МАХ-ШАРАФ ХАНУМ КУРДИСТАНИ

ХРОНИКА ДОМА АРДАЛАН

ТАРИХ-И АРДАЛАН

ВВЕДЕНИЕ

Настоящее издание представляет собою перевод хроники курдской поэтессы и историка первой половины XIX в. Мах Шараф-ханум Курдистани, более известной под литературным псевдонимом Мастуре (перс, “спрятанная”, “целомудренная”). Книга написана на персидском языке и называется Та'рих-и Ардалан — “История Арделана”. Сочинение посвящено истории сравнительно небольшой, но крайне интересной области Восточного Курдистана и правившей там династии курдских эмиров.

Курдистан, поделенный в начале XVI столетия между Османской Турцией и Сефевидским Ираном, оставался под властью этих стран до конца XIX в. Однако значительная часть курдских областей фактически пользовалась независимостью ¹ признавая то шахскую, то султанскую власть, а временами не признавая ни той и ни другой даже номинально. Ирано-турецкое соперничество в Курдистане, регулярно повторяющиеся попытки установить реальную власть над курдами в XIX столетии обрели особую остроту, что привело к росту национального самосознания. Центрами этнической консолидации выступали эмираты Арделан, Бабан, Рувандуз, Хаккари, Бахдинан, Бохтан, и там вспыхивает целый ряд крупных восстаний. В Курдистане к этому времени в политическое и экономическое соперничество помимо Турции и Ирана включились развитые европейские державы. Общими усилиями заинтересованных сторон восстания были разгромлены, и к первому десятилетию второй половины XIX в. курдские эмираты прекратили свое существование.

Многовековое существование курдских эмиратов с могущественными, временами почти независимыми правителями во главе способствовало созданию местных исторических традиций и школ. События конца XVIII—XIX в. также не могли не содействовать пробуждению патриотизма, возрождению преданий и легенд о былой мощи княжеских родов. В Арделане, одном из крупнейших центров консолидации курдского этноса, возникла целая школа местных [9] историографов, представленная рядом имен авторов. В биобиблиографической литературе по курдам зафиксированы названия четырех значительных исторических произведений, принадлежащих перу курдских авторов, уроженцев Арделанского Курдистана: Зубдат ат-таварих-и Санандаджи Мухаммада Шарифа Кази, хроника Хусрава ибн Мухаммада Бани Ар-далана, Та'рих-и Ардалан Мах Шараф-ханум Курдистани и Хадике-йи Насирийе 'Али Акбар-хана Садик ал-Мулка ².

Самая ранняя из известных нам арделанских хроник является сочинением Мухаммада Шарифа Кази и завершена в 1215/1800-01 г. В хранилищах мира она представлена единственной рукописью, которая ныне находится в библиотеке Кембриджского университета ³. Другие списки в каталогах не упоминаются, но существуют в частных коллекциях несомненно. Доказательством этому служит рукопись, принадлежащая курдскому ученому Мухаммаду Мукри, с которой он любезно дал возможность автору этих строк познакомиться и снять фотокопию.

Сочинение Мухаммада Шарифа Кази написано по типу “всеобщих” историй и в списке Кембриджского университета состоит из введения, двенадцати глав и заключения. Арделану и курдам вообще посвящена лишь предпоследняя, 11-я глава, которая в списке Кембриджского университета составляет около ¹/₅ части всего сочинения. Эту главу можно назвать первой известной нам записью местной исторической традиции. Последующие ⁴ авторы, несомненно, использовали это произведение. Мах Шараф-ханум при этом ссылается на своего предшественника. Хусрав ибн Мухаммад и автор Хадике-йи Насирийе обходятся без всяких ссылок. Хусрав ибн Мухаммад даже заверяет читателей, что до него история правителей из дома Бани Ардалан оставалась сокрытой “за завесой тайны” ⁵.

Арделанской историографии до самого последнего времени не уделялось большого внимания ни в отечественной, ни в зарубежной научной литературе. Не привлекалась к [10] исследованию Зубдат ат-таварих-и Санандаджи Мухаммада Шарифа Казн и, кроме краткого описания рукописи из библиотеки Кембриджского университета в каталоге Э. Брауна ⁶ и упоминания в биобиблиографическом труде Ч. А. Стори, другие сведения об источнике в научной литературе до 1984 г. отсутствовали ⁷.

Рукопись сочинения Хусрава ибн Мухаммада в хранилище Национальной библиотеки Парижа до 1979 г. считалась уникальной. В этом году в Тегеране по рукописи из частного собрания было осуществлено издание хроники под названием Лубб-и таварих. Та'рих-и Ардалан, та'лиф-и Хусрав ибн Мухаммад ибн Манучихр Ардалан машхур ба Мусаннаф дар сал-и 1249 х. к,, и через пять лет, в 1984 г., издан текст парижского манускрипта вместе с переводом на русский язык, введением, примечаниями и приложением, выполненными автором этих строк ⁸.

Сочинение Мирза Али Акбар-хана Садик ал-Мулка Хади-ке-йи Насирийе существует в нескольких списках ⁹, однако издание текста до сих пор не осуществлено, и хроника не нашла научного освещения ни в отечественной, ни в зарубежной литературе. Краткий и местами не совсем точный пересказ текста одной из рукописей Хадике-йи Насирийе содержит статья В. П. Никитина под названием “Les valis d'Ardelan”.

Каждая из арделанских хроник ценна по-своему, и ни одна не дублирует другую. Публикации и исследования заслуживают все произведения арделанских историографов, которые при бедности источниковедческой базы по истории курдов представляются бесценным кладезем информации по Юго-Восточному Курдистану.

Судьба хроники Мах Шараф-ханум Курдистани и ее поэтического наследия сложилась сравнительно удачно. Интерес к творчеству и неординарной личности автора — поэтессы, жены арделанского князя Хусрав-хана Накама (1240/1824-25—1250/1834-35)—побудил курдского ученого и “попечителя просвещения в Курдистане” ¹⁰ Хаджжи Шайх Йахйю Ма'рифата предпринять в 1926 г. издание персидских стихов Мастуре под названием Диван-и Мах Шараф-ханум Курдистани мутахаллис ба Мастуре. В подготовке издания участвовали Мирза Асадаллах Курдистани и владелец библиотеки “Шарк” Мухаммад-ака Рамазани ¹¹. Книга содержит [11] небольшую вводную статью Йахйи Ма'рифата, несколько заключительных замечаний (хатиме) Абу-л-Бака Му'тамади Курдистани и заканчивается весьма примечательным объявлением: “Деньги, вырученные от продажи этого дивана [стихов], под руководством господина Ма'рифата будут потрачены на издание и публикацию других диванов [стихов] и сочинений курдских авторов” ¹².

Хроника Мастуре увидела свет через двадцать лет, в начале 1946 г., после провозглашения Северного Курдистана автономной областью в пределах Ирана и установления там демократического режима. События в Северном Курдистане нашли горячий отклик в других районах Иранского Курдистана, способствовали росту национального самосознания курдов и интереса к своему историческому прошлому.

Издание “Истории Арделана” Мах Шараф-ханум Курдистани осуществил курдский ученый Насир Азадпур. “Хотя,— писал он в своем предисловии,— по истории Арделана было написано много книг и сочинений, следует признать, что хроника Мастуре с точки зрения давности [ее написания], личности [автора] и родственных связей с домом Бани Ардалан привлекает больше внимания, нежели любая [другая] книга” ¹³.

Издание хроники выполнено в Сенендедже типографским способом по рукописи, которую Насиру Азадпуру удалось получить с большим трудом и после долгих поисков ¹⁴. Насир Азадпур предпослал авторскому тексту небольшое предисловие и снабдил его примечаниями, в которых помимо этнолингвоисторических сведений содержатся отрывки стихотворений Махди-бека Шиккаки, курдского поэта второй половины XVIII в. ¹⁵. Существенным недостатком издания представляется отсутствие указаний, по какой рукописи воспроизведен текст хроники и какие были допущены исправления при прочтении отдельных мест манускрипта.

Сочинение Мах Шараф-ханум Курдистани до самого последнего времени оставалось вне поля зрения исследователей курдской истории ¹⁶, как и ее поэтическое творчество ¹⁷. Книга [12] не переведена ни на один из восточных и европейских языков. При подготовке настоящего издания для сравнительного анализа текста были привлечены все перечисленные выше произведения арделанских историографов. Особое внимание было уделено сравнению Та'рих-и Ардалан с сочинениями предшествующих авторов, которые послужили для Мастуре первоисточниками при написании книги. Перевод выполнен по тегеранскому изданию 1946 г. Книга к настоящему времени стала библиографической редкостью, и получить ее фотокопию удалось благодаря любезному содействию Ю. Е. Борщевского и М. А. Дандамаева. Пользуюсь случаем выразить также свою признательность за помощь в работе О. Ф. Акимушкину, О. Г. Большакову, Л. Т. Гюзальяну, С. Г. Кляшторному и Дж. Хайдари.

Все собственные имена и названия сочинений переданы на основе транслитерации, принятой в публикациях серии “Памятники письменности Востока”, цитаты из Корана приведены в переводе Г. С. Саблукова.

ОБ АВТОРЕ

О Мах Шараф-ханум Курдистани известно немного. Издатели хроники и дивана ее стихов Насир Азадпур и Йахйя Ма'рифат о ее жизни говорят кратко. Целый ряд ценных сведений можно почерпнуть из текста книги, хотя специально для осведомления читателей Мастуре ничего о себе не сообщает.

Мах Шараф-ханум Курдистани ¹⁸ родилась в столице Арделанского княжества городе Сенендедже в 1220/1805-06 г. ¹⁹, в правление грозного Аманаллах-хана (1214/1799-800—1240/ 1824-25), отца ее будущего мужа Хусрав-хана Накама. Могущество правящего дома Бани Ардалан, чьи владения в XII— XIV вв. С. X. Лонгригг называет империей ²⁰, к тому времени было основательно подорвано. Однако эмирам Хусравнхану (1170/1756-57—1205/1790-91) и его сыну Аманаллах-хану удалось весьма укрепить свое положение, расширить пределы владений и ослабить степень зависимости от центральной власти.

И отца и сына арделанские историографы назвали великими эмирами. Хусров-хан Великий принимал активное [13] участие в межкоалиционной борьбе за иранский престол, разгоревшейся после смерти Карим-хана Занда в 1779 г. Военная помощь Хусрав-хана и одержанные им победы над тремя претендентами на корону — Исма'ил-ханом, Джа'фар-ханом Зандами и Аллах-Кули-ханом Зангане — помогли утвердиться Ага Мухаммад-хану Каджару ²¹. По мнению иранского историографа Мирза Мухаммада Садика Нами Мусави, Хус-рав-хан и сам выступал претендентом на иранский престол ²².

Аманаллах-хан также достиг весьма высокой степени централизации ханской власти с помощью суровых мер по пресечению сепаратистских тенденций, подавления выступлений арделанской знати и глав племен. По словам очевидцев, он занимал положение почти королевское и был независим в полном смысле этого слова ²³. Таким образом, ко времени рождения Мастуре и в первые десятилетия ее жизни Арделанское княжество и его правитель играли заметную роль в стремительном развитии событий в Юго-Восточном Курдистане, который стал центром освободительной борьбы курдов.

Мах Шараф-ханум Курдистани была знатного происхождения. В ней соединились линии двух могущественных родов Арделанского Курдистана — рода потомственных везиров со стороны матери и семейства Кадири со стороны отца.

Прадед Мастуре по материнской линии Мирза 'Абдаллах везир был могущественным и влиятельным человеком при дворе Хусрав-хана Великого, выполнял ответственные поручения князя и в его отсутствие поддерживал порядок в столице княжества и в крепости Хасанабад ²⁴. Как можно понять из текста хроники Мах Шараф-ханум, объединенные усилия Мирза 'Абдаллаха везира, Мухаммада Рашид-бека вакила и Мирза Садика мустауфи, составивших в середине 60-х годов XVIII в. мощную антибабанскую коалицию, помогли упрочить положение пошатнувшегося было трона арделанских эмиров и противостоять претензиям Бабанов на Курдистан-и Сенне ²⁵.

В хронике Мастуре упоминаются многочисленные сыновья Мирза 'Абдаллаха везира. Старший сын Мирза Ахмал был захвачен в плен во время сражения с турками и бабанцами, Мирза 'Али и Мирза Махди убиты. Мирза Ахмад и Мирза Йусуф вместе с Мухаммадом Рашид-беком вакилом позднее выступили против Хусрав-хана и после неудавшейся попытки его сместить бежали в Шахризур. Впоследствии Мирза Иусуф поступил на службу к Аллах-Кули-хану Зангане и в [14] авангарде его войска участвовал в походе на Хусрав-хана ²⁶.

Верно служили княжескому дому сыновья Мирза 'Абдал-лаха везира Мирза Фатхаллах, назначенный после победы над Исма'ил-ханом Зандом правителем Туй-Саркана, и Мирза Лутфаллах, родной дядя матери Мастуре. Последний отличался богатырской силой и воинской доблестью. Во время сражения с племенем билбас он, по словам Мастуре, “выбил из седла и [поверг] на землю семнадцать билбасских витязей” ²⁷. В 1222/1807 г. Мирза Лутфаллах участвовал в заговоре арделанской знати против Аманаллах-хана, однако вскоре на заговорщиков донес и всех поголовно выдал ²⁸. Таким образом, родственники Мастуре по материнской линии играли видную роль в борьбе за власть в Арделанском Курдистане, то активно поддерживая правящую фамилию, то выступая против нее с оружием в руках.

Семейство Кадири, к которому принадлежал отец Мах Шараф-ханум, судя по тексту хроники, проявляло большую лояльность к княжескому дому, и члены этой семьи неизменно занимали видные должности при дворе. Весьма незаурядной личностью представляется дед Мастуре по отцу, Мухам-мадака ²⁹, проживший долгую, насыщенную кипучей деятельностью и бурными событиями жизнь и занимавший около полувека должность назира ³⁰ Курдистана, при четырех арделанских правителях. Арделанский назир имитировал, по всей видимости, пост одного из “столпов иранской державы”, который именовался назир-и буйутат и был начальником всех хозяйственных учреждений шахского двора: придворных ремесленных мастерских, бань и складских помещений. Полномочия арделанского назира выходили далеко за пределы княжеских кладовых, и Мухаммад-ака принимал самое активное; участие в политической борьбе и обогащался столь интенсивно, что не единожды вызывал у своих покровителей желание несколько уменьшить его состояние.

На страницах хроники Мастуре Мухаммад-ака впервые упоминается при описании событий начала 80-х годов XVIII столетия. Он входил в ближайшее окружение Хусрав-хана Великого, участвовал в военных походах, исполнял [15] ответственные поручения князя. Победы Хусрав-хана над правителем Керманашаха Аллах-Кули-ханом Зангане и Исма'ил-ханом и Джа'фар-ханом Зандами способствовали быстрому обогащению Мухаммад-ака за счет военных трофеев и добычи. “Говорят,— рассказывает Мастуре,— [моему] благородному деду выпали на долю несметные [богатства] из награбленного тем войском ³¹. Поскольку он счел себя не в праве [присвоить] добычу, то преподнес все Хусраву. Однако тот справедливый с присущим ему великодушием Хатима заниматься имуществами не стал и изволил оставить [моему деду]. До сих пор в нашей семье хранится на счастье дорогой цены зеркало из тех богатств” ³².

Мухаммад-ака сохранил свое положение и должность на-зира Курдистана в правление преемников Хусрав-хана, Лутф 'Али-хана (1205/1790-91—1209/1794-95) и его сына Хасан 'Али-хана (1209/1794-95—1214/1799-800) и сына Хусрав-хана Аманаллах-хана Великого. До глубокой старости оставался он в гуще событий, потрясавших эту сравнительно небольшую область Иранского Курдистана. При этом сам Мухаммад-ака и все семейство Кадири продолжали интенсивно богатеть. В 1206/1791-92 г., когда Лутф 'Али-хаи по приказу иранского шаха наводил порядок в Хузистане, арделанское войско, по словам Мастуре, завладело значительными богатствами, а Мухаммад-ака, которому поручалось доставить казну правителя Шуштера 'Аббас-Кули-хана, пополнил свое состояние на тысячу туманов ³³.

К началу XIX в. Мухаммад-ака настолько усилился, что позволил себе примкнуть к сыновьям Мухаммада Рашид-бека вакила, которые в начале правления Аманаллах-хана возглавили группировку арделанской знати, стремившуюся ограничить его власть. В наказание Аманаллах-хан “на несколько дней отвратил от него милостивый взор”, “взыскал с него пять тысяч туманов, но через восемнадцать дней снова назначил его на пост назира и отметил почетным халатом, и вознесся тот выше прежнего” ³⁴.

Аманаллах-хан еще не мог тогда расправиться с сыновьями Мухаммада Рашид-бека окончательно и притворно сменил гнев на милость. Однако в лице Мухаммад-ака ему, по-видимому, выгоднее было иметь влиятельного сторонника. Поэтому, не отказывая себе в удовольствии оштрафовать его на крупную сумму, Аманаллах-хан “простил” провинившегося и взял в свой гарем его дочерей, теток Мастуре. Сын Аманаллах-хана и одной из дочерей Мухаммад-ака, [16] Хусайн-Кули-хан отличался литературными талантами и получил известность под поэтическим псевдонимом Хави Санандаджи ³⁵. Двоюродному брату Мастуре Хусайн-Кули-хану довелось сыграть заметную роль в ее жизни, в особенности в самом ее конце, о чем будет рассказано ниже.

После описанных событий Мухаммад-ака стал исполнителем особо ответственных поручений Аманаллах-хана. В 1221/ 1806 г. он доставил к шахскому двору захваченного в плен “войсками Ирана и Аманаллах-хана” Сулайман-пашу Багдадского и 200 пленных румийцев ³⁶. Вскоре “прославленный дед сочинительницы” хроники ездил в Тегеран по делу нескольких представителей арделанской знати, которые “из злодейских побуждений снова подняли смуту” ³⁷. Миссия Мухаммад-ака закончилась успешно, и заговорщиков, направившихся было с жалобой к шаху, возвратили в Арделан. После конфискации имущества все они подверглись наказанию.

В 1234/1818-19 г. Мухаммад-ака направили в Бане для подавления восстания Фатх 'Али-султана Банейи ³⁸. Разгромленный правитель Бане обратился в бегство, и область предали ограблению ³⁹. Мухаммад-ака был ханом награжден, “вознесен и отмечен среди равных” и некоторое время занимался наведением порядка в Бане, а по возвращении его направили в Тегеран — доложить шаху о восстании старшего княжеского сына, которое закончилось гибелью его и многих представителей дома Бани Ардалан ⁴⁰.

До конца правления Аманаллах-хана и в первый год власти Хусрав-хана Накама Мухаммад-ака оставался при дворе и пользовался значительным влиянием. Несмотря на уже, по всей видимости, преклонный возраст, он продолжал принимать активное участие в военных походах. Однако богатство Мухаммад-ака не давало покоя молодому князю, будущему мужу Мастуре, и все члены семейства Кадири неожиданно подверглись опале, аресту и были оштрафованы на тридцать тысяч туманов ⁴¹. На одной и той же странице хроники Мастуре дважды упоминает “о разладе в делах” ее деда и отца, однако, более подробно останавливаясь на этих событиях двумя страницами ниже, среди потерпевших называет “отца сочинительницы Абу-л-Хасан-бека и еще братьев отца и племянников” ⁴². Мухаммад-ака при этом не упоминается, как [17] не указан он и в числе родственников Мастуре, которые были освобождены и снова снискали княжескую милость.

Такое умолчание трудно объяснить случайностью и приписать забывчивости автора. Можно предположить, что Мухаммад-ака, подобно своим сыновьям и внукам закованный после ареста в кандалы и подвергнутый унижению и пыткам, скончался в тюрьме. К тому времени он был уже в преклонном возрасте. Мастуре могла умолчать о дальнейшей судьбе своего деда, и решающую роль при этом сыграло ее положение вдовы Хусрав-хана Накама в то время, когда писались эти строки. Предполагаемая смерть Мухаммад-ака могла носить и насильственный характер, что вполне вписывается в социально-политическую ситуацию описываемого периода.

Абу-л-Хасан-бек, отец Мастуре, заметно отличался наклонностями и чертами характера от своего воинственного родителя. Интеллектуальные занятия его интересовали, по всей видимости, гораздо более, нежели дела ратные. В особенности охотно, по словам Мастуре, он занимался воспитанием детей и самое большое внимание уделил обучению и воспитанию дочери, которая была его первенцем и, без сомнения, предметом его гордости и самой горячей любви. “После того как из материнского чрева, — рассказывает Мастуре, — я утвердилась под опекой отцовского воспитания”, “с помощью той звезды апогея просвещения и светила небосвода разумения [или моего родителя], который питал естественную любовь и настоящую страсть к воспитанию детей и [их] закаливанию, в особенности меня, [поскольку я была] первой розой в том цветнике и первенцем-побегом с той лужайки, рука моя познакомилась с пером, а глаза прозрели [для прочтения] написанного” ⁴³.

Абу-л-Хасан-бек выполнял обязанности наставника при княжеском сыне Хусайн-Кули-хане, который приходился ему племянником, и Мах Шарах-ханум воспитывалась, как можно понять из текста ее хроники, при княжеском дворе ⁴⁴. Ама-наллах-хан не только доверил отцу Мастуре воспитание одного из сыновей, но и оставлял своим заместителем в столице. В 1234/1818-19 г., когда взбунтовался старший княжеский сын и двинулся было на Сенендедж, Абу-л-Хасан-бек руководил обороной города ⁴⁵.

Арест Абу-л-Хасан-бека, его отца, братьев и племянников по приказу Хусрав-хана Накама имел место, по всей видимости, в 1241/1825-26 г., поскольку Мастуре связывает это событие со смещением Хусайн-Кули-хана с поста правителя [18] Исфандабада, а смещен он был через год после смерти Аманаллах-хана и утверждения его наследника ⁴⁶, который приходился Хусайн-Кули-хану сводным братом. Со смещенным Хусайн-Кули-ханом попытались сговориться Акбар-бек, сын Мухаммада Заман-бека вакила, и его родственники, которые во время русско-иранских военных действий в Азербайджане примкнули к русскому войску. Враги Хусайн-Кули-хана тотчас доложили об этом князю, и, поскольку семье Мастуре приписывали, по ее словам, владение “наличными деньгами и сокрытыми ценностями”, “было дано указание втянуть в ту историю” отца сочинительницы хроники Абу-л-Хасан-бека, которому Хусайн-Кули-хан приходился племянником, и “под тем предлогом забрать все, что у них хранилось в тайниках” ⁴⁷.

“Дознание” поручили племяннику и воспитаннику Абу-л-Хасан-бека Хусайн-Кули-хану, и в случае благоприятного исхода Хусрав-хан обещал ему вернуть управление Исфанда-бадом. Будучи свидетелем того, как жестоко Хусрав-хан обошелся с остальными братьями ⁴⁸, Хусайн-Кули-хан исправно выполнил поручение. Он пригласил к себе Абу-л-Хасан-бека под предлогом болезни племянника и устроил перед людьми князя, спрятанными за занавеской, целый спектакль. Ничего не подозревавший отец Мастуре за два часа беседы, по-видимому, что-то сказал о своих тайниках, и на следующий день произошел арест. Абу-л-Хасан-бека, его братьев и племянников вскоре освободили, пожаловав “различными милостями”, а двадцатилетняя красавица Мах Шараф-ханум ⁴⁹ стала женой Хусрав-хана.

О судьбе отца после освобождения из-под ареста Мастуре ничего не сообщает. Можно лишь заключить, что к 1262/ 1845-46 г., когда было закончено написание хроники, Абу-л-Хасан-бека в живых не было, поскольку на страницах книги он неоднократно именуется покойным ⁵⁰.

Стараниями своего родителя Мах Шараф-ханум получила воспитание несколько иное, нежели большинство женщин ее круга. В знатной курдской среде основное внимание уделялось умению женщин петь национальные песни, танцевать, искусству верховой езды, различным рукоделиям и, лишь в последнюю очередь, письму. Курдские женщины, какое бы высокое положение они ни занимали, великолепно ездили верхом, “не боясь при этом перещеголять мужчин” ⁵¹. [19] Абу-л-Хасан-бек, по-видимому, основное внимание уделил интеллектуальному развитию дочери. Успеху содействовали “естественный интерес” и “врожденное желание изучать книги” ⁵², присущие Мастуре. Жадно вслушивалась она в предания, в легенды о “благих деяниях” предков. Более всего привлекали к себе диваны стихов поэтов прошлого и записи давних хронистов, “достоверные сведения о Курдистане”. Абу-л-Хасан-бек не ограничивал пытливый ум дочери чтением книг. Старинные курдские крепости, могучие цитадели арделанских эмиров, разрушенные по приказу турецких и иранских властителей, тоже привлекали ее внимание ⁵³.

По мере ознакомления с “сочинениями древних” у Мах Шараф-ханум крепло желание самой когда-либо взяться за описание исторических судеб Арделанского Курдистана: “Изучая и делая записи, убедилась я, что положение правителей вилайета Курдистан изъяснено и описано. Однако, хотя рассказано обстоятельно, по той причине, что от того остались [лишь] краткие [сведения], [история Курдистана] оставалась непросверленной жемчужиной” ⁵⁴. Внутреннюю потребность, “необходимость завершить” написанное предшествующими историками Мастуре осознала после того, как стала женой Хусрав-хана, украсив, по ее словам, стан своих дарований “убранством родства с той высокой династией, а гордые плечи и грудь — нарядом приобщения к тому прославленному семейству” ⁵⁵.

Мастуре вышла замуж, по всей вероятности, в конце 1241/1825-26 или в начале 1242/1826-27 г. Освободив членов семьи Кадири из-под ареста, Хусрав-хан взял старшую дочь Абу-л-Хасан-бека в свой гарем, закрепив женитьбой свое примирение с одним из знатных арделанских родов. Хусрав-хан наследовал своему отцу Аманаллах-хану в 1240/1824-25 г. в возрасте около двадцати лет. С 1235/1819-20 г. он был женат на каджарской принцессе, дочери Фатх 'Али-шаха Хусн Джихан-ханум ⁵⁶. От Хусн Джихан, согласно Та'рих-и Ардалан, у Хусрав-хана было три сына: Риза-Кули-хан, Аманаллах-хан [20] (Гулам-шах-хан), Хан Ахмад-хан и три дочери: Ханум-и Xанумха, 'Адиле-султан и Аге-ханум ⁵⁷.

При Хусрав-хане, согласно хронике Хусрава ибн Мухамм; да Бани Ардалан, местная арделанская знать из курдов была оттеснена на задний план и при княжеском дворе усилилось каджарское влияние. В Курдистане, по словам историк стали распоряжаться “чужие” — “те, что говорили по персидски” ⁵⁸.

Женившись на Мастуре, Хусрав-хан вел себя при это точно так, как двадцать лет тому назад его отец Аманалла: хан, который, прежде чем взять в свой гарем дочерей Мухамад-ака, подверг будущего тестя немилости и крупному штрафу ⁵⁹. Действия Хусрав-хана легкообъяснимы элементарным деспотизмом, но, по нашему мнению, могла существовать и иная, более тонкая подоплека событий. Настораживает роль, отведенная в этой истории Хусрав-ханом своему сводному брату Хусайн-Кули-хану.

Воспитанник и племянник Абу-л-Хасан-бека, двоюродный брат Мастуре Хусайн-Кули-хан тоже отличался литературными талантами и был ее ровесником. Возможно, именно ему прочил в жены свою горячо любимую дочь Абу-л-Хасан-бек, поскольку двоюродные брат и сестра, по курдским обычаям, считались оптимально подходящей парой. Мастуре уделила судьбе Хусайн-Кули-хана достаточно внимания в своей хронике, последние дни своей жизни провела в его доме в Сулеймании и пережила Хусайн-Кули-хана не более чем на месяц. Быть может, в юности их связывали чувства более нежные, нежели родственные, и именно поэтому расчетливый Хусрав-хан заставил Хусайн-Кули-хана предать своего наставника и дядю, а вместе с ним и Мастуре. Однако такое предположение носит умозрительный характер и не подтверждается ни одним конкретным свидетельством хроники.

Мастуре, по-видимому, не была несчастлива в браке, хотя детей у нее не было ⁶⁰. Старшей женой Хусрав-хана была шахская дочь Хусн Джихан-ханум, и Мастуре до последней страницы своей книги упоминает о ней с неизменным почтением, соблюдая разделявшую их по положению дистанцию. Однако князь, несомненно, выделял дочь Абу-л-Хасан-бек; среди своих жен и оказывал ей предпочтение. По ее словам она была “вознесена до должности везира эндеруна”, или “министра” женской половины дома ⁶¹. Именно ей “принадлежала честь делить ложе с тем благородным”, и она “была [21] удостоена общения с ним днем и ночью” ⁶². Однако, хотя Мастуре пользовалась особой любовью Хусрав-хана, он, по-видимому, не оставлял без внимания и других обитательниц гарема. Ревнивые нотки часто звучат в стихах поэтессы.

Лирика Мастуре позволяет заглянуть в интимнейший мир ее чувств и переживаний. Стихи ее, как тончайший инструмент, передают все переливы ее настроений, и доминирует в поэзии Мастуре тема любви. В качестве образца ее любовной лирики приведем одно из лучших, на наш взгляд, ее стихотворений, которое условно, по рефрену, можно назвать “Сегодня ночью” ⁶³:

От свечи твоего появления в жилище моего сердца светло сегодня ночью,
Ангелы ликуют от блеска моего пиршества сегодня ночью;
От ланит [твоих], стана и писаного лика охвачена я страстью
Исполнения обет[ов] нарцисса и [стройной, как] тополь, лилии сегодня ночью;
Своим Аврангу [подобным] завитком [волос] ты напомнил гребню розу,
Мир будто наполнился мускусом и ладаном сегодня ночью;
Хвала Богу, благодаря лучам твоего солнц[у подобного] лика
Для меня развалины сердца внушают зависть тихому переулку сегодня ночью;
Когда при его прибытии разбрасывали деньги, положила я монетку на ладонь [на счастье],
Потому что для того солнца жилищем служит обитель души моей сегодня ночью;
Не требуй от меня теперь тонкости изъяснения,
От радости соединения с ним, любимым, перо мое косноязычно сегодня ночью;
Еще удивительнее, что возлюбленный у тебя, Мастуре, в объятиях. Так
Отчего же от крови сердца подол твой вызывает зависть розового сада сегодня ночью? ⁶⁴

Возможно, Мастуре приходилось страдать от вспыльчивого нрава мужа. Незначительная размолвка, и ее горю нет предела: “Посмотри, как обижаешь ты Мастуре!” ⁶⁵ Ранимость любящего сердца этой женщины, ее способность прощать удивительны:

Хотя от твоей несправедливости потеряла я власть над собой,
Душа и сердце Мастуре [да будут] жертвой за твои сердце и душу!
Пока ты — солнце в моем израненном сердце,
Мне не[ведомы] терпение и покой; [22]
Только не я одна убита любовью к тебе,
Таких, как я, твоих жертв тысяча;
Для нас, как глазная мазь [для раненого ока],
Прах, по которому ступает твоя нога! ⁶⁶

Мастуре оставалась любимой женой князя вплоть до его, преждевременной кончины 2-го раби' ал-аввала 1250/9 июля 1834 г. Он умер от болезни печени в возрасте около тридцати лет, за что и получил прозвище Накам (перс, “несчастливый”, “не насладившийся жизнью” ⁶⁷). Мастуре “не знала покоя и сна, ухаживая за больным”, и была безутешна в горе, которое она излила в многочисленных стихах и элегии на смерть Хусрав-хана:

Не знаю, как оба глаза мои возрыдали от горя,
Если его молодость подобает оплакать [самой] смерти! ⁶⁸

Новому князю, старшему сыну Хусрав-хана и Хуси Джихан-ханум Риза-Кули-хану, было всего одиннадцать лет, и бразды правления безраздельно забрала в свои руки Хусн Джихан, двадцать первая дочь Фатх 'Али-шаха от его сорок третьей жены. В Сенендеджском Курдистане она получила известность под именем Валийе-ханум (“госпожа правительница”), или Валийе. Около семи лет она правила Курдистаном, но чем старше становился сын, тем больше возникало в семье разногласий. Вскоре умер Фатх 'Али-шах, и в 1257/ 1841 г. Риза-Кули-хан добился “от обители царствования” своего назначения “правителем и полновластным владетелем” Арделана ⁶⁹.

Отстраненная от власти Валийе не примирилась и всячески старалась очернить сына в глазах “столпов державы”, прибегая к интригам, подкупу и клевете, пока в 1263/1847 г. стараниями своей матери Риза-Кули-хан не оказался в тюрьме. Правителем Арделана назначили грузина Хусрав-хана (Хусрав-хана Гурджи ⁷⁰), прославившегося своей жестокостью еще в бытность губернатором Гиляна и Исфахана ⁷¹. Такова [23] канва основных событий 1834—1847 гг. Как в это время складывалась судьба Мастуре? Хроника на этот счет не содержит ни малейшего намека или указания. Мастуре ни словом не обмолвилась о своей жизни вплоть до упоминания об отъезде в Бабан, о Валийе отзывалась с неизменным уважением, отдавая должное ее уму, проницательности и искушенности в делах — “уже в начале дела она предвидела его исход” ⁷². Единственный раз Мастуре позволила себе назвать действия Валийе интригами, то есть так, как они того заслуживали в действительности. О Риза-Кули-хане тоже рассказано с большим тактом, даже с попытками оправдать молодого князя, нередко терявшего самообладание. Лишь в одном месте Мастуре, по-видимому, не в силах удержаться, рассказывая о том, как обманутый Хусрав-ханом Риза-Кули-хан оказался в Тегеране под арестом. Она восклицает: “Воистину и не стыдно льву за [свой высокий] род!” ⁷³.

Однако при внимательном прочтении этих страниц хроники можно почувствовать незаметную на первый взгляд сдержанность автора, отсутствие обычных в таких случаях благопожеланий в адрес Валийе и Риза-Кули-хана. В хронике отсутствует перечисление их “достоинств и добродетелей”, трафаретный, но обязательный список которых прилагается при описании правления почти всех остальных арделанских властителей прошлого.

Все они могущественны, как легендарный царь Джамшид, великодушны, как прославившийся своей щедростью Хатим-Тай, и справедливы, как Хусрав Ануширван.

В главах книги, посвященных сумбурному и смутному времени правления Валийе и ее старшего сына, даже упоминается об актах несправедливости и неоправданной жестокости ⁷⁴. Мастуре явно не симпатизирует ни Риза-Кули-хану, ни его родительнице, ни их ожесточенной грызне за власть.

В какой-то степени положение Мастуре в этот период времени нам помогает представить одно ее стихотворение, написанное явно после смерти мужа и до отъезда в Бабан:

Я женщина, что избрана главой в царстве целомудрия,
Из племени затворниц в [наш] век нет мне равной;
Под чадрой у нас голова, достойная короны,
Однако что [от того за] польза, если коловратная [судьба] так меня принизила;
Мне стыдно теперь очень за царство Соломона,
Потому что печатке, вправленной в мой перстень, подвластна [целая] страна скромности
С десят[ками] женщин в [ней]. Хвала и благодарение Богу,
Мне подобает сказать, что я — гордость [своего] времени; [24]
Мне стыдно за корону и трон Джама и Кай-[Кауса],
однако [Ваша покорная] служанка лишена всего [и стоит] у порога вилайета ⁷⁵.

В стихотворении необычные, характерные для персоязычной поэзии и историографии жалобы на не знающий сострадания рок, хотя “коловратная судьба” упоминается. Мастуре унижена, по всей видимости, конкретными людьми, которые поставили ее “у порога вилайета”. И поступили так с нею не кто иные, как Валийе и пасынок Мастуре Риза-Кули-хан. Она продолжала жить при княжеском дворе. Во всяком случае, когда по приказу шаха Хусрав-хан Гурджи схватил Риза-Кули-хана и отослал в Тегеран, а княжеские обозы и домочадцы “знатными людьми Арделанского вилайета” были отправлены в Мариван, Мастуре находилась среди тех беженцев, насчитывавших тысячу человек ⁷⁶. Среди сопровождающих обозы был дядя Мастуре Мирза 'Абдаллах мунши-баши, составитель антологии Тазкире-йи Хадике-йи Аманаллахи и дополнения к Та'рих-и Ардалан.

Держали путь через Авроман в Сулейманию, столицу Бабанского княжества, которое переживало последние годы своего существования. Именно там, у своих соперников Бабанов, члены княжеской семьи рассчитывали найти надежное укрытие и пристанище. Шли, “отчаявшись в жизни”, и таким трудным путем, “что, пролети там орел небесный, [и] у него бы осыпались перья, а пройди там быстрый месяц [с] небосвода, и тот бы упал в самую преисподнюю” ⁷⁷. Разный прием они встречали по дороге. Авроманский султан оказал гостеприимство и “подобающим образом исполнил обычаи племени курдов”. Родной же брат Риза-Кули-хана, младший сын Валийе, поспешил в Авроман, чтобы захватить беженцев и свести счеты с родственниками ⁷⁸.

После злоключений трудного пути беженцы прибыли в одну из деревень Шахризура и там остановились. Мирза 'Абдаллах и еще один представитель арделанскои знати выехали в Сулейманию и были приняты бабанским пашой “с подобающим уважением и почетом”. Всех беженцев расселили по деревням Шахризура, Мастуре же вместе с дядей нашла пристанище в доме своего двоюродного брата Хусайн-Кули-хана, который выехал в Сулейманию из Арделана задолго до этих событий и “проживал там в полном почете” ⁷⁹.

“При нем (Хусайн-Кули-хане.— Е. В.) мы жили в радости”,— пишет Мастуре. Наконец, казалось бы, после [25] приниженности существования бездетной вдовы при княжеском дворе обрела она душевную теплоту, участие и понимание близкого ей человека, после трудных скитаний — желанный покой и возможность работать, продолжить написание своей хроники. Но благополучие оказалось недолгим. 5 зи-л-хидж-жа 1263/14 ноября 1847 г. после непродолжительной болезни скончался Хусайн-Кули-хан, и на странице хроники появляется первая и последняя жалоба на одиночество: “Со смертью его надорвалась [от рыданий] грудь, а глаза наполнились слезами. Я, Мастуре, тоже одинока в разлуке с тем дорогим” ⁸⁰.

Через несколько дней слегла и Мастуре: “Два-три дня уже душа и тело в огне из-за болезни”. Недомогание затянулось, и Мах Шараф-ханум не суждено было поправиться. В мухарраме 1264/декабре 1847 г. на сорок четвертом лунном году жизни, или в возрасте сорока двух солнечных лет, поэтесса скончалась “вдали от друзей и родных мест” ⁸¹. Похоронена Мастуре на кладбище Гирди Сайван ⁸², где покоится прах большинства известных курдских поэтов XIX столетия.

Перу Мах Шараф-ханум принадлежит не только Та'рих-и Ардалан, одно из интереснейших произведений арделанской историографии. По сведениям, которыми располагал издатель хроники Насир Азадпур, ею было написано сочинение о верованиях и шариате, рукопись которого, однако, ему найти не удалось ⁸³. Но наибольшую известность Мастуре получила как автор изящных, отмеченных тонким вкусом, мастерством и истинным талантом поэтических произведений: касыд, газелей, кит'а, руба'и, элегий и маснави.

В первой половине XIX в. в Арделанском и Бабанском княжествах, Южном и Восточном Курдистане, наблюдается невиданный доселе расцвет литературы. В антологиях XIX в. встречается целый ряд имен поэтов — современников Мастуре, живших и творивших в Арделане: Мирза Муртаза Афсар ⁸⁴ Курдистани (умер в 1262/1845-46 г.) ⁸⁵, Асадаллах-бек Амир-и Синне Ардалани (умер в 1262 г. х.) ⁸⁶, Акбар-бек Курдистани ⁸⁷, Мирза 'Абдалбаки Шийда-йи Курдистани (умер в 1244/1828-29 г.) ⁸⁸, двоюродный брат Мастуре [26] Хусайн Кули-хан, или Хави Санандаджи, который, по словам Риза-Кули-хана Хидайата, “был силен в стихах и в прозе и весьма красноречив” ⁸⁹.

На этот же исторический период приходятся жизнь и творчество трех великих курдских поэтов, уроженцев Южно го Курдистана: 'Абдаррахман-бека Салима (1805—1869) Мустафа-бека Курди (1812—1850) и Мулла Хизра Нали (1800—1856), названных автором очерка истории современной курдской литературы Маруфом Хазнадаром основоположниками поэзии на южном диалекте курдского языка, официальном языке Бабанского эмирата ⁹⁰. Нали, по всей видимости, был знаком с Мастуре и посвятил ей большую касыду, в которой отдавал должное ее таланту и обаянию ⁹¹.

Диван стихов Maix Шараф-ханум Курдистани насчитывал, по свидетельству автора Хадике-йи Насирийе, около двадцати тысяч бейтов ⁹². По сведениям Насира Азадпура, основанным на сочинении под названием Тухфе-йи Насирийе, которое, по словам издателя Та'рих-и Ардалан, “служит еще одним источником по истории Курдистана”, диван стихов Мастуре не превышал десяти тысяч бейтов ⁹³. Большая часть стихов поэтессы написана на горанийском ⁹⁴ диалекте курдского языка. На горани, названном В. Ф. Минорским придворным языком династии Бани Ардалан ⁹⁵, развивалась богатая литература и писали такие известные курдские поэты как Хане Кубади (1700—1759) и современник Мастуре Мулла 'Абдаррахим Тайджузи, известный под литературными псевдонимами Ма'дум или Маулави (1806—1882) ⁹⁶.

Йахйя Ма'рифат еще в молодости занялся собиранием стихов курдских поэтов и вскоре убедился, что “по беззаботности” “большая часть их творений предана забвению” и в памяти не осталось ничего, кроме небольших отрывков, [передаваемых] из уст в уста” ⁹⁷. В результате кропотливых изысканий Йахйе Ма'рифату удалось обнаружить часть произведений этих “курдских самородков”. Усилиями ученого был собран диван маснави на персидском и курдском языках Мулла 'Абдаррахима Тайджузи и диван газелей Нали ⁹⁸. Занимаясь творчеством этих поэтов, изучая многочисленные [27] хроники и антологии, Йахйя Ма'рифат познакомился с несколькими стихотворениями Мастуре, мало кому к тому времени известной поэтессы, и был поражен их изысканностью и красотой. Восхищение стихами побудило его заняться поисками биографических данных и сбором произведений.

Йахйе Ма'рифату принадлежит честь быть первооткрывателем поэтического наследия Мастуре. “Насколько [это] было в моих силах,— писал он,— я возродил имя этой курдской поэтессы и присоединил к [другим] прославленным [именам]” ⁹⁹

Личность Мастуре, ее творчество вызвали изумленное восхищение современников Йахйи Ма'рифата. Около ста лет тому назад, по словам автора послесловия к изданию Дивана Абу-л-Бака Му'тамади Курдистани, когда грамотность женщин воспринималась как большой грех, появление такой женщины, как Мастуре, с талантом и светлым умом воспринималось как чудо ¹⁰⁰.

Издание дивана стихов Мастуре получило широкий общественный резонанс в Иранском Курдистане. Именем Мастуре в 1927 г. была названа первая в Арделане школа для девочек. Губернатор Курдистана предложил основательнице этой школы Марйам Ардалан (1893—1967), чтобы школа носила ее имя. Марйам Ардалан, талантливый педагог, много сделавшая для обучения курдских девушек и женщин, отказалась и назвала школу именем Мастуре Ардалан, “чтобы все знали: если кто обладает талантом, совершенством и познаниями, то и через сто лет после его смерти его таланты и совершенства сделают бессмертным его имя” ¹⁰¹.

Через двадцать лет к творчеству Мах Шараф-ханум обратился Насир Азадпур, издатель ее исторического труда, написанного, по его словам, с совершенством ясности и изящества стиля, с легкостью приятной и чарующей во времена, когда в азиатской среде обучение и образование женщин даже казалось бессмысленным. В мусульманском обществе, заключает ученый, появление такой образованной женщины, как Мастуре, было в диковинку. И это “само по себе придаст книге особую ценность и значимость” ¹⁰².

Историки и литературоведы, писавшие о Мастуре, как ее современники, так и те, что жили во второй половине XIX и в XX в., были единодушны, отдавая должное ее литературному таланту, и воспринимали личность и творчество этой женщины как чудо. По словам Мирза 'Али Акбар-хана [28] Садик ал-Мулка, Мастуре “заслужила того, чтобы ее имя историки мира запечатлели на страницах своих хроник” ¹⁰³.

Мах Шараф-ханум сознавала собственную исключител ность и оценивала свои сочинения, по-видимому, достаточ) высоко. В газели, перевод которой приведен нами выше ¹⁰⁴ она называет себя единственной женщиной своего времен “из племени затворниц в [наш] век нет мне равных” ¹⁰⁵. Мах Шараф-ханум и в хронике чужд самоуничижительный то характерный для персидских историографов. Этой женщине присуще врожденное чувство собственного достоинства, которое не смогли растоптать пережитые ею горести и невзгоды.

Имя Мах Шараф-ханум Курдистани по праву занимает достойное место среди имен прославленных поэтов и хронистов, украшающих историю культуры курдского народа, и огромная заслуга в том, что ее творчество не стало “жертвой бренности” и “не было предано забвению”, принадлежит курдским ученым и просветителям Йахйе Ма'рифату, Асадаллах-хану Курдистани, Абу-л-Бака Му'тамади Курдистани и Насиру Азадпуру.

ХРОНИКА МАХ ШАРАФ-ХАНУМ КУРДИСТАНИ

Хроника Мах Шараф-ханум Курдистани, по-видимому, условно при издании была названа Та'рих-и Ардалан (“История Арделана”), хотя, по существу, в сочинении описывается не столько история области Арделан, сколько правление княжеского дома Бани Ардалан. В тексте название не встречается, неизвестно оно было и Йахйе Ма'рифату, упоминавшему сочинение как “книгу по истории Курдистана с описанием жизни и правления валиев Арделана с основания этой династии до времени автора...” ¹⁰⁶.

В описанных рукописных собраниях труд Мах Шараф-ханум Курдистани не представлен ни одной рукописью. В конце 30-х годов Р. Леско на страницах журнала “Bulletin d'Etudes orientates” сообщил о существовании списка хроники Мах Шараф-ханум в библиотеке доктора Са'ид-хана в Тегеране (рукопись датирована 1339/1920-21 г.) ¹⁰⁷. Ценная рукопись Та'рих-и Ардалан (которая, возможно, представляла собою автограф) принадлежала В. Ф. Минорскому, но была им утрачена ¹⁰⁸. В Курдистане в частных коллекциях [29] существуют другие списки этого сочинения, которые ждут исследования.

Когда Мах Шараф-ханум начала писать свой труд, по изданному тексту хроники установить невозможно, хотя в первом разделе, посвященном происхождению рода Бани Ардалан, текущим годом называется 1262/1845-46 г. ¹⁰⁹. Заключить из этого, что работа над книгой началась в названном году, не позволяют следующие обстоятельства.

Во-первых, по сведениям, которыми располагал Насир Азадпур, первоначально автором было задумано описать правление лишь трех представителей семейства Бани Ардалан: Аманаллах-хана, Хусрав-хана и Риза-Кули-хана, которые были ее современниками, или начать изложение истории Бани Ардалан с того, на чем остановился Мухаммад Шариф Кази. По словам Насира Азадпура, Мах Шараф-ханум взялась “за завершение истории Арделана” ¹¹⁰, но впоследствии от такого плана отказалась. По всей вероятности, именно таким образом следует понимать и слова самой сочинительницы о намерении “завершить подробное изложение [прежних историков]” ¹¹¹. Следовательно, первыми были написаны главы хроники, посвященные Аманаллах-хану и Хусрав-хану.

Во-вторых, из авторского вступления можно понять, что оно составлено после смерти отца Мастуре Абу-л-Хасан-бека и деда Мухаммад-ака ¹¹², но при жизни мужа Хусрав-хана Накама, т. е. до 1250/1834-35 г.: “[Ваша] покорная служанка теперь украсила стан [своих] дарований убранством родства с той высокой династией, а гордые плечи и грудь — нарядом соединения с тем прославленным семейством...” ¹¹³. Подтверждением того, что Мах Шараф-ханум начала свой исторический труд при жизни мужа, служит существование тегеранской рукописи, на основании которой годом написания сочинения Р. Леско назвал 1247/1831-32 г. ¹¹⁴.

Расхождение в датах, указанных в тегеранской рукописи и в изданном тексте, объяснимо существованием по крайней мере двух авторских редакций сочинения. Изданная Насиром Азадпуром книга Мах Шараф-ханум, по всей вероятности, основана на более поздней авторской редакции.

В главе “О правлении Сурхаб-бека и событиях, [что] случились [в его время]” на двадцатой странице книги текущим [30] назван 1242/1826-27 г. Как ни соблазнительно, памятуя о том, что Мастуре стала женой Хусрав-хана в конце 1241 или в начале 1242 г. х., и сопоставив эти даты с тем, что сказано во вступлении, заключить, что написание указанной главы падает на 1242 г. х., от такого предположения приходится отказаться. Девятнадцатью страницами ниже, в разделе “О правлении Хан Ахмад-хана, сына Халу-хана, и коротко о доблести того властелина-миропокорителя”, текущим годом снова назван 1262 г. х. ¹¹⁵. Поэтому появление в хронике 1242 г. х. как текущего можно объяснить либо допущенной при издании книги опечаткой (хотя в списке опечаток это место не указано), либо ошибкой переписчика рукописи, по которой готовился текст. Наконец, эта дата может указывать на время составления предварительных записей автора.

Последний раз текущий год, тоже 1262 г. х., упомянут в одной из заключительных глав хроники при описании правления Риза-Кули-хана ¹¹⁶. В той авторской редакции, которая представлена изданием, разделы книги, посвященные Аманаллах-хану II, второму правлению Риза-Кули-хана и Хусрав-хану Гурджи, написаны в 1263/1846-47 г. в Сулеймании, поскольку, упоминая о составленной Хусайн-Кули-ханом хронограмме насмерть Мирза'Абдалмаджида, Мах Шараф-ханум на странице 191 книги называет своего двоюродного брата покойным. 4 зи-л-хиджжа 1263/13 ноября 1847 г., время начала его болезни, — последняя дата на последней странице хроники. Следовательно, Мах Шараф-ханум писала свою книгу до конца ноября — начала декабря 1847 г. Смерть помешала ей завершить сочинение, рассказ обрывается обращением больной сочинительницы к Богу. “Что же до написания и завершения этой книги, — писал Мирза 'Абдаллах Санандаджи в своем „Дополнении к книге", — то на устах ее остались речи недосказанные, прерывистые и невнятные” ¹¹⁷.

Хроника Мах Шараф-ханум Курдистани, как и рукопись труда ее предшественника Хусрава ибн Мухаммада Бани Ардалана, не начинается с оглавления или плана сочинения, как было принято в персидской исторической литературе. В ней также отсутствует довольно сложная система деления текста на разделы, главы, части, параграфы и т. д., которая наличествует, например, в Шараф-наме Шараф-хана Бидлиси.

Книга содержит пятьдесят авторских заголовков, предваряющих описание правления арделанских эмиров.

1. О происхождении [рода] Баба Ардалан.

2. Правление Баба Ардалана.

3 Правление Кулула Бани Ардалана. [31]

4. Властвование Хизра, сына Кулула.

5. Правление Илйаса, сына Хизра.

6. О Хизре II, сыне Илйаса.

7. О господстве Хасана, сына Хизра II.

8. О правосудии Баблула, сына Хасана.

9. Предание о могуществе Мунзира ибн Баблула.

10. О правлении Ма'мун-бека ибн Мунзира.

11. О независимости Биге-бека.

12. О правлении Ма'мун-бека II.

13. О правлении Сурхаб-бека и [о том], что с ним происходило.

14. Правление Султан 'Али-бека, сына Сурхаб-бека.

15. Правление Басат-бека, сына Сурхаб-бека.

16. Тимур-хан ибн Султан 'Али.

17. Халу-хан.

18. О правлении Хан Ахмад-хана, сына Халу-хана, и коротко о доблести того властелина-миропокорителя.

19. Сулайман-хан ибн Мир 'Аламаддин-хан ибн Тимур-хан и неполное описание того эмира достохвальных устоев.

20. Калб 'Али-хан ибн Сулайман-хан.

21. О правлении Хан Ахмад-хана II и [о том, как была] утрачена власть по неопытности и незнанию.

22. Хусрав-хан ибн Сулайман-хан.

23. Правление Тимур-хана Аджарлу в вилайете Курдистана.

24. Хан Ахмад-хан II (во второй раз).

25. О правлении Мухаммад-хана ибн Хусрав-хана и о сражении его с армией Бабана.

26. Правление Мухаммад-хана Гурджи в Сенендедже.

27. Правление Хасан 'Али-хана, сына Мухаммада Му'мин-хана И'тимад ад-Дауле.

28. О правлении Хусайн 'Али-хана, другого сына И'тимад ад-Дауле.

29. 'Аббас-Кули-хан.

30. 'Али-Кули-хан.

31. 'Аббас-Кули-хан (во второй раз).

32. Субхан-Вирди-хан.

33. Правление Мустафа-хана.

34. Хан Ахмад-хан II.

35. Правление Маула-Вирди-хана.

36. Хасан 'Али-хан ибн 'Аббас-Кули-хан.

37. Правление Мухаммада Риза-бека Гурджи.

38. Правление Субхан-Вирди-хана (в восьмой раз).

39. Хасан 'Али-хан.

40. Правление Карим-хана б. 'Аббас-Кули-хана.

41. Хусрав-хан II.

42. Хусрав-хан II (во второй раз).

43. Лутф 'Али-хан ибн Субхан-Вирди-хан. [32]

44. Хасан 'Али-хан.

45. Аманаллах-хан.

46. Хусрав-хан III.

47. Риза-Кули-хан.

48. Аманаллах-хан II.

49. Риза-Кули-хан (во второй раз).

50. Хусрав-хан Армани.

Приведенные авторские заголовки отличаются от оглавления в книге Хусрава ибн Мухаммада Бани Ардалана большей краткостью, однако при всем своем лаконизме позволяют заметить, что в целом (хотя и недостаточно последовательно) Мах Шараф-ханум приняла введенное ее предшественником разделение правителей Арделана на законных властителей из рода Бани Ардалан и на тех, кто не принадлежал к этому семейству. Правление Бани Ардалан в обеих хрониках называется не иначе, как хукумат, имарат, рийасат, айалат, cap вари и даже джиханбани (перс, “миродержание”). Не Бани Ардалан Тимур-хан — аджарец, Мухаммад Риза-бек — грузин и другие для Мастуре и Хусрава ибн Мухаммада всего лишь забиты ¹¹⁸. Тем самым историки подчеркивали временный и незаконный характер власти этих “чужаков” ¹¹⁹.

Книга Мастуре начинается с традиционного для средневековой персидской историографии восхваления Аллаха и пророка Мухаммада. Вместо посвящения или славословия царствующему монарху или эмиру Арделана автор упоминает причины, побудившие ее взяться за перо: “Эта несчастная бедняжка Мастуре, благородная дочь покойного Абу-л-Хасан-бека и добропорядочная внучка покойного Мухаммад-ака Курдистани... я довожу до сведения красноречивых мудрецов и искусных знатоков... теперь я украсила стан [своих] дарований убранством родства с той высокой династией... [Всей своей] пламенной натурой и придирчивым умом осознала я необходимость завершить подробное изложение [прежних историков] и взялась за написание этих нескольких строк” ¹²⁰.

Таким образом, по словам самой сочинительницы хроники, став женой князя, она посчитала своим долгом продолжить начатое первыми арделанскими историографами описание истории дома Бани Ардалан. Хроника Мах Шараф-ханум, как и сочинения ее предшественников Мулла Мухаммад Шарифа и Хусрава ибн Мухаммада, нацелена на укрепление идеологических позиций дома Бани Ардалан и пронизана острым чувством ностальгии по минувшим временам независимого “царствования” первых правителей княжеской фамилии. [33]

Все сочинение Мах Шараф-ханум Курдистани с точки зрения тех материалов, которые послужили автору источниками при его написании, можно разделить на две примерно равные части. Первая часть, охватывающая сорок глав хроники, написана с привлечением нарративных источников, из которых в первую очередь следует упомянуть Шараф-наме Шараф-хана Бидлиси, хотя Мастуре ни разу на это сочинение не ссылается. Из Шараф-наме заимствованы приведенная в главе “О происхождении [рода] Баба Ардалан” версии о происхождении курдских племен и разделение всех курдов на четыре таифе. В сочинении Мах Шараф-ханум это разделение претерпевает те же изменения, что и в труде Хусрава ибн Мухаммада: первым и величайшим (вместо племени калхур в Шараф-наме) назван иль Бани Ардалан, “который от остальных курдских таифе отличается благонравием и благородством...” ¹²¹. Бани Ардалан, под которыми оба автора в данном случае, по-видимому, понимали всех арделанских курдов, отличая их от курманджей, горанов и луров, оказались возведенными, таким образом, в разряд четырех основных групп курдских племен.

Кроме Шараф-наме Шараф-хана Бидлиси Мах Шараф-ханум использовала в качестве первоисточников хроники Мулла Мухаммад Шарифа и Хусрава ибн Мухаммада, и первые шестнадцать глав основаны на трудах этих трех историографов. Последующие двадцать четыре раздела, включая главу о правлении деда Хусрав-хана Накама Хусрав-хана, написаны главным образом на основании сочинений Мулла Мухаммад Шарифа и Хусрава ибн Мухаммада.

Мах Шараф-ханум иногда ссылается на этих авторов ¹²², однако чаще не называет источники, а в отдельных случаях ограничивается неопределенными указаниями, как-то: “писали также, что...”, “прославленные [историки] рассказывают...”; “историки [так] написали...” ¹²³. Из этого можно заключить, что Мастуре обращалась и к другим произведениям арделанской и иранской историографии, однако исторические сочинения, послужившие ей первоисточниками, несомненно, сводятся к трем: Шараф-наме Шараф-хана Бидлиси и хроники Мулла Мухаммад Шарифа и Хусрава ибн Мухаммада.

Характер заимствований в книге Мах Шараф-ханум и степень зависимости ее книги от названных источников можно представить при детальном сопоставлении текстов сочинений. В качестве примера приведем отрывки из трех хроник. В первом случае речь идет о правлении основоположника [34] династии Бани Ардалан — Баба Ардалана, и Мах Шараф-жанум предваряет свой рассказ ссылкой на Мулла Мухаммад Шарифа и Хусрава ибн Мухаммада.

“Их дед Баба Ардалан принадлежит к внукам Мухаммада б. Марвана,— рассказывает Мулла Мухаммад Шариф, — Баба Ардалан поселился в местечке Паланган, что служило местом обитания горанов мир-зийаддини. По приказу эмира Тимура Гургана он управлял Шахризуром до самой смерти” ¹²⁴.

“...А начало их правления,— читаем мы в хронике Хусрава ибн Мухаммада,— приходится на время царствования Чингиз-хана. Подробности этих кратких [сообщений] таковы. Долгое время они были полновластными падишахами в Диарбекире, Мосуле и в тех пределах. Волнения эпох и превратности месяцев и лет побудили их покинуть или и таифе, судьба и божественное предопределение привели их в земли Шахризура, и после независимого управления тем местом они прибыли оттуда в Паланган. Некоторое время они были правителями среди горанов, а в конце правления Чингиз-хана снова завладели Коем, Хариром, Шахризуром и Бабаном” ¹²⁵.

“...Начало власти и правления этой прославленной семьи, — начинает свой рассказ Мах Шараф-ханум Курдистани,— [приходится] на время царствования Чингиз-хана. [Находились они] в Мосуле и Диарбекире и тех пределах. Из-за превратностей времени и бедствий, [ниспосланных] Небом, Баба Ардалан покинул [свои] род и племя и направился в Шахризур... стал в той стране независимым властелином. Еще [через] некоторое время он прибыл в окрестности Палангана. и в том месте, что служило пристанищем племени горан, он обрел покой и стал управлять им. В конце царствования Чингиз[-хана]... [Баба Ардалан] снова завладел Коем, Хариром, Шахризуром и Бабаном” ¹²⁶.

Как видно из приведенных отрывков, хотя Мах Шараф-ханум ссылается на обоих хронистов, ее рассказ ближе к повествованию Хусрава ибн Мухаммада. Достаточно показателен и второй пример сопоставления текстов этих сочинений, где говорится о событиях времени правления Сулайман-хана (1638-39—1657-58).

Зубдат ат-таварих-и Санандаджи, л. 1956:

“[Сулайман-хан] очистил крепость Хасанабад и Паланган от населения и разрушил, а в Сенендедже заложил основу [35] обитания: построил там мечети, базар и дворец. Поныне Сенендедж — резиденция правителей и вали Арделана... Султан Мурад... в то время осадил крепость Багдада и за короткое время ее захватил, направил Хусрав-пашу с войском, и во владение рода 'Усмана перешли Шахризур, Шахрбазар, Карадаг, Кызылдже, Саруджик и относящиеся к ним районы... С того времени Шахризур и относящиеся [к нему] районы были утрачены правителями Арделана, и Сулайман-хан уже на них не посягал, удовольствовавшись вилайетом Арделана, как-то: Саккызом, Бане, Мариваном, Авроманом, Джаванрудом и [покорностью] джафского племени”.

Хроника Хусрава ибн Мухаммада, л. 32б—33а:

“[Сулайман-хан] разрушил крепости Залм, Хасанабад и Паланган, утвердил Сенендедж столицей области и [резиденцией] правителя, заложил цитадель, дворец, бани, мечети и базары и закончил их [строительство]... Тем временем повелитель Рума султан Мурад-хан вместе с отрядами армий той страны прибыл с намерением возвратить Обитель мира — Багдад, отобрал [город] у Ирана, присоединил к Румской державе и послал на Иран великого везира Хусрав-пашу с неисчислимыми войсками. [Хусрав-паша]... завладел Шахри-зуром, Кызылдже, Карадагом и Шахрбазаром”.

Та'рих-и Ардалан, с. 50—52:

“[Сулайман-хан] разрушил крепости Залм, Хасанабад и Паланган и в Сенендедже, который в те времена был деревней... воздвиг дворец и построил мечети и медресе, пока постепенно [Сенендедж] не стал городом. И с того времени поныне он является столицей высокодостойных вали... Султан Мурад... выступил с намерением завоевать и покорить Багдад и отобрал у Ирана ту цитадель... Затем он поручил великому везиру Хусрав-паше с неисчислимыми войсками завоевать те крепости и местности, которые в правление Хан Ахмад-хана были присоединены к его владениям... [Хусрав-паша] завладел вилайетами Залм, Шахризур, Карадаг, Шахрбазар и Другими. С того времени и поныне упомянутые области входят во владения Румской державы”.

Историки рассказывают об одном из поворотных моментов в истории Юго-Восточного Курдистана, об уменьшении владений дома Бани Ардалан почти вдвое. В утраченных ими областях, по-видимому, именно в это время утверждается другой могущественный курдский княжеский род, Бабан ¹²⁷, и Арделанское княжество уже никогда не достигнет [36] былых размеров. Сопоставление приведенных отрывков свидетельствует, что рассказ Мах Шараф-ханум основан более на Зубдат ат-таварих-и Санандаджи, нежели на хронике Хусрава ибн Мухаммада.

Для характера заимствований Мах Шараф-ханум Курдистани особенно показателен третий пример сопоставлена текстов сочинений, где речь идет об организованной Хусрав ханом обороне крепости Хасанабад, осажденной Азад-ханом Афганом.

Сопоставление этих отрывков позволяет заметить отсутствие текстуального тождества при наличии определенной сюжетной тождественности. Даже в тех случаях, когда Мах Шараф-ханум предваряет свое повествование ссылкой на первоисточник, она рассказывает своими словами и использует свои литературные образы.

Та'рих-и Ардалан существенно отличается от трудов предшествующих арделанских хронистов и тем, что сочинительница вплотную подошла к критическому восприятию исторического источника. Если Хусрав ибн Мухаммад совершенно не обращал внимания даже на несогласование страниц, написанных со слов другого историографа, с его собственными ¹²⁸, то Мах Шараф-ханум по возможности стремилась проверить сведения одного первоисточника по другим [37] сочинениям и в ряде случаев указывает, чему отдает предпочтение: “У меня больше доверия к первому рассказу. Почему?..” ¹²⁹. И хотя сомнения в достоверности тех или иных сведений выражены в хронике с большим тактом, позиция Мах Шараф-ханум заметно контрастирует с наивной верой во все написанное, свойственной ее предшественникам.

Критерием оценки сообщаемых в источниках сведений для историка служили местная устная традиция и семейные предания. Такие предания, значительная часть которых была известна лишь узкому кругу семейства Бани Ардалан, Мах Шараф-ханум услышала, в частности, от своего мужа Хусрав-хана Накама: “Он иногда вспоминал о своем детстве, о [том, как] семья вали останавливалась в Хамадане, рассказывал [семейные] предания” ¹³⁰.

Устная местная традиция, предания и сказы до появления хроник арделанских историографов были главными хранителями исторического прошлого и послужили источником первостепенной важности при написании этих сочинений. При этом первоначальные версии зачастую подвергались, замене и сознательному пересмотру. Достаточно показателен пример с описанием участия арделанского князя Хан Ахмад-хана б. Халу-хана (1025/1616—1048/1638-39) в завоевании Багдада. В книге Мухаммад Шарифа Кази мы находим лишь краткое упоминание, что во время покорения Багдадской крепости войсками шаха 'Аббаса Хан Ахмад-хан “воспользовался моментом и завладел областями Шахризура и относящимися к нему районами”, а также Амадией, Керкуком и Мосулом ¹³¹. В трудах же Хусрава б. Мухаммада, Мах Шараф-ханум Курдистани и Мирза 'Али Акбар-хана Садик ал-Мулка весьма красочно и подробно описывается завоевание Багдада силами арделанского князя ¹³².

Мах Шараф-ханум приводит и самостоятельные версии исторической традиции, предваряя в таких случаях свой рассказ оговоркой вроде: “Хотя я не читала в исторических сочинениях, но слышала от достойных доверия...” ¹³³. Мастуре сообщает, например, сведения по истории округов Эйлак и Мариван. Согласно Та'рих-и Ардалан, сын Ма'мун-бека Сурхаб-бек, в первой половине XVI в. унаследовавший треть отцовских владений, в свою очередь, разделил свои области между сыновьями... “Округ Эйлак он изволил утвердить за Асламас-беком. Вышеупомянутый построил там высокие [38] дворцы и баню, а деревню Асламас, которая во время написания [этих строк] пребывает в полном благополучии, о застроил и утвердил резиденцией правителей и султанов Эйлака. И племя сулеймани, что ныне по приказу султана проживает в Эйлаке, принадлежит к его потомкам” ¹³⁴. О том что округ Эйлак имел свою династию правителей, именовавшихся султанами, и резиденцией им служил Асламас, не сообщает ни Мухаммад Шариф, ни Хусрав ибн Мухаммад.

Любопытен навеянный устной традицией рассказ Мах Шараф-ханум о женитьбе Хан Ахмад-хана б. Халу-хана на сефевидской царевне Заррин Кулах, сестре грозного шаха 'Аббаса I: “Хотя в хрониках подробно не описано, но слышала я от стариков, что после свадьбы Заррин Кулах... уклонялась и отказывалась спать с Хан Ахмад-ханом и [быть его] супругой. Его величество государь... украсил [своим] присутствием зал [с] парадными воротами, призвал в то прекрасное место, что служило обиталищем небес на земле, Заррин Кулах и усадил рядом с собой. Затем последовал приказ через дверцу с площади впустить Хан Ахмад-хана, а через другую дверь [ввести] льва, которого долгие годы шахские охранники держали в оковах, и отпустить” ¹³⁵. Храбрость Хан Ахмад-хана, немедленно расправившегося с хищником, настолько покорила царевну, что она “была счастлива стать женой того феникса, [парящего] в зените вознесения” ¹³⁶.

Мах Шараф-ханум приводит ценные сведения, связанные с хитросплетениями фамильных родословных. Весьма примечательно сообщение историка о семье вакилов, занимавшей временами по своему влиянию второе место после семейства Бани Ардалан: “Говорят, родословная семейства Мухаммада Рашид-бека вакила через несколько поколений тоже восходит к Халид-беку, который был эмиром Хушнава. Во время правления Хан Ахмад-хана некоторые из них приехали в Курдистан и постепенно возвысились до должности вакила” ¹³⁷.

Таким образом, если первые девять глав книги не приносят значительного пополнения сведений по ранней истории рода Бани Ардалан, то последующие разделы первой половины хроники, написанные, как упоминалось выше, с привлечением нарративных первоисточников, содержат немало существенно значимой, новой и параллельной информации самого разнообразного характера — от сообщения о введении Хан Ахмад-ханом особого покроя мужской одежды, [39] названного курди ¹³⁸, до упоминания, что развалины арделанской крепости Хасанабад осматривали во времена Аманаллах-хана английский и русский посланники ¹³⁹.

Несмотря на наличие ценной исторической информации в первой половине книги Мах Шараф-ханум Курдистани, значение Та'рих-и Ардалан как оригинального источника связано с последними шестью главами сочинения. Для воссоздания истории смутного периода правления последних Бани Ардалан труд Мах Шараф-ханум служит важнейшим и единственным в своем роде первоисточником. Книга написана женщиной талантливой, эрудированной и эмоциональной, женой арделанского князя, свидетельницей и непосредственной участницей многих описываемых событий и дышит страстями и волнениями той эпохи.

Мах Шараф-ханум — не придворный хронист, ожидающий за свой труд богатое вознаграждение или милость повелителя, не равнодушно фиксирующий события бесстрастный наблюдатель. Она стремится запечатлеть, сохранить в памяти, потомков, спасти от забвения исполненные трагизма события последних десятилетий правления дома Бани Ардалан. Красочной кистью художника слова в Та'рих-и Ардалан нарисована яркая картина затянувшейся агонии, которую переживало владычество Бани Ардалан. И основными источниками; информации при написании этой части книги для Мах Шараф-ханум служили свидетельства очевидцев и личные наблюдения.

Хроники Мах Шараф-ханум Курдистани, Хусрава ибн Мухаммада и Мирза 'Али Акбар-хана Садик ал-Мулка принадлежат к достаточно редкому и самобытному жанру мусульманской историографии — локально-династийным хроникам, представляющим, по мнению исследователя мусульманской исторической литературы Ф. Розенталя, особый интерес ¹⁴⁰. Все три сочинения рисуют прежде всего и главным., образом политическую историю Арделанского княжества, которая находит свое воплощение в основном в “деяниях и свершениях” представителей господствующего класса феодалов. Мах Шараф-ханум не посвящает ни страницы своей хроники положению трудовых слоев населения, но об этом красноречиво свидетельствуют акты произвола и тирании правителей, многочисленные голодные годы и жестокие эпидемии, которые уносили тысячи жизней. Арделанских хронистов роднит презрительное отношение к низам общества, именуемым “подонками и чернью” ¹⁴¹, сословная спесь, [40] характерная и для автора Шараф-наме Шараф-хана Бидлиси. Однако ни один из историков Арделана, в том числе и Мах Шараф-ханум Курдистани, не смог сравниться со своим выдающимся предшественником ни масштабами описания, ни кругозором, ни своими общественно-политическими взглядами. На всем этом у них лежит печать локальной ограниченности.

Хроника Мах Шараф-ханум Курдистани написана в манере, близкой для средневековой персидской историографии ¹⁴² Однако, хотя в тексте хроники мы встречаемся с Хатим-Таем, на многие века воплотившим в себе для мусульманских историков щедрость и великодушие, с Рустам-и Залом, чье мужество служило эталоном отваги, и с Аврангом, олицетворившим собой красоту, в книге дается характерное для средневековой иранской историографии гиперболизированное описание сражений и битв. Тем не менее традиционные штампы персидского красноречия в Та'рих-и Ардалан уступают в значительной мере собственным образам автора. Как материал первоисточников предстает в сочинении Мах Шараф-ханум не простой компиляцией, а подается в виде параллельного повествования, так и устоявшиеся литературные образы обретают в ее хронике новизну и изысканность.

Для Та'рих-и Ардалан и для Хроники Хусрава ибн Мухаммеда характерно обилие арабизмов и цитат из Корана ¹⁴³. Мах Шараф-ханум часто цитирует стихи, которые имеют непосредственное отношение к описываемым событиям и отражают позицию автора. В Та'рих-и Ардалан 29 стихотворных отрывков, насчитывающих 103 строки, и десять из них принадлежат перу самой сочинительницы ¹⁴⁴. Приведенные в хронике стихи Мастуре представляют особый и самостоятельный интерес, поскольку они не вошли в издание Йахйи Ма'рифата и существенно дополняют поэтическое наследие автора Та'рих-и Ардалан.

В книге есть глава, не принадлежащая Мах Шараф-ханум Курдистани,— весьма ценное дополнение, составленное дядей Мастуре Мирза 'Абдаллахом мунши-баши Санандаджи, который известен также как составитель антологии произведений арделанских поэтов под названием Тазкире-йи Хадике-йи Аманаллахи, завершенной в 1265 г. х. ¹⁴⁵. “Дополнение к книге” Мирза 'Абдаллаха Санандаджи занимает в [41] издании хроники 12 страниц и доводит описание истории арделанских правителей до джумади-л-аввала 1267/марта 1851 г. По тому, что в 1267 г. х. дважды назван автором текущим ¹⁴⁶ можно заключить, что “Дополнение” написано в 1267/1851 г., т. е. через четыре года после смерти Мах Шараф-ханум Курдистани. Материалы, содержащиеся в “Дополнении” освещают политическую ситуацию в Арделанском княжестве в 1847—1851 годах.

Публикация перевода Та'рих-и Ардалан вместе с “Дополнением” откроет новые возможности для изучения целого ряда проблем, связанных с исследованием истории Юго-Восточного Курдистана.

Комментарии

1 Аверьянов, с. 3.

2 Список арделанских хроник насчитывает значительно большее количество сочинений, которые находятся в частных собраниях. Диссертация, защищенная в 1988 г. в Сорбонском университете Парижа уроженцем Арделанского Курдистана 'Абдаллахом Мардухом, вводит в научный оборот имена арделанских историков Исма'ила ибн Мулла Мухаммада Хусейна Ардалани, 'Абдулкадира ибн Рустама ал-Бабани, Мирза Шукруллаха Санандаджи и других, рукописи сочинений которых остаются в частных собраниях. См.: Abdollah Mardukh, с. 26, 34, 45, 52—54.

3 Стори, т. 1, с. 465.

4 Хроника Хусрава ибн Мухаммада Бани Ардалана датируется 1249-1250/1833-35 гг., сочинения Мах Шараф-ханум Курдистани и 'Али Акбар-Хана Садик ал-Мулка написаны: первое — в 1847 г. и второе — в 1891-1893 гг.

5 Хроника Хусрава ибн Мухаммада, с. 99.

6 Browne, 103—104.

7 Хроника Хусрава ибн Мухаммада, с. 34—41.

8 См.: Хроника Хусрава ибн Мухаммада, с. 9—14.

9 Стори, т. 2, с. 1102—1106.

10 Кар-наме-йи эанан-и машхур-и Иран, с. 95.

11 Там же, с. 96.

12 Диван-и Мах Шараф-ханум Курдистани, с. 2—4, 105, 106.

13 Та'рих-и Ардалан, с. “джим”.

14 Там же, с. “те”.

15 Там же, с. 126—130, 134—135.

16 Хроника Мах Шараф-ханум Курдистани использована автором этих строк при подготовке издания труда Хусрава ибн Мухаммада. См.: Хроника Хусрава ибн Мухаммада, с. 16, 20, 22, 26, 43, 44, 46, 47, 59; Васильева. Жизнь и творчество Мах Шараф-ханум Курдистани; она же, О жизни Мах Шараф-ханум Курдистани “Мастуре”. Весьма плодотворно использовано сочинение Мах Шараф-ханум в диссертации 'Абдаллаха Мардуха. См.: Abdollah Mardukh, с. 38 и сл.

17 Поэтическому творчеству Мастуре посвящено сообщение Ж. С. Мусаэлян “Курдская поэтесса Махшараф-ханум Курдистани „Мастуре"”.

18 Ее называют также Мах Шараф-ханум Санандаджи или Мастуре-йи Курдистани. На страницах хроники автор называет себя только своим литературным псевдонимом.

19 Маруф Хазнадар, издатель дивана стихов курдского поэта первой половины XIX в. Нали. датирует рождение Мастуре 1805 г. См.: Диван-и Нали, с. 361.

20 Longrigg, с. 6.

21 См.: Хроника Хусрава ибн Мухаммада, с. 84—90.

22 Та'рих-и гитигуша-йи Зандийа, с. 282—288.

23 Malcolm. Histoire de la Perse, t. 3, с 302; Kinneir, с 143.

24 Та'рих-и Ардалан, с. 108.

25 Там же, с. 111.

26 Там же, с. 114, 121, 126.

27 Там же, с. 142.

28 Там же, с. 157.

29 Мухаммад-ака был отцом Мирза 'Абдаллаха Санандаджи Раунака (1218/1803-04—1281/1864-65), написавшего дополнение к Та'рих-и Ардалан, и дедом Мирза 'Али Акбар-хана Садик ал-Мулка, автора Хадике-йи Насирийе. См.: Стори, т. 2, с. 1102—1103.

30 Перс, “смотритель”, “надзиратель”. По словам Йахйи Ма'рифата, Мухаммад-ака занимал должность “смотрителя кладовых Курдистана” (назир-и сундук-хане-йи Курдистан). См.: Диван-и Мах Шараф-ханум.-Курдистани, с. 4.

31 Войском Хусрав-хана после победы над Исма'ил-ханом Зандом.

32 Та'рих-и Ардалан, с. 140.

33 Там же, с. 144.

34 Там же, с. 153.

35 Маджма' ал-фусаха', т. 2, с. 98.

36 Та'рих-и Ардалан, с. 157.

37 Там же, с. 160.

38 Там же, с. 162.

39 Там же, с. 164—165.

40 Там же, с. 165—166.

41 Там же, с. 176.

42 Там же, с. 178.

43 Там же, с. 2.

44 Там же, с. 2, 89, 112.

45 Там же, с. 162.

46 Там же, с. 176.

47 Там же, с. 178.

48 Там же, с. 176.

49 О том, что при своих талантах Мастуре обладала прекрасной внешностью, упоминается в Маджма' ал-фусаха', т. 2, с. 456.

50 См.: Та'рих-и Ардалан, с. 2.

51 Никитин, с. 168, 170.

52 Та'рих-и Ардалан, с. 2.

53 Там же, с. 28.

54 Там же, с. 2—3.

55 Там же, с. 3.

56 Это не позволяет согласиться с припиской, сделанной рукой В. Ф. Минорского на с. 97 оттиска статьи В. П. Никитина “Les valis d'Ardelan” из фонда В. Ф. Минорского библиотеки ИВ АН СССР (Ленинград): “Очевидно, Хосров и бросил Мах Шереф для Валийе”. Во-первых, допущена хронологическая неточность, Хусрав-хан женился на Мастуре через шесть лет после брака с Хусн Джихан. Во-вторых, мнение, что при повторной женитьбе князю приходилось кого-либо из прежних жен “бросать”, вызвано перенесением европейских норм быта и морали на мусульманскую среду.

57 Та'рих-и Ардалан, с. 167.

58 Хроника Хусрава ибн Мухаммада, л. 1076.

59 Та'рих-и Ардалан, с. 153.

60 Карнаме-йи занан-и машхур-и Иран, с. 115.

61 Та'рих-и Ардалан, с. 180.

62 Там же.

63 В Занан-и суханвар (с. 175-176) стихотворение приводится под названием “Зависть розового сада”.

64 Диван-и Мах Шараф-ханум Курдистани, с. 9—10.

65 Там же, с. 9.

66 Там же, с. 13.

67 Так называют тех, кто умер до 40 лет. См.: Abdollah Mardukh, с. 33.

68 Та'рих-и Ардалан, с. 180.

69 Там же, с. 187.

70 Мастуре его называет то грузином (Хусрав-ханом Гурджи), то армянином (Хусрав-ханом Армани), по-видимому, считая эти два этнонима синонимичными.

71 Бамдад, т. 1, с. 479—480. Мастуре не датирует этих событий. Год ареста Риза-Кули-хана помогает восстановить указание Махди Бамдадана то, что назначение Хусрав-хана правителем Курдистана имело место в 1263/1847 г. Сведения Е. И. Чирикова, что “Валийе-ханум упрятала Риза-Кули-хана в тегеранскую тюрьму в 1265/1848-49 г.” (Чириков, с. 298—299, 328), представляются неточными.

72 Та'рих-и Ардалан, с. 187.

73 Там же, с. 209.

74 См. там же, с. 205.

75 Там же, с. “джим” (Диван-и Мах Шараф-ханум Курдистана, с. 55).

76 Там же, с. 209.

77 Там же.

78 Там же.

79 Там же, с. 210.

80 Там же.

81 Там же, с. 211. Риза-Кули-хан Хидайат и, по-видимому, следом за ним Иахйя Ма'рифат неверно датируют смерть Мастуре 1263 г. х. См.: Маджма' ал-фусаха', т. 2, с. 456; Диван-и Мах Шараф-ханум Курдистани, с. 4.

82 Диван-и Нали, с. 361.

83 Та'рих-и Ардалан, с. “те”.

84 Литературный псевдоним поэта.

85 Маджма' ал-фусаха', т. 2, с. 71—72.

86 Там же, т. 2, с. 62.

87 Там же.

88 Там же, с. 246

89 Там же, с. 98.

90 Маруф Хазнадар, с. 36, 38, 39.

91 Диван-и Нали, с. 162—167.

92 Хадике-йи Насирийе, л. 299.

93 Та'рих-и Ардалан, с. “се”.

94 Там же, с. “джим”.

95 Minorsky. The tribes of Western Iran, c. 79.

96 Диван-и Max Шараф-ханум Курдистани, с. 3 (Маруф Хазнадар, с. 35, 89).

97 Там же, с. 3.

98 Там же.

99 Там же.

100 Там же, с. 105.

101 Карнаме-йи занан-и машхур-и Иран, с. 115.

102 Та'рих-и Ардалан, с. “алиф”.

103 Хадике-йи Насирийе, л. 299.

104 См. выше.

105 Диван-и Мах Шараф-ханум Курдистани, с. 55.

106 Там же, с. 5.

107 Lescot, с. 283.

108 Minorsky, с. 255.

109 Та'рих-и Ардалан, с. 6.

110 Там же, с. “джим”.

111 Там же, с. 3.

112 На с. 2 хроники они оба названы покойными.

113 Та'рих-и Ардалан, с. 3.

114 Издатели биобиблиографического труда Ч. А. Стори приняли эту дату за время написания всего сочинения (см.: Стори, т. 2, с. 1102), хотя страницей ниже упоминается, что описание событий в хронике доведена до смещения Риза-Кули-хана в 1263/1847 г.

115 Та'рих-и Ардалан, с. 39.

116 Там же, с. 184.

117 Там же, с. 211.

118 Забит — перс, “староста, управляющий”.

119 Та'рих-и Ардалан, с. 72; Хроника Хусрава ибн Мухаммада, с. 29.

120 Та'рих-и Ардалан, с. 2—3.

121 Там же, с. 5.

122 См. там же, с. 6, 16, 34, 42, 52, 66, 76, 82, 89, 100, 101, 108, 117.

123 Там же, с. 101, 17, 14.

124 Зубдат ат-таварих-и Санандаджи, л. 1856.

125 Хроника Хусрава ибн Мухаммада, с. 100.

126 Та'рих-и Ардалан, с. 6—7.

127 Относительно времени прихода Бабанов к власти в Шахризуре мнения исследователей не совпадают.

128 Хроника Хусрава ибн Мухаммеда, л. 416—42а, 466.

129 Та'рих-и Ардалан, с. 89. См. также с. 66, 76, 101.

130 Там же, с. 89.

131 Зубдат ат-таварих-и Санандаджи, л. 1936.

132 См.: Хроника Хусрава ибн Мухаммада, л. 28а—29а; Та'рих-и Ардалан, с. 41—42; Хадике-йи Насирийе, л. 108—109.

133 Та'рих-и Ардалан, с. 20.

134 Там же, с. 21.

135 Там же, с. 31—32.

136 Там же, с. 31.

137 Там же, с. 39—40.

138 Там же, с. 47—48.

139 Там же, с. 28.

140 Rozenthal, с. 57.

141 Та'рих-и Ардалан, с. 79, с. 161.

142 В персидской исторической литературе XIX в. господствовали каноны историографии средневековья, следование и подражание образцам мастеров XV—XVII вв., стилю их литературного этикета.

143 Та'рих-и Ардалан, с. 1, 8—11, 14, 15 и сл.

144 Там же, с. 104—105, 112, 130, 131, 135—136, 143, 165, 180—181.

145 Тазкире-йи Хадике-йи Аманаллахи. Та'алиф-и Мирза' Абдаллах-и Санандаджи. Табриз, азармах, 1344. Мирза Абдаллах Санандаджи был известен под литературным псевдонимом Раунак Курдистани. См.: Мадж-ma' ал-фусаха', т. 2, с. 150.

146 Та'рих-и Ардалан, с. 219, 221.