liege et autres choses viles”: в изд. 1598 г., стр. MССХLСХ: “Umbshuerz vn etliche Gaertenstuden. В Описании Сарматии Меховского, по изд. 1518 г., Fiij, л. 2 об. “Schuertz und etlich Gaertenstauden. Карамзин, III, 40, заметив, что Литовцы в древнейшее время платили Русским князьям дань “шкурами, даже лыками и вениками”, сослался, в прим. 65, на Стрыйковского, кн. VIII, гл. 6.).

Что касается до литературной обработки известий о вышепоименованных странах, то она далеко не удовлетворительна и носит на себе следы сделанных из разных сочинений выписок, не приведенных в стройную систему. Так, после заметки Энея Сильвия о языке литовском (“sermo genti ut Polonis slavonicus”) излагаются сведения о городах, религии и князьях Литвы, далее о Самогитии, а затем снова находим замечания о языке Литовском, выписанные из сочинения Меховского.

Известия о Литве (“Lithuania”) прерываются описанием Самогитии, и здесь сообщаются сведения о князьях Литовских, причем Мюнстер смешал двух сыновей Ольгерда Скиргайла с Свидригайлом, а затем снова приводятся сведения о Литве под тем же вышеприведенным заглавием: “Lithuania”, и здесь излагаются заимствованные из сочинения Tractatus de duabus Sarmatiis [73] сведения о Великом Новгороде, о котором ничего не говорится в описании Московии (Mюнстер, по изд. 1552 г., cтp. 900-908 (907: “Vladislaus rex Suitrigellum sive Skirgellum fratrem suum dedit Lithuaniae ducem”. Эней Сильвий, пo изд. 1582 г., стр. 2 (“Sermo gentis Sclauonicus”)... Mеxoвcкuй, по изд. 1521 г., Giij. О Скиргайле: (+ 1396 г.) и Свидригайле, (+ 1452 г.) см. П.С.Р.Л., II, 351-352: 1386 г. “По смерти Людвика, короля Полскаго, Ягелло князь Литовский обран есть за кроля до Полщи... а Скиргайло его брат оста на князстве Литовском”. 1392 г. Ягелло отдал княж. Литовское Витовту, который посадил в Киеве Скиргайлу. “А. Cвидригайлo, брат Ягеллов... побеже до Крижаков Прусских”... Лет. Литов. в Зап. Ак. Наук по II-му Отд., I, стр. 29, 34, 39-40, 50, 52.).

В описании Самогитии, находящемся в Мюнстеровой космографии, изданной на французском языке, перед известием о том, что Витовт поселил близ Вильны Татар, о чем говорится и в сочинении Меховского “Descriptio Sarmatiarum”, и в Мюнстеровой космографии, изданной на латинском языке, находится следующая заметка: “Et арres qu’il (Vitauude) eut conqueste par armes Paucen” (далее: “il assailist les Tartares, dezquelz il emmena une miltitude infinie en Lithuanie” (Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 907; по изд. франц. 1556 г., стр. 1125. “Brieve description de la Poloigne” etc. par Sebast. Muenster, Paris, 1872, p. 114. В изд. немецк. 1598 г., стр. 1250: Vitoldus “zog... wider die Tartern, vnud bracht ein grosse schaar Tartern mit ihm, die setzt er in der Littaw”. Меховский, по изд. 1521 г., стр. G.)). Откуда заимствовано это замечание — мы не знаем. Что же касается до переселения Татар в Литву в княжение Витовта, то об этом мы имеем ряд известий, указывающих на то, что переселения эти были явлением замечательным. По свидетельству турецкого историографа султана Мюрада IV — Пэчеви, жившего в концу XVI и в начале XVII столетия, Татары, бежавшиe из Кипчака, во время нашествия на него Тимура, в 1391 г., поселились в Литве. По преданиям, число этих выходцев простиралось до 40,000 человек. Через шесть лет после того, Татары Азовской орды, взятые Витовтом в плен в сражении, происходившем в 1397 г. между Доном и Волгою, были поселены на берегах реки Ваки, в 14 верстах от Вильны, в самой Вильне и в нынешних уездах Трокском, Ошмянском и Лидском, Новогрудском, Брестском, на Волыни и в Августовской губернии. Витовт дал этим Татарам значительные права, и они сохранили о нем благоговейную память (“Исследование о происхождении и состоянии Литовских Татар” - А. Мухлинского, напеч. в изд. “Акты в Имп. С.-Пб. унив.”, С.-Пб. 1857 г., стр. 122-126; П.С.Р.Л.II, 352 (1397 г.). Хроника Длугоша, по изд. 1711 г., I, 153 С и Д; Хроника Меховского, по изд. 1521 г., 1. IV, с. XLI, p. CCLXXIII (1397 г.); Kronika Strykowskiego, t. II, Warszawa, 1846, стр. 113.). [74]

Сведения о жителях Литвы, заимствованные из сочинения Меховского, знаменитый космограф дополнил заметкою о том, что пьянство, сильно распространенное у Литовцев, составляет порок, общий всем народам севера.

В Космографии, изданной на французском языке в 1552 г., после сведений, заимствованных из того же источника, о том, что Евреи в Литве добывают себе средства к жизни собственным, непосредственным трудом, занимаются торговлею и содержат таможни и другие общественные здания, замечено, что Евреи в других странах живут только тем, что добывают проценты с капитала (Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 909. строка 5-6: “Habent Lithuani sicut et fere omnes septentrionales populi pessimam in соnuiuando consuetudinem, praesertim potentes”... 908, строка 43-44: Judaei in Lithuania “laborant atque mercantur: telonea et officia publica tenent et non uiuunt de usuris”. “Вriefe description de la Poloigne” etc. par. Seb. Muenster, extrait de la Cosmogr., publiee a Bale en 1552. Paris, 1872. p. 120: “et ne vivent point d’usures соmmе font les autres Juifs ailleurs”... B Koсмографии на французском яз., 1556 г., стр. 1128.).

Известия о Руссии почти все заимствованы из того же столь известного в XVI в. Трактата о двух Сарматиях.

В этом сочинении, в ряду других замечательных данных относительно “Руссии”, находятся обстоятельные известия о географических пределах ее области, и потому, понятно, они обратили на себя внимание ученых географов XVI в., хотя и были еще весьма далеки от истинного и полного определения этого загадочного для иностранцев того времени географического названия.

Сказав о том, что древние писатели предполагали существование двух Сарматий, из которых одну помещали в Европе, а другую в Азии, Матвей Меховский перечисляет области, входившие в состав первой из них, и к ним относит те, который населены Русскими или Рутенами, Литовцами и Москвитянами. Далее он упоминает о том, что Киев был главным городом Pyccии до опустошения ее Татарами в XIII в. и посвящает описанию ее особую главу, в начале которой он говорит: [75]

“После того как мы сказали о Сарматии Азиатской, называемой Скифией, остается сказать о Сарматии Европейской, и в ней прежде всего встречается (occurit) Руссия, некогда называвшаяся Роксоланиею. Ее восточная граница (latus) прилегает к pеке Танаису (Tanai) и болотам Меотийским, отделяющим Aзию от Европы”. В той же главе Матвей замечает: “близ гор Сарматских обитает племя Рутенов”; “Руссия же на юге ограничена Сарматскими горами и р. Тирасом, которую жители называют Нестром (Niestr). На востоке оканчивается Танаисом и Меотидами (Meotidibus), и островом Таврским (Taurica). На cевepе (граничит) Литвою (Lithuania), на западе же Польшею” (Maтвей Mеxoвский, по изд. 1521 г., стр. Aiiij, Av, Eiij л. 2 об., F.).

Альберт Кемпенский и Иовий также отличают Pyccию от Московии. Замечательно, что италианские путешественники, сообщившее первые сведения о Московии, Барбаро и Контарини, называли ее Русью. Краткие известия, однако, этих писателей о ней были малоизвестны, и в иностранной литературе XVI в. за нею утвердилось название Московия, а ее обитателей называли Москвитянами. Эти-то названия постоянно употребляет и Мюнстер (Биб. ин. писателей. С.-Пб. 1836, Иовий, 64 (р. п. 27) и др. Кампензе, 62-63 (р. п., 20) — не точен: в подл. “con grandissima pertinacia seguitano nеlle cose sacre il costume Greco et lo schisma de Patriarchi; Constantinopolitani, et a loro rendono honore ubbidjenza”; в p. п. — “следует с неколебимостью греческому закону и признает над собою власть Константинопольского патриарха”, ср. 60-62 (р. п., 15, 17, 18); Барбаро, 95: “Per il fiume a contrario d’acojua si рuo navigare infino appresso il Mosho terra di Rossia”... (p. п., 57); Контарини, 168-169 (р. п., 88-91)).

Воспитанные под влиянием классической литературы, иностранные писатели первой половины XVI в. старались отыскивать и в древней географии названия, соответствующие названиям Russia и Moscovia, и эти старания оказывались не безуспешными. Матвей Меxoвский, Фабр, Иовий, а за ними и Мюнстер, были убеждены в том, что Russia и Roxolania, Russi, Rutheni и Roxolani — названия несомненно тождественные, а название Москвитяне — Иoвий сблизил с древними Мосхами и Модоками.

У Мюнстера в описании Pyccии находим и название Alba Russia - область близ Танаиса и Меотийских болот, подвластную великому князю Московскому. Иовий всю Mocковию называет Белою Русью. А фра-Мауро, подразделяя всю Россию на Белую, Черную и [76] Червонную (Russia iianca, negra, rossa) замечает, что “это различие не имеет иной причины, как ту, что часть России по сю сторону Белого моря называется Белою, другая, что по ту сторону реки Черной, называется Черною, а та, что по ту сторону реки Червонной, называется Червонною”. Предполагают, что под именем Белого моря фра-Мауро разумел Байкальское озеро. На карте его встречается также название Великой России (Фабр, по изд. 1526 г., стр. А 3. Библ. ин. писателей, С.-Пб. 1836 г., Иовий, стр. 62, 67, 64: “quum ipsa Moschovia Russia alba nuncupetur”, в изд. R. М. С., 1556 г., 163 А (р. п., 22, 32-33, 27). Меховский, по изд. 1521 г., стр. Eiij, л. 2 об. Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 909: строка 39-40: “Versus Tanaim vero et Maeotim ubi alba est Russia sub Moscovitarum principis dominio”. О Роксоланах и Мосхах см. Woеrterbuch v. Bischoff. u Moeller, Gotha, 1829, S. 880, 765-766; “Die Deutschen u. Nachbarstaemme” v. Kaspar Zeuss, Muenchen 1837. S. 279-280, 282-283. “Handbuch d. alten Geogr.” v. Forbiger, 2 В., Leipz., 1844. S. 442: Слав. Древн. - Шафарика, т. I, кн. 2. М. 1848. стр. 116-118. Материалы для истор. географического Атласа России, C.-Пб. 1871, стр. II.).

II.

Время составления Мюнстерова описания Московии (1534 г.). Иностранные сочинения о Московской Руси, появившиеся в печати до сороковых годов XVI в., — Контарини, Матвея Меховского, Иовия, Фабра, Барбаро, Альберта Кампенского. Известия Мюнстера, заимствованные из источника неизвестного, о пространстве, занимаемого Москвою, о монете, об обычае избрания правителей, об одежде и украшениях и о нравах. К какому времени относится этот неизвестный нам источник? Мюнстерово замечание об языке славянском и свидетельства о нем Матвея Меховского, Иовия и Фабра. Известия, заимствованные Мюнстером из сочинения Меховского “Tractates de duabus Sarmatiis”. Свидетeльства Мюнстера, Альберта Кампенского, Иовия, Меховского, Иоанна Ласского и Фабра о числе войска в Московии. Известия, заимствованные Мюнстером из сочинения Иовия: “De legatione” etc. Сведения, заимствованные Мюнстером из сочинений Плиния и Аристотеля.

От описания Литвы Мюнстер переходит к Московии, описание которой было составлено им, как можно догадываться, в тридцатых годах XVI в. (Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 913: “Jo Jatzki, unus olim ex principib. Moscoviae, qui nunc post magni ducis Basilii e uinis decessum ob seditionem leuem magnatum quorundam ac relictum tenerae aetatis Basilij filium ad inuietissimum Poloniae Regem Sigismundum confugit”.). В это время печатная западноевропейская литература была еще очень небогата известиями о Московской Руси. В 1487 г. в Венеции было издано путешествие Амвросия [77] Контарини, посла Венецианской республики к Персидскому государю Узун Гассану, совершенное в 1474 г. Из Персии Контарини возвратился в свое отечество через Астрахань и Москву, где находился с 25-го сентября 1476 г. по 21-е января 1477 г. Если верны указания на время появления в печати сочинения Контарини в конце XV в., то во всяком случае, оно оставалось, весьма мало известным до того времени, пока не вошло в состав сборников, напечатанные в Венеции в 1541 году, Ант. Мануцио: “Viaggi fatti da Venetia alla Tana”, переиздано было по указанию Аделунга, в 1543 и 1545 гг. и затем во второй половине XVI в. Рамузио в его Raccolta, во втором томе, выдержавшем несколько изданий (Библ. ин. писателей, С.-Пб. 1836 г., Контарини, стр. 9, 180 (р. п., 113), Adelung, I, 148, 5-6, 9. “Vergleichuung des aelteren und neuern Ruslands” v. C. Meiners, I В., Leipzig 1798, s. 3: о путешествии Барбаро и Контарини — “Ich glaube nicht, dass diese Reisen frueher, als die Sammlung des Ramusio, gedruckt worden sind, weil sie von keinem Sclriftsteller aus der ersten Haelfte des XVI Jahrhunderts angefuehrt werden”. Это замечание, однако, по отношению к соч. Контарини, оказывается неверным. В изд. Graesse. Tresor de livres rares, t. II, Dresde 1860, p. 255, упом. об изд. путешествия Контарини в 1487 г. в Венеции. Замечание в Библ. ин. пис., С.-Пб. 1836, стр. 9, о том, что это путешествие было издано в первый раз в 1483 году, нуждается в подтверждении.).

Затем, как мы уже упоминали выше, в первой четверти XVI в. сделалось весьма известным сочинение Матвея Меховского (1517-1521 гг.). С 1525 г. впервые, сколько известно, в западно-европейской литературе появляются сочинения, главное содержание которых составляли известия о Московии, и замечательно, что эти сочинения были написаны со слов Русских людей иностранцами, никогда не бывавшими в Московии. Одно из них — италианского историка Иовия: “Libellus de legatione Basilii magni principis Moschouiae ad Clementem VII. Pont. Max., in qua situs Regionis antiquis incognitus, religio gentis, mores et causae legationis fidelissime referuntur”, издано в 1525 г. в Риме, в 1527 и 1537 гг. — в Базеле, в 1545 г. там же и в Венеции, в переводе на италианский язык (В Cat. d. Russica, I, p. 601, указаны изд. 1525, 1527, 1545 гг. (пер anni на итал. яз.). Adelung, I, 188-189, указывает на изд. 1537, 1545 гг. в Базеле и в Венеции итал. перевод. После 1545 г. соч. Иовия имело следующие издания в Базеле: 1551, 1557, 1571, 1578 гг. Оно же было напеч. в R. М. С. Герберштейна, в Базеле, 1551, 1557, 1571 гг.; в “Orbis novus”, 1555 г., в изд. “Von der Tuerkischen Keysern haerkommen”... Ac., Basel, 1564: R. M. auctores varii. Francofurti, 1600. В переводе с латинского языка сочинение Иoвия имело следующие издания: на итал. яз., Venezia, 1583 г.; на нем. яз., Basel, 1567; Frankfurt a. М., 1576, 1579 (Adelung, I, 188-191. Cat. d. Russica, I, 1564, p. 601)); [78] другoe — ученого епископа Венского Иоанна Фабра: “Ad serenissimum principem Ferdinanduin Archiducem Austriae, Moscovitarum juxta mare glaciale religio”, Basileae, 1526 (В конце сочинения Фабра подписано: “Data Tubingae, XVIII. Septembris, MDXXV; не потому ли Adelung, I, 185, сделал заключение о том, что 1-е издание появилось в 1525г., в Тюбингене? То же сочинение Фабра было перепечатано в изд. 1600 г. “R. M. auctores varii”, p. 130-141; в 1841 г. “Hist. ruth. scriptores ext.” Starzewski, vol. I, отд. III; в 1866 г. в Женеве. Та часть этого сочинения, которая заключает в себе сведения о религии, была переведена на англ, язык в соч. M. William Palmer “Dissertatiors on subjects relathing to the ortodox or Eastern catholic communion”, London, 1853, p. 32-45, на фран. яз. в “Bibliotheque russe et polonaise”, Nouv. ser., vol. 3, Paris, 1860. Pyccкий перевод неполный, “Донесение д. Иоанна Фабра”..., в Отеч. Зап. ч. XXV (1826 г.), стр. 286-305; ч. XXVII (1826 г.), стр. 47-67.).

В 1543 г. появилось в печати в сборнике Антония Мануцио, изданном в Венеции, путешествие Иосафата Барбаро в Тану, совершенное им в 1436 г., и в Венеции, “Lettera d’Alberto Campense, che scrivo al beatissimo Padre Clemente VII intorno alle cose di Moscovia e delle stato de’ Moscoviti et con quanta facilita si redurrebero alia vbedienza della Santa Chiesa Romana” (Библ. ин. писателей, С.-Пб. 1836 г., стр. X, VIII; “Средневековые путешественники”, из Laender u. Voelkerkunde in Biographien v. Kuelb, — в Чт. Москов. Общ. Ист. и Древн., 1864 г., кн. 4, отд. IV, стр. 232. Cat. de Russica, I, p. 198, № 66.). В первом весьма немногие известия касаются Москвы; для второго главным источником послужило сочинение Меховского.

Как видно из представленного перечня, большая часть приведенных в нем сочинений была издана в Венеции, с которою завел, как известно, деятельные сношения великий князь Иван III. Из всех помянутых в том же перечне авторов в Московии был только Контарини; сообщившие же из них наиболее замечательные сведения были обязаны Русским людям: Матвей Меховский собирал сведения, между прочим, от русских пленных, Фабр — от русских послов, бывших в Вене, Иовий — от Димитрия Герасимова. Как увидим, Мюнстер для описания Московии по преимуществу пользовался известиями Матвея Меховского и Иовия. Сочинения о Московии этих двух известных писателей-историков XVI в. в ряду [79] других, появившихся в печати с конца XV столетия до начала сороковых годов, отличались наибольшею достоверностью и не даром возбудили на западе живейшее внимание.

“Московия”, говорится в Космографии, — “страна очень обширная, столица которой называется Моска или Москва (Moscha, Moskuua); она лежит при р. Москве и имеет 14 миль в окружности. Нигде здесь не употребляют чеканного серебра. На средней площади есть камень квадратной формы. Если кто взойдет на него, и оттуда насильственно свести его (будет не возможно), тот приобретает власть над городом. О возведении (кого-либо) на это место и низведении с него жители ведут великий спор и по этому делу очень часто вступают в ратоборство.... Народу ненавистно царское имя, вследствие чего он охотнее дает более популярное звание князь (dux). Кто управляет делами, называется князем; он имеет власть над всем народом. У (правителя) шапка несколько выше, чем у других вельмож, в остальном (он) ничем не отличается от них. У них сохраняется отеческий обычай — женщины привешивают к ушам драгоценные камни и жемчужины, украшение (употребляемое) и мужчинами, но только юношами. Кто выходить замуж во второй раз, ту считают достаточно целомудренною; (но) от той, которая вступает в третий брак, отворачиваются, как от беспутной; тоже распространяется и на мужей. Народ склонен к сладострастию и пьянству; последнее считают делом похвальным; первое дозволительным, если только оно не нарушает брака (Mюнcmер, по изд. 1552 г., стр. 910-911: “Est Moscovia regio latissima, in qua urbs regia vocatur Moscha et Moskuva, ad Moschum amnem sita, habetque 14 M. pass. in circuitu. Nullus hic signati argenti usus. Lapis est in medio foro quadrata forma, quem si quis ascenderit nec inde ui deturbari posit, principatum urbis obtinet. Ingens de asceneu loci et deiectu dimicatio inter indigenes, saepiusque ob eam rem pugnatum inter cives. Invisum genti regium nomen, idcirco ducis appellatorum (sic) libentius usurpant, ut magis popularem. Qui ibi rerum potitur dux dicitur, qui in totam gentem imperiam obtinet. Huic pileus paulo elatior, quam caeteris proceribus, caetero nihil ab aljis differens. Patrij moris est, mulieres gemmas et uniones ex auribus suspendere, decorum et maribus sed adhuc pueris. Quae iterum nupserit, satis castam ducunt, aversantur ut impudicam tertio nubentem, par in maribus offensa. Gens in Venerem prona ac bibacissima: hoc laudis loco ponunt, alterum licere arbitrantur, modo id fieri contingat citra omnem connubij offensam. De summa fidei cum Graecis sentiunt, par in cultu ceremonia et in coelites veneration”.

По замечанию проф. И. Б. Помяловского — “ducis appellatorum” не имеет смысла, и вместо “appellatorum” следует читать appellationem. В изд. 1556г., стр. 1129: “Ilz ne peuuent endurer le nom de roy entre eux: et pourtant ilz souffrent plus voluntiers ceux qui s’ appellent ducz, comme vsurpans un nom plus populaire” (в изд. 1872 г., стр. 127)).[80]

Таково начало Мюнстерова описания Московии, заключающее в себе данные, не заимствованные, как увидим, из известных нам источников.

Относительно пространства, занимаемого Москвою, имеем следующие, современные Мюнстеру, данные: по определению Матвея Меховского — она вдвое более Флоренции или Праги, по свидетельству Фабра — вдвое более Кельна, а Иовий определяет это пространство в 5 миль (Меховский, по изд. 1521 г., стр. Н об. “bis maior quam Frorentia Tusciae, aut bis maior quam Praga Bohemiae”. Фабр, по изд. Старчевского, v. I, p. 4; в изд. 1600 г., р. 132 A: “duplo maior quam sit Colonia Agrippina”. Библ. ин. писателей, С.-Пб. 1836, Иовий, стр. 67 (р. п., 33); в изд. R. М. С., 1556 г., 165 A: “Oblongo etenim aedificiorum tractu, secundum Mosci fluminis ripam ad spacium quinque miliarum extenditur”. Ср. Опыты изучения русс. древностей и истории Ив. Забелина, ч. 2, М. 1873, стр. 172-173.).

С Мюнстеровым известием о том, что в Московии совсем не употребляют чеканного серебра, может быть сопоставлено сообщенное Фабром свидетельство Волатерана об употреблении Москвитянами монеты без клейма. Если Мюнстер воспользовался этим свидетельством, то вероятно, он извлек его не из сочинения Фабра, так как последний упоминает о том, что в Московии находится в обращении иностранная монета.

Кроме вышеприведенного известия, в Космографии приводятся нумизматические данные, заимствованные из сочинения Меховского о том, что в Московии употребляется монета из чистого серебра, называемая “dzingis”, “большая и малая, формы продолговатой, четыреугольная, не круглая, не шлифованная и не хорошо выравненная”. Как видно, на основании приведенных в Космографии данных, нельзя было составить себе сколько-нибудь отчетливого и ясного представления о русской монете. Впрочем, более обстоятельные и достоверный сведения о ней были впервые сообщены Герберштейном. У него же находим любопытное указание на то, что в северо-восточной Руси были в обращении “продолговатые серебряные пластинки (portiunculae), без изображения и надписи, ценою в один рубль”; “ни одной из них”, замечает Герберштейн, — “не [81] существует ныне”. Эти-то монеты, вероятно, и дали, повод к тому, что появились вышеприведенные известия, недостоверность которых доказывается дошедшими до нас не только от XVI в., но даже и от XV и XIV в. серебряными монетами князей Московских, с изображениями и надписями (Фабр, по изд. R. M. auctores varii. 1600 г., стр. 133, строки 22-24, 31-32 (по изд. 1562 г., стр. В 2; по изд. Старчевского, стр. 5, столб. 2): “Et cujs fere oblitus fuissem, Volateranus scribit, Ruthenos uti moneta non signata”... Mеховский, по изд. 1521 г., стр. Hij: “Monetam habent argenteam puri argenti dzingis nominatam, maiorem et minorem, formae oblongae quadrangularem non orbicularem non politam nec bene pianatam”. Это место не совсем точно переведено в Отеч. Зап., т. XCVII (1854), отд. II, стр. 149: “Монету чеканят в Московии из чистого серебра и называют ее деньгами, которые у них двоякие: большого и малого размера. Эта монета не круглая, а продолговатая и четыреугольная, грубого чекана и без полировки”. Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 911, строка 31-32. Герберштейн, по изд. 1556 г., 57 В (р. п., 89). По Карамзину, IV, стр. 121, первое упоминание о рублях относится к 1321 г. П.С.Р.Л., III (Новг. 1 лет.), стр. 72 (2000 серебра); V (Соф. 1), стр. 216 (2000 серебра); VII (Воскр.), стр. 198 (2000 рублей серебра)).

О народном обычае избирать правителей и освящать это избраниe возведением их на камень говорит и Эней в своем сочинении “De Polonia”... с тою только разницею, что он указывает на существование этого обычая в Новгороде, а не в Москве (Polonicae Historiae corpus — Pistorii, t. I, Basileae, 1582, p. 4: Aeneas Sylvius: Nogardia — “Lapis in medio fori quadratus est, quem qui ascendere potuerit, neque deiectus fuerit, principatum urbis assequitur. Pro ea re in armis dimicant, saepeque una die plures conscendisse ferunt, unde saepe seditiones in populo emersere”.). Так как особенности новгородского строя скорее могли дать повод к известиям Энея, то по видимому, можно предположить, что Мюнстер заимствовал это известие из вышеуказанного сочинения Энея и отнес к Москве то, что следовало отнести к Новгороду. Это предположение могло бы получить вероятие, если бы все источники данных, вошедших в состав Мюнстерова описания Московии, были нам известны, и именно здесь говорилось бы о Новгороде, а не в описании Литвы; если бы мы могли утверждать, что в XIV и XV вв. при вступлении князя на московский стол не было ни одного обычая, который мог бы объяснить происхождение разбираемого известия. Предположить, что оно заимствовано из какого-либо другого источника, а не из указанного сочинения Энея, возможно и потому еще, [82] что обычай возведение на камень избранных народом верховных правителей имел широкое распространение в среде народов apийской ветви, а потому и сведения о нем могли рано проникнуть в памятники западноевропейской литературы и могли быть переносимы хотя бы в искаженном виде из одного памятника в другой. Такова судьба многих известий и исторических и географических, в которых не без труда открываются черты действительности (Об обычае возводить на камень избранных народом правителей см. “Русск. истор.” К. Бестужева-Рюмина, С.-Пб. 1872, I, 50-51. В дополнение к приведенному здесь описанию обряда настолования Хорутанского князя приведем следующую заметку, обязательно сообщенную нам глубокоуважаемым К. Н. Бестужевым-Рюминым: “Изображение камня у Целовца (где стоял круглый стол, высеченный из мрамора, и на этот стол Хорутане возводили своего князя) см. Gartenlaube, 1873. Настолование с обрядом посажения на камень — общий apийcкий обычай (И. П. Минаева: “Несколько слов о будд. Жатаках”, Ж.М.Н.Пр. 1872, № 6; Griтт (Rechtsalterth.) стр. 234 и сл.; Pictet: les Aryds primitifs, II, 395). Вспомним сконский камень Шотландских королей (изображение в Knight’s Pictorial Shakspere, VII, 30; ed. 1867). Короли Англо-саксонcкиe, вступая в управление, становились на большой камень (Palgrave, Hist, of the Anglo-Saxons, 167; ed. 1869). О настоловании ирландского выборного главы клана (избирали ближайшего родственника покойного, то есть, следующего брата) знаменитый поэт XVI в. Спенсер в “View of the state of Irland” говорит: “They use to place him that shall be their captaine upon a stone, always reserved to that purpose, and placed commonly upon a hill. In some of which I have seen formed and engraven a foot, which they say was the measure of their first captaine’s foot; whereon hee standing receives an oaths to preserve all the ancient former customes of the contrey inviolable, and to deliver up the succession peaceably to his tanist (выбранный наследник), and then had a wand delivered unto him by some whose proper office that is; after which descending from the stone, he turned himself rund thrice forwards and thrice bacwards”. “Poems of W. Scott”, 1876, Rokeby, 268 (см. также Collection of ancient and modern english authors, vol. CCXV, Poetical works of Walter Skott, vol. V, Paris 1838, p. 343)”).

Следующие затем в Мюнстеровом описании известия об одежде и украшениях, о вступлении в брак и о нравах подтверждаются позднейшими иностранными свидетельствами и не находятся в известных нам сочинениях, служивших источниками Мюнстеру для описания Московии, точно так и нами разобранное свидетельство о возведении правителей на московский престол. Поэтому все эти данные мы имеем право считать заимствованными из источников, неизвестных в нашей литературе, и вероятнее всего — из одного какого-либо иностранного сочинения о Московской Руси, а не из нескольких, так как эти данные не лишены некоторой связи между [83] собою, а Мюнстер, как увидим, не прерывал извлечения из одного источника дополнениями из другого. Неясность, недостоверность и неполнота этих данных, составляющих начало Мюнстерова описания Московии, указываюсь на то, что сочинение, из которого они заимствованы, должно быть отнесено ко времени предшествовавшему появлению в печати сочинений Матвея Меховского и Иовия. Может быть не случайно это начало опущено в издании Мюнстеровой космографии 1598 г. (Об одежде Флетчер: “The history of Russia”, 1643, p. 276 (гл. XXVIII): “Without ear-rings of silver or some other metall, and her crosse about her neck, you shall see no Russe woman, be she wife or maid”. (О брачных обычаях подробно говорит Герберштейн, R. М. С., 47 С (р. п., 74). О пьянстве и сладострастии, Библиотека иностр. пис. 1836 г., Барбаро, 96 (р. п., 59); Контарини, 179 (р. п., 111; Иовий, 75-76 (р. п., 50-51); Меховский, по изд. 1521 г., стр. Hij. В. М. С., 55 А (р. п., 85)).

К данным, заимствованным из неизвестного нам источника, может быть отнесено также следующее замечание Мюнстера: Москвитяне “говорят на языке славянском (sclauonica), хотя он до такой степени смешан с языками чужими, что Славянин и Московит не понимают друг друга” (Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 911, строки 32-33 (по изд. 1872 г., стр. 130-131): “Sclauonica lingua loquuntur, licet externis linguis sic sit confusa, ut mutuo Sclauus et Moscovita se non intelligent”. В изд. 1556 г., стр. 1132 (по изд. 1872 г., стр. 139): “Muscovites et Hongrois parlent un mesme langage”... Любопытно следующее замечание в изд. Мюнстеровой космографии 1598 г., стр. 1256, строки 4-5: “Sie haben im brauch die Sclauonische Sprach, darumb verstehen sie die Behemen un Polaеndischen: dann das ist die grоеste Spraach die man in Europa findet”). Такого замечания нельзя было сделать на основании нам известных иностранных свидетельств о русском языке.

В Московии, говорит Матвей Меховский, — один язык и одна речь, “то есть, русская (Rutenicum) или славянская, во всех областях (satrapiis) и владениях, так что Вогуличи (Ohulci) и жители Вятки суть Русские (Ruteni) и говорят по-русски”; Русские имеют собственное письмо (proprias literas) и алфавит, близкий к грeческому (Матвей Mеxoвcкий, no изд. 1521 г., Hij об. “in Moskovia unam linguam et unum sermonem fore, scilicet Rutenicum seu Slauonicum in omnibus satrapiis et principatibus, sic quod etiam Ohulci et qui in Viatka degunt Ruteni eunt et Rutenicum loquuntur”... Ср. на стр. Fij: “Ruteni habitu et ecclesiasticis officijs graecos insequuntur, habentque proprias literas et abecedarium instar et proximum Graecis”, тоже стр. Fij об.). [84]

Любопытно свидетельство Иoвия: “Московитяне говорят языком иллирийским и подобно Славянам, Далматам, Богемцам, Полякам и Литовцам употребляют также иллирийские письмена. Этот язык, как говорят, наиболее распространенный из всех, ибо он употребителен в Константинополе при дворе Османов, и (иллирийскую) речь недавно слушали не без удовольствия в Египте, у Мемфисского султана и мамелюков” (Библ. ин. писателей, С.-Пб. 1836 г., Иовий, 74: “Moscovitae Illyrica lingua, Illyricisque litteris utuntur, sicuti et Sclavi, Dalmatae, Bohemi, Poloni et Lituani. Еa lingua omnium longe latissima esse perhibetur, nam Constantinopoli Ottomanorum in aula familiaris est, et nuper in Aegypto apud Memphiticum Sultanum et equtes Mamaluchos haud ingratis auribus audiebatur” (в R. M. С. Герберштейна. по изд. 1556 г., 169-170). На стр. 46-47 следующее место. “Еа lingua omnium longe latissima esse perhibetur” переведено так: “Ни один язык, как уверяют, не имеет такого обширного и повсеместного употребления, как иллирийский”; там же “haud ingratis auribus audiebatur” — “был он в большой чести”.).

“Язык же” (Москвитян), говорит Фабр, — “весьма сходен с языками богемским, кроатским и славянским, так сходен, что Славянин вполне понимал бы Московита, если бы, как было замечено некоторыми, у Московитян не было произношение более грубое и твердое. Язык же славянский, как передают историки, получил свое имя от смешения, которое совершилось в Вавилоне при Нимвроде, этом исполине ловце (как называется он) в книге Бытия. Однако я не могу довольно надивиться тому, что между Далмацией и Московией лежит та и другая Паннония (то есть верхняя и нижняя). Венгерский же язык не менее близок к московскому, как язык родственный. Вследствие чего можно догадываться, что эти племена (то есть те, которые населяют Московию) некогда вооруженными толпами (per legiones) переселились туда (то есть в Московию) из Далмации: поэтому-то Волатеран и утверждает, что язык русский — язык полудалматский. Как бы то ни было, несомненно то, что у Богемцев, Кроатов, Далматов и Московитян язык сходен, что мы узнавали от твоих переводчиков, которых ты содержал у себя во дворце, каждый раз, когда мы были. Ибо хотя те переводчики родились в Кроации и Далмации, и никто из них не бывал у Москвитян, не жил с ними, все [85] же тогда присутствующие (то есть, московские послы) могли понимать их” (Фабр, по изд. 1526 г., В об. (в изд. R. M. auctores varii, 1600 г., стр. 132; строка 50-стр. 133, строка 10)).

Сделав общее замечание о том, что в Московии водятся животные различных пород, много пушных зверей, меха которых имеют высокую цену и множество рыб, Мюнстер излагает следующие известия, извлеченные им из соч. “Tractatus de duabus Sarmatiis”: о пространстве Московии, имеющей, по замечанию Меховского, весьма значительное протяжение в длину и ширину (“regilongissima latissimaque”); об изобилии в ней серебра; о недоступности владений московского государя для всякого чужого; о ровной, лесистой и болотистой поверхности ее; о важнейших реках, причем повторена грубая ошибка Матвея Меховского о впадении реки Волги в Черное море; далее о климате и его влиянии на животных; о внешнем виде Москвы; о напитках, употребляемых народом; о возделывании земли; об употреблена вина и о монете.

Затем, после целого ряда известий, большею частью извлеченных из вышеуказанного сочинения Иовия и относящихся к той части Московии, которая составляла ядро ее территории, встречаем сведения, заимствованные из того же сочинения Tractatus de duabus Sarmatiis, а именно: о народах, живущих на крайнем востоке и севере Европы, носящих излюбленное названиe Скифов: Пермь, Башкиры, Югра и Корелы; о бесчеловечном убиении епископа Стефана в области этих народов; об их языческом идолослужении, при чем изображена и фигура молящегося человека, который, с сложенными руками стоит на коленях перед серповидною луною и солнцем, на которых изображены лики божеств (Мюнстер, стр. 911, строки 14-24, 26-32, 34-53; стр. 913, строки 25-53. Меховский, по изд. 1521 г., стр. Giij, л. 2 об. Н; Hij; H об.; Hij об. Hiij; Diij, л. 2 об. См. Приложения. Мейнерс, “Vergleichung des aeltern und neuern Russlandes”, I В., Leipzig 1798 г., s. 6, замечает о Мюнстере: “dieser mehrere Nachrichten durch Erkundigungen bey Gesandten erhalten hatte, die in Moskau gewesen waren. Eben daher liess Muenster die Volga nicht in das Schwarze, sondern in das Caspische Meer fliessen”, при этом ссылается на стр. 1216-1220, изд. Базел. 1550 г. Не знаем, на чем основана эта догадка Мейнерса. Может быть он разумел Мюнстерову карту, на которой Волга впадает в Каспийское море; но в космографии Мюнстера, по изд. 1552 г., стр. 911: Volha “influit in mare Euxinum”. В изд. 1598 г., на стр. 1256, после описания народов на с. в. Европы, прибавлено: “Diese Landschaften Moscovien, Reussen, Littaw, und andere mitnaechtige Laender hat beschrieben Doctor Mathias von Michow, ein Polaender der Wohnung halb, vnnd hat sie vast selbs erfahren, vnnd vondem hab ich zum groessen Theil genommen, was diese jetzgemeldte Laneder antrifft”).[86]

Между заимствованными из трактата сведениями встречаем, между прочим, заметку о том, что в Московии в два или три дня может быть собрано войско более чем в 200,000 человек. Откуда заимствована эта цифра — трудно сказать с уверенностью. Меховский, определяя количество войска, выставляемого каждым княжеством, входящим в состав Московии, не делает никакого общего вывода; но слагая все приводимые им цифры, получим итог в 158,000 человек. Гнезненский архиепископ Иоанн Ласский в донесении, представленном на Латеранский собор 1514 г., упоминает о том, что великий князь Московский имеет более 200,000 всадников. Но пользовался ли Мюнстер этим донесением — мы не знаем. Фабр говорит, что великий князь может собрать войско до 200,000 или до 300,000 чел. На основании числовых данных Альберта Кампенского получается итог в 185,000 чел. всадников (включая в это число и казанскую рать); если же к этому прибавить и число ратников, которых великий князь может набрать из простолюдинов, то получится итог в 285,000 человек. A Иoвий сообщает, что великий князь обыкновенно выставляет на войну более 160,000 всадников. Может быть Мюнстером сделан был ошибочный вывод на основании сочинения Меховского (Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 911, строки 25-26: “Multos ducatus habet, ex quibus ingruente bello plus quam ducenta millia hominum duobus aut tribus diebus contrahuntur”. В изд. 1598 г., в числе данных относительно войска, заимствованных из соч. Меховского, допущены грубые ошибки, стр. 1253: 300,000 ч. и 600,000 ч., а у Меховского, по изд. 1521 г., стр. Н: triginta milia, “agrestium vero sexaginta milia” (в изд. R. М. auctores varii, 1600 г., стр. 207; строка 10-11). “О русском народе” — донесение Гнезненского apхиeп. Иоанна Ласского, 1514 г., Hist. Russ. Mon., t. I, Petropoli 1841, cnp. 123: “supra bis centum millia equitum habere consuevit”. Фабр, по изд. 1526 г., стр. А 3, л. 2 и об. “intra paucos dies aliquando bis aut ter centena millia, vel alias ingentem quandam multitudinem congregare potest”... (по изд. R. M. auctores varii, 1600 г., стр. 132, строки 34-35; p. п., От. Зап., т. XXV, 1826 г., стр. 298). “De Moskovia, ad Clementem VII Pont. Max. Albertus Campensis”, изд. 1543 г., стр. 6. Иoвий, no изд. R. М. С. Герберштейна, 1556 г., 172 A: “Supra enim centum et quinquaginta milia equitum Basilius ad bellum ducere consuevit”... Библ. ин. писат. о Poccии, C.-Пб. 1836 г., Кампензе, 64-66 (р. п., 23-26); Иовий, 77 (р. п., 53: “Василий может выставить в поле до 150,000 всадников”)). [87]

В извлечениях Мюнстера из сочинения Иовия “De legatione” находим не мало известий о таких предметах, о которых уже говорилось в Космографии в извлечениях из сочинения “Tractatus de duabus Sarmatiis” (Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 911, строка 53-стр. 911, строка 34. Библ. ин. писателей, С.-Пб. 1836 г., Иовий, 62, 63, 70, 71 (р. п., 23, 38-40)). Как видно, составитель Космографии, подавленный обилием материалов, не имел времени дать им соответствующую литературным требованиям обработку. Извлечения из сочинения Иовия начинаются с известий о Герцинском лесе: о животных, в нем водящихся, бизонтах, лосях, медведях и волках; затем излагаются сведения о пути от Вильны к Москве, о произведениях Московии: растениях хлебных, воске и меди, и приводится известный рассказ Димитрия Герасимова об увязшем в древесном дупле крестьянине, который, благодаря своей находчивости, был спасен медведем (Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 912, строка 35-48. Plini Secundi Naturalis historiae I. XXXVII, rec. Julius Sillig, vol. II (1852), p. 107; lib. VIII, cap. XXXVI (54)). О медведях далее сообщаются подробные сведения из сочинений Аристотеля и Плиния. На той же странице, на которой говорится об обилии меда в Московии и о медведе, находятся два рисунка: на одном изображена женщина, стоящая перед деревом, на котором находится улей, на другом — изображениe медведя с поднятою лапою.

После выписки из сочинения Плиния, Мюнстер, не упоминая о Иoвии, говорит: Димитрий (Герасимов) писал, что у Московитян совсем нет рудников, в которых находилось бы золото, серебро или (другой какой-либо) менее благородный металл, за исключением железа; во всей стране нет и следа ни жемчуга, ни драгоценных камней. Все это они получают от чужих народов. Эта однако несправедливость природы, лишившей (их) этих сокровищ, вознаграждается торговлею самых дорогих мехов. Это свидетельство Димитрия Герасимова выписано, по всей вероятности, из сочинения Иовия “De legatione”, причем Мюнстер забыл сопоставить эту выписку с приведенною им же заметкою из Трактата Меховского о том, что Московия — страна богатая серебром (Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 912, строка 54; стр. 913, строка 4; стр. 911, строка 14. R. М. С. — Герберштейна, по изд. 1556 г., Иовий, 167 С. Библ. ин. писателей, С.-Пб. 1836, Иовий, 71 (в р. п., стр.40; остались не переведенными слова: “ferro excepto”)). Из сочинения “De [88] legationе” извлечены также сведения о религии Московитян, о богослужении, совершающемся на квасном хлебе, о необыкновенном изобилии рыбы в Волге, об осетрах и об употреблении на пирах привозного вина (Мюнстер, по изданию 1552 г., стр. 913, строки 4-10. Библ. ин. писателей, С.-Пб. 1836, Иовий, 71-72, 75 (р. п., 41-43, 49-50). В подл. лат., 75: “Ingentes etiam sapidissimosque pisces et ante alios Sturiones, quos Siluros antiquitus fuisse putamus, Volga praebet (тоже в R. M. С. Герберштейна, по изд. 1556 г., 170 С). В русск. переводе: sturiones — сомы. Под силурами классические писатели действительно разумели сомов (фp. le silure; греч. siluroV; ит. la chieppa; нем. der Wels), которые принадлежат к отд. Отверстопузырных, Physostome (см. “Об ихтиологической фауне р. Волги” — К. Кесслера, Труды С.-Пб. общ. естественен., т. I, вып. 1, стр. 247). О них подробно говорит Плиний в своей Hist. natur., IX, 44, 45, 58, 165; XXXII, 90, 93, 94, 104, 119, 125 и др. Но у Плиния и по лекс. Форчелини нет слова sturiones, а под словом silurus здесь замечено: Iuven. 4, 32. “Ex hoc loco Juvenalis colligere licet silurum iu Aegypto parvi pretii piscem fuisse, et inter vulgares cibos. Quare longe a vero abesse videntur, qui Italorum storione fuisse putant”. “Novum glossarium latino-germanicum mediae et infimae aetatis” v. Lorenz Diefenbach, Frankfurt am Main, 1867, p. 352: Sturio, — gio — nus, stoere в др. нем. stoеr — осетр, — принадлежит к разряду эмалево-чешуйчатых (Ganoidei), см. ст. Кесслера, стр. 285. На основании всех этих указаний можем полагать, что Иовий ошибся, причислив стурионов к разряду силуров. Герберштейн избег ошибки Иовия и сделал справедливое замечание: “Sterlet, Schevuriga, Oseeter: postrema tria Sturionum genera”, R. M. С., по изд. 1556 г., 67 С.).

На этом — известия, заимствованные из сочинения Иовия, сменяются сведениями Меховского о народах на востоке и севере Европы и затем снова следуют данные, заимствованные из того же сочинения Иовия, о стране холмогорской, о р. Двине, орошающей, подобно Нилу, прилегающую к ней речную область и о значительной меховой торговле в Устюге (Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 913, строки 43-51. Библ. ин. писателей, С.-Пб. 1836 г., Иовий, 65-66 (р. п., 29-30)).

III.

Известия в Мюнстеровом описании Московии, имеющие значение в русской исторической науке. Содержание известий о Московии — Литвина Антония Вида (Бида). Свидетельство Мюнстера об окольничем Иване Васильевиче Ляцком (Яцком). Сведения о нем, находящиеся в русских и польских источниках, с 1517 г. Сражение под Опочкою. Участие Ивана Ляцкого в военных походах. Бегство его в Польшу. Мюнстерово описание Московии в литературном отношении.

Все те известия в Мюнстеровом описании Московии, о которых мы говорили, распадаются на две группы: одни заимствованы из [89] источников нам неизвестных, другие — из книги Матвея Меховского и сочинения Иовия. Из этих известий, не лишенных, конечно, значения и интереса в труде, имевшем своею задачею представить общее описание земной поверхности и жизни обитающих на ней племен, могли бы иметь некоторое значение для русской истории именно те, которые заимствованы из неизвестных источников. Но эти данные сомнительны и не отличаются достоверностью. Право на некоторое значение и в русской исторической науке дают Мюнстерову описанию Московии любопытные сведения об Антоние Виде, “Яцком” и Герберштейне.

“Литвин Антоний Вид (Vuied)”, говорит Мюнстер, — “так повествует о Московии: мы определили, на сколько могли тщательно, местонахождения городов, крепостей, морей, болот и источников, расстояние между ними, течение рек, извилины и истоки, которые, по большей части, берут начало с ровной земной поверхности или вытекают из больших озер” (Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 913.).

Это сведение о неизвестном в исторической литературе писателе в ряду немногих нам известных иностранных писателей конца XV и первой половины XVI в., сообщивших нам сведения о Московии, должно быть сопоставлено с заметкою Герберштейна о том, что в его время о Московии писали Иoвий, Фабр и Антоний Бид (Bied). По всей вероятности, последнее имя тожественно с именем Vuied (R. М. С., по изд. 1556 г., Praef, а 2 об. “Et quamuis de Moscovia plures... scripserant... Paulus Jouius... Joannes Fabri et Antonius Bied, cum tabulas, tum commentarios reliquerint”. Это предисловие писано в 1549 г., следовательно и то сочинение Антония Бида о Московии, при котором, как можно предполагать, была приложена карта, относится ко времени предшествующему первому изданию Записок о Московии. В предисловии же к известному сочинению Николая Витсена “Noord en Oost Tartarye”, Amsterdam, 1692, стр. 3 об., приведено следующее любопытное известие: “In’t jaer vjjftien hondert vijf en vijftigh, is een karte van Ruschlandt, met een gedeelte van Siberia en Tartarye, in’t Rusch en Latjjn aen’t licht gegeven, door eenen Antonis Wied, tot Dansik”. Этот Антоний Вид не то же ли самое лицо, о котором говорит и Мюнстер, и Герберштейн?).

После приведенных нами заметок о Биде в Мюнстеровой космографии помещены следующие любопытные и также не лишенные значения для русской истории известия:

“Для того же, чтоб узнать об этом (то есть, о том, что [90] заключалось в сочинении Антония Бида), не малую помощь оказал нам [то есть, Антонию Биду] господин “Jo Jatzki”, некогда принадлежавший к вельможам московским, который ныне, после смерти великого князя Василия, оставившего малолетнего сына, бежал к Польскому королю Сигизмунду, по причине незначительного мятежа, поднятого некоторыми боярами.... Когда же несколько лет тому назад Сигизмунд Герберштейн, в то время посол императора Максимилиана к тому же великому князю Московии Василию, побуждал его [Яцкого] неоднократными просьбами к тому, чтобы он позаботился составить для него описание Московии, то [Яцкий] никогда не отказывался (nunquam cessauit) все то прилежно разыскивать, что, казалось, имело отношение к познанию страны. Он пишет также, что почва этой страны на севере подвергается влиянию чрезвычайного холода до такой степени, что там не может расти хлеб, но что (эта область) изобилует дикими животными, которые, как мы уже сказали, покрыты дорогими мехами. Когда князь бывает вовлечен (implicatur) в войны, он кладет на сохранение свои сокровища в крепости Белозерской, окруженной водами” (Мюнстер, по изд. 1552 г., стр. 913, строки 14-15: “At haec autem exploranda non mediocrem nobis praestitit operam dominus Jo-Jatzki” etc. В этом месте “nobis” может быть относимо или к Мюнстеру, или к Антонию Биду. Последнее, однако, вероятне, так как выписанным строкам предшествует замечание: “Refert Antonius Vuied”, и затем Мюнстер говорит от имени Бида в первом лице: “Signavimus” и проч. Далее: “Quum vero ante aliquot annos apud hunc multis precibus egerit D. Sigismundus ab Herberstein, orator id temporos imperatoris Maximiliani ad magnum illum ducem Moscoviae Basilium, ut Moscoviam ipsi describendam curaret, nunquam cessavit deinceps, omnia perquirere, quae ad regionis cognitionem viderentur spectare. Scribit etiam terram hujus regionis versus aquilonem immenso laborare frigore, ut nec frumentum ibi crescere possit, sed abundat feris, quae nobilibus, ut jam diximus, uestiuntur pellibus. Quando dux bellis implicatur, reponit thesaurum suum in castrum Belij Jesera, aquis circummunitum”. “Scribit etiam terram hujus regionis” etc. относится, по всей вероятности, к Антонию Биду, а не к Герберштейну. Вот что говорится в его Записках о Московии, по изд. 1549 г., fol. IX об.: “Bieloyesero civitas (в подл. cinitas) cum castro ad locum ejusdem nominis sita est... Porro ciuitas non est in ipso lacu sita, vt quidam retulerunt, paludibus tamen ita vndequaque cingitur vt in expugnabilis esse videatur, quаre ducti principes moscoviae Thesauros ibi suos recondere solent” (по изд. 1556 г., 77 В)).

Свидетельство Мюнстера о том, что “Jo Jatzki” — вельможа московский, бежавший к Польскому королю в малолетство Ивана IV, следовательно, в правление Елены, дозволяет считать весьма [91] вероятным, что под именем Яцкого следует разуметь окольничего Ивана Ляцкого, бежавшего из Серпухова в августе 1534 г. вмеcте с князем Семеном Федоровичем Бельским (Никон, лет., VII, стр. 2. П.С.Р.Л., VIII (Воскр. лет.), стр. 287.).

Если в хронологическом отношении верно указание Мюнстера на то, что к Яцкому Герберштейн обращался с просьбой сообщить сведения о Московии еще в то время, когда он был здесь в качестве посла императора Максимилиана, то начало сношений Герберштейна с Ляцким должно быть отнесено к 1517 году (Пам. дипл. снош., I (С.-Пб. 1851 г.), стр. 194 и сл.). После того как Ляцкий бежал в Польшу, Герберштейн неоднократно бывал здесь, по разным дипломатическим поручениям, и понимая русскую речь, имел, следовательно, полную возможность поддерживать сношения с ним и получать от него новые сведения о стране, которую изучал так внимательно. Не одному Герберштейну, но и Антонию Биду, Ляцкий сообщал сведения о Московии (Др. и Н. Россия, 1875 г., № 10, стр. 151. Предисловие к лат. изд. космографии Мюнстера, 1552 г., стр. 6: “Quod si Galli, Hispani, Angli, Scoti, Dani, Sueci et Poloni (apud quos omnes eruditi viri et omni humanitate exculti hoc tempore reperiuntur) suos auxiliares manus adhibuissent huic operi”...).

Сколько нам известно, в наших источниках Иван Васильевич Ляцкий упоминается в первый раз под 1517 г., в числе “передних”, “легких” воевод, отправленных из-под Великих Лук на помощь к псковскому пригороду Опочке, который подвергся осаде со стороны польско-литовского войска, находившегося под начальством князя Константина Острожского (сентября 20-го); с ним были “многих земель люди”, замечает псковская летопись, — “Чехи, Ляхи, Угры, Литва и Немцы; от цезаря Максимилиана были “люди мудрые”; в этом же войске были “ Мураве, Мозошане, Волохи, Сербы, Татары”. Передние воеводы удачно исполнили возложенное на них поручение, напали на литовское войско с трех сторон и разбили его. Вслед затем Иван Васильевича Ляцкий, получив весть, “что многие люди Ляхове идут на пособ королеву войску”, ударил на него и побил 4,000 челов., причем взяты были воеводы их: Черкас Хребтов, брат его Мисюрь, Иван Зелепугин и другие, а также пушки и пищали. Эти удачные действия заставили князя Константина Острожского снять осаду (18-го октября). [92] А Ляцкому, по замечанию псковской летописи, от великого князя была великая честь (П. С. Р. Л., IV (Псков.), 291-292 (в числе “мудрых людей” от цезаря Максимилиана упоминаются ротмистры, арихтыхтаны, аристотели); VI (Соф. 2), 259-261; VIII (Воскр.), 261-263. Никон., VI, 209. В Псков. 1 лет. в описании битвы между Ляцким и Черкасом есть подробности, которых нет в других указанных летописях.).

В 1522 г. Ляцкий участвовал в походе против Крымцев; в 1524 г. — против казанских Татар; в 1527 г. окольничий Иван Васильевич Ляцкий был отправлен послом к Польскому королю Сигизмунду; в 1528 г. был наместником во Пскове. Замечательно, что он, как можно догадываться, принадлежал к той партии, которая не одобряла развод великого князя Василия с его супругою Соломонией, и в 1530 г., по случаю рождения Иоанна, с Ляцкого была снята опала. В 1533 г. он еще участвовал в походе против Крымцев, которые ограничились только опустошением окрестностей Рязани (Ист. гос. Росс. Карамзина, VII, пр. 231 (1522 г., Разр. кн.); пр. 310 (1530 г. Синод. лет. Димит. Ростов., № 87, л. 204). Никон., VI, 230 (1524 г.), 232 (1527 г.), 256 (1533 г.). П.С.Р.Л., VIII (Воскр.), 271 (1527 г.), 283 (1533 г.); IV (Псков. 1), 297 (1528 г.); VI (Соф. 2), 266 (1533 г.)) (в августе). Опала, постигшая Ляцкого еще в 1530 г., объясняет нам причину его бегства из Москвы в то время, когда правительницею стала Елена. В Польше он нашел ласковый прием; король пожаловал ему Высокий двор и Золудек в Троцком воеводстве (Kronika Polska Macieja Strijkowsriego, Warszawa 1846, t. II, p. 398: “przyjechali do Litwy na laske, krolewska z Moskwy kniaz Siemion Bielski i Iwan Lacki; dla tego krol Sigmunt... Iwanovi Lackiemu z synem dal Wysoki Dwor i Zoludek w Trockim wojewodstwie”. Здесь же приведем еще следующие упоминания о Ляцком: П.С.Р.Л., VIII (Воскр.), 289-290 (1535 г.): “Того же лета прибежали из Литвы от великого князя изменников, от князя Семена от Белскаго да от Ивана Лятцкого, их люди, а сказывали великому князю, что король сбрал свои люди многие”... Тоже в Никон., VII, стр. 8. Ответ царя Иоанна на послание Курбского из Вольмара, 1564 г., “Сказ.”, изд. 3-е (С.-Пб. 1868 г.), стр. 158: “яко же”, пишет царь, — “подобно тебе, бешеной собаке, князь Семен Бельский да Иван Лятцкий оттекоша в Литву и тамо скакаше бесящеся и в Царьград, и в Крым, и в Нагаи, и отвсюду на православие рати воздвизающе; но ничто же успеша”... Карамзин, VIII. стр. 23: 1536 г. “Уже Сигизмунд, видя, что Россия и с государем младенцем сильнее Литвы, думал о мире; изъявлял негодование нашим изменникам: держал Лятцкого под стражею”. Пр. 53; Син. лет., л. 147.). [93]

Все нами приведенный фактические данные относительно Ляцкого, извлеченные из русских и польских источников, будучи сопоставлены с вышеприведенным Мюнстеровым отзывом о нем, бросают свет на эту личность. Его участие во многих походах к западным и южным пределам Московского государства и к далекой Казани, в то время отделенной от нашей восточной границы страною, которая еще отличалась первобытным, девственным характером и была населена полудикими инородцами, наконец — путешествие в Польшу, все это должно было развить в нем наблюдательность, обогатить его многими сведениями, которыми он мог поделиться с иностранцами, желавшими ближе ознакомиться с географическими условиями жизни Московского государства и соседних с ним стран; к тому же Ляцкий мог воспользоваться и теми географическими и историческими материалами, которые представляла тогдашняя русская письменность.

Как политически деятель, он является человеком убеждений рано сложившихся, приверженцем той боярской партии, которая, опираясь на историческое прошлое, на свои прирожденные права, не хотела мирно поступиться ими, безропотно преклонить голову перед новыми требованиями, не смотря на то, что они давали знать о себе все настойчивее и настойчивее. После того как великий князь развелся с Соломонией, бояре, и до этого времени роптавшие на его самовластие, недовольные явным предпочтением, какое он оказывал людям неродовитым, получили еще новый повод к неудовольствию и ропоту и стали находить себе поддержку и в представителях церкви. Принадлежа к этой партии недовольных, Ляцкий, как мы видели, подвергся опале за неудовольствие на Елену еще при жизни великого князя Василия. После его смерти, когда правительницею стала Елена и при дворе московском начались крамолы, когда новое правительство скоро убедилось в крайней ненадежности многих из тех, которые стояли наверху, и имело причины подозрительно относиться к ним, положение Ляцкого сделалось шатким и опасным. Страх за свою свободу и жизнь заставлял обращать взоры на запад, где условия жизни казались болеe обеспечивающими интересы личные, и он бежал в Польшу.

После сведений о Ляцком Мюнстер излагает сведения о странах и народах на дальнем севере Европы, извлеченные им из тех же вышеуказанных сочинений Меховского и Иовия, и этими [94] известиями заканчивается описание Московии. По изложению и литературной обработке, оно не имеет никаких преимуществ перед описаниями других стран восточной Европы и также страдает недостатком стройности и связи. Как видно, и при описании Moсковии задачи Мюнстера ограничивались только тем, чтобы сообщить о ней читателю важнейшие и более занимательные сведения.

IV.

Карта Московии, приложенная к описанию ее в космографии Мюнстера. Заметки об этой карте в нашей исторической литературе. Горы восточной Европы на северо-западе и юго-востоке. Белое море. Область бассейна Северного океана: реки и города. Племена Югра и Корелы. Обдорская земля. Конда — область. Племя Вогуличи. Область Балтийского бассейна: реки и города. Область Каспийского бассейна: реки и города. Озеро, из которого, по мнению географов XVI в., вытекали великие реки восточно-европейской равнины. Неправильное очертание р. Оки на Мюнстеровой карте. Время ее составления. Область Черноморского бассейна. Изображения животных на Мюнстеровой карте: моржа, россомахи и сайги. Название Swak в Описании Сарматий Матвея Меховского. Общее значение Мюнстеровой карты Московии. Как изображали восточную Европу на западно-европейских картах с 1459 г. до сороковых годов XVI в. Перечень географических названий на этих картах. Влияние классических преданий. Сравнение географических данных на карте Мюнстера и в его описании Mocковии. Итог всех находящихся на его карте рек. Чертеж московского государства. Как пользовался этим чертежом составитель Мюнстеровой карты.

Значение Мюнстеровой космографии для русской истории определяется не одними только нами указанными данными, но и помещенною в самом тексте ее картою Московии (О Мюнстеровой карте Московии нам известны следующие более замечательные отзывы и заметки в нашей исторической литературе:

Ак. Миддендорф поместил в своем “Путешествии на север и восток Сибири”, ч. 1, С.-Пб., 1860, стр. 30, снимок с той части Мюнстеровой карты, на которой находится очертание р. Оби, и сделал несколько любопытных заметок. Так, он указал на разительное сходство в очертании одного из притоков р. Оби на Мюнстеровой карте с очертанием р. Тавды на нынешних картах, приурочил означенные на этом же притоке поселения к двум городам — Сибири и Пелыму, указал на то, что Мюнстерова карта не принадлежит Герберштейну, и высказал догадку о том, что она была привезена из России кем-либо из путешественников (стр. 31)). Эта карта, весьма [95] неудовлетворительная в техническом отношении, грубо награвированная, без градусов и масштаба, занимает более половины печатной страницы, в лист, и во всех нам известных изданиях 1550, 1552, 1556, 1558 и 1598 гг. размеры ее и очертания изображенных на ней предметов — везде одинаковы.

Область бассейна Северного океана на этой карте далеко превосходит, по занимаемому ею пространству, вcе области других бассейнов и является, по преимуществу, лесною полосою великой равнины. Правда, по Мюнстеровой карте, и вся эта равнина имеет вид равнины лесной, но нигде, ни в какой другой области, леса не занимают такого значительного пространства, нигде не находятся в такой непрерывной связи между собою, как в области Северного бассейна. Чем дальше, однако, на север, тем они становятся pежe и на крайнем северо-востоке получают вид лесных островов — оазисов. На северо-западе этой области тянутся, по направлению меридиана, гряды гор, обращающие на себя внимание потому собственно, что на земной поверхности, изображенной на нашей карте, они составляют совершенно исключительное явление, и кроме них, находим на ней только на западном берегу Каспийского моря гряды гор, которые могут быть приурочены к горам Кавказским. Поэтому может показаться совершенно случайным предпочтение незначительных холмистых возвышений, тянущихся по Беломорским берегам, другим подъемам восточной равнины, но этот выбор объясняется теми сведениями об этих горах какие существовали у Русских в конце XV столетия (См. ст. нашу в Ж. М. Н. Пр., 1878 г., июнь, “Историко-геогр. известия Герберштейна”, стр. 10.).

Границу северного края Московии на западе, близ Норвегии, составляет глубоко вдающееся в восточно-европейскую равнину море-залив, которое, по величине, далеко оставляет за собою все другие части морей на Мюнстеровой карте — Каспийского, Азовского, [96] Черного и Балтийского. Этот залив, имеющий вид широкой водной долины, состоит из двух частей. Северная, наиболее значительная, тянется с северо-востока на юго-запад, постепенно суживается к югу, и по обоим берегам ее громоздятся высочайшие, по видимому, горы; западный берег ее мало извилист, восточный же имеет другой вид: на северной оконечности — значительный залив, южнее его еще три залива, имеющие вид углов, обращенных к востоку, и последний из них заканчивается значительно выступающим в море мысом. Южная часть этого моря, менее значительная, чем северная, имеет и другой вид; ее западный берег несколько отступает от своего меридиана на восток и сплошь покрыть лесом; восточный берег имеет вид угла, обращенного своею вершиною на восток, и против этого угла — остров, под которым подпись “Solofki”. Подпись эта и служит к географическому определению нами описанной водной долины. Очевидно, она составляет часть Белого моря, и замечательно, что заливы на восточном берегу ее напоминают важнейшие губы Белого моря тоже на восточном берегу его Мезенскую, Двинскую и Онежскую. Но, как видно, о Кандалакской губе составитель Мюнстеровой карты имел смутное понятие, и потому очертание западного Беломорского берега менее верно, чем очертание восточного.

К югу от Белого моря на том же меридиане, на котором лежит Соловецкий остров, находится озеро, к которому должна быть отнесена не ближайшая к нему подпись “Swodla”, a “Onega see”. Оно соединено как с Ладожским озером рекою, которую следует приурочить к р. Свири, хотя она и течет с севера на юг, так и с озером Swodla, то есть, Водло, рекою того же имени. С бассейном этих двух озер соединены три озера и четыре реки, и к нему же относятся следующие подписи и поселения: 1) “Difnia” близ поселения на реке, соединенной с Онежским озером и текущей к востоку от реки, принятой за р. Свирь; 2) “Оsto” (sic), к юго-востоку от упомянутого поселения близ озера, которое лежит южнее других озер, соединенных с Онежским озером; 3) поселение при озере, составляющем крайний cеверо-восточный предел области тех же озер. К востоку от этого поселения город Каргополь (“Korgapole”).

Все остальные более значительные реки Северного бассейна, изображенные на Мюнстеровой карте, текут с севера на юг. Самая западная из них, берущая начало севернее озер, [97] соединенных с Онежским озером, на одном меридиане с крайним из них на востоке, впадает в одну из губ Белого моря на гористом восточном берегу его. Три реки, текущие далее к востоку, являются на карте без своих устьев, и нигде на ней даже не выступает морской берег, в который они впадают. Самая западная из этих рек, по длине наиболее значительная, приурочивается к р. Северной Двине, и из двух рек, из которых она образуется, изображена только одна р. Сухона. Ее течение, направляющееся с юго-запада на северо-восток, ясно определяется двумя городами: один из них, на месте ее истока, — Вологда (Wollochda); другой — близ устья, на левом берегу, — Vstoch, то есть, Устюг. К северу от этого города в Двину впадает с правой стороны незначительный приток, близ устья которого на правом берегу — поселение; затем в нее же с левой стороны впадает другой, несколько больший по длине, приток; на месте его истока означен город Холмогоры (Kalmahor), и в недальнем расстоянии от устья этого же притока — поселение.

К востоку от Северной Двины — река, которую следует признать р. Печорою, так как на правом берегу ее — племя “Ivhra” (Мюнстер, по изд. 1552г., стр.913, строки 24-25: “Ubi in tabula scriptum vides Juhri, patria dicitur esse Ungarorum, id quod utriusque regionis eandem testari aiunt linguam”. В изд. 1556 г., стр. 1132 (в изд. 1872 г., стр. 139): “La ou il у a escrit en la charte mise су dessus: Jathri (sic) c’est le pays de Hongrois; et ce que ces deux peuples Moschovites et Hongrois parlent un mesme langage rend bon tesmoignage de cela”. В изд. 1598 г., стр. 1256: “Da in der Landtafeln geschrieben sieht Juhri, da sollen die Ungern herkommen seyn, wie das beyder einhellige Spraach anzeigt”.), на левом же выше Югры — “Corelia”, а Корелы в перечне северных народов, который находится в сочинении Меховского и был внесен и Мюнстером в его описание Московии, помещаются наряду с Югрою, и что замечательно — в известном перечне живущих близ Пермской земли племен, внесенном в летопись под 1396г., после Лопи поименованы Корела и Югра. Корелы, как предполагают, двигались с востока на запад; а от XV в. мы имеем указания на то, что часть их обитала на Северной Двине (Мюнстер. по изд. 1552 г., стр. 913, строки 26-27: “parent principi Moscovitarum, quos scilicet dux Juuan subiugavit, ut sunt Perm, Baskird, Czriremissa, Juhra, Corela”.... Меховский, по изд. 1521 г., стр. Hiij. Никон. лет., IV, 268. Joh. Andreas Sjoqren’s Gesammelte Schriften, B. 1, St.Pet. 1861, S. 89. 321, 345, 350 и др. “Прибрежья Ледовитого и Белого морей” — Е. К. Огородникова, Зan. Гeoгp. общ. по отд. этнографии, т. VII (С.-Пб. 1877), стр. 52.). [98]

На весьма значительном расстоянии на восток от реки Печоры на Мюнстеровой карте изображена р. Обь столь широкою, что она могла бы быть принята за залив, если бы не было вверху ее подписи Obi fl. Судя по очертанию ее, она образуется из слияния двух рек, из которых одна имеет господствующее течение с юго-запада на северо-восток и берет начало недалеко от р. Яика, а другая — с юга на север, а потом почти на половине пути своего поворачивает на северо-запад.

Из этих двух речных ветвей образуется весьма широкое речное русло, очевидно, составляющее русло главной реки. Оно направляется сначала с юго-запада на северо-восток, а затем без всяких извилин течет с юга на север, сохраняет это направление на расстоянии, наиболее значительном, и только близ самой северо-восточной окраины Мюнстерова чертежа поворачивает на восток. С левой стороны она принимает реку, также, по видимому, образующуюся из слияния двух рек, из которых, впрочем, одна, наиболее значительная, имеет вид дуги, склоняющейся с северо-запада на юго-восток, а другая — течет с юго-запада на северо-восток. Река, образовавшаяся из слияния этих двух рек, сначала направляет свои воды на восток, а потом круто поворачивает на юг; эта река и ее притоки напоминают р. Тавду и р. Тобол (На “разительное” соответствие изгибов нами описанной безымянной реки и одного из ее притоков с изгибами р. Тавды на нынешних картах сделал указание ак. Миддендорф, “Путешествие на север и восток Сибири”, ч.1, стр. 30.). Таков чертеж Оби, напоминающей как ее, так и ее притоки в весьма слабой степени, тем не менее этот чертеж нельзя не считать замечательным по времени, так как, на сколько известно, в литературе западно-европейской обстоятельные сведения о великой реке, притоки которой искони служили надежными путями из Европы в Азию, впервые явились в Записках о Московии Герберштейна. Как очертание берегов Беломорских, название Corelia, помещенное близ Югры, так и очертание Оби — наводят на предположение о том, что основою Мюнстеровой карты послужил источник русский. В этом убеждают также и те названия, которые помещены на Мюнстеровой карте между Печорою и Обью. [99]

На крайнем севере широкой полосы, лежащей между Печорой и Обью, ближе к последней, в местности, по-видимому, менее богатой лесною растительностью, находим имя “Abdor”.

Из иностранных писателей в первый раз упоминает об Обдоре Герберштейн и определяет ее местоположение близ устьев Оби (R. М. С., по изд. 1556 г., 82 С (р. п., 125); по изд. 1557 г., Miij, л. 2.), что подтверждается свидетельством книги Большой Чертеж: “А на Оби реке и по рекам, которые реки в нее пали. От устья вверх Обдорские грады. А выше Обдорских градов Югорские” (Кн. Б. Ч., по изд. 1846 г., стр. 203.). Определение Герберштейна было заимствовано им или из русского дорожника, заключавшего в себе подробное описание пути к р. Оби, который был пройден войском великого князя московского в 1499-1500 гг., или от Русских, участвовавших в этом походе. Есть основание предполагать, что в это же время Обдорская земля признала власть великого князя и была включена в состав его владений, так как в титуле великого князя Василия Ивановича встречаем название этой земли, а после 1500 г., сколько известно, Pyccкиe не предпринимали нового завоевательная похода на Обь (Об этом походе см. нашу ст. “Истор. геогр. известия Герберштейна” в Ж. М. Н. Пр., 1879, ноябрь, стр. 4, прим. 1.) ни в княжение Иоанна III, ни его преемника. По всей вероятности, и название Одор, встречающееся в официальном описании этого похода, внесенном в Разрядную книгу, тождественно с названием Обдор, употребленным в одном из списков книги Большой Чертеж для означения Обдорской земли в низовьях Оби, и следовательно, и князья Югорские “с Одора”, встречавшие русское войско на пути его от Камени, то есть, от Уральского хребта к Ляпину, были из Обдорской земли (Описание Сибирского царства — Г. Ф. Миллера, кн. I, С.-Пб. 1750 г., стр. 63-65. Слово “с Одора”, по мнению Миллера, означает или от р. Удоры или Одоры, впадающей в Мезень, или с Обдоры “древнего остяцкого местечка, что ныне pyccкий острог в Березовском yезде, недалеко от устья р. Оби”. Первое толкованиe менее вероятно: во-первых потому, что р. Удора или Одора находится на расстоянии весьма значительном от той местности, где находилось русское войско, и что могло бы побудить инородцев, живших в речной области Мезени, уже признававших над собою власть русскую, выезжать на встречу Русским, после того как они перешли Уральский хребет; во-вторых, как видно из вышеприведенного свидетельства Герберштейна, Обдорская земля, лежавшая в низовьях Оби, стала известною Русским, во время похода 1500 г. Гораздо, следовательно, вероятнее принять второе толкование Миллера, а указание его на р. Удору может послужить к объяснению названия Удорский, которое с XVI в. встречается в титуле великого князя, как и название Обдорский, см. жалованную грамоту городу Смоленску, 1514 г. июля 10, напеч. в Ист. росс. кн. Щербатова, т. IV, ч. Ш, С.-Пб. 1784 г., стр. 303, извл. из Арх. иностр. коллегии, и акты XVII в., в А. И., II, стр. 60, 197 и др. (см. указатель).

На к. Ремезова, прил. к “Путешествию на с. и в. Сибири” — А. Миддендорфа, С.-Пб. 1860 г. “Обдара”, показана между низовьями pp. Печоры и Оби, ближе к левому берегу последней.). [100]

К юго-западу от Обдоры, по карте Мюнстера, лежит область “Condori”.., что согласно и с свидетельством Гванини, называющего ее страною соседнею с Обдорией, и что повторяет и Мейерберг, у которого находим два названия Кондории: Condinia и Соndora. Эти определения заслуживают вероятия, так как Обдория лежала к югу от 66° параллели, а между 62° и 60° с. ш. находится область р. Конды, впадающей в Иртыш с левой стороны. В наших официальных актах XVI-XVII в. эта область называлась Кондой, откуда и названия Кондинский, Condora sive Condinia. По всей вероятности, она, также как и Обдория, была завоевана Русскими в 1500 году, и затем название это включено в титул великого князя Василия Ивановича. Из актов XVI и XVII вв. узнаем, что волость Конда делилась на большую и малую, находилась в ведении Пелымского воеводы, и в ней обитали Татары, Вогуличи и Остяки, платившие ясак. У них были свои князья, мурзы [101] и сотники, и в 1609 г. в Конде Большой и Малой Пелымского уезда было ясачных всего 555 человек (Гванини, R. M, auctores varii, 1600 г., стр. 169 (по изд. Старчевского, I, стр. 15): Condora regio “ad Oceanum Septentrionalem sita, obdorae regioni vicina est.... Mейepбepг, 1661 г., стр. 80 (Чт. М. Общ. Ист. и Древн., 1873 г., № 4, стр. 157): “Condinia, sive Condor, Obdorae vicina regio est”... В жалованной грамоте Смоленску, 1514 г., июля 10: в. кн. Удорский, Обдорский и Кондинский, Ист. росс. Щербатова, т. IV, ч. III, стр. 306. А. И., II, № 50 (1604 октября 17), стр. 60; стр. 81, № 65 (1606 июля 5) и др. Собр. гос. гр. и дог., II, № 185 (1609 г. августа 6), стр. 369- 370: “И Пелымского уезда и Конды болшие и меншие ясачные Тотарове и Вогуличи верстались меж себя сами, и принесли к вам челобитные и версталную имянную роспись; а в росписи написано: в Пелымском уезде в ясачных волостях и в Конде в Болшой и в Конде в Меншой ясачных людей пятьсот пятдесят пять человек”. Hydrographie d. Russischen Reiches v. J. Ch. Stukenberg, 2 В., S. 459-460: Konda “Dieser ansehnliche Strom, dessen Stromgebiet als eine besondere Landschaft schon im alten Russischen Zaarentitul nebst Obdorien eine Stelle angewiesen erhielt — durchfliesst 500 bis 600 W., ergiesst sich unterhalb Repalowskoje in den Ob”.... Но еще Г. Ф. Mиллер в Опис. Сибир. ц., С.-Пб. 1750 г., стр. 67, указал на то, что эта р. Конда впадает в Иртыш, и то же в Иссл. Лерберга, С.-Пб. 1819, стр. 73. В кн. Б. Ч. Конда не упоминается, на карте Ремезова впадает в Иртыш.).

Приведенные нами данные относительно Обдории и Кондории выясняют значение Мюнстеровой карты. По отношению к этим географическим названиям она является источником замечательным в иностранной литературе, так как до появления ее никто из иностранных писателей не сообщал никаких сведений об этих областях, и Мюнстерова карта впервые давала понятие о них.

К югу от Кондории, на одной параллели с верховьями pp. Печоры и Оби, в области, со всех сторон окруженной лисами, показаны на Мюнстеровой карте поселения Вогуличей (Vahul...), а к востоку от них, на левом берегу Оби — Калмыки (Kalmuch). За ними к северу, на левом берегу притока р. Оби, знак города, и над ним надпись “Sybir”, против этого города — другой город (По замечанию ак. Миддендорфа, первый из этих городов положением своим напоминает город Сибирь, второй — Пелым, “Путешествие на север и восток Сибири”, ч. I. стр. 30.), на правом берегу вышеописанной реки, напоминающей р. Тавду. Еще далее, на крайнем севере, изображение колонны с четвероногим животным наверху, а перед колонной стоит на коленях человек с сложенными руками, очевидно молящийся. Под [102] этим изображением подпись “Abtgott” (идол). На правом берегу Оби, в самом верховье ее “Kosaki”.

На юго-западной границе земной поверхности, видимой на Мюнстеровой карте, тянется узкая водная полоса, состоящая из двух частей, которые могут быть приняты за заливы Балтийского моря: Рижский и Финский. Южная оконечность первого лежит значительно южнее Смоленска, а северная оконечность второго приходится на одной параллели с Вологдою. В Финский залив впадает р. Полна (Polna fl.), вытекающая из узкой и длинной лесной полосы, тянущейся вдоль широкого залива, на котором находится остров Solofki, и упирающейся в горную массу, на запад от которой — “Norwegia”, а ниже — “Suedien”; на правом же берегу р. Полны город Выборг (Wyborg). Об этой реке, как о пограничной между владениями Московского государя и Финляндии, состоящей под властью Швеции, говорит и Герберштейн (R. M. С., по изд. 1556 г., 76 С. (р. п., 117)).

Близ устья р. Полны находится устье реки, вытекающей из значительного озера, и на средине ее остров, повыше которого надпись: “Oressoc”, это очевидно город Орешек, при р. Неве, а ее исток — Ладожское озеро, имеющее на Мюнстеровой карте наибольшее протяжение с севера на юг. В это озеро впадают: с западной стороны — безыменная река, с севера — р. Свирь, с юго-восточной — Волхов, по длине своей уступающий р. Неве, и на нем два города: один при его устье — Ладога другой при истоке — Новгород Великий (Nouigrod wilki).

Озеро Ильменское изображено на карте в виде общего устья трех весьма небольших речек, которые могут быть приурочены к следующим наиболее значительным из впадающих в этот водоем рек: Mcте, Ловати и Шелони.

К югу от р. Невы в ту часть водной полосы, которая может быть принята за Финский залив, впадают: во-первых, небольшая речка, текущая с востока на запад, может быть Копорка (она изображена на 10-ти верстной карте Стрельбицкого) или Луга; во-вторых, к югу от нее значительная река, в которую впадают две речки, и к этой же водной системе принадлежит и безымянное, небольшое озеро. Все эти воды, как можно догадываться, на основании названия Rugodift, находящегося на левом берегу главной реки этого бассейна, принадлежат Чудскому водоему. [103]

Южный предел текучих вод Балтийского бассейна составляет на Мюнстеровой карте р. Западная Двина. Она вытекает из того же озера, из которого вытекают две другие великие реки восточно-европейской равнины — Волга и Днепр, сначала направляется на юг, потом на запад и, наконец, поворачивает на юг; на ней стоит город Полоцк (Plotzko). В Западную Двину впадают две реки: одна с правой стороны, текущая в недальнем расстоянии от притока реки, причисляемой к Чудскому бассейну; другая — с левой стороны, и близ нее приток р. Днепра. Изображение этих двух притоков Западной Двины на Мюнстеровой карте, из которых одна может быть принять за р. Торопу, а другой — за р. Касплю, указывает на то, что она была составлена по сведениям, которые Мюнстер не мог найти в современных ему иностранных сочинениях о Poccии.

Каспийское море (Mare Casp.) выступает на Мюнстеровой карте только небольшою своею частью, и его береговая линия тянется в виде дуги с севера на юг. На самой крайней северной точке ее приходится устье p. “Deick”, не упоминаемой Мюнстером в Описании Московии. Эта река берет начало не в дальнем расстоянии от реки Оби и течет с северо-запада на юго-восток. На левом берегу ее безлесная степь, на которой, по направлению к востоку, изображен ряд палаток, и только верхняя часть правого берега представляет полосу лесов, простирающуюся до берегов Волги и составляющую продолжение великой северной лесной полосы; к югу от этой части нарисованы палатки и при устье город. Легко узнать в этой реке Яик, а находящийся на нем город приурочить к Сарайчику.

К западу от Яика в Каспийское море течет Волга, между тем как, пo замечанию Мюнстера, она впадает в Черное море. Противоречие любопытное, указывающее на то, что карта Московии, находящаяся в космографии Мюнстера, составлена не им и не по тем сведениям, какими он располагал.

За исток р. Волги, название которой помещено на Мюнстеровой карте близ устьев этой реки, следует принять озеро, из которого вытекают и р. Днепр, и р. Западная Двина, так как мнение о том, что эти три великие реки вытекают из одной лесистой, болотистой местности, было общераспространенным в географической литературе XVI в., хотя и существовали различные ближайшие определения места истока Волги. [104]

Взяв начало в указанном великом озере, Волга, по Мюнстеровой карте, проникает далеко на север и принимает в себя с левой стороны две реки. Второй из этих притоков, далее отстоящий от истока Волги, вытекает из озера, имеющего вид квадрата с надписью “Iesera Belij” (Белоозеро), следовательно, этот приток, изображенный на карте в виде прямой линии, по меридиональному направлению, есть р. Шексна. Другой приток Волги, впадающий в нее недалеко от устья Шексны и текущий с севера на юг, по линии дугообразной, следует приурочить к р. Мологе.

При первом взглядe на занимающую нас карту можно усомниться в верности сейчас высказанных определений, так как между двумя помянутыми притоками находится подпись, в вертикальном направлении “Wilki”; но это слово должно быть отнесено к слову “Nouigrod”, хотя оно и находится от него в довольно значительном расстоянии.

Приняв Шексну, Волга продолжает свой путь на северо-восток, между тем как устье Шексны есть крайний предел Волги на севере; но замечательно, что поворот ее на восток, после впадения в нее Мологи, означен и на нашей карте. От истока Волги до того места, где она, по Мюнстеровой карте, достигает своего крайнего предала на севере, находим всего только два города: один — почти на половине расстояния между истоком Волги и устьем Мологи; другой — выше устья Шексны. Первый из них — вероятно, Тверь; второй — Ярославль или Кострома. К северу от этого города, между северо-западным пределом Волги и Вологдой (Wolochda) изображено озеро, на восточном берегу которого поставлен знак города, а на юго-западной стороне этого же озера надпись “Habisk”, вероятно вместо “Halisk”, то есть, Галич, лежащий на юго-восточном берегу Галичского озера и уже в XIV в. известный своими солеными варницами (“Промышленность древней Руси”. Н. Аристова, С.-Пб., 1866 г., стр. 71.).

На одной параллели с Галичем лежит крайний северо-западный предел Волги. Отсюда она несет свои воды на восток и постепенно, в виде дуги, склоняется на юг, но в такой незначительной степени, что устье ее, нарисованное на карте в виде четырех рукавов, занимающих довольно значительное пространство, лежит даже севернее ее истока. На восток от Галича, при повороте Волги на юг, в нее впадает с левой стороны [105] образующаяся из слияния двух, почти одинаковых по длине рек. Судя по очертанию, одна из этих рек может быть приурочена к Унже, другая к ее притоку Нею, впадающему в нее с правой стороны (Stuckenberg, V, 414.). На р. Унже стоит город, на ее притоки — тоже. Первый из этих городов можно приурочить к известному во второй половине XV в. городу Унже (Кн. Б. Ч., по изд. 1846 г., стр. 138: “А в Унжу реку пала от Галича р. Нея”... “А на pеке на Нее град Парфеньев”... Гор. Пос., т. II, С.-Пб. 1861 г., стр. 585. Акты Истор., II, № 165 (1609-марта 4) сто. 194; “пришли под Кострому изменники наши галицкие и вологодцие, и уженские, и кологривские, и парфеньевские”...). От устья Унжи Волга несколько склоняется на юг до впадения Оки, к северу от устья которой стоит Нажний Новгород (Nouigrod).

Очертание Оки не имеет ни малейшего сходства с действительностью; но если бы мы положили перед собою Мюнстерову карту так, чтобы запад приходился на север, и соответственно с этим означали бы и другие страны света на ней, то это очертание напомнило бы нам течение р. Оки. Она берет начало к востоку от города Белева (“Beleff”), который лежит на левом берегу ее, и сначала течет на северо-запад, а потом на значительном расстоянии становится господствующим направление северное. Выше Белева в нее впадает с правой стороны р. Упа, вытекающая из огромного безымянного озера, которое соединяется протоком с озером Иван (“Juan”), дающим начало и р. Дону (“Don fl.”). Этот проток есть р. Шать, которую Герберштейн считал притоком р. Оки, а Упу — притоком Шати (R. М. С., по изд. 1556 г., 66 В (р. п., 102): “Schat in Occidentem, Uppa fluvio in se recepto, Occam inter Occidentem et Septentrionem influit”. Stuckenberg, V. 444: Шать вытекает из Иванова озера и впадает в реку Упу.), и на карте Мюнстера обе они являются как бы одною рекою, текущею на значительном расстоянии по направлению юго-западному. Знак города на левом берегу реки, нами принятой за Упу, по всей вероятности, относится к Туле.

Против устья Упы, недалеко от того места, где Ока поворачивает на север, в нее впадает Угра, сначала текущая на север, а потом на восток; к югу от нее — знак города. К северу от устья Угры — город Кашира (“Kossera”), на левом берегу р. Оки, на котором он действительно и находился в древности, до царствования Михаила Феодоровича, и по указу которого он был [106] перенесен на правый берег (“Материалы для истории инженерного искусства в Poccии” — Ф. Ласковского, ч. I, С.-Пб. 1858 г., стр. 34, 45. Гор. Пос., т. V, ч. I, С.-Пб. 1865 г., 290-291. Никон. лет., VI, 245: 1531 г. “Срублен бысть того же лета на Кашире град древян”.). В недальнем расстоянии от Каширы в Оку впадает с левой сторона р. Москва, на левом берегу которой гор. Москва (“Mosqua”), а выше надпись “Moscouia”. Далее к cеверу Ока принимает в себя две реки, из которых одна впадает с правой стороны — Мокша; а другая с левой — Клязьма.

По принятии Оки, Волга снова подымается на север и принимает в себя с правой стороны р. Суру, при устье которой лежит гор. Васильсурск (“Wassilgrod”), и далее с левой — р. Каму, на правом берегу которой лежит гор. Казань. То обстоятельство, что на Мюнстеровой карте находится Васильсурск, указывает на время ее составления — после 1523 г., так как город этот был основан в этом году (П.С.Р.Л., VI (Соф. 2), 264: “в лето 7032 сентября в 1 срубили на Cypе Васильгород”: VШ (Воскр.), стр. 270; Никон. лет., VI. 229.).

Кама, изображенная на Мюнстеровой карте, очень незначительною рекой, принимает с правой стороны р. Вятку, на левом берегу которой означен гор. Хлынов (“Chilinow”).

Ниже Казани находим на правом берегу Волги один только город Астрахань (“Astarchan”).

Черное море (“Pontus Euxinus”) выступает на Мюнстеровой карте в виде небольшого извилистого залива, имеющего вид треугольника и лежащего к западу от полуострова Таврического, на юге которого изображены деревья, а выше их надпись “Pero Kopska”. Более значительное место занимает Азовское море (“Meotisch maere”). Одна часть его западного берега, имеющего господствующее меридиональное направление, составляет восточную береговую линию Крыма и представляет два углубления, из которых наиболее значительное образует Перекопский перешеек; другая часть может быть принята за широкий лиман р. Дона, столь глубоко врезывающейся в материк, что оконечность этого лимана представляет крайний северный предел азовской береговой линии. От этого предела она направляется на восток, потом спускается на юг и против южной оконечности Крыма поворачивает на запад. Как видно, [107] Азовское море на Мюнстеровой карте до некоторой степени напоминает береговые очертания этого моря.

Из рек Черноморского бассейна изображены на этой карте всего только три реки: “Neper fl.”, “Tanais fl.” и безымянная река, впадающая в Азовское море к востоку от Дона.

За источник р. Днепра можно, по-видимому, принять то же обширное баснословное озеро, из которого вытекают и две другие великие реки восточно-европейской равнины, Западная Двина и Волга. В это же озеро с восточной стороны впадают две небольшие речки, из которых одна течет с севера на юг, другая — берет начало в недальнем расстоянии от р. Москвы и течет с юго-востока на северо-запад. Эту последнюю, судя по течению ее, можно с большим вероятием принять за р. Вязьму.

По выходе из баснословного безымянного озера, Днепр течет почти без всяких извилин на юг до самого Киева (“Kioff”). С правой стороны в Днепр впадает безымянная речка, вытекающая, по-видимому, из озера, и на правом берегу ее близ самого устья город, который лежит недалеко от Смоленска (“Smolensk”) и положением своим напоминает город Оршу, лежащий близ Днепра, при впадении в него речки Оршицы.

С левой стороны в Днепр впадают две значительные реки: одна безымянная, берущая начало к юго-востоку от Смоленска, может быть принята за р. Сожь; другая — р. Десна (“Desna fl.”). На первой расположены три города: один в верховье ее и близ него подпись “Rscha”; другой — на левом берегу, ближе к верховью, чем к устью; третий, недалеко от устья, на правом берегу.

Чертеж Десны напоминает ее направление южное и юго-западное. На ней два города: один — в самом верховье, может быть — Брянск; другой — на правом берегу, против устья реки, впадающей в Десну с левой стороны. В этом притоке р. Десны легко узнать р. Сейм, так как на правом берегу ее означен город с надписью “Puttim”, то есть, Путивль. Kpoме p. Сейма, в Десну впадает с левой стороны еще один безымянный приток.

Река Дон имеет на Мюнстеровой карте два названия: “Don” и “Tanais”, и первое из них находится близ истока этой реки — озера Иван (“Ivаn”). Отсюда Дон течет на север, а затем поворачивает на юг и до самого устья, при котором стоит город Азов, сохраняет южное направление, только в некоторых местах делая изгибы на запад и восток. В эпоху составления [108] Мюнстеровой карты притоки Дона еще не имели того важного значения, какое они стали приобретать в последующее время, и из них находим на этой карте только один приток с правой стороны, русло которого сначала имеет направление с юга на север, а потом с запада на восток. Может быть, это р. Быстрая Сосна, пользовавшаяся из левых притоков р. Дона наибольшею известностью в первой половине XVI в. (Герберштейн, по изд. 1556 г., 67 С (р. п., 104): “Eх Оссае porro tontibus duos alios fluvios oriri aiunt, Sem et Schosna” (Сосна)).

Безымянная река, впадающая в Азовское море к востоку от Танаиса, едва ли может быть определена. На Мюнстеровой карте она является довольно значительною рекою; берет начало к западу от города Шемахи (“Schamachia”), сначала направляется на юг, затем подымается на север и снова поворачивает на юг. К востоку от нее и к югу от Шемахи надпись “Tartaria” и знак нам неизвестного города, к которому, может быть, относится название “Tumenmala” (?).

Характеристическую особенность Мюнстеровой карты составляют изображения некоторых животных, размещенные на ней в тех именно местностях, в которых они водятся. На северо-западе из вод Беломорских выглядывает голова моржа; в лесной полосе, тянущейся по левому берегу Северной Двины, находим изображение россомахи (“Rossomata”); в местности, лежащей к западу от Дона, несколько выше юрт, указывающих на степной образ жизни народа, обитающего к северу от Перекопа, — изображение четвероногого животного, с козлиною бородой и двумя рогами. По всей вероятности, это то самое животное, которое в Трактате Матвея Меховского названо “Swak”, а в Записках Герберштейна сейгак (сайга) и представляет особый вид антилопы, водящейся в южнорусских степях. Все эти в первой половине XVI в. малоизвестные на западе Европы животные потому, очевидно, и были изображены на Мюнстеровой карте, что они составляют характеристическую особенность животного царства восточной Европы, и по той же причине об этих животных сообщили довольно обстоятельные сведения и Матвей Меховский в своем Трактате, и Олай в истории о северных народах, и Герберштейн в Записках о Московии (Матвей Mеxoвcкий, по изд. 1521 г., стр. Hiij и об. (о морже). Giij, л. 2 об. (о poccoмaхе), Bij (“Swak... est animal quantitatis ou is, iu terris alijs non visum, lana griseum, duo parva cornua habens”...); Historia Olai magni, Basileae, 1567 г., стр. 789-790 (о морже, 1. XXI, С. XXVIII, XXIX); 682-683 (о россомахе, 1. XVIII, С. VIII, IX, стр. 682: “lingua Germanica Vielefrass, Slavonice Rossomaka a multa comestione: Latini uеrо non nisi fictitio Gulo, uidelicet a gulositate appellatur”). Herberstein, по изд. 1556 г., 81 С., 120 A-В (о морже; р. п. 124, 179); 113 А (о caйге p. п., 168). См. “Zoographia rosso-asiatica” P. Pallas, Petropoli, 1811, I, 252-253 (Antilope Saiga): “Rossis Saigak; Polonis Suhac vel Baran polnii” (i. e. ovis campesiris); Путешествие акад. Ивана Лепехина, ч. IV (в 1772 г.), С.-Пб. 1805 г., стр. 8, 136, 324 (о морже), ч. III, стр. 92 (о россомахе); П. С. Палласа Путешествие, ч. I, С.-Пб. 1773 г., прибавления, стр. 1-2.). [109]

He смотря на все свои существенные недостатки, Мюнстерова карта Московии во многих отношениях заслуживает внимания. После знаменитой карты Фра-Мауро 1459 г. до второй четверти XVI в. картография западно-европейская по отношению к восточной Европе не представляла, на сколько нам известно, ничего особенно выдающегося и замечательного в общем ходе развития географической науки. На всех нам известных картах XV-XVI в. великая восточно-европейская равнина является на ряду с другими частями старого света, как часть земной поверхности, замечательная, по-видимому, только тем, что одна из рек ее считалась границею между Европою и Азиею, иногда же обращавшая на себя внимание как крайний, по баснословным преданиям, предел походов Александра Великого, как место обитания племен, о которых сохранились предания у классических писателей.

Обычное содержание географических карт XV-XVI вв. составляют следующие немногие названия и очертания, им соответствующие: горы Рифейские и Гиперборейские, Герцинский лес; pp. Pa (Волга), Tanais (Don), Turuntus, впадающий в Балтийское море; lаcus Albus. Кроме этих названий, на некоторых картах находим еще следующие: Russia alba sive Moscouia; Moscovia (Ducatus Moscobia); Sarmatia Asiatica, Sarmatia Europe; Gross. Neugart; Modothe gentes; Hippophagi; Columne Alexandri (В изд. “Atlas compose de mappemondes et de cartes hydrographiques et historiques depuis le XI jusqu’au XVII siecle” — vic. de Santarem, Paris, 1842, находятся следующие карты XV-XVI вв., имеющие отношение к исторической географии Poccии:

II. “M. de Sebastian Cabot, pilote major de Charles Quint, de la premiere moitie du XVI siecle”: (№№ 66-67): 1) Mare Goticum, имеет следующие части: Mare livonicum, Mare finionicum, Mare Sueticum, M. В (?) otnicum; 2) Paludes Maeotides, северная оконечность на 55° с. шир.; 3) Lacus albus, соединено с Финским заливом (mare finionicum), между 65 и 70° с. шир.; 4) Hiperborei mоntes; 5) Riphei montes, между 50-60° с. шир.; 6) Hippiei montes, 75°-80° д., 50-55° с. шир.; 7) Rha fl., вытекает из озера, лежащего на Гиперборейских горах, на 60° с. шир.; 8) p. Tanais, вытекает из большого озера; 9) Sarmatia Europe, к западу от Танаиса; 10) Ducatus Moscobia, Russia Alba sive Moscovia; 11) Novogrado, к с. от 60° параллели; 12) Columne Alexandri, под 50° с. шир., 75-80° д. 13) Modothe gentes, 50° с. шир., 80°-85° д.; 14) Hippofagi, к востоку от Mодотов, 85°- 90° д., 60° c. шир. 15) Suardeni, на 75° меридиане, 55°-60° с. шир.; 16) Mithridatis regie, 75°-80° д., 55°-60° с. шир.; 17) Sapоtrene, 80-85° д., 50-55° с. шир.; 18) Amasones, на р. Волге, 80-85° д, 50°-55° с. шир. И др. Moduti, Hippophagi, Suardeni Sapothreni упоминаются у Птолемея.).[110] Как видно из этого перечня, западно-европейская картография XV-XVI в. по отношению к восточной Европе не выходила из тесного круга классических преданий, и по большей части, повторяла только то, что было ими завещано. От этого исключительного влияния она освободилась в конце второй половины XVI в., выступила на новый верный путь и тем самым получила возможность [111] иметь хотя сколько-нибудь приближающееся к действительности изображение великой европейской равнины, столь долго не выступавшей из мрака неизвестности. К сожалению, мы не знаем, с какого именно произведения начинается это новое направление, так как карты, приложенные к древнейшим иностранным сочинениям о Руси Московской, до нас не дошли, и Мюнстерова карта Московии является первым опытом такого изображения восточноевропейской равнины, которое было основано на современных и более или менее достоверных известиях о ней, а не на старых, отживших свое время преданиях. На Мюнстеровой карте находим хотя и не полное очертание Белого моря, главных рек на востоке Европы, знаки важнейших городов, не мало названий областных и племенных и даже р. Обь.

Если мы сопоставим карту Мюнстера с его описанием Московии, то окажется, что по количеству географических данных, оно далеко недостаточно для составления приложенной к нему, хотя и небольшой по своим размерам, карты. Предполагать, что Мюнстер имел эти данные и сам составил карту — едва ли возможно: в описании Московии упоминается всего только восемь рек, а на карте число их доходит до пятидесяти четырех (К бассейну Северного океана относится 14 рек, Балтийского моря — 13, Kacпийcкого моря — 17, Черного моря — 10 рек.). И с какою целью потратил бы время знаменитый космограф на изображение таких речек восточно-европейской равнины, которые не имели никакого значения в общем географическом обозрении Европы, и от которых читатели космографии ничего не приобретали. Если бы Мюнстер был составителем карты Московии или принимал непосредственное участие в этом труде, то едва ли б он допустил то противоречие, на которое мы уже обращали внимание: в описании Московии говорится о том, что Волга впадает в Черное норе, а на карте она изображена впадающею в Каспийское море.

В то время, к которому относится составление Мюнстеровой карты (пятое десятилетие XVI в.), никто из иностранцев, сколько нам известно, не располагал географическими сведениями, необходимыми для ее составления, и, вероятно, они не заключались и в тех недошедших до нас сочинениях, о которых упоминает автор Записок о Московии. В противном случае, что же могло побудить его к подробному географическому описанию восточной [112] Европы? Сам же он определяет задачу своего труда необходимостью восполнить весьма заметный в западно-европейской литературе пробел в сведениях о Московии. Для составления же ее хорографии, находящейся в Записках, были, конечно, необходимы многие условия: наблюдательность, трудолюбие и добросовестность Герберштейна, его широкое образование, знание русской речи, весьма выгодные отношения его к современным ему замечательным русским деятелям, наконец, долгое пребывание в Poccии одним словом — такие счастливые условия, в каких не находился ни один из иностранных писателей первой половины XVI в., а между тем на Мюнстеровой карте Московии находим данные, которых нет ни в Записках Герберштейна, ни на его карте, как, например, озеро Водло, сведения о направлении берегов Беломорских и некоторых рек.

Замечательно, что названия племен, принадлежащие классической эпохе, не встречаются на Мюнстеровой карте Московии, между тем как на карте Польши, находящейся в космографии Мюнстера, к западу от Пскова, находим Агатирсов (“Agathyrsi”), а к югу от Смоленска — Гамаксовиев (Mюнcmep, по изд. 1552 г., стр. 887. Агатирсы упоминаются у Геродота, Птолемея и др., Гамаксобии — у Птолемея, Плиния и др.) (“Hamaxobij”).

Эта особенность обращает на себя внимание потому, что еще в XVI в. каждый из образованных иностранцев тщательно заботился об отыскании классических названий на востоке Европы и приypoчивал эти названия к каким-либо ему современным, что, при господствовавшем в то время, совершенно произвольном словопроизводстве, было делом не трудным.

Все нами высказанные соображения в связи с теми данными, какие представляет Мюнстерова карта — верные во многих частях очертания рек, города и названия племен, на ней означенные, — убеждают в том, что она, как мы старались доказать, не могла быть составлена по современным ей иностранными источникам, и вместе с тем, дают право предполагать, что составитель ее непосредственно или через посредство других пользовался русским чертежом Московского государства. На существование такого чертежа указывает любопытное свидетельство, по всей вероятности относящееся ко времени княжения Василия Ивановича. Когда однажды в Аугсбурге один из иностранцев спросил русского посла: считает [112] ли он возможным проезд через северные моря в южные страны, то посол русский отвечал утвердительно, и чтобы доказать свое мнение, велел подать карту, на которой находилось “описание” Моcкoвии и ей подвластных земель (“Primo volume et Terza editione delle navigationi et viaggi raccolto gia da M. Gio Battista Ramusio”, Venetia, 1563, p. 373 об.-374. (“fattasi portare una charta doue era la descritione di Moscovia et altre prouincie suggette a quella”). Для определения времени разговора русского посла с образованным иностранцем, имя которого неизвестно, может послужить следующее место в том же “Discorso sopra li viaggi delle spetierie”: “Continue poi che nоn erano passati molti anni, che venne alla corte del suo principe (то есть, великого князя Московского) vn Ambasciador di Papa Leone, nominate messer Paulo Centurione Genouese”... Павел Генуезец был два раза в Москве: в первый раз он приезжал с грамотою папы Льва X (ум. в 1521 г.); второй раз — с грамотою папы Климента VII (Библ. ин. писат., Спб. 1863 г., Иовий, 58 (р. п. 14); 60 (р. п. 17). О первом приезде в Москву Павла сохранилось извеcтиe в Никон. лет., VI, 227 (1521 г. “был у великого князя на Москве от папы Римского человек его именем Павел”). Следовательно, с большим вероятием разговор Рамузио может быть отнесен ко времени княжения Василия III. Мейнерс, Vergleichung des aelteren und neuern Russlands, I B., Leipzig, 1798, s. 7, первый указал на “Discorso” Paмузиo. Аделунг не мог не усумниться в том, что Русский посол имел pyccкий чертеж и отнес “Discorso” к 1518 г., Beitraеge zur Kenntniss d. Russ. Reiches, IV, 18-19. Приведенное нами свидетельство подтверждает предположение, высказанное в 1859 г. В. И. Ламанскими о том, что в первой половине XVI в. на Руси уже существовали отдельные чертежи. “Давность”, говорит В. И. Ламанский, — “станичного устройства, существовавшего в обычае задолго до 1571 г. и невозможность предполагать, что первые pyccкие чертежи составлены были с целью военно-административною, дают совершенную вероятность... известию Татищева, что “царь Иван Васильевич в 1552 г. велел землю измерить и чертеж государства сделать”. Это же обширное для того времени предприятие в свою очередь доказывает, что, так сказать, частные опыты и отдельные чертежи существовали на Руси еще и в первой половине XVI в.” “Старинная русская картография”, Вестн. Русс. Геогр. Общ. 1859 г., ч. XXVII. отд. V (Смесь), стр. 16.).

Чертеж, послуживший для составления Мюнстеровой карты подвергся, правда, некоторым переделкам, но они, как можно думать, коснулись только географических названий. Некоторые из них (“Habitz” — Галич; “Deick” — Яик; “Kossera” — Кошира) были, очевидно, не поняты и прочитаны не верно; другие явились несколько искаженными или от недостаточного знания фонетики или случайно, от невнимания и недосмотра (Assow): третьи, наконец, были заменены названиями, установившимися в иностранной географической литературе (Pontus Euxinus, Meotisch maere, Tanais, Moskovia).

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.